Площадь Согласия

1

…Накануне майских праздников Тамара Аркадьевна Крапивина пребывала в состоянии легкой эйфории: партнеры сделали последние оплаты, еще день-два — и можно будет подводить итоги самого крупного контракта за всю историю ее бизнеса. По сравнению с ним все прежние дела меркли и теряли свою значимость.

Правда, на сегодняшний день этот, по сути дела, уже закрытый контракт был лишь ступенькой, плацдармом к очередному шагу вверх. Полгода назад Кузнецов познакомил ее в Москве с одним влиятельным человеком, а тот, в свою очередь, сделал деловое предложение, от которого трудно было отказаться. Одновременно с этим в душе поселились сомнения: привыкла распоряжаться своим капиталом, а грядущий контракт — и по объему работы, и по вложению финансов — можно было претворить в жизнь лишь сообща.

После многомесячной подготовки и приглядывания друг к другу дело было сделано: две недели назад выиграли тендер и подписали договор. Основным координатором и, соответственно, главным исполнителем проекта стала Тамара Аркадьевна Крапивина, но чтобы с чистой совестью взяться за новую работу, ей требовалось поставить финальную точку в почти завершенном деле и взять небольшой тайм-аут. Вот потому-то она с легкостью разрешила сотрудникам использовать майские каникулы как краткосрочный отпуск, с вполне понятной тревогой в душе отпустила в десятидневный поход сына и почти с наслаждением принялась за работу в полупустом офисе.

С цифрами она дружила с детства. Скорее всего эта любовь была заложена в ней генетически: в свое время мама окончила математический факультет пединститута, неплохим математиком был и папа, а потому никто не сомневался, что язык алгоритмов придется по душе и их детям. Так оно и вышло: и у Тамары, и у младшего брата Виталика за плечами физико-математический класс, школа с отличием, а умение логически мыслить помогало ей всю жизнь. Все текущие контракты, все свои многоходовые комбинации — а это платежи, переводы долга и т. п. со всеми вытекающими отсюда процентами потерь и прибылей — она держала в голове. Слава Богу, память пока не подводила.

Заполняя пустые клеточки в придуманной ею же таблице и складывая замысловатый пазл из дат, цифр, расходов, процентов, лишь к середине дня восьмого мая она добралась до конечной заветной цифры.

«Просто поразительно, что такая длинная цепочка, основанная на личных связях и взаимном интересе, не дала никаких сбоев! Плюс ко всему вовремя модернизированное предприятие… С новой продукцией оно быстро закроет банковские кредиты», — подумала она и решила устроить выходной: для того чтобы поставить финальную точку, следовало передохнуть и успокоиться.

Девятого мая Тамара позволила себе вдоволь выспаться, а затем, под аккомпанемент военных маршей, фильмов и интервью с ветеранами, занялась тем, на что постоянно не хватало времени: «борьбой с вещизмом». Вывалив на кровать вешалки с костюмами и свитерами, она принялась складывать в отдельную кучу все, что не носилось более двух лет, и поначалу этот процесс ее увлек. Однако спустя какое-то время мысли снова вернулись к работе — мозг никак не желал отключаться и до самого вечера продолжал подсознательно перепроверять условия, цифры, сроки. Иногда ей казалось, что она нашла ошибку, и тогда рука сама тянулась к компьютеру. Но вот досада! Все рабочие документы она специально оставила в офисе.

В общем, с вещами до вечера Тамара так и не разобралась, зато голова разболелась так, что было уже не до салюта, который собиралась посмотреть вместе с Наташкой Молчановой. Запив водой таблетку, она понаблюдала за первыми залпами из окна и отправилась спать.

На следующий день, вскочив ни свет ни заря, она примчалась в офис, включила компьютер, еще раз пробежала взглядом по цифрам и, успокоенная, улыбнулась: все верно. Стоило ей так подумать, как некие песочные часы в организме перевернулись и вместе с песком из памяти стали «высыпаться» сначала ничего не значащие подробности, затем второстепенные подсхемки…

«Стоп! — остановила она себя. — Кое-что надо записать. — В ту же секунду песок в часах послушно застыл на месте. — Но сначала выпить кофе, сделать три звонка и отправить заявки на платежи. Соберитесь, Тамара Аркадьевна, соберитесь, еще не вечер! Пока не поставите финальную точку — вам нельзя расслабляться!»

Чего можно было ожидать к вечеру, она хорошо знала по опыту: рано или поздно песок из часов высыплется, а моральное истощение обессилит каждую клеточку уставшего, но крепкого на вид организма. Напряженный рабочий ритм последних девяти лет все чаще давал знать о себе то скачком давления, то головной болью, а то и самым худшим — полной апатией: нежеланием думать, двигаться, действовать. И случалось это, как правило, после успешного завершения дел.

«И я снова как воздушный змей, что потерял струю ветра… Потом будет “скорая”, не ровен час — и в стационар к Машке загремлю… Все-таки надо было лететь в Египет с Кузнецовыми… — мелькнула запоздалая мысль. — Поныряла бы в Красном море… Хотя нет: не успокоилась бы, пока не увидела всех цифр».

Вздохнув, Тамара прикрыла крышку ноутбука, спустилась на первый этаж коттеджа, который фирма снимала под офис, зашла на кухню и, нажав кнопку на кофеварке, приблизилась к зарешеченному окну. В частном секторе в районе Орловской вовсю чувствовалась весна: вдоль забора запестрели яркие головки тюльпанов, на деревьях и кустах появились первые робкие листочки. В небольшом огороде с тяпкой в руках возился отлучившийся с рабочего места Иван Иванович Сумцов, или, как его много лет звала Тамара, дядя Ваня.

«Господи, как хорошо! — Она распахнула створку окна и, прикрыв глаза, вдохнула полной грудью прохладный весенний воздух. — Вот дострою дом — ни на минуту в городе не задержусь, сразу перееду! Возьму тяпку и буду, как дядя Ваня, в земле ковыряться».

Видимо, любовь к частному жилью зародилась у нее еще в детстве: выросла в бабушкином деревянном доме, затем два года жила в финском домике рядом с райкомом, который выделили маме. Теплым воспоминанием в душе осталась дача тети Ани…

За спиной зашипело, и к уличным ароматам примешался горьковатый запах кофе эспрессо. Еще раз глубоко вздохнув, Тамара закрыла окно, взяла чашку с кофе и мысленно приказала себе: «Хватит отвлекаться! Надо работать!»

Спустя пару часов Тамара откинулась на спинку кресла и круговыми вращениями головы попробовала размять шею: как ни старалась себя контролировать, песок в часах продолжал высыпаться, а скопившаяся за последние месяцы усталость расползалась по всему телу. Собрав силы, она дотянулась до телефона и набрала номер давней приятельницы Валентины Плотниковой.

Десять лет назад они вместе водили детей на бальные танцы, дочь Валентины даже танцевала в паре с ее Сережкой. Молодые женщины частенько стояли рядом за кулисами или подолгу сидели у дверей репетиционного зала. Естественно, много общались. Близкими подругами они не стали, но приятельские отношения старались поддерживать и в дальнейшем. Ну а после того как Плотниковы занялись туристическим бизнесом, Валентина стала для Крапивиной еще и незаменимым человеком: визы, билеты, бронирование отелей.

Стоило Тамаре две недели назад позвонить — мол, устала, хочу куда-нибудь съехать дня на три, — как та с ходу предложила несколько вариантов: Прага, Вена, Париж. В Прагу Тамара летала не однажды, в Вену — тоже. Париж? Почему бы и нет? Как ни странно, до сих пор ей так и не удалось побывать в городе, являвшем собой мечту доброй половины человечества. К тому же семь последних лет именно там жила лучшая институтская подружка Инночка Рождественская, поменявшая несколько фамилий и имевшая на настоящий момент французскую — Тьелон. Шенгенская мультивиза в паспорте Крапивиной всегда была открыта, билет и отель забронировали за день, сын с одноклассниками как раз собирался в поход, так что все складывалось как нельзя кстати.

— …Валюта, у кого я могу забрать билет и документы? — спросила Тамара после привычного каламбурного приветствия.

— Летишь все-таки! — воскликнула та. — Даже не верится, что госпожа Крапивина на целых три дня решила забыть о делах! Послушай, ты почему сейчас на работе? Твоя ж Россия со всеми твоими партнерами гуляет до понедельника! Ладно, — проворчала она, — сейчас кого-нибудь подошлю.

— Спасибо, ты настоящий друг!

— Друг, друг… Ты хотя бы помнишь, когда в последний раз видела этого друга? — с легким укором поинтересовалась Валентина.

— Кажется, в конце осени… — наморщила лоб Тамара. — Где-то через месяц после твоего дня рождения…

— Который ты уже третий год успешно игнорируешь! — подхватила Плотникова. — То у тебя переговоры, то командировки… И почему я так неравнодушна к этим бизнес-леди?

— Да потому что сама такая же! — не долго думая парировала Тамара. — То ты готовишься к следующему сезону и съезжаешь к черту на кулички, то у тебя чартер горит, то прием в посольстве…

— Все, квиты! — расхохотались Валентина. — Одного не пойму: почему ты гида не заказала? Насколько я помню, с французским у тебя не очень…

— С французским у меня по-прежнему никак. Выспаться хочу, отдохнуть…

— Это ты в Париже отсыпаться собралась? Так сказала бы сразу, я бы тебе спальню в стиле Людовика Четырнадцатого и здесь организовала! Дешевле выйдет!

— Нет, Валя… Здесь столько соблазнов, ни в какой спальне не усидишь. Уж лучше я за тридевять земель съеду, высплюсь, вина хорошего выпью. Да и подруга институтская у меня там живет, помнишь, я рассказывала? Так что, если захочу Париж посмотреть, никаких проблем не возникнет, — успокоила Тамара, опустив то обстоятельство, что Инна пока еще и не догадывалась о ее приезде, и вполне могло случиться так, что именно в эти дни ее не будет в городе.

— Что-то припоминаю… Ладно, у меня второй телефон сейчас разорвется. — В трубке и вправду слышалось надсадное попискивание. — Вернешься, дай знать: как-никак, а Париж был моим первым автобусным маршрутом. Все, целую.

— Удачи!

«Теперь Кузнецов», — набрала она новый номер.

Трубку, в отличие от ее предыдущего звонка, сняли не сразу.

— Коль, привет!

— Привет, коль не шутишь!

— Как отдых?

— Ну, как? Плюс тридцать два: сижу в тенечке и пью пиво. Все как всегда, и завтра, слава Богу, домой, — вздохнул Кузнецов.

— А Нина рядом?

— Спит в номере. Ты же знаешь — она жару не переносит.

— Все ясно: значит, сидишь в тенечке и пялишься на голых теток.

— Не без этого! — рассмеялся собеседник. — Я не мужик, что ли?

— В том-то и дело, что мужик, — согласилась Тамара и продолжила более серьезно: — Тут передо мной цифры интересные лежат, готова поделиться. У тебя адрес не изменился? — решила она на всякий случай уточнить банковские реквизиты Кузнецова. — Жалко будет, если затеряются.

— Адрес прежний! — сразу уловив суть вопроса, усмехнулся Николай. — Только ты одним письмом все не высылай, обстоятельства изменились. Оставь треть: на следующей неделе я к тебе сам загляну. О’кей?

— Как скажешь, я всегда рада тебя видеть. Но не раньше следующей пятницы, договорились? Цифра круглая получается. — Она тут же прикинула в уме сумму, которую Николай хотел бы взять наличными. — А я в Париж на три дня собралась. Пока после праздников все расшевелятся.

— Мне не к спеху, — успокоил тот и добавил удовлетворенно: — Главное, что температура наших дел тридцать шесть и шесть.

— И почему ты так решил?

— Если бы что было не так, ты бы ни в какой Париж не полетела. Надо было мне сразу после института тебя к себе забрать. Сделал бы замом — глядишь, еще бы три недели на солнце плавился!

— Да если бы ты меня к себе замом забрал — я бы давно сидела на твоем месте! Когда люди на расстоянии — они нужны друг другу, потому что у них разные роли: кто-то идеи генерирует, кто-то исполняет, а кто-то деньги считает! Так и мы, если бы оказались рядом, возможно, стали бы злейшими врагами, — заключила Тамара, представляя, как медленно переваривает ее слова Николай и как при этом брови его ползут вверх.

— Да?.. Не подумал, — хмыкнул он после паузы.

— Друзей и врагов надо знать в лицо! — не удержавшись, рассмеялась она. — Расслабься, шучу. Куда же я без тебя и твоих связей?

— Сколько лет тебя знаю, а никак не могу привыкнуть к твоей шутливой манере. Ох, Крапивина, доиграешься когда-нибудь: найду время, определюсь с кандидатом и выдам тебя замуж! Такая баба пропадает! — цокнул языком Николай. — Слушай, вот ты позвонила, и я сразу понял, как соскучился по работе.

— Завидую: мне хоть бы на день о работе забыть.

— В таком случае мой тебе совет: ты там, в Париже, не теряй времени даром, найди какого-нибудь парижанина, и пусть он за три дня раскроет тебе все тайны любви по-французски. Да так, чтобы душа перевернулась!

— Попробую, — улыбнулась она. Николай с женой не раз пытались познакомить ее с мужчинами, но все как-то безрезультатно. Тамара решала деловые вопросы и тут же рвалась домой: на более близкое знакомство с очередной кандидатурой Кузнецовых у нее не было ни времени, ни желания. — Только искать буду не парижанина, а парижанку.

— Как?! Ты ж вроде…

— А почему бы нет? — расхохоталась она. — Ладно, не мучайся. У меня там подруга по прежнему институту живет, попробую найти.

— Хорошенькая?

— Не то слово: звезда!

— Ну, тогда это не для меня, притворно вздохнул Николай. — Мне светиться нельзя… Ладно, удачи.

— Спасибо, Коль… И на теток там сильно не пялься: фигуре твоей Нинки, хотя и родила троих, любая модель позавидует! Привет семье!

Закончив с платежами, Тамара вышла из Интернета, отключила кодирующую систему, отсоединила флэшку и запустила дефрагментацию. «Спасибо Антошке, — мысленно поблагодарила она сына Молчановой, с некоторых пор подрабатывавшего в ее компании системным администратором. — Видимая часть айсберга есть в бухгалтерии… Но кое-что лучше пока попридержать в архиве».

Пока компьютер не спеша делал свое дело, она рассортировала оставшиеся бумаги и добрые две трети из них порезала на машинке, которую кто-то из сотрудников в шутку обозвал яйцерезкой. Спрятав в сейф тонкую папку, Тамара сложила в потайной карман сумки две флэшки, бросила туда же мобильный телефон и, взглянув на монитор, прикинула, сколько времени осталось до завершения работы — достаточно, чтобы прогуляться.

— Все работаете, Тамара Аркадьевна, — оторвав взгляд от газеты, добродушно проворчал седовласый охранник, заметив спускавшуюся по лестнице начальницу. — Все отдыхают, вся страна отдыхает, а вы работаете! Молодая красивая женщина… Ну разве так можно?

С Сумцовым ее связывали особые отношения: много лет назад именно он вместе с тетей Аней забирал ее из общежития и перевозил в Минск на своей машине. Старенький «Москвич» служил ему верой и правдой до сих пор, но вот ни тети Ани, ни жены Ивана Ивановича уже не было. Единственная дочь вместе с мужем-офицером и внуками жила под Питером, а потому Сумцов, годившийся своему нынешнему шефу в отцы, опекал ее почти по-отечески: то бутербродом угостит, то кофе приготовит и при этом обязательно поворчит, что чай полезнее. Надо отдать должное, позволял он это себе лишь в отсутствие подчиненных.

— А кто кроме меня, дядя Ваня? — тепло улыбнулась ему Тамара и поставила пустую чашку в посудомоечную машину. — Я пройдусь по двору?

— Пройдись, пройдись, — кивнул он головой. — А то позеленела вся от цифирь.

В двухэтажный коттедж Крапивина переехала со всем своим хозяйством пару лет назад, когда введенные в городе коэффициенты на аренду недвижимости подняли ее стоимость до немыслимых высот. И было бы за что платить такие деньги: общий туалет на весь немалый этаж, проходная система, отпугивающая клиентов, но не препятствующая доступу «коробейников» и нечистых на руку посетителей. После того как в очередной раз у кого-то из арендаторов вынесли из офиса всю оргтехнику, она последовала совету одного из партнеров: заключила договор на покупку в строящемся здании ста квадратных метров под офис и обратилась в агентство недвижимости. Надо сказать, ей повезло: с ходу нашла вполне приличный коттедж. Согласовав с хозяевами установку решеток на окна, она распорядилась провести мини-АТС, попросила Ивана Ивановича за разумную плату подобрать четырех охранников из бывших военных и с легким сердцем перебралась на новое место.

«Надо поговорить с хозяевами и оборудовать небольшую парковку, — подумала она, выйдя на улицу и хозяйским глазом отметив глубокие следы шин на влажной земле. — Заодно все ямы асфальтом засыпать — после зимы по улице не проехать! Так, — взглянула она на часы. — Дождусь посыльного от Плотниковой — и на коттедж».

В половине шестого была назначена встреча с ландшафтным дизайнером, так что домой Тамара вернулась лишь к десяти вечера. Вытащив из кладовки маленький дорожный чемодан, она откинула крышку и вдруг почувствовала, что никаких сил собираться в дорогу уже не осталось. Добравшись до ванной, она смыла с усталого лица макияж, стянула с кровати покрывало и медленно заползла под прохладный шелк постельного белья.

«Инке не позвонила, — с сожалением вспомнила она, чувствуя, как начинает погружаться в зыбучее чрево сна. — Значит, не больно хотела… Ладно, завтра. Все завтра… Даст Бог, свидимся…»

…Убаюканная ровным, едва слышным гулом двигателей, Тамара Аркадьевна Крапивина дремала в кожаном кресле самолета и ловила обрывки мыслей. Дав себе установку максимально отключиться от всего, что останется здесь, утром она быстро сложила чемодан, заказала такси и выехала в аэропорт.

«Три дня в Париже… Как в кино… Инночка всю жизнь бредила этим городом… А ведь осенью исполнится ровно двадцать лет, как мы познакомились! — не открывая глаз, прикинула она в уме. — Неужели все это было со мной? И первый колхоз, и первый учебный день, и тот лифт, где я впервые увидела Радченко… Время — непревзойденный мастер бега на марафонские дистанции. Только что оно было впереди и вдруг — дышит тебе в спину: то ли ты его обошел, то ли оно вырвалось вперед тебя на целый круг… Двадцать лет… С ума сойти!..»

…Лето после окончания школы прошло для Тамары совсем невесело. То ли от волнения, то ли потому, что выпускной класс отнял слишком много сил, во время сдачи экзаменов она заболела и на выпускной бал отправилась с температурой.

Дальше — хуже: вместо абитуриентских хлопот почти две недели пришлось проваляться на больничной койке, а так как вступительные экзамены в МГУ начинались много раньше, чем в других учебных заведениях, с планами на этот год пришлось расстаться окончательно.

О запасном варианте она даже не задумывалась, была уверена, что поступит на один из самых сложных факультетов — прикладной математики: два года заочной учебы в школе юного математика при университете, физико-математический класс, третье место на областной олимпиаде плюс золотая медаль — кому, как не ей? Но, проплакав несколько ночей в больничную подушку, смирилась с тем, что поступать придется через год.

Однако с этим уже никак не могла согласиться мама. Занимая ответственную должность (Антонина Степановна была вторым секретарем райкома партии), она не могла допустить, чтобы дочь — гордость и надежда семейства Крапивиных — не стала студенткой. Уж не важно, какого вуза. На следующий день после выписки из больницы она посадила Тамару в служебную «Волгу» и повезла в соседний областной центр, где был крупный политехнический институт.

В приемной комиссии их уже ждали. Как стала подозревать Тамара, мама заранее готовилась к такому повороту событий, но держала свои планы в тайне. Конечно же, никто не предполагал, что дочь заболеет в самый неподходящий момент, а вот то, что провалится в Москве, очень даже могло случиться! К тому же дальние родственники, обещавшие помощь при поступлении, неожиданно отбыли в длительную командировку за границу, и, если честно, отпускать Тамару одну за тридевять земель Антонине Степановне не больно-то и хотелось.

Побеседовав наедине с секретарем приемной комиссии, мать позвала в кабинет дочь и попросила написать заявление. Впавшую в состояние полной прострации Тамару не пришлось долго уговаривать: если по уму, то пересидеть год в каком-нибудь вузе, пусть даже и непрестижном, было все равно лучше, чем дома. Вот только на вступительные экзамены не было никаких сил. Но здесь ее ждал сюрприз, о котором Антонина Степановна, видимо, хорошо знала: выбранная мамой специальность подпадала под эксперимент и золотых медалистов зачисляли без экзаменов. Правда, будущая профессия — инженер-строитель — казалась не совсем женской, но в тот момент Тамаре было все равно: хоть вентиляция с канализацией!

Единственная проблема — то, что набор золотых медалистов закончился в первый же день приема документов — разрешилась двумя звонками ректору: один последовал из обкома от маминых соратников по партии, второй — из областного УВД, где заместителем начальника служил муж папиной двоюродной сестры. Через час Тамара заполнила необходимые анкеты и отправилась в студенческий медпункт проходить медкомиссию.

Возвратившись домой и окончательно осознав свершившуюся несправедливость, она проплакала почти всю ночь и лишь после того как дала себе твердое слово, что когда-нибудь все равно будет учиться в Москве, — уснула…

…Зависая в облаках, самолет стал заходить на посадку в аэропорт Франкфурта. Тамара открыла глаза и достала из сумочки билеты.

«Время стыковки почти час, — прикинула она. — Успею выпить кофе и попробую позвонить Инке. Если узнает, что была в Париже и даже не попыталась с ней связаться, обидится навсегда… И правильно сделает».

Так уж получилось, что за последние восемнадцать лет они виделись только раз в Ленинграде, или, как теперь говорят, — в Питере. Встреча была короткой, сумбурной — всего несколько часов, да и то благодаря тому, что задержали самолет. В тот день Инночка вылетала на постоянное место жительства в Париж. Кто мог предположить, что ожидание следующей встречи растянется на долгие годы? Изредка они созванивались, обменивались поздравлениями по электронной почте, Тамара бывала в Западной Европе, Инна прилетала в бывший Союз, но встретиться не получалось: то одна в командировке, то у другой проблемы.

«А вдруг уехала? — неожиданно разволновалась Тамара. — Что ей делать на выходных в Париже?» В душе она уже сожалела, что оттягивала звонок. Присев за столик в ресторанчике, она заказала кофе, достала сигареты и вдруг почувствовала нестерпимое желание увидеться с подругой.

Трубку долго не снимали, затем сквозь уличный шум из телефона донесся знакомый голос:

— Bonjour!..Аllо?!..C’est de la part de qui?

— Мадам Тьелон? Не подскажете, почем там у вас в Париже каштаны? — почувствовав ностальгический прилив, неожиданно спросила Тамара.

На несколько секунд в трубке замолчали. Наконец гул большого города нарушил несмелый вопрос:

— Какие каштаны?.. Томка, ты, что ли?

— Я, дорогая, я, — улыбнулась она невидимой собеседнице. — Между прочим, часа через два с половиной буду у вас.

— Где… у нас?

— Ну, если ты сейчас в Париже, значит, у вас.

— Постой, постой… — никак не могла прийти в себя Инночка. — Томка!!! Какая же ты умница! Выбралась наконец! Только, — она замялась, — я не смогу тебя встретить — у меня сейчас группа, на Эйфелеву башню веду. А это с очередями как минимум два часа… И Дени на работе. К тому же пятница, вторая половина дня, сплошные пробки…

— Да не волнуйся ты, — успокоила Тамара. — Я ведь на тебя и не надеялась: ты у нас человек занятой, да и я — женщина самостоятельная, поэтому трансфер и гостиницу заказала заранее.

— Как — заказала?! — возмутились в трубке.

— Я ведь не маленькая и не в первый раз за границей, — пригубила кофе Крапивина и снова улыбнулась: знакомая до мелочей манера разговора у Инночки не изменилась — если уж она с чем-то не соглашалась, то переубедить ее можно было только решительными действиями. — И знаю, что у вас там многое не принято…

— Что не принято?! Что не принято?! Да ты мне дороже любою родственника! Говори быстро название гостиницы — я броню сниму!

— Инка, успокойся, — продолжала наслаждаться звонкой трелью подруги Тамара. — Во-первых, отель уже оплачен, во-вторых, он в самом центре города: и метро недалеко, и Лувр ваш знаменитый, и еще что-то… Я отдохнуть хотела и попросила подыскать гостиницу в таком месте, где можно все из окна посмотреть.

— Это в Париже отдыхать?! Это на Париж из окна смотреть?! Да ты с ума сошла! Значит, так: завтра я в твоем полном распоряжении, в воскресенье — сложнее, группа… Но я во что бы то ни стало подменюсь! Ты когда уезжаешь?

— В понедельник.

— И это все?! — ахнула Инна. — Три дня на Париж?… А я?

— Могу с тобой, без Парижа. — Тамара сделала последний глоток кофе, загасила сигарету и посмотрела на часы. — Ты же знаешь, я в отличие от тебя никогда не бредила этим городом, — и добавила: — Ты извини, но у меня самолет через двадцать минут. Устроюсь в гостиницу — сразу позвоню. До встречи, дорогая.

— До встречи, — в полном смятении чувств машинально ответила Инна и вдруг опомнилась: — Так как отель называется?

— Це-лу-ю-ю! — по слогам протянула Тамара и отключила телефон.

Расплатившись по счету, она подошла к ближайшему табло, быстро отыскала информацию о своем рейсе и направилась к нужному выходу. Несмотря на то что аэропорт Франкфурта считался крупнейшим в Европе, ориентироваться в его лабиринтах было несложно даже новичку. Что уж о ней говорить: летать приходилось часто, и самые удобные стыковки самолетов были именно здесь.

«Хорошо, что отель не назвала, — ступила она на движущуюся дорожку в бесконечно длинном коридоре. — А то Инка ни за что не дала бы мне туда вселиться и сразу повезла к себе домой. Вот только мужей, которые с восторгом принимают на постой задушевных подружек жен, я пока не встречала… Что наших, что иностранцев… И все-таки Инке надо отдать должное: только успели познакомиться, как она сразу заявила, что со временем будет жить в Париже. И вот живет…»

Тамара заняла свое место в самолете, пристегнула ремень и закрыла глаза: воспоминания не заставили себя долго ждать…

2

…Продолжая переживать неудачу с поступлением, остаток лета Тамара практически безвылазно просидела дома. Школа была заперта до сентября, одноклассники и приятели разъехались по городам и весям, так что ничего не оставалось, кроме как поглощать в больших количествах художественную литературу из районной библиотеки и приходившие на дом толстые журналы.

Накануне первого сентября Антонина Степановна привезла дочь в институт и определила в общежитие. Надо сказать, построенное несколько лет назад тринадцатиэтажное здание, в котором жили студенты-строители и робототехники, имело статус образцово-показательного: каждый блок в нем состоял из санузла и двух отдельных комнат — на двух и трех жильцов. Все здесь сияло чистотой, а на отведенном для первокурсников шестом этаже еще витал запах свежей краски.

По очередному звонку мама поселила дочь в комнату на двоих и, убедившись, что все в порядке, уехала обратно. Каково же было ее изумление, когда на следующий день Тамара заявилась домой! Проведя ночь в полупустом еще здании, она так и не смогла справиться с эмоциями: ей не нравился ни этот город, в котором все было чужое и незнакомое, ни воняющее краской общежитие, ни комната, ни кровать. Она готова была потерять год, но только уехать отсюда!

Как и следовало ожидать, дома ее порыв не оценили: наткнувшись на жесткое мамино: «Не смей нас позорить!», наутро она покорно села в автобус и вернулась в ненавистный город. Правда, ей все же удалось заручиться обещанием, что если окончит первый курс на «отлично», то через год ее отпустят в Москву. Чувствуя свою вину, возвратившиеся из командировки столичные родственники клятвенно обещали в этом помочь.

Со временем, в силу возникших обстоятельств, Тамаре и вправду пришлось доучиваться в Москве. Но тогда никому не могло прийти в голову, какие такие обстоятельства возникнут в жизни девочки из приличной семьи, школьной активистки и отличницы, везде и всюду выделявшейся правильным, продуманным поведением. Ей еще предстояло по-новому оценить себя, свои знания, способности, а самое главное — познакомиться с удивительным человечком Инночкой Рождественской…

…К восьми утра прилегавшую к институту узкую улицу заполонили десятки автобусов и сотни первокурсников. С трудом отыскав табличку с номером своей группы, Тамара подошла к стоявшему у передней двери парню, оказавшемуся старостой, отметилась в списке, поставила сумку с вещами в багажник и села на жестковатое сиденье во втором ряду. Без всякого настроения, даже не глядя на постепенно заполнявших автобус студентов, она наблюдала сквозь запыленное стекло за сновавшими вокруг машин людьми. Единственный человек, с кем она успела познакомиться, — соседка по комнате Леночка числилась в другой группе.

— У вас свободно? — вдруг услышала она задорный девичий голосок и, не сразу сообразив, что вопрос относится к ней, медленно повернулась к незнакомке.

Лукавая улыбка, огромные темно-карие глаза на миловидном лице, хрупкая фигурка, повернутая козырьком назад кепка на голове… Настроение, написанное на лице девушки, было настолько противоположно Тамариному, но так заразительно, что, не удержавшись, та улыбнулась.

— Инна, — сунув объемный пакет под сиденье, первой представилась девушка. — Рождественская.

— Тамара.

— Правда?! У меня еще не было подруг по имени Тамара.

— А у меня не было подруг по имени Инна.

— И у меня не было! — рассмеялась девушка. — Я была одна Инна на всей параллели.

— В своей школе я тоже была в гордом одиночестве, — неожиданно в тон ей подхватила Тамара и подвинулась ближе к окну. — Мне еще и на фамилию повезло: Крапивина. Как мне не нравилось это сочетание! А потом в параллельном классе появилась девочка Ада. Аделаида Оглобина…

Девушки прыснули со смеху. Слово за слово завязался разговор, и спустя час Тамара напрочь забыла о плохом настроении. Инночка же вообще была на десятом небе от счастья — надо же, какая удача: в первый день такая подружка! Не обращая внимания на окружающих, посчитавших, что они давно знакомы, девушки так и прощебетали всю дорогу.

Первому курсу в тот год повезло: все пять групп потока направили в один колхоз и разместили в новом общежитии, чем-то смахивавшем на большой коровник. Само же хозяйство, которому достались студенты-строители, слыло одним из самых крепких в районе и специализировалось на выращивании овощей и фруктов. Даже свой консервный завод имелся!

Несколько дней первокурсники недоверчиво присматривались друг к другу, но понемногу раззнакомились. Среди более чем сотни человек тут же выделились явные лидеры: во-первых, те, кого положение обязывало, — старосты групп; во-вторых, балагуры и шутники, рядом с которыми никогда не смолкал смех, кто обладал врожденным даром притягивать к себе людей. Как оказалось, именно к этой категории и относилась новая подружка Тамары.

Каждый день общение со сверстниками побуждало ее на все новые подвиги: проехать на одолженном у местных ребят мотоцикле без глушителя — пожалуйста; на лошади, впервые в жизни, между прочим, — нет проблем; скрыться после отбоя от бдительных очей кураторов и танцевать до утра у костра — с превеликим удовольствием! Глядя на эту неунывающую хохотушку, запросто можно было подумать, что она в жизни только и делала, что смеялась, танцевала и искала приключений. И хотя на самом деле все было далеко не так, Инночка действительно походила на джинна, выпущенного из бутылки.

Честно говоря, поначалу Тамара поглядывала на нее настороженно: ничего подобного раньше она не видела. Всем своим видом и поведением Инночка словно заявляла во всеуслышание: да здравствует свобода! Но так как ничего аморального в ее поведении не прослеживалось, более того, общительная и доступная с виду девушка не позволяла ребятам никаких вольностей, зажатая в первые дни Тамара раскрепостилась и стала принимать самое активное участие в претворении в жизнь фантазий подруги.

Так уж сложилось, что везде и всюду они были вместе. Даже кровати рядом стояли и пользовались они одной тумбочкой! Свежеиспеченная пара тут же обрела славу самой заводной и веселой и в конце концов стала организующей и направляющей силой всех стихийных мероприятий.

Во всем этом Тамару огорчало одно: никто из студентов не догадался прихватить гитару, а ей самой не разрешила ее взять мама. Впрочем, по поводу отсутствия инструмента она недолго печалилась. Кто-то привез кассетный магнитофон, и в нерабочее время в коридоре общежития постоянно гремела музыка: с «Мечты сбываются и не сбываются» Антонова, а тем паче с «Поворотом» Макаревича ее игре на гитаре конкурировать было бы ох как сложно!

Пара же Рождественская — Крапивина продолжала зарабатывать очки: дремавшая доселе энергия одной, слившись воедино с таким же мощным энергетическим потоком, сметала все на своем пути, а присущий обеим природный магнетизм и остроумие (они никогда не лезли за словом в карман) неодолимо влекли к себе. Спустя неделю студенческий лагерь разделился на две части: одни симпатизировали подругам и старались проводить с ними как можно больше времени, другие же, недовольные их чрезмерной активностью и популярностью (естественно, к этой группе принадлежала большая часть женского коллектива), перемывая за спиной кости, всячески их игнорировали.

Конечно, такое поведение беспокоило куратора и вечно раздраженного бригадира. По большому счету придраться было не к чему: работали девушки, как все, не хуже и не лучше, зато проблем и шума от них было больше, чем от остальных, вместе взятых. Посоветовавшись, руководство пришло к единодушному выводу — беспокойную парочку нужно изолировать. Но как? Ответ нашелся сам собой: на кухне одна за другой заболели посудомойки, и на оставшиеся десять дней возмутительниц спокойствия сослали в столовую.

К удивлению многих, две весьма интеллигентные барышни нисколько не сопротивлялись и, казалось, даже обрадовались такому повороту событий. Вставать им теперь приходилось ни свет ни заря, ложиться спать — за полночь, зато в перерывах между работой оставалось предостаточно свободного времени, которое они проводили в бесконечных разговорах.

Вот тогда-то и выяснилось, что обе хранят теплое воспоминание о вырастивших их бабушках, что нравятся им одни и те же книги, что обе любят поэзию, слушать предпочитают одну и ту же музыку, никто из них не познал еще настоящей любви и, что самое главное, ни одна из них до сих пор не была настолько открыта и откровенна с кем-либо: уж слишком их опекали дома, не давали ни мнения своего высказать, ни самостоятельного шага сделать! А здесь все самое тайное, годами копившееся, словно в музейном запаснике, наконец-то было востребовано, выплеснуто, высказано, выслушано и дополнено такими же запрятанными от чужих ушей откровениями.

Иногда им казалось, что они понимают друг друга без слов. Однажды, сидя поздним вечером на валуне у озера и любуясь рассекавшей водную гладь лунной дорожкой, Инна и Тамара прочувствовали это впервые, прижались друг к дружке и совершенно неожиданно произнесли: «Я этого никогда не забуду!..»

…«Как же там было? — не открывая глаз, Тамара попыталась припомнить когда-то написанное Инной стихотворение.

Озеро, луна и мы…» — беззвучно прошептала она и почувствовала, как самолет начал снижение.

«Боже мой! Как же тогда верилось, что все мечты сбываются! Где взять хоть капельку юношеского оптимизма? Почему прожитые годы добавляют только грусти и разочарования?..»

…Как и Крапивина, Рождественская была медалисткой и поступила в политехнический институт вопреки своей воле и желанию. Разница была в одном — она еще в школе знала, что преподававшие в том же вузе родители никуда ее от себя не отпустят.

Единственная дочь, единственная внучка… Живое воплощение всех несбывшихся надежд и тайных желаний, самая красивая, самая способная, самая любимая… С раннего детства она росла в атмосфере безграничного обожания. Близкие не могли ею надышаться и оберегали от всего на свете: от простуды — с рождения, превратив квартиру в тепличный комбинат, от влияния плохой компании — еще с песочницы, от школьных ухажеров — с первого класса, а бабушка, пока была жива, провожала и встречала ее со школы за руку.

То, что вплоть до старших классов родители никуда не отпускали ее одну, служило поводом для насмешек одноклассников. И как ни отстаивала она свою свободу, как ни рыдала, пытаясь объяснить, что уже давно не маленькая, все было безрезультатно. Во всяком случае, собственные ключи ей выдали лишь после смерти бабушки, в девятом классе, строго наказав при этом, что, переступив порог квартиры, она сразу же должна сообщить о своем благополучном возвращении по телефону.

Если она забывала это сделать или возвращалась домой позже положенного срока, весь вечер родители пили сердечные капли и укоряли: папа с трудом дочитал лекцию, мама не смогла нормально участвовать в заседании кафедры… А все из-за единственной дочери!

Инночка редко ходила в гости. На школьные вечера ее отпускали лишь по большим праздникам и вместо долгих, романтичных прогулок с одноклассниками приходилось со всех ног нестись домой: Боже упаси опоздать! В следующий раз ни за что не отпустят.

Все выходные примерная дочь проводила в кругу семьи, дома или на даче. Пожалуй, единственное, что ей позволялось и даже поощрялось, это чтение. А так как больше заняться было нечем, от корки до корки она прочитывала все: и обязательную литературу по школьной программе, и толстые подписные журналы, и запрещенный «самиздат», который тайком приносили домой родители. Конечно же, они прятали неподцензурные книги, но были не больно изобретательны в поисках укромного места. Тайником служила хранившаяся в кладовке бабушкина корзина с рукоделием, и Инночка отыскивала книги без особого труда. Так что к окончанию школы дочь Рождественских была самой начитанной выпускницей.

И все-таки, несмотря на то что жизнь ее протекала под неусыпным родительским оком, при любом удобном случае Инночка пыталась вырваться из этого опутанного колючей проволокой запретов и назиданий мира. Хорошо зная расписание родителей, после школы она частенько приглашала к себе в гости одноклассников, между звонками на кафедру умудрялась сбегать на дневной сеанс в кино и даже, немея от страха, тайно покуривала с соседкой по двору.

С раннего детства в ее душе жила странная и, казалось, нереальная мечта: попасть в Париж. То, что ребенок ни с того ни с сего изъявил желание изучать французский язык, родителями было воспринято с удовлетворением, но, посоветовавшись, они определили Инну в лучшую в городе английскую школу. Второй язык — немецкий — также не был ее выбором: мама с папой посчитали, что он более перспективен, да и студенты их института нередко выезжали на практику в ГДР. Впрочем, дочь не противилась: для себя она твердо решила, что все равно выучит французский! Хоть на пенсии! Вот только освободится от опеки родителей, которые расписали ее будущую жизнь, как план диссертации. И начинался он с поступления в родной институт.

Смирившись с тем, что стать студенткой иняза ей не удастся, Инна продумала свой план: постепенно и незаметно пробить брешь в железобетонной стене родительских запретов, расширить ее до нужных размеров и, как только выпадет удобный случай, покинуть родительское гнездо. Она очень любила папу и маму, но жить с ними вместе не собиралась.

Получив золотую медаль, она без проблем была зачислена на выбранную ими специальность и с нетерпением стала ждать сентября.

Первый этап самостоятельной взрослой жизни — а поездку в колхоз она относила именно к этой категории — принес и первый желанный результат: у нее наконец-то появилась настоящая подруга…

…Инна пропустила вперед группу вышедших из автобуса туристов и, позволив им вдоволь нафотографироваться у подножия Эйфелевой башни, призывно подняла вверх яркий полосатый зонтик.

— Дамы и господа, мадам и месье, — приветливо улыбнулась она. — Перед вами одно из величайших творений рук человека, подтверждающее его неотъемлемое право создавать вещи, соответственные масштабам его гения. Несомненный символ Парижа — Эйфелева башня — был возведен к Всемирной выставке тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, которая развернулась внизу, прямо у ее опор. Инженерная мысль в те времена стремилась преобразовать и приспособить любой вид искусства к новому течению жизни, новому восприятию мира. Это были годы прогресса, годы промышленной революции и научных завоеваний. Инженер Гюстав Эйфель спроектировал этот необыкновенно воздушный силуэт, и башня из металла торжественно вознеслась над Парижем как триумф успеха и залог дальнейших завоеваний человечества…

…Рассматривая по дороге из аэропорта проплывавший за окном машины пейзаж, Тамара усмехнулась: пригороды всех мегаполисов похожи, как близнецы-братья, — трубы, технические сооружения, граффити на стенах… По улицам таких городов бродят в основном толпы туристов, а истинные жители встречаются лишь по пути на работу и обратно. Или точно так же созерцают улицы других городов…

«А настроение у вас, мадам, никуда не годится, — вздохнула она. — Неужели только сейчас осознала, что после звонка Инке вряд ли удастся побродить по Парижу наедине со своими мыслями? Естественно, разговор зайдет о прошлом, а стоит ли его ворошить, прошлое-то? За столько лет все давно перелопатилось, улеглось, сверху даже травой-муравой поросло… Зря все-таки позвонила Инке… Надо смотреть правде в глаза: как ни велико желание увидеться, все это лишь дань прошлому. За столько лет мы стали чужими друг другу — встреча в питерском аэропорту не в счет. Так, соприкоснулись в ностальгических слезах… А ведь было время, и часа не могли прожить порознь… Интересно, куда все девается, если утверждают, что человек со всеми своими привязанностями и желаниями — большой сообщающийся сосуд? Выходит, если из одного места убыло, то в другое обязательно прибыло. Кто же занял Инночкино место?…Ирка?…Наташка? — вспомнила она ближайших минских подружек. — …Нет, пожалуй, никто. Я их обеих люблю, и каждая заполняет в моей душе свой сосудик. Неужели Инночкин остался закупоренным? Разве так бывает? Ведь с тех пор, как мы перестали тесно общаться, минуло восемнадцать лет! — Тамара снова тяжело вздохнула, что заставило водителя бросить взгляд на пассажирку в зеркало заднего вида. — Господи, как же хочется ее поскорее увидеть!..»

…Занятия в институте начинались в половине девятого, и уже с восьми утра территория прилегавшего к нему студенческого городка была похожа на встревоженный улей. Пик всеобщей активности приходился на двадцать минут девятого: в это время уже никто не надеялся на лифт, и жильцы всех тринадцати этажей маленькими ручейками стекались на широкую лестницу, которая волнами выплескивала толпы студентов из практически не закрывавшейся двери.

Реки и речушки спешащих на занятия студентов брали начало от общежитий, от остановок общественного транспорта и вливались в настоящее людское море, образующееся по утрам на небольшой площади у главного входа в институт. И все же самое интересное начиналось за его широкими многостворчатыми дверями: огромное, во всю стену, зеркало служило местом обязательной остановки всех без исключения. Здесь знакомились, встречались и прощались тысячи взглядов, здесь любовались собой и исподволь следили за теми, кто проделывал то же самое, сравнивали, оценивали, чувствовали полное превосходство или крушение надежд, здесь заряжались энергией на целый день или надолго теряли настроение. Огромный мир этого Зазеркалья вмещал в себя горе и радость, зависть и самодовольство, любовь и ненависть.

В первый день учебы Тамара сильно нервничала. Из-за пресловутого эксперимента на их курсе было более половины медалистов: треть — из этого же областного центра, треть — из других, не менее крупных городов. К последней трети принадлежали подобные ей — окончившие пусть и лучшие в своих городках и поселках, но все-таки провинциальные школы

Договорившись с Инночкой встретиться у главного входа пораньше, она выскочила в коридор одной из первых, быстро дошла до лифта и нажала кнопку. О том, что по утрам вызывать лифт в общем-то бессмысленно, она тогда еще не подозревала. Но новичкам везет — лифт тут же остановился. В последнюю секунду вслед за ней в кабину впорхнули еще три такие же сосредоточенные первокурсницы. Кивнув им, Тамара нажала на панели «1» и, отступив в глубину, прислонилась к пластиковой стенке.

Этажом ниже лифт снова остановился, двери раздвинулись, и внутрь зашли трое молодых людей. Быстро сообразив, что их попутчицы — первокурсницы, они без капли стеснения и с нескрываемым любопытством принялись рассматривать их в упор. Не искушенные в таких играх девушки, как по команде, покраснели и опустили глаза. Все, кроме одной.

Словно зачарованная, Тамара не могла оторвать взгляд от одного из ребят, который стоял ближе к ней и являл собой живое воплощение ее девичьих грез о мужском идеале красоты. И хоть находился молодой человек на расстоянии вытянутой руки, все, что происходило в лифте, казалось нереальным.

Ослепительная белозубая улыбка, светлые волнистые волосы, обрамленные густыми выгоревшими ресницами серо-голубые глаза, широкие плечи, спортивная фигура, высокий рост… До этого Тамаре редко удавалось смотреть на парня не сверху вниз: немаленьким ростом и крепко сбитой фигурой она пошла в отца. Как нарочно, в то утро она отказалась от косметики и даже свои чудесные пышные волосы скромно заплела в старомодную косу.

Непроизвольно сравнив себя с этим принцем из сказки, она только успела подумать «он не для меня», как лифт остановился. Перемигнувшись, молодые люди галантно посторонились. Втянув головы в плечи и сгорбившись, точно старушки, одна за другой девушки быстро покидали кабину. Переступая порог последней, Тамара не выдержала, оглянулась и на какое-то мгновение выпустила из внимания пол и следовавшую через пару метров ступеньку. Споткнувшись на непривычных после колхоза каблуках, она вдруг потеряла равновесие и, больно ударившись коленками о цементный пол, растянулась во весь рост прямо у ног выходивших из лифта ребят. Новая сумка отлетела к стенке, расстегнулась и предательски вытряхнула из себя все содержимое.

Сморщившись от боли и покраснев от нелепости ситуации, Тамара попыталась быстро подняться, но, видимо, получалось это у нее не очень ловко: за спиной тут же засмеялись. Вдруг чья-то крепкая рука ухватила ее выше локтя и рывком поставила на ноги.

— Не ушиблись? — приятным голосом обратился к ней принц из сказки.

— Нет, — резко ответила она и, пытаясь высвободиться, дернула плечом.

— Надо бы иногда под ноги смотреть, — снова мягко, но уже поучительно посоветовал молодой человек и отпустил руку.

— А вы в какой комнате живете? — тут же поинтересовался его приятель и удивленно воскликнул: — Леха, ты видел у кого-нибудь такие зеленые глаза? Как у кошки, ей-богу!

Тамара машинально перевела на него взгляд и снова едва не раскрыла рот от удивления: второй представитель сильной половины человечества, как и первый, казалось, сошел с обложки глянцевого зарубежного журнала. Рост, ширина плеч и белозубая улыбка были как и у первого красавца, а вот все остальное — полная противоположность: огромные глаза-маслины за модной оправой очков, прямые черные волосы, слегка рычащий тембр голоса. Кстати, очки его совсем не портили, да и привыкла к ним Тамара: в ее физико-математическом классе их носила добрая половина учеников.

— А вам какая разница? — вдруг резко ответила она. — Я вас в гости не приглашаю!

Стыдно признаться, но до сих пор она еще не встречалась с парнями. Если не считать пары робких поцелуев провожавшего ее после выпускного вечера одноклассника, можно сказать, и не целовалась ни разу. С ребятами в школе она всегда поддерживала дружеские отношения, но лишь до той поры, пока не начинала чувствовать с их стороны нечто большее, чем просто желание общаться. А уж если они были еще и старше!.. То ли от неумения флиртовать даже в легкой форме, то ли от множества слышанных в детстве нравоучительных запретов и высокого положения мамы Тамара тут же сжималась в комок и мгновенно выстраивала железобетонную стену отчуждения: холодный тон, едкие, колючие фразы…

Наталкиваясь на такое поведение, соискатели ее внимания не просто теряли к ней интерес — при случайной встрече на улице готовы были бежать на другую сторону! За ней даже прозвище закрепилось — Дикая. Иногда бессонными ночами Тамара горько сожалела об упущенной возможности с кем-то познакомиться, но ничего поделать с собой не могла: в следующий раз повторялась та же история. Исключений не было. Одноклассник, которому выпало счастье ее поцеловать, даже не подозревал, какое усилие понадобилось Крапивиной, чтобы не оттолкнуть его от себя. Скорее всего потому, что поступать он собирался в военное училище, а у правильной отличницы, воспитанной на патриотических книгах и фильмах, к военным было особое отношение — она их почитала.

Впрочем, даже этот первый не совсем удачный опыт сыграл свою положительную роль, и в колхозе рядом с Инночкой Тамара попробовала вести себя иначе. Вроде получилось. Впрочем, ребята, с которыми предстояло вместе учиться, поначалу ох как походили на нее робостью и неуверенностью!

Здесь же жизнь столкнула ее со взрослыми (на ее взгляд) мужчинами, да и верной подружки рядом не оказалось…

— Фи-и-и! — скривился третий из парней, у которого, казалось, вообще не было ресниц, настолько они выгорели и сливались с цветом кожи. Долговязый и совсем не широкоплечий, как его приятели, он был обладателем ярко-рыжей густой шевелюры и огромного количества конопушек на лице. «Клоун!» — тут же нарекла его Тамара. — Ну и первый курс в этом году! Мало того что монашки-замарашки, так еще и грубиянки! Пошли, на военку опоздаем.

— После первого семестра обтешутся, — усмехнулся парень с глазами-маслинами. — Так что? Не пойдем сегодня первый курс смотреть?

— Да ну их! Разве не знаешь, что поначалу они все гордячки? Зачем время тратить? — махнул рукой Клоун. — Я не жадный, пусть кто-то другой ими займется, а мы свое через годик наверстаем. — И, повернувшись к приятелю, который помог Тамаре подняться, спросил: — Ты слышал, кто в институт восстановился? Лялька Фунтик!

— Правда? — оживился молодой человек, которого, как поняла Тамара, звали Леха.

— Вот к ней-то мы обязательно вечерком заглянем! — радостно кивнул второй из парней, да так, что очки его, казалось, подпрыгнули на переносице.

Продолжая обсуждать вечерний визит к неведомой Ляльке Фунтик, они двинулись вперед и, казалось, совершенно забыли о несговорчивой девушке из лифта.

Тамара быстро собрала в сумку разбросанные вещи и украдкой огляделась по сторонам: свидетелей ее нелепого падения не осталось. Спрятавшись за спины студентов, количество которых росло на глазах, она влилась в перетекавший из общежития к институту людской поток и, стараясь не упустить из виду компанию парней из лифта, заметила, как светловолосый красавец дважды оглянулся, словно искал кого-то глазами в толпе…

— …Ваш отель, мадам, — притормозив в узкой улочке у здания, украшенного флагами, расплылся в улыбке водитель такси.

Понять слово hotel, не зная ни слова по-французски, было несложно. Тамара оформилась в гостиницу, поднялась в номер, распаковала небольшой багаж и лишь после этого достала из сумочки отключенный еще в аэропорту Франкфурта телефон. Едва на дисплее высветились кубики антенны, как одно за другим пришли два сообщения. Быстро пробежав глазами приветствие от французского оператора мобильной связи, Тамара надолго задумалась, что делать со вторым. По опыту она знала, что если ответит давнишнему партнеру-поставщику из Украины, то об отдыхе придется забыть: несмотря на все ее попытки помочь тому «выбить» деньги у должника-госпредприятия, еще как минимум месяц он их не увидит. А ведь поучала: не связывайся, все равно в срок не заплатят!

«Да и что там, в конце концов, могло измениться во второй половине дня в пятницу? Позвоню маме, и если от Сережки нет новостей, значит, в целом все в порядке. Остальное подождет», — решила она и набрала домашний номер мамы…

…Если честно, за мамой все они жили как за каменной стеной. Данные от рождения сила воли, целеустремленность и энергия помогали этой умной женщине решать многие вопросы. Модное ныне изречение «я сделала себя сама» подходило к ней как нельзя лучше. Оставшись со старшей сестрой сиротами в годы войны, обе они попали в детдом, успешно окончили восьмилетку, затем школу-интернат с серебряной медалью и продолжили учебу. И если тетя Аня из-за нехватки средств смогла осилить лишь техникум (высшее образование она получила гораздо позже), то младшая сестра благодаря ее помощи училась в институте на дневном и при этом не считала зазорным там же мыть полы по ночам.

Спортсменка и активистка, на старших курсах она вошла в институтский комитет комсомола и была очень близка к тому, чтобы остаться там же работать. Но не получилось, и потому на распределении попросилась поближе к сестре, в Белоруссию. А спустя четыре месяца в небольшом городке уже справляли свадьбу: молодую учительницу математики приметил вернувшийся из армии красавец Аркадий Крапивин. Его старший брат грезил морем, а потому уехал в Ленинград, и первый по тем временам жених жил в большом, отстроенном после войны доме вдвоем с матерью.

Через полгода Антонина Степановна перешла работать в местный райком комсомола, еще через год родила дочь и, оставив присматривать за ней свекровь-пенсионерку, вернулась на идеологический фронт. Тамара очень гордилась, что мама, ставшая к тому времени первым секретарем райкома комсомола, лично повязала ей пионерский галстук. Вообще вся семья у них была образцово-показательная! Бабушка занималась домашним хозяйством, нянчила сначала Тамару, позже Виталика. Аркадий, сразу после школы не добравший балла в технологический институт, под нажимом жены поступил туда же на заочное, окончил и работал инженером на местном хлебозаводе. Ну а глава семейства продолжала продвигаться по карьерной лестнице.

Тамара не помнила мать без прически и в то же время никогда не видела на ее голове бигуди. Это было так естественно для Антонины Степановны: всегда с маникюром, всегда в строгих костюмах, с прекрасно поставленным голосом, которого никто не смел ослушаться… Шаг за шагом она шла к намеченной цели и при этом никого не распихивала, не расталкивала, не наживала врагов. Этакая природная дипломатия. Где и как она этому научилась, понять было сложно, а если учесть военные годы и жизнь в детдоме, то и просто невозможно.

В год, когда слегла бабуля, начальство наконец-то оценило заслуги Крапивиной и перевело ее в другой городок на должность второго секретаря райкома партии. И хотя особо теплые отношения за годы совместной жизни между свекровью и невесткой так и не сложились, пожилую больную женщину Антонина Степановна не бросила, забрала с собой и ухаживала за ней до конца: больше года стирала изгаженные простыни, варила каши и при этом на ее лице не было заметно ни брезгливости, ни чрезмерного сострадания. Лишь сосредоточенность. Надо так надо — словно это было очередным заданием партии.

Так же сдержанно она воспитывала и своих детей: никакой лишней ласки, никакой жалости, минимум разговоров и никаких послаблений ни в чем. Возможно, сказывался недостаток тепла, полученного ею самой в детстве, возможно, что-то еще, но если бы не бабушка, скорее всего со временем Тамара точно так же воспитывала бы и собственного сына. Хотя кто знает? Ведь выросла же вместе с мамой в одном детдоме ее старшая сестра — добрая и мягкая тетя Аня, баловавшая и любившая свою племянницу до безумия!

Тем не менее многие из качеств перешли Тамаре от мамы с генами. Вот только открыла в себе некоторые из них она гораздо позже, после того как дала почувствовать матери, что в состоянии сама принимать решения и отвечать за свои поступки. Именно тогда образовавшаяся в детстве трещина непонимания между матерью и дочерью показала всю свою глубину. А ведь чисто по-детски ее еще долго тянуло домой…

С тем, что выросшая дочь обладает не менее сильным и властным характером и, в отличие от отца, может не только дать ей отпор, но и сама решать, как строить свою жизнь, мать, похоже, так и не смогла смириться. Даже после того, как им удалось построить шаткий мостик над разделявшей их пропастью и они снова стали общаться…

— …Да, мама, добралась нормально и все у меня в порядке, — кратко отчиталась Тамара. Обе они давно согласились с такими дежурными фразами в общении, хотя, если честно, и матери, и дочери после таких звонков становилось спокойнее: слава Богу, живы и здоровы. — Я сама тебе перезвоню. У меня батарейка садится, целую, — как могла, смягчила она быстрое окончание разговора.

«Сколько бы ни прошло лет, чего бы я ни достигла в этой жизни, видимо, она никогда не сможет мне простить, что я пошла поперек ее воли, — грустно констатировала Тамара. — Видно, нам так и не понять друг друга, как мне не понять того, по какой такой великой любви они с папой поженились. А в итоге и себе, и другим жизнь испортили».

— Инка, это снова я, — соединилась она с подругой. — Да, уже в отеле… Нормальный номер. Комната, правда, небольшая, но все удобства на месте. Меня предупреждали, что в центре города почти все отели крохотные. Сейчас скажу, — и, взглянув на разложенные на столе карту города и другие мелочи, что могли бы пригодиться постояльцам, прочитала название гостиницы.

— Я знаю, где это! Рядом с Вандомской площадью! — воскликнула подружка. — Там недалеко еще знаменитый отель «Ритц»!

— Ну, на «Ритц» я не претендую, мне эта чопорность ни к чему…

— Я не о том, — перебила ее Инночка. — Я сейчас в автобусе, группу отвожу, потом сяду в метро и минут через сорок буду около твоего отеля.

— Ин, ты лучше скажи, в какую сторону выйти тебе навстречу: не хочется сорок минут сидеть на месте.

— Хорошо, — слегка поколебавшись, согласилась та. — Тогда на площади у «Гранд-опера». Выйдешь из отеля, сразу налево и на первом же перекрестке — направо. Пойдешь вперед через площадь с колонной — ее ствол украшен спиралью барельефов. Кстати, отлиты из бронзы тысячи двести пушек, захваченных под Аустерлицем! Короче, идешь прямо, прямо, никуда не сворачиваешь и выходишь на площадь. Найдешь ближайший выход метро, стой и жди. Если я вдруг задержусь — позвоню.

— Ты мне не звони, я телефон хочу отключить. Сережка с одноклассниками в походе, с мамой поговорила, а от всех остальных хочу спрятаться денька на три. Устала.

— Неужели так достали? — посочувствовала Инна.

— Достали, — хмыкнула Тамара. — И где ж ты таких словечек здесь, в Париже, набралась?

— Том, да у меня дважды в неделю русскоязычная группа! Весь спектр общества, со всего постсоветского пространства. Так что кто-кто, а я тебе такую лексику могу выдать, какой ты в своем Минске и не слыхивала! Отвечай, достали?

— Достали, — рассмеялась Тамара. — Да только я привыкла, иммунитет выработала, но об этом позже… Я минут через десять выйду, надеюсь, не заблужусь. Интересно, мы с тобой узнаем друг друга?

— Да я тебя, дорогая, из миллиона узнаю! Все, до встречи!

Взглянув на телефон, Тамара вздохнула, но первоначального решения засунуть его куда подальше не поменяла — отключила и оставила лежать на столе. «Проклятая труба! — посетовала она, запирая дверь. — Привыкаешь — ни жить, ни дышать без нее не можешь!»

…Одним из главных условий спокойной студенческой жизни для Тамары были звонки домой. Дважды в неделю. Стоило ей пропустить день, как мать тут же начинала разыскивать ее через деканат, и тогда приходилось отчитываться за свою необязательность перед куратором. Поначалу от нее требовали еще и писем, но под предлогом того, что совершенно не хватает времени, от них удалось отвертеться.

Времени же действительно не было. Точнее, его, как всегда, было ровно двадцать четыре часа в сутки, но этого катастрофически не хватало! Ведь кроме обязательных предметов первокурсникам приходилось усваивать самую важную науку — выживания. Что конспектировать, что — нет, что учить, что — не обязательно, какую пару можно проспать, а на которой необходимо быть всенепременно, чтобы не пришлось решать другую проблему — где достать оправдательную справку за пропущенные занятия.

Общежитие — отдельная наука: как незаметно прошмыгнуть мимо всевидящего ока вахтерши, если проспал, где найти укромное место для электроплитки и электрочайника… А чего стоила система оповещения при появлении на этажах декана или комендантши! Все это напоминало курс молодого бойца, который в обязательном порядке проходил каждый.

Тогда Тамаре казалось, что она никогда в жизни не выспится. Опьяненные новой, взрослой жизнью, первокурсники не умели толком организовать время — гуляли, веселились, бесконечно заглядывали друг к другу в гости и лишь к полуночи вспоминали о домашнем задании. А это черчение, начерталка, химия, высшая математика! Так что спать ложились в три-четыре утра, от чего, естественно, частенько страдала первая пара. Ну невозможно было разлепить веки! Иногда этому помогала проверка членов студсовета, и все же, несмотря на страх быть застуканным в кровати, желание поспать часто пересиливало.

Но Тамары в первом семестре это не касалось, и она изо всех сил старалась превратиться из правильной школьницы в правильную студентку. Даже если доводилось прикорнуть лишь на рассвете, невероятным усилием воли она заставляла себя встать и идти в институт. Тем более что там ее ждала подружка, у которой дома были четыре всевидящих ока, хорошо знавшие ее расписание занятий.

Но к концу семестра они, как и другие, стали писать лекции по очереди под копирку. Экономия сил и времени позволяла заняться более важными делами. Крапивина, например, могла подремать с открытыми глазами, Рождественская — строчить письма или сочинять стихи, к тому же обе переписывали друг у дружки домашнее задание: Тамара — конспекты первоисточников по истории КПСС, а Инна — задачки по высшей математике, которую терпеть не могла.

Ближе к сессии пришлось часами просиживать в библиотеке или чертежном зале, и они с завистью посматривали в сторону общежитий пединститута, из окон которых постоянно гремела музыка. По твердому убеждению студентов-технарей, соседи-гуманитарии просто дурели от безделья.

Под благовидным предлогом подготовки к занятиям Рождественская засиживалась в комнате у подруги допоздна и постепенно перетащила к ней большую часть конспектов и учебников. А так как они оставались душой сложившегося в колхозе коллектива, учиться удавалось не всегда: в комнату площадью двенадцать квадратных метров иногда набивалось столько студентов, что Тамарина соседка Лена Яблонская совершенно справедливо начинала возмущаться.

Но с этим ребята научились справляться довольно быстро: достаточно было удачно пошутить или рассказать свежий анекдот, как смешливая девушка хохотала вместе со всеми. Если же она была не в духе, что случалось крайне редко, и категорически требовала освободить помещение, компания без особых проблем меняла место дислокации — благо весь курс жил на одном этаже.

И пусть не сразу получилось с учебой, были дела, которые студенты научились претворять в жизнь сообща очень быстро: например, вместе почистить картошку, пожарить ее на огромной сковороде на общей кухне и тут же прямо со сковороды дружно ее умять. Если же кто-то привозил из дома квашеную капусту или обыкновенное деревенское сало, то все это уже напоминало пир во время чумы. Вот только «чума», то есть учеба, в очередной раз откладывалась на ночь.

Так и жили: учеба вперемежку с ненасытной жаждой общения, постоянным желанием поесть и… выспаться. Вечерние посиделки, когда не хочется расходиться, ночные бдения над чертежами и запоздалое понимание, что времени на сон снова не осталось. Отсюда — невнятное бормотание вместо ответов на семинарах, твердое обещание себе и преподавателю выучить все в следующий раз, заброшенный в стол конспект вместе с забытым обещанием… В общем, нормальная жизнь нормального студента.

Одно было невдомек Тамариным друзьям: почему дважды в неделю, в любую погоду она должна была тащиться на почту, выстаивать очередь и звонить родителям? Даже если пару дней назад вернулась из дома! Для многих, живших за тридевять земель от родных, это было так же непонятно, как и нереально…

3

…Комфортабельный экскурсионный автобус едва заметно подрагивал при движении, а уставшие туристы рассеянно пытались уловить, что же такое пытается рассказать им напоследок неутомимый гид. Некоторые не стесняясь дремали в креслах. Инночка уже давно с этим смирилась: нельзя объять необъятное. У одних раньше, у других позже наступает состояние, когда ни одно слово не в силах достучаться до сознания: глаза устали созерцать, а мозг — воспринимать новую информацию. Физическая же усталость сродни тяжелой рамке, в которую поместили проведенный на ногах экскурсионный день.

С чувством легкого сожаления и выполненною долга Инна оглянулась на пассажиров автобуса, пожелала им хорошего вечера, отключила микрофон и, устроившись в кресле поудобнее, снова предалась воспоминаниям…

…Из-за того, что она жила в городе, ей, с одной стороны, было легче и проще, а с другой — намного сложнее. Конечно, дома ее всегда ждал приготовленный ужин, перед стипендией не приходилось считать копейки на обед, но чувство, что жизнь проходит мимо, было намного тягостнее всех бытовых неудобств. Стать самостоятельной и независимой никак не получалось: по вечерам ей приходилось покидать ставшее почти родным общежитие и со всех ног нестись домой. В субботу, в то время как остальные студенты ходили на дискотеку, дружная семья Рождественских шла в кино или в театр, затем следовало долгое совместное чаепитие за кухонным столом, обсуждение новостей за неделю. В воскресенье — почти то же самое, но уже с планами на ближайшие дни.

Инночка готова была волком выть от заведенного в семье распорядка: вовремя ложиться спать, вставать в один и тот же час, встречаться за завтраком, собираться в институт… Поблажки ждать не приходилось: даже если, к неудовольствию родителей, она запаздывала домой и еще несколько часов проводила за конспектами, утром с полузакрытыми глазами все равно должна была тащиться к троллейбусной остановке. О том, чтобы пропустить пару, и речи быть не могло! И если бы все однокурсники вдруг дружно решили проигнорировать ту или иную лекцию, ей бы пришлось одной отсидеть в аудитории положенное время, так как папе с мамой все сразу стало бы известно.

Самые радужные планы лопались как мыльные пузыри, а вместе с этим крепло нежелание учиться. Кто бы знал, как ненавидела она все эти математики, химии, начерталки! И если бы не помощь Тамары на контрольных и коллоквиумах, вполне возможно, что Рождественским пришлось бы очень расстроиться: вряд ли бы их дочь была допущена к сессии.

Единственным предметом, по которому она не имела себе равных, был английский. Господи, как же ей хотелось учиться в инязе, объездить весь мир и попасть наконец в вожделенный далекий Париж! Но кто бы ей позволил? В тот момент у бедной Инночки Рождественской не было никаких шансов вырваться не только за границу, но даже из родительского гнезда.

…Почувствовав себя после зимней сессии настоящими студентами, первокурсники сбавили обороты: уже не засиживались в гостях за полночь, не сидели до рассвета за чертежами, старались лечь пораньше. И вдруг вместе с пробудившейся от сна природой словно заново родились на свет — наступила первая студенческая весна.

Бесстрастный немой свидетель — зеркало в фойе — отражало в своем безграничном мире все перемены: вот исчезли шубы и шапки, а на смену им пришли куртки, пальто, плащи. Вот неожиданно похорошевшие за зиму студентки предстали перед ним в ярких воздушных нарядах и, приоткрыв все прелести стройных ног и оголенных плеч, стали будоражить воображение ошалевшей от весны сильной половины человечества.

Весеннее возбуждение поддержал сначала тонкий, пьянящий аромат проступившей из-под снега почвы, затем — пробившиеся на ветвях первые листочки и вылезшие из земли желтые головки одуванчиков… Утренние солнечные лучи заглядывали в комнаты, отражались от стекол соседних зданий и не давали спать даже самым отъявленным лежебокам. Все чаще после занятий студенты стали заглядывать в огромный парк, заложенный еще до революции, а когда схлынуло половодье, дружными компаниями потянулись к реке, огибавшей город широкой лентой. Самые отчаянные даже купались.

И тут на глазах у всех стали происходить еще более странные вещи. Неожиданно выяснилось, что далеко не все студенты переживали зиму в состоянии полного душевного покоя, и как грибы после дождя стали появляться влюбленные парочки.

Казалось, лишь Тамара с Инной никак не желали поддаться инфекции всеобщей влюбленности и продолжали везде и всюду появляться вдвоем. «Мы с Тамарой ходим парой!» — подшучивали над ними, но те делали вид, что не обращают на это внимания. Хотя на самом деле все было далеко не так. Круг их приятелей заметно поредел, и они все чаще с легкой грустью поглядывали в сторону влюбленных. А может, весеннее солнце пробуждало и их тайные желания? В один из таких дней и случилось то, что должно было случиться. Возможно, если бы для Крапивиной не наступило время «Ч», когда нужно было позвонить домой, ничего бы не произошло, а если и произошло, то не так скоро. Но, как любила повторять Тамарина мама, «бы» — от лукавого…

В тот день сразу после занятий почти вся группа собралась на пляж. Безудержная весна сотворила небывалые прежде чудеса: вода во второй декаде мая прогрелась так, что вполне годилась для купания.

Пока шумная компания неспешно двигалась в направлении длинного пешеходного моста, ведущего к городскому пляжу, подруги забежали на почту. На ходу заметив пустую кабину с междугородным телефоном-автоматом, Тамара нащупала в кармане несколько пятнашек, плотнее закрыла дверь и принялась лихорадочно накручивать диск.

Оставшись в одиночестве, Инночка разглядывала разложенные под стеклом праздничные открытки и тяжело вздыхала: с каждым днем ей становилось все сложнее придумывать оправдания поздних приездов домой. Она безумно устала от того, что приходилось постоянно что-то сочинять и прятать глаза! Да будь она на месте Томки, звонила бы папе с мамой по три раза на день, лишь бы они оставили ее в покое!

Наблюдая через стекло за подругой, Тамара тоже тяжело вздохнула и, повернувшись спиной к двери, с закрытыми глазами принялась выслушивать привычные мамины нравоучения. Каково же было ее удивление, когда, шлепнув трубку на рычаг, она вышла из кабины и увидела смеющуюся подругу в окружении парней, за высокими спинами которых ее почти не было видно.

— Томка, иди сюда! — замахала та рукой.

Молодые люди дружно обернулись. И надо же! Трое из них оказалось именно теми старшекурсниками, в чьем присутствии она так нелепо растянулась в первый учебный день! Правда, на сей раз их было четверо. Одного, Пашку Щедрина, или Клоуна, к этому времени она уже хорошо знала — он частенько наведывался к соседке по комнате. Двух других красавцев иногда встречала в коридорах института и наслышана была о них достаточно, а вот четвертый парень был ей незнаком. Такой же высокий, такой же плечистый, с четкими, словно прорисованными темным карандашом чертами лица, пухлыми губами и затененными густыми ресницами глазами, он оценивающе глянул на Тамару. То, что сравнение с подругой оказалось не в ее пользу, она поняла сразу: послав ей дежурную улыбку, он тут же снова повернулся к Инночке.

Но стоило ей перевести взгляд на сразившего ее когда-то в лифте старшекурсника, как неприятный осадок улетучился. «Принц», то бишь Алексей Радченко, красавчик-сердцеед, мастер спорта по волейболу и институтская звезда, стоял чуть поодаль и, казалось, не разделял радости приятелей от знакомства с девушкой.

— Здравствуйте, — ощутив невесть откуда взявшуюся дрожь в коленках, кивнула им Тамара. В голове тут же промелькнули тысячи мыслей: как удачно, что сегодня она распустила волосы — это раз; надела новый, подчеркивающий талию сарафан на бретельках — это два; не смыла макияж — это три… Но еще лучше было бы, если бы ее не вспомнили и не узнали. Стараясь сохранить невозмутимый вид, она негромко напомнила подруге: — Инночка, нас ждут.

— Таких девушек обязательно должен кто-то ждать! — заметил парень с глазами-маслинами, которого звали Александр Филевский: тоже спортсмен, тоже красавчик и сердцеед. — Но у нас сегодня есть повод, чтобы вы составили компанию именно нам, — заявил он и незаметно толкнул локтем незнакомца, не сводившего глаз с Инночки. — Все, что нужно для пикника, мы уже закупили, и для полного счастья нам не хватает только вас! Павел, Артем, Алексей, — по очереди представил он друзей. — И я, Александр. Можно Филя, не обижусь. Вас, я слышал, Тамара зовут?

— Да, — кивнула она и, встретившись взглядом с Радченко, непроизвольно опустила глаза. — Спасибо за приглашение, — преодолела она смущение и подняла голову, — но в следующий раз. К сожалению, нас ждут.

— Нет, так не годится! — интуитивно почувствовав, кто в паре главный, оторвал взгляд от подруги Артем. — Мы, можно сказать, полдня вас искали, затем долго пытались познакомиться с Инной, ждали, когда закончится ваш бесконечный разговор… И после всего этого вы нам отказываете? Так не пойдет, мы без вас — никуда.

— Завтра у нас зачет и нам не до пикников, — попыталась объяснить Тамара. — Мы буквально на час выбрались на пляж, и то с конспектами…

— Вот и замечательно! — воскликнул Филя. — На час так на час! А где час, там и два, где два, там и три…

— Нет, — твердо стояла она на своем. — Инночке еще домой добираться, она в городе живет.

— А мы уже все решили, — неожиданно заявил Артем. — Я ее провожу, мы, оказывается, рядом живем. Да и отказывать мне сегодня нельзя.

— Это почему же? — перевела Тамара недоуменный взгляд на подругу.

Было очень странно, что она успела столько рассказать о себе первым встречным.

— А у меня сегодня день рождения! — гордо заявил молодой человек и, заметив на ее лице недоверие, рассмеялся. — Да честное слово!

— Артем действительно живет в соседнем доме, — умоляюще посмотрела на нее Инна. — Давай, а? Совсем недолго.

Тамара недоверчиво покосилась в сторону Артема и снова перевела взгляд на Инночку. Невооруженным глазом было заметно, что из всей этой компании ее заинтересовал именно Артем. Если честно, предложение было лестным и для нее самой: институтские знаменитости обратили на них внимание, пригласили на день рождения… Да любая другая на их месте зарделась бы от счастья! И все же…

Было одно веское обстоятельство, которое отпугивало и настораживало: слишком уж громкая слава водилась за этой компанией, да и девушки вокруг них без конца менялись. Как бы знакомство боком не вышло! Если декан возьмет их с Инкой на заметку — мало не покажется. На своем потоке они уже наблюдали последствия его пристрастий к некоторым однокурсникам, и они были весьма печальны: после зимней сессии отчислили трех студентов. Кто знает, чего еще можно ожидать от Кравцова!

— Ну, разве что день рождения, — сдалась Тамара. — Только к десяти я должна вернуться в общежитие, а перед этим провожу тебя до остановки, — строго добавила она. — Дальше, так и быть, пусть Артем провожает… Но я тебе все равно позвоню, проверю, как добралась!

— Неужели не внушаю доверия? — обиделся Инночкин сосед.

— Не очень, — честно призналась девушка. — Да и Инке от родителей достанется, если задержится.

— Неужели у такой милой девушки такие строгие родители? — хмыкнул Филя.

Умоляющим взглядом Инночка попросила Тамару замолчать, но та решила поступить по-своему — на всякий случай.

— Строгие. И даже очень. Вы их должны знать, они у нас преподают.

— И как фамилия?

— Рождественские.

— Ничего себе! — присвистнул Филя.

— Так, значит, Мария Трофимовна — твоя мать? — удивился Артем. — А ведь верно — я часто вижу Рождественских на остановке.

— И Иван Петрович, стало быть, твой отец? — подхватил разговор Паша. — Жа-а-а-ль… Мы ему последний экзамен в зимнюю сессию сдали.

— Зато охрана труда значится через две недели, — хмыкнул Филя. — Зачет еле сдали. Можно сказать, кровью и потом. И как это мы не знали, что у Рождественских такая дочь? Да мы просто обязаны отметить это знакомство! Прошу вас, — услужливо выставил он руку колечком.

— Ого! Какие манеры! — рассмеялась Инночка, но ответить на его предложение не спешила.

— Ты, Филя, особо не увлекайся. — Артем, приблизившись к девушке с другой стороны, осторожно взял ее под руку. — Как-никак я — сосед и именинник.

Тамара стояла чуть поодаль и с интересом наблюдала за тем, как старшекурсники стараются привлечь к себе внимание подруги. То, что Инночка даже не попыталась выдернуть руку, снова ее удивило: она никогда и никому не позволяла подобных вольностей. А здесь… И главное, как ей удается так непринужденно себя вести? Сама Тамара даже глаз не смеет поднять на Алексея.

Компания направились к выходу, и ей ничего не оставалось, как следовать за остальными. У самой двери Радченко замедлил шаг и пропустил ее вперед. Случилось так, что на улице все разбились на три группы: впереди шла Инночка с Филей и Артемом; то исчезая, то снова появляясь из попадавшихся по ходу магазинов, мелькала рыжая шевелюра Пашки; последними на пионерском расстоянии друг от друга шагали Тамара с Алексеем.

Странно, но между ними сразу возникло какое-то невидимое, неосязаемое, притягивающее и одновременно отталкивающее напряжение. А может, ей лишь показалось?

«Половину проспекта прошли, а он ни слова не произнес! И почему молчит? Неужели я ему неинтересна?» — приуныла Тамара.

Дожидаясь в очередной раз надолго исчезнувшего Пашку, они сделали короткую остановку. Радченко закурил. Переступив с ноги на ногу, она набралась духу и спросила:

— А разве великие спортсмены курят?

— Великие, может быть, и нет, — усмехнулся он в ответ. — А невеликие — и курят, и пьют, и вообще… — так и не закончив фразу, он неожиданно умолк.

— А почему так грустно? Насколько я помню, вы собирались повеселиться по случаю рождения друга.

— И что же во мне грустного? — механически улыбнулся он.

С высоты богатого жизненного опыта Алексей прекрасно видел, что творится сейчас в ее душе: нервничает, боится показаться скучной, неинтересной. Несколько раз он подметил, как краем глаза она ловила свое отражение в витринном стекле, одергивала сарафан. Вместе с этим юным созданием сам он смотрелся как холеный кот рядом с желторотым воробышком. Поиграть с ней, подпустить ближе, а потом, когда птичка потеряет осторожность, настичь одним прыжком? Но ведь он прекрасно знал, что будет дальше: сначала признание в любви, хождение за ним по пятам, затем слезы, безумные поступки из желания его вернуть или просто досадить…

«Как все осточертело!» — подумал он.

Леша и вправду был не в духе. Час назад прямо после консультации декан факультета собрал курс и прочитал лекцию о правилах поведения на городском пляже. Очередная мораль, естественно, никого не воодушевила, но развеселить — развеселила. Особенно когда Кравцов упомянул о прошлогодней истории, когда спасатели гонялись за группой пловцов и в результате утопили свое плавсредство. Знал бы он, что пловцами были три студента четвертого курса — Радченко, Кушнеров и Филевский, что спасатели оказались вдрызг пьяными, так что ребятам еще пришлось помогать им доплыть до буйков.

Услышав хихиканье на последних рядах, Кравцов нахмурился и, заметив среди веселящихся студентов Алексея, пригрозил:

— Для вас, Радченко, предупреждений больше не будет! И если я узнаю, что вы снова переплыли реку, приказ об отчислении подпишу не задумываясь.

Год назад Алексея все же поймали среди ночи на противоположном берегу и прямо в плавках отвезли в участок. Как оказалось, в парке устроили какой-то очередной милицейский рейд, и несколько старших чинов решили отметить это дело на берегу. Надо же было ему выплыть в темноте прямо на звездную компанию! Хорошо хоть успел остальных предупредить, а так загребли бы всех. Через пару часов его выпустили, но акт о нарушении общественного порядка составили и отправили в институт. Тогда обошлось, но в том, что на этот раз угроза Кравцова — не пустые слова, можно было не сомневаться.

А тут еще ребята подцепили этих малолеток, одна из которых — дочка преподавателей. Зачем? Связываться с такой категорией девиц было нарушением всех правил: запросто можно нарваться на неприятности, вынужденную женитьбу или, не дай Бог, отчисление из института. Отчасти из-за этого который год Радченко игнорировал настойчивое внимание своей сокурсницы — дочери проректора.

«Да и эта, — снова окинул он Тамару снисходительным взглядом, — из породы “хочется, да колется”. Попробуй тронь — развопится на весь проспект, а потом из кровати не выгонишь. И почему они все так похожи одна на другую? А ведь осенью она показалась мне иной».

Алексей сразу узнал Тамару: магический свет изумрудных глаз и ее дерзкий ответ на вполне стандартный вопрос какое-то время будоражили его воображение и хорошо запечатлелись в памяти.

«Спросила бы чего поинтереснее, вопрос о курящих спортсменах сто двадцать два раза слышал… И фигура могла бы быть получше, — затягиваясь сигаретой, продолжал он оценивать девушку. — Но мордашка симпатичная, волосы шикарные и глаза — красивые и умные. — И вдруг сам себе усмехнулся: — Во, докатился! Оцениваю, как кинолог: лапы, морда, хвост. Интересно, обломает меня кто-нибудь?»

— Глаза у вас грустные, — осмелилась сказать Тамара и, выдержав его недоуменный взгляд, добавила: — Как у побитой жизнью собаки.

Алексей от неожиданности хмыкнул и, подавившись сигаретным дымом, раскашлялся до слез. К такому сравнению, в унисон со своим, он был явно не готов.

— А какие у меня должны быть глаза?

— Ну… — замялась она. — Лучше вам об этом не знать.

— Почему же? — впервые с интересом взглянул он на девушку и насмешливо добавил: — И почему на вы? Почти час общаемся.

Чувствуя, что вот-вот покраснеет, Тамара опустила ресницы и попыталась себя успокоить: «Возьми себя в руки, будь естественной! Он обычный парень, каких полным-полно вокруг».

— Ну хорошо, — подняла она глаза и усилием воли снова выдержала взгляд Алексея. — И не смотрите… Не смотри на меня… точно удав на кролика. Мне и так неловко. Наблюдаешь за человеком со стороны и кажется: он такой недоступный, купается в лучах собственной славы и всеобщего внимания… Как знаменитость в телевизоре… И вот этот человек, только почему-то с грустными глазами, идет рядом, о чем-то думает, по ходу дела тебя оценивает. И это нормально, потому что ты тоже его оцениваешь… Тебя потрогать-то можно? — неожиданно спросила она и, не дожидаясь ответа, коснулась руки Алексея. — И вправду живой!

Сраженный поворотом ее мысли, он вдруг громко расхохотался. Идущие впереди Артем, Инночка и Саша как по команде оглянулись.

— Вы чего?! Чего смеетесь-то? — поинтересовался Артем, который давно не видел друга в таком настроении.

— А он у вас редко смеется? — спросила Тамара. — Вы так удивились, будто он — царевна-несмеяна. То есть принц-несмеян, — поправилась она. — Изнежен, избалован, капризен.

— Сказку сочиняете? — услышал последнюю фразу объявившийся неведомо откуда Щедрин. — Ну, если мужской персонаж в истории уже присутствует, то следовало бы добавить и женский. Дурочку Василису, к примеру.

— Так грубо? — Тамара сделала вид, что обиделась. — Инка, давай других принцев поищем: с этими еще до моста не добрались, а они уже обзываются.

— Так в сказках все равно умнее Ивана-дурака или этой… как ее… дурочки Василисы не бывает, — бросив на Пашку недовольный взгляд, попытался спасти ситуацию Артем.

— И вы все себя к этим Иванам относите? — о чем-то подумав, спросила Тамара и, дождавшись кивка, игриво обратилась к подруге: — Ин, нам столько Иванов-дураков нужно?

Забавная игра слов, увенчавшаяся таким неожиданным выводом, заставила на этот раз рассмеяться всех. Алексей же был просто заинтригован: за какие-то десять минут эта робкая и неуверенная в себе девушка трижды в пух и прах разбила тот стереотип, под который он ее подвел! А ведь он считался знатоком по части женского поведения и даже выигрывал у Фили споры, что предпримет та или иная дама в дальнейшем.

Компания пересекла по пешеходному мосту широкую реку и принялась выбирать место для пикника. Прямо за узкой лентой пляжа росли высокие деревья, а дальше тянулись заросли кустарника, скрывавшие от любопытных глаз небольшие лужайки и огромные, покрытые свежим зеленым ковром поляны. Сложив под сенью деревьев пакеты, старшекурсники дружно стянули футболки и стали осматриваться по сторонам: стройные рельефные торсы непроизвольно приковывали внимание окружающих, и, похоже, их обладатели об этом хорошо знали.

— Мы должны своих предупредить, — заставила себя отвести взгляд Тамара и показала рукой в сторону зарослей. — Они где-то там.

— И не вернетесь, — понимающе кивнул головой Филя. — Нет уж, Тамара… Как по батюшке?

— Аркадьевна.

— Нет уж, Тамара Аркадьевна! Для верности мы с Артемом пойдем с вами.

Она лишь пожала плечами. Опустившись на траву, Алексей посмотрел им вслед, затем растянулся на покрывале, закрыл глаза и, подставив лицо лучам давно перевалившего зенит солнца, улыбнулся.

— Ну и чего ты лыбишься? — поинтересовался Щедрин.

— Да интересная эта Тамара, — не открывая глаз, отозвался он. — На самом деле такая или прикидывается? Как ты считаешь?

— Какая — такая?

— Ну как тебе объяснить? Говорит вроде обычные вещи, а получается искренне и забавно. Если это такая разновидность флирта, то я с таким еще не сталкивался. А потому здесь напрашиваются два вывода: или она очень опытна в любовных делах, или совсем ребенок.

— На всякий случай могу узнать, сколько ей полных лет, — хитро заметил Паша. — А насчет любовных дел… Здесь ты ошибаешься. На самом деле она правильная, до мозга костей! Если хочешь знать, она с Ленкой в одной комнате живет, и ни под каким предлогом ее из этой комнаты на ночь не выпрешь!

— А почему ты Ленку с собой не взял? Прячешь от всех.

— Зачет у нее после обеда. А если честно, нечего ей здесь делать. Девушка она скромная, жизнью и компаниями не избалованная.

— И угораздило ее на такого же скромника нарваться! — усмехнулся Леша. — Хотя, с другой стороны, правильно делаешь — так, смотри, и женишься скоро.

— Еще чего! И не собираюсь я жениться! — вскочил Щедрин и словно в отместку сообщил: — О, твоя зазноба идет!

— Кто? — не поднимая головы, лениво поинтересовался Радченко.

— Лидка-проректорша.

— И кто ее сюда принес?! Нигде не скроешься, — набросил он на лицо футболку. — Пойти искупаться, что ли?

— Вода не спасет: следом полезет, тонуть начнет. Придется тебе ее на руках выносить, искусственное дыхание рот в рот делать… А там глядишь — и жениться пора, — щурясь под солнцем, обрисовал события Павел. — Так что еще посмотрим, кто первый.

— Да я к ней ближе чем на метр не подойду!

— Всяко в жизни бывает, не зарекайся, — философски заметил Щедрин. — Чем она хуже других? Тем, что дочь проректора? Так это и хорошо, распределение на носу. Глядишь, при институте оставят…

— Слушай, не каркай! — вдруг разозлился Алексей.

— Да я-то что? — пожал плечами Щедрин, наблюдая за плотной фигурой приближавшейся девушки. — О, в нашу сторону смотрит… А следом знаешь кто? Лялька Фунтик с компанией!

— Вот этих зови к нам! — скомандовал Алексей. — А я за ребятами сбегаю, может, Лидка и не заметит.

— Тебя-то?! Да она тебя по запаху учует!

Не дослушав последних слов, Леша вскочил и быстрым шагом направился в сторону зарослей. По смеху, в котором выделялся уже знакомый звонкий голосок Инночки, он безошибочно нашел место, где вокруг импровизированного стола сидели, лежали, стояли первокурсники и наблюдали за двумя ребятами в плавках с разницей в росте порядка двадцати сантиметров: повязав головы платочками, те увлеченно изображали Авдотью Никитичну и Веронику Маврикиевну. Получалось это так здорово, что даже Артем с Филей посмеивались. Завидев еще одну звезду институтской сборной по волейболу, пара артистов неожиданно умолкла и театрально раскланялась. Остальные первокурсники также уважительно притихли.

— Мячик кто-нибудь догадался прихватить? — неожиданно громко спросила Инночка. — Никогда не играла в волейбол в такой звездной компании!

— Затопчут, — лениво заметил не перестающий жевать, крупный, как медведь, парень.

— Будешь меня прикрывать, Хомяк, тебя затоптать невозможно!

Несколько человек поднялись с земли.

— Ну, кто еще? — призвала Инночка и задержала взгляд на Артеме.

Тот улыбнулся, пожал плечами и кивнул приятелям. Всем своим видом подчеркивая, что делают это только ради друга, парни лениво и расслабленно встали в круг. Желающих поиграть с институтскими знаменитостями оказалось немало, и хрупкая Инночка смотрелась среди всей компании, как тонкая березка среди корабельных сосен.

Тамара, пожалуй, единственная осталась равнодушной к игре: демонстративно расстелив полотенце на пригорке, с которого открывался вид на реку, она сняла сарафан, достала из пакета конспект и принялась перелистывать страницы. Но она только делала вид, что занята серьезным делом, а на самом деле краем глаза следила за игроками, особенно за Радченко. Среди первокурсников также было двое ребят из волейбольной секции, а потому пятерка спортсменов-волейболистов выделилась сразу. И если поначалу они милостиво позволяли прикоснуться к мячу и другим, вскоре им это наскучило, они полностью перевели игру на себя и на глазах многочисленных зевак устроили настоящее шоу. Чего только они не вытворяли! В эффектных падениях и кувырках поднимали мяч прямо у земли, пасовали как стоя спиной, так и с закрытыми глазами и, казалось, улавливали его движение на слух!

Увлеченная непривычным зрелищем Тамара совершенно забыла о конспекте. Но стоило ей на секунду отвлечься от игры и глянуть в сторону проходившего по реке теплохода, как объект ее пристального внимания — Алексей Радченко — будто сквозь землю провалился! Расстроенная, она опустила голову и, наткнувшись взглядом на конспект, вспомнила о зачете. Но едва прочитала пару строк, как услышала за спиной насмешливый голос:

— И кто это учится на природе? — Присев рядом, Алексей перевернул обложку общей тетради. — «Теоретическая механика»… Интересный предмет. Правда, с первого раза я получил по нему двойку.

— Как? — удивилась она. — Ты же почти отличник!

— Стал им к концу второго курса… Назло некоторым. А поначалу… Слушай, а почему ты не играла вместе со всеми?

— Не умею, — призналась Тамара и снова уставилась в испещренные крупным почерком страницы.

— Но мяч-то в руках держала?

— Держала и даже ловила, — снова повернулась она к нему. — В школе на физкультуре в гандбол играли, и я на воротах стояла.

— А почему на воротах? Играть ведь интереснее.

— Бегать не люблю. Так что приходилось вертеться на месте, ловить мяч. Он очень больно бился, а боли я не терплю.

— Интересный подход, — заметил Алексей, добавив в уме еще один балл ее поведению: не врет и не сочиняет небылицы о спортивных заслугах. — А чем ты увлекалась?

— Музыкой, математикой, — не задумываясь ответила Тамара. — Я училась в физико-математическом классе.

— А спорт?

— Как все: зимой лыжи, летом речка.

— А почему сейчас не купаешься?

— Холодно, — зябко повела она плечами. — Середина мая как-никак.

— Да нет, вода нормальная, прогрелась. Летом и то холоднее бывает. Прошлой весной в это время еще половодье не сошло, а теперь вот солнце жарит. Мы уже целую неделю купаемся.

Тамара присела на полотенце, повернулась к реке и неуверенно произнесла:

— Ну не знаю… Разве что окунуться… Переплыть-то все равно не дадут.

— Днем не дадут, — согласился Алексей. — Но ночью — запросто.

— А компанию составишь? — оживилась она. — Поплывем, когда стемнеет?

— Ты серьезно? На моей памяти только ребята по ночам на тот берег плавали.

— Значит, буду первой девушкой.

— А не струсишь?

— Не-а. Мы с одноклассниками по три часа из воды не вылезали, такие заплывы на спор устраивали! Километров по пять вниз по течению! Правда, обратно приходилось пешком топать.

— Ну… В таком случае я хотел бы сейчас посмотреть, как ты плаваешь. Тонуть начнешь — попробуй тебя потом отыскать в темноте! Да и течение здесь сильное, — предостерег он, вспомнив декана.

Если честно, в то, что она решится плыть ночью на другой берег, он не верил. Шутки шутками, а это почти двести метров и столько же обратно — не все ребята решались!

— Поплыли! Вниз по течению! — вскочила она и, тряхнув головой, лукаво улыбнулась: — Если ты, конечно, не устал после игры — вдруг тонуть начнешь?

Алексей хмыкнул: а ей палец в рот не клади!

— Разве это игра? Так, легкая разминка.

Пока Тамара стягивала на макушке длинные волосы, под солнечными лучами на ее шее несколько раз блеснула золотая цепочка с крестиком. Заметив это, Леша удивился: такое украшение комсомолке и отличнице явно не к лицу. Еще раз окинув с ног до головы пропорционально сложенную фигуру девушки, не отличавшуюся ни худобой, ни излишней полнотой, Леша нахмурился: вдруг и вправду решит ночью плыть? По всему видно, что дамочка азартная и отступать не привыкла. Угораздило ж его вспомнить о ночных заплывах! Да еще после того, как декан объявил, что за такую выходку отчислит из института!

— Ну, пошли! — бодро позвала Тамара, не заметив на его лице смены настроения. — В этот солнечный и знаменательный день я удостоена великой чести — сдавать нормы ГТО самому прославленному спортсмену института!

Снова заставив его улыбнуться, она крутанулась на одной ноге и побежала вниз к реке.

Тамара и вправду отлично плавала, но догнать Алексея, конечно же, не могла. Тогда она предложила свои правила игры: дурачась, кого только они ни пытались изобразить в воде! И собаку, и лошадь, и кита, и крокодила. Лишь проплыв мимо опор пешеходного моста, заметили, как далеко их отнесло течением.

Договорившись поберечь силы на вечер, они вышли на берег и отправились обратно по узкой тропинке, повторявшей все изгибы реки. Заметив, что Тамара распустила по спине длинные мокрые волосы, Алексей не удержался от вопроса:

— И стоило их прятать?

— Чтоб не мешали, — махнула она рукой. — Знала, все равно намокнут. Слушай, да тебя же все знают! Может, мне отойти в сторону? — игриво уточнила она после того, как с Алексеем поздоровалась очередная компания.

— Это все наши, институтские, — снова поднял он руку в приветствии.

— В таком случае надо пользоваться моментом — пусть завидуют.

— Кому?

— Мне, конечно! Когда еще представится случай прогуляться с тобой по пляжу?

Усмехнувшись, Леша вдруг отметил, что ему правятся не только ее остроты, но и голос — грудной, мягкий, местами вкрадчивый, но всегда естественный. Даже если она играла, в этом не чувствовалось фальши. Впервые за последнее время ему было интересно общаться с девушкой, и Тамара не уставала его удивлять.

«И при этом ни капли спиртного и никаких желаний форсировать события! Сам себе удивляюсь… Посмотрим, что будет дальше», — добавил он мысленно.

Какое-то время они шли молча.

— А я тебя помню, — неожиданно произнес он. — Тогда, в лифте…

— А я надеялась, что забыл, — разочарованно вздохнула Тамара и покраснела. — Представляю, как смешно все это выглядело со стороны. — Тряхнув головой, она разметала волнистые пряди по плечам и смущенно улыбнулась. — Можешь понять мое состояние? Первый день занятий, такие парни рядом оказались, а я после колхоза, как корова на льду, на этих каблуках… Я в тот день еще дважды чуть не упала. В конце концов разозлилась, сложила туфли в коробку и подарила Ленке. У нас с ней один размер, они ей сразу приглянулись.

— И не жалко было?

— Жалко. Я-то прекрасно понимала, что они не виноваты. Почти новые, к выпускному с мамой покупали. Но знала и то, что больше их не надену. В самый тягостный момент прощания со злополучной парой обуви меня мучил только один вопрос: что скажет мама?

— И что она сказала?

— Так она еще не знает! — неожиданно расхохоталась Тамара. — Зачем ее зря расстраивать!

Чем ближе они подходили к месту, где расположились старшекурсники, тем интереснее получался разговор. И вдруг, издалека заметив рядом с Пашей и Филей трех незнакомых девиц в купальниках, Тамара замолкла.

— Все, пришли, — сменив тон, сухо сказала она. — Сдаю тебя на руки друзьям, а сама — к своим. Ты уж извини.

— Тамара, ты куда? — прокричал ей вслед Филя. — Инночка с Артемом за вами поплыли. Леш, ты почему девушку отпустил?

Посмотрев вслед Тамаре, тот ничего не ответил. Останавливать ее он не собирался — что-то мешало. Возможно, то, что по развязному тону Филевского понял: в компании успели хорошо «принять на грудь».

— Фи, толстушка какая! — проследив за девушкой взглядом, фыркнула Лялька Фунтик.

Три миниатюрно сложенные девушки тут же притянули к себе Алексея, которому ничего не оставалось, как театрально упасть рядом.

Спустя некоторое время на тропинке показались и Артем с Инночкой. По улыбкам и увлеченной жестикуляции было ясно, что общение доставляет им не меньшее удовольствие, чем предыдущей паре.

— А Томка где? — поинтересовалась Инночка.

— Где-то там, — лениво махнул рукой Пашка.

— Тогда и я пойду, — подняла она с травы свое полотенце.

— А вот тебя-то мы и не отпустим!

С этими словами Филевский быстро перегнулся через импровизированный стол и схватил ее за ногу. Испуганно отдернув ногу, Инна поскользнулась на мокрой траве и стала заваливаться назад. В ту же секунду Артем бросился ей на помощь, но также не устоял на ногах. Правда, в падении сумел сгруппироваться и спиной коснулся земли первым.

— Ой! — только и вырвалось у нее.

Оттолкнув сжимавшие ее руки, она вскочила и рванула в сторону зарослей.

— Инна, вернись, я все прощу! — нетрезвым голосом прокричал ей вдогонку Филя.

— Делать тебе больше нечего? — потирая ушибленную спину, выразил недовольство Артем.

— Всю малину человеку испортил, — продолжил за него Щедрин, запихивая в рот зеленый лук с хлебом.

— Паша! Да кто же ест на ночь лук в таких количествах?

Лялька попыталась выдернуть у него изо рта зеленую стрелку, но тот щелкнул зубами прямо перед ее пальцами.

— Дурак! — испуганно отдернула она руку. — Леша, можно я к тебе пересяду? Среди этих балбесов ты — самый умный, самый рассудительный, ты как…

— Как безопасная бритва! — нашелся Пашка, и все дружно рассмеялись.

Не дожидаясь согласия, Лялька передвинулась к Алексею, крепко прижалась к нему, и тот обнял ее рукой за плечи.

— Во-во. Пусть лучше Лялька, чем Лидка, — пробормотал Щедрин.

— Как? И эта нахалка здесь?! — возмутилась девушка. — Чувствует моя душа, когда-нибудь я выскажу ей все, что думаю!

— Зачем? — не оценил ее порыв Филя. — Она ж не к тебе пристает.

— Не важно, к кому она пристает. За то, что профессорская дочка!

— А Инка знаешь чья дочка? — ухмыльнулся Пашка. — Рождественских!

— Правда? — округлила глаза Лялька. — Что ж вы мне раньше не сказали? Нам же ее папане через неделю экзамен сдавать!

— А ты спрашивала? Да и вряд ли это поможет: Иван Петрович отличается редкой принципиальностью. Можешь у Артема спросить — дважды на пересдачу ходил, пока четверку выбил. Разве что свидание тебе с ним организовать? Тет-а-тет.

— Не пойдет, — ухмыльнулся Филя. — О влюбленной паре Рождественских по институту легенды ходят. К тому же на четвертом курсе и жене экзамен сдавать придется, отыграется!

Через пару часов стало темнеть, и надо было собираться в общежитие. Все это время Инна с Тамарой искоса наблюдали за компанией старшекурсников и настроения им это, увы, не прибавляло. Ребята вовсю обнимались с тремя девицами, а следовавшие один за другим залпы смеха когтями скребли по девичьим сердцам. Но так или иначе, покидая поляну, нужно было пройти мимо них.

— Если мне не изменяет память, кто-то горел желанием сплавать ночью на другой берег, — услышали первокурсники, едва поравнялись с компанией под деревом.

— Слабо, видать.

— Эти недотроги, что ли? — раздался в темноте насмешливый девичий голос. — Да они ночью к воде не подойдут!

— А вдруг оттуда вынырнет страшный-страшный крокодил? — узнала Тамара нетрезвый голос Щедрина.

Спрятанная внутри ее упрямая пружина неожиданно соскочила с крепежей и стала лихорадочно раскручиваться. Первокурсники уже почти миновали продолжавшую гудеть компанию, как вдруг Крапивина остановилась:

— А я со всякой пьянью плавать не собираюсь!

— Если это ко мне, то не по адресу, — ответили из темноты резко, но достаточно трезво. — Я, между прочим, почти не пил.

— Если стало страшно, лучше признаться сразу! — это уже был заплетающийся голос Филевского. — Слабому полу мы прощаем почти все!

— Это мне-то страшно? — среагировав главным образом на «слабый пол», возмутилась Тамара и принялась стягивать с плеч бретельки сарафана.

— Томка, ты с ума сошла! — попыталась остановить ее Инночка.

— Тамара, брось! — схватил за руку кто-то из ребят.

— Ну уж нет! — вырвала она руку. — Это еще проверить надо, кому страшно! — Тамара смело направилась к реке и бросила в темноту: — Встретимся на том берету!

В лунном свете мелькнула спускавшаяся к реке девичья фигура, затем послышался всплеск воды. Оставшиеся в изумлении замерли.

— И где вы эту ненормальную нашли? — моментально посерьезнела Лялька. — Еще утонет в темноте!

— Леха, я бы на твоем месте трижды подумал, — мигом протрезвел Щедрин. — Вдруг Кравцов узнает?

Тяжело вздохнув, Алексей поднялся с земли, и спустя минуту вслед за первой фигурой вторая, помощнее, растворилась в темноте реки. Какое-то время до слуха доносились слабые всплески, затем все стихло.

— Сумасшедшие-е-е! — разнесся по округе нервный крик Инночки.

Сознавая моральную ответственность за происходящее, Алексей быстро догнал Тамару. Им обуревали противоречивые чувства — от злости и раздражения за то, что пришлось лезть ночью в воду, до недоумения и уважения к этой волевой девушке. Стараясь не упускать ее из виду и ожидая услышать все, что угодно, крик о помощи, жалобы на усталость, он плыл чуть позади гораздо медленнее своих возможностей. Но Тамара молчала и продолжала грести размеренными неторопливыми «саженками». Так и не проронив ни слова, они добрались до противоположного берега.

Выбравшись из воды, она отжала рукой волосы, опустилась на колени и растянулась на влажном песке. Алексей последовал ее примеру.

— Откуда в тебе столько упрямства? — разглядывая звездное небо, нарушил он молчание.

— А откуда в тебе столько разной гадости?

— Разве? Не замечал.

— А ты посмотри со стороны.

— Со стороны — не умею. Расскажи, может, приму к сведению.

— В полной форме мне не позволяют это сделать издержки воспитания: не научили грубо разговаривать с людьми. А в мягкой с тобой не получится.

— Тоже мне, праведница выискалась! — припомнив дневной разговор с Пашкой, хмыкнул Алексей. — Тебя еще никто на место не ставил?

Тон, которым она его поучала, начинал раздражать.

— Уж не ты ли собираешься? — снова поддела она его. — Не советую.

— Да больно надо!

Он бы с удовольствием плюнул и с легким сердцем оставил ее здесь. Но ничего не поделаешь, предстояло плыть назад, и как бы то ни было, именно он спровоцировал опасный заплыв. А может, удастся уговорить ее остаться на этом берегу?

— Ладно, я поплыл обратно. Все, что хотела, ты уже доказала. Отсюда до моста — метров двести. Я твоим передам, где тебя искать.

Дослушав его, Тамара молча поднялась и решительно шагнула к воде.

— Здесь, между прочим, корабли по ночам ходят, — предостерегающе произнес Алексей. — Вот там слева идет.

Повернув голову, она посмотрела налево и, оценив расстояние до освещенного огнями теплохода, буркнула:

— Успею.

— Как знаешь…

Один он точно успел бы.

Следом за Тамарой Алексей поплыл наперерез теплоходу, с которого доносилась громкая музыка, и вдруг краем глаза заметил, что из-за поворота реки появился второй корабль, двигавшийся гораздо быстрее.

— Добавь скорости, сейчас двойной волной накроет, — посоветовал он, догнав Тамару.

Девушка стала грести быстрее.

Внезапно они почти одновременно услышали приближающийся шум, как по команде повернули головы направо и замерли: против течения, заслоняя залитый холодным лунным светом еще далекий противоположный берег, прямо на них надвигалась черная тень. Лишь в конце этой темной махины светилась рубка.

«Баржа!» — сообразил Алексей.

— Назад!!! — едва успел прокричать он, как их накрыло волной от первого теплохода.

Постаравшись вынырнуть как можно дальше, он тут же отыскал взглядом Тамару: она изо всех сил отгребала в сторону от баржи. «Медленно!» — мелькнуло в голове. Не раздумывая он ринулся навстречу, поймал ее руку, сильным рывком дернул на себя и, придав ускорение, толкнул в надвигавшуюся волну от второго теплохода. Почувствовав, как его самого стало сносить в сторону баржи, Алексей набрал полные легкие воздуха, нырнул поглубже и что было мочи заработал ногами и руками. Вынырнув среди бурлящих волн, буквально в паре метров от себя он заметил толстые опоры пешеходного моста, и его снова накрыло с головой. Затем так же неожиданно, как и началось, все прекратилось. Лишь легкие волны едва заметно покачивали уставшее тело.

Выровняв дыхание, Алексей тревожно осмотрелся: на блестящей под лунным светом водной глади никого не было видно.

— Тамара, — попробовал позвать он, но из горла вырвался лишь негромкий хрип. — Тамара!!!

Во второй раз получилось громче, но ему снова никто не ответил. И тут обостренным слухом он уловил раздавшийся в стороне кашель.

«Жива!» — обрадовался он и, собрав все силы, поплыл на звук.

Тамара так и не сообразила, какая сила вытолкнула ее на поверхность в тот момент, когда в легких совсем не осталось воздуха. Широко раскрыв рот, она интуитивно сделала глубокий вдох, но тут ее снова накрыло волной. Нахлебавшись воды, она стала надрывно кашлять: ни вдохнуть, ни выдохнуть нормально не удавалось. Страх моментально парализовал все тело: руки и ноги по инерции еще месили воду, но держаться на поверхности становилось все труднее.

Неожиданно она почувствовала, как пальцы коснулись чего-то мягкого, и попыталась за это ухватиться…

«Утонем оба!» — подумал Алексей, ощутив, как мертвой хваткой девушка уцепилась за его руку.

Резко дернув плечом, он сделал рывок в сторону и громко прокричал:

— Тамара! Не бойся и не паникуй, я — рядом! Постарайся без лишних движений восстановить дыхание! Я тебя поддержу, только не хватай меня за руки!

Готовый в любой момент снова рвануть прочь, он приблизился к ней, перевернулся на спину и, продолжая грести одной рукой, другую просунул ей под грудь. Собрав всю волю в кулак, девушка четко выполняла его указания до тех пор, пока сама не смогла дышать спокойно.

— Спасибо, — чуть слышно выдавила она, оттолкнувшись от Алексея.

Доплыв до бакена, отделявшего разрешенную для купания зону от судоходной части реки, они крепко вцепились в него руками. Пытаясь определить, насколько далеко их снесло течением, Алексей осмотрелся по сторонам и едва не присвистнул: бакен был последний, и пляжная зона за ним заканчивалась. Неожиданно с пешеходного моста послышались приглушенные крики.

— Ты как? — словно забыв недавний разговор на повышенных тонах, участливо спросил он.

— Нормально.

Леша усмехнулся. Ее выдержке и самообладанию, как и упрямству, следовало отдать должное.

— Поплыли, берег рядом, — предложил он.

Тамара кивнула и послушно отпустила покрытый легкой ржавчиной конусообразный металлический корпус. Течением их отнесло еще дальше, и на берег пришлось выбираться по вязкому илистому дну. Почувствовав наконец под ногами твердую почву, девушка буквально рухнула на землю. Леша устало опустился рядом.

Пролежав так неизвестно сколько времени, они снова услышали крики.

— Том-ка-а-а! — перебивал всех пронзительный голосок Инночки.

Тяжело вздохнув, Тамара оторвала голову от земли и, повернув ее набок, встретилась взглядом с Алексеем.

— Ну, привет, — насмешливо произнес он и заметил, как, подтянув под себя ноги, она переместилась корпусом на колени.

Наблюдая за ее попыткой подняться, он встал и молча протянул руку.

— Спасибо, — скользнула взглядом по его ладони Тамара. — Никогда не забуду твою заботливую руку, — попробовала она пошутить. — Но как-нибудь сама.

— Утомила ты меня своей самостоятельностью!

Словно прислушавшись к себе, девушка опустила голову, затем снова взглянула на Алексея.

— Наверное, ты прав. Без тебя мне не справиться, — протянула она ладошку.

Несильным рывком Алексей помог ей подняться, и, если бы тут же не подхватил, она снова оказалась бы на земле.

— Теперь тебе придется запомнить обе мои руки, — усмехнулся он в темноте. — Голова кружится?

— Немного… Но уже лучше.

— Тогда пошли.

Не отпуская ее ладони и чувствуя, как Тамару начинает бить мелкая дрожь, он стал медленно пробираться среди зарослей. Ему и самому было нежарко: ночь, долгое нахождение в воде, потраченные силы…

Истеричные крики раздавались все ближе. Услышав треск сучьев и нервный Пашкин вопль «Леха!», Алексей негромко ответил:

— Ну чего орешь? Здесь мы.

Через секунду Щедрин выскочил прямо на них и что было мочи завопил:

— Сюда! Нашлись!

Тут же рядом с ним оказалось еще несколько фигур.

— Ну, вы даете! Как вас сюда занесло? — сыпал скороговоркой Пашка. — Мы уже два раза берег прочесали, хорошо, что я решил сюда заглянуть! Вы по времени давно возвратиться должны, а корабли, как специально, один за другим!

— Что случилось? — вынырнул из темноты абсолютно трезвый Филя. — Вы где были?

— Да трахались небось! — внезапно осенило Щедрина. — Отплыли по течению — и трахались? Угадал?

— Дурак, — устало ответил Алексей.

Не спрашивая разрешения, он снял с приятеля мастерку, набросил ее на трясущиеся Тамарины плечи, застегнул до самого подбородка молнию и снова крепко сжал ее ладошку.

— Водка осталась?

— Осталась, — недоуменно свел брови Пашка. — Мы все вещи к мосту снесли! — И, тут же все сообразив, пулей бросился в темноту. — Я мигом!

— Вы куда пропали? — перевел дыхание выросший за спиной у Алексея Артем. — До смерти всех перепугали! Инка рыдает у моста и не хочет никуда уходить, Лялька с девчонками ее успокаивают. Побегу обрадую.

Вернувшись с початой бутылкой водки и с пустым стаканом, Павел протянул их Алексею. Тот, оценив на глаз количество жидкости, плеснул в стакан и протянул его Тамаре.

— Пей.

— Я?! — испугалась она. — Я водку не пью.

— Ты что, забыла, у тебя сессия на носу! Пей или заболеешь. Пей! — снова, как на реке, скомандовал он. — Проследи, — бросил он Щедрину и запрокинул бутылку над головой.

Девушка двумя руками поднесла стакан к трясущимся губам, закрыла глаза и, скривившись, сделала несколько маленьких глотков. Но едва жидкость достигла раздраженного горла, из глаз брызнули слезы, и, так и не допив до конца, она хрипло закашлялась.

Раздавшиеся громкие всхлипывания заставили всех оглянуться: рыдающая Инночка с ходу бросилась на шею подруге.

— Я тебя больше никуда не пущу-у-у! — выла она. — Сумасшедша-а-а-я, ненормальна-а-а-я, у меня же кроме тебя никого не-е-е-т! — не обращая ни на кого внимания, продолжала она причитать. — Ну где тебя носило-о-о! Я уже все ноги сбила на этом берегу-у-у!

Вслед за ней, не стесняясь, внезапно расплакалась и Тамара. И не было им обеим никакого дела до притихших ребят, впервые наблюдавших картину такой непонятной для них женской дружбы…

— …Ну где тебя носило! — донеслось до Тамары. Оглянувшись, она заметила, как, отчаянно останавливая ладонью машины, с противоположной стороны улицы к ней навстречу торопится Инночка. — Я уже все ноги сбила на этой площади!

«Боже мой! — в ту же секунду увлажнились Тамарины глаза. — Ничего не изменилось! Ведь все это уже было с нами, только в другой жизни», — и, раскрыв объятия, бросилась навстречу подруге.

4

— …Неужели ты никогда не пробовала сырых устриц? — разочарованно уточнила Инночка. — Но как же так? Ведь ты была во Франции?

— И не раз, — пожала плечами Тамара и по примеру подруги взяла в руки продолговатую ракушку.

— Неужели не предлагали?

— Может, и предлагали, не помню. Я ведь все больше по делам: решила основные вопросы — и обратно. Форумы, выставки, промышленные предприятия… Приемы и званые ужины отнимают кучу сил и времени, но так похожи друг на друга! Умом я, конечно, понимаю их пользу: где, как не на таких мероприятиях, завязывать знакомства? Но остаюсь крайне редко — времени жалко. Из поездок во Францию запомнила вино. Что еще?.. Да, фабрика духов была, когда мы с Сережкой два года назад в Ницце отдыхали!

— И ты не сообщила мне, что вы были в Ницце?! Бессовестная! — до глубины души возмутилась Инночка. — Дени родом из-под Марселя, и мы запросто могли гостить у его родителей! Села бы в машину или поезд и тут же к вам примчалась! От Парижа до Ниццы всего пять с половиной часов на JVC!

— Правда? — удивилась Тамара. — Я не подумала… Если честно, глянула на карту, поняла, что Париж далеко, и решила тебя не беспокоить.

— Ты всегда старалась никого не беспокоить, — обиделась подруга, — И что, тебе от этого легче было?

— Не знаю, — не сразу ответила та. — Когда надеешься только на себя, вроде как легче, но подчас волком выть хочется… Ну да ладно… Придется наверстывать упущенное: давай рассказывай про это диковинное морское великолепие. Заодно покажешь, как со всем этим управиться: столько вилочек, попробуй сразу догадайся, какая нужна!

— Значит, так, — воодушевилась Инна, не разучившаяся за долгие годы разлуки быстро прощать подругу. — Устрицы добывают главным образом в проливе Ла-Манш и на атлантическом побережье. Но есть места и на Средиземном море. Кстати, родители Дени несколько лет назад продали бизнес по разведению пресноводных устриц в озере То. Добывают их так: совсем крошечные, они попадают в специальные сети, через восемь месяцев их удаляют из садков и переселяют на устричные фермы. Еще два-три года требуется, чтобы устрицы подросли, затем их помещают в специальные плантации, и только через год они попадают в ресторан.

— Ничего себе! Я думала, все куда проще: поймали — и на стол.

— Так многие думают, — кивнула головой Инна и перевела взгляд на огромное трехъярусное блюдо со льдом, сплошь покрытое разнообразными ракушками. — Вот это — устрица, и называется она…

— …И правда, вкусно, — отложив в сторону специальные вилочки, согласилась Тамара. — И вино чудесное, надо запомнить название.

— Я была уверена: тебе понравится! — обрадовалась Инна. — Устрицы с атлантического побережья пользуются самым большим спросом и особенно ценятся гурманами. А вот от шампанского ты напрасно отказалась: здесь подают не только лучшие классические сорта, но и новые, никому не известные. Даже странно: прежде ты слыла авантюристкой.

— Разве? — округлила глаза Тамара. — Впервые слышу.

— Ну конечно! Одна история с заплывом чего стоит! Знаешь, как в тот вечер тебя все зауважали? Ого-го! Мне потом Артем рассказывал.

— Надо же, а мне казалось, что все постарались об этом побыстрее забыть, — недоверчиво покачала она головой и достала сигарету.

Услужливый официант с зажигалкой тут же оказался рядом.

— Как мы все тогда за вас перенервничали! — вздохнула Инна.

— Несколько лет назад судьба снова забросила меня в тот город, — выпустив дым, задумчиво произнесла Тамара. — Выкроила время и решила прогуляться, вспомнить молодость. Знаешь, куда сразу после общежития меня ноги понесли? К реке! Кстати, парк и набережную не узнать: все перестроили, вычистили, замостили… Впрочем, зачем я тебе рассказываю? Сама небось видела — ведь это твой родной город. Так вот, дошла я до середины моста, глянула вниз — и дурно стало! Это я к тому, что если и была авантюристкой, то давно перестала ею быть. Не просчитав всех последствий, и шага вперед не сделаю. Осторожность и страх свойственны мне с рождения, как любому нормальному человеку. Ну а после того, как сын родился, еще и ответственность прибавилась!

— Ну, Сережка-то вырос почти. Сколько ему?

— В декабре родился, — сделав достаточно долгую паузу, ответила Тамара.

— Значит, семнадцать исполнится?

Опустив глаза, она кивнула и продолжила:

— С каждым прожитым годом ответственность растет как снежный ком. Порой она меня так угнетает, что цепенею, не могу с места сдвинуться, а иногда, наоборот, именно под гнетом ответственности и приходят в голову единственно верные решения. Я не только о сыне: договоры, партнеры, обязательства… Иногда, не поверишь, хочется захлопнуть дверь, послать все к чертовой матери и съехать за тридевять земель! Не на пару дней, как сейчас, а хотя бы на пару месяцев!

— Так съедь! Ты себе это можешь позволить.

— Не могу: договоры, клиенты, партнеры… Сын. Замкнутый круг получается.

— А у тебя есть кто-нибудь? — оживилась Инна. — Ну, мужчина.

Тамара хмыкнула: как и прежде, подруга могла быть как наивной, так и прямолинейной.

— Видишь ли, «кто-нибудь» меня по-прежнему не устраивает, — ответила она. — Речь идет даже не о пресловутом коэффициенте IQ, хотя и он немаловажен. Если в мужчине нет инициативы, нет завораживающей мощной энергетики — мне такой не нужен, мне с ним неинтересно! К тому же я сама так и не научилась подчиняться чьим-то приказам. Рассмотреть и принять чью-то точку зрения я, конечно, могу, но это не значит, что готова тут же сорваться с места и выполнять указание.

— Ты из-за этого с мужем развелась?

— С каким мужем?

— Когда мы виделись в Питере, я поняла, что Юра — твой муж.

— Ну что ты! Мы не были расписаны и, как принято сейчас говорить, жили гражданским браком.

— Он что, замуж тебе не предлагал?

— Ну почему же, предлагал. И не раз.

— И что?

— И ничего, — усмехнулась Тамара. — Попросила уйти.

— Почему? А ребенок? Рассказывай, я же ничего о тебе не знаю!

— Ну хорошо… Рядом с Юрой меня не покидало чувство, что мы с ним поменялись ролями: я — хозяин, а он — терпеливая, заботливая хозяйка. Его обязанности — зарабатывать деньги, содержать семью и т. д. — перешли ко мне, а мои соответственно к нему. Между прочим, кофе по утрам в постель приносил…

…С Юрой она познакомилась в отделе снабжения огромного завода, на который ее устроила тетя Аня. Достигнув должности начальника отдела труда и заработной платы, Анна Степановна без особых проблем определила племянницу в отдел материально-технического обеспечения, куда хотели попасть многие.

Одновременно с этим тетя Аня развила бурную деятельность по поиску жениха для любимой племянницы: казалось, она лучше Тамары понимала, что той пора устраивать личную жизнь. Перебрав всех холостяков, Анна Степановна наконец определилась: Юра Мотылев — спокойный, интеллигентный, без вредных привычек, да и работают они с Томочкой в одном отделе. Отправляя их в совместную командировку, а иногда даже прилагая усилия, чтобы ее устроить, она искренне надеялась, что те попривыкнут друг к другу и в результате поженятся.

В том, что тетя Аня желает ей добра, Тамара нисколько не сомневалась, но всякий раз, слушая ее наставления перед дорогой, лишь печально улыбалась. Тетушка даже не догадывалась, что Юра уже давно сделал ей предложение, вот только полюбить его и ответить «да» она не могла. Иногда казалось, что она вообще не способна на высокие чувства, и тогда Тамара с горечью понимала, что единственный мужчина, который мог ее волновать, остался там, в прошлой жизни. Возможно, в будущем что-то изменится, но пока… Слишком свежая рана в душе.

А Юра все чаще заглядывал в гости, и неизвестно, как долго тянулась бы предыстория их дальнейших отношений, если бы тетя Аня не слегла с малообнадеживающим онкологическим диагнозом. «Сгорела» она быстро, всего за три месяца, и все то время, что Тамара проводила в больнице у ее постели, Мотылев готовил ужин, забирал из садика Сережку и в конце концов переселился в их квартиру. Похоронами тети Ани тоже в основном занимался он, так как Тамара на долгое время впала в прострацию. Но, кроме огромной благодарности, никаких чувств к нему она по-прежнему не испытывала. Да и какие могли быть чувства, когда ушел из жизни дорогой человек, в самый трудный момент заменивший здравствующую мать?

Шли годы. Тамара уволилась с работы, занялась своим бизнесом, а вот Юрий ничего не хотел менять. Десять раз на дню он звонил ей в офис, отчитывался о покупках, спрашивал, как она себя чувствует, когда вернется домой, не пора ли ей отдохнуть. Пожурит вечером, мол, всех денег не заработаешь, машину на стоянку отгонит, ужин приготовит, квартиру уберет, белье погладит, каждый краник, каждый выключатель своими руками отремонтирует. Как любила говорить Тамара, в советские времена цены бы ему не было в базарный день! Да вот только времена изменились, и рядом хотелось видеть другого мужчину — сильного, деятельного, уверенного в себе, умеющего принимать решения. В конце концов Юрино нежелание что-то менять в своей жизни стало ее раздражать.

На сегодняшний день, устав от бешеного рабочего ритма, она, возможно, и ужилась бы с Мотылевым, но тогда это было немыслимо. Ей еще не дано было понять, что сама она родилась на свет лидером, за которым невозможно угнаться, и интуитивно искала мужчину, который был бы сильнее ее и которому захотелось бы подчиниться. Если однажды ей в жизни встретился такой, почему не может найтись второй, ему подобный?..

— …И мне Дени кофе в постель приносит, — спокойно заметила Инна. — И это абсолютно нормально.

— Так это здесь! — рассмеялась Тамара. — Ты забыла, где жила раньше? У французов галантные манеры на генном уровне заложены, а мы о них только в книжках читали! Я ведь кто была? Обыкновенная советская женщина, труженица, у которой жизнь напрочь отбила охоту к романтическим отношениям! Я даже дар речи потеряла, когда первый раз увидела чашку с кофе на прикроватной тумбочке! До этого в моей жизни романтики было совсем не много, и я как могла старалась ее избежать.

— Зачем?

— А затем, что боялась попасть в ту же ловушку! — залпом выдала Тамара и вдруг замолчала… — В общем, в один прекрасный день я поняла, что если Юра не съедет с квартиры, которая после смерти тети осталась за мной, то я возьму сына и съеду сама.

— Но почему?! — не удержалась Инночка. — Все равно не понимаю! Ведь он тебя не предавал, не изменял…

— Неужели для того, чтобы расстаться с человеком, обязательно нужно, чтобы он тебя предал? Не любила я его, Инна, вот и все дела. И он знал об этом с первого дня.

— Странно: во время встречи в Питере ты не раз повторила, что у вас все в порядке…

— Не хотела тебя расстраивать. Когда люди твердят «все в порядке», часто это всего лишь отговорка. Как раз к тому времени, когда мы с тобой провожались в аэропорту, я приняла решение с ним расстаться. Так что даже рассказывать не о чем. Неинтересно. Или Юра был слишком хорош для меня, или ему нужна была совсем другая женщина… Тихо, спокойно, сонно жили — так же разошлись. А в итоге правильно сделали: теперь у него нормальная семья, дочке три года. Я даже рада, что рядом с ним нормальная женщина, а не мужик в юбке. Надеюсь, он счастлив.

— А сын?

— А что — сын?

— Ну, он общается с отцом?

Тамара склонила голову набок, непонимающе посмотрела на подругу, затем словно очнулась:

— Извини. Устала от перелетов, — пояснила она. — Даже не могу сообразить, о чем ты… Они продолжают общаться, перезваниваются. Летом Сережка подолгу живет у Юры на даче.

— А ты?

— Я… Давай лучше я расскажу тебе, как заработала первые деньги! — Тамара затянулась сигаретой и хитро прищурилась.

Уловка удалась. Инночка воодушевленно кивнула головой и легко позволила сменить тему.

— Я ведь долго в отделе снабжения проработала. Когда в начале девяностых Союз рухнул, все вокруг зашевелились — что-то продавали, что-то покупали. Все хотели стать брокерами. А у меня на руках к тому времени вся информация: завод-то крупный, поставщики со всего бывшего Союза с предложениями в очереди стоят. Что, почем, сколько — все знала! Со многими людьми была лично знакома, не зря по командировкам моталась. В общем, возвращались мы однажды с Сережкой из школы, а он у нас в лучшую, с английским уклоном ходил, и папа его одноклассницы предложил подвезти нас до дому. Моя-то «копейка», что от тети осталась, как раз на капремонте стояла. Разговорились по дороге… Это он мне после признался, что, когда узнал, где я работаю, все искал повод познакомиться. Ну а тогда просто попросил поделиться кое-какой информацией. Пожалуйста, не жалко. Затем, не в службу, а в дружбу, попросил найти подешевле кран на колесной тяге. Нашла. Он его дальше толкнул и принес ровно половину прибыли. Как сейчас помню: едва не оскорбилась, брать отказывалась, руки тряслись… Я ведь от чистого сердца, из лучших побуждений, а за это, оказывается, деньги платят! И какие деньги, заметь: мне на заводе за них в то время несколько месяцев надо было вкалывать!

Тамара достала из пачки очередную сигарету и, не дожидаясь спешащего к ней официанта, прикурила от собственной зажигалки.

— Дальше — больше, — продолжила она. — Этот человек привел ко мне других людей, образовалась цепочка, а затем и целая сеть. Через год, когда на меня в отделе коситься начали, написала заявление об уходе. Создала малое предприятие, основным видом деятельности которого были информационные услуги, а потом и сама стала сделки прокручивать. Иногда неделями дома не появлялась, бралась за все, что сулило прибыль. Такой азарт был! Когда потребовались связи в России, разыскала бывших однокурсников с заочного — кое-кто уже солидный пост занимал — и мое дело совершило качественный скачок: это уже не кран на колесной тяге, а комплектация целых промышленных объектов! И понеслось! Случалось — прогорала, но Бог миловал, на крупное «кидалово» не нарвалась. Хотя… Бывали ситуации, когда можно было и с жизнью расстаться… А в общем, замечательное было время — деньги, казалось, прямо под ногами валялись, только не ленись, подбирай. И схемы финансовые были самые простейшие. Это сейчас целый бизнес-план по их возврату разрабатываешь, такие цепочки строишь, столько фирм вовлекаешь! А тогда… Круговорот дел и идей затягивал так, что даже дома не могла отключиться!

Наделенная от природы богатым воображением, Инна восхищенно смотрела на подругу.

— А Сережка как? — вдруг спросила она.

— Сыну пришлось рано повзрослеть. На каникулы к бабушке ездил, подружки помогали, Юра навещал.

— Ну а мужчины? — не унималась Инночка.

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, но я их почти не замечала: вся энергия на работе сгорала. Лишь бы кому отдаться воспитание не позволяло, а по любви… Некогда было любить… Иногда я просто забывала, что такое секс.

— Неужели никто не нравился?

Тамара опустила глаза и лишь тогда заметила, что проворный официант успел убрать использованную посуду и тут же, словно в цирке, перед ней задымился заказанный пару минут назад кофе эспрессо. Принюхавшись к его аромату, она улыбнулась, откинулась на спинку стула и, наконец, ответила на вопрос:

— Понравился, но гораздо позже. А до этого, если что и проскальзывало, всегда вспоминала мамины слова: «Игру в любовь придумали мужчины, чтобы им сподручней было управлять нами, женщинами… Любви на свете нет, есть сладкая иллюзия». Как видишь, в чем-чем, а в этом моя мать оказалась права.

— Бедная твоя мамочка, — потрясенно прошептала Инна. — Что же такое случилось в ее жизни, если этому она вынуждена была учить свою дочь? Она тебе рассказывала?

— Она — нет. Но тетя Аня незадолго до смерти поделилась одной тайной… К сожалению, мы с мамой никогда не были духовно близки. Да что там духовно, я даже не помню, чтобы в детстве она подошла, погладила меня по голове и сказала: я тебя люблю. «Горжусь» — да, говорила, а вот «люблю» — нет, никогда. А для меня это было так важно.

— Я помню, у вас всегда были непростые отношения, — кивнула Инна. — Одни твои звонки домой чего стоили… Так как мужчины-то?

— Однажды в мою жизнь вторгся мужчина по фамилии Ляхов, — задумчиво ответила Тамара. — Но о нем после… А остальные… Мужчины меня не волновали, а от слишком назойливых я научилась отбиваться парой-тройкой проверенных фраз. Даже несмотря на то, что из-за курса гормонов после родов я прилично поправилась, выглядеть старалась на все сто процентов! Меня к этому тетя Аня приучила, царство ей небесное, пока мечтала удачно замуж выдать…

— Неправда! Ты и в институте всегда за собой следила. Помнишь, как мы с тобой стояли в очереди за ланкомовской тушью? Целых три часа!

— И я потратила на нее последние шесть рублей? — улыбнулась Тамара. — И до стипендии оставалось ровно шесть дней. Помню, конечно… Только воспоминания черно-белые, как в старом кино… Так вот, я снова отвлеклась. Мужчины, конечно же, обращали и обращают на меня внимание, но знаешь, сейчас я уже точно могу сказать: они для меня лишь часть рабочей схемы, этакое необходимое условие для бизнеса — без них просто не обойтись!

— А в жизни? — Инна снова попыталась вернуть разговор в нужное русло.

— В жизни — печальная констатация факта, что того, кто мне нужен, — просто нет в природе. Сплошные проблемы от них… Мы ведь с ними как инопланетяне: говорим одно, а они понимают другое. Как говорит моя минская подружка Ирка Полуцкая, чего от них ждать, когда они даже… писают стоя!

Инночка сначала прыснула, а затем звонко расхохоталась. Посетители ресторана стали поглядывать на них с любопытством.

— А что говорит твоя Полуцкая по поводу того, что нас к ним все равно тянет? — спросила она сквозь выступившие от смеха слезы.

— Ничего не говорит. Сожалеет, что ее угораздило родиться с правильной ориентацией, — ответила Тамара, припомнив неустроенную личную жизнь подруги. — Раньше-то мы и слова такого не знали — «ориентация». Верили в Большую Любовь, желали ее и боялись. Короче, дети. С огромными розовыми очками на глазах…

…Крепко вцепившись в Тамарину руку, всю дорогу до троллейбусной остановки Инночка продолжала всхлипывать. Заметив издалека приближающийся троллейбус, Артем подхватил ее под локоть, не без труда оторвал от Тамары и впихнул в закрывающиеся двери. Со слезами она продолжала смотреть сквозь мутное стекло на подругу до тех пор, пока троллейбус не свернул на соседнюю улицу. Махнув ей на прощание рукой, Тамара повернулась в сторону общежития и вдруг почувствовала, как кто-то сзади потянул пакет с конспектом и сырым полотенцем.

— Давай помогу, — услышала она голос Алексея.

Подхватив отпущенный пакет, он сделал несколько шагов, коснулся ее ладошки и, поняв, что возражения не последует, крепко сжал холодные пальцы.

— Я ничего подобного в жизни не испытывал. Когда выплыл и нигде тебя не обнаружил, испугался. Признайся: пожалела, что поплыла?

— Пожалела, — вздохнула Тамара, — когда Инку увидела. Не думала, что из-за меня она будет так переживать.

Леша удивленно свел брови:

— А сама? Неужели не испугалась?

— Испугалась, конечно, но на первое место сразу вышел звериный инстинкт самосохранения. Я даже не представляла, насколько он силен.

— Шапку долой! Свой звериный инстинкт тебе удалось победить с первой попытки. Когда ты в меня вцепилась мертвой хваткой, я во второй раз испугался. Даже не знал, как поступить. Ждать, пока захлебнешься? Попробуй потом отыщи тебя в темноте, да и до берега плыть да плыть. Если бы ты продолжала паниковать, не знаю, чем бы все закончилось.

— Когда в безвыходной ситуации кто-то берет инициативу на себя, ему надо довериться и подчиниться… Ты один мог мне помочь в те минуты, вот я тебе и подчинилась. Ты был сильнее.

Такой анализ ситуации окончательно сбил Алексея с толку. Признавая его силу, она, сама того не осознавая, давала ему понять, насколько сильна сама: девушка, почти ребенок, у которой-то и опыта житейского за плечами нет!

— Можно еще один вопрос? Сколько тебе лет?

— Первого июня исполнится восемнадцать, — спокойно ответила она и, словно прочитав его мысли, добавила: — Только не говори, что я еще ребенок.

«После сегодняшней истории ни я, ни кто другой этого не скажет, — подумал он. — Судя по рассуждениям, я дал бы ей намного больше».

— Мы с тобой сегодня столько шума наделали, — неожиданно сменил он тему. — Если кто-то настучит декану, меня точно из института попрут.

— За что? Ты же хорошо учишься, к тому же спортсмен.

— Слово «спортсмен» для Кравцова имеет, скорее, негативный смысл. Если спортсмен — значит, в голове одна накачанная извилина…

— Обидно, да? — неожиданно посочувствовала Тамара.

— Да нет… В чем-то он, конечно, прав — первые две сессии не обошлись без двоек. А потом зло взяло, можно сказать, из спортивного интереса стал учиться… Только учеба учебой, а у нашего декана на первом месте моральный облик, которому я не соответствую. Ты ведь почти ничего обо мне не знаешь? Правда? — осторожно уточнил он.

— Ну почему, кое-что слышала, — уклончиво ответила она.

— Понятно… А впрочем, какая разница, — остановившись, Алексей закурил. — Дело в том, что наш курс последний, кто знал прежнего декана: он умер прямо в кабинете. И мы помним совсем другое отношение к студентам. Мы так и не приняли Кравцова.

— Ты считаешь, он вам мстит?

— Нет, — усмехнулся он. — Это сильно сказано! Но вот с мыслью нас перевоспитать никак не может расстаться. Только ничего не получится — слишком разное представление у нас о многих вещах. О дисциплине, например. Ее он понимает как слово «должны», без отступлений, как солдат на плацу.

— А как было раньше?

— Раньше было по-другому: «Ребята, я знаю, что вам всем чего-то хочется, чего-то не хочется, но не подводите меня. Пожалуйста». И, ты знаешь, почти не подводили. Если прежний декан и вынужден был кого-то наказывать, то сам переживал. Вот сердце и не выдержало… Не верится, что когда-то мы заходили в деканат, как к себе домой.

Тамара задумалась. Слово «должна» она часто слышала от своей мамы, которая также не терпела пререканий. Может, поэтому у них никогда не выходило задушевных разговоров?

— Но за что тебя могут отчислить? — вспомнила она.

— За то, что переплывать реку категорически запрещено. А меня уже однажды поймали, с милицией, между прочим.

— Правда?!

— Правда. Тебя-то в первый раз простят, а вот меня — вряд ли.

— А как он узнает? — растерялась она, ничего не слышавшая о запрете.

— Обыкновенно… И кто из «шестерок» это сделает, мы вряд ли узнаем, — усмехнулся Алексей. — Разве что лет через пятьдесят, когда снимут гриф «совершенно секретно».

— Кто снимет? — непонимающе захлопала она ресницами.

Вместо ответа он лишь вздохнул. И тут до Тамары дошло. Но кто из студентов может доложить декану? Среди ее друзей вроде все свои в доску: сколько несанкционированных гулянок случилось за этот год — и никого никуда не вызывали. Неужели кто-то из группы? Тоже не похоже… Хотя кто знает.

— А кто сможет утверждать, что мы переплыли реку? Никто! — вдруг воскликнула она, обрадованная такому простому выходу из ситуации. — Проплыли немного вперед и вышли на берег!

Леша помолчал, затем, оглянувшись по сторонам, посмотрел на нее насмешливо:

— Ты еще скажи, что мы с тобой больше часа под луной гуляли! И, заметь, без одежды. Ты хоть представляешь, какой здесь напрашивается вывод? Объясняю для непонятливых: ни я, ни мои друзья просто так с девушками не гуляют. А нас с тобой искали очень долго.

Сообразив, на что он намекает, Тамара смущенно замолчала. Она даже покраснела — благо в темноте это было трудно заметить.

— Ладно, наивная, поздравить тебя можно будет?

— С чем?

— С днем рождения.

— А сколько тебе лет? — неожиданно поинтересовалась она.

— Ну, двадцать три… Исполнится восемнадцатого августа, — ответил Алексей.

— Тогда приходи. Ты еще не такой старый, как я думала, — сострила Тамара.

— Это можно считать комплиментом?

— А ты в них нуждаешься?

— Да вроде нет, — пожал он плечами и тут же парировал: — Как ты считаешь, это нормально — подарить девушке на восемнадцатилетие мягкую игрушку?

— Нормально… Если ничего другого в голову не приходит. В таком случае на двадцать три можно обойтись и рогаткой, — быстро нашлась Тамара.

Перед самым крыльцом общежития она без лишних слов вытянула свою руку из его ладони, взяла пакет и гордо прошествовала мимо стойки сверхподозрительных вахтерш. И как ни подмывало обернуться и пожелать Алексею спокойной ночи, втиснувшись в порядком заполненный лифт, она так и осталась стоять спиной, пока он не проехал пятый этаж.

Леночки в комнате не было. Не включая света, Тамара повесила на спинку стула пакет и упала на кровать. Самое удивительное, что, пережив экстремальный заплыв и глубокое нервное потрясение, она с улыбкой уставилась в темноту потолка и принялась прокручивать в памяти случившиеся за день приятные моменты. Например, то, как впервые в жизни шла за руку с парнем, который ей очень нравился…

Среди ночи Тамара вдруг вскочила в холодном поту — замучили кошмары. Пытаясь стряхнуть навязчивые видения надвигавшихся из темноты кораблей, она заставила себя сходить в душевую, ополоснула лицо и, едва снова коснулась головой подушки, вместо жутких кораблей перед глазами тут же возник улыбающийся Алексей…

Утром Тамара проспала первую пару — семинар по истории КПСС. Это было невероятно! Она даже не слышала, как ушла на занятия Леночка, решившая, что если соседка спит, видимо, пару у нее отменили. Следом была лекция по высшей математике, и едва, запыхавшись, она влетела в аудиторию, как ее поймал за руку староста группы:

— Ты где ходишь? Тебя декан вызывал на перемене. Беги прямо сейчас, еще успеешь!

— А что случилось?

— Не знаю. Десять минут назад Вероника принесла вызов. Вот, держи.

Тамара взглянула на листок со своей фамилией и, гадая над причиной срочного вызова, пулей понеслась в деканат. У самой двери кабинета декана на душе похолодело: неужели Леша оказался прав и кто-то успел доложить о заплыве?

Переведя дыхание, она робко постучала.

— Крапивина? Почему опаздываете? — грозным басом встретил ее Кравцов. — Ладно Радченко! Мы все успели привыкнуть к его фокусам! Но вы?! Дочь уважаемых родителей! Как вы могли пойти на такой необдуманный шаг и среди ночи устроить заплыв? Чья это была идея?

Потупив взор и покраснев, Тамара украдкой огляделась по сторонам. В кабинете сидели заместитель декана, куратор ее группы, комендант общежития и одна из женщин, дежуривших вчера на вахте. Справа, чуть позади нее, стоял Алексей. Небрежно наброшенная на плечо сумка и направленный в окно равнодушный взгляд давали понять: по большому счету ему глубоко безразлично, что здесь сейчас происходит.

— Какой заплыв?! — широко распахнула она глаза. — Когда?

— Вчера! — вступила в разговор комендантша. — Вчера вечером!

— Так вчера многие купались. А что, разве нельзя было? Вода уже прогрелась.

Алексей, не удержавшись, хмыкнул.

— Крапивина!!! — Кравцов даже привстал с места. — Что вы себе позволяете?! Ну ладно… В таком случае, что вы делали с Радченко после того, как ночью пошли к реке?

— Проплыли немного, а потом вышли на берег. Я боюсь в темноте плавать.

— А дальше?

— Разговаривали, — медленно, словно припоминая события вчерашнего вечера, ответила она.

— Значит, проплыли, вышли на берег и разговаривали… — повторил ее слова декан и, опустившись на стул, забарабанил пальцами по столу. — От вас я такого не ожидал.

Сидящие у стенки женщины как по команде принялись возмущаться:

— Срам-то какой! Совсем стыд потеряла!

— Разве два человека не могут сидеть на берегу и разговаривать? — недоуменно спросила Тамара. — Что в этом плохого?

Этого оказалось достаточно, чтобы Кравцов снова вскочил и заорал так, что налитые кровью глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

— Вон!!! — указывая пальцем на дверь, ведущую к секретарям, рявкнул он на Радченко. — Устроили бордель, понимаешь ли! Напишите объяснительную и молите… — раздувая ноздри, он все пытался подыскать подходящее слово, кого же надо молить, но, возможно, по идеологическим мотивам так его и не нашел. — Вон!!! — снова рявкнул он. — А вы, Крапивина, останьтесь!

Леша вышел в секретарскую, тяжело присел на стул и достал ручку.

— Мораль читает, — вздохнула секретарша Вероника, прислушиваясь к доносящимся из-за стенки воплям. — Бедная девочка! И чего тебе от нее надо было? — понизив голос, принялась она отчитывать Алексея. — Других не хватает? Ей еще и восемнадцати нет!

— Да я ее пальцем не тронул! — в сердцах ответил он и непроизвольно сжал кулаки. — Вот гад!

— Не тронул… Ты хоть понимаешь, от чего она тебя спасла, а сейчас за вас обоих отдувается? Зачем ей такая слава, подумал? — кивнула она на дверь и протянула ему чистый лист бумаги. — Ох, балбес! Кравцов ведь спит и видит, чтобы с вами, строптивыми, разобраться! А тебе только год учебы остался. — И, нагнувшись над столом, прошептала: — В армию, что ли, захотел?

— Меня не возьмут, — пытаясь собраться с мыслями, что писать в объяснительной, ответил Алексей. — Я, можно сказать, спортивный инвалид.

— И чего на тебя девки вешаются? Ты ведь никого из них и оценить по-настоящему не успеваешь, — вздохнула Вероника и перевела взгляд на девушку стажера, с открытым ртом сидевшую с другой стороны стола. — Допечатала? Работай, еще всякого здесь наслушаешься.

За стенкой скрипнула дверь, и в узком дверном проеме стало видно, как, гордо неся впереди себя огромный бюст, по коридору прошествовала комендантша, за ней просеменила вахтерша и мелькнул куратор Тамары. Сама она все еще оставалась в кабинете.

— И что теперь с ней будет? — никак не могла прийти в себя стажерка.

— Что-что… Пока не унизит как следует, из кабинета не выпустит! — со знанием дела ответила Вероника. — Теперь она навечно занесена им в черный список.

— А что это за список такой? — испуганно захлопала та ресницами.

— Список из двоечников, прогульщиков и нарушителей дисциплины.

— А что она нарушила? — никак не могла взять в толк стажерка.

— Общалась не с тем, с кем нужно. Студент Радченко — весьма любвеобильная натура.

Девушка перевела взгляд на склонившегося над столом Алексея и, сообразив наконец, в чем дело, тут же уперлась глазами в лежащие перед ней бумаги. Закончив писать, Радченко тоскливо посмотрел на дверь и, понимая, что ничем не может помочь Тамаре, протянул лист Веронике.

— Ты мне сообщи, ежели что, — попросил он.

— Ежели что, то что? — укоризненно спросила та напоследок. — Топай, герой-любовник…

5

…Тамара замолчала и посмотрела на притихшую подругу. Витавшая над их столиком легкая печаль ностальгических воспоминаний, смешиваясь с ароматами кофе и тонкого парфюма, закручивалась невидимой спиралью и растворялась в гуле голосов уютного зала. Ну почему для них обеих тот майский день стал своеобразной точкой отсчета дальнейшей жизни? Ведь поначалу все складывалось так красиво, так многообещающе…

— Все обо мне да обо мне… Лучше расскажи, как ты живешь, — попросила она. — Я так мало знаю о тебе после рождения Юльки.

— Как живу я? Как все, — пожала плечами Инна. — Знаешь, мне до сих пор не дает покоя один вопрос: почему ты тогда исчезла, не сказав ни слова? Как ты могла со мной так поступить?

Тамара тяжело вздохнула, облокотилась на стол и провела ладонью по лбу.

— Так получилось, — тихо ответила она. — Ты как раз в роддоме была. Я радовалась от всей души, но вынуждена была уехать… А где сейчас Юлька? На кого похожа? Мне так хочется на нее взглянуть.

— Юля — копия папы, только глаза мои. Выше меня почти на голову, — так и не получив ясного ответа, задумчиво произнесла подруга. В отличие от Тамары, дабы не перебивать вкусовое восприятие, кофе она себе не заказывала и маленькими глотками допивала вино из фужера. — Два дня назад улетела к нему погостить на две недели. Слушай, ты ведь раньше столько не курила? — удивилась она, заметив, как Тамара достала из сумочки новую пачку сигарет. — В институте — так, баловалась. Это я все от родителей по углам пряталась.

— Точно. Только ведь именно ты всегда утверждала, что если я за что берусь — то на совесть: курить так курить! — пошутила Тамара. — Это я последних три с половиной года смолю, как паровоз. А ведь бросала, пять лет не курила.

— Три с половиной года назад что-то случилось? — осторожно уточнила Инна.

— Случилось… Впору и запить было, но я выбрала сигареты и депрессию.

— Ты серьезно?!

— Угу.

— И что?

— Выкарабкалась.

— Так что случилось?

— Да так, печальная история: попробовала снова влюбиться и снова ошиблась.

— Рана еще не зажила?

— Уже зажила, — махнула она рукой. — Время — лучший лекарь.

— Если зажила — значит, этим можно поделиться, не причинив себе новой боли… Ты мне хотя бы расскажешь, что на самом деле происходило тогда, восемнадцать лет назад? — мягко коснулась она ладонью руки подруги. — Я понимаю, что все вы тогда меня берегли, я ведь из больниц не вылезала… Все, что я знаю, — со слов Артема, но ты же понимаешь, он изо всех сил старался выгородить друга.

— Артем был Алексею хорошим другом.

— Почему был? Они и сейчас дружат, даже работают вместе. Но при этом Лешка как был ведущим, так им и остался. Артем никогда не пытался оспаривать его первенство. Да и по характеру они разные: взрывной Кушнеров и рассудительный, спокойный Радченко. Видимо, они здорово дополняли и дополняют друг друга. Вместе они великая сила… На мой взгляд, ты сделала неверный выбор… Раньше мне казалось, что выбор — всегда за мужчиной. Лишь с годами поняла, что в итоге выбор всегда остается за женщиной… Ты совершила ошибку, когда оттолкнула его от себя.

— Я совершила ошибку?! — ткнув себя пальцем в грудь, изумилась Тамара. — Я его оттолкнула? Господь с тобой, Инна, да это был его выбор! И меня он вынудил сделать свой выбор, и права была моя мама, когда предупреждала: не верь мужчинам! Никогда ему этого не прощу!

— А надо… Иначе не получится стать счастливой, — после долгой паузы подняла глаза Инна. — У меня ведь тоже все в жизни не сладко сложилось… И знаешь, завтра мы начнем экскурсию с одного очень важного для меня места. У него громкая и непростая история, и называется оно — площадь Согласия. La Place de la Concorde.

— И что же интересного случилось с тобой на этой площади? — насмешливо спросила Тамара. — Неужели именно там ты встретила своего принца на белом коне?

— Не перебивай, — нисколько не обидевшись, остановила ее Инна. — Когда я переехала в Париж, мне было непросто. Казалось, вот она, мечта, живи да радуйся, а я металась, не находила себе места, даже хотела вернуться…

— А вот это уже наводит на мысль, что ты не любила Дени, — тут же сделала глубокомысленный вывод Тамара. — Уж я-то знаю о твоей склонности к самопожертвованию: ты была готова раствориться в любимом мужчине без остатка! Рвануть за ним в тмутаракань, варить щи-борщи, жарить котлеты и при этом чувствовать себя на десятом небе от счастья!

— Может быть, — не собираясь спорить, кивнула Инна. — Но скорее всего мне было плохо оттого, что на тот момент я так и не простила ни Артема, ни Вадима, а потому не могла начать новую жизнь. И вот однажды Дени привел меня на эту площадь, рассказал ее историю и заключил: «У каждого в душе должна быть площадь Согласия». Я знаю, что он лишь повторил чьи-то слова, но в тот момент они так глубоко в меня проникли… Во мне словно что-то перевернулось…

Тамара удивленно взглянула на Инну. Погрузившись в себя, та на какое-то время словно забыла о подруге.

— И тогда я поняла, — продолжила она. — Я не потому буду жить в Париже, что так сильно люблю Дени. Я люблю Париж, и поэтому буду жить здесь со своим мужем!

— Как-как? — не поняла Тамара. — Повтори.

— Я не потому живу в Париже, что люблю Дени. Я люблю Париж, и потому живу здесь со своим мужем!

— Браво! — не удержавшись, зааплодировала Тамара. — Браво!

Уже не пытаясь скрыть любопытство, сидящие за соседним столиком молодые люди стали вызывающе рассматривать их в упор.

— Да, поломала нас жизнь, — не обращая внимания на многозначительные взгляды, заключила Тамара. — А ведь двадцать лет назад две наивные дурочки свято верили, что всем на свете правит любовь!

— А она и правит. Только само понятие любви гораздо шире… Простить человека не так уж сложно, надо лишь понять, что заставило его так поступить. Когда научишься понимать, научишься и прощать.

— И как же этому научиться? Я так понимаю: это дар Божий.

— Согласна, кому-то это дано от рождения. Но только научившись прощать, можно достичь гармонии в себе. Гармонии мыслей, чувств, поступков…

— Ну, полная чушь! — не удержалась Тамара. — Та же жизнь изо дня в день только и делает, что рушит эту гармонию! Не пойму я, ты сама до всего этого додумалась или на тебя так местные философы повлияли?

— Жизнь, Тома, повлияла… Ну да ладно, хватит. Пока не имеет смысла говорить с тобой на эту тему — ты еще не готова.

— И когда же, на твой взгляд, я буду готова?

— Когда прорвет нарыв у тебя внутри… Когда перестанет гноиться, кровоточить… Рано или поздно это обязательно случится, потому что в душе ты осталась прежней Тамарой, которую я любила и которую продолжаю любить. Во всяком случае, я в это верю. Как бы ты ни пыталась доказать мне обратное… В котором часу ты вылетаешь в понедельник? — сменила она тему.

— Рано утром.

— Жаль… Можем не успеть…

— На четыре часа назначено интервью для одного женского журнала.

— Правда? Вот здорово! — оживилась Инна. — Вышлешь экземпляр?

— Вышлю, только не знаю, что из всего этого получится… Для статьи нужна бизнесвумен, а у нас все эти «бизнесы» — как «мены», так и «вумены» — ох как не приветствуются!

— Обещай, что вышлешь экземпляр журнала! Ну? Быстро!

— Да обещаю! — расхохоталась Тамара. — А у тебя сохранились институтские замашки: чуть что — сразу «обещай».

— Это я с тобой вспомнила прошлое, — дала знак официанту Инна. — На правах хозяйки сегодняшний ужин оплачиваю я, — категорично заявила она, заметив, как Тамара потянулась к сумочке. — …Завтра ровно в десять буду ждать тебя на ресепшне, — таким же командным тоном продолжила она на улице. — Времени у нас с тобой в обрез! Так что завтра — обзорная экскурсия, вечером едем к нам в гости, в воскресенье с утра — Лувр, а потом… О! — осенило ее. — В «Мулен Руж»! Я уже два года там не была. Идет?

— Как скажешь, — устало согласилась Тамара и, взглянув на часы, удивилась: — Ба! Да у нас уже третий час ночи!

— Берем такси? — И, не дожидаясь ответа, Инна решительно махнула рукой проезжавшей мимо машине. — Тебе надо отдохнуть.

…Задернув в номере шторы, Тамара сняла макияж, аккуратно развесила на плечики одежду, расстелила постель и мысленно продолжила диалог с подругой.

«Площадь Согласия… А если до этого она была полем битвы? Как можно такое забыть?..»

…Закусив губу, Тамара лежала на кровати в своей комнате. Увы, все, что произошло за последние сутки, не было кошмарным сном, который можно прервать простым ополаскиванием лица… И вчерашний вечер, и сегодняшний разговор в деканате, и унизительная процедура в смотровом кабинете, на которую она пошла по собственной воле…

Она плохо помнила, как покинула кабинет Кравцова. Глаза, задернутые плотной пеленой слез, не в состоянии были различать дорогу, и она долго брела непонятно куда. Обида и попранное, буквально втоптанное в грязь достоинство, мысли о беззащитности перед сильными мира сего сменяли друг друга и разрывали душу на части. Одновременно с этим в сознании накапливался протест, желание доказать всем, что это не так, что ее приняли не за ту! Постепенно в голове прояснялось и все четче выстраивалась последовательная логическая цепочка — как заставить своих обидчиков пожалеть об учиненной ими несправедливости и принести извинения! Ноги тут же понесли ее к поликлинике. У самого крыльца Тамара остановилась, вытерла ладошками слезы и решительно поднялась по ступенькам.

Талончиков в регистратуре, конечно же, не было. О таких тонкостях, что на прием к гинекологу надо записываться заранее, она тогда не знала. Она даже не представляла себе, как проходит процедура осмотра! К тому же попала в пересменку, когда первая смена прием почти закончила, а вторая еще не начала. Но, переполненная желанием восстановить справедливость, Тамара поднялась в отделение женской консультации и стала дергать ручки всех дверей подряд.

После нескольких безрезультатных попыток одна из них с шумом распахнулась, девушка буквально ворвалась в кабинет, сделала пару шагов и замерла. Сидевшая за столом пожилая женщина в белом халате закончила что-то писать в одной из толстых карточек, уложила ее поверх большой стопки и, нахмурив брови, повернула голову в сторону двери.

— Вы — врач? — с надеждой спросила Тамара.

— Прием окончен! — поправив очки на переносице, строго объявила женщина и раскрыла следующую карточку. — И вообще, стучаться надо, — проворчала она себе под нос. — Ходят тут как у себя дома.

— Извините, — смутилась Тамара и, испугавшись, что ее выставят за дверь, повторила: — Извините, пожалуйста. В регистратуре нет талончиков, а мне срочно нужна справка, что я… ну, что у меня не было… что я девственница, — запинаясь, с трудом выговорила она нужное слово. — И я никуда отсюда не уйду, пока вы мне ее не напишете. Пожалуйста, от этого зависит моя судьба, — буквально взмолилась она.

Врач медленно подняла голову и с немым удивлением посмотрела в ее сторону.

— Мир, что ли, перевернулся? Зачем вам нужна справка о том, о чем большинство женщин предпочитают не вспоминать всю оставшуюся жизнь?

— Я должна доказать, что меня приняли не за ту.

— Ах, вот оно что! И вы уверены в результате? — усмехнулась врач. — Любопытно.

Девственниц в своем кабинете она видела нечасто, точнее, она уж и забыла, когда видела их в последний раз. Для этого существовал подростковый кабинет или обычная смотровая, куда она и собиралась отправить странную пациентку. Но во взгляде девушки с заплаканными глазами было столько мольбы, что сердце пожилой женщины дрогнуло. Господи, неужели она сама была когда-то такой же юной, чистой и наивной?

— Если бы я не была в этом уверена, я бы к вам не пришла, — потупив взгляд, ответила Тамара.

— Верно… Ладно, давайте карточку и раздевайтесь, — тяжело поднявшись со стула, доктор подошла к умывальнику и показала рукой в направлении ширмы.

Открывшееся взору Тамары гинекологическое кресло, похожее на страшного диковинного зверя, темнело черным дерматином и угрожающе поблескивало странными металлическими деталями.

«Как место пыток», — подумала она, почувствовав предательскую дрожь в коленках.

— Первый раз видите? — уловив ее замешательство, улыбнулась доктор.

— Да, — выдавила Тамара.

— Не волнуйтесь, — успокоила она. — И привыкайте. Бабий век не настолько короток, чтобы миновать это кресло. Раздеваться нужно ниже пояса, — добавила она.

Лишь спустя годы Тамара поняла, как повезло ей с первым в жизни гинекологом. Не утратившая за годы работы лучших человеческих качеств, годившаяся ей в бабушки женщина не только не выгнала ее из кабинета, но и очень деликатно провела осмотр. Да еще и голову ломала, как же так составить справку, чтобы даже несведущему в медицине человеку сразу стало понятно, о чем таком важном в ней идет речь.

Поставив в регистратуре все нужные штампы и печати, Тамара вышла на крыльцо поликлиники и, гордо подняв голову, двинулась в сторону общежития. Первым делом ей почему-то захотелось показать справку комендантше. Сжав губы, она важно прошествовала мимо стойки вахтерш, быстрым шагом прошла по коридору первого этажа и постучала в последний кабинет.

Уложив пышную грудь на столешницу, шумно прихлебывая и пофыркивая, комендантша пила чай. Не проронив ни слова, Тамара подошла к столу и положила справку прямо поверх открытой сахарницы. Непонимающе сдвинув брови, женщина молча пробежала ее глазами и вдруг поперхнулась.

— Это что? — откашлявшись, выдавила она. — Ишь, праведница выискалась! Посмотрим, какую справку ты мне через год принесешь! Собрали тут, понимаешь, сброд со всего Советского Союза, — стала она заводиться.

В этот момент открылась дверь и в кабинет вошел Кравцов.

— Крапивина?! — нахмурился он. — Вы почему не на зачете?

— Вот-вот, — подхватила комендантша. — Лучше бы занятия посещала! Так нет, за справкой побежала, справедливости ей, видите ли, захотелось!

— За какой справкой? Какой справедливости?

— Да вот! Вы только посмотрите! — пододвинула она ему бумажку, забрызганную чаем.

Внимательно изучив печати, Петр Викторович напрягся, покраснел, перевел растерянный взгляд сначала на женщину за столом, затем на строптивую студентку и — снова на справку. Честно говоря, он не то что не ждал подобного шага, он даже не мог подумать, что такое может случиться! Надо отдать должное этой Крапивиной: не каждая додумалась бы и не каждая решилась на такое. И тут на душе у Кравцова стало нехорошо: кажется, он перегнул палку. Из лучших побуждений, конечно, всего лишь хотел оградить девушку от дурного влияния! Но кто его поймет? Вдруг она успела не только сбегать в поликлинику, но и пожаловаться родителям? Учитывая беспокойный характер ее мамаши, а также покровителей из обкома, можно ожидать серьезных неприятностей. Что же делать? Позвонить ей домой через пару дней и изложить ситуацию по-своему? Хоть бы эта комендантша, баба базарная, не вмешивалась! Ей бы, глупой, помолчать, а она развопилась!

— Вы, наверное, не совсем правильно поняли ситуацию, — мягко, почти по-отечески обратился он к Тамаре. — Никто и не собирался ставить под сомнение вашу репутацию. Но вы должны понять и нас: мы отвечаем за вас перед родителями, перед обществом, в конце концов! Елизавета Григорьевна, Тамара Крапивина — одна из наших лучших студенток, вы ее, наверно, с кем-то перепутали.

Едва не подавившись во второй раз, женщина удивленно раскрыла рот.

— Да-да-да, — растерянно забормотала она. — Я скорее всего ее с кем-то перепутала. Точно перепутала, всякое бывает, — развела она руками.

— Вышло небольшое недоразумение. — Петр Викторович снова взглянул на справку и сунул ее в карман. — Успокойтесь и идите отдыхать. Я договорюсь, чтобы у вас приняли зачет завтра.

Слегка растерявшись от такого поворота событий, Тамара поднялась на свой этаж, открыла комнату, присела на стул и тупо уставилась на задернутое тюлем окно. Никакой радости, а уж тем более эйфории по поводу восстановленной справедливости она почему-то не чувствовала.

«Без бумажки ты букашка», — вспомнила она давно известную истину и тут же в коридоре расслышала Ленкин голос. К тому времени как соседка открыла дверь, она успела юркнуть под покрывало, отвернуться к стене и сделать вид, что крепко спит. Стараясь ее не разбудить, Леночка тихо переоделась и принялась чем-то шуршать на своем столе. В конце концов Тамара и не заметила, как уснула по-настоящему.

…Открыв глаза и не уловив никаких звуков, она догадалась, что соседка ушла, перевернулась на спину и взглянула на часы. Половина седьмого. Скользнув взглядом по комнате, она заметила на спинке стула высохший купальник, и тут же нахлынули неприятные воспоминания: надвигавшаяся в темноте баржа, утренняя головомойка в деканате, кабинет гинеколога… На душе стало мерзко. Провалявшись в кровати еще немного и поняв, что настроение от этого не улучшится, она рывком вскочила, схватила полотенце и отправилась в душ.

С закрытыми глазами Тамара долго стояла под теплыми струями и лишь после того, как кто-то из соседок несколько раз дернул ручку двери, потянулась за дефицитным финским шампунем: длинные волосы были ее гордостью, можно сказать, главным достоянием, а потому она старалась приберечь для них все самое лучшее. Выйдя из душевой с намотанным на голову полотенцем, она подошла к окну, глянула во двор и замерла. Обняв за талии уже знакомых девушек из вчерашней компании, Алексей Радченко и Саша Филевский неспешно двигались по ведущей к входным воротам аллее.

«А я даже целоваться не умею, — почему-то подумала она и, присев на стул, принялась критично рассматривать себя в зеркале. — Зеленые глаза самой обычной формы, пухлые губы, рот до ушей, хоть завязочки пришей! То ли дело Инночка! Карие глазищи вполлица, светлые волосы, губки бантиком, фигурка точеная, и вся она такая легкая, воздушная… А ведь я ем в два раза меньше Ленки: у нее — ни жиринки, а на мне все слой за слоем оседает! Мало того, так еще и выше доброй половины ребят на потоке! И почему все худшие родительские гены достались мне?»

А ведь и вправду: мама Тамары была натуральной голубоглазой блондинкой, имела не по годам стройную фигуру, и если бы не вечно сжатые губы, не строгость и холодность во взгляде, без сомнения, ее можно было назвать красавицей. А еще мама очень красиво улыбалась — жаль только, что редко… В отличие от матери отец имел внушительные габариты, густую темную шевелюру, сводившие с ума женщин изумрудные глаза, общительный дружелюбный характер и слыл мягким, сердечным начальником на своем хлебозаводе. С виду неуклюжий, он был пластичен, замечательно танцевал, хорошо пел и всегда был душой компании, что, впрочем, не очень-то нравилось его жене.

Дочь пошла в отца не только лицом, но и фигурой. Вполне возможно, что если бы не старания мамы, периодически сажавшей на диету всех домашних, к окончанию школы Тамара стала бы его полной копией. И все же, разглядывая себя в зеркале, она понимала, что кривила душой. Не такая уж она и дурнушка. Просто ее принц пока еще не прискакал или… проскакал мимо.

Тяжело вздохнув, она отвернулась от зеркала и прислушалась к громким крикам, доносившимся из приоткрытой створки: на спортивной площадке студенты играли в футбол. Размотав полотенце, она аккуратно расчесала сырые волосы и, щелкнув выключателем настольной лампы, достала из сумки так и не пригодившиеся сегодня конспекты: надо было садиться за учебу. Легкий ветерок шевелил за спиной занавеску и заносил в комнату очередные возгласы футбольных болельщиков. Прикрыв уши ладонями, она попыталась сосредоточиться и вдруг услышала стук в дверь.

— Открыто, — не оборачиваясь бросила Тамара.

— Привет, — донеслось из-за спины.

— Привет, — вздрогнув от неожиданности, ответила она.

Алексей Радченко закрыл за собой дверь и сделал пару шагов вперед.

— Смотри-ка, как уютно, — огляделся он. — Сразу видно, девушки живут. Даже цветок на подоконнике!

— Это кактус. Он нам от старых жильцов достался, едва не погиб, — одним махом пресекла его романтическое отступление Тамара. — В общежитии он стал еще более засухоустойчивым, — повернулась она к Алексею лицом.

«Какой он большой!» — мелькнуло в голове.

Так как сама она сидела, а Леша возвышался над стоящим в углу шкафом на добрые десять сантиметров, казалось, он заполнил собой все свободное пространство.

«А глаза у нее действительно красивые, как изумруды на картинке, — непроизвольно отметил он. — Плакала она, что ли? После Кравцова попробуй не заплачь… А ведь права Вероника, совестно начинать с ней шуры-муры. Разве что поблагодарить за стойкость в деканате?»

— Пойдем поужинаем, — предложил он. — После всего пережитого не мешает снять стресс шампанским.

— У тебя же завтра первый экзамен, — удивилась она и, поняв, что опрометчиво выдала свою осведомленность, пояснила: — Я слышала, что у четвертого курса сессия на две недели раньше начинается.

На самом деле то, что Леше завтра предстоит экзамен, она узнала от Ленки, а та, в свою очередь, от Пашки, который, как и Кушнеров с Филевским, учился с Алексеем в одной группе.

— Все равно больше, чем знаю, не выучу, — пожал он плечами.

— Но ведь материал надо повторить!

Накануне экзамена она не позволяла себе никаких послаблений, старалась повторить как можно больше, а в день экзамена даже вставала из-за этого на пару часов раньше.

— Зачем? Вдумчиво прочитал конспект, «сфотографировал», а дальше — как повезет. Поверь, для студента четвертого курса прочитанный конспект — это уже много. Если бы завтрашняя оценка не шла в диплом, я бы и так не старался: предмет, что называется, никакой, — скептически хмыкнул он.

— У меня так не получается, — вздохнула Тамара. — Мне всегда не везет — обязательно вытащу самый сложный билет!

— А хочешь знать почему? Потому что боишься именно этого билета, вот мысли и материализуются. Могу поделиться рецептом отличной отметки: приблизительно знать, о чем идет речь, плюс удача, хорошо подвешенный язык и умение выкрутиться. Уверенней надо быть! — назидательно посоветовал он. — Так пошли?

— Пошли, — неожиданно для себя согласилась она, хотя еще пять минут назад собиралась весь вечер посвятить учебе.

— Полчаса на сборы хватит? — уточнил он и, дождавшись утвердительного кивка, добавил: — Значит, через полчаса за воротами. Договорились?

— Договорились…

«Почему за воротами? Не хочет, чтобы вахтерши видели, — догадалась Тамара, едва закрылась дверь. — Елки-палки! Ленка, как специально, мои любимые туфли обула и сумочку взяла! Что делать? Неужто придется теперь на подаренных ей шпильках мучиться?»

Через полчаса с бешено колотящимся сердцем Тамара выпорхнула за ворота, но… никого там не обнаружила. Не зная, что и подумать, она растерянно оглянулась по сторонам и повернулась к общежитию. Вдруг он задержался?

Верно рассчитав ее реакцию, Алексей раздвинул за Тамариной спиной ветки кустов и, стараясь ступать как можно тише, свесил у нее над головой только что сорванную с клумбы розу. Вздрогнув от неожиданности, девушка приподняла голову: лепестки тут же оказались на уровне ее глаз.

— Мне еще никто не дарил ворованных цветов, — догадалась она о происхождении розы.

— Цветы распускаются для того, чтобы радовать глаз. Но человек — существо любопытное: ему хочется не просто радоваться, а заглянуть в каждый бутон и…

— Ты эту сказку каждой девушке рассказываешь или только для меня сочинил? — вдруг спросила она.

— Так… — хмыкнул он. — Ну и что я, по-твоему, должен ответить на такой вопрос?

Тамара попала в десятку. Красивую байку о распустившемся бутоне придумал Филя, поделился ею с ребятами, а те взяли ее на вооружение.

— Правду!

— Ну, если мы сорвем один цветок на двоих и…

Вдруг он крепко схватил Тамару за руку и с силой потянул в кусты. Та даже охнуть не успела! В придачу ко всему он заставил ее присесть на корточки и пригнуть голову.

— Ты чего?! — почувствовав, как засаднило расцарапанное веткой плечо, бросила она на Алексея недовольный взгляд.

— Тссс! Кравцов! — приставил он палец к губам и показал рукой в сторону спустившейся с крыльца общежития знакомой фигуры.

Поравнявшись с группой шедших по аллее студентов, Петр Викторович остановился и повернулся к застывшей в кустах паре спиной.

— Это может затянуться надолго… Ну, что будем делать? — шепотом спросил Алексей, наблюдая за деканом сквозь раздвинутые ветки. — Побежали?

— Побежали, — устав сидеть на корточках, согласилась Тамара. — Иначе ноги затекут. Только страхуй, я на шпильках.

— Ты же их Ленке подарила?

— Подарила, — слегка смутилась она. — Только Ленка надела мои туфли и куда-то ушла. А эти — одиннадцать сантиметров.

— Ничего себе! — присвистнул Алексей. — Да тебя проще на руках отсюда вынести! — оценил он высоту каблуков, затем снова крепко взял ее за руку и, продолжая наблюдать за деканом, скомандовал: — Раз, два, три!

Пара выпрямилась, словно чертики из табакерки выскочила из кустов, стремительно перебежала улочку и, лишь завернув за угол ближайшей пятиэтажки, перевела дыхание. Поплутав еще немного по дворам жилых домов, они вышли на оживленную улицу.

— Фу, — устало выдохнула Тамара и высвободила руку из «стального наручника» Алексея.

— Как каблуки? — с усмешкой покосился он на ее ноги.

— Пока живы… Но далеко не убегу.

— Метров пятьдесят до остановки осталось. А вот и наш троллейбус идет, давай руку.

Вздохнув, Тамара снова протянула ему ладошку.

— …И ты действительно ни разу не смотрела институтские соревнования по волейболу?! — никак не мог поверить Алексей, когда они уже сидели в ресторане. — Осенью в институте кубок разыгрывался, а в марте первенство было: люди даже с пригласительными не могли на трибуны попасть!

— Не помню. — Она виновато пожала плечами. — Мне как-то художественная самодеятельность по душе. В следующем году в факультетской команде КВН грядет смена поколений, и наши ребята пытаются попасть в основной состав. Да ты сам вчера видел, что Трушкин со Скороходовым вытворяли! Они кого угодно разыграть могут! У нас в группе от их экспромтов часами рты от смеха не закрываются.

Тамара чувствовала, что холодное шампанское понемногу ударяет в голову и расслабляет сознание. Но это было так здорово! Напротив за столом сидел Принц и дарил ей самую очаровательную улыбку в мире! Как в сказке!

Наблюдая за ней, Леша снова дивился ее поведению: не рисуется, не пытается привлечь к себе внимание. Но именно это и привлекает! Легко, просто, естественно… К тому же с ней не было скучно, не приходилось напрягаться в поисках темы разговора, а тембр голоса просто завораживал — хотелось слушать и слушать.

«От природы или все же опыт? — как и накануне, упрямо пытался он найти этому объяснение. — Такая разная: вчера это был один человек, сегодня утром другой, вечером — третий. И у всех троих ни грамма фальши!»

— Катя, нам, пожалуйста, еще бутылку шампанского, — остановил он проходившую мимо официантку и ослепительно ей улыбнулся.

— Нету, — ответила та невозмутимо и, оценивающим взглядом окинув Тамару, добавила: — Закончилось.

— Как — закончилось?

— Вот так. Закончилось, и все, — отвела она взгляд в сторону и демонстративно постучала шариковой ручкой по блокноту в руках.

— А минеральная?

— И минеральная закончилась. Жара. Все пить хотят.

Тамара молча слушала их диалог, затем, словно почувствовав неловкость Алексея, встала с места:

— Я на минуточку.

К ее возвращению на столе стояли запотевшая бутылка шампанского и бутылка «Минской-4».

— Пока меня не было, случился завоз? — лукаво уточнила она.

— Недостаток информации порождает неверные слухи, — загадочно произнес Алексей и пояснил: — Пришлось поговорить С администратором.

— И объяснить ей, кто я такая? — перебила она его.

«И это тоже», — бросил на нее взгляд Алексей, но вслух сказал другое:

— Почему же? Просто спортсмены в этом заведении на особом положении.

— Настолько, что знают по именам всех официанток? — проводила она улыбкой гордо прошествовавшую мимо официантку Катю. — Забавно: меня здесь никто не знает, но всех интересует, кто я такая и почему пришла с тобой… А знаешь, мне все равно, что они думают. Я буду пить холодное шампанское и нагло улыбаться им в ответ!

— Ну, в таком случае шампанского из холодильника в следующий раз нам точно не видать! — рассмеялся Алексей. — Никакие спортивные заслуги не помогут!

— А разве мы собираемся прийти сюда еще раз? Тогда не буду нагло улыбаться. — Сделав серьезный вид, Тамара поджала губы, но, не удержавшись, прыснула со смеху. — Что-то в этом есть: воровать с клумбы розы и ходить по ресторанам, где спортсмены на особом положении!

Спустя час они покинули относительно прохладное помещение, и Тамара почувствовала, как вместе с обволакивающей после знойного дня духотой шампанское не просто ударило в голову, а затуманило сознание и напрочь разрушило все преграды и условности в общении! Скорее всего с Алексеем творилось то же самое. Держась за руки, они шли по центральной улице города и продолжали шутить и смеяться. Присев на скамейку, Тамара сняла надоевшие туфли и, встав, даже не заметила того момента, когда Алексей обнял ее за талию.

У самого общежития они остановились под огромными кустами акации, которые густой стеной окружали здание, долго целовались, обнимались, снова целовались… Странно, оказалось, этому вовсе не надо было учиться!

Нежные прикосновения кружили голову, а все неприятности, случившиеся накануне, уменьшились до крошечных размеров и незаметно растворились в дурманящем аромате цветущих кустов…