Глава 4

– Клянусь, нет хуже работы, чем вспарывать брюхо тухлой рыбы, – пожаловался Оливер.

– Если бы ты меньше ворчал, а больше работал, давно бы уже все сделал! – заявила Юнис. Она сгребла ножом рыбьи головы с остекленевшими глазами и сбросила их в ведро с водой.

– Любой мужчина заворчит, если его заставят делать женскую работу, – не сдавался Оливер; он с отвращением смотрел на злополучную пикшу, лежавшую на разделочном столе. – Сама-то найдешь, что сказать, если я пошлю тебя за дровами или заставлю разводить огонь в камине.

– Ты за три дня не принес и полена. Наверное, сразу понял, что эту работу может выполнять Джек, – заметила Дорин, чистившая морковь. – Ты всех к делу пристроил. Джейми и Саймон уже дерутся за право разводить огонь. А вчера ты убедил девочек, что если они начнут начищать столовое серебро, то вызовут джинна, про которого прочитала Аннабелл в сказке. Ну, что скажешь? – Дорин с усмешкой посмотрела на Оливера.

Тот с невиннейшим видом пожал плечами:

– Я просто хотел, чтобы малышки повеселились, вот и все.

– Нет, ты хотел нагрузить их своей работой, – возразила Юнис. – Я не возражаю, когда ты приучаешь детей заниматься делом, но сегодня тебе нечем заняться, а я по уши в рыбьих головах и бараньих кишках. Не вижу причин, почему бы тебе не помочь нам с Дорин приготовить три блюда к столу. И еще отнести еду его светлости. О Боже, я еще не видела человека, который бы столько ел! – воскликнула она, бросая мерцающие рыбьи головы в огромную кастрюлю, стоявшую на очаге. – Пробыл здесь всего три дня, а уже прикончил два горшка бульона, несколько дюжин пресных лепешек, три сковороды картошки с луком и целую палку вареного ливера.

Дорин энергично закивала:

– Да-да, он очень много ест. Но голод – хороший знак. Если ест, значит, поправляется.

– Если он столько съедает, когда болен, то сколько же будет есть, когда поправится? – проворчала Юнис. Она бросила в суп несколько веточек петрушки и накрыла кастрюлю крышкой. Потом заглянула в другую кастрюлю, где тушились бараньи легкие, сердце и кишки. После чего отошла к столу и принялась раскатывать овсяные лепешки, которые собиралась печь на противне. – С такими едоками, как его светлость и Джек, – продолжала Юнис, – к концу недели в кладовке ничего не останется. И если мисс Женевьева хочет…

– Но ты же знаешь, они едят так только потому, что совсем недавно из тюрьмы, – перебил Оливер. – Мы все прекрасно знаем, что это за место. Там голод разъедает кишки… Помню, как мисс Женевьева первый раз привела меня сюда, посадила за этот самый стол и поставила передо мной тарелку твоей чудесной стряпни. Я подумал тогда, что уже умер и попал на небеса. – Оливер принялся вспарывать брюхо следующей рыбине.

– Да, так и есть, – пробормотала Юнис, раскатывая скалкой тесто. – Мало кто может устоять перед моим рагу из кролика. Лорд Дунбар всегда говорил, что из-за моей стряпни все его знакомые в Инверари только о том и мечтают, чтобы он пригласил их к себе на обед.

– Не сомневаюсь, – проговорила Дорин. – Жаль только, что он не заплатил тебе достойно за годы тяжкого труда.

– Что ж, он за это поплатился, – ответила Юнис, раскатывая очередной пласт теста. – Мисс Женевьева сказала, что лорд Дунбар уволил следующую кухарку из-за того, что после ее стряпни все его знатные гости заболели. Бедная леди Баркли даже не успела выскочить за дверь, ее вырвало прямо на новые блестящие ботинки лорда Дунбара.

Тут все на кухне расхохотались.

– Простите, что я вас прерываю.

Оливер и женщины испуганно обернулись. В дверях стоял полуголый Хейдон с пледом на бедрах.

В какой-то момент он вдруг понял, что больше не в силах лежать в постели. Лихорадка прошла, раны заживали, и уютная спальня Женевьевы начала угнетать его почти так же, как тюремная камера. Конечно, потребовались некоторые усилия, чтобы подняться с постели, но потом, когда прошло головокружение, оказалось, что он не так уж и слаб.

Приободрившись, Хейдон подошел к шкафу и открыл его, надеясь найти какую-нибудь одежду, но обнаружил только несколько скромных платьев и стопку женского белья. Решив ограничиться пледом, он завязал его на бедрах, а то, что осталось, перекинул через плечо. «Пусть хоть так, – подумал он. – А потом найдется что-нибудь более подходящее».

Увидев, как смотрят на него женщины, Хейдон понял, что шокировал их своим видом.

– Прошу прощения, – пробормотал он. – К сожалению, я не нашел свою одежду.

– А мы ее сожгли, парень, – сообщил Оливер с жизнерадостной улыбкой. – Мисс Женевьева не хотела рисковать – ведь кто-нибудь мог найти у нас тюремную одежку.

Хейдон вспомнил, что мисс Макфейл действительно говорила нечто подобное. Но сейчас ему было не до этого, сейчас его гораздо больше интересовали дивные кухонные ароматы. Он с вожделением поглядывал на кастрюли, кипевшие на очаге. Прошло два часа после того, как Женевьева приносила ему бульон с хлебом, и он уже успел проголодаться.

– Вы тушите мясо?

– Бараньи потроха, – ответила Юнис. – Но они еще не готовы. Я их проверну в мясорубке и сделаю бараньи рубцы. К обеду будут готовы.

– А что в другой кастрюле? – Рубцы – это, конечно, хорошо, но Хейдону хотелось чего-нибудь более существенного.

– Держись от той кастрюли подальше, парень, – со смехом проговорил Оливер. – А не то целая дюжина блестящих глазок подмигнет тебе.

Хейдон с удивлением посмотрел на Оливера:

– Что за глазки?..

– Он про рыбьи головы, – пояснила Юнис, с неодобрением взглянув на Оливера. – Получится чудесный рыбный суп. Я решила, что будет неплохо для разнообразия.

– Да, это очень разумно, – кивнул Хейдон. – Скажите, а у вас, случайно, нет ромштекса или хотя бы цыпленка? – При этих словах его рот наполнился слюной.

– К сожалению, нет. Сегодня среда.

– Среда? – переспросил Хейдон, весьма озадаченный таким ответом.

– По средам у нас не бывает мяса. Кроме потрохов, конечно, – объяснила Юнис.

– Понятно, – кивнул Хейдон, хотя ничего не понял.

– Вечером будут пикша и рубцы с ботвой и горохом, – продолжала Юнис. – А завтра вечером – рыбный суп. В субботу я постараюсь найти дешевое мясо и потушу его с пастернаком, капустой и картошкой. В воскресенье из того, что останется, сделаю тушенку с клецками, а в понедельник превращу эту тушенку в отличный суп. Ко вторнику опять куплю кусок мяса, может, найду обрезки с шеи ягнят или говяжьи хвосты, мясник продает их очень дешево. Как бы то ни было, этим мне придется накормить десять человек, вернее, одиннадцать, если считать вас. Вот почему к вечеру среды не остается мяса – днем мы доедаем то, что я наготовила во вторник.

Хейдон был совершенно незнаком со своим кухонным хозяйством, он привык, что три раза в день ему подают мясные и рыбные блюда, а остальное его не интересовало. Что же касается закупки дешевых обрезков мяса и всего прочего, то он об этом впервые услышал.

Юнис заметила, что Хейдон погрустнел, и пожалела его.

– Но это не значит, что вам придется голодать, милорд. Через несколько минут будут готовы овсяные лепешки, и еще у меня есть масло и острый сыр. Так что вы можете пока подкрепиться.

– Садись-ка на стул, парень, – предложил Оливер; он только что закончил потрошить последнюю рыбину. – У тебя такой вид, как будто ты вот-вот упадешь.

Подобрав плед, Хейдон сел. Он решил, что лепешки с сыром действительно помогут дождаться пикши и рубцов.

– Где мисс Макфейл?

– Повела детей смотреть картины, – ответил Дорин. – Она любит раз в неделю водить их в картинную галерею.

– Мисс Женевьева считает, что им полезно смотреть на искусство, – проворчал Оливер, промывавший выпотрошенных рыб в лохани. – Она болтает всякие глупости, например, утверждает, что это поможет им увидеть мир вокруг себя.

– Не знаю, зачем для этого смотреть на картины, – заметила Юнис. Натерев противень куском сала, она выложила лепешки на блестящую поверхность. – Все, что для этого надо, – просто открыть глаза. А они и рады уйти из дома, хотя лучше бы помогали мне стирать белье.

– Юнис, ты так говоришь только потому, что когда-то жила в доме, где было полно картин, – возразила Дорин. – А вот я не знала, что бывают такие красивые вещи, пока мисс Женевьева не сводила меня в эту галерею. Мисс Женевьева хочет, чтобы дети знали, что на свете есть много другого, помимо того, что они видят вокруг себя, – есть большие корабли, ангелы, сражения… и все прочее.

– Ангелы?! – Юнис рассмеялась. Твои ангелы летают полуголые, выставляют свои задницы, чтобы все их видели. По-моему, это стыд и, уж конечно, не зрелище для детей.

– А сколько детей у мисс Макфейл? – полюбопытствовал Хейдон.

– Вместе с Джеком шесть, – ответила Дорин. – Три девочки и три мальчика.

– Кто-нибудь из них собственный ее ребенок? – Хотя Женевьева была не замужем, Хейдону вдруг пришло в голову, что она, возможно, родила внебрачного ребенка.

Оливер весело рассмеялся, и из уголков его глаз разбежались морщинки.

– Знаешь, парень, если ты ее спросишь об этом, она скажет, что эти дети ее собственные. И она будет права. Но если спросишь, сколько из них она родила, то ответ будет такой: ни одного.

– Вообще-то ее можно считать матерью Джейми, – заметила Юнис, поставив перед Хейдоном тарелку с лепешками и куском сыра. – Она взяла его, когда он был грудным младенцем.

– Да, верно, – кивнула Дорин. – Если бы не она, малыш бы умер. И никому до этого не было бы дела.

Хейдон отрезал кусочек сыра и положил на лепешку.

– А кто же его родители? – спросил он.

– Джейми – незаконный сын ее покойного отца, виконта Бринли, и их горничной, – объяснил Оливер. – И никому не было дела до внебрачного сына горничной.

– Но отец Женевьевы наверняка бы о нем позаботился, – возразил Хейдон.

– Он умер до того, как родился ребенок, – ответила Юнис. – Если бы был жив, то, может, и обеспечил бы бедную Кору и крошку Джеймса.

– Или вышвырнул бы ее и сказал, что это не его дело, – проворчала Дорин. – Мужчины всегда говорят красивые слова, когда стараются залезть девушке под юбку, но сразу заводят другую песню, когда обнаруживают, что кое-что там оставили.

– Кора была очень хорошенькая, – отозвалась Юнис. – Рыжие волосы, как огонь, а глаза смеются… Я тогда служила у лорда Дунбара и иногда встречала ее на рынке. Неудивительно, что виконт затащил ее к себе в постель.

– Вот был сюрприз для мачехи мисс Женевьевы, когда после смерти мужа она узнала, что горничная носит его ребенка, – сказала Дорин. – Она выгнала Кору из дома и даже не подумала о том, чтобы хоть чем-нибудь помочь бедняжке.

– Такой был скандал!.. – Юнис выложила на противень новые лепешки. – В Инверари тогда только об этом и говорили. Конечно, ни в один уважаемый дом бедную девушку не взяли. И она уехала. Многие думали, что у нее где-то есть родственники, но если и так, то ей там не разрешили остаться, потому что через несколько недель она вернулась, уже круглая, как арбуз, и совсем без денег. А потом она стащила лепешку и несколько яблок, и ее приговорили к двум месяцам тюрьмы.

Хейдон так удивился, что даже перестал жевать.

– Посадили в тюрьму беременную женщину из-за того, что она стащила насколько яблок?

– Что, парень, удивляешься? Такое у нас здесь правосудие. – Оливер сокрушенно покачал головой.

– А что было потом?

– Так вот, Кора знала, что у мисс Женевьевы доброе сердце, и написала ей записку, – продолжала Юнис. – И когда мисс Женевьева пришла, Кора молила о прощении и просила, чтобы та взяла к себе ребенка, когда он родится.

– Но как же мисс Макфейл могла взять ребенка, если она зависела от матери? – спросил Хейдон.

– Конечно, не могла. Она так и сказала бедной Коре. Тогда мисс Женевьеве только-только исполнилось восемнадцать, и она была помолвлена с графом Линтоном. Ее отец устроил эту помолвку перед самой смертью. И поскольку он считал, что ее будущее обеспечено, то не оставил ей никаких денег. Завещал только этот дом, картины и… прочее, наверное, надеялся, что это перейдет к его внукам. А все остальное досталось мачехе мисс Макфейл.

– Мисс Женевьева сказала Коре, что поможет ей найти работу, когда она выйдет из тюрьмы, – сказал Оливер. – Мисс Женевьева надеялась, что Кора все-таки сумеет позаботиться о малыше.

– Не забывайте, в то время мисс Женевьева была очень молода и почти ничего не знала о жизни, – пояснила Дорин, стараясь защитить хозяйку. – И конечно же, она не знала, как трудно заботиться о ребенке. Наверное, думала, что он весь день будет спать, а Кора в это время будет выполнять какую-нибудь работу.

– Но когда мисс Женевьева в следующий раз пришла в тюрьму, она узнала, что бедная Кора умерла в камере при родах. – Оливер тяжело вздохнул. – А надзиратель сказал, что ребенок родился очень маленький, что он вряд ли доживет до утра, а значит, им не придется отправлять его в сиротский приют, где он все равно умер бы. Мисс Женевьева потребовала, чтобы ей показали ребенка. Когда его принесли, она взяла малютку Джейми на руки и сказала: «Это мой брат, и я отнесу его домой». Вот так-то. – Оливер расплылся в улыбке и принялся резать морковь.

– А что об этом думал ее жених? – поинтересовался Хейдон.

– Сначала он подумал, что у нее женское нездоровье и она от этого повредилась умом. – Дорин презрительно фыркнула. – И он привез доктора из самого Эдинбурга, чтобы тот ее осмотрел и вылечил. Через неделю доктор предъявил ему огромный счет и сказал, что у мисс Женевьевы ничего плохого нет, сказал, что она просто устала, как бывает со всеми недавно родившими мамашами.

Юнис засмеялась.

– Он даже настаивал, чтобы граф нанял няньку, потому что ему показалось, что она не знает, как ухаживать за ребенком.

Хейдон почувствовал, что улыбается. С того самого момента, как Женевьева, словно ангел, появилась в его камере, он знал: она сильная женщина. Но даже если так, для неопытной девушки нежного воспитания и без существенных доходов взять незаконнорожденного ребенка против воли мачехи и жениха – поступок величайшего мужества и сострадания.

– И граф нанял?

– Нет. – Оливер помрачнел. – Разорвал помолвку и оставил ее, уехал. Сказал всем, что она свихнулась и что он не хочет иметь дело с умалишенной.

– А потом и виконтесса уехала, – добавила Дорин. – Оно бы и хорошо, но она забрала все деньги покойного виконта и уволила последних слуг, оставив мисс Женевьеве только этот дом и множество долгов.

– Ей очень тяжело пришлось в первый год. – Юнис поставила перед Хейдоном новую тарелку с лепешками. – Она осталась одна, совсем никто ей не помогал, некому было показать, как обращаться с ребенком. А люди, раньше считавшиеся ее друзьями, перестали заходить и приглашать ее к себе, потому что боялись, что окажутся причастными к скандалу. Пока я не появилась здесь, бедная мисс Женевьева едва справлялась со всякими делами.

– Как же вы здесь оказались? – спросил Хейдон.

– А это, к сожалению, еще один скандал. – Пухлые щеки Юнис, и без того розовые от печного жара, еще гуще покраснели. – Мисс Женевьева услыхала, что меня собираются выпустить из тюрьмы. Я сидела там за то, что украла брошку у бывшего хозяина, лорда Дунбара.

– Они так мало ей платили, что она не могла откладывать деньги на старость, – вмешалась Дорин. Она явно давала понять, что у Юнис имелась веская причина украсть брошь. – Они думали, что она, как рабыня, всю жизнь будет работать на них с утра до ночи. Но когда от нее не стало пользы, ее выбросили на улицу, как старую тряпку, и даже спасибо не сказали.

– Мисс Женевьева спеленала Джейми, пошла в тюрьму и спросила, нельзя ли со мной поговорить, – продолжила Юнис, с благодарностью посмотрев на Дорин. – Она была очень любезная и вежливая, не такая, как все богачи, которых я знала. Мы немного поговорили, и она спросила, что я собираюсь делать после выхода из тюрьмы. Я сказала, что не знаю, что никто не возьмет меня на работу – раз я украла брошку у прежнего хозяина, значит, не заслуживаю доверия. А мисс Женевьева спросила, не хочу ли я жить с ней и Джейми. Она уверяла, что очень на меня надеется, потому что ей нужна моя помощь. Конечно, она предупредила, что не сможет мне много платить, но меня это не слишком заботило, ведь главное – иметь крышу над головой. И вот я живу здесь и каждый день благодарю Бога, что послал мне мисс Женевьеву, потому что если бы не она, то даже не знаю, что бы сейчас со мной было. – Юнис вытащила из кармана фартука огромный платок, утерла глаза и громко высморкалась.

– А потом появились остальные… – подхватила Дорин. – Мисс Женевьева заботилась о тех детях, которым некуда было идти после тюрьмы. Первая появилась Грейс, за ней – Аннабелл, а потом Саймон и Шарлотта. Меня она взяла к себе после того, как я просидела в тюрьме за то, что стащила несколько монет в таверне, где работала за нищенскую плату. – Дорин презрительно фыркнула, будто совершенно не понимала, как можно сажать человека в тюрьму из-за такого пустяка. – Она сказала, что нуждается в моей помощи, потому что я знаю, как делать уборку и как обслуживать множество людей.

Хейдон взглянул на Оливера:

– А вы?

– Что ж, парень, могу с гордостью сказать, что я здесь единственный настоящий вор, достойный наследник своего отца.

– Наследник отца? – переспросил Хейдон.

– Совершенно верно, – с улыбкой кивнул Оливер. – Потому что мой отец был вором. Причем во всем графстве Аргайлл. Он начал обучать меня, когда мне было еще лет семь. Я умел, как настоящий джентльмен, спросить: «Который час, сэр?» – и тут же стащить часы или бумажник. – Оливер весело рассмеялся. – У меня оказался необыкновенный талант к этому делу, и отец часто поручал мне залезать в дома и в кареты. Во всем Инверари нет такого замка, который я не мог бы открыть. Конечно, сейчас совсем другие времена. – Он вздохнул и поскреб седую бороду. – Нынешние воры просто наставляют пистолет или нож, и люди от страха сами им все отдают. Но в этом нет благородства, понимаете?

– И мисс Макфейл вас тоже забрала из тюрьмы? – удивился Хейдон.

Оливер снова улыбнулся:

– Она для меня как добрый ангел. В этой мерзкой тюрьме холод пробирал до костей, и я так кашлял, что думал, вот-вот умру. А она вошла в камеру и спросила: «Вы любите детей?»

Хейдон с величайшим интересом слушал их рассказы и мысленно удивлялся: «Где же мисс Макфейл на все это брала силы? Почему спасала этих людей? И как она ухитрялась их содержать?» Было ясно, что средства у нее весьма ограниченные, иначе Юнис так не экономила бы при закупках провизии. И конечно же, Женевьева платила этим троим очень немного. Но ведь нужно было еще содержать дом и покупать одежду для десятерых. А его, Хейдона, присутствие еще больше увеличило расходы… При этой мысли ему стало ужасно неловко. Он пользовался добротой людей, находившихся в очень сложном положении. Следовало поскорее убираться отсюда и не подвергать их опасности.

– Ну что, парень, подкрепился? – спросил Оливер. – Теперь тебе, наверное, надо вернуться в постель. Если мисс Женевьева вдруг увидит, что ты слоняешься по дому почти голый, что она на это скажет?

– А когда она и дети вернутся?

– Обычно после галереи она ведет их в чайную, чтобы они учились хорошим манерам, чтобы учились вести себя на людях. – Дорин поставила на очаг горшок с нарезанной морковью. – Скорее всего они придут часа через два, не раньше.

Хейдон провел ладонью по темной щетине на подбородке.

– Похоже, мне надо побриться и во что-то одеться. – Он вопросительно посмотрел на Оливера: – У вас не найдется что-нибудь подходящее?

– Да, конечно, сэр. Если только вы согласитесь надеть рубашку, рукава которой будут вам по локоть. А мои брюки едва прикроют ваши колени. – Оливер весело рассмеялся. – По-моему, нам придется потрудиться и придумать что-нибудь получше, иначе вас арестуют за непристойный вид.

– Может, подойдет одежда покойного виконта? – предложила Дорин. – На чердаке два полных сундука, и в них очень хорошие вещи. Мисс Женевьева хранит их на всякий случай – возможно, мальчики со временем станут их носить, если мода не очень изменится.

– Что ж, может, и подойдет. – Оливер окинул Хейдона критическим взглядом. – Как я понимаю, парень, виконт был одного с тобой роста. Он, конечно, был гораздо толще, но если ушить кое-где… К счастью, и Юнис, и Дорин умеют обращаться с иголкой, а я могу начистить сапоги так, что будут сверкать как новенькие.

– По-моему, после хорошей ванны вам покажется, что мир не так уж и плох, – заметила Юнис. – Олли, почему бы тебе не устроить для него ванну? А мы с Дорин пока пороемся в вещах виконта. Если поторопимся, то к приходу мисс Женевьевы его светлость будет чистый и красивый.

– Отлично! – Оливер был в восторге – ведь его освободили от работы на кухне. – Что ж, парень, попытаемся придать тебе сносный вид. Может, станешь похожим на того джентльмена, которым был до этой злосчастной истории с убийством.


Скрипнула входная дверь, и в дом ворвалась шумная стайка детей.

– Я первый! Я победил! – ликовал Джейми.

– Потому что ты меня оттолкнул! – закричал Саймон. – Ты сжульничал!

Грейс наморщила носик, потом расплылась в улыбке:

– Кажется, пахнет имбирным бисквитом.

– Это не имбирь, а гвоздика, – нахмурившись, возразила Аннабелл. – Опять Юнис готовит рубцы.

– А может, она делает и бисквиты, и рубцы? – с надеждой в голосе проговорила Шарлотта и, прихрамывая, направилась к кухне.

– Если и так, она не даст тебе сейчас бисквит, – с уверенностью заявил Джейми. – Скажет, что скоро обед.

– А ты скажи, что видела на картинах голых леди, – подсказала Аннабелл. – Она сразу даст бисквит, чтобы ты об этом забыла.

– Если хотите поговорить с Юнис о том, что сегодня видели, то пожалуйста, – сказала Женевьева, входя в холл. – Но вы только что пили чай с булочками, так что до обеда потерпите.

– Я выпила только одну чашку, а Саймон две, – заныла Грейс. – Это несправедливо.

– Прекрасно. В следующий раз выпьешь две чашки, и получится, что все честно, – сказала Женевьева, пытаясь восстановить справедливость.

– Можно, в следующий раз я сяду рядом с Джеком? – спросил Джейми, улыбаясь новому другу.

– Об этом надо спросить у него самого.

Джейми с обожанием посмотрел на Джека:

– Можно?

Джек молча пожал плечами и отвернулся.

Женевьева внимательно посмотрела на него. Весь день он был холоден и держался в стороне от остальных; когда же она собирала всех вместе, становился позади всех, словно старался держаться от нее подальше. А если дети его о чем-нибудь спрашивали, то отвечал неохотно, сквозь зубы. Очевидно, его смущало их дружелюбие, поэтому он старался выдерживать дистанцию. Женевьева поняла, что он все еще думал о побеге, и очень расстроилась. Однако его поведение казалось вполне естественным – он был старше остальных детей и, наверное, считал себя вполне взрослым и самостоятельным человеком. Что ж, ей оставалось лишь надеяться, что мальчик образумится и откажется от своих планов.

– Раздевайтесь побыстрее, – обратилась к детям Женевьева. – Вешайте свою одежду в шкаф, а потом мы пойдем в гостиную и продолжим читать «Приключения Гулливера». – Она развязала ленты своей шляпки и сняла плащ. – Саймон, будь добр, повесь.

Малыш, похожий на эльфа, подскочил к ней, схватил тяжелый плащ и почти утонул под ним. Женевьева же, ко всеобщему восторгу, нахлобучила свою шляпку ему на голову.

– Глядите, я Женевьева! – завопил Саймон и несколько раз повернулся, чтобы всем было видно.

– Только не порви, – с деланной строгостью сказала Женевьева. – Ну как, все готовы? Тогда идемте. – Она открыла дверь в гостиную и замерла у порога.

Навстречу ей поднялся из кресла высокий элегантный джентльмен.

– Добрый вечер, мисс Макфейл. – Хейдон учтиво поклонился. – Надеюсь, вы с детьми приятно провели время?

Женевьева же смотрела на него во все глаза. Разумеется, она прекрасно понимала, кто перед ней, но все же не узнавала. Теперь лорд Редмонд совершенно не походил на полудикого красавца воина со всклокоченными волосами и покрытыми щетиной щеками. Он побрился, и сразу стало очевидно, что лицо его достойно кисти художника эпохи Возрождения. Густые черные волосы, тщательно вымытые и причесанные, волнами ложились на воротник, а плечи его облегал… Только сейчас Женевьева поняла, что на нем черный фрак, серый жилет, белая рубашка, брюки и шейный платок, повязанный умелой рукой. Это были вещи ее отца, но их прекрасно ушили и подогнали к фигуре маркиза, так что он сейчас выглядел модно одетым утонченным джентльменом, который приготовился принимать гостей или, может быть, ехать в клуб.

Возможно, в свое поместье. При этой последней мысли Женевьева вдруг почувствовала, что вот-вот лишится чего-то очень для нее важного, и из груди ее невольно вырвался вздох.

– Женевьева водила нас смотреть на картины с голыми людьми, – сообщил Джейми, усаживаясь в кресло у камина. Джейми, как и другие дети, постоянно заходил в спальню, где лежал выздоравливавший Хейдон, но сейчас он, казалось, не заметил произошедших в маркизе перемен. Или же не придавал им совершенно никакого значения?

– В самом деле? – Хейдон с веселой улыбкой посмотрел на Женевьеву. – Тебе, Джейми, действительно понравилось?

Малыш пожал плечами.

– Картины с овцами лучше.

– Самое лучшее – это когда мы пошли пить чай, – заявил Саймон. – Я выпил две чашки – с молоком и с медом. И доел сладкую булочку Шарлотты, когда она сказала, что больше не хочет.

Шарлотта в смущении взглянула на Хейдона:

– Просто я уже наелась.

– В следующий раз я возьму две чашки. Просто ради справедливости, – сказала Грейс.

– А я в следующий раз сяду рядом с Джеком, – заявил Джейми; малыш был в восторге от такой перспективы. – Правда, Джек?

Тот покосился на Женевьеву, но она промолчала.

– Голые были очень красивые, – объявила Аннабелл, усаживаясь на диван и расправляя свою широкую юбку.

– Не понимаю, как эти женщины лежали голые, пока их рисовали… – пробормотал Саймон, словно размышляя вслух. – Им же было холодно, верно?

– Они позировали летом, – объяснила Грейс. – Летом не холодно. Иногда даже жарко.

– Им было жарко от любви к художнику! – восторженно воскликнула Аннабелл, прижимая руку к сердцу. – И еще они понимали, что делают великое искусство.

Хейдон почувствовал, что губы его тронула невольная улыбка.

– Интересная точка зрения. А вы что об этом думаете, мисс Макфейл?

Женевьева вздрогнула и заморгала; она вдруг поняла, что все это время не сводила глаз с лорда Редмонда.

– Что?.. Я не…

– Вежливые люди не говорят «что», – перебил Джейми. – Они говорят «простите, я не расслышал».

Дети захихикали.

– Да, конечно. Именно так я и хотела сказать. – Женевьева почувствовала, что краснеет. Машинально поправив прическу, она спросила: – Так что же вы сказали, лорд Редмонд?

– Мисс Аннабелл высказала очень интересную точку зрения. Она предположила, что женщину может согревать любовь. – Хейдон сразу заметил, что Женевьеву ужасно смутило изменение его облика, и это его забавляло. – Вы с ней согласны? – Он снова улыбнулся.

– Даже не знаю… – Она старалась держаться непринужденно. – Пожалуй, согласна.

– Женевьева, вы когда-нибудь любили? – неожиданно спросила Шарлотта.

Не готовая к такому вопросу, Женевьева сумела лишь улыбнуться в ответ.

– Конечно, да. – Хейдон пришел ей на выручку. – Она любит всех вас.

– По-моему, это что-то другое… – в задумчивости пробормотал Джейми. – Думаю, что любовь к нам – это не такая любовь, из-за которой женщина будет лежать голая перед мужчиной, как те леди на картинах.

– Полагаю, что на сегодня мы достаточно наговорились про голых леди, – заметила Женевьева.

– Если бы вы им не показывали эти непристойности, они бы и не болтали всякий вздор. – Вошедшая в комнату Юнис поставила на столик тарелку с печеньем. – Вот, цыплятки, поешьте и забудьте о том, что видели.

Дети тотчас же окружили стол и потянули руки к тарелке.

– Не сбейте с ног бедную Юнис, – сказала Дорин, входя в комнату; следом за ней шел Оливер.

– Святые угодники, вы ведете себя так, как будто умираете от голода, – проворчал Оливер. – Разве мисс Женевьева не водила вас в чайную?

– Это было давно, – сказал Джейми.

– К тому же я выпила только одну чашку, – сообщила Грейс.

– А я отдала свою вторую булочку Джейми, – подхватила Шарлотта.

– Булочки были очень маленькие… – пожаловался Саймон.

– Да и не такие уж они были сладкие, – заметила Аннабелл.

– Ну-ну, цыплятки, вечером получите жареную пикшу и чудесные рубцы с картошкой и горохом, так что забудете о сладком. – Юнис наклонилась и взяла со столика опустевшую тарелку. – Конечно, если его светлость не съест все еще до того, как Дорин понесет еду на стол. У него такой аппетит, что скоро нам придется…

– Простите, мисс Макфейл, что снова побеспокоили.

Все взгляды мигом обратились к двери, и все глаза наполнились ужасом – в дверях стояли констебль Драммонд, комендант Томсон и граф Чарлз Линтон, бывший жених Женевьевы.

– Входная дверь была открыта, мы стучали, но никто не слышал, – проговорил Томсон, несколько смущенный вольностью, которую себе позволил.

– Но я заверил коменданта и констебля, что ты не будешь возражать, если мы войдем, – добавил Чарлз.

Белокурый красавец, граф Линтон смотрел на Женевьеву свысока; было очевидно: он находил ее поведение предосудительным, ведь она по-дружески болтала со своими слугами. Сшитый по последней моде черный сюртук графа сидел на нем безупречно, сапоги были начищены до блеска, а распахнутый плащ, подбитый тончайшей шерстью, был украшен бархатными лацканами. Но Женевьева сразу же отметила, что он сильно поправился, пожалуй, даже растолстел, а его золотистые волосы изрядно поредели. Окинув всех критическим взглядом, граф покосился на констебля, тот же пристально смотрел на Хейдона.

«Вот и конец», – с тоской подумал Хейдон. Бежать в этой ситуации он никак не мог, хотя бы потому, что своим бегством навлек бы беду на Женевьеву и детей. Поэтому он просто поднялся на ноги. Отчаяние захлестнуло его огромной черной волной. Зачем только Бог дал ему эту краткую отсрочку? Зачем даровал мимолетное ощущение свободы? Неужели для того, чтобы продлить пытку?

«Это тебе наказание за тяжкие грехи», – напомнил себе Хейдон. Да, он действительно великий грешник, и самый тяжкий из своих грехов он совершил, когда бросил свою дочь Эммалину. После такого поступка он не имеет права на снисхождение.

Хейдон посмотрел на Женевьеву и вдруг понял, что напрасно терял время… ведь он так много хотел ей сказать, но теперь уже никогда не скажет. Он хотел бы ее поблагодарить, но не за нежную заботу и кров, а за нечто большее. За то, что она ему доказала: в мире есть не только негодяи, но и хорошие люди. Это открытие стало для него величайшим облегчением, и он был рад, что успел узнать об этом на пороге неминуемой смерти. Еще он хотел бы поблагодарить ее за то, что она спасла Джека, вытащив его из тюрьмы. И конечно же, хотелось поблагодарить за доверие – она все-таки поверила ему, Хейдону, хотя он едва ли заслуживал доверия.

Но сейчас, чтобы не подвергать мисс Макфейл опасности, он должен действовать решительно. И должен подчиниться неизбежному. Вот сейчас он скажет констеблю Драммонду, что силой вломился в ее дом, что угрожал всех убить, если его не спрячут. Он снова посмотрел на Женевьеву, посмотрел так, словно прощался с ней. Затем перевел взгляд на тюремщиков и сделал шаг в их сторону.

– Прошу прощения, сэр… – Граф взглянул на него с вежливой улыбкой. – Сэр, мы… были представлены друг другу?

– Нет-нет, – вмешалась Женевьева. – Вы не знакомы.

Сердце ее неистово колотилось, и от волнения перехватывало дыхание. До этого момента она была скована страхом и даже не представляла, как выйти из положения. Но слова Чарлза вывели ее из оцепенения, и Женевьева подумала: «Если граф никогда не встречался с лордом Редмондом, то этим, возможно, можно воспользоваться». Бросив быстрый взгляд на коменданта Томсона и констебля Драммонда, она поняла: эти двое не могут быть уверены, что элегантный джентльмен, стоявший сейчас перед ними, – тот самый убийца, которого они ищут. Столь внезапная перемена в облике Хейдона любого могла бы ввести в заблуждение, и, следовательно, оставалась надежда…

Женевьева окинула взглядом комнату. Все поглядывали на нее вопросительно; Хейдон же смотрел даже с некоторым удивлением. Но что же придумать? Что сказать? Представить Хейдона как кузена? Дядю? Друга? Нет-нет, не подходит. Имелась одна роль, обеспечивающая ему надежную защиту.

Собравшись с духом, Женевьева проговорила:

– Джентльмены, я хочу представить вам мистера Максвелла Блейка, моего мужа.

Все уставились на нее в изумлении – даже дети и взрослые домочадцы.

– Ты замужем?! – в ярости завопил Чарлз. – Ты вышла замуж?!

– Да, вышла, – с вызовом ответила Женевьева. Она подошла к Хейдону и посмотрела на него с ослепительной улыбкой, мысленно умоляя подыграть ей.

Хейдон заставил себя улыбнуться ей в ответ. Такого поворота событий он никак не ожидал, но почти сразу же понял, что теперь у него не оставалось выбора – он не мог подвести Женевьеву.

– Что ж, дорогая, представь меня своему знакомому, – сказал Хейдон, обнимая ее за плечи. – Похоже, мы с ним действительно ни разу не встречались.

Могучая рука, обнимавшая ее плечи, словно придавала ей сил и вселяла в нее уверенность. Едва лишь Хейдон прикоснулся к ней, Женевьева успокоилась. Разумеется, она понимала, что они вступают в опасную игру, но сейчас она уже не думала об опасности. «Главное – спасти его», – говорила себе Женевьева. Сделав глубокий вдох, она снова улыбнулась и сказала:

– Максвелл, познакомься, пожалуйста. Это лорд Линтон, мой старый друг. Я бы хотела, чтобы ты называл его Чарлзом. А вот мистер Томсон, уважаемый в городе человек и комендант нашей тюрьмы. Мистер Томсон всегда меня поддерживал, когда я пыталась помочь детям. Ну, а это констебль Драммонд. Только благодаря ему улицы Инверари стали безопасными.

– Рад познакомиться, джентльмены. – Хейдон пожал каждому руку. – Особенно с вами, Чарли, – добавил он с ухмылкой. – Моя жена очень много о вас рассказывала.

Граф побагровел и пробормотал:

– Но как это?.. Когда?..

– Вообще-то мы женаты уже несколько месяцев, – продолжала Женевьева, краснея. – Помнишь, Чарлз, я ездила в Глазго к адвокату? Я тогда занималась отцовским наследством. Там мы с Максвеллом и познакомились. В художественной галерее.

– У нас с женой общие взгляды на искусство. – Хейдон снова улыбнулся.

– Правда, Максвелл не так уж долго за мной ухаживал, – добавила Женевьева, пытаясь изобразить смущение. – Все получилось как-то… очень быстро.

– Да, слишком уж быстро. – Хейдон хохотнул. – Я попросил ее руки на следующий же день после знакомства. Но уверен, что вы меня поймете, джентльмены. Я был очарован ее красотой и твердо решил: она не ускользнет из моих объятий. – Он бросил выразительный взгляд на Чарлза, как бы давая понять, что знает о его прошлых отношениях с Женевьевой.

Граф молча хмурился, а Хейдон между тем продолжал:

– Сначала она мне отказала. – Он усмехнулся. – Но к счастью, я не из тех, кто отступает перед трудностями, особенно когда ожидаемая награда столь велика. – Хейдон легонько провел ладонью по щеке Женевьевы. – И как видите, я получил то, чего так страстно желал.

– Что ж, полагаю, следует вас поздравить, – пробормотал комендант Томсон.

– Спасибо, комендант, – кивнул Хейдон. – Ваши добрые пожелания для нас особенно ценны.

– Меня смущает, что вы не упомянули о своем браке, когда мы заходили сюда несколько дней назад. – Констебль Драммонд сверлил Женевьеву взглядом.

– Боюсь, причина во мне, – нисколько не смутившись, сказал Хейдон. – Видите ли, дела надолго задержали меня в Лондоне, поэтому мы с женой решили никому ничего не говорить, пока я не приеду в Инверари. К тому же мы очень беспокоились за детей. Возможно, они с тревогой ждали бы моего появления, если бы знали обо всем заранее. Поскольку я пробыл здесь всего несколько дней, жена не торопилась объявлять о нашем союзе. А в то утро, когда вы неожиданно пришли, – он взглянул сначала на констебля, потом на коменданта, – я был еще не одет и потому не мог спуститься, чтобы должным образом приветствовать вас. И вообще, мне кажется, моя жена еще не привыкла к своему новому положению. Не правда ли, дорогая? – Он взглянул на Женевьеву с лукавой улыбкой, и она еще сильнее покраснела. – Я уверен, джентльмены, что вы нас поймете и простите… Ведь нам после долгой разлуки хочется побыть наедине.

– Да-да, конечно… – закивал комендант Томсон. – Разумеется, мы все прекрасно понимаем, мистер Блейк.

Чарлз с неприязнью посмотрел на Хейдона и процедил:

– Да, все понятно.

Хейдон почти не сомневался: граф уже давно жалел о том, что когда-то отказался от Женевьевы. Так что же, теперь этот человек решил, что надо все-таки жениться на Женевьеве? Может, именно с этой целью он сюда пожаловал?

– А скоро будем ужинать? Ужасно есть хочется, – пожаловался Саймон.

– Святые угодники, я совсем забыла про рубцы! – закричала Юнис. – Время ужинать, а я еще не перемешала начинку. Извините, мисс Женевьева, и, конечно, вы… мистер Блейк… сэр. – Она неловко поклонилась и выскочила из комнаты.

– О Господи, я и не знала, что уже так поздно. – Дорин взглянула на часы над камином. – Идемте, цыплятки, поможете мне накрыть на стол. – Она пошла к двери, потом вдруг остановилась. – Конечно, если я вам не нужна, мистер и миссис Блейк. У вас ведь все в порядке?

Женевьева поспешно кивнула:

– Да-да, Дорин, все в порядке. Но ты права, уже поздно и пора накрывать на стол. – Она взглянула на незваных гостей, явно давая понять, что им пора уходить. – Мы с мистером Блейком скоро придем в столовую.

– Побыстрее, дети, – сказал Оливер. – Может, удастся отмыть ваши ручонки перед тем, как начнете хвататься за тарелки и вилки.

Но дети медлили.

– Пойдемте, мистер Блейк, я вам покажу, как я умею складывать салфетки. – Джейми схватил Хейдона за руку.

– А я вам покажу, как я отчистила чайник. Хотите посмотреть? – Шарлотта, прихрамывая, подошла к Хейдону и положила ладошку ему на рукав.

Он почувствовал, что рука девочки дрожит. Было очевидно: она боялась. Покосившись на гостей, Хейдон заметил, что констебль Драммонд смотрит на девочку с явной враждебностью – этот ужасный человек ненавидел даже детей.

– Посмотрю с огромным удовольствием, милая Шарлотта. – Хейдон привлек девочку к себе и осторожно положил руки ей на плечики.

– Оливер сказал, что если мы будем долго чистить серебро, то появится джинн, а он не появился, – сказала Аннабелл, прижимаясь к Женевьеве. – А вы верите в джиннов, мистер Блейк?

– Всем известно, что джиннов не бывает, – заявил Саймон. Он подтолкнул плечом Джейми, и оба приблизились к Женевьеве и Хейдону. – Да, не бывает. Наукой это доказано.

Хейдон понимал, что дети пытаются хоть как-то поддержать Женевьеву, которую все они обожали. Когда-то она спасала их и защищала, а теперь они стремились ее защитить. Ее и его, Хейдона. И даже Джек, стоявший у дальней стены, то и дело сжимал кулаки; казалось, он готов был наброситься на констебля в любой момент.

– Прошу прощения, джентльмены, но нам пора, – сказал Хейдон. – Или, может быть, вы хотели еще что-нибудь спросить у меня или у моей жены? В таком случае поторопитесь, пожалуйста.

Констебль Драммонд пристально посмотрел на Джека:

– Мы хотели бы задать мальчику еще несколько вопросов.

Джек насторожился.

– О чем же вы хотели его спросить? – поинтересовалась Женевьева; она старалась говорить как можно спокойнее.

– О сбежавшем заключенном.

– Ах да, жена мне об этом говорила. Но разве вы его еще не поймали? – Хейдон изобразил изумление.

– К сожалению, нет.

– Как жаль… – Женевьева вздохнула и добавила: – Но если вы сюда пришли, то, очевидно, имеете веские основания считать, что Джек каким-то образом прольет свет на это дело, не так ли? Неужели вы полагаете, что местопребывание преступника…

– Думаю, мы всеми силами поможем вам в этом расследовании, – перебил Хейдон. – Правда, Джек?

Мальчик пожал плечами.

– Я им уже все сказал. Я ничего не знаю.

– Ты абсолютно уверен? – Джек молча кивнул, и Хейдон, повернувшись к Драммонду, спросил: – У вас есть к нему какие-то новые вопросы, те, которые вы не задавали при вашей прежней встрече?

Констебль Драммонд в смущении молчал. Наконец пробормотал:

– Вообще-то нет…

– В таком случае, констебль… Поверьте, мы действительно хотим помочь расследованию, но вы должны понять: мы с женой твердые сторонники доверия в отношениях с детьми. Только доверяя своим детям, мы сможем воспитать их должным образом. Джек уже ответил на ваш вопрос, и я уверен, что ответил правдиво. А если вы намерены задать ему тот же вопрос, то, следовательно, вы хотите, чтобы он солгал. Хотите, чтобы член моей семьи солгал и тем самым оказал вам услугу? Именно для этого вы пришли в мой дом?

Констебль Драммонд насупился:

– Нет, конечно.

– Мы просто хотели спросить, не заметил ли кто-нибудь из вас чего-то необычного в последние дни, – пришел на выручку комендант Томсон. Он чувствовал, что они с Драммондом вот-вот превысят свои полномочия. А мистер Блейк был явно не из тех, кто прощает обиды.

Обращаясь к детям, Хейдон спросил:

– Вы видели что-нибудь необычное?

Дети отрицательно покачали головками.

– Тогда сожалею, джентльмены, но мы ничем не можем вам помочь, – сказал Хейдон. – Но обещаю: мы непременно сообщим вам, если кто-нибудь из нас заметит что-то необычное или подозрительное.

– Извините, что потревожили вас, мисс Макфейл… то есть миссис Блейк, – пробормотал Томсон.

– Ничего страшного, комендант Томсон. – Женевьева в притворном смущении посмотрела на Чарлза. Каждый раз, когда она забирала из тюрьмы ребенка, граф заявлялся к ней и говорил, что она совершает ужасную ошибку, что она превратила свою жизнь в кошмар. Сейчас он, очевидно, узнал про Джека и пришел, чтобы в очередной раз ее отчитать. – Чарлз, в чем цель твоего нынешнего визита?

Граф медлил с ответом. Наконец, откашлявшись, проговорил:

– Видишь ли, я хотел спросить, не нарисуешь ли ты еще один портрет моей дочери. Тот, что ты написала три года назад, уже не похож. Конечно, если муж разрешит тебе заниматься живописью, – добавил Чарлз, с вызовом посмотрев на Хейдона.

Женевьева тотчас же поняла: граф пытался установить, в состоянии ли муж ее содержать. Она постоянно испытывала финансовые затруднения и, пытаясь хоть как-то их решить, писала портреты детей – богатые знакомые, когда-то приглашавшие Женевьеву к себе в гости, охотно пользовались ее услугами. Таким образом она ухитрялась покрывать издержки на содержание дома, денег иногда хватало даже на то, чтобы рассчитаться с комендантом Томсоном, когда приходилось вызволять кого-нибудь из тюрьмы. Разумеется, ей все-таки пришлось смирить свою гордость и войти в роскошный особняк Чарлза не в качестве невесты, а как наемная работница.

Женевьева подозревала, что граф сделал ей этот заказ только потому, что хотел ее унизить. «Вот до какого положения ты опустилась из-за своего упрямства», – часто говорил он ей.

Но сейчас Женевьева решила отказаться от заработка, иначе граф бы подумал, что она вышла замуж за человека, который не в состоянии содержать ее и детей.

– Что касается живописи, то мы с Максвеллом еще не обсуждали…

– Ты можешь делать все, что захочешь, дорогая, – вмешался Хейдон. – Если тебе будет приятно рисовать дочку Чарли, то, пожалуйста, развлекайся.

Бледное лицо графа покрылось красными пятнами.

– Меня зовут не Чарли, а Чарлз, – пробурчал он.

Женевьева же кивнула и с улыбкой сказала:

– Хорошо, Чарлз. Я обожаю писать портреты, а твоя дочка – прелестная девочка. С радостью сделаю это для тебя. – Женевьева снова улыбнулась – ведь получилось, будто она делала графу одолжение.

– А теперь, джентльмены, извините, но дети уже за столом, а мы слишком долго заставляем их ждать, – сказал Хейдон. – Оливер, вы не проводите наших гостей до двери?

– Хорошо, мистер Блейк, – прогудел Оливер, пряча ухмылку.

– Приятно было познакомиться! – прокричал Хейдон вдогонку визитерам. – Надеюсь вскоре увидеться еще раз!

– Только не слишком вскоре, – пробурчал Оливер, захлопнув за троицей дверь. – А лучше вообще никогда.

– Вы видели?! – закричал Джейми, снова вбегая в гостиную. – Они поверили, что вы на нас женились!

– С гордостью могу сказать, что приложила к этому руку, – просияла Юнис. – Вам понравилось, как я сделала реверанс?

– И я тоже! – добавила Дорин. – А ведь делать реверанс – нелегкое дело для бедных старых коленей!

– Колени у вас хрустели так, что было слышно до самого Олбана, готов пари держать. – Оливер засмеялся. – А комендант… Я думал, он лопнет от злости!

– Этот констебль – самый отвратительный человек на свете, – заметила Аннабелл. – И у него такой вид… как будто он откусил лимон.

– Сначала я подумала, что он пришел за мной, – призналась Шарлотта. – Он ужасно злился, когда Женевьева в прошлом году забрала меня из тюрьмы!

Узнав, что Шарлотта боялась, Женевьева тотчас избавилась от собственного страха. Она присела перед девочкой и, заглянув ей в глаза, сказала:

– Не бойся, Шарлотта, никто не собирается уводить тебя отсюда. Ты должна верить, когда я так говорю. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось, поняла?

Девочка кивнула:

– Да, поняла.

– Вот и хорошо, моя дорогая. А теперь иди со своими братьями и сестрами готовиться к обеду. Я приду через несколько минут.

Когда все, кроме Женевьевы, вышли из гостиной, Хейдон закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Потом пробормотал:

– Господи, почему вы сказали, что я ваш муж?

– Потому что не хотела, чтобы они увели вас и повесили. Представить вас как моего мужа – единственная возможность объяснить, почему вы находитесь под моей крышей.

– Но вы могли бы сказать, что я ваш дядя или… какой-нибудь дальний родственник.

Она покачала головой:

– Такое объяснение сразу вызвало бы множество вопросов: где вы остановились, когда только приехали, какое у вас здесь дело? К тому же любое заявление о том, что вы мой родственник, можно опровергнуть. А вот муж… Поверьте, лорд Редмонд, я здесь отверженная, и всем известна моя склонность к безрассудным поступкам. В Инверари охотно поверят, что я вышла замуж за человека, с которым только что познакомилась. Я создала семью из воров и бродяг, которых совсем не знала. А по капризу выйти замуж за незнакомца – это вполне в моем духе, как все здесь считают.

«Она права, – думал Хейдон. – Отказаться от привычной жизни только ради того, чтобы вырастить незаконнорожденного сына воровки, – на такое, по мнению общества, способна лишь очень неразумная женщина, едва ли не сумасшедшая. А этот самодовольный глупец павлин Чарлз…»

Хейдон невольно нахмурился. Что этот идиот о себе возомнил?! Какого дьявола он вламывается в дом и ведет себя здесь так, будто имеет на Женевьеву какие-то особые права? При мысли о том, что она по воле отца действительно была помолвлена с этим слизняком, Хейдону стало очень не по себе. Каким бы человеком ни был ее отец, в людях он совершенно не разбирался.

– Мне кажется, вам следовало бы поблагодарить меня, а не критиковать. Ведь я пошла на риск только ради вас, – заметила Женевьева.

– Но почему?.. Зачем вам это?..

– Я всю ночь за вами ухаживала, когда вы лежали в лихорадке. А потом делала все возможное, чтобы поставить вас на ноги. Неужели вы думаете, что после этого я могла бы спокойно смотреть, как вас уводят, чтобы затем повесить? Если вы действительно так думаете, то вы ничего обо мне не знаете, лорд Редмонд, – проговорила Женевьева в раздражении; при этом у нее был такой вид, будто она вот-вот его ударит.

Хейдон же смотрел на нее с восхищением. Мисс Макфейл была необыкновенно сильной и мужественной женщиной. И если уж она во что-то верила, если приняла решение, то не отступала ни на шаг и твердо стояла на своем. И еще: хотя перед ней был человек, осужденный за ужасные преступления, она его нисколько не боялась!

Ему захотелось прикоснуться к ней, обнять, прижаться губами к ее губам, хотелось крепко обнять ее, а затем положить ладони на ее упругие груди… В следующее мгновение он вдруг почувствовал, что его влечет к этой женщине, причем желание усиливалось и становилось совершенно нестерпимым.

«Господи, что со мной происходит?! – ужаснулся Хейдон. – Ведь в доме шестеро детей, а сам я на волосок от виселицы! О чем же я думаю в такой ситуации? Может, схожу с ума?»

– Я не хотел вас обидеть, Женевьева, – пробормотал он, взъерошив пятерней волосы. – Просто удивляюсь. Может, вы не поняли, какая сложилась ситуация? Вы сказали, что мы с вами муж и жена. Но если я теперь уеду, то все в Инверари будут знать, что вы солгали. Понимаете, что это означает? Непреклонный констебль Драммонд заявится в ваш дом, чтобы арестовать вас как укрывательницу беглого заключенного. И если даже вас не посадят в тюрьму, то детей-то непременно отберут.

При этих словах Хейдона Женевьева побледнела. Она тотчас же поняла, что он прав. Действительно, о чем она думала? Неужели рассчитывала на то, что он останется в ее доме навсегда?

Едва держась на ногах, она подошла к креслу. Усевшись, со вздохом закрыла глаза.

Хейдон в волнении прошелся по комнате. «Что же теперь делать? Что делать?» – спрашивал он себя. Он собирался как можно быстрее покинуть Инверари, а потом доказать свою невиновность и попытаться узнать, кто напал на него в ту ночь, когда все это началось. Конечно, ему пришлось бы через своего поверенного нанять детектива, а самому скрываться за пределами Шотландии, пока загадка не будет решена. Ясно, что банки заморозят его счета, но его нотариусы и бухгалтера найдут способ выделять для него фонды под прикрытием законных платежей. Когда же все уладится, он вернется к прежней жизни в качестве лорда Редмонда.

Но увы, на это могут уйти годы. Возможно, его расследование вообще ничего не даст. Но даже если он добьется успеха… О Боже, ведь из-за него эта красивая, умная, самоотверженная женщина угодит за решетку! Нет-нет, этого он не допустит!

Остановившись у камина, Хейдон пробормотал:

– Кажется, я угодил в ловушку.

Женевьева посмотрела на него с удивлением:

– Вы хотите сказать, что собираетесь остаться?

– Да, на какое-то время. Останусь, чтобы играть роль вашего мужа. Я проведу здесь столько времени, сколько потребуется, чтобы утвердить наши отношения перед жителями Инверари. А через месяц-другой, когда меня устанут разыскивать и все поверят, что мы благополучная семейная пара, меня неожиданно вызовут в Англию по коммерческим делам, и там я, к сожалению, погибну в результате несчастного случая. Вы какое-то время будете меня оплакивать, а потом приободритесь и продолжите свою жизнь на сей раз в роли всеми уважаемой молодой вдовушки.

Женевьева с минуту обдумывала его план.

– А что будет с вами?

Он не удивился тому, что она о нем беспокоилась. Эта добрая и отзывчивая женщина не могла не заботиться о тех, с кем сталкивала ее жизнь.

– Или я докажу свою невиновность, или до конца дней буду стараться хоть на шаг опережать преследователей, – ответил Хейдон. – В любом случае я сделаю так, чтобы ни вы, ни ваши дети не пострадали из-за меня. А значит, вы должны кое-что мне пообещать, Женевьева. – Он пристально посмотрел на нее. – Если меня разоблачат, пока я живу у вас, вы должны сказать все, что требуется, чтобы убедить их в своей невиновности. Скажете, что я вам постоянно угрожал, что бил вас, что вы очень боялись за свою жизнь и жизнь детей, поэтому и подчинились мне, сказав, что я ваш муж.

Женевьева покачала головой:

– Если я так скажу, никто не поверит в вашу невиновность.

– Если меня здесь разоблачат, это уже не будет иметь никакого значения, – сказал Хейдон. – Констебль Драммонд и комендант Томсон непременно добьются своего, и меня немедленно повесят – в этом можно не сомневаться.

– Я не хочу лгать, не хочу изображать вас чудовищем, – заявила Женевьева. – Если вас арестуют, я пойду в суд и объясню, что произошло. Я попрошу судью пересмотреть ваше дело и…

– Послушайте, Женевьева… – Хейдон подошел к креслу и опустился перед ней на колени. – Я знаю, что вы мужественная и честная женщина. Но мне невыносима мысль, что вы с детьми пострадаете из-за меня. Понятно? Даже смерть меня не так страшит, как мысль о том, что я могу погубить вас.

Он смотрел на нее все так же пристально, но теперь в его глазах были боль и безмерная грусть. Точно такие же глаза она иногда видела, когда смотрела в зеркало.

– Хорошо, обещаю, – ответила Женевьева, хотя прекрасно знала, что не сдержит слово. – Я сделаю так, как вы хотите. Вы мне верите?

Хейдон долго молчал, потом произнес:

– Придется поверить.

Поднявшись на ноги, он поспешно отошел в другой конец комнаты – ему вдруг пришло в голову, что он оказался слишком близко от Женевьевы. И еще возникло ощущение, что он раскрыл себя перед ней, обнажил часть своей души.

– Пойдемте в столовую, – предложила Женевьева.

– Если не возражаете, я бы сначала поднялся наверх. Хочется немного полежать. Кажется, я устал. – Но вместо того чтобы пойти к двери, он ухватился за каминную полку и стал смотреть на огонь.

– Может, принести вам чего-нибудь?

– Не надо. – Немного помолчав, он добавил: – Спасибо за беспокойство.

– Но потом вы придете в столовую?

– Да, возможно.

«Он отстраняется от меня», – догадалась Женевьева и, как ни странно, огорчилась. Какое-то мгновение она смотрела ему в душу, и ей казалось, что если бы в этот миг она до него дотронулась, то он не стал бы возражать – напротив, привлек бы ее к себе и крепко обнял, принося утешение. Ее опыт с мужчинами ограничивался ухаживаниями Чарлза, то есть несколькими бесстрастными поцелуями. Жених казался ей довольно красивым – тогда она была восемнадцатилетней девушкой, – но его вечное ворчание по любому поводу ужасно угнетало. К тому же он всегда был полноват, а вот лорд Редмонд… Она вспомнила, как он стоял перед ней, совершенно обнаженный, вспомнила, как любовалась его прекрасным мускулистым телом, когда ухаживала за ним. И ей вдруг представилось, как он обнимает ее, как прижимает к груди, а затем наклоняется и целует в губы…

Почувствовав, как вспыхнули ее щеки, Женевьева поднялась с кресла и направилась к двери. Ужасно смущенная своими странными мыслями и ощущениями, она сказала себе: «Не обращай внимания. Твои отношения с лордом Редмондом – печальное, но неизбежное обстоятельство, не более того».

Но когда она, остановившись в дверях, бросила на него последний взгляд, у нее появилось сильнейшее желание остаться с ним.

Загрузка...