Пленник

Глава 8

Суд размещался в специальном для судебных заседаний здании, возведенном из каменных блоков цвета бисквита. Архитектор Джеймс Гиллеспи Грэм был довольно чувствительной натурой и понимал, что люди, которые долго томились в тесной и темной камере в тягостном ожидании правосудия, будут рады свету и воздуху. И потому он сделал зал судебных заседаний довольно просторным, с большими окнами в решетчатых переплетах; в результате зал приобретал то жизнерадостный, то мрачный вид в зависимости от погоды.

Но в этот холодный декабрьский день темные тучи плотно закрыли небо, отнимая всякую надежду на солнечный свет. В зале заседаний было сумрачно и холодно, поэтому все – судья, адвокаты и клерки – надели под свои черные мантии теплую одежду. Глядя на них, Женевьева думала о том, что эти люди в пожелтевших завитых париках и топорщившихся мантиях похожи на скучающих разжиревших уток, которых давно пора испечь на вертеле.

– И с того дня меня ни на минуту не отпускала боль – ни в лавке, ни на улице, ни даже ночью, в постели, – жаловался мистер Инграм. – Доктор сказал, что мне до конца жизни придется терпеть постоянные боли, так меня избили эти маленькие негодяи. – Он провел ладонью по волосам и поморщился, словно от боли.

– Благодарю вас, мистер Инграм, – кивнул мистер Фентон, выступавший в роли обвинителя. – Вы очень подробно все рассказали, а теперь можете сесть.

Возвращаясь на свое место на скамье, мистер Инграм устроил целое представление: он шел очень медленно и при каждом шаге морщился «от боли». Женевьеве ужасно хотелось громко крикнуть: «Пожар!» Она была уверена, что мистер Инграм пулей вылетел бы из зала. Когда три дня назад она заходила к нему, он бегал по своей лавке и энергично размахивал руками, показывая, какой ущерб ему причинили. А теперь он едва передвигал ноги и даже говорил очень медленно и тихо, словно каждое слово давалось ему с огромным трудом.

Женевьева посмотрела на Шарлотту; девочка сидела на скамье для подсудимых, крепко сжимая кулачки, лежавшие на коленях. За три дня, проведенных в тюрьме, она сильно похудела, а кожа ее казалась почти прозрачной. Женевьева принесла ей темно-зеленое шерстяное платье; оно не слишком хорошо на ней сидело, но было чистое и скромное. Юнис и Дорин украсили платье белой кружевной оборкой, и сейчас Шарлотта нисколько не походила на «бродяжку и воровку» – именно так называл ее констебль Драммонд. Женевьева считала, что внешний вид на суде очень важен, поэтому волосы девочки были тщательно расчесаны и забраны под атласную изумрудно-зеленую ленту, а от личика до сих пор пахло душистым мылом, которым ее вымыли. Кроме того, Женевьева смазала ее лицо и руки специальным кремом, изготовленным по рецепту Юнис, так что Шарлотта выглядела как юная леди, которой не место в тюрьме или в приюте.

– Если позволите, ваша честь, защита вызывает миссис Блейк, – сказал Поллок, адвокат, назначенный судом.

Судья устало вздохнул и, упершись подбородком в кулаки, едва заметно кивнул. Его место, расположенное на возвышении, давало прекрасный обзор, но имелся и существенный недостаток – судья все время был на виду и не мог хотя бы ненадолго закрыть глаза. А вздремнуть очень хотелось, ведь в этот день он рассмотрел уже пять дел, и предстояло рассмотреть еще шесть. Положение усугублялось тем, что после обильного завтрака он страдал от несварения, и сейчас было бы очень кстати выпить чашку крепкого чая, успокоить волнение в желудке. «Ох, побыстрее бы закончить это дело и еще одно – о пьяной драке в таверне, – думал судья. – А уж после этого можно будет объявить перерыв и удалиться на отдых в свою комнату». Он снова вздохнул и топнул ногой по полу, давая понять, что всем надо поторопиться.

Сделав глубокий вдох, Женевьева поднялась со скамьи и прошла к месту свидетеля. Она никому из домашних не разрешила пойти вместе с ней, только Хейдону, но и для этого потребовался серьезный разговор. После того что произошло между ними в гостиной несколько дней назад, Женевьева избегала Хейдона. Когда же случайно оказывалась в одной с ним комнате, то сразу вспоминала, что у нее есть какое-то неотложное дело в другом месте. Хейдон ее прекрасно понимал, но все же настоял на том, чтобы пойти на суд вместе с ней. Как бы ни были сложны их взаимоотношения, для всех окружающих они счастливые новобрачные, мистер и миссис Масквелл. «Было бы странно, если бы мы не пришли на суд вдвоем», – сказал он Женевьеве, и ей пришлось с ним согласиться. Кроме того, Хейдон просто не мог оставить бедняжку Шарлотту в одиночестве – ведь ей предстояло выдержать серьезнейшее испытание. Он предполагал, что в нем говорит чувство вины, которое он носит с собой каждый день своей жизни. Во время суда он то и дело улыбался ей, пытаясь хоть как-то приободрить. Шарлотта была слишком слаба, чтобы отвечать тем же, но Хейдон чувствовал, что девочке приятно его присутствие и его поддержка. Хейдону очень хотелось верить, что судья все-таки признает ее невиновной. И тогда он подхватит малышку на руки и отнесет домой.

– Клянусь Богом всемогущим, что буду отвечать, как в Судный день. Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, – сказала Женевьева, глядя прямо перед собой.

– Миссис Блейк, вы являетесь опекуншей обвиняемой, не так ли? – спросил мистер Фентон, обвинитель.

– Да, – кивнула Женевьева.

– Будьте любезны, объясните суду, как получилось, что вы взяли девочку под опеку.

– Объяснять нет необходимости, – вмешался судья. – Я знаю о соглашении миссис Блейк с комендантом Томсоном и судом. В соглашении ясно сказано: если отданные ей дети снова нарушат закон, ее опека аннулируется, а детей снова отдают под суд, не так ли?

– Так, ваша честь, – согласился мистер Фентон. – Следовательно, обвинение приходит к выводу: обвиняемую надлежит немедленно возвратить в тюрьму для отбывания срока приговора плюс наказание, которое ваша честь может наложить дополнительно.

– Нет! – выкрикнула Женевьева.

– Позвольте, ваша честь… – подал голос мистер Поллок, защитник; казалось, адвокат только что проснулся и вот-вот снова заснет. – Защита имеет основания высказать предположение, что наша подзащитная примерно вела себя, находясь в доме миссис Блейк, если не считать этот печальный инцидент. Поскольку же соответствующие вещи были возвращены и миссис Блейк вызвалась полностью возместить мистеру Инграму ущерб, нанесенный его магазину, я осмелюсь утверждать, что обвиняемая не заслуживает водворения обратно в тюрьму. К тому же миссис Блейк дала клятвенное обещание приложить все силы к тому, чтобы обвиняемая поняла свою ошибку. Миссис Блейк заверила, что подобного никогда больше не повторится.

– Миссис Блейк не в том положении, чтобы давать подобные обещания, – возразил Фентон. – В настоящее время у нее на попечении шестеро детей, и все они являлись участниками этого возмутительного нападения. А раньше все они уже привлекались к суду за серьезные преступления…

– Неправда! – перебила Женевьева. – Моего брата Джейми никогда не обвиняли в преступлениях.

– Прошу прощения, ваша честь, – пробормотал обвинитель. – Один из подопечных миссис Блейк действительно никогда не привлекался к суду. Однако в данный момент мы расследуем, какова была его роль в варварском нападении на мистера Инграма и лорда и леди Страдерс. – Мистер Фентон многозначительно посмотрел на Женевьеву.

Та промолчала, и обвинитель продолжал:

– Как бы то ни было, но мы обязаны признать: коль скоро обвиняемая вернулась к своим преступным привычкам, то это означает, что обстановка в доме миссис Блейк не пошла ей на пользу и, следовательно, ее нужно водворить обратно в тюрьму, где ее примерно накажут для ее же блага и для блага общества.

– Должен заметить, ваша честь, что возвращение обвиняемой в тюрьму не пойдет на пользу ни девочке, ни обществу в целом, – возразил мистер Поллок. – Я уверен, что девочка осознает свои ошибки. Полагаю, что суд должен отправить ее домой, к отцу и матери. Там в любящей семье она наверняка сможет исправиться.

– Эта любящая семья почти вся состоит из воров и бродяг, – заявил Фентон. – Неужели вы не знаете, что детей обслуживают две женщины и мужчина, которые отсидели в тюрьме за воровство? Вряд ли они могут служить образцом законопослушания. И уж конечно, это не очень подходящая компания для обвиняемой, в очередной раз продемонстрировавшей свои преступные наклонности.

– Нет у нее никаких преступных наклонностей, – возразила Женевьева. – Просто девочка совершила ошибку…

– Миссис Блейк, придется вам напомнить, что вы можете отвечать только на вопросы, напрямую обращенные к вам, – перебил судья.

– Так спросите же меня о чем-нибудь! – рассердилась Женевьева.

Судья заморгал и покосился на защитника:

– Мистер Поллок, у вас есть вопросы к свидетельнице?

Адвокат полистал свои бумаги.

– Миссис Блейк, будьте любезны сообщить суду, почему вы считаете, что девочку следует возвратить под вашу опеку.

– Когда год назад Шарлотта стала у меня жить, она едва могла разговаривать. Ее жизнь с отцом была сплошным мучением. Этот пьяница постоянно ее бил и заставлял помогать ему при кражах. Именно поэтому она и предстала перед судом в первый раз.

– И как же она изменилась, живя у вас? – спросил мистер Поллок. – Она ведь изменилась, не так ли?

– Да, разумеется, девочка стала совсем другой, – сказала Женевьева. – Когда малышка поняла, что в новом доме никто не поднимет на нее руку, она стала очень милой и послушной. Начала понемногу говорить, потом улыбаться, а потом смеяться. И она очень способная – быстро научилась читать и писать. Все хозяйственные дела она выполняет с радостью и каждое воскресенье ходит с семьей в церковь. Поверьте, Шарлотта очень прилежная и серьезная девочка. Ваша честь, я понимаю, что малышка допустила ужасную ошибку, – продолжала Женевьева, глядя на судью, – но я заклинаю вас проявить сострадание и вернуть ее мне. Обещаю, что ничего подобного никогда не повторится.

– Спасибо, миссис Блейк, – кивнул Поллок. – У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Судья подавил зевок.

– У обвинителя есть вопросы к свидетельнице?

– Конечно. – Фентон приблизился к Женевьеве и почесал голову под париком. – Миссис Блейк, должен признаться, я в смущении. Если ваш дом – настоящий оплот добродетели, если ваша подопечная обеспечена там всем необходимым, то почему же тогда ее поймали на воровстве в магазине мистера Инграма?

Женевьева медлила с ответом. И действительно, найти ответ было не так-то просто.

– Может, вы в чем-то ей отказали? – допытывался обвинитель.

– Нет, конечно, нет…

– Тогда что же заставило ее так поступить?

Женевьева прекрасно понимала: если она признается в том, что у нее возникли финансовые затруднения, а дети захотели ей помочь, суд непременно заявит, что она не должна содержать столько детей. Но если она скажет, что не знает, почему Шарлотта участвовала в набеге на магазин, то возникнет предположение, что девочка порочна по своей натуре.

– Малышка думала, что помогает мне, – ответила наконец Женевьева.

– Тем, что ворует?

– Она ничего не украла…

– Миссис Блейк, давайте не будем играть словами. Обвиняемая входила в шайку воришек, которые совместно украли у мистера Инграма драгоценности, а во время кражи нанесли магазину ущерб на сотни фунтов. То, что в момент ареста на ней не было ничего из украденных вещей, не имеет существенного значения. Вы говорите, она хотела вам помочь, украв драгоценности?

Женевьева немного помолчала, потом ответила:

– Да, полагаю, именно так она и думала.

– Простите, миссис Блейк, если вопрос покажется вам дерзким, но мне кажется, суд должен знать… Скажите, не испытываете ли вы в настоящее время финансовых затруднений?

– Я вполне способна содержать свой дом, мистер Фентон, – ответила Женевьева.

– Тогда вам придется согласиться, что у обвиняемой не было причин, вынуждавших ее пойти на кражу. И следовательно, причиной преступления являются ее аморальные наклонности, которые…

– Неправда! – воскликнула Женевьева.

– У меня больше нет вопросов, ваша честь.

– Но он сказал неправду!

– Миссис Блейк, вы можете вернуться на свое место, – сказал судья.

Женевьева понимала, что должна держать себя в руках, иначе Шарлотта подумала бы, что дело проиграно. Улыбнувшись девочке, она медленно пошла на свое место рядом с Хейдоном.

Судья взглянул на лежавшие перед ним бумаги и огласил вердикт:

– Участие обвиняемой в вышеупомянутом ограблении не подлежит сомнению, и мне остается лишь признать ее виновной в этом преступлении. Что же касается определения меры наказания… Похоже, все усилия миссис Блейк пропали даром. К сожалению, обвиняемая не сумела преодолеть присущую ей склонность к воровству. Следовательно, для ее же пользы… – Судья снова заглянул в бумаги. – Итак, я приговариваю Шарлотту Маккаллум к шестидесяти дням тюрьмы, а затем – к четырем годам исправительной тюрьмы в Глазго.

– Нет! – закричала ошеломленная Женевьева. – Пожалуйста, вы должны меня выслушать…

– Обвиняемую уведут, и мы сможем приступить к следующему делу, – сказал судья, отодвигая бумаги. Он торопился покончить с делами, чтобы наконец-то выпить вожделенную чашку чая.

Шарлотта смотрела на Женевьеву своими огромными карими глазами.

– Как же так? – пробормотала девочка.

– Все будет хорошо, дорогая, – ответила Женевьева; она по-прежнему старалась скрывать свои чувства. – Поверь, все будет хорошо.

Шарлотта молча кивнула и отвернулась. Когда девочку уводили из зала, Женевьева, вцепившись в руку Хейдона, смотрела ей вслед.