Площадь Согласия

1

— …Вот она — пляс де ля Конкорд! — Инна воодушевленно обвела рукой открывшуюся перед ними площадь. — Сначала она была посвящена Людовику XV, но во время Французской революции уничтожили все, что здесь находилось, а на месте конной статуи установили гильотину и казнили Людовика XVI, королеву Марию Антуанетту, Дантона, мадам Ролан, Робес Дениа… Лишь спустя годы площадь стала называться площадью Согласия. Кстати, палачи и жертвы Французской революции, злые и добрые правители — все запечатлены в названиях улиц и в памятниках, все словно застыли в примирительном союзе. Но вернемся к площади: в центре — египетский обелиск из Луксора и великолепные фонтаны… Восемь статуй по углам площади — символы главнейших городов Франции.

— А при чем здесь колесо обозрения? — приподняв солнцезащитные очки, удивленно перебила ее Тамара. — Совсем из другой оперы.

— Ты права. Его соорудили не так давно, к миллениуму, и, говорят, скоро уберут. Вечно юная и современная французская нация искусно балансирует между дерзостью новаторства и традицией, между эффектностью зрелища и внутренним смыслом, — улыбнулась Инна. — Вероятно, в Париже кто-то уже проектирует сооружения двадцать второго века, а потому многое тебе здесь покажется странным и несуразным, один Центр Помпиду чего стоит! А Эйфелева башня? Люди до сих пор спорят, снести ее или нет, а она меж тем давно стала символом города!

— Смотри-ка ты! Все как в жизни. Пока другие суетятся, настоящее само завоевывает себе место под солнцем.

Обойдя площадь по периметру, они прошли по тенистой аллее. Сквозь густые ветви деревьев с левой стороны просматривались стены какого-то дворца.

— Здесь берут начало знаменитые Елисейские поля, — продолжила Инна свой рассказ, — место, куда стремятся туристы, где проводятся самые торжественные церемонии. Совершенный образец роскошной улицы девятнадцатого века, а некогда это была скромная лесная дорога. Вот в этой части, до площади Рон-Пуан, в конце теперь уже позапрошлого века знать развлекалась во дворцах и танцевальных павильонах. Слева от тебя Большой и Малый дворцы — Гран-Пале и Пти-Пале, построенные, кстати, чуть позднее, чем Эйфелева башня, ко Всемирной выставке тысяча девятисотого года. Если на протяжении веков что-то разрушалось, то обязательно отстраивалось заново. Парижане не спешат переписать историю своего города в угоду кому-то: была кровавая революция, междоусобная резня, на Елисейских полях в тысяча восемьсот четырнадцатом году гарцевали казаки, а почти полтора века спустя маршировали гитлеровские солдаты. Здесь все бесконечно преданы своему наследию и заботятся о каждом камешке, каждой ступеньке. Учти, что сегодня гуляем только пешком, лишь раз спустимся в метро, — строго заметила она. — Ты готова?

— Готова, — вздохнула Тамара. — Разве у меня есть выбор?

— Вот и замечательно, пошли дальше. Не удивляйся, но скоро вместо элегантных особняков все чаще будут попадаться закусочные и автомобильные салоны. Наша ближайшая цель — площадь Шарля де Голля с ее Триумфальной аркой, и на всякий случай я хочу напомнить тебе смысл слова «перспектива»…

— …Мы с тобой самые замечательные, самые обаятельные, самые красивые, — стоя в холле перед огромным зеркальным экраном, наперебой нахваливали себя Инна с Тамарой.

Десять минут назад они получили зачет, на который раньше не попала Крапивина и который не пошла сдавать Рождественская. Тогда, так и не дождавшись Тамару на лекции, в перерыве Инна заглянула в деканат и узнала от Вероники, что случилось. Она долго искала подругу в институте, несколько раз заглядывала в общежитие, обошла все окрестные скамейки, на которых они любили посидеть, но нигде ее не обнаружила. А так как Инночка была очень преданным человеком и всем сердцем переживала за Тамару, зачет в те минуты волновал ее меньше всего…

— Фу, жара! — попытались они прикрыться зачетками от палящих лучей, но помогло это мало: стоило выйти из прохладного фойе на широкие ступеньки крыльца, и они тут же попали на солнцепек.

— Зайдем в кафе? — предложила Инночка. — Мне столько всего надо тебе рассказать!

— Мне тоже.

Взявшись за руки, они быстрым шагом направились к кафе-мороженому.

— Значит, так! — нетерпеливо начала Инна, едва они устроились за столиком. — У меня за два предыдущих дня, можно сказать, жизнь перевернулась!

— И у меня тоже, — дотронувшись ложечкой до белых шариков в металлической креманке, заметила подруга.

— Вот здорово! Только я первая начну, а то лопну от нетерпения! Вечером мы с Артемом гуляли во дворе и… целовались. Он такой интересный, столько всяких историй знает. А еще — красивый, спортивный, нежный, добрый, ласковый и совершенно не похож на других ребят из той компании.

— На кого, например? — опустив взгляд, уточнила Тамара.

— Ну, на Филю… На того же Радченко, хотя Алексей — лучший друг Артема. Я уж не говорю про Пашку Щедрина!

— И чем же Артем отличается от первых двух? Они тоже спортивные и внешне интересные.

— А вот тем и отличается, что другие видят в девушках только один интерес, сама знаешь какой! Ты обратила внимание, с какими девицами они общаются? А ты с Радченко еще и заплыв устроила! Неизвестно, чем вся эта история закончится.

— Уже закончилась, — нехотя заметила Тамара. — Я вчера сходила к гинекологу и принесла декану с комендантшей справку со всеми печатями.

— Какую справку? — Инночка застыла с открытым ртом.

— Обыкновенную, о том, что ничего не было… И вообще ни с кем не было.

Рождественская охнула:

— И он потребовал от тебя такую справку?!

— Я сама за ней сходила. Зато теперь они будут знать, с кем имеют дело.

— Брррр! — поежилась Инна после паузы. — Как представлю…

— Ты об осмотре? — вздохнула Тамара. — Приятного мало. Но ты бы видела, сколько женщин сидело в коридоре! Как сказала врач, все мы со временем будем в этой очереди… А насчет Артема — разве там, на берегу, те же девицы не сидели у него на коленях?

— Ну и что? Они такие наглые, к кому угодно запрыгнут! — тут же бросилась защищать Кушнерова Инночка. — Артем — другой. Представляешь, у него сегодня первый экзамен, а он весь вчерашний вечер провел со мной! Да если бы не мои родители, мы бы до утра гуляли! Вот ты бы так смогла? Ты знаешь второго такого сумасшедшего?

— Угу, — слизывая с ложечки мороженое, кивнула головой Тамара. — Ты его уже упоминала в разговоре.

— Кого?!

— Лешу Радченко.

— И что Радченко? — никак не могла взять в толк Инночка.

— Мы ужинали вчера в ресторане. Ну а после гуляли по городу и… целовались до самого закрытия общежития, — с улыбкой сообщила Тамара. — Наши бдительные вахтерши ничем не лучше твоих родителей.

— Да ты с ума сошла! — округлила глаза Инна. — Тебе из-за него такую экзекуцию устроили, а ты с ним в ресторан?!

— Ну, насчет кабинета гинеколога, кроме тебя, комендантши и декана, никто не знает. А в ресторан пошла, потому что, — она на секунду задумалась, — потому что Леша мне нравится. Вот и все.

Услышав это, Рождественская, став непривычно серьезной, нахмурилась.

— Не смей! — предостерегла она. — Не смей, слышишь? Сама рассказывала, какие о нем слухи ходят!

— А почему это тебе можно, а мне нельзя?

— Потому что если ты за что-то берешься, то делаешь это всерьез и на совесть! Я не хочу, чтобы ты была среди тех, кого он использовал и бросил.

— А вот за это не переживай! И потом, не я же бросилась его вчера искать? Это он пришел ко мне в комнату и пригласил в ресторан. Почему я должна была отказаться? Мы прекрасно провели вечер, пили шампанское… У него, кроме улыбки, еще и глаза замечательные.

— Ты и глаза успела рассмотреть!

— Успела. Они у него серо-голубые. Странно, светловолосый, а брови и ресницы густые и темные. Дети красивые будут.

— Какие дети?!

— Да никакие! — рассмеялась Тамара. — Успокойся, это я так, пошутила.

Но Инночка молча доедала мороженое и хмурилась все сильнее.

— Знаешь что, дорогая, — аккуратно промокнув губы салфеткой, серьезно начала она, — ты мне эти шутки брось. Предупреждаю, что теперь я стану следить за каждым твоим шагом.

— Это почему?

— Потому что я за тебя отвечаю.

— Перед кем?

— …Перед тобой и собой, — не сразу нашлась она с ответом. — Ты — моя единственная подруга, таких, как ты, у меня не было и не будет. Ради тебя я готова на все, — преданно взглянула она на Тамару. — Если он только к тебе прикоснется…

— Инка, я же не маленькая девочка! Ну почему, если тебе нравится Артем, мне не может понравиться Алексей? Они даже дружат, как и мы. Сколько можно быть неприступной? Сама говорила, что меня ребята побаиваются. К тому же я всегда могу за себя постоять: ведь нашла же способ утихомирить декана!

— Что касается ребят, ты и вправду с ними слишком строга, — согласилась Инночка. — Я бы даже сказала — агрессивна. С ними надо помягче…

— Ну вот! — расхохоталась Тамара. — Сама себе противоречишь! И как же я, по-твоему, должна была отреагировать на приглашение в ресторан? Захлопнуть перед ним дверь? А вдруг я всю жизнь мечтала, чтобы меня в этот ресторан пригласили? И именно такой парень, как Леша!

— Ну… Не знаю. Хотя разве ты меня послушаешь? Если ты чего-то захочешь, тебе никто не сможет помешать.

— Например?

— Ну, например, если ты захочешь получить зачет автоматом, ночь не будешь спать, но получишь.

— А вот это я называю синдромом отличницы! Но в целом ты права: мама всю жизнь учила меня добиваться цели и ни на кого при этом не рассчитывать.

— Вот-вот, — вздохнула Инночка. — Если честно, за это я тебя тоже люблю. С тобой надежно. Ты даже подводные камни умеешь правильно обходить! Один твой вчерашний гинеколог чего стоит!

— Ой, давай не будем о нем! Лучше расскажи об Артеме. Свои, из общежития, как-то уже примелькались, а он городской. И действительно недалеко от тебя живет?

— Более того — в соседнем доме! Оказывается, он еще зимой приметил меня на троллейбусной остановке: мы-то по утрам одним транспортом в институт добираемся. Вчера в гости к себе приглашал, но я побоялась. Неудобно как-то: его родители почти все лето на даче живут, а в квартире — старший брат с женой. У них недавно ребенок родился.

— Ты смотри, какой семейный!

— А слышала бы ты, как он о племяннике рассказывал! И кормить его помогает, и на руках держит. Вот потому и говорю: не такой он, как остальные.

— Кто знает, может, и не такой, — пожала плечами подруга. — Я завтра утром домой еду. Родственники из Москвы прибывают, предстоит серьезный разговор о моем переводе в Москву.

— Ты так давно об этом не вспоминала, что я и забыла, — вмиг расстроилась Инночка. — А меня на кого оставишь?

— У тебя же теперь есть Артем! — улыбнулась Тамара, но тут же стала серьезной. — Перевестись туда, куда мечтала поступить год назад, нельзя: специальность гуманитарная и программы не совпадают. Но проблема в другом — я уже не хочу быть тем, кем хотела.

— И что теперь?

Откинувшись на спинку стула, Тамара посмотрела в мутное окно.

— Родственники предлагают другой вариант: специальность сродни нашей, только один экзамен надо досдать. Такое чувство, что у них на меня виды появились. Год назад такой настойчивости и в помине не было.

— Уже все решено?

Голос Инночки дрогнул, глаза сразу увлажнились. Казалось, вот-вот из них хлынут слезы.

— Решено.

— И когда? После сессии?

— Ни-ког-да! — по слогам отчеканила Тамара. — Я еще зимой поняла, что никуда не хочу переводиться, а вчера окончательно решила: здесь остаюсь.

— Правда?.. Томка, какая же ты умница!

Коснувшись лица Тамары влажными ресницами, Инна чмокнула ее в щеку и вдруг, осененная догадкой, посмотрела на нее подозрительно.

— Это из-за Радченко?

— Да ты что! Просто не хочу, и все! Одно могу сказать точно: в этом году я никуда не уеду… Как ты думаешь, у ребят уже закончился экзамен? Леша обещал заглянуть, — смущенно пожала она плечами.

— И Артем сказал, что позвонит. По домам? — предложила Инна.

— До понедельника.

Впервые не пытаясь затянуть расставание, девушки обменялись легкими прощальными поцелуями и разошлись в разные стороны.

Но Леша так и не зашел к Тамаре в тот вечер. Теряясь в догадках и не понимая такой его необязательности, утром следующего дня она уехала домой…

— …Фу, добрались, — выдохнула Тамара после того, как они прошли через Елисейские поля и поднялись на смотровую террасу Триумфальной арки. — Ну и народу у вас!

— Это еще что! — возразила Инна. — Видела бы ты, что здесь творится в пик туристического сезона! А накануне двухтысячного года что было? Ужас! Ну да ладно… Как я уже говорила, Триумфальную арку Наполеон Первый приказал возвести в честь самого себя, своей армии и военных побед Франции. Отсюда открывается великолепная панорама Парижа. А теперь посмотри вниз: от центра площади Звезды, то есть прямо от арки, лучами расходятся двенадцать крупнейших артерий города, а у подножия с тысяча девятьсот двадцатого года находится могила Неизвестного солдата. Строительство арки началось в тысяча восемьсот шестом году…

— …Красиво, — выдохнула Тамара. Выглянувшее из-за облаков яркое солнце заставило ее опустить на глаза темные очки. — А там что? Кусочек Нью-Йорка? — развернувшись на сто восемьдесят градусов, не удержалась она от вопроса.

— Это деловой центр Дефанс, в переводе «оборона». Символ современного делового Парижа. Кстати, квадратная арка в его центре больше чем вдвое превосходит по высоте вот это наполеоновское сооружение. А одна из башен действительно называется Манхэттен. Ты бывала в Нью-Йорке?

— Дважды. В первый раз отвозила Сережку на учебу, во второй — забирала обратно. Мы тогда специально в центре остановились и три дня гуляли по городу. И на Манхэттене были, поднимались на смотровую площадку Всемирного торгового центра. Вид — как из самолета. А ты была в Штатах?

— Пока нет. Дени не любит долгих перелетов, так что мы в основном по Европе колесим. А на Манхэттене Артем работает, — как бы между прочим заметила Инна. — Как раз в здании рядом с торговым центром. Он уже почти три года в Нью-Йорке живет.

— Даже так? Интересно… Так, значит, Юлька сейчас тоже там? — стало доходить до Тамары. — А как Артем очутился в Штатах?

— После расскажу. — Инночка явно была не расположена говорить о бывшем муже или не знала, с чего начать. — Сейчас мы спустимся вниз, и я покажу тебе парижское метро, но предупреждаю сразу: это не Москва и не Питер. Да, кстати, спуститься вниз можно на лифте! — неожиданно обрадовала она подругу, так как наверх им пришлось подниматься по длинной утомительной лестнице…

…Родственники оказались неожиданно настойчивы: два дня они упорно уговаривали племянницу поступить разумно и согласиться на перевод в Москву. Девушка рассеянно слушала их доводы, со всем соглашалась, но буквально в последний момент упрямо крутила головой: нет.

Возможно, сыграло роль то, что впервые в жизни мама дала возможность дочери сделать самостоятельный выбор, возможно, сама Тамара проявила неожиданную твердость, но тема Москвы была закрыта окончательно. Она будет учиться там, где училась. Потому что у нее есть новые друзья, есть Инночка и… есть Леша Радченко, о котором она не переставала думать ни на минуту.

Много лет спустя она узнала, что на тот момент родственники действительно строили далеко идущие планы: подыскивали невесту отпрыску дипломатической семьи. Будущая жена должна была быть неглупа, недурна, без вредных привычек. Желательно провинциалка, а не москвичка: менее капризна, менее избалованна, зато более покладиста. Участь жены дипломата — жить в тени мужа, но при этом оставаться ему надежной опорой, и девушка вроде подходила по всем статьям. Но для начала требовалось ее перевести на учебу в Москву.

Все это Тамаре и ее матери на тот момент было неведомо. В воскресенье вечером раздосадованные родственники уехали ни с чем. А утром следующего дня, завидев под окнами мамину служебную «Волгу», Тамара подхватила дорожную сумку, взяла ключи от входной двери, и вдруг в дом влетела Антонина Степановна.

— Сядь! — буквально рявкнула она с порога.

Тамара безропотно присела на кухонную табуретку. Тон, каким это было сказано, и воинственный вид матери не предвещали ничего хорошего. Внутри все сжалось. Это состояние ей было знакомо с детства: стоило маме повысить голос, как хотелось втянуть голову в плечи, уменьшиться до микроскопических размеров и спрятаться в какую-нибудь щель. Только бы не видеть и не слышать Антонину Степановну в гневе! Самое странное то, что мать и дочь успели попрощаться буквально полчаса назад. Что же такое могло стрястись за это время?

— Мне только что звонил Петр Викторович, — сообщила мать и буквально впилась в дочь взглядом. — Это правда, что ты связалась с плохой компанией? Отвечай!

— Я ни с кем не связалась, — ответила та дрогнувшим голосом.

О том, что декан может позвонить матери, она даже не подумала.

— А вот Петр Викторович утверждает обратное. Тогда следующий вопрос: кто такой Алексей Радченко? Смотри мне в глаза!

Зрачки у Антонины Степановны сузились, и Тамаре показалось, что в этот момент ее не просто пронзили взглядом, а прочитали все мысли до единой. Тут же покраснев, она опустила ресницы. Затянувшуюся паузу и поведение дочери мать поняла по-своему.

— Значит, так оно и есть. Да как ты могла! — взорвалась она и стукнула кулаком по столу. — Я даже не могу себе представить, как моя дочь гуляет в обнимку с развращенным женским вниманием ловеласом! В открытую, на глазах у всего города! Чем ты думала? На панель захотела?

Антонину Степановну понесло, и чем сильнее она распалялась, тем крепче цеплялась Тамара побелевшими костяшками пальцев за края табурета.

— Дрянь! Дрянь! Дрянь! — принялась она хлестать дочь попавшимся под руки кухонным полотенцем. — Теперь я понимаю, почему ты отказалась переводиться в Москву! А я поверила, что ты хочешь стать великим строителем. Да я сегодня же позвоню Мише с Валентиной, извинюсь перед ними и попрошу немедленно заняться твоим переводом!

— Мамочка, я не хочу в Москву! Не из-за кого-то, я просто туда не хочу! — неожиданно взмолилась Тамара и заплакала.

Огромные слезы-горошины катились по ее щекам и капали на новые, в первый раз надетые джинсы. Заметив это, мать бросила ей полотенце.

— Для чего я тебя растила? Чтобы с самого утра мне звонили на работу и сообщали, как ты шляешься непонятно с кем? А если разговор слышала секретарша? Ты подумала, как это может отразиться на моей карьере, на жизни всей семьи, наконец?

Тамара уже плохо понимала, что говорила мать. Плечи ее буквально сотрясались от рыданий, а в груди вырастал ком обиды.

— Потаскуха! — выкрикнула Антонина Степановна и вдруг, словно захлебнувшись собственной яростью, умолкла.

Огромный ком в душе Тамары рухнул куда-то вниз и раскололся на маленькие обидки: словно паучки, они стали медленно расползаться в разные стороны и обволакивать мысли тонкой липкой паутиной.

«Почему потаскуха? — уцепилась она за последнее слово. — После справки декан не мог меня так обозвать. Значит, это мама? Неужели я и ей должна принести справку?»

Словно услышав это, Антонина Степановна вскинула голову:

— Немедленно снимай джинсы, украшения и идем к гинекологу!

Последняя фраза подействовала на Тамару странным образом: перестав плакать, она вытерла ладошками слезы, молча сняла золотые сережки, цепочку, кольцо и положила все это на стол (во время приездов домой она предусмотрительно оставляла в общежитии подаренный бабушкой незадолго до смерти старинный золотой крестик с цепочкой: мама даже не подозревала, что дочь носит его практически не снимая). Встав с табуретки, расстегнула ремень, потянула лапку «молнии»…

— Сядь! Что за демонстрация? — не выдержала мать и снова стукнула ладонью по столу.

От удара лежавшие на нем украшения слегка подпрыгнули, а вместе с ними подпрыгнули солонка и пустая чашка на блюдце, по которому сразу расползлась трещина. Но это было еще не все: выскочив из крепежа, пластмассовая солонка покатилась по столу, свалилась на пол и, оставив там горку соли, закатилась под плиту. Взглянув на все это, мать стремительно вышла из кухни. В доме повисла тишина.

Тупым взором Тамара посмотрела сначала на трещину на блюдце, затем на белый соляной след, достала из шкафчика метелку, совок и принялась молча убирать свидетельства скандала. Подобное происходило не впервой: периодически в семье Крапивиных от Антонины Степановны доставалось всем. Даже маленькому Витальке.

Выбросив в мусорное ведро рассыпанную соль и разбитое блюдце, она вымыла руки, зашла к себе в комнату, стянула с себя новые джинсы и аккуратно сложила их на краю кровати. Достав из шкафа старые, надела их и вернулась на кухню.

Обхватив плечи руками, Антонина Степановна сидела на табуретке лицом к окну. По опыту Тамара знала: скорее всего, смирив гнев и трезво оценив ситуацию, она сожалела о том, что наговорила дочери, но извиняться было не в ее правилах. Как, впрочем, и объясняться.

— Ты уже взрослая и должна понимать, чего хотят от тебя мужчины, — неожиданно тихо произнесла мать. — Игру в любовь тоже придумали они, чтобы им сподручней было управлять нами, женщинами. Поэтому, если хочешь чего-то достичь в жизни, ты должна освободиться от романтических иллюзий, выбросить из головы образы тургеневских барышень и, самое главное, не забывать правило номер один: никогда, ни при каких обстоятельствах не доверять мужчинам! — выделяя голосом каждое слово, отчеканила мать. — Если ты не научишься управлять своими чувствами, ты погибнешь, потому что будешь зависеть от мужчины, от его желаний и поступков. Любви на свете нет, есть сладкая иллюзия.

— Мама, а ты любила когда-нибудь? — осмелилась спросить потрясенная Тамара.

— Любила, — ответила она после долгой паузы. — И потому считаю себя вправе так с тобой разговаривать… Сейчас Николай отвезет меня на работу и вернется за тобой.

Тяжело вздохнув, Антонина Степановна посмотрела на часы и направилась к выходу. Проходя мимо стола, она пододвинула украшения ближе к дочери и добавила:

— Переоденься. Нечего в старье ходить. Вечером позвонишь.

За два часа пути до соседнего областного центра Тамара не проронила ни слова. Мамин водитель был также немногословен. Молча довез, молча донес тяжелые сумки до комнаты, попрощался и уехал.

В час занятий в общежитии было пустынно. Тамара заранее написала заявление в деканат, что пропустит их в понедельник. Послать машину в выходной день в соседнюю область мама не могла — в стране вовсю шла борьба с использованием служебного транспорта в личных целях. Меж тем у дочери начиналась горячая пора: зачетная неделя, сессия, день рождения. Вещей и банок с закатками набралось немало, так что надо было помочь ей доставить тяжелый груз в общежитие.

Разгрузив сумки, Тамара приняла душ и поспешила в институт, где подходила к концу третья пара. Пробежав глазами на факультетской доске объявлений все, что касалось ее курса, она опасливо оглянулась по сторонам и переместилась к спискам результатов экзаменов четверокурсников. Скользнув взглядом по номерам групп, она нашла нужный лист, но фамилии Радченко там не оказалось.

«Неужели не сдал? — растерялась она. — Кушнеров есть, Филевский есть, даже Щедрин — четыре!»

Уловив краем глаза, как шевельнулась дверная ручка кабинета декана, она совершила молниеносный прыжок в сторону.

— Крапивина? — услышала Тамара голос Кравцова и, крепко сжав губы, обернулась. — Вы-то мне и нужны. Кафедра математики рекомендовала вас и еще двоих первокурсников на вузовскую олимпиаду. О ваших способностях там очень высокого мнения, а это — прямой путь к межвузовской олимпиаде. А там, кто знает, возможно, и в науку! Я сообщил сегодня утром эту новость вашей матери. Она вам не успела рассказать?

«Вот они — взрослые игры! — усмехнулась в душе Тамара. — Почему бы не спросить прямо: поговорила она со мной или нет?»

— Она мне ничего не успела рассказать, — посмотрев ему прямо в глаза, соврала девушка. Хотя по большому счету она и не врала: о математике мать не обмолвилась ни словом.

— Жаль, — задумчиво произнес декан. — Но, как я понял, она только «за». Мы согласуем график занятий…

Слушая Петра Викторовича, Тамара непроизвольно скосила взгляд на мелькнувшую на лестничном пролете фигуру и напряглась: перепрыгивая через ступеньки, к деканату несся Алексей. Тут его заметил и Кравцов.

— Студент Радченко! Надеюсь, на этот раз вы порадуете меня своими успехами по экономике? — не скрывая издевки, спросил он.

— Возможно, — возвышаясь над Кравцовым на целую голову, в тон ему ответил Алексей. — «Отлично». Я за разрешением на пересдачу первого экзамена.

— Ну что ж, — многозначительно произнес декан. — Думаю, вы извлекли из всего урок… Крапивина, вы свободны, а вы, Радченко, зайдите.

«Мог бы хоть головой кивнуть, — расстроенно вспоминала вечером Тамара подробности случайной встречи. — Знал бы, что мне пришлось вытерпеть за пять дней знакомства! Ладно, захочет увидеть — придет. А если нет… Значит, буду учиться».

Целую неделю ей, как и другим, пришлось провести в напряженном ритме: зачет следовал за зачетом и подготовка к ним отнимала немало времени. Плюс Инночка с ее неспособностью воспринимать точные науки.

Погода резко испортилась: ни дня не обходилось без грозы, а затем и вовсе зарядил дождь. Тамара вынуждена была пережидать непогоду в одиночестве: лучшая подружка после занятий торопилась домой, соседка по комнате пропадала где-то со Щедриным, приятели по вечерам также куда-то исчезали, и даже родственники, которых она иногда навешала по выходным, уехали в отпуск. Нет-нет да и вспоминался вечер в ресторане, прогулка по городу, поцелуи под кустом акации…

Боясь себе в том признаться, она стала искать встречи с Алексеем. Выучив расписание экзаменов четвертого курса, она по несколько раз в день как бы случайно проходила мимо аудиторий, где шли консультации, но Радченко словно сквозь землю провалился! Его не было видно ни в общежитии, ни возле института… Расспрашивать о нем было неудобно, а потому приходилось ловить обрывки Пашкиных и Ленкиных разговоров да внимательно слушать Инночку. Но все напрасно: никто из них ни разу не упомянул об Алексее.

Полное неведение и желание узнать хоть что-то угнетали. В конце концов, зная, что Инночка продолжает встречаться с Артемом, она затащила ее в кафе-мороженое и решилась спросить напрямик.

— Ты уж извини, что я тебе ничего не рассказывала, — виновато опустила та ресницы. — К ребятам тогда декан на экзамен пришел. И именно в тот момент, когда Леша отвечал, ну и… Том, ты никому, кроме меня, не говорила, что накануне вы были в ресторане?

— Нет.

— И никого из знакомых не заметила в тот вечер?

— Нет. Никого не помню… Шампанское так ударило в голову…

— Вот и Леша скорее всего по сторонам не смотрел… В общем, декан поинтересовался, как отвечает Радченко, а когда услышал от преподавателя, что мог бы и лучше, взорвался, стал орать, что это ему не с девушками на проспекте обниматься, и выгнал из аудитории.

— И что дальше? — замерла Тамара.

— Экзамен Леша пересдал на четверку, но на прошлой неделе ему неожиданно практику поменяли. В какую-то Тмутаракань, в Карелию направили. Но и это еще не все, — тяжело вздохнула Инночка. — Кравцов пригрозил, что если снова его с тобой увидит, выгонит из института без лишних слов.

— А почему ему практику поменяли?

— Не знаю. Возможно, потому что у нас в июле геодезическая практика и мы на месяц в городе остаемся. А ведь Леша с Артемом еще задолго до того, как с нами познакомились, тоже собирались здесь остаться.

— А Артема оставили?

— Оставили. Расстроился сильно, что без Лешки. Просился вместе с ним в Карелию, да Кравцов не пустил. Сказал, что пришло время разлучить этих близнецов.

— Так вот в чем дело, — вздохнула Тамара. — Значит, декан не ограничился звонком маме.

— Каким звонком?

— Обыкновенным. Рассказал ей, что я связалась с плохой компанией. В общем, влетело мне по первое число. Такого наслушалась… А я ведь собиралась пригласить их на день рождения.

— Даже не знаю, чем тебе помочь… Если бы мои узнали, что я встречаюсь с Артемом прямо у них под носом! Бр-р-р-р! — вздрогнула Инночка. — Они ведь по-прежнему считают, что я у тебя в общежитии пропадаю, к сессии готовлюсь. Ты уж извини.

— Ладно, — грустно улыбнулась Тамара. — Должна же хоть одна из нас быть счастливой. Дай сигарету.

— Бери. Только смотри, не увлекайся, — предостерегла она, памятуя о том, что первую свою сигарету Тамара выкурила с ее подачи. Вот что странно: почему-то именно в курящих компаниях собирались самые веселые и остроумные студенты, а потому многие, кто приходил просто послушать, пристрастились к сигаретам именно таким образом. — Не расстраивайся. Он, конечно, красив, как Аполлон, только я еще раз напоминаю: тебе с ним опасно сближаться.

— Почему?

— Если влюбишься, то у тебя это будет всерьез. Вот и сигарету тебе больше не дам, а то привыкнешь.

— Так ведь это не выход, Инка, сама куплю. Если что-то начинают запрещать, у нормального человека в глубине души сразу зарождается чувство протеста.

— Это у тебя зарождается, — не согласилась Инна. — Другие, кто поумнее, на рожон не лезут. Вот и Радченко твой к тебе не идет — знает, что ему за это будет.

В искреннем порыве уберечь подругу от дурного влияния Инночка даже не заметила, что причинила ей боль.

— Ладно, извини, — спохватилась она. — Я подумаю, как тебе помочь.

— Ты о чем?

— Да так… Что-то я замерзла. По домам?

Прошло еще несколько дней, и наступило первое июня. Вспоминая о том, что случилось на экзамене с Радченко, Тамара нервничала как никогда. Но, к счастью, все обошлось. Опасения, что декан придет на экзамен и к ней, оказались напрасными, и она без особого труда получила заветную пятерку. Вот только Алексея за эти дни Тамара так ни разу и не увидела. Ей даже стало казаться, что события трехнедельной давности случились не с ней. Чем больше времени проходило после случайной встречи с ним в деканате, тем сильнее было чувство, что и ресторан и поцелуи под кустом акации — тоже лишь плод ее воображения…

2

…Когда давние подруги вышли из метро прямо к берегу Сены, Тамаре наконец удалось вымолить у Инны маленький перерыв для отдыха.

— Уговорила, — вздохнула та. — Но не надейся, что я оставлю тебя в покое. Перед нами остров Сите, а эта река, — показала она рукой в направлении Сены, — традиционно делит город на правый, буржуазный, аристократический, чиновничий, и левый — демократичный, богемный, студенческий берег. В Париже всегда обращали внимание на то, в каком месте и в каком округе вы живете. А их — двадцать, словно двадцать разных городов под одной крышей. Обедаем сегодня на другом берегу, и в нашем меню обязательно будут виноградные улитки!

— Согласна на всех улиток, вместе взятых! — оглядываясь по сторонам в поисках места, где можно присесть, устало отмахнулась Тамара. — Но сейчас я хочу вытянуть ноги, сделать глоток вашего знаменитого кофе и покурить. Инка, ты даже не представляешь, как долго я об этом мечтала: сидеть в центре Парижа с чашечкой кофе, никого не замечать, ничего не делать и ни о чем не думать!

— Можешь не думать, но слушать тебе все равно придется. Ввиду приближения обеденного времени поговорим о французской кухне, — тут же сменила тему Инна. — Во Франций еда — это искусство, философия, своего рода религия. Шеф-повар — верховный жрец, а ресторан — храм, в котором свято хранятся рецепты фирменных блюд…

— …Ну ты даешь! — уважительно заметила Тамара, выслушав краткий экскурс в историю приготовления пищи. — Как тебе удается все это помнить? Даты, фамилии, события? У тебя же рот ни на секунду не закрывается!

— Но ты же помнишь все свои контракты? Вот и я просто люблю дело, которым занимаюсь. Но знала бы ты, как сложно здесь получить аккредитацию экскурсовода! Экзамен проводят раз в год и делят на несколько этапов. В нашей группе из ста человек с первого раза сдали только восемь. Кстати, могу похвастаться: по истории экспозиции Лувра я удостоилась похвалы от самого председателя экзаменационной комиссии! Любовь к живописи мне Вадим привил, и большое ему за это спасибо, — по лицу Инны скользнула тень.

— А как ты в Питер попала? — поинтересовалась Тамара, сделав глоток живительного кофе и с наслаждением затянувшись сигаретой.

— Тогда еще в Ленинград, — поправила Инна. — Поехала на трехмесячные курсы повышения квалификации. После развода с Артемом жила как в тумане: ходила на работу, занималась дочерью и… практически ни с кем не общалась. В конце концов поняла, что без вреда для психики больше не могу в том городе оставаться. А тут предложили курсы… Юльку к родителям отвезла, а сама куда подальше, только бы не сойти с ума от одиночества. Таких близких подруг, как ты, у меня больше так и не случилось… Если бы ты знала, как мне не хватало тебя в то время…

«И мне тебя не хватало, — печально констатировала Тамара. — Кто мог подумать, что ни я, ни Инна так и не встретим больше такой подруги?»

— Прости меня, — погладила она ее ладонь. — Я, как могла, отслеживала вашу жизнь, но о том, что вы разошлись, узнала не сразу. Однажды, буквально перед моим увольнением, к нам в отдел приехали командированные из вашего города. Я и спросила про Кушнеровых, и мне ответили, что в Москву перебрались. Я даже успела за вас порадоваться. И вдруг огорошили известием, что жену Артема вовсе не Инной зовут.

— Это его Леша в Москву перетянул… Все, пошли дальше! Нас ждет «чрево Парижа», Центр национального искусства и культуры Жоржа Помпиду, мэрия. Затем переберемся на Сите, Сент-Шапель, Нотр-Дам…

Неожиданно зазвонил телефон, и обе они непроизвольно потянулись к сумочкам. На этот раз Тамара не решилась оставить свой телефон в номере, но звонили Инне.

— Здравствуй, ласточка моя, — мгновенно преобразившись, нежно пропела она. — Уже проснулась? Да. Да, конечно, позвоню и поздравлю, я помню. Правда? Надо же… А знаешь, кто сейчас рядом со мной? Тетя Тома Крапивина. Нет, одна, без сына, он в поход ушел… Тебе огромный привет, — кивнула она Тамаре. — Всего на пару дней, в понедельник улетит. Жаль, что вы не увидитесь… Значит, в следующий раз. Хорошо, хорошо, родная. Не волнуйся, я обязательно позвоню. До свидания! — И пояснила подруге: — Бедный ребенок! Никак на разницу во времени перестроиться не может.

— А кого поздравить-то нужно? — поинтересовалась Тамара.

— Артема. Сегодня — день вашего памятного заплыва, а соответственно — день его рождения. Сорок лет ему исполнилось.

«Значит, Алексею в августе будет сорок два, — машинально подсчитала Тамара и почувствовала, как заныло сердце. — А годы летят…»

…Праздновать день рождения Крапивиной и первый, успешно сданный экзамен группа решила на природе: к счастью, погода наладилась и снова палило солнце.

Сложив в большую сумку продукты, Тамара взглянула на часы и решила быстро принять душ. Следуя старым студенческим приметам, голову перед экзаменом она никогда не мыла, и волосы переживали этот стресс весьма болезненно: кучерявились, сбивались в редкие пряди и, казалось, их становилось намного меньше.

Обмотав голову полотенцем, она вышла из душевой и успела заметить, как закрылась входная дверь в коридор. Решив, что это кто-то из соседей, она зашла к себе в комнату и обомлела: на письменном столе лежали завернутые в целлофан красные розы.

Таких замечательных цветов ей еще ни разу в жизни не дарили! «Пять», — растерянно сосчитала она и вдруг заметила среди листьев маленький розовый комочек. Едва она освободила цветы от целлофана, как на ладошку вывалился плюшевый котенок. «Леша!» — охнула она, чувствуя необыкновенный подъем и волнение.

Забыв о полотенце, Тамара выскочила в коридор, но никого, кроме возвращавшихся с экзамена возбужденных однокурсников, там не заметила. Переодевшись и расчесав мокрые волосы, она поставила розы в найденную в шкафу трехлитровую банку, снова вышла в коридор, миновала лифты и, решительно тряхнув не высохшими еще прядями, побежала вниз по лестнице.

Постучав в дверь блока, где жил Радченко, и не услышав ответа, она неуверенно зашла в темный тамбур. Припомнив, что он так же, как и она, живет в «двушке», снова постучала. И снова тишина. Вдруг в коридоре послышался шум, буквально через секунду входная дверь распахнулась, и, натолкнувшись на смутившуюся девушку, Филевский и Щедрин одновременно воскликнули:

— О! Ничего себе! У нас гости!

— Я к Алексею, — покраснев, словно ее застали на месте преступления, объяснила Тамара.

— А его нет, — открывая замок соседней двери, ответил Паша. — Он вообще в последнее время где-то пропадает.

— Заходи к нам, гостем будешь, — игриво подхватил Филя и легонько подтолкнул ее в спину.

Непроизвольно сделав шаг, Тамара широко раскрыла глаза в изумлении: такого хаоса она в жизни не видела! Три неубранные кровати, горы книг и конспектов на двух столах, на третьем — пустые бутылки и грязная посуда, беспорядочно разбросанная на стульях одежда, торчащие из распахнутого шкафа майки, носки… Картину дополнял устоявшийся запах пота, к которому добавлялись пары перегара и залежалой еды. Даже распахнутое настежь окно не смогло выветрить эти ароматы.

— Вчера предпоследний экзамен замачивали, — нисколько не смутившись, пояснил Щедрин.

— А где можно найти Алексея? — стараясь держаться поближе к двери, спросила Тамара.

— Везет же Радченко! Всем он нужен! — сгребая мусор со стола в большой пакет, ухмыльнулся Саша Филевский. — Да у него из таких, как ты, вчера очередь у дверей выстроилась! Только, видать, у Лехи кто-то в городе завелся: которую ночь в общежитии не ночует. Так что давай лучше к нам: сейчас приберемся и снова гульнем. В магазин мы уже сбегали, потанцуем, музыку послушаем… У нас знаешь как весело бывает!

Неожиданно он как бы случайно толкнул девушку локтем, и Тамара плюхнулась на стоящую за спиной кровать. Не долго думая, Филевский присел рядом, обнял и зарылся лицом в ее влажные волосы.

— Сама свежесть, — закрыв глаза, томно прошептал он.

В ту же секунду Тамара резко откинула его руку, вскочила с места и бросилась к выходу. Не ожидавший такого поворота событий Филя попытался схватить ее за юбку.

— Отстань от нее, — бросил Пашка и, словно извиняясь за поведение приятеля, спросил: — Может, Леше передать чего?

— Нет, спасибо, — испуганно ответила она и выскользнула за дверь.

— А он, между прочим, с цветами ушел! — насмешливо прокричал ей вдогонку Филя.

Не оглядываясь, Тамара пролетела по коридору, поднялась по лестнице на этаж выше, но, едва открыла дверь к себе, как раздавшийся визг, писк и радостные вопли заставили ее надолго забыть о неприятной встрече.

Настроение у всех было лучше некуда! Поздравления чередовались с шутками, розыгрышами, и продолжалось это всю дорогу до пляжа. Расположившись на полюбившейся уже поляне, компания веселилась до самого заката.

Лишь одна Инночка вела себя немного странно: она постоянно вертела головой, всматривалась в проходивших поодаль людей и словно ждала кого-то. Да и Тамаре было как-то не по себе — ей постоянно казалось, что за ней наблюдают. Она буквально кожей чувствовала на себе чей-то взгляд, озадаченно оборачивалась, но никого не видела. Правда, однажды вдалеке вроде мелькнула фигура Алексея, но скорее всего это был не он. Он подошел бы. Ведь решился же подарить цветы! «Я просто хочу его увидеть, — вздохнула она, — вот и мерещится».

Как всегда, в компании никто не вел счет времени, и о том, что пора возвращаться, спохватились уже в полной темноте. Разбившись на группы, студенты спешно двинулись домой, и, чтобы хоть немного посекретничать, Крапивина с Рождественской постарались незаметно отстать.

— Не пришли, представляешь? — расстроенно произнесла Инночка.

— Кто не пришел?

— Артем с Лешкой… Хотела тебе сюрприз сделать, передала Артему, что ты хочешь пригласить их на день рождения, но нигде не можешь найти.

— И что он ответил?

— Сказал, что ты недалека от истины. После истории на экзамене они с Лешей действительно «ушли в тень»: ни в каких компаниях не участвуют, стараются жить тихо и незаметно. Хочешь знать, почему ты Радченко не могла найти? Да потому что он третью неделю живет у Артема!

— И ты молчала?

— Я сама узнала об этом случайно. Мы вчера все вместе в одном троллейбусе возвращались: я с консультации, а они с экзамена. Родные Артема на дачу перебрались, вот он и пригласил его к себе. У него даже ключи от квартиры есть.

— Он и вчера там ночевал? — недоверчиво уточнила Тамара.

— И вчера…

«Значит, экзамен со своими Леша точно не замачивал, — облегченно вздохнула она. — Но почему не пришел на пляж? Неужели так боится декана?»

— Артем с Лешкой подходили сегодня к нашей аудитории, уточняли, где планируем отмечать, и я была уверена, что они появятся, — словно услышала ее мысли Инночка. — Отделался цветами…

— Ладно, не расстраивайся: цветы так цветы. Мне таких роз никогда не дарили. Поздно уже, как ты домой одна поедешь? — спохватилась она.

— Ну почему же одна? — неожиданно услышали они за спиной и обернулись.

Прямо за ними стояли Алексей с Артемом и улыбались. Каким образом им удалось так бесшумно приблизиться и долго ли они шли следом, девушкам было неведомо.

— Подслушиваете? Бессовестные! — пожурила их Инночка.

— И ничего мы не подслушиваем! — заявил Артем и поцеловал ее в щеку. — Я лично двигаюсь в направлении троллейбусной остановки.

— Значит, это — случайная встреча?

— Да как сказать, — неожиданно замялся он, и друзья переглянулись. — Решили сходить на пляж, там увидели знакомых девушек, только к ним было не подступиться. Пришлось принимать солнечные ванны в гордом одиночестве и дожидаться более удобного момента.

«Значит, мне не померещилось», — мелькнуло у Тамары.

— Надо отдать должное нашему терпению: дамы в конце концов остались одни, — продолжил Артем. — А так как с дочерью уважаемых Рождественских мне, к счастью, по пути, прошу, — и, изогнув руку в локте, он шагнул к Инночке.

Взглянув на молчаливо наблюдавшую за ними Тамару, та театрально вздохнула, пожала плечами и как бы нехотя просунула руку в образовавшееся колечко.

— А Леша? Он с нами поедет?

— Леша от меня устал и сегодняшнюю ночь проведет в общежитии. Заодно доставит вторую даму до места назначения.

— Пока, дорогая, — чмокнула Инночка Тамару в щеку и, улыбнувшись, добавила: — Завтра на консультации все обсудим.

— На консультации нужно внимательно слушать преподавателя, — поучительно изрек Артем. — И вообще, распоясался первый курс: только сдали экзамен, сразу пьянку устроили. Вот мы в ваше время…

— Уж кто бы поучал… — не стерпела Тамара.

— Безобразие! — перебил он ее. — Какое неуважение к старшим! Тяжелый случай, Леха, придется тебе заняться перевоспитанием! С двумя сразу я не справлюсь.

Артем протянул Алексею руку на прощание и, увлекая за собой Инночку, громко пожелал:

— Счастливо оставаться!

— Не думала, что он такой разговорчивый, — глядя им вслед, негромко заметила Тамара. — И чего он распетушился?

— Не обращай внимания, — подал голос молчавший до сих пор Алексей. — Возможно, он к тебе Инку ревнует.

— Но ты же его не ревнуешь?

— А зачем? Если моему другу хорошо, почему мне от этого должно быть плохо? Но, если честно, заигрался Артем, даже забыл тебя с днем рождения поздравить.

— Ну, это вовсе не обязательно, — смутилась Тамара и, не выдержав насмешливого взгляда Алексея, опустила глаза. — Вы долго шли за нами следом? — спросила она, уставившись на две длинные тени.

— Хочешь узнать, что мы слышали из вашего разговора? — с улыбкой уточнил он.

— Хочу, — подняла она голову.

— Ничего. Только последнюю фразу.

— Вы были на пляже?

— Были. — И, опережая ее следующий вопрос, добавил: — И не подошли по двум причинам: во-первых, у вас была весьма тесная компания, а во-вторых, лично меня никто не приглашал.

— И как же я могла это сделать, если ты переселился к Кушнерову? И коль уж на то пошло, то это неправда: я пригласила тебя почти три недели назад! Спасибо за цветы, — добавила она после паузы.

Леша молча наклонил голову набок, затем сделал шаг и осторожно обнял ее за плечи.

— Но это еще не все, — загадочно произнес он и нежно поцеловал ее в губы.

От переизбытка чувств у Тамары перехватило дыхание, закружилась голова и она пошатнулась.

— Вот видишь, мои руки опять пригодились. А спиртным увлекаться не стоило, даже в день рождения, — словно сквозь сон услышала его насмешливый шепот.

— Я не пьяна. Я почти не пила.

— Даже так? Ну тогда зря, — почувствовала чуть выше уха его горячее дыхание Тамара. — В таком случае приглашаю к себе — шампанское и шоколад гарантирую.

В этот момент, с любопытством озираясь на целующуюся пару, мимо прошли двое мужчин. Окинув их подозрительным взглядом, Алексей молча взял ее за руку и перевел в более темное место.

— Боишься Кравцова? — задала она провокационный вопрос.

«Береженого Бог бережет», — подумал он и вздохнул.

Он и сам не понимал, кого и чего больше боится, как не понимал и того, почему вопреки обостренному чувству опасности его продолжало тянуть к этой девушке. Он и у Кушнерова решил пожить не столько потому, что боялся нарваться на новые неприятности — хотелось остыть, успокоиться, попытаться понять, что это с ним: обычное мужское желание или нечто доселе неведомое? А тут еще Артем, похоже, не на шутку увлекся Инночкой.

Так уж вышло, что ничего подобного ни с тем, ни с другим прежде не случалось. Было немало мимолетных увлечений, но все они сильно отличались от того, что творилось сейчас: небывалый душевный подъем, состояние, когда хочется постоянно видеть, слышать и общаться. Да и обладать, чего уж тут лукавить…

— Побаиваюсь, — честно признался он. — И за себя, и за тебя.

— А за меня почему?

— Я знаю, что он звонил твоей матери.

«Инка рассказала», — вздохнула Тамара, припомнив заодно и неприятную процедуру в гинекологическом кабинете, о которой Алексей знать не мог, а подружка вряд ли стала бы говорить с ребятами на такую тему.

— В таком случае я тоже знаю, что тебе устроил Кравцов на экзамене и почему ты скрывался.

— Я не скрывался.

— Значит, прятался, — теперь уже Тамара насмешливо посмотрела ему в глаза. — Не вижу разницы. Зачем тогда цветы подарил? А вдруг узнают?

Тамара отстранилась и медленно пошла к общежитию. Шаги за ее спиной подсказали, что он идет следом, но приближаться не торопится. У открытых ворот на территорию студенческого городка она остановилась, дождалась Алексея и виновато опустила глаза.

— Извини… Мне было очень приятно получить такие цветы. Правда. Ну все, мне пора и тебе, между прочим, тоже: по тебе соскучились приятели… и приятельницы в соседней комнате.

— Зато я по ним не соскучился, — заметил он. — И мое предложение с шоколадом и шампанским остается в силе.

— Ты хорошо подумал? — неожиданно развеселилась Тамара и напомнила: — У тебя остался еще один экзамен!

— Ах, экзамен, — усмехнулся он. — А по-моему, ты боишься декана.

— Я? Я никого не боюсь! — гордо тряхнула она головой. — Вот возьму и приду!

— Возьми и приди!

Игриво сверкнув глазами, Тамара повернулась и быстрым шагом направилась к высотному зданию. Алексей проследил за ней взглядом, достал сигарету и негромко напомнил:

— Я буду ждать.

Девушка не оглянулась.

«Не расслышала, что ли?» — не понял он.

Из раскрытых окон общежития на весь квартал разносилась мелодия из фильма о государственной границе…

— …А это что за химический комбинат? — приподняла очки Тамара, пытаясь лучше рассмотреть странное творение с прозрачными галереями эскалаторов, разноцветными трубами и металлическими переходами.

— А это и есть третий из крупнейших парижских музеев — Центр Помпиду! — довольная произведенным эффектом, объявила Инна. — И ты правильно сравнила это здание с комбинатом, иногда его так и называют. Но именно внутри его располагается Национальный музей современного искусства, в котором отражены все пути его развития — от кубизма и сюрреализма до поп-арта. Одна площадь перед Центром чего стоит! Осмотрись вокруг: фонтан, жонглеры, фокусники! Жаль, времени мало, иначе мы ни за что не обошли бы это место стороной!

— Столько народу, — снова опустила очки Тамара.

— Место — одно из самых оживленных в городе, здесь всегда полно зевак и туристов. Да и парижане частенько назначают друг другу встречи у этого веселого фонтана, — кивнула она в сторону разноцветных фигурок в воде. — И находится все это в Четвертом округе, куда входят также острова Сен-Луи и Сите. Жить здесь — мечта всех провинциалов, решивших покорить Париж: красиво, престижно, дорого. Для парижанина номер округа, где он живет, очень важен. Необходимый штрих к социальному портрету.

— Глупость какая, — пожала плечами Тамара. — Поживешь в таком центре пару лет и захочется бежать за тридевять земель.

— Нет проблем! Париж, в отличие от других городов мира, все той же Москвы, например, — очень подвижный город, и квартиры здесь предпочитают снимать. Все зависит от толщины кошелька и настроения. Надоело — раз и переехал!

— Ну, это не по мне, — твердо заявила Тамара. — У меня каждый переезд связан с жизненным потрясением. Рассталась с Радченко — переехала в Минск, разошлась с Юрой — продала тетину квартиру и купила трехкомнатную в соседнем подъезде, разочаровалась в Ляхове — приобрела квартиру в новом доме. Надеюсь, что в дальнейшем мне предстоит только один переезд… Точнее — два. Второй на кладбище! — невесело пошутила она.

— Типун тебе на язык! — укоризненно произнесла Инна. — Ладно, идем дальше, к Ратуше. А затем — Консьержери, Сент-Шапель и Нотр-Дам…

…Стоило Алексею открыть дверь в комнату к соседям, как он тут же услышал недовольные вопли возбужденных однокурсников — все громко требовали, чтобы он исчез с экрана взятого напрокат телевизора. В комнату площадью шестнадцать квадратных метров набилось человек двадцать зрителей.

Присев у холодильника, он незаметно достал припрятанную еще днем бутылку шампанского и, стараясь не привлекать внимания, вышел за дверь. В общем тамбуре он погасил сначала верхний свет, затем взял в душевой полотенце и для верности слегка повернул против часовой стрелки горячую лампочку. Приоткрыв створку окна в своей комнате, он накрыл импровизированный стол, выключил свет, улегся на наброшенное на кровать покрывало и стал ждать.

Так он пролежал около часа. Народ за стенкой досмотрел фильм. Захлопали двери, кто-то уходил, кто-то возвращался, на какое-то время все стихло, затем снова послышались голоса и раздался дружный мужской смех. Через минуту в соседнюю комнату постучали, и к мужскому добавился смех женский. Бросив раздосадованный взгляд на бутылку шампанского, с которой стекал конденсат, Леша невесело задумался.

«Вместо того чтобы веселиться, жду, как мальчишка, какую-то девицу. Знали бы все, что я здесь делаю, на смех бы подняли», — принялся он нервно щелкать выключателем настольной лампы.

Вдруг ему показалось, что кто-то снова открыл входную дверь в блок, но не так смело и уверенно, как пришедшие ранее. Быстро погасив свет, он настороженно застыл в темноте. Тишина. Но только он раздосадованно вздохнул и перевел взгляд на отражавший свет уличных фонарей потолок, как послышался робкий стук, который совпал с очередным залпом смеха за стенкой. После этого ручка двери медленно повернулась, и на фоне пробивавшегося из соседней комнаты света возникла девичья фигура. Давно привыкнув к темноте, он дождался, когда девушка снова потянула дверь на себя, и насмешливо спросил:

— Ты кого-то ищешь?

Раздался щелчок выключателя. Вздрогнув от неожиданности, Тамара зажмурилась, затем открыла глаза и, обнаружив Алексея лежащим на кровати, облегченно вздохнула:

— Я уж решила, что ошиблась комнатой.

— Ошиблась, — даже не пытаясь унять раздражение, подтвердил он. — Тебя здесь ждали ровно час назад.

Тамара замерла: она с трудом вырвалась из компании приятелей, продолжавших догуливать в одной из комнат. Но тяжелее всего было спуститься на этаж ниже, пройти по коридору четвертого курса, открыть дверь, из-за которой доносились весьма характерные застольные звуки, постучать к Алексею, снова открыть дверь… И вдруг такой прием.

— Прости, — пробормотала она и бросилась вон из комнаты.

«Дура, глупая дура!» — ругала она себя, с трудом различая обратную дорогу.

Тамара тенью пронеслась по длинному полуосвещенному коридору, повернула направо, проскочила мимо лифтов, добежала до лестничной площадки, и вдруг кто-то сзади схватил ее за плечо. Испугавшись, она попыталась вырвать руку, резко развернулась, но, не рассчитав ширины проема, больно ударилась лбом о косяк двери. Из глаз посыпались искры. Охнув, Тамара схватилась за ушибленный лоб и только тогда рассмотрела Алексея.

— Ненормальная! — услышала она и, не в силах терпеть боль, расплакалась. Боль она не выносила с детства: белела лицом и буквально теряла сознание от любого мелкого пореза пальца, от ссадины на коленке. Взрослея, усилием воли она пыталась изменить болевой порог, но получалось это плохо. — Ну прости. Пожалуйста.

На сей раз в его словах вместо холодной сдержанности и раздражения звучали искреннее сожаление и сострадание.

— Думал, что ты уже не придешь. Разозлился, — погладил он ее по длинным растрепанным волосам и прижал к себе.

Дождавшись момента, когда плечи Тамары стали реже вздрагивать, Леша слегка отстранил ее от себя и попробовал осмотреть место удара. Но девушка быстро отвернулась.

— Я только хочу убедиться, что ты не рассекла кожу, — попытался объяснить он свои намерения. — Дверь чуть с петель не снесла.

Вняв его просьбе, Тамара закрыла глаза и послушно повернулась к нему лицом. Осторожно отодвинув густую челку, Алексей чуть не присвистнул: над левой бровью темнела огромная вертикальная ссадина.

— Ничего себе! Надо холод быстрее приложить, иначе синяк надолго останется. Пойдем.

Но едва он взял ее за руку, как Тамара резко ее выдернула и, отступив на шаг, покрутила головой.

— К тебе не пойду.

— Тогда пошли к тебе.

— Не могу.

— Тебя сложно понять: ко мне — не пойду, к себе — не могу. Ты вообще-то где сегодня ночевать собралась? — поинтересовался Алексей.

— У девчонок в шестьсот пятой, — вспомнив о скорее всего расплывшейся под глазами туши, Тамара отвернулась. — Соседка попросила до шести утра не возвращаться.

— Теперь понятно, — вспомнив разговор со Щедриным на берегу реки, усмехнулся Алексей. — Только знай: еще пять минут — и к утру твой синяк не заметит разве что слепой.

В этот момент из коридора раздались громкие нетрезвые голоса. Различив среди прочих бас Фили, Тамара вздрогнула.

— Я пошла, — дернулась она в сторону лестницы, но Алексей быстро схватил ее за руку, развернул спиной к окну и обнял, закрыв собой от любопытных глаз.

Спрятав у него на груди заплаканное лицо, Тамара сжалась.

— Леха! — услышала она возглас Фили, когда, казалось, не обратив никакого внимания на обнимающуюся пару, компания мирно проследовала мимо и стала спускаться по лестнице. — А ты куда пропал? Ну-ка, покажи, кто с тобой?

— Вали! — не оборачиваясь, грубовато ответил ему Алексей и еще крепче прижал к себе девушку. — Иди, куда шел.

— Понял, — добродушно согласился Филя и, пошатываясь, поспешил за остальными.

— Я его боюсь, — прошептала Тамара. — Когда увидела цветы, побежала к тебе, а он…

— И что он? — насторожился Алексей.

Оттого, что она его искала, на душе стало тепло.

— Ничего… Но раньше мне казалось, что Филевский — твой друг.

Словно что-то обдумывая, Алексей нахмурил брови и, слегка отстранив от себя податливое тело, очень серьезно произнес:

— Запомни: у меня только один друг — Артем. Все остальные — приятели или просто хорошие знакомые. А с Филей на всякий случай будь поосторожнее. Да и с другими тоже.

Говоря это, он продолжал гладить Тамару по распущенным волосам, затем привлек к себе ее голову и, стараясь не коснуться ссадины, осторожно поцеловал в лоб.

— И все-таки пойдем ко мне, — снова предложил он. — В холодильнике есть лед, да и бутылка шампанского еще не совсем согрелась. Не будем же мы до шести утра стоять на коридоре?

— Хорошо, — поколебавшись, согласилась Тамара.

Продолжая наблюдать за ней краем глаза, Леша отдал должное ее решительности: попадись им навстречу кто-нибудь из «шестерок» декана — завтра могло случиться много шума. Радченко с новой дамой! А уж о Крапивиной, слывущей до этого недотрогой, сплетен хватило бы на всю оставшуюся в общежитии жизнь! Странно, ведь раньше он никогда не задумывался, что чувствовали девушки, которых он приводил к себе по ночам.

Пока Тамара умывалась, он достал из морозилки лед, завернул его сначала в целлофановый пакет, затем в полотенце. Закрыв на защелку дверь в комнату, он усадил ее на стул, заботливо приложил к кровоточащей ссадине холод, включил настольную лампу и погасил верхний свет. Щелкнула клавиша магнитофона — и комнату наполнила популярная итальянская мелодия. Приглушив звук, Алексей вытер другим полотенцем бутылку шампанского и принялся раскручивать проволоку.

— Я люблю шампанское: там, под пробкой с проволокой, спрятано хорошее настроение, — наблюдая за его руками, с улыбкой произнесла Тамара.

Не пророни она эту фразу, вечер — или, скорее, ночь — развивался бы по совсем другому сценарию: трюк с проволокой от бутылки шампанского был одним из самых проверенных. «А почему бы и нет?» — мелькнуло в голове у Алексея, и, чувствуя поначалу непонятное сопротивление в душе, он все же начал игру.

— А вот угадай, какая длина проволоки, если ее распрямить?

— Сантиметров пятнадцать, — предположила девушка, не подозревая, что попалась в ловушку.

— Пятьдесят один. Плюс минус пять миллиметров, — заявил он, прекрасно зная, что последует дальше.

— Не может быть!

— Может. Спорим?

— Спорим!

— На желание.

— Идет! — согласилась она не задумываясь.

— Но сначала выпьем. Глоток хорошего настроения нам не помешает.

Раздался легкий хлопок. Спустя секунды, издавая характерное шипение, шампанское стало быстро подниматься по стенкам бокалов.

— За тебя и за твое совершеннолетие! — произнес Алексей и, присев напротив Тамары, заглянул ей в глаза.

— Интересно, — сделав глоток, перевела она смущенный взгляд на бокал и принялась рассматривать его содержимое на свет лампы. — Посмотри, пузырьки точно живые: торопятся, обгоняют друг друга. Может быть, в них и заложено хорошее настроение?

— Кстати. — Алексей поставил на стол бокал и взял в руки пробку. — Все без обмана, смотри внимательно.

Не отрывая глаз, Тамара наблюдала, как скрученная металлическая нить, которую распрямляли сильные пальцы, становилась все длиннее, длиннее…

— Не может быть! — зачарованно произнесла она, когда стало ясно, что длина проволоки гораздо больше предполагаемых ею пятнадцати сантиметров.

Разгладив ее на столе, Леша достал метровую деревянную линейку.

— Измеряй сама.

— Почти пятьдесят один сантиметр! — поразилась она. — Но так нечестно! Ты об этом знал!

— Знал, — с улыбкой подтвердил он. — Поэтому выиграл, а вот ты — проиграла. И теперь у меня в запасе одно желание.

— Надеюсь, оно будет несложным? — по-детски наивно поинтересовалась она. — Прямо сейчас?

— Нет, я его приберегу! — рассмеялся Алексей. — На тот случай, если ты окажешься особенно неуступчивой. Но сейчас снова за тебя, — долил он шампанское в бокал Тамары.

— Если ты споишь меня раньше времени, то до желаний дело не дойдет!

«Посмотрим, — подумал он. — Пожалуй, с ней лучше не торопить события», — и, дождавшись, пока она допила бокал, протянул руку:

— Потанцуем?

— Это и есть твое желание?

— Нет, это только прелюдия. А ты здорово танцуешь! — не удержался он от комплимента, почувствовав, как быстро она под него подстроилась.

— Я занималась танцами. Правда, недолго. По-моему, это так естественно — слушать музыку и танцевать. Тем более когда поют мои любимые итальянцы, — ответила она.

От шампанского начала кружиться голова: хорошее настроение, таившееся до этого в пузырьках, разливалось по телу, заполняло каждую клеточку нежностью, блаженством, туманило сознание и заставляло забыть обо всем. Хотелось просто закрыть глаза, ни о чем не думать, чувствовать лишь поцелуи, прикосновения, баюкающий волшебный шепот…

Буквально растворившись в своих ощущениях, Тамара покачнулась, и Алексей тут же воспользовался ситуацией: чуть крепче сжав объятия, он отступил назад и, сделав вид, что не устоял на ногах, опустился вместе с ней на кровать. Продолжая находиться в странной, волшебной прострации, она никак не отреагировала на такое перемещение, что в общем-то придало ему смелости.

Все дальнейшее доходило до Тамары словно во сне: подушка под головой, поцелуи, ласки, руки Алексея под расстегнутой на груди блузкой…

— Не надо, — машинально запротестовала она.

— Ты не забыла о желании? — шепотом напомнил он.

К тому, что в таких ситуациях часто оказывают сопротивление на словах, Алексей давно привык. Он даже считал это обязательным элементом игры и сам играл по правилам: шаг за шагом, движение за движением, мягко, нежно, настойчиво…

На несколько мгновений Тамара застыла. И тут, протестуя и возмущаясь, друг за другом стали поднимать голову забытые, вдолбленные годами принципы. С каждой расстегнутой пуговицей протест становился все громче.

«Нет! Нет! Нет!» — долетало до опьяненного сознания, медленно скользящего вниз по спирали.

«Никогда не доверяй мужчинам», — неожиданно встали на этом пути мамины слова.

— Нет! — почти криком вырвалось у нее. — Нет…

Но, едва не задохнувшись от страстного поцелуя, она тут же снова забыла о принципах, сам собой рухнул барьер из маминых слов, и сознание беспрепятственно поплыло дальше вниз по спирали. Большие круги постепенно сужались, сопротивляться нарастающей скорости не хотелось, и, если бы не отвлекающие движения за спиной, она уже давно сорвалась бы в «штопор», за которым не было ничего…

И тут, с большим опозданием, до нее стало доходить, что за спиной она чувствует не что иное, как расстегивающие застежку бюстгальтера руки Алексея. Затем одна из них скользнула вниз, дотронулась до обнаженного колена и медленно отодвинула край юбки. В ту же секунду в мозгу что-то щелкнуло, сознание моментально прояснилось, а взгляд четко сфокусировался на бутылке из-под шампанского. Через мгновение, изо всех сил толкнув нависшее над ней тело, она извернулась и вскочила на ноги. Застигнутый врасплох Алексей не сразу понял, что произошло. Присев на кровати, он стал тупо наблюдать, как непослушными руками Тамара пытается застегнуть блузку.

— Что-то не так? — недоуменно спросил он.

— Если это и есть твое желание, то я не могу его исполнить, — стоя к нему спиной, отрывисто ответила она.

— Почему? Сегодня не можешь? — осененный догадкой, уточнил он с легкой досадой в голосе. — Объяснила бы сразу, не маленький.

Сообразив, на что он намекает, Тамара густо покраснела.

— Ладно, — пригладил он волосы пятерней и тоже поднялся. — Успокойся…

— Успокойся? — повернулась она к нему. — Попалась как дурочка… Проволока, желание… Хочешь знать, когда я его исполню? Никогда! Не зря о тебе такая слава по общежитию идет…

— И какая же такая слава? — неожиданно рассердился Алексей. — Что ты строишь из себя? Неужели, когда шла ночью ко мне в комнату, не догадывалась, чем заканчиваются такие походы?

— Представь себе, нет! А шампанское я тебе верну, и даже не одну бутылку. Как я понимаю, здесь оно не залеживается… Жаль, потерянное на меня время возместить нечем, плюс удар по твоему самолюбию… Но извини, в отличие от других, кого ты приводишь к себе на ночь, мне есть что терять.

— Ах вот в чем дело! — наконец-то сообразил Алексей и досадливо поморщился. — Сказочная целомудренная принцесса бережет девственность для будущего мужа? Только я в такие сказки не верю. И хочешь знать почему? За мою недолгую, но богатую впечатлениями жизнь таких пока не встречал!

— Просто у каждой из них на пути попался человек вроде тебя: сегодня с одной, завтра с другой, без чувств, словно конвейер. Одни животные желания… — Голос Тамары стал тише. — Не надоело?

Ее слова снова задели Алексея. В душе он уже давно ругал себя и за уловку с проволокой, и за то, что не сдержался… Но какое она имеет право его отчитывать?!

— Нет ничего плохого в том, что человек идет по жизни, движимый желаниями.

— А если они не совпадают с желаниями других? Берешь силой?

— Разве я применял к тебе силу?

— Хуже. Ты меня обманул.

— Я?!

— Да, ты. Обманул сначала на реке, затем после разноса в деканате и сегодня, в день рождения… Ты оказался таким, как все, — добавила она после паузы и шагнула к двери.

— Да никто не собирался тебя обманывать! — в сердцах выкрикнул Алексей, но Тамары уже не было в комнате.

Чертыхнувшись ей вслед, он повернулся к столу, сбросил ладонью на кровать пустую бутылку и сжал кулаки. «Моралистка выискалась! Лучше бы фильм со всеми смотрел», — сунул он в карман пачку сигарет и, припомнив, на какой этаж отправились приятели, захлопнул за собой дверь…

3

…Ау! Ты меня слышишь? — Инна дернула подругу за рукав. — Вот это и есть Нотр-Дам! — показала она рукой в сторону знаменитого здания со шпилем.

— Известный всему миру как собор Парижской Богоматери? — стряхнув воспоминания, уточнила Тамара.

— Верно. Благодаря Виктору Гюго и переводчикам его произведений у нас он известен именно под таким названием. Но на самом деле — Нотр-Дам де Пари. Разговаривать внутри можно только шепотом, поэтому сначала я расскажу тебе его историю и лишь затем войдем внутрь. Нотр-Дам был построен в основном в тысяча сто шестьдесят третьем — тысяча двести пятидесятом годах на месте христианской базилики, сменившей когда-то древнеримский храм. Он несколько раз перестраивался, но это не мешает тому, чтобы посетители и сейчас в полной мере оценили обстановку, в которой жили и горбун Квазимодо, и красавица цыганка Эсмеральда. Строительство собора началось с хоров…

— … А теперь посмотри наверх, — предложила она Тамаре, когда, выйдя из собора, они отдалились на некоторое расстояние. — Ты как? Все еще зоркий сокол?

— Пока единица.

— А вот я нет — пятый год в линзах. Видишь две незавершенные башни? На них не хватает шпилей, а вот там, на галерее аркатур, объединяющих эти две боковые башни, из самых неожиданных точек выглядывают химеры-горгульи — «охранные статуи» великого собора. Демоны, фантастические чудовищные птицы, похожие на злобных монстров. Эти каменные химеры, кажется, существуют здесь целые века, охраняют покой и задумчиво взирают на раскинувшийся внизу город…

— И на нас, маленьких безликих козявок! — иронично добавила Тамара. — Все, Инка! В последний раз предупреждаю, что моему процессору, — она постучала пальцем по голове, — пора бы и отдохнуть. Учти, у меня не какой-то там Pentium, а допотопная модель, спроектированная еще в советские времена!

— И никакая она у тебя уже не советская, — слегка обиделась Инна. — Когда была советской, ты могла часами все это выслушивать. А сейчас чего-то там усовершенствовала, перепрограммировала на новый лад, да только лучше не вышло.

— Наверное, ты права, — ответила после раздумья Тамара. — Но, к сожалению, для каждой из нас жизнь припасла свой путь: для тебя — духовного перерождения, а для меня — бесчувственный, жесткий, а местами и жестокий путь деловой женщины.

Инна надолго замолчала.

— Том, неужели все так плохо? — спросила она наконец сочувствующе. — Переезжай ко мне, вместе мы как-нибудь справимся…

— Да ты что?! В целом все, можно сказать, даже замечательно: я — преуспевающая деловая женщина, у меня — замечательный сын. Просто из-за постоянной нехватки времени и переизбытка информации мозг научился действовать избирательно: на что стоит тратить душевные силы, что следует отсекать, а что нужно только созерцать, заряжаясь положительной энергией… Но ты на меня дурно влияешь! — улыбнулась она. — Благодаря тебе я второй день подряд чувствую себя не такой уж неисправимо бесчувственной!

— Ладно, прощаю, — добродушно вздохнула Инна. — До Латинского квартала рукой подать, потерпи. Есть у меня там один любимый ресторанчик: о кухне говорить не буду, сама попробуешь, выбор вин очень даже неплохой, и я снова предлагаю тебе попробовать шампанское!

— Нет, дорогая, спасибо. Шампанское я не пью скоро уж почти девятнадцать лет…

…Опасаясь кого-нибудь встретить, Тамара пробежала по пустому коридору четвертого курса, поднялась на свой этаж и легонько толкнула дверь в комнату, где собиралась переночевать. Соседки давно спали, но дверь, как и договаривались, оставили открытой. Мысленно поблагодарив их за это, она тихо разделась и юркнула под одеяло.

Сна не было ни в одном глазу. Вот и получила подарочек в день рождения! Снова и снова прокручивая в памяти вечер, она то кусала губу от обиды, то вытирала слезы, то злилась… Главным образом на себя. Как же ей хотелось, чтобы вечер повторился заново! Уж теперь она бы вела себя по-другому: во-первых, ни за что не пошла бы на ночь глядя в комнату к Алексею, не поддалась на уловку с проволокой и не позволила ему так себя с ней вести; во-вторых, не пила бы шампанское. До сих пор голова кружится! Нет, она обязательно вернет ему две бутылки, как и обещала!

Так и не сомкнув глаз, ровно в шесть утра Тамара постучала в дверь своей комнаты. Не обращая внимания на недовольное бурчание Щедрина, она демонстративно отвернулась к окну, дала ему возможность одеться и ретироваться из комнаты. Стоило ей коснуться головой своей подушки, как она тут же провалилась в глубокий сон.

Проспав до одиннадцати, почти весь оставшийся день Тамара тщетно пыталась готовиться к следующему экзамену — ныла ссадина на лбу и в голову ничего не лезло. Даже несмотря на то, что это был ее любимый предмет — высшая математика, сконцентрироваться и запомнить хоть что-то никак не удавалось. Ближе к вечеру она взглянула на часы, отбросила конспект и стала быстро переодеваться.

В винном отделе ближайшего гастронома было немноголюдно: до закрытия оставалось минут десять. Не пощадив скупой студенческий бюджет, Тамара решительно достала деньги, купила две бутылки шампанского и спрятала их в пакет. Поколебавшись какое-то время, она снова подошла к прилавку и попросила у продавщицы пачку сигарет и спички.

На обратном пути она свернула в небольшой скверик, присела на скрытую от чужих глаз скамейку, на всякий случай оглянулась по сторонам и закурила. Странное дело: от утренней решимости раз и навсегда показать этому наглецу, чего она стоит, а заодно поставить точку в их по большому счету так и не начавшемся романе — ничего не осталось. И хотя на душе все еще был тяжелый осадок, вместо едких, оскорбительных слов, которые так легко приходили в голову ночью, говорить хотелось совсем о другом: о нежных прикосновениях, о поцелуях…

«Ну почему ему всего этого мало?! — горько недоумевала Тамара. — Зачем еще что-то, когда все и так замечательно? Неужели никак нельзя обойтись без этих отношений?»

— О, кого мы видим? — вздрогнула она от неожиданности. — Тамара Крапивина собственной персоной! Ты же должна экзамен учить!

Четверо приятелей, не спрашивая разрешения, присели рядом на скамейку.

— Томка, а куда каждый вечер Инка исчезает? Раньше ее из общежития не выгнать было, а теперь только в институте и видимся, — поинтересовался похожий на холеного домашнего кота Валера Хомяков.

Но первое впечатление об этом человеке было совсем обманчивое. С виду ленивый и неуклюжий, он моментально преображался в двух случаях: когда предлагали поесть или когда на горизонте появлялась симпатичная девушка. Поначалу он пробовал оказывать знаки внимания и Тамаре с Инночкой, но, получив от ворот поворот, легко переключился на другой объект: одна из однокурсниц жила неподалеку от города, ездила домой каждые выходные и привозила полные сумки деревенской еды. Как любил пошутить в узком кругу Хомяков, купился на сало с яйцами. Но по-прежнему продолжал демонстративно приставать к Рождественской и Крапивиной.

— Это она тебя, Хомяк, видеть не желает, вот и прячется, — рассмеялся Генка Привольный, окидывая взглядом двух девушек, медленно «плывущих» по соседней аллее. — Смотри, какие птички!

— Кажется, университетские, — сощурив глаза, присмотрелся к девушкам Андрей Кузин. — Догоним?

— Пошли, — привстал с места Генка.

— Бегите, бегите, а вот мне сегодня лениво, — зевнул Хомяк. — Перебрал вчера, что ли? Или есть хочу? Голод не тетка. Труха, пожрать хочешь? — обратился он к Мишке Трушкину.

— Кто ж не хочет, — согласно кивнул тот головой. — Только столовка уже закрыта, а твоя Зойка после экзамена домой поехала. Пойдем нажарим картошки? На голодный желудок на подвиги не тянет.

— Девушки, девушки, извините! — донесся из-за кустов голос Кузина. — Мы не местные, заблудились. Не подскажете. как пройти к морю?

— Какое море???

— Слышь, Ген? Они тоже не местные. Даже не знают, что здесь море есть! А как вас зовут?..

Тамара хмыкнула: похоже, за год ребята неплохо освоили способы знакомства.

— Лучше бы к экзамену готовились, — не удержалась она от комментария и постаралась незаметно просунуть сигарету между досками скамейки.

— Томочка, а чего это вдруг ты курить стала? — ехидно поинтересовался Валерка. — Отличницам не положено.

— Уж тебе отчитываться не собираюсь, — резковато ответила она и встала.

— Тебя что, клопы покусали? — удивленно переглянулись ребята. — Ладно, не злись. Если ты в общагу, то пошли вместе.

Когда они подошли к воротам студенческого городка, окончательно стемнело. С освещенного крыльца общежития спустилась шумная компания, двинулась им навстречу, но стоило им поравняться на аллее, как до Тамары донесся возглас Фили:

— О, Леха! Кажись, твоя очередная зазноба идет. Так вот куда исчезла бутылка шампанского! Надеюсь, проволочку успешно раскрутили? — заржал он.

Тамара вздрогнула, залилась краской и отступила за спину Хомяка.

— Помолчал бы, — оборвал его Алексей.

— Уже молчу, — разочарованно протянул Филевский и добавил: — В таком случае жаль шампанского!

Подстегнутая услышанной фразой, Тамара покинула свое укрытие.

— Леша, подожди! — громко позвала она.

От компании отделилась мужская фигура и, сделав пару шагов в обратном направлении, застыла на месте.

— Держи, — протянула она ему пакет. — Надеюсь, пригодится.

— Что это? — машинально подхватил он увесистый пакет.

— Повторишь старый фокус или придумаешь новый. Хотя зачем думать? Гораздо проще использовать один и тот же, годами отработанный, — забыв о том, как десять минут назад терзалась сомнениями, съязвила Тамара. — Только так ведь можно и отупеть.

— Ах вот как! — услышав постукивание бутылок, догадался Алексей о содержимом пакета. — Наверное, я уже отупел: хотел как дурак зайти и извиниться.

Еще раз взглянув на пакет, Алексей разжал пальцы. Почти одновременно раздались два глухих хлопка, и из пакета на асфальт с громким шипением потекла белая пена.

— Ты знаешь, я даже рад, что все закончилось именно так: никто никому ничего не должен, — произнес он, наблюдая за расползавшейся на глазах лужей из шампанского. — Учитывая твою моральность, всю жизнь чувствовал бы себя должником. Только запомни: когда-нибудь это все равно случится, и, вполне возможно, совсем не так, как ты себе нафантазировала. А вот таким образом, — кивнул он в сторону пакета, — ты никому ничего не докажешь. Дело ведь не в шампанском…

Неожиданно он коснулся пальцами Тамариного подбородка, пристально посмотрел ей в глаза, холодно усмехнулся и быстрым шагом пошел за приятелями.

«Ненавижу, ненавижу шампанское! — пронеслось у нее в голове, и вдруг навернулись слезы. — Ну почему я растерялась и ничего ему не ответила? Ненавижу шампанское! Никогда больше к нему не притронусь!»

Готовая провалиться сквозь землю от стыда, Тамара оглянулась по сторонам, подняла продолжавший капать пакет и бросила его в урну у крыльца. Больше ничего в то лето об Алексее она не слышала. И больше ни разу в жизни не сделала глотка шампанского…

— …А вот это и есть еще один деликатес — виноградные улитки! Кстати, их вкус открыли еще древние римляне!

Тонкими изящными пальчиками Инночка прикоснулась к тарелочке, в углублениях которой, прикрытые виноградным листом, лежали обычные с виду представители травоядного мира.

За полчаса, пока подруги находились в кафе, посетителей поубавилось и стало тише. Из динамиков ненавязчиво звучала музыка, в углу работал кондиционер, а официанты, пережив наплыв туристов в обеденное время, негромко переговаривались у барной стойки. О том, что этот тихий оазис находится в самом центре туристических маршрутов, напоминало лишь мелькание многочисленных людских силуэтов за окном.

— Берешь специальную вилочку, делаешь вот так. — Инна ловко подцепила содержимое ракушки и отправила в рот. — Чудо!

— Ну, ты — гурманка! — отдала ей должное Тамара и последовала примеру подруги. — Честно говоря, вчера я не была уверена, что после расхваленного тобой сырого великолепия проведу ночь спокойно. Обошлось.

— Вот видишь! Ни одна страна в Европе, а может, и в мире не съедает столько устриц. Просто удивительно, почему во время прежних визитов ты так и не попробовала этот деликатес!

— Реклама — двигатель торговли! — со знанием дела заметила Тамара и, изловчившись, зацепила в ракушке мякоть. — Тебе пора менять работу!

…Летнюю сессию Крапивина уверенно сдала на «отлично». Пять экзаменов, два из которых были достаточно сложными и отметки за них шли в диплом, позволили ей на время забыть историю с шампанским и переключиться на насущные дела.

Буквально через день после окончания сессии у первокурсников началась геодезическая практика, и, с учетом того, что студенты старших курсов разъехались по всему Союзу на производственную практику, они чувствовали себя хозяевами общежития, а заодно и хозяевами жизни.

После тяжелого учебного года совершенно неожиданно появилось огромное количество свободного времени, которое не знали как и потратить. Одни отсыпались, другие знакомились с девушками и гуляли ночи напролет, третьи напивались по поводу и без. Впрочем, несмотря на то что преподаватели по практике были достаточно строги и почти весь день приходилось работать в поле с линейкой и теодолитом, все действительно были пьяны от свалившейся свободы.

В разговорах с подругой Тамара всячески старалась обойти темы, связанные с Кушнеровым и Радченко, но у Инночки с катастрофической скоростью развивался роман с Артемом, и ей периодически хотелось этим поделиться.

Артем проходил практику помощником мастера на одном из строящихся заводов, так что рабочее время для него пролетало достаточно быстро. Но по вечерам он просто изнывал от безделья: друзей в городе не осталось, тренировок не было, помогать родителям на даче желания не возникало. Так что хорошенькая смешливая Инночка появилась в его жизни очень даже вовремя, а так как жили они в ста метрах друг от друга, то встречались каждый день.

Тамара же без Инночки в компании приятелей откровенно скучала, даже несмотря на то, что геодезическая практика била все рекорды по шуткам, розыгрышам и веселью. Зато когда пришло время сдачи первых отчетов и стали переносить на бумагу все, что намерили на поле, ничего не получилось: между начальной и конечной точкой маршрута то вдруг вырисовывались глубокие впадины, которых никто не помнил, то вырастали целые горы, которых никто не видел. Пока об этом не узнали преподаватели и не заставили заново снимать показания, нужно было срочно что-то предпринять. Надежда оставалась только на Крапивину и ее математические способности.

Уточнив замеры в других подгруппах (маршруты были разные, но все работали на одном поле за рекой), Тамара набросала схематичный план местности, вооружилась калькулятором, включила все свои мозговые извилины и за сутки так умудрилась подогнать промежуточные данные, что преподаватель, как ни пытался, так и не нашел к чему придраться! Пришлось при всех похвалить подгруппу и поставить в пример другим. За дверью аудитории победа над геодезией была ознаменована дружным «ура!».

До вожделенных каникул оставалось всего две недели: одна — для очередных полевых работ, вторая — для окончательной сдачи отчетов. И все, гулять до сентября! Счастливые и довольные, студенты высыпали на ступеньки у входа, разделились и отправились по магазинам — душа жаждала отметить середину практики со всем размахом.

Освобожденные от такой «почетной» обязанности, как поиск спиртного и закуски, Инночка с Тамарой не спеша спустились по лестнице и по привычке задержались у зеркала в вестибюле.

— Какое все-таки у тебя чудесное платье получилось! — оценила Тамара новый наряд подруги из тонкого хлопка. — Ты в нем вся такая воздушная, девчонки просто иззавидовались!

— Правда нравится? — обрадовалась Инночка и крутанулась: расклешенная книзу юбка поднялась почти горизонтально и открыла взору изящные ножки. — Я уж подумала: раз ты молчишь, значит, оно мне не идет. Ткань мама еще зимой достала, хлопок, Индия. Хотела меня к портнихе отвести, но я ее уговорила, что сама попробую. Не зря же в школе на курсах кройки и шитья училась! Три недели мучилась, зато результат налицо.

— Да на тебя что ни надень, все смотрится! — наблюдая за ее стройной фигуркой, улыбнулась Тамара. — Ты и в лохмотьях Принцессой останешься или Белоснежкой из сказки. Мы третью неделю на природе, ребята дважды облезли, я скоро на негра стану похожа… А у тебя только волосы выгорели, совсем блондинкой стала. Посмотри, посмотри, — подтянула она Инночку ближе к зеркалу. — Кожа просвечивает, все венки, все сосудики видны! Ты словно выпускница института благородных девиц! Не то что я: у-у-у, замарашка! — скорчив рожицу, передразнила она свое отражение в зеркале.

— Это ты-то замарашка? Да твоим локонам с каштановым отливом пол-института завидует! Ресницы — как у куклы из «Детского мира»! А глаза? Да ты посмотри, какие они у тебя удивительные! — замерла рядом с ней Инночка. — Как два озерных блюдца, в которых отражаются зеленые деревья, высокая прибрежная трава, а дальше…

— И что же дальше? — как зачарованная пыталась отыскать в своих глазах озерные блюдца Тамара.

— А дальше — манящая к себе глубина, — придвинулись они вплотную к стеклу. — Видела? Рыбка проплыла. Хитрая такая, хвостиком нам вильнула и — юрк на дно! Попробуй поймай!

— Ха-ха-ха! — на весь вестибюль рассмеялась Тамара. — Да твоего воображения на весь факультет хватит!

— Да нет же! Это зеркало волшебное, — не согласилась Инна. — Всматриваешься — и словно окно в мир распахиваешь.

— Может, все-таки останешься сегодня с нами? — без всякой на то надежды спросила Тамара.

— Не могу, дорогая, — виновато опустила ресницы Инночка.

Расставшись с зеркалом, они вышли на крыльцо.

— Скучно мне без тебя, да и ребята надоели с вопросами, куда ты пропадаешь, — пожаловалась Тамара.

— Ну прости меня, пожалуйста, — Инна коснулась головой плеча подруги и задержала взгляд на ее часах: — Ой! Если прямо сейчас не побегу, точно опоздаю! Меня Артем должен встречать на остановке! Не обижайся, ладно? — И, коснувшись губами Тамариной щеки, побежала вниз по ступенькам.

Та грустно посмотрела ей вслед. Невдалеке громыхнул гром. Тамара подняла голову и заметила, что большие кучевые облака, за которыми она наблюдала из окна аудитории, сгустились до пугающей синевы. Снова громыхнуло, но уже гораздо ближе. Сообразив, что вот-вот хлынет дождь, она поспешила к общежитию.

Гроза и вправду не заставила себя долго ждать — за окном стемнело, на какие-то мгновения все затихло, и вдруг… Сильнейший порыв ветра закрутил мелкий мусор, без труда поднял высоко в небо пустые целлофановые пакеты и устроил над тротуарами настоящую пыльную бурю… В комнате у ребят, куда успела забежать Тамара, было темно и тихо. Внезапно яркая молния рассекла небо на две части, и через секунду раздался такой оглушительный раскат грома, что на столе зазвенела посуда. Вслед за этим громко хлопнула приоткрытая форточка, и тут же послышался шум дождя.

Кто-то бросился к окну и случайно толкнул Тамару в спину. Отступив, она вдруг почувствовала под ногой что-то мягкое и, присмотревшись, обнаружила на полу маленького розового котенка.

— Это моя игрушка. Кто ее взял?

— Ну я, — развалившись на кровати, лениво ответил Хомяков.

— Кто тебе позволил?! — неожиданно взорвалась она. — Кто тебе позволил брать мои вещи?!

— Томка, да успокойся ты, — попытался утихомирить ее миролюбивый Миша Трушкин. — И так гроза за окном, не гневи Бога! Да я тебе этих игрушек сколько хочешь принесу. Пройдусь по комнатам и всех котов соберу: больших, маленьких, рыжих, белых, черных. Что за проблема?

— Мне не нужны чужие! — как отрезала она и, прижав к груди плюшевую игрушку, выскочила из комнаты.

— Все они, гении, с пулей в голове, — заметил ей вслед Хомяк.

Тамара долго и безуспешно пыталась отчистить мех полотенцем, но скопившаяся в розовой искусственной шерстке грязь никак не поддавалась. Тогда она подошла к умывальнику, капнула на котенка дефицитным финским шампунем и принялась тереть его пальцами. Сполоснув игрушку и завернув в банное полотенце, она прижала ее к груди, присела на край кровати и под аккомпанемент затихавшей за окном грозы горько расплакалась…

…Едва троллейбус раскрыл двери, раздался очередной раскат грома и хлынул такой дождь, будто на небе кто-то перевернул гигантское ведро с водой! Пробежав метров двадцать по пузырящимся лужам, Инна поняла, что торопиться больше нет смысла: все равно до нитки мокрая. Но стоило ей замедлить шаг, как стало страшно: вокруг продолжало громыхать, небо пронзали яркие кривые полосы, а редкие прохожие, застигнутые врасплох, перепрыгивая через лужи, старались побыстрее добежать до спасительного навеса ближайшего магазина.

Протиснувшись в гущу достаточно плотной толпы, Инночка убрала с лица мокрые пряди и, расстроенная, глянула на часы. Встретиться с Артемом она должна была двадцать минут назад, но, задержавшись с подругой у зеркала, практически под носом пропустила нужный троллейбус.

Вдруг Инна почувствовала, как кто-то сзади коснулся ее талии. Не оглядываясь, она слегка отодвинулась в сторону, но прикосновение повторилось, и чувствовалось, что на сей раз оно было явно не случайным. Готовая дать отпор обидчику, Инночка резко обернулась и… негодование ее тут же сменилось удивлением, а затем лицо и вовсе просияло.

— Что ты тут делаешь?

— Одна особа обещала приехать на свидание, да, видно, передумала. И вот я, страдалец, стою среди мокрого люда и лью слезы, — жалобно запричитал Артем.

Не удержавшись, Инночка прыснула со смеху. Не разделявшие их веселья раздосадованные дождем люди посмотрели на них подозрительно.

— Так это твои слезы залили весь город? — не замечая косых взглядов, уточнила она с улыбкой. — Очень трогательно.

— Не только! В адрес задержавших особу обстоятельств над всем городом разносятся мои громовые раскаты! — грозно продолжил он и вдруг резко сменил тон. — Но всех я уже простил.

— Отчего же так быстро?

— Оттого что увидел тебя, — прошептал он прямо у нее над ухом.

Сердце в груди Инночки бешено застучало: казалось, вот-вот оно выпрыгнет наружу.

— А ведь дождь заканчивается, — тихо заметила она.

С одной стороны небо и в самом деле просветлело. Первые смельчаки покидали спасительный навес и, перепрыгивая через потоки воды, разбегались в разные стороны.

— Пошли? — протянул ей руку Артем.

Инночка окинула его оценивающим взглядом и улыбнулась: темные волосы неровными прядями прилипли ко лбу, на носу, на ушах, на ресницах блестели капельки воды, мокрая рубашка плотно облегала тренированное тело.

— Пошли, — кивнула она и смело вложила ладошку в его руку.

Сняв бесполезную в данной ситуации обувь, они медленно побрели по дворам.

— Зайдем ко мне? — предложил Артем, когда они поравнялись с его подъездом.

Инночка остановилась и вопросительно на него посмотрела.

— Мои все на даче, — успокоил он. — Выпьем чаю, согреемся.

— Хорошо, — неожиданно согласилась она. — Только ненадолго.

Зайдя в подъезд и вызвав лифт, Инна вдруг почувствовала пробежавшую по телу дрожь и нервно передернула плечами.

— Замерзла? — по-своему истолковал ее движение Артем и крепко обнял. — Ты такая красивая, — нежно прикоснулся он губами к ее полуобнаженному плечу.

После этих слов и поцелуя Инночку буквально затрясло. На дрожащих ногах она несмело вошла в квартиру Кушнеровых и тут же в прихожей наткнулась на свое отражение в зеркале: на мокром, прилипшем к телу платье яркими белыми полосами выделялось белье. Смутившись, она отшатнулась в сторону и попыталась стыдливо прикрыться руками, но Артем мягко ее повернул и заставил снова посмотреть на свое отражение.

— Глупенькая, ты даже не представляешь себе, как ты прекрасна! — донеслось до нее словно во сне.

Мыслить здраво она уже была не в состоянии. Сознание словно растворилось в обволакивающем волшебном тумане: медленно расстегнулась «молния» на мокром платье, поцелуи перешли на шею, затем на плечи, с которых спустились бретельки… Закрыв глаза, она стояла не шелохнувшись до тех пор, пока Артем не подхватил ее на руки и не унес в комнату.

— Не надо… я боюсь, — в последний момент прошептала она, но было уже поздно…

Все произошло быстро, практически безболезненно, и она все никак не могла поверить, что свершилось то, чего так боялась, о чем не могла не думать. Глаза предательски наполнились слезами…

Что в тот момент руководило Артемом, он, пожалуй, не смог бы однозначно объяснить и много лет спустя. Осыпая Инну поцелуями, в порыве чувств он снова крепко прижал ее к себе и всем существом ощутил хрупкость ее тела. Пронзенный неведомой доселе нежностью, он пытался осмыслить произошедшее, но мысли приходили какие-то бессвязные: к привычному состоянию после очередной мужской победы примешивалось осознание того факта, что впервые в жизни девушка, с которой он был близок, оказалась девственницей. К этому Артем не был готов. Боясь спугнуть это неземное, воздушное создание, он даже не заводил разговоров на подобную тему!

— Ну что ты, что ты, — гладил он ее по голове, целовал руки, лицо, глаза, ощущая соленую горечь слез. — Ну не плачь, пожалуйста.

Но Инночка никак не могла успокоиться и с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Из глубины души один за другим на свет выплывали мучительные вопросы: «Что теперь будет? Что будет, если узнают родители? А вдруг я забеременею? Как сказать об этом Тамаре?»

Наблюдая за ней, Артем чувствовал, что на смену душевному замешательству приходит чувство сожаления. Если бы он предвидел, во что все выльется, то, пожалуй, не был бы так настойчив.

— Я не знал… Я не хотел тебя обидеть… Я люблю тебя, — вдруг вырвалось у него.

Никогда и никому прежде он не говорил таких слов. Осознав, в чем признался, Артем изумился сам. А вдруг это на самом деле любовь? Ведь если смотреть правде в глаза, ничего подобного с ним раньше не случалось.

Но вместо того чтобы успокоиться, Инночка неожиданно уткнулась головой в его плечо и зарыдала — то ли потому, что так легко потеряла то, что берегла, то ли оттого, что, будучи сама влюблена, впервые в жизни услышала заветное признание…

4

— …Когда в последний раз дома-то была? — спросила Тамара после того, как они сели в такси.

— Три года назад, — погрустнела подруга и отвела взгляд. — Маму хоронила…

— Прости… Я не знала…

— Если есть легкая смерть, то, можно сказать, ей повезло… Все случилось так быстро, что даже «скорая» не успела приехать. Тромб. В последние годы у нее давление держалось, врачи говорили: возрастное… Пошли с папой, как обычно, прогуляться перед сном, а на обратном пути прямо у подъезда она и умерла у него на руках… Ты вчера говорила, что у вас с мамой никогда не было откровенных разговоров. У нас тоже долгое время их не было. Не принято было тогда разговаривать с детьми. Все изменилось, когда мы с Артемом развелись. В нашем разводе мама винила прежде всего себя.

— Почему?

— Да потому что они с папой долго не желали замечать, что я выросла, что мне хотелось быть самостоятельной. По-прежнему были строги, контролировали, как в детстве. Результатом этого и стал мой скоропалительный брак. Папа за мамой три года ухаживал, пока они поженились, а у нас все получилось за три месяца. Отчасти мама была права, но и тогда, и сейчас в главном я с ней не согласна: я очень любила Артема, мечтала выйти за него замуж и, когда это случилось, считала себя самой счастливой на свете… Мне не хватает моей мамы, — после долгой паузы, глядя куда-то поверх головы водителя, задумчиво произнесла Инна. — Она всегда была готова приехать по первому зову, старалась помочь, поддержать, Юльку при любой возможности забирала… И никогда, представляешь, никогда больше не повышала на меня голос! Очень переживала, когда и с Вадимом жизнь не сложилась, но зато когда узнала про Дени, сказала просто: езжай.

— А как отец?

— На папу нельзя было смотреть без боли, сердце сжималось. Они ведь всегда с мамой вместе и на работу ездили, и в гости ходили, и провожали друг друга до остановки, если не совпадало расписание. По-моему, он еще года два не верил в то, что случилось. Я да Юлька — все, что у него осталось. Дени предлагал ему к нам переехать, но папа отказался.

— А как он сейчас?

— Свыкся. Дружит с женщиной — на кладбище познакомились, она мужа двумя годами раньше похоронила. Если бы сошлись, мне бы, наверное, спокойнее стало. Все-таки не один… Но он не может.

— Что — не может?

— Память о матери предать не может. Любили они друг друга… А как твои?

— А мои развелись… Мама после этого перебралась в Смоленск, ближе к месту, где росла и училась. Живет одна и словно ждет чего-то… Отец вернулся в родной городок и женился на дочери бывшей соседки. Она младше на двенадцать лет, но, как оказалось, любила его с детства. Так что моему сводному братику восемь лет! Хоть за отца спокойна, он свое отмучился… Как и Юра со мной, — усмехнулась Тамара.

— А Виталик?

— О, Виталику — двадцать восемь! Программист, умница, устроился на хорошую работу, прилично зарабатывает даже по меркам Москвы. Год назад женился, и мне по душе его жена. Догадайся почему? — лукаво взглянула она на Инну.

— Ну, не знаю… Умная, наверное?

— Мудрая! — поправила ее Тамара. — А кроме того — хозяйственная и домовитая. Словом, полная мне противоположность. Месяц назад они квартиру купили, я лишь немного деньгами помогла. Зато уговорила сразу трехкомнатную брать, тем более что к концу лета у них ребенок должен появиться. К счастью или к сожалению, но и мне, и Виталику от рождения достался мамин характер. После моего бесславного ухода из института она с него глаз не спускала, определила место, где будет учиться, а он взял да и уехал после школы в Москву. Сам поступил, сам окончил вуз с красным дипломом. За это время Союз развалился, развелись родители, так что все в своей жизни он сделал сам. Вот так и разлетелась наша ячейка общества на все четыре стороны, — заключила она.

— Но вы общаетесь?

— Конечно! Сережка — связующее звено между мной и родителями, а с Виталькой видимся во время моих частых приездов в Москву. Переписываемся по Интернету. Мама, как мне кажется, так и не смогла понять, почему все так произошло, — печально улыбнулась Тамара. — Иногда мне становится ее безумно жаль, зову к нам, но поживет пару дней — и назад. Как говорит мой сын, нам нельзя жить под одной крышей, даже воздух в комнатах электризуется. Правда, о том, что я сломала себе жизнь, больше не заикается, а Сережку так балует, словно вину загладить хочет. Смотрю на нее в такие минуты и поражаюсь: неужели моя железобетонная мать способна излучать столько тепла и любви!

— О какой вине ты упомянула?

— Все о той же, — вздохнула Тамара. — Много чего было… Для меня моя мама — клубок противоречий. И в чем-то я на нее похожа.

— В каком смысле?

— А в таком, что ее наука не пропала даром, и я во всем пытаюсь руководствоваться здравым смыслом. Но почему-то это не приносит душевного спокойствия. Парадокс: руководствуюсь чувствами — плохо, поступаю по уму — ничуть не лучше. Какой-то неправильный дебет-кредит: ни сальдо подсчитать, ни баланс подбить…

— Теперь я понимаю, почему твоя мама ничего не сообщила тебе о нашей свадьбе, — подняла Инна большие карие глаза на Тамару. — Она руководствовалась здравым смыслом.

— Вот именно, — кивнула та головой. — Мама не забыла о звонке Кравцова, и каждый день, проведенный дома после геодезической практики, был каторгой. Столько нравоучений я за всю свою жизнь не слышала, хорошо что о поездке к морю не успела заикнуться! И деться мне некуда было — ты же помнишь, в день приезда ногу на крыльце подвернула. Телефон не работал… Это я потом догадалась, что она его отключила. А меня, полухромую, отправила в Ленинград. Якобы за двоюродной сестрой присмотреть. На занятия день в день привезла, вот тогда я и узнала о вашей свадьбе…

— А я до последнего надеялась, что ты будешь свидетельницей. Даже после того, как твоя мама отрезала: нет, и все! Видимо, это после моего звонка она решила отключить телефон. Вот так и вышло, что ни тебя, ни Леши мы на свадьбе не увидели, — грустно вспоминала Инна.

— А почему Леша отказался быть свидетелем?

— А разве ты у него не спрашивала?

— Кажется, билетов не достал.

— Соврал… Он виделся с Артемом накануне свадьбы, но я узнала об этом гораздо позже. Когда услышал, что ты будешь свидетельницей, а среди приглашенных декан и проректор с семьями, сказал, что лишние проблемы ему ни к чему, и тут же рванул на море. Один, представляешь? Артем расстраивался — жуть! Мы оба тогда едва не рыдали… Иногда я думаю: не случись той истории, все сложилось бы по-другому.

— Какой истории? До меня доходили слухи…

— Я никому не рассказывала, язык не поворачивался.

— Почему?

— Рассказать — значит заново пережить весь тот кошмар. Даже от тебя утаила — боялась, не поймешь…

…Наконец подошла к концу и геодезическая практика. Целый месяц каникул, свободный от всяких обязательств, казался бесценным подарком судьбы, и планы строились грандиозные. Например, поездка дикарями к морю. Сэкономив в последние месяцы деньги со стипендий, Инночка с Тамарой искренне надеялись, что родители отпустят их отдохнуть. Ведь они уже взрослые! Даже билеты умудрились сами заказать. К тому же обе в детстве часто отдыхали в Крыму и, как им казалось, хорошо знали нравы курортных городков.

Расставаясь на перроне автовокзала, они пребывали в великолепном расположении духа и беспокоились лишь об одном: как правильно преподнести новость о поездке родителям? И тех, и других ни в коем случае нельзя было тревожить заранее. Вот потому и решили дождаться дня, когда Инночка выкупит заказанные билеты, и уж потом они начнут уговаривать пап и мам.

Но все радужные планы рухнули в тот же день: у самого крыльца дома Тамара оступилась и подвернула ногу. Она изо всех сил терпела боль и даже пыталась улыбаться, но к утру стало совсем худо, лодыжка распухла и горела огнем. Испуганная мама тут же повезла ее в поликлинику, сделали снимок. Слава Богу, обошлось без перелома! Но несмотря на то что ей выписали дефицитнейшую индийскую мазь, которая за трое суток значительно уменьшила отек, и каждый день возили на процедуры, сильное растяжение связок поставило жирный крест на поездке к морю.

В тот же день сообщив подруге об этой неприятности, Тамара попросила ее подождать с билетами, но связаться с Инночкой больше так и не удалось: до самого отъезда в Ленинград домашний телефон не работал. Как объяснила мама, из-за повреждения кабеля. Тамаре это сразу показалось странным (второму секретарю райкома не могут починить кабель?), но по привычке смолчала. Молчал и отец.

Так и сидела она дома в тишине и одиночестве. Приехавшая из Ленинграда двенадцатилетняя двоюродная сестра была слишком мала и целыми днями носилась по двору с Виталиком, а бывшие одноклассники проводили вечера у кого-нибудь дома или на танцах в местном Доме культуры. Так что Тамаре ничего не оставалось, кроме как с утра до ночи читать книги или же перебирать гитарные струны. Прожив год в общежитии, где порой мечталось хоть о минуте покоя, после двухнедельного заточения дома она готова была волком выть со скуки.

Втайне от Антонины Степановны пару раз она все же доковыляла до почты и попробовала позвонить подруге. Но застать дома днем кого-то из Рождественских не получилось, а затем ее вместе с сестрой посадили в поезд и отправили в Ленинград.

О том, что в это время у Инны шла напряженнейшая подготовка к свадьбе, она даже не догадывалась. Именно по этой причине никого нельзя было застать в квартире: срочно шилось платье, закупались продукты, рассылались приглашения…

В день, запомнившийся сильнейшей грозой и ливнем, для Инночки началась новая жизнь. Водрузив на пьедестал своей души признание в любви, она уже не сожалела о том, что произошло у Кушнерова дома. Да и сами отношения вступили в совершенно другой этап: они не просто встречались каждый день и не желали расставаться — они жили друг другом. Во всяком случае, так ей казалось. А поскольку родные Артема летом обитали на даче и добирались на работу на электричке, все свободное время они теперь проводили у него в квартире. По вечерам она, как ни в чем не бывало, возвращалась домой. Уйти на ночь глядя, а тем более пригласить к себе Артема и познакомить с родителями она пока не решалась. Да и он не горел особым желанием, шутливо объясняя это тем, что робеет перед их ученостью.

Но однажды и Рождественские собрались на дачу на целую неделю. Естественно, с дочерью. У Артема же, из-за того что приболел малыш, семья старшего брата вернулась в город. А расставаться молодым не хотелось, даже на день… В общем, сославшись на какой-то вымышленный, но вполне благовидный предлог, Инна уговорила родителей в ночь с пятницы на субботу оставить ее дома с условием, что утром она отправится на дачу на электричке. Следуя законам конспирации, около восьми вечера Артем перезвонил ей, уточнил обстановку и спустя десять минут постучался в дверь. Все шло по заранее согласованному плану: в двенадцать ночи они заперли дверь и облегченно вздохнули — Рождественские редко ложились спать после одиннадцати.

Вот тогда-то все и случилось. В самый страстный момент, когда они слышали лишь друг друга, до их сознания с трудом дошел настойчивый звонок в дверь. Затихнув на мгновение, они прислушались — звонок не повторился, и возникшее было напряжение отпустило. Решив, что кто-то ошибся квартирой, они снова включили музыку и продолжили любовные утехи.

Инна не сразу поняла, почему вдруг Артем замер. Раскрыв глаза, она прочитала на его лице сначала недоумение, затем испуг и, проследив за направлением его взгляда, словно в тумане рассмотрела на пороге своей комнаты потрясенных отца и мать…

— …Застали они нас, что называется, в самый интимный момент. Я со стыда готова была сквозь землю провалиться или в окно выпрыгнуть. Но Артем повел себя по-мужски и тут же объявил, что просит моей руки. Что здесь началось: валидол папе, «скорая» маме, у меня истерика!

— А почему они вернулись? — задала закономерный вопрос Тамара.

— В это трудно поверить, но они действительно попали домой случайно! Соседу по даче нужно было родственников с ночного поезда встретить, а у отца по дороге машина забарахлила, едва до поселка добрались. Вот и решили приехать с соседом, купить утром на рынке нужные запчасти и уже вместе со мной вернуться на дачу. Не сломайся в тот день машина — ничего бы не было. Но если бы Артем поступил тогда по-другому, я не знаю, что со мной было бы…

— Судьба. Представляю ваше состояние.

— Чтобы это представить, надо такое пережить.

— Уж кто-кто, а я понимаю это лучше других! — усмехнулась Тамара. — Но почему твоя мама считала себя виноватой в вашем разводе?

— Не совсем в разводе, скорее, в свадьбе. — Инна задумалась, как лучше объяснить подруге все, что мучило ее мать долгие годы. — Несмотря на признание в любви, Артем не был готов жениться. Не созрел. А своим приездом они вынудили его принять такое решение. Если бы этот шаг был осмысленный, его не тяготило бы, например, что однокурсники продолжают наслаждаться свободой, а он должен возвращаться к жене. Недогулял, наверное… Даже когда узнал о моей беременности, все равно в глазах читалась затаенная тоска. Правда, накануне Нового года, после последнего звонка, он вдруг резко изменился. Заранее меня предупредил, что заночует у ребят в общежитии, а утром вернулся совершенно другим человеком, словно с прошлым распрощался. Стал так меня опекать, даже в поликлинику по утрам ездил, анализы отвозил. О тебе часто спрашивал, мне иногда казалось, что вы с ним что-то от меня скрываете.

— И чем же он объяснял интерес ко мне? — спросила Тамара.

Далекий праздник последнего звонка у пятикурсников она помнила очень хорошо — и на то у нее были причины.

— Заботой о друге. Мы даже иногда мечтали: вдруг и вы с Алексеем поженитесь? Жаль, не получилось — ни у вас, ни у нас… Ну вот и добрались, — махнула она рукой в сторону давно маячившего впереди символа Парижа — Эйфелевой башни…

…Рано утром первого сентября, равно как и год назад, мама лично доставила Тамару в общежитие, вместе с водителем помогла отнести в комнату вещи и тут же поспешила обратно: к обеду надо было успеть на совещание в соседний областной центр. Проследив, как бежевая «Волга» выехала за ворота студенческого городка, Тамара защелкнула дверь и быстро спустилась к телефону-автомату. То, что возле него не было очереди, объяснялось просто: студенты первого и второго курсов отправлялись в колхоз только завтра, и потому к девяти утра в общежитие успели заселиться единицы, а третий, четвертый и пятый курсы начинали учебу лишь с середины сентября.

Трубку у Рождественских снова никто не снял. Расстроенная Тамара вытянула из автомата двушку и на всякий случай решила проверить почту. В ячейке на букву «к» лежало одно-единственное адресованное ей пухлое письмо. Определив по почерку, что письмо от Инночки, она быстро надорвала конверт и принялась бегло читать. Вот тогда-то она и узнала о случившейся в прошлые выходные свадьбе, а также о том, что накануне вечером теперь уже Инночка Кушнерова отправились с мужем к морю. Опустив руки с письмом, она долго безучастно смотрела в окно, а затем, поднявшись к себе в комнату, зарылась лицом в подушку и заплакала от обиды.

Единственный человек, посвященный в ее тайны и понимающий ее с полуслова, единственная подруга даже не пригласила на свадьбу…

Наутро Тамара первая зашла в автобус, села к окошку и, прекрасно понимая, что чуда не случится, долго смотрела сквозь мокрое от дождя стекло в конец аллеи. Так как по привычке все решили, что свободное место предназначено для Рождественской, сесть рядом с ней никто не осмелился, и всю дорогу, не реагируя на смех и шутки соскучившихся однокурсников, она провела в гордом одиночестве.

Однако, пока заселялись в знакомое по прошлому году общежитие, девчонки, прознавшие откуда-то о свадьбе Рождественской, попытались расспросить ее о подробностях. Но так как рассказывать ей было абсолютно нечего, Тамара молча бросила на кровать сумку с вещами и отправилась к озеру. Присев на валун, где когда-то коротала вечера вместе с Инночкой, она обхватила руками колени и просидела так, пока не стемнело…

Первая неделя, проведенная в колхозе без лучшей подруги, показалась Тамаре годом. И если бы не ребята из их с Инночкой окружения, она не знала бы, как пережить эти дни. Словно понимая, что творится в ее душе, куда бы ни собирались — будь то свидание с местными деревенскими красавицами, приезд друга или просто небольшая пьянка подальше от очей куратора, — они всюду звали с собой Тамару. И она была им безмерно благодарна: оставаться в комнате и слушать бесконечные девичьи сплетни не было сил. Между ней и однокурсницами будто вырос невидимый глазу барьер.

Но все изменилось в один из вечеров, когда неожиданно для всех она взяла в руки прихваченную кем-то гитару и спела несколько песен. Об этом ее таланте никто и не догадывался: девушка с гитарой тут же привлекла к себе особое внимание, и возле нее образовался круг не только почитателей, но и почитательниц. Песни о безответной любви сплотили девичьи сердца, а вечер после импровизированного концерта незаметно превратился в поэтическую ночь. А так как стихов Тамара знала множество, то и здесь ей не было равных. По душе всем пришлись и стихи никому не известного автора — Инночки Рождественской:

В душе Тамары продолжала теплиться надежда, что после свадебного путешествия подруга все-таки приедет в колхоз. Но в один из дней куратор, периодически названивавший в деканат, сообщил, что Рождественскую, то есть теперь уже Кушнерову, оставили помогать секретарям — в начале учебного года в деканате хватало работы.

После колхоза Тамара съездила на день домой, поменяла вещи и в воскресенье к вечеру на рейсовом автобусе прибыла на автовокзал. Там ее, как и обещали, встретили Трушкин и Скороходов. После того как Крапивина неожиданно открыла свои таланты, приверженцы художественной самодеятельности, балагуры и шутники Мишка с Витькой установили над ней особую опеку. С ходу сообщив, что вечером у них запланирован поход в кино на последний сеанс нового нашумевшего фильма, они подхватили ее сумки и минут через десять были уже на крыльце общежития.

Разобравшись с вещами, Тамара взглянула на часы и задумалась: не мешало бы позвонить Инночке. Мысленно она уже свыклась с ее новым статусом замужней дамы, да и обида поутихла. Но вот вопросов к подружке за последний месяц накопилось немало.

Спустившись к телефону-автомату, она выстояла небольшую очередь и набрала номер. Узнав ее по голосу, Иван Петрович любезно сообщил, что дочь вместе с мужем отправилась в кино. Повесив трубку, Тамара вздохнула, вызвала лифт и у дверей своей комнаты столкнулась с дожидавшимися ее ребятами: до начала сеанса оставалось ровно полчаса.

Уже на подходе к кинотеатру у них стали спрашивать лишний билетик. Заметив на дверях кассы табличку «Все билеты проданы», Тамара в который раз мысленно поблагодарила ребят за заботу. Едва они расселись по своим местам, погас свет, послышалось шипение, а следом — знакомая мелодия любимого народом киножурнала «Фитиль». Свободных мест в зале оставалось немало, и как только закончился короткометражный фильм и открылись многостворчатые двери, тут же повалили толпы опоздавшего люда. И вдруг среди пробиравшихся к своим местам зрителей двумя рядами ниже Тамара заметила знакомые лица: Инночка, Артем, Алексей и еще одна неизвестная ей девушка.

— О, твоя подружка с новоиспеченным мужем! — заметил сидевший рядом Мишка Трушкин. — Она что, как замуж вышла, загордилась и перестала с тобой отношения поддерживать? Раньше вы всегда вместе в кино ходили… Даже не поздоровалась, — добавил он после того, как в зале снова погас свет и на экране появились первые титры.

— Мишка, не надо все утрировать, — спокойно ответила Тамара, хотя по сердцу заскребли острые коготки вновь ожившей обиды. — Во-первых, она могла нас просто не заметить, а во-вторых, откуда она знала, что я вернусь сегодня и захочу пойти в кино?

— Мы тоже не знали, но о билетах еще вчера позаботились, — уколол он ее ответом.

Тамара промолчала и демонстративно перевела взгляд на экран. Знал бы Трушкин, как тяжело ей было в эти мгновения! И не столько потому, что Инночка с мужем пришли в кинотеатр, даже не вспомнив о ней. Гораздо неприятнее было то, что рядом с Алексеем, которого она не видела несколько месяцев и так старательно пыталась забыть, сидела белокурая девушка, локоны которой как магнитом притягивали Тамарин взгляд!

Судя по реакции зрительного зала, фильм действительно имел захватывающий сюжет, однако она никак не могла в него «въехать» — все внимание было приковано к Алексею и его спутнице. Вот они переглянулись, вот он что-то прошептал ей на ухо, вот она рассмеялась, тряхнув локонами, а он посмотрел на свою соседку с особым интересом.

К концу сеанса у нее безнадежно испортилось настроение и разболелась голова. Так и не разобравшись в перипетиях сюжета, вместе со всеми она механически поднялась со своего места и, стараясь не терять из виду Инночку со спутниками, направилась к выходу. Двигаясь к одним и тем же дверям, в какой-то момент они оказались почти рядом, на расстоянии вытянутой руки, и как ни подмывало Тамару окликнуть подругу, об этом не могло быть и речи: рядом был Алексей со своей девушкой.

Стараясь остаться незамеченной, она спряталась за людские спины, в холле же, взяв инициативу на себя, изменила направление движения и вышла на улицу через дальнюю дверь. Следом за ней двинули и ребята. Выбравшись на свежий воздух, она украдкой осмотрелась: интересующие ее лица стояли на противоположном конце длинного крыльца кинотеатра и смеялись, а окрыленная своим счастьем подружка любезно общалась с девушкой Алексея. А ведь знала, как он нравился весной Тамаре, отговаривала, пыталась растолковать, какой он плохой. Может, и права — плохой, стоит вспомнить историю с шампанским… Только почему так щемит сердце?

Попрощавшись с «городским» Витей Скороходовым, компания свернула в переулок и, оживленно обсуждая фильм, двинулась в сторону общежития. Не принимая участия в разговоре, Тамара брела позади всех. Ей вдруг нестерпимо захотелось остаться одной, спрягаться в каком-нибудь тихом темном дворе и поплакать. Но едва она замедлила шаг, как где-то далеко за спиной женский голос прокричат ее имя. Тамара замерла: крик не повторился.

«Показалось», — вздохнула она. Совершенно не глядя под ноги, она зацепилась каблуком за бордюр и наверняка упала бы, если бы ребята вовремя ее не подхватили. Пошутив, что впечатлительным девушкам после такого фильма нельзя оставаться в одиночестве, они так и не отошли от нее до самого общежития. Впрочем, она была этому даже рада…

5

…Заметив длиннющую, извивающуюся очередь на подъемник, Тамара невольно остановилась. Она уж и забыла, когда в последний раз тратила свое драгоценное время таким бездарным образом.

— Не нервничай. Максимум — полчаса, — поняла ее состояние подруга и неожиданно поинтересовалась: — Ты продолжаешь играть на гитаре?

— На гитаре? — не сразу поняла Тамара. — Раньше иногда играла — Юра любил слушать. А когда началась новая жизнь — не до музыки стало. Зато в новую квартиру приобрела пианино, стоит теперь как предмет интерьера, — неожиданно хмыкнула она. — Однажды даже нот накупила и целый вечер пыталась что-то сыграть: шутка ли, почти восемнадцать лет за инструмент не садилась! Сережка в свое время категорически отказался идти в музыкальную школу, но ликбез по гитаре у меня прошел, иногда бренчит. А ты как? Стихи пишешь?

— Пишу. И не только стихи — рассказы, новеллы. Роман задумала… Я, между прочим, и сейчас материал собираю.

— Это как?

— А вот так. Хочешь знать, о чем собираюсь писать? — лукаво сощурилась она. — О нас с тобой! И название вчера родилось: «Близнецы».

— И почему «Близнецы»?

— Да потому что мы с тобой и вправду как близнецы: по духу, по мыслям, даже по ходу событий. Сама посуди: почти все в нашей жизни происходит одновременно. Начинается одинаково, развивается по-разному, а в итоге…

— Что-то я не поняла, — тряхнула головой Тамара.

— А ты сравни и сразу все поймешь, — улыбнулась в ответ Инна. — Кто, как не ты, привык все анализировать! — И, склонившись к окошку кассира, сначала показала свою карточку гида, затем протянула деньги на билет…

…Тамара специально задержалась в холле у зеркала, лишь бы не встретиться с Инночкой до начала первой пары. Заскочив в аудиторию за секунду до лектора, краем глаза она сразу заметила сидевшую во втором ряду подругу и свободное место рядом. Не повернув головы, она быстро взбежала вверх по ступенькам, добралась до последних рядов и села на первое попавшееся место.

— …Что с тобой? — услыхала она над ухом виноватый голос, едва лектор объявил перерыв. — Обиделась, да? Ты ведь меня заметила, я сразу поняла. Ну прости, пожалуйста. Я знаю, что виновата перед тобой.

— Ни в чем ты не виновата, — не отрывая взгляда от конспекта, ответила Тамара. — Ты вышла замуж, соответственно, у тебя и жизнь изменилась, и окружение.

— Можно, я с тобой сяду? — жалобно спросила Инночка.

Скосив взгляд, Тамара заметила, что та стоит рядом со всеми своими вещами.

— Садись, — как можно более безразлично позволила она и передвинулась вместе с сумкой и конспектом подальше от края.

Не раздумывая ни секунды, Инна плюхнулась на освободившееся место и крепко прижалась к ее плечу.

— Томка, как я по тебе соскучилась! — закрыв глаза, выдохнула она. — Мне столько всего нужно тебе рассказать!

Никак не отреагировав на такую нежность, Тамара вдруг заметила, как на безымянном пальце Инночки блеснуло широкое обручальное кольцо.

— Тебе ведь всегда нравились узкие кольца! — не удержалась она.

— Мне они и сейчас нравятся, — вытянула руку с кольцом Инночка и тяжело вздохнула. — Беда в том, что узкие обручальные кольца не нравятся ни моей маме, ни маме Артема.

— Бедняги. И что? У Артема такое же?

— Ему удалось себя отстоять, — опустила она руку и снова прижалась к ее плечу. — Как я рада, что ты рядом!

— По-моему, тебе и вчера было неплохо в обществе подружки Алексея.

— Какой подружки? — хлопнула она ресницами и отстранилась. — Постой, постой… Это ты Ирку имеешь в виду? Так никакая она не подружка, а двоюродная сестра Артема! Вместе с мужем и ребенком в отпуск приезжали. Николай — военный и тремя днями раньше улетел в Москву за новым назначением, а Ирка сегодня рано утром вместе с сыном уехала… Так, значит, ты из-за нее к нам вчера не подошла? — осенила ее догадка. — Ну как ты могла такое подумать? Да я бы ни за что на свете не пошла в кино вместе с какой-нибудь Лешиной подружкой!

— Так уж и не пошла бы, — не поверила Тамара. — И вообще, какое мне до него дело? Сама говорила, у него этих подружек — пруд пруди.

— Ну, говорила… Только ведь я могла и ошибиться! Он вроде не такой уж плохой, и девушки у него нету, это я точно знаю! Как же я тебя в кинотеатре не заметила? — принялась она сокрушаться. — Мы вчера встретили на троллейбусной остановке Скороходова, и я первым делом о тебе спросила. А он, гад, знаешь, что ответил? «Куда нам, холостым, до вас, женатых! Вы в нашу сторону даже смотреть не желаете!» Сказал, что ты совсем рядом сидела, а сейчас в гордом одиночестве отправилась в общежитие. Я чуть не расплакалась, вслед хотела бежать.

— Но ведь не побежала, — усмехнулась Тамара.

— Мы очень домой спешили, — снова послышались в ее голосе виноватые нотки. — У Ирки билеты были на проходящий поезд, а ей с малышом еще собраться надо было. И потом, Леша заверил, что догонит тебя и проводит до общежития. Разве он тебя не догнал?

«Как все просто объясняется», — подумала Тамара, чувствуя, что начинают рассеиваться ее вчерашние обиды.

— Нет. Я с ребятами из группы возвращалась.

— Жаль, мне показалось, что он даже обрадовался. Он уже смотрел этот фильм и не собирался с нами идти. А мы-то билеты покупали еще в начале недели, с расчетом на Ирининого мужа. Кто знал, что его вызовут в Москву? Леша к нам в гости приехал, вот мы его и уговорили… Слушай, пошли сегодня соревнования по волейболу смотреть! — неожиданно сменила она тему.

— Какие соревнования? — понизив голос, потому что в аудитории снова появился лектор, спросила Тамара.

Спортивные мероприятия раньше не входили в сферу их интересов.

— Институтская спартакиада начинается, — почти шепотом пояснила Инночка. — Сегодня в семнадцать ноль-ноль волейбольная команда факультета играет свой первый матч.

— Раньше тебя в спортзал не затащить было, — открывая конспект, заметила Тамара.

— Так то раньше, а сейчас муж играет, — гордо сообщила Инночка. — Ребята почти каждый день тренируются. Так пойдем?

Перспектива снова увидеть Радченко с мячом в руках, то есть во всей красе, Тамару заинтриговала. Вот только позволить себе выдать свой интерес и бурно отреагировать на это предложение она не могла.

— Пойдем. Занятия только начались, делать нечего.

— Тогда после занятий я иду к тебе в общежитие. Все равно до матча с Артемом не увижусь.

— А где вы сейчас живете?

— У меня. Его мама тоже зовет нас к себе, но тогда его родителям придется снова в зал перебираться. У них ведь еще старший брат с семьей живет. А у нас свободно, да и комната у меня большая. Мне его мама очень нравится: мягкая, спокойная, — продолжали перешептываться девушки.

— В кого же он такой уродился?

— Артем? Ну конечно, в маму! — слегка повысила голос Инночка, но этого оказалось достаточно, чтобы лектор обратил на них внимание.

— Девушки с галерки! — услышали они, но не сразу сообразили, к кому это относится. — Я понимаю, что у вас сегодня первый учебный день и вам есть о чем пошептаться. Но поверьте мне, старому и опытному волку, что на обсуждение всех ваших девичьих проблем времени, отведенного на мою лекцию, будет недостаточно. Если вам не трудно, доставьте мне удовольствие созерцать ваши одухотворенные архитектурным проектированием лица на первом ряду. Прошу вас! — показал он рукой в сторону двух свободных мест.

Покраснев, подруги быстренько собрали вещи и послушно пересели поближе к «воспылавшему любовью» лектору…

— …Здорово! — восхитилась Тамара после того, как, еще дважды выстояв очередь и дважды поменяв лифт, они добрались до смотровой площадки Эйфелевой башни. — С высоты город кажется таким белоснежным! Слушай, я никак не могла взять в толк, почему ты бредила именно Парижем. Ведь есть Рим с Колизеем, Вена со знаменитой оперой, Злата Прага, наконец!

— Это точно — бредила, — подставив лицо ветру, согласилась Инна. — Помнишь, я вскользь рассказывала тебе о своей бабушке? Ровесница века, умерла в семьдесят девятом. Так вот, незадолго до ее смерти я узнала, что она прекрасно владеет не только немецким языком, который много лет преподавала в школе, но и французским. А все потому, что родилась она в Петербурге, в генеральской семье. Мой прадед по линии отца был потомственным военным и неплохо знал царя.

— Ничего себе! — чуть не присвистнула Тамара. — И ты не могла об этом рассказать раньше?

— Прости, но тогда не могла. Я была связана обещанием, что никому на свете не открою этот секрет, пока времена не переменятся. Так просила бабушка. Родители не догадывались, что незадолго до смерти она посвятила меня в тайну своего происхождения, хотя сами об этом хорошо знали. Но тогда я даже не представляла себе, что значит «когда времена переменятся», — вздохнула Инна и предложила: — Войдем внутрь. Хочу сфотографировать тебя в одном интересном месте… Стань здесь, оглянись, — показала она рукой вверх, где по всей длине окружности закрытой площадки были написаны названия столиц с флажками стран и указанием расстояния в километрах. — Вот Минск, тысяча восемьсот пятьдесят два километра. Ну, становись… Готово.

— А дальше? — спрятав фотоаппарат, не утерпела Тамара.

— У моего прадеда был красавец адъютант, которого бабуля Юля полюбила еще ребенком: он был ровно на десять лет ее старше и звали его Эдуард Полянский. Прошло время, девочка выросла, и он втайне от родных стал оказывать ей знаки внимания… Когда в восемнадцатом году расстреливали бабушкину семью, ему удалось спасти только ее. Все остальные погибли: родители, трое братьев, совсем маленькая сестра. Спустя два месяца они обвенчались в каком-то Богом забытом месте под Смоленском и пытались выехать во Францию через Польшу. Но когда все уже было решено, уплачены деньги, бабуля на седьмом месяце беременности заболела тифом. Очнулась в больнице, без ребенка… Долгое время ничего о себе не помнила, да и в госпитале значилась под чужой фамилией — Сидорова. Но едва пришла в себя — ей тайно передали весточку от мужа: жив, здоров, пробирается в Одессу. Через год еще записка: ждет прибытия корабля, и как только устроится на новом месте, сразу найдет способ забрать ее к себе. Вот и все. Больше ничего она о нем не слышала.

…Пять лет Юлия проработала в больнице санитаркой, окончила курсы машинисток, затем курсы немецкого языка, хотя знала его в совершенстве, устроилась на работу в школу и лишь спустя двенадцать лет вышла замуж за инженера со звучной фамилией — Рождественский.

Петр ее очень любил, но о прошлом жены не догадывался: на всякий случай она решила никому не доверяться в эти смутные времена. Вскоре родился сын Иван, а перед самой войной Петра арестовали, и он, как и Эдуард, навсегда исчез из ее жизни. Скорее всего она тоже отправилась бы в лагеря, но война помешала. С маленьким сыном на руках ей удалось эвакуироваться, документы затерялись. Во всяком случае, после войны никто и никогда не подвергал ее легенду сомнению. Вырастила, выучила сына, но то, что знает французский, долгое время продолжала скрывать даже от него…

— Да, судьба у твоей бабушки — не позавидуешь, — посочувствовала Тамара.

— Я иногда думаю: может быть, когда она меня нянчила, то втайне от всех позволяла себе разговаривать по-французски? Ну сама посуди, откуда у меня могла взяться такая любовь к Парижу? А язык? Я схватывала все с полуслова, впитывала, как губка! Но ведь это бабушка мечтала приехать в Париж и отыскать следы Эдуарда Полянского! Я тоже пыталась, но ни на одном из кладбищ могилы русского офицера с такой фамилией не нашла: а ведь столько запросов рассылала! Скорее всего он так и не добрался до Франции… Зато бабушкина мечта о Париже передалась мне и превратилась в сказку. Мне почему-то казалось, что именно в этом городе все у меня и произойдет: и на белом коне увезут, и принц мой меня здесь найдет, и любовь свою я повстречаю именно здесь…

…К началу соревнований на трибунах спортивного зала яблоку негде было упасть, как, впрочем, невозможно было попасть и в сам зал. Пораженные этим открытием, подруги с трудом протиснулись на балкон, но рассмотреть оттуда, что творится на площадке, было нельзя. Даже Тамаре, хотя она была выше Инночки на добрых десять сантиметров! Едва не плача от обиды, Кушнерова подпрыгивала и тщетно пыталась отыскать хоть маленькую щелку между спинами болельщиков и просто желающих поглазеть на первый волейбольный матч институтской спартакиады. В конце концов, устав бороться за место под солнцем, они спустились вниз и решили дожидаться окончания игры в холле.

Из открытых дверей доносился рев болельщиков, а они, грустные, стояли рядом с пустыми раздевалками и разговаривали о чем угодно, только не о волейболе.

— А что, жена Артема Кушнерова не желает посмотреть, как ее муж громит соперников? Ай-ай-ай! Нехорошо! — неожиданно услышали они знакомый голос и оглянулись.

Позади них, ухмыляясь, стоял Щедрин. Выглядел он забавно: давно не стриженные рыжие волосы курчавились так, словно час назад в ближайшей парикмахерской ему сделали химическую завивку.

— Ну точно клоун! — не удержалась Тамара. — Тебе только красный нос осталось прицепить и длинные штиблеты прикупить. Могу поспорить: Ленка вернется, увидит тебя таким и сразу бросит.

— Э! Э! Ты Ленку не трогай. Уж я-то знаю, что ты своей моралью кого угодно переубедить можешь. Последний денек свободой наслаждаюсь: завтра придется стричься, а то на военку не пустят, — пригладил он рукой рыжую шевелюру. — А военка пострашнее, чем ты и Ленка, вместе взятые. Так чего вы здесь стоите? — перевел он взгляд на Инночку.

— Лучше подскажи, как в зал попасть! — ответила за нее Тамара.

— Ха! А вы хотели! У нас же звездный состав! Да там добрая половина девчонок пришла специально на Радченко с Кушнеровым… — тут он глянул на Инночку, — пардон, на Радченко с Филевским поглазеть. В зале еще час назад все места были заняты!

— А почему ты не играешь?

— Что я, дурак? Смотреть, как дерутся за мяч другие, гораздо интереснее! — словно описав свои олимпийские достижения, гордо заявил Пашка. — И мне как почетному зрителю всегда найдется местечко. Вы действительно в зал не можете попасть? — сбросив петушиную спесь, спросил он.

— Не можем, — посетовала Инночка. — Я не думала, что будет столько народу.

— Могла бы у мужа поинтересоваться… Еще увидите, что к финалу будет твориться! Ректорат, деканаты в полном составе прибудут… — проворчал он. — Ладно, пошли за мной: жену Артема Кушнерова должны знать все.

Провести в зал девушек мимо грозных дежурных для Пашки и вправду оказалось делом простым. Гораздо сложнее было найти место, куда приткнуться: болельщики теснились не только на узких деревянных скамейках, они сидели в проходах на ступеньках, плотно стояли у стенки. Увидев это, Щедрин на секунду задумался, пригладил рукой торчащие волосы и, осененный идеей, дал знак подождать. Минут через пять он появился из двери раздевалки с высоко поднятыми над головой стульями. Не обращая никакого внимания на недовольные возгласы, он невозмутимо поставил их прямо перед первым рядом и махнул рукой Инне с Тамарой.

— Ты что наглеешь? — грозно дернули его сзади за плечо.

— Вот этих видишь? — кивнул Пашка в сторону пробиравшихся к нему девушек и снисходительно пояснил: — Так вот, чтобы не возникало никаких недоразумений, одна из них — законная жена величайшего игрока современности Артема Кушнерова, а вторая — подруга другого великого игрока Алексея Радченко. Еще вопросы будут?

За спиной замолчали. Окончание пафосной речи смогли услышать и Инна с Тамарой, что произвело на них различное впечатление: присев на стул, одна из них гордо распрямила спину; другая, почувствовав, что начинает краснеть, сжалась и уставилась взглядом в пол.

— Паша, зачем ты так сказал? — тихо спросила она. — Ты же знаешь, что никакая я не подруга.

— Можешь считать, что отомстил тебе за клоуна! — довольно рассмеялся он. — И потом, даже если я что-то приукрасил — невелика беда: как и любая другая, ты запросто можешь стать его девушкой! Ладно, шучу, — на всякий случай решил он смягчить ситуацию, вспомнив о Тамарином непростом характере и о ее соседстве с Ленкой. — Да не дуйся ты, просто выхода другого не было, иначе эти стулья разломали бы на моей спине! Смотри, во дают! — зааплодировал он удачному пасу Кушнерова, который завершился очередным очком, добытым Радченко.

Спустя пять минут, увлеченная действом на площадке, Тамара забыла о Пашкиной «мести». Даже ей, человеку мало сведущему в волейболе, сразу было ясно, что мастерство Алексея намного выше, чем у остальных игроков. Правда, надо отдать должное и Кушнерову с Филевским — они отличались необычайной сыгранностью. И все же внимание большинства болельщиков, без сомнения, приковывал к себе Алексей. Особенно когда взмывал над сеткой и, точно гвозди, вколачивал мячи в площадку. Однако стоило Тамаре случайно обернуться, как ей снова стало не по себе: в устремленных на них с Инночкой многочисленных взглядах читались неприкрытые любопытство и недоверие.

Но спустя минуту сомнения по поводу того, что одна из них на самом деле жена Кушнерова, окончательно развеялись. Пока после второй выигранной партии команды менялись площадками, Артем подбежал ближе, хлопнул по руке Щедрина, улыбаясь, кивнул Тамаре и на глазах у всего зала поцеловал Инночку в щеку. По трибунам пронесся легкий гул, а так как молва о его женитьбе уже гуляла по институту, сомневаться больше не приходилось.

— Томка, если бы ты знала, как я его люблю! — восторженно прошептала Инночка на ухо Тамаре.

«А если бы ты знала, как я люблю Алексея!» — машинально вслед за ней подумала та и испугалась. Глупости какие! Как она может его любить? Нравится он ей, и только.

Как и следовало ожидать, матч закончился триумфом команды строительного факультета — победителя прошлогоднего и бесспорного фаворита нынешнего первенства. К тому же на первую игру жребий выбрал им несильного соперника — механиков, так что игра прошла точно легкая разминка.

Пока подбежавший Артем договаривался с Инночкой, где она его будет дожидаться, краем глаза Тамара продолжала следить за Радченко. Окруженный толпой поклонниц, с наброшенным на плечо полотенцем, он лучезарно всем улыбался. Вдруг одна из девушек, в которой Тамара без труда признала Ляльку Фунтик, наклонила к себе его голову и показала рукой в ее сторону. Тот выпрямился, проследил за движением ее руки, задержав удивленный взгляд на Тамаре, неопределенно пожал плечами и повернулся к раздевалке. По-видимому, конкретный вопрос не достававшей ему до плеча девушки так и остался без ответа.

— Пойдем с нами, — расслышала она в гуле голосов предложение Кушнерова. — Мы каждую игру в ресторане отмечаем, да и Инке будет веселее. Только подождите минут двадцать.

В числе последних зрителей подруги покинули зал и спустились в вестибюль. Однако как ни уговаривала Инночка Тамару хотя бы дождаться ребят, та заочно поблагодарила Артема за приглашение, попрощалась и, смешавшись со студентами, заспешила к выходу. Сделать это было не так легко: пришлось потолкаться и в дверном проеме, и на крыльце, где задержались многие болельщики.

Протиснувшись сквозь них, она обогнула здание, свернула к общежитию, попала в не освещенную фонарями зону и вдруг заметила стоявшую у дерева мужскую фигуру. Непонятно каким образом, но Алексею удалось покинуть спорткомплекс незамеченным и раньше других.

— Поздравляю, — прикуривая сигарету, небрежно бросил он. — Делаешь успехи. Первый раз в такой ситуации: моя девушка, а я об этом ничего не знаю.

— Извини, я здесь ни при чем, — покраснев и почувствовав сильное сердцебиение, стала оправдываться Тамара. — Я этого не говорила, это Щедрин придумал.

— Какая теперь разница? Что людям сказать?

— Правду. Хочешь, я скажу.

Затянувшись сигаретой, Алексей пристально посмотрел ей в глаза, и тут она заметила на его губах улыбку.

— А зачем? По большому счету мне эта идея нравится — меньше приставать будут. А почему ты сегодня в зал пришла? — неожиданно сменил он тему и добавил насмешливо: — Насколько я помню, волейбол не входит в сферу твоих интересов.

— Инка пригласила, — чистосердечно ответила Тамара, но, подумав, что ее ответ снова звучит как оправдание, поспешно добавила: — Не волнуйся, в сферу моих интересов по-прежнему не входит не только волейбол, но и игроки. Особенно выдающиеся. Не сотвори себе кумира, как говорится.

— Значит, за это лето ничего не изменилось, — то ли спросил, то ли сам себе ответил Алексей после паузы.

Неожиданно Тамаре вспомнились подробности их последнего разговора, вытекающая из пакета пена, хохот за спиной и она сама — жалкая, униженная… «Никогда не доверяй мужчинам!» — тут же всплыла мамина фраза. Как по команде мысли собрались в тугой комок и, словно для самозащиты, ощетинились многочисленными иголками.

— Ты хочешь знать, не произошла ли в моей жизни одна важная перемена? — не скрывая легкого презрения в голосе, ответила она вопросом. — Так вот — нет!

— Ну и глупо, — негромко произнес Алексей.

Наступив ботинком на брошенную на асфальт недокуренную сигарету, он повернулся к спорткомплексу и скрылся в темноте.

«Дура! Дура набитая! — то ли от холода, то ли от нервного перевозбуждения колотило Тамару, когда она почти бежала к общежитию. — Ну почему рядом с ним я перестаю быть сама собой? Почему одно его присутствие заставляет меня говорить гадости? Да будь неладна эта мамина фраза! Ведь только и стоило, что сказать правду: игра понравилась, играл он здорово! И Пашкины слова мне тоже показались забавными!»

Поднявшись на крыльцо, она вдруг почувствовала, что снова, как и в начале лета, захотелось повернуть время вспять, но на сей раз для того, чтобы принять приглашение Артема, пойти с ребятами в ресторан, снова увидеть Алексея… Нащупав в кармане купленную после занятий пачку сигарет, она спустилась со ступенек и, найдя место поукромнее, закурила.

— Крапивина! — неожиданно услышала она голос декана, вздрогнула и испуганно спрятала за спину сигарету. — Ха-ха-ха! — тут же разнесся по округе гомерический хохот Хомяка.

— Больной, что ли? — набросилась на него Тамара. Подражать голосу декана было любимой Валеркиной забавой. — Да от твоих шуток на месте помереть можно!

— Вот смотрю я на тебя и думаю, — заговорил тот своим обычным голосом. — Вроде как отличница, вроде как правильная до мозга костей, только ведь все это для отвода глаз: в тебе ж сидит тысяча чертей! И куришь ты, и дурака валяешь не хуже других, и занятия прогуливаешь благодаря блату в деканате. С тобой даже общаться страшно: все у тебя схвачено, подхвачено, все знаешь, все понимаешь…

— Ты не ужинал? — едко перебила его Тамара. — По-моему, у тебя начинается словесный понос от голода.

— Да еще и язык ядовитый, — продолжил Хомяк. — Один я могу с тобой тягаться. Да ты ж любого словом так опустить можешь, что он и не встанет!

Что правда, то правда: к перепалкам, возникавшим между ними время от времени, сами они давно привыкли. Правда, те, кто слышал их впервые, с трудом верили, что на самом деле эти двое не только не держат зла друг на друга, а и относятся со взаимной теплотой и симпатией.

— Во сказал! — неожиданно обрадовался Валерка и почесал за ухом. — Не забыть бы… Я ведь, Том, тебя, и правда, никак понять не могу. Странная ты: первая летишь на помощь, но как только хочется тебя за это поблагодарить, я уж не говорю, что в порыве нежности к груди прижать, так ты словно колючка. В детстве тебя недоласкали, что ли?… Дай расчетку по «вышке» списать, — неожиданно сменил он тему. — Я проверил, у нас с тобой схожий вариант.

То ли потому, что успела выпустить пар с Алексеем, то ли потому, что в словах Валерки звучала истинная правда, впервые за последний год у нее не возникло ответного желания съязвить и тем самым поставить Хомяка на место.

— Зайдешь через час, я посчитаю.

— Чего? — не ожидавший такого быстрого положительного ответа, удивился Хомяков и как-то неуверенно предположил: — Ты не заболела?

«Прав Хомяк, сама во всем виновата, — сидя над заданием по высшей математике, продолжала переживать Тамара. — Колючка верблюжья! Так мне и надо!..»

6

— …Ты еще не разочаровалась в Париже? — спросила Тамара, когда они снова спустились к подножию Эйфелевой башни.

— В Париже? Нет, что ты! — Инна улыбнулась. — А вот в сказке… В сказке, пожалуй, да. На расстоянии она манящая и привлекательная, а приближаешься — и понимаешь, что, став реальностью, сказка теряет и волшебство, и загадочность и в конце концов превращается в самую обычную жизнь… Если бы человек мог заглянуть в финал своей сказки, скорее всего ценил бы то, что имеет. Никто не знает, что прячется за колдовской дымкой.

Тамара внимательно посмотрела на подругу. Она была уверена, что, оказавшись в Париже, возвышенная и неспокойная душа Инны нашла наконец свое пристанище, и таких слов не ожидала.

— У тебя все хорошо с Дени? — осторожно уточнила она, припомнив, что накануне вечером они лишь вскользь коснулись этой темы.

— Да у меня просто идеальный муж! — успокоила ее Инна. — Внимательный, обходительный, заботливый… Он в свое время часто приезжал в Союз и впитал в себя многое несвойственное французам. Где такое видано, например, чтобы здесь гостей в дом звали? Для этого есть бистро, кафе, рестораны. Чего рассказывать, сама все увидишь! Вот только… — задумалась она.

— Что?

— Рядом с ним иногда становится скучно: слишком предсказуем.

— Та-а-а-к, приехали! — усмехнулась Тамара. — Вот она, истинно русская душа: ей не может быть просто хорошо! Она не может это оценить, потому что привыкла страдать и лить слезы! Непредсказуемости, видишь ли, захотелось… Мало ты с такими пожила? Один ушел, другой бросил… Ну, в чем дело? Может быть, языковой барьер?

— Да что ты! — отмахнулась Инна. — Я уже давно все мыслимые и немыслимые экзамены по языку сдала! Боюсь родной подзабыть, с Юлькой стараемся только на русском общаться. За испанский взялась, с английским, как ты знаешь, у меня и раньше проблем не было. Немецкий добила… Кстати, в окружении Дени, несмотря на все их хваленое образование, не многие знают больше одного языка.

— Я с этим сталкивалась, — кивнула головой Тамара. — В отличие от тебя я, конечно, не полиглот, но лет шесть назад пришлось засесть за английский. С западными банками стала работать, да и партнеры появились, с которыми надежнее обсуждать дела без переводчиков.

— Ну, и как успехи?

— Ты имеешь в виду бизнес?

— Да ты совсем помешалась на своем бизнесе! — рассмеялась Инна. — Меня интересуют успехи в изучении английского!

— Если дело закручивает вихрем — это состояние действительно напоминает легкое помешательство, — с улыбкой подтвердила Тамара. — А с английским дело движется с переменным успехом. В первое время за границей рот боялась раскрыть: вдруг неправильно скажу? Но однажды, выпив изрядно виски, я неожиданно включилась в спор, и, что самое интересное, мне было абсолютно фиолетово, те ли артикли употребила, так ли фразу построила! Главное — меня понимали! Вот тогда-то я раз и навсегда распрощалась с очередным комплексом. Продолжаю заниматься по индивидуальной программе, почти все переговоры веду сама и, если не хватает лексики, нисколько не смущаясь, могу заглянуть в словарь.

— Умница! Кто, как не ты, умел добиваться цели! Ну что? Погуляем еще? Можем посмотреть площадь Трокадеро, на которой расположен дворец Шайо, или пройтись через Марсово поле к музею Родена и Дому инвалидов. Кстати, именно там покоятся останки великого корсиканца — Наполеона I.

— Нет уж, уволь! — протестующе подняла руки Тамара. — Или к тебе, или в гостиницу. Хочется упасть в мягкое кресло и вытянуть ноги. Я уж и не помню, когда в последний раз столько пешком ходила.

— При всей твоей целеустремленности в тебе всегда жила великая лентяйка!

— Она и сейчас там живет, — поддакнула Тамара.

— Ладно, сейчас Дени позвоню, предупрежу, что мы выезжаем.

— А долго ехать? — уточнила она, зная, что семья Тьелон живет в пригороде Парижа.

— Отсюда — минут сорок… Что-то не отвечает, — взглянула Инна на дисплей телефона и повторила набор. — Видимо, не слышит: готовит ужин в твою честь.

— Я, наверное, расстроила все ваши планы на выходные?

— Глупая, — улыбнулась краешком губ Инна. — Да ради твоего приезда я перекроила бы все планы на год!

— Извини, — почувствовала неловкость Тамара. — Я знаю, что на Западе принято визиты за месяц согласовывать. А то и больше.

— Я сама к этому не сразу привыкла, но Дени прекрасно знает, что ты для меня значишь, — улыбнулась Инна и, дозвонившись до мужа, тут же перешла на французский.

Сев в такси, уставшие за день подруги какое-то время ехали молча. Инна погрузилась в себя, а Тамара провожала равнодушным взглядом знакомые теперь уже не только по картинкам достопримечательности Парижа.

— А как ты с Дени познакомилась? — неожиданно нарушила она молчание, когда за стеклом замелькали утопавшие в зелени садов добротные дома с ухоженными лужайками. — Я почти ничего не знаю о твоей жизни в Питере.

— Я сразу полюбила загадочный город, в котором когда-то родилась бабушка… А вот и Дени! — показала она рукой на мужчину, который встречал их на лужайке.

Дом за его спиной солидным фасадом недвусмысленно свидетельствовал о материальном благополучии его хозяев.

— Слушай, знаешь, кого он мне напоминает? — оживилась Тамара, рассматривая через стекло улыбающегося высокого худощавого мужчину с рыжеватой шевелюрой, тронутой на висках сединой. — Пашку! Да Пашку Щедрина!..

…Моральное самоистязание продолжалось почти всю неделю, на протяжении которой Тамара стойко отказывалась от приглашении подруги поболеть за факультетскую команду. Меж тем интрига нарастала: в финал соревнований, как и ожидалось, вышли извечные соперники — команды строителей и робототехников.

В субботу утром Инночка впорхнула в аудиторию на минуту раньше преподавателя и прямо с порога затрясла в воздухе цветными бумажками.

— Томка! У нас третий ряд!

— У-у-у-у! — завистливо раздалось со всех сторон.

— Еще бы! — буркнул Хомяк. — Осталась бы Рождественской, не видала бы пригласительного. Швабрин! — окликнул он Сергея Шабрина, никак не отреагировавшего на такую интерпретацию его фамилии. — Тебе наверняка пригласительный выдали? Куда зажилил?

— Я его уже отдал, — пытаясь хоть что-то ухватить перед семинаром по философии, не отрывая головы от конспекта, устало ответил Сергей.

Он второй год тренировался в волейбольной секции и впервые играл за основной состав практически все игры.

— Глядя на тебя, хотелось бы дать совет Пушкину переписать «Капитанскую дочку». Ну почему ты весь такой положительный? Аньке небось пригласительный отдал? — насмешливо уточнил Хомяков и, зевнув, задал вопрос, от которого все просто грохнули со смеху. — И почему я не твоя девушка? Я бы за тебя и замуж пошел!

— Да иди ты! — отмахнулся от него Шабрин, продолжая листать конспект, написанный явно девичьей рукой.

В этот момент в дверях аудитории появился преподаватель, а следом в узкую дверь одновременно протиснулись «великие артисты» — Витя Скороходов и Мишка Трушкин. Пока с помощью старосты «философ» выяснял с ними отношения, Тамара шепнула Инке:

— Я не пойду.

— Как это «не пойду»?! — возмутилась та. — Ребятам только по одному пригласительному выдали: у меня — Артема, у тебя — Лешкин. Если не пойдешь, как я ему в глаза смотреть буду?

— Отдай кому-нибудь. Валерке, например, чтобы не так убивался. А Радченко скажешь, что я в другом месте сидела.

— Ну конечно, так он мне и поверит! Во-первых, Хомякову пригласительный не больно-то и нужен, он его сразу на что-нибудь съестное выменяет. Во-вторых, на всех пригласительных указаны ряд и место, и Леша сразу догадается. Не пойму, почему ты так упрямишься? Ведь тебе понравилась игра в понедельник!

— Из-за того, что Пашка назвал меня девушкой Радченко, у меня после игры был неприятный разговор с Алексеем, — опустив голову, призналась Тамара. — Больше не хочу ни сплетен, ни разговоров.

— Глупости! Тот же Щедрин рассказал в ресторане, из-за чего все вышло, а потом долго хохмил, что затеял самую крутую интригу современности. Жалел, что не объявил, будто вы уже заявление в ЗАГС подали. Теперь, мол, придется Лешке тебя обхаживать, чтобы не получилось, будто ты его бросила.

— Бред какой-то… И что Леша ему ответил?

— Что если еще раз услышит что-то подобное, даст ему в морду.

— И все? — недоверчиво уточнила Тамара. — Почему ты мне сразу не рассказала?

— Потому, что это не все. — Инночка опустила глаза. — Он обозвал тебя Тамарой Колючкиной и попросил Щедрина подобрать на роль девушки другую кандидатуру. Ну а потом все стали острить на тему женщин. В общем, я с Артемом в тот день поссорилась и ушла из ресторана… Вот потому и не рассказывала. Только и это еще не все, — добавила она. — Лешка ко мне назавтра после игры подошел и спросил, почему ты не пришла. Потом извинился за словесный бред в ресторане и попросил ничего тебе не рассказывать. Мол, ты его и так терпеть не можешь, зачем усугублять ситуацию… В отместку я попросила пригласительный на финальную игру, и вчера он мне его передал. Так что теперь ты обязана пойти, иначе он поймет, что я все тебе рассказала! А как было не рассказать? — вздохнула Инночка. — Да и вообще… Леша, возможно, и играть не будет, не порти ему настроение…

— Почему он играть не будет?

— С ногой проблемы. Позавчера в конце игры неудачно упал, а у него два колена оперированы, мне Артем рассказывал. Вчера не играл и ребята с трудом справились, а что будет сегодня, — вздохнула она, — никто не знает: еще у одного из игроков кисть травмирована, а скамейка запасных — раз, два и обчелся.

— Когда начинается игра? — спросила Тамара после раздумий.

— В четыре, сразу после занятий. По окончании лучший игрок будет выбирать королеву соревнований. Всю команду от занятий освободили, не понимаю, почему Шабрин пришел? — покосилась она на сидевшего сбоку Сергея.

— Видно, лавры Радченко покоя не дают.

— Это ты к чему?

— И учиться, и играть, и девиц к себе водить.

— Томка, ну чего ты на него взъелась? Насколько я помню, весной он тебе даже нравился.

«И нравится, — подумала Тамара. — Потому и взъелась, только не на него, а на себя».

— Зато…

Закончить предложение ей не удалось. Поставив по «паре» Трухе и Самоходу, преподаватель по-философски поздравил их с четверкой, выставил за дверь и вызвал отвечать Крапивину.

…На первых двух рядах основной трибуны сидело практически все руководство института: ректор, проректоры, деканы, партком, профком, комитет комсомола, студсовет. Короче — полный административный боекомплект, без которого в институте не проходило ни одно значимое мероприятие. Девушкам даже стало неловко от такого соседства.

— Прямо перед нами проректор с дочкой, — прошептала Инночка, благодаря родителям знавшая почти всех присутствующих. — Они у нас на свадьбе были.

Обстановка в зале была накалена до предела. Два факультета на протяжении многих лет делили пальму первенства абсолютно во всем — от успеваемости до спорта и художественной самодеятельности. Первое место менялось на второе, затем снова на первое. Единственное, что за последние четыре года так и не смогли сделать робототехники, это выиграть соревнования по волейболу. Но сейчас, зная о травме капитана — ведущего игрока, они были близки к победе как никогда.

И все же под свист и улюлюканье Радченко появился на площадке. Почти не прихрамывая. Правда, белые эластичные наколенники казались у него чуть объемнее, чем у других.

— Артем — разыгрывающий или, правильнее сказать, связующий, его стихия — точный пас. Они с Филей из одного спортинтерната и давно сыгрались. А в связке с Радченко им вообще нет равных! Знаешь, сколько у них наиграно комбинаций? Например, ударов связующего на той стороне никто не ждет, а ребята выводят на Артема мяч, и удар проходит без блока. Вот такой обман, — чувствовалось, что Инночка в последнее время даром времени не теряла и вполне сносно оперировала в разговоре специфическими волейбольными терминами. — В блоке ребята справятся, но в нападении никого лучше Лешки нет. Он — настоящий бомбардир: что прыжок, что удар. Мощнее не бывает, и обмануть может кого угодно. Нервничают ребята…

В команде строителей невооруженным глазом действительно была заметна излишняя нервозность. Лишь у одного Радченко лицо было непроницаемо-каменным.

Вопреки всем надеждам с немыслимой разницей мячей — 15:8 — первую партию легко выиграли волейболисты робототехнического. Алексей действовал не в полную силу, и временами игра у строителей не то что не шла, она просто замирала! Не получались подачи, проваливались блоки, а Радченко, опасливо приземляясь на больную ногу, лишь слегка подпрыгивал над сеткой… Впрочем, сопернику следовало отдать должное: та команда, которую Тамара видела в понедельник, и та, что была сейчас на площадке, даже не подлежали сравнению.

Проигрывая начало второй партии «всухую», строители взяли тайм-аут. Тамара не отрывала глаз от Алексея и видела, как он пытался что-то объяснить ребятам короткими отрывистыми фразами: активно жестикулировал, тело его при этом непроизвольно напрягалось, лоб прорезали глубокие складки, глаза сужались… Она даже поразилась такой перемене: комок нервов, сгусток энергии!

Мелкорослого тренера за мощными спинами игроков почти не было видно. Впрочем, судя по всему, все слушали Радченко, от которого больше других доставалось Артему с Филей. И если Кушнеров стоял опустив голову, то Филя размахивал руками и с чем-то активно не соглашался. В конце концов Алексей бросил скомканное полотенце на скамейку и первый вернулся на площадку.

И тут случилось то, на что уже никто не надеялся: через несколько секунд после свистка Алексей взлетел над сеткой, вколотил в площадку свой фирменный мяч и стал играть в полную силу. Ставил в паре с Филей глухие блоки, от которых мяч отскакивал, точно снаряд, и врезался в площадку соперника, закручивал немыслимые подачи, сжав зубы, снова взлетал над сеткой, и, казалось, не было никакой травмы… Будто по мановению волшебной палочки игра пошла у всех: защита отчаянно ныряла за «мертвыми» мячами, передачи Артема стали настолько безупречны, настолько выверены по траектории, что нападающим оставалось позаботиться лишь о силе и точности удара.

Каждое новое очко вознаграждалось бурей оваций, и к тому времени, когда счет сравнялся, зал буквально ревел от восторга. Вот она — борьба! Воспрянув духом, строители окончательно перехватили инициативу и даже повели в счете. И тут Радченко попросил замену. Не задерживаясь у скамейки запасных, он, прихрамывая, подошел к медсестре и вместе с ней направился в раздевалку.

— Что с ним? — не поняла Тамара.

— Укол пошел делать, обезболивающий, — чуть слышно пояснила Инночка. — Прав был Артем, когда говорил, что, если станут проигрывать, Лешка не вытерпит и выложится по полной. На следующей неделе он в Минск собирается, травматолога искать, у которого второй мениск оперировал… Лешка подавал большие надежды, и его прямо из спортинтерната забрали в команду мастеров. А потом травмы. — О «звездном» прошлом Радченко Тамара почти ничего не знала, а потому слушала очень внимательно. — Две операции: первая — неудачная, до сих пор мучается. Да что говорить, сама видишь.

— Выходит, ему вообще нельзя играть?

— А ты всегда можешь отказаться от того, что нельзя? — вздохнула Инночка. — Столько лет посвятил волейболу…

Вторую партию ребята все же проиграли, но уже с минимальной разницей. Ободренные тем, что игра может сложиться иначе, несмотря на то что Алексей все еще не появился на площадке, с самого начала следующей партии они повели в счете. Реагируя на каждое очко, болельщики обеих команд кричали, ревели, стонали, когда же открылась дверь раздевалки и показался Радченко, зал буквально взорвался. «Леша! Леша!» — скандировали студенты.

Алексей занял свое место на площадке, и что тут началось! На трибунах и балконе уже не просто кричали — там вопили, орали, обнимались, вскакивали со скамеек (некоторые и вовсе перестали на них садиться), подпрыгивали, ругались… Такого светопреставления Инна с Тамарой еще не видели! Поддавшись общему накалу страстей и совершенно забыв, что их места расположены в зоне, отведенной для важных персон, они вели себя ничуть не лучше других. Когда же любимая команда одну за другой выиграла две партии и счет по ходу матча сравнялся, девушки завизжали так, что сидевшие на нижних рядах люди посмотрели на них с легким укором.

Лишь одна персона — сидевшая перед Тамарой дочь проректора — никак не реагировала на то, что творилось на площадке, и напоминала застывшую мумию. Поначалу не понимая такого поведения, подруги недоуменно переглядывались и пожимали плечами, но затем словно забыли о ее присутствии.

— Еще чуть-чуть, и я потеряю сознание! — произнесла Инночка, обессиленно рухнув на скамейку, когда в последней решающей партии интрига достигла кульминации и при счете 14:14 команды взяли очередной перерыв. — Если наши проиграют, я не переживу!

«И я не переживу!» — в унисон ей думала Тамара. Обе они болели за одну команду, но каждая из них в душе переживала прежде всего за своего игрока: Инночка не сводила глаз с Артема, а Тамара — с Алексея. Но позволить себе признаться в своих чувствах даже лучшей подруге Крапивина не могла: слишком разное положение было у них на сегодняшний день. Да и кто она? Одна из десятков его тайных поклонниц?

В следующие напряженнейшие пять минут они и вправду едва не лишились сознания. Когда же решающий мяч, словно в замедленной съемке, коснулся площадки, не слыша во всеобщем реве собственного голоса, в обоюдном порыве они обнялись и заплакали от счастья.

Пока готовились к награждению, спортсмены на площадке по-братски обнимались: институтская сборная полностью состояла из игроков обеих команд. Все это время с замиранием сердца Инночка с Тамарой продолжали следить за своими любимцами. Но едва Артем, а следом за ним и Алексей радостно махнули в их сторону, произошло нечто странное: сидевшая внизу девушка, которую они окрестили мумией, пришла в движение и быстро вскинула руку в ответном приветствии. Запоздало подняв вверх четыре ладошки, подруги удивленно переглянулись: неужели такое проявление внимания было адресовано не только им? Инночка быстро забыла об этом эпизоде, но Тамара стала искоса наблюдать за незнакомкой.

После вручения кубка, медалей и дипломов пришел черед объявить фамилию лучшего игрока турнира. В том, что им станет Радченко, никто не сомневался, но тогда далее, по традиции соревнований, именно ему предстояло выбрать среди зрителей королеву. Держа в руках корону, в установившейся тишине Леша медленно обвел взглядом трибуны и направился в сторону Инны с Тамарой. При этом, как казалось последней, приближаясь, он смотрел в глаза именно ей.

Словно загипнотизированная его взглядом, Тамара напряглась, выпрямила спину и вдруг краем глаза заметила, что сидевшая на ряд ниже девушка стала медленно приподниматься с места. В последнюю секунду Леша слегка изменил направление и громко объявил:

— Инна Кушнерова!

Зал отреагировал мгновенно: в громе аплодисментов смущенная и раскрасневшаяся Инночка с трудом пробралась на площадку через плотные ряды зрителей. Протянув руку, Алексей вывел ее в центр зала, водрузил на ее хорошенькую головку корону и, театрально поклонившись, передал ее руку наблюдавшему за происходящим довольному Артему. Без всякого стеснения на глазах у всех тот расцеловал жену, и все втроем они подняли руки в приветствии. Зрители аплодировали стоя.

Тамара же сидела ни жива ни мертва, краска заливала лицо, а от растерянности и стыда она готова была провалиться сквозь землю. Слава Богу, в эти минуты никому в зале до нее не было дела! Как, впрочем, и до девушки рядом ниже. Как только Алексей вывел Инночку в центр зала, та быстро встала и направилась к выходу. На остро очерченном профиле читались злость и раздражение.

Всеми забытая Крапивина дождалась окончания церемонии, смешалась с толпой болельщиков и стала пробираться к гардеробу. Сделать это было опять же непросто: и в коридорах, и в вестибюле победителей дожидались толпы не попавших в спортивный зал студентов.

— А ты куда? — у самых дверей поймал ее за полу плаща Щедрин, в котором была заметна какая-то внешняя перемена. — Ничего себе! Тебе, можно сказать, мой законный билет достался, а ты даже не хочешь ребят поздравить!

— Почему твой билет? — спросила она, пытаясь выдернуть плащ.

— Леха всегда мне свой билет отдавал, а тут вдруг поставил в известность, что пообещал другому. Не зря, выходит, я выдал тебя за его девушку!

— И получил по заслугам! — снова дернула она плащ. — Лишил сам себя удовольствия…

— А вот и не лишил! — широко улыбнулся Пашка, отчего показалось, будто его оттопыренные в стороны уши сделали резкий взмах.

«Постригся», — только тут дошло до Тамары.

— Я здесь все ходы-выходы знаю, с балкона смотрел и орал так, что голос посадил. О-о-о, — просипел он. — Слышишь?

Демонстрируя перетруженные голосовые связки, он отвлекся и непроизвольно выпустил полу Тамариного плаща, чем та не преминула воспользоваться: скользнув между спинами, она почти добралась до двери, но тут ее снова настиг Щедрин и крепко схватил за руку.

— Да подожди ты! Думаешь, я просто так за тобой бегаю? Меня попросили!

— Кто попросил? — все еще пытаясь освободиться, стала злиться Тамара.

— Да стой же ты! — словно клещами сжал он ей запястье, и она непроизвольно ойкнула. — Если синяк останется, сама с Лехой разбираться будешь.

— Так это он тебя попросил? — распахнула она глаза и оглянулась: рядом не было никого, кто мог бы прийти на помощь.

— Ну а кто еще?! А как он сделал вас обеих! Я чуть со смеху не помер! — вдруг расхохотался он. — Леха ведь к тебе шел, я это сразу понял, и ты уже готова была вскочить, да только Лидка-проректорша тебя опередила. Так хотела, чтобы ей корону напялили! Вот бы было смешно через ее голову отдать корону другой! Ха-ха-ха! Леху бы точно из института поперли! Хорошо, вовремя сообразил, на Инку переориентировался!

— Девушку, что сидела передо мной, зовут Лида? — озадаченная Тамара непроизвольно прекратила попытки к освобождению.

— Лидка-проректорша, — подтвердил Пашка. — Спит и видит, как бы Лешку заполучить. Ты что, не знала?

— Не знала, — призналась она. Многое в поведении и девушки, и Алексея тут же стало понятно.

«Даже дочери сильных мира сего не могут перед ним устоять! Тоже мне — герой-любовник! — непроизвольно нарастало раздражение. — Выставил на посмешище».

— Паш, а тебе не кажется, что ты ошибся? Тебе следовало задержать Лиду, — серьезно произнесла она, чем повергла Щедрина в легкое замешательство. — Надо ведь как-то смягчить ситуацию.

Тот непроизвольно свел брови, наморщил лоб и вдруг отрицательно покрутил головой:

— Нет, ты меня не путай! О! Смотри, идут!

Воспользовавшись возникшей сутолокой, Тамара выдернула запястье из ослабевшей Пашкиной руки и юркнула в дверь…

…Гостеприимство и знаки внимания, оказываемые ей Дени, и собственноручно приготовленный ужин сразили Тамару наповал. Что касалось ужина, то, безусловно, следовало отдать должное хозяину как повару: восхитительны были и морепродукты, приготовленные по особым семейным рецептам, и утиное сердце в соусе с красным вином, и тающий во рту десерт. А сорта вин, о которых она даже не слыхивала! Следя за выражением ее лица, хозяйка дома лишь посмеивалась: вот вам и воспитание, и великолепный ресторанный сервис, и почитание, оказываемое гостям на самом высочайшем уровне.

Сам дом удивил гостью интерьером, выдержанным в неожиданном для этих мест средиземноморском стиле: легкость, воздушность, простор. Развешанные по стенам морские пейзажи создавали иллюзию, что где-то там, за окном, и вправду плещет синее море, а скупо меблированные витиеватой, почти антикварной мебелью комнаты, с нависающими над садом ажурными балкончиками, помогали представить себя барышней позапрошлого века и чуть ли не парить над землей…

Поблагодарив за ужин, гостья вышла покурить на прилегающую к столовой террасу. Спустя минуту к ней присоединилась Инна.

— Я такого еще не видела! — восхищенно призналась Тамара. — Морская тема, я так понимаю, от Дени, но во всем остальном… Ты — верх совершенства, дорогая, недаром благородных кровей. Никаких излишеств! Такой тончайший вкус нельзя воспитать, он может быть только врожденным.

— Спасибо, — польщенно улыбнулась Инна. — Знала бы ты, какую развалюху мы приобрели! Зелени пока маловато, — словно извиняясь, добавила она. — Многовековое поместье выкупали четыре семьи. Разделили огромный участок на части, и нам досталась зона с гостевым домиком и прилегающим к нему запушенным старым садом. Пришлось все деревья выкорчевывать, а новые еще не подросли. Хочешь, прогуляемся?

— Спрашиваешь! Жаль, что темнеет, сфотографировала бы. Вдруг какую-нибудь идею украду? — лукаво улыбнулась она. — Не обидишься?

— Нет, конечно! Я тебе по e-mail все вышлю.

Инна провела экскурсию по саду, как всегда, профессионально, и в очередной раз удивила подругу своими познаниями: как спланировать участок, в каком порядке высаживать растения, как получить идеальный газон, как поступить с зацветшим водоемом.

«Не мешало бы и мне о фонтане подумать, — размышляла Тамара, переведя взгляд на лужайку, где среди композиции из камней и весенних цветов из кувшина с отколотым горлышком вытекал ручеек, петлял по участку и впадал в небольшое озеро, подсвеченное по краям подводными фонарями. — Журчание воды так успокаивает».

— А кувшин бутафорский? — спросила она.

— Что ты! И не кувшин это вовсе, а амфора, которую много лет назад Дени сам отыскал на морском дне, — с затаенной гордостью пояснила Инна. — Он ведь вырос на море и к старости мечтает переселиться поближе к родным местам. В душе он так и не стал парижанином.

— А как же ты будешь жить без Парижа? Неужели поедешь за ним?

— Конечно, — сказала она как о чем-то само собой разумеющемся. — Муж и жена всегда должны быть вместе.

— Но ведь ты не хочешь никуда переселяться, не так ли?

— Зато я всегда была предана своим мужчинам. Видимо, это гены. Возьми бабушку: столько лет ждала Эдуарда! А папа? Мамы три года как нет, а он все один. Кстати, знаешь, что я вспомнила, когда Дени тебя обхаживал? Как вы с Лешей вместе в ресторане появились. Не забыла?

От резкого поворота темы Тамара не удержалась и хмыкнула. Похоже, не только ее, но и Инночку не на шутку взволновали воспоминания многолетней давности…

— …Ну не знаю я, как ей удалось сбежать! — виновато оправдывался перед друзьями Щедрин. — Я ей и так, и сяк, а потом прямым текстом сказал, что ее попросили задержаться!

— И куда она пошла? — едва не плакала Инночка.

— Да черт ее знает! — пожал плечами Пашка. — Я за ней на крыльцо выскочил — а ее и след простыл! И в комнате никого нет: Ленка застряла в своем Таганроге и только сегодня ночью вернется. Ну не знаю я, куда она могла подеваться! — развел он руками.

— Ладно, вы идите, — кивнул им Алексей, — а мне в общежитие надо. С коленом разобраться, — сморщился он и осторожно сделал шаг.

— Может, тебе такси до ресторана заказать? — уловив гримасу боли на его лице, предложил Артем.

— Придется. Идите, я приеду.

Ему действительно нужно было как можно быстрее попасть в комнату. В коленном суставе просыпалась тупая еще боль, и, пока не прекратилось действие обезболивающего, нужно было что-то предпринять.

Оставшись один, он побрел, прихрамывая, к возвышавшемуся над студенческим городком тринадцатиэтажному зданию. Машинально вскинув голову, Алексей тут же нашел расположенное прямо над козырьком входа Тамарино окно и заметил, как в нем мелькнул слабый свет: словно кто-то, не оставив ни щелочки, аккуратно задернул шторы.

Решение пришло внезапно. Приняв на ходу несколько поздравлений, он поднялся на лифте на шестой этаж, вошел в тамбур Тамариного блока и негромко постучал в дверь. Никто не ответил. Тогда он постучал снова.

— Кто? — услышал он наконец.

Вместо ответа Леша забарабанил в дверь легкой дробью. Спустя мгновение изнутри послышался щелчок и в образовавшемся проеме, хлопая от неожиданности ресницами, застыла Тамара.

— Собирайся, — не переступая порога, то ли попросил, то ли приказал Алексей.

— Куда?

— В ресторан.

Внезапно он почувствовал, как от правого колена судорогой прошла по телу волна пульсирующей боли.

— Я тебя приглашаю, — перетерпев, негромко пояснил он.

— Интересно… Это что, продолжение интриги, придуманной Пашкой? Без меня ты там не можешь появиться? — колко начала Тамара и вдруг, заметив, что Алексей побледнел и, опершись спиной о стену, постарался максимально разгрузить больную ногу, сменила тон. — Больно?

— Пока терпимо, — улыбнулся он ей уголками губ. — Действие обезболивающего заканчивается, и если мы с тобой и дальше будем выяснять здесь отношения, то спустя час я точно никуда не пойду. Так что собирайся… Пожалуйста. Я скоро зайду.

— Хорошо, — опустила ресницы Тамара. — Только скажи…

— И еще, — перебил он ее. — Извини, что так с короной вышло… Я потом объясню почему… Наивно было после этого полагать, что Щедрин тебя остановит, зря я его попросил. Но больше некого было — сам, как в прошлый раз, не добежал бы, — буквально выдавил он последние слова и почувствовал, что еще немного — и он не то что никуда не поедет, а вряд ли выползет из этого коридора. — Все, я пошел. Зайду минут через пятнадцать, — скривился он, ступив на больную ногу, и вышел за дверь.

Оставшись одна, Тамара растерянно посмотрела на дверь, затем перевела взгляд на шкаф… Собралась она гораздо быстрее отведенного ей времени. Бросив в сумочку ключи от комнаты, захлопнула дверь, выбежала в коридор, но вернулась, открыла в тамбуре дверцу холодильника и достала пакетик, в котором хранился тюбик с остатками дефицитной мази, выручившей ее летом.

Крепко зажав его в руке, она быстро прошла по коридору, перепрыгивая через ступеньку, спустилась двумя пролетами ниже, пробежала по этажу пятикурсников, без стука влетела в приоткрытую входную дверь и тут же наткнулась на Алексея: в одних плавках тот прыгал на одной ноге из душевой в комнату. Тамара смущенно опустила голову и сразу зацепилась взглядом за распухшее бордово-синюшное колено. Даже не прикасаясь, можно было понять, что оно горит огнем и доставляет нестерпимую боль.

— Тебе в больницу надо! — испугалась она.

— И что дальше? — не обращая внимания на свой почти голый вид, усмехнулся Алексей. — Обезболить я и сам могу, а ложиться на стол к первому попавшемуся травматологу больше нет никакого желания. Здесь хороший специалист нужен. Проходи, — предложил он все еще стоявшей у входной двери девушке.

Допрыгав до кровати, Алексей неловко плюхнулся на покрывало и руками осторожно попытался согнуть больную ногу в коленном суставе.

— Я мазь принесла, — спохватилась Тамара и протянула на ладони наполовину использованный тюбик. — Я летом ногу подвернула, она мне здорово помогла. Вдруг и тебе поможет. Хоть немного…

Алексей взял тюбик, повертел его в руках и, прочитав надпись, с сомнением спросил:

— Думаешь?

— Сначала покажется, что боль усилилась, но на самом деле это оттого, что дотронулись до больного места. Затем — ощущение холода и легкое онемение, словно лед приложили. На ночь повторить процедуру и утром тоже.

— А инструкция сохранилась?

— Конечно! Вот, — достала она из коробочки тонко сложенный лист бумаги. — Только и нужно, что легонько втереть и подождать, пока впитается. Я могу помочь, — наблюдая за его очередной попыткой согнуть ногу, предложила она.

— Помоги, — неожиданно согласился он. — В моем случае все средства хороши. Я прилягу?

Осторожно переместившись, он уложил поверх покрывала сначала здоровую, затем больную ногу и, уперев локти в кровать, произнес:

— Я готов.

Тамара быстро сняла плащ, пододвинула стул и, заглянув в коробочку, попыталась отыскать специальное приспособление, которым надо втирать мазь. Но на месте его не оказалось. Посмотрев на пол, затем на покрывало, она вздохнула: ничего не оставалось, как наносить мазь собственными пальцами.

— Потерпите, больной, — ласково, словно ребенка, принялась она уговаривать резко вздрогнувшего от первого прикосновения Алексея. — Опустись на подушку, так тебе будет удобнее.

Полностью оставаясь во власти болезненных ощущений, он тем не менее послушно откинулся назад, закрыл глаза, но спустя какое-то время открыл их и уставился в потолок. То ли от того, что десять минут назад успел выпить обезболивающее, то ли от действия волшебной мази, но боль начинала ослабевать и все реже отдавалась в висках. Прикосновения к колену становились менее чувствительными, а на смену горячему, рвущемуся изнутри жару в суставе пришел еле ощутимый холодок. Подложив руки под голову, он перевел взгляд на Тамару и принялся исподволь за ней наблюдать. Длинные, распущенные по спине волосы, прикрывающая лоб челка, подрагивающие густые ресницы, бархатная кожа и почти полное отсутствие косметики.

В тишине, нарушаемой лишь долетавшими из коридора звуками, Тамара с трудом скрывала лихорадочную дрожь, которая с каждым прикосновением к коже Алексея получала новый импульс и буквально сотрясала тело. Она как могла сдерживала переполнявшие ее эмоции и оттого, что Алексей находится так близко, и оттого, что она вот так запросто может к нему прикасаться.

Почувствовав его пристальный взгляд, она хлопнула ресницами, нервно сомкнула губы и, не отрывая глаз от колена, попросила:

— Только не смотри на меня, иначе я занервничаю и сделаю тебе больно.

Леша улыбнулся и послушно перевел взгляд в потолок.

— А как другое колено? — спросила она, заметив на нем послеоперационный шрам.

— Пока не беспокоит. Его оперировали после и более удачно, — ответил он и, приподнявшись на локтях, попытался на него взглянуть.

— Ты сегодня такие чудеса творил на площадке! — решилась она высказать свои впечатления об игре. — Я просто глаз не могла оторвать! Даже не представляла, какую роль играл спорт в твоей жизни. Мне Инночка сегодня все рассказала.

— Ясно одно: больше я не игрок, — подвел итог Алексей. — Но за слова — спасибо: словно еще одно обезболивающее принял… Где бы еще хорошего травматолога найти? Заходил на днях в спортивный диспансер, но там мне никто не внушил доверия.

— У меня здесь папина двоюродная сестра живет — она врач, работает в областной больнице и даже заведует отделением, — припомнила Тамара, и вдруг ее осенило. — Слушай, а давай я попрошу ее устроить тебе консультацию у хорошего специалиста! И с лечением можно договориться.

— Было бы здорово. А тетя согласится?

— Если я попрошу, согласится! — уверенно ответила Тамара. — Они с папой как родные выросли. У тети Нины отец в войну погиб, вот мой дед и позвал их к себе жить. Мужа ее зовут дядя Женя, и он чуть ли не самый главный в УВД. А еще у них есть сын, но он учится в Москве, в военном училище, так что я для них здесь единственный близкий человек. В прошлом году, когда болела гриппом, они меня вообще из общежития домой забрали! Ну вот и все. — Тамара убрала руки и поинтересовалась: — Как себя чувствуете, больной?

— Удивительно, но неплохо. — Леша присел на кровати.

— Лучше бы тебе сегодня никуда не ходить, — посоветовала она.

— Надо. Неудобно перед ребятами, обещал, что приду… Да и тебя успел пригласить, вдруг в следующий раз откажешься?

— Тогда одевайся, — улыбнулась Тамара и, тактично повернувшись к Алексею спиной, подошла к окну.

— И все-таки, зачем ты сбежала от Пашки, и как тебе это удалось? — скрипнув дверцей шкафа, спросил он после долгой паузы. — Он же как банный лист: прилипнет — не отстанет.

Вместо ответа Тамара легонько вздохнула: признаваться в том, что из-за Лидки-проректорши неверно истолковала историю с короной, не хотелось. Да и Инночка заслуженно стала королевой турнира.

— Так все же почему? — повторил свой вопрос Алексей. — Он что, умудрился что-нибудь ляпнуть?

— С чего ты взял?

— Да есть у него! Воду лить на экзаменах умеет как никто другой: сто слов в минуту! Шутник, но иногда его прилично заносит. На самом деле добрее Пашки на нашем курсе никого нет. Полное соответствие собственной фамилии. Я готов, — услышала за спиной Тамара. — Пошли?

Обернувшись, она невольно замерла: в модных темно-коричневых штроксах с заклепками и в рубашке такого же цвета и качества, он был неотразим. Впрочем, он всегда был неотразим, в любом виде.

— Пошли, — кивнула она, стряхнув короткое оцепенение. — Только я к себе в комнату зайду: хочу руки вымыть. Вообще-то по инструкции мазь надо было специальной лопаточкой наносить, но она куда-то запропастилась. У меня уже пальцы онемели, — перевернула она ладошки.

— Почему же ты промолчала? — спросил он в замешательстве. — Я бы что-нибудь придумал. Зайди у нас вымой!

— Нет, я лучше у себя. Встретимся внизу, — прихватив плащ, быстро прошла она к двери.

— Ну хорошо. Я закажу такси и буду ждать на крыльце.

Вбежав в комнату, первым делом Тамара распахнула шкаф и окинула взглядом висящие на плечиках вещи. Протянув руку к новому нарядному костюму, она уже почти стянула его с вешалки, как вдруг остановилась: ведь Леша видел, в чем она одета! Любимое трикотажное платье с пояском, так удачно подчеркивающее фигуру и подходящее к цвету глаз. Нет, она ничего не станет менять.

Вымыв с мылом онемевшие пальцы, Тамара набросила плащ, аккуратно застегнула его на все пуговицы, в последний раз взглянула на себя в зеркало и удовлетворенно улыбнулась отражению…

7

— …Артем так и застыл на месте, когда увидел вас в ресторане. До этого он воспринимал тебя лишь как мою подругу и даже предположить не мог, что Леша пошел за тобой в общежитие! — тряхнула головой Инна.

Нагулявшись по саду, они вернулись в дом и снова вышли на террасу.

— Ну, скажем прямо, не столько за мной, — стряхнув сигарету в маленькую пепельницу в руке, заметила Тамара, — сколько за лекарством. Но схитрил, ведь Пашке я дверь не открыла.

— Вот потому и говорю, что за тобой!

— Как это здорово, что ты осталась романтиком, — тихо произнесла она. — Знала бы ты, как ему было плохо!

— Да помню я: он сам несколько раз за вечер повторил, что только благодаря тебе встал на ноги! Только и другое помню: мы с Артемом танцуем, а вы с Лешкой сидите в углу, о чем-то разговариваете, и он все пытается тебе руки согреть… Ты думаешь, никто не заметил? Как это было красиво! Да таким Радченко сто лет никто не видел! Кстати, едва мы с тобой отлучились, он объявил, что интрига Щедрина удалась!

— Ты серьезно? — удивленно вскинула брови Тамара.

— Ну, приблизительно так… Я сама эти подробности много позже узнала: вытягивала из Артема все, что он помнил. Кстати, и я, и он считали, что Филя обратил на тебя внимание именно в тот вечер. Он ведь всегда и во всем Лешке подражал, соревновался. С тем, что Радченко сильнейший на площадке, он давно смирился, а вот что у него серьезные отношения с девушкой — пережить не смог.

— Особого внимания Филевского я еще долго не чувствовала… Процесс влюбленности набирал обороты, а я металась и не знала, что делать: следовать маминому правилу или же забыть обо всем на свете?

— Со мной происходило нечто подобное, когда мне понравился Артем.

— Это я потом поняла, что полюбила Алексея с первого взгляда, еще в лифте. Глупая была, вспыльчивая, несдержанная, бескомпромиссная, — продолжила Тамара. — С годами с картинок прошлого смываются детали, зато остается главное. Собственные ошибки в том числе… Только многие из них нельзя было не совершить, как нельзя не верить собственным глазам…

…Тогда еще Тамара была доверчива и наивна, как ребенок. Тот далекий вечер мог стать началом отсчета новой жизни, когда юная душа, реагируя на каждое прикосновение и каждый молчаливый взгляд, наполнялась необыкновенной нежностью и готова была вырваться из тела от избытка счастья. Возможно, ей это тогда и удалось, но ненадолго…

Возвращаясь на такси из ресторана, Тамара шутливо заявила, что роль сестры милосердия ей понравилась, а потому она обязана уложить Алексея в постель и выполнить все прописанные больному процедуры. Тот с ходу согласился: насколько ей хотелось о нем заботиться, настолько он жаждал этой заботы, и, несмотря на поздний час, она долго наносила мазь на распухший сустав подошедшей по форме пластмассовой крышечкой. При этом оба — и больной, и сестра милосердия — молчаливо улыбались. Закончив процедуру, она укрыла его одеялом, пожелала спокойной ночи, но тут Леша поймал ее руку и, сжав пальцы, жалобно спросил:

— А если больному станет хуже?

— Тогда вызывай «скорую», — осторожно вытащила она ладошку и поцеловала его в лоб, как ребенка. — «Скорая помощь» находится этажом выше, — уточнила она уже у двери. — Только не ошибись комнатой.

Наутро, вскочив ни свет ни заря, она сразу же поехала к родственникам. А так как племянница не баловала их частыми визитами, те были безмерно рады прибытию ранней гостьи и задержали ее надолго, почти до вечера. Покинув наконец гостеприимную квартиру, Тамара добежала до пустой троллейбусной остановки, взглянула на часы, нащупала в кармане металлический рубль, прикинула, сколько денег остается до стипендии, и решительно направилась к ближайшей стоянке такси.

Добравшись до общежития, она с ходу поднялась на пятый этаж, на носочках подошла к приоткрытой двери в комнату Алексея и замерла: рядом с ним на краю кровати сидела Лялька Фунтик и игриво касалась пальчиками обнаженного больного колена. Тюбик с мазью и вчерашняя пластмассовая крышечка лежали рядом.

— Ну вот, а ты со-про-тивля-я-я-лся! — пропела она томным голоском. — Теперь я буду твоей сиделкой, твоей сестричкой, твоей врачичкой!

Вдруг Тамара заметила, как Лялькина рука скользнула чуть выше больного места, сама она передвинулась на кровати и, нагнувшись, другой рукой обхватила голову Алексея… То, как он перехватил обе ее руки и увернулся от поцелуя, Тамара уже не видела. Отступив назад, она рванула прочь из темного тамбура. Доносившийся вслед приглушенный Лялькин смех еще долго стоял в ушах.

И хотя впереди ее ждал замечательный период, ради которого стоило жить, именно в тот момент закончился первый и такой незадачливый полет ее души. Памятуя о печальном опыте, в дальнейшем птичка-душа опасалась опрометчиво отрываться от тела, а коль и решалась, то тут же начинала метаться в панике — знала, что время полета ограниченно и надо успеть приземлиться до того, как тебя разобьет о землю сильнейший порыв ледяного ветра…

— …Опыт — штука не только созидательная, — прикурив очередную сигарету, философски заметила Тамара. — Опыт порой здорово подрезает крылья, — перевела она взгляд в сторону.

Огромный город давал знать о своем недалеком присутствии свечением над горизонтом.

— Томка, а ты писать не пробовала? — сверкнули в темноте отражавшие свет уличных фонарей огромные Инночкины глаза. — Ну, стихи или прозу?

— Прозу и стихи пишешь ты, дорогая, а я только бизнес-планы составляю, — усмехнулась Тамара. — Но теперь я хочу поговорить о другом. Мне кажется, ты забыла или намеренно не желаешь сделать что-то важное, — склонив голову набок, пристально посмотрела она на Инну. — Только не притворяйся, что не понимаешь, о чем я.

Зябко поежившись, стройная маленькая женщина прошла в другой угол террасы и, обхватив руками угловую колонну, отрешенно посмотрела в сторону города.

— Ты об Артеме?

— О нем, конечно! Насколько я помню, у него сегодня день рождения, а ты ищешь любую причину, чтобы не позвонить и не поздравить. Что же на самом деле творится на твоей площади Согласия? — покачала она головой. — А может быть, ты боишься, что Дени приревнует?

— Он не станет ревновать, — спокойно ответила Инна. — Здесь абсолютно нормально относятся к тому, что бывшие мужья и жены ходят друг к другу в гости. Я же не ревную, когда он обедает с какой-нибудь из бывших любовниц.

— Ничего себе! — чуть не присвистнула Тамара. — Ну и нравы! Неужели он считает, что тебе это приятно?

— Здесь так принято, — снова мягко попыталась объяснить Инна. — Принято оставаться друзьями.

— Ну, не знаю, — не согласилась Тамара. — Сколько раз меня Юра в гости приглашал, но я так и не согласилась.

— Почему?

— Поставила себя на место его жены и поняла, что не желаю себя ни видеть, ни знакомиться! Не нравится мне эта ваша любовь по-французски!

— Дело не в любви по-французски, по-американски, по-русски… Дело в том, что у мужчин вообще другое понятие о любви… Я долго думала прошлой ночью: что же такое на самом деде — любовь? Иллюзия? Мираж? Или всего лишь плотское желание? Почему любовь начинается так многообещающе и почти всегда заканчивается предательством?

— Но ведь…

— Подожди, не перебивай, — набрала воздуха в легкие Инна и продолжила: — Когда я столкнулась с этим в первый раз, мне помогла выжить дочь. Благодаря ей я заставила себя поверить, что всего лишь ошиблась в выборе и полюбила не того человека. Когда жизнь повторила свой урок, я решила… Знаешь, а ведь твоя мама в чем-то права: нельзя руководствоваться голым чувством.

— А как было во второй раз? — осторожно поинтересовалась Тамара.

— Как? — грустно улыбнулась Инна. — У меня снова увели мужа. Разница была лишь в том, что первая разлучница работала с Артемом через стенку, а вторая — через стенку жила. Что называется, увели из-под носа… Правда, несмотря на очередной крах семейной жизни, именно благодаря соседке я хоть в чем-то состоялась… Да и с Дени познакомилась с ее подачи. Так что сегодня я ей даже благодарна…

…Инна отправилась в Ленинград на трехмесячные курсы повышения квалификации в конце ноября восемьдесят девятого. Сами занятия ее мало интересовали: она уже знала, что не вернется в маленький прибалтийский город, где спешно строился новый энергоблок атомной станции. В крайнем случае уедет к родителям. Жить рядом с предавшим ее человеком дальше было невыносимо.

Даже случайной встречи с бывшим мужем Инна боялась как огня: вздрагивала, шарахалась в сторону, если видела на улице похожую фигуру. Но разве можно спрятаться в городе, где почти все работают в одном месте и периодически, как бы невзначай, припоминают, где и когда встречали Артема с его новой семьей!

Вырвавшись из цепкого плена сплетен и пересудов, она заново училась дышать полной грудью. То, что в бесконечной толчее огромного города ее никто не знает, поначалу радовало: ни одна деталь не напоминала о том, что осталось там, в прошлой жизни, и не могла потревожить затягивающуюся на душе рану.

Прогуливая занятия, она часами бродила по холодным, промозглым улицам и начинала понимать, почему когда-то взахлеб Тамара рассказывала ей об этом удивительном городе: дворцы, музеи, памятники на каждом шагу и седая Нева с бесконечными каменными набережными… В этом городе жил особый, магический дух, пронизанный необыкновенно светлой печалью, ненавязчиво проникающий в мысли, отвлекающий от реальности, заставляющий мечтать, фантазировать и проживать жизни обитавших здесь когда-то людей. Закрыв глаза, Инна как наяву представляла себе юную бабушку, спешащую на тайное свидание с адъютантом своего отца, большую дружную семью прадеда, сидевшую за длинным обеденным столом…

«Дом! — пронзило ее однажды. — Я должна найти дом, в котором они жили! Но с чего начать?»

И вдруг то, что поначалу она так ценила в этом городе, стало играть отрицательную роль: она не знала никого, кто мог бы посоветовать, какой шаг сделать первым! Ломая голову над тем, с чего начать поиски, однажды утром она по привычке отметилась на курсах, вышла на улицу, толком еще не зная, в какую сторону идти, и вдруг ее взгляд наткнулся на табличку: «Городская справка».

Крепко зажав в руке листик с адресом центрального архива, она долго топталась у входа в здание, пока решилась переступить его порог. Здесь, в старых, покрытых пылью и следами времени рукописных и печатных фолиантах, мирно дремала история города начиная с петровских времен.

Молчаливо выслушав сбивчивые объяснения, строгая женщина с гулей на голове без лишних слов протянула бланк с длинным перечнем вопросов, на которые Инна не знала и десяти процентов ответов. Продолжая вчитываться в отпечатанные строчки, она ненароком покосилась на поглядывавших на нее сотрудниц архива, и вдруг ей показалось, что одна из них сделала украдкой кивок другой и после этого сняла трубку телефона.

«Детка, никогда и никому об этом не рассказывай. Пока времена не переменятся», — тут же всплыли в памяти бабушкины слова. Мило улыбнувшись сотрудницам архива и пообещав, что вернется со всеми недостающими данными, Инна выскользнула за дверь и, испуганно озираясь, не разбирая дороги, побежала прочь.

Выбившись из сил, она наконец-то осмелилась оглянуться: никто ее не преследовал. Более того, никому из редких прохожих не было до нее никакого дела. Выбравшись из каменного лабиринта к набережной какого-то канала, она прислонилась к холодному парапету и, глядя в темную, покрытую льдинками воду, расплакалась.

— Простите, вам плохо? — неожиданно услышала она за спиной участливый мужской голос.

— Нет-нет, спасибо, — быстро ответила Инна, даже не обернувшись. — Все в порядке.

— Я могу вам чем-то помочь? — проявил настойчивость прохожий.

— Спасибо. Все хорошо, — вытирая слезы застывшей от холода ладошкой, повторила она. — Мне никто не может помочь. Разве только если вы — историк.

— Вообще-то историк, — спустя несколько мгновений ответил незнакомец. — Историк, искусствовед. Смотря кто вам больше нужен.

— Правда?! — не пытаясь скрыть следы слез, недоверчиво обернулась Инна.

Позади нее стоял высокий худощавый человек и пристально смотрел сквозь толстые линзы больших роговых очков. В шапке с опущенными ушами, которой, судя по виду, было не менее двадцати лет, в брюках, давно не видевших утюга, в куртке, на которой то тут, то там в глаза бросались пятна непонятного происхождения, он был похож на кого угодно, но только не на работника интеллектуального труда. Сколько лет было самому обладателю всего этого бесценною сокровища, определить также не представлялось возможным

— Не верите? — словно прочитал он сомнение на ее лице. — Я бы тоже не поверил, но в хранилище вышла из строя система отопления, а вот-вот грянут морозы. Всех сотрудников откомандировали в помощь рабочим.

— Но разве в таком виде обязательно гулять по улицам? — по-прежнему недоверчиво спросила она.

— Да я, собственно, и не гуляю. Так, заглянул в магазин во время обеда, — смущенно пожал он плечами и как доказательство приподнял в руке авоську, из которой торчало горлышко молочной бутылки. — А вот и сам институт, — показал он рукой на возвышавшееся над каналом здание. — Если озябли, заходите. Согреетесь, чаю выпьете. Меня зовут Вадим.

— Инна.

Правильно поставленная русская речь, неторопливая манера повествования и умный, располагающий к себе взгляд за толстыми стеклами — подкупили. А так как идти ей было некуда, она медленно побрела за мужчиной, даже не предполагая, что проживет с ним бок о бок почти четыре года…

За доверительным разговором в кабинете Вадима они не заметили, как пролетело время, когда же ночной сторож заставил их покинуть институт, поехали прямо к нему домой и всю ночь проговорили за столом в его комнате. Говорила в основном Инночка. Впервые после того, как из ее жизни исчезла Тамара, она смогла наконец излить все, что накопилось в душе. То, что ее не перебивали и внимательно слушали, помогло полностью довериться этому человеку.

А в выходные Инна с упоением приводила в порядок захламленную вещами, бумагами и еще Бог знает чем четырнадцатиметровую комнату Вадима: драила посуду, снимала паутину под потолком, счищала под ледяным ветром многомиллиметровый слой грязи с окон и, как ни странно, совершенно не чувствовала холода. Словно ожила, наполнив душу теплом пробудившихся чувств.

Спустя неделю они подали заявление в ЗАГС, и накануне Нового года, благодаря давней знакомой умерших родителей Вадима, их быстро расписали. Инна стала носить фамилию Самсонова. То, что скромная тихая роспись в будний день и в самое неудобное время во всем контрастировала с первой, шумной и помпезной, свадьбой, Инночке показалось символичным: хотелось верить, что и жизнь на сей раз сложится по-другому.

Закончив курсы, она привезла в отдел кадров свидетельство о браке, написала заявление на увольнение, отправила к родителям вещи и мебель, которые не могли поместиться в ее новом жилище, и в тот же день освободила служебную квартиру, которую получала когда-то вместе с Артемом. Практически ни с кем не простившись, тем же вечером она уехала в Ленинград.

Поначалу все складывалось как нельзя лучше. По протекции профессора — научного руководителя Вадима — она устроилась на работу библиотекарем в тот же институт, где работал муж, к сентябрю они собирались забрать Юлю у родителей и определить в хорошую школу. Немногочисленное окружение Вадима, почти сплошь из холостяков, приняло ее дружелюбно: к ним заходили гости, сами они выезжали на пикники к кому-нибудь на дачу. Единственным, с кем Инна так и не смогла сойтись, как ни странно, был научный руководитель. Он почему-то не одобрял скоропалительную свадьбу своего воспитанника.

Впрочем, по этому поводу Инночка особенно не расстраивалась. То, что иногда творит с людьми наука, она наблюдала и раньше: среди знакомых ее родителей встречалось немало гениев, посвятивших свою жизнь доказательству формул и построению теорий, и все, кто хоть как-то мог помешать этому процессу, в конце концов оказывались за бортом. «Ничего не поделаешь, придется с ним ладить, — решила она. — Как-никак, а муж — серьезный ученый». Надо сказать, Вадим был любимым и самым талантливым учеником профессора, к тридцати с небольшим защитил кандидатскую диссертацию и практически подготовил докторскую!

Будучи уверенной, что прежний брак потерпел фиаско и по ее вине (оканчивая институт, она подолгу отсутствовала дома, а некормленый и неухоженный муж оставался один), Инна изо всех сил старалась не повторить прежней ошибки. Все свободное время она бесконечно варила, жарила, стирала, убирала, гладила и, как могла, пыталась жить делами и проблемами Вадима. Обнаружив неплохое знание женой английского, тот стал поручать ей переводы научных статей из зарубежных журналов. Когда же она перевела на английский текст доклада научного руководителя на каком-то научном симпозиуме, то наконец-то снискала и его уважение.

Спустя полгода Вадим выполнил свое обещание и предоставил Инне полную историю ее семьи. Он даже смог отыскать дом прадеда, вернее, то место, где дом стоял прежде. Старое трехэтажное здание, пострадавшее от бомбежек, после войны никто не собирался восстанавливать. Руины снесли одними из первых, а на освободившейся территории построили новый помпезный дом с кинотеатром. В глазах ближайшего окружения Инночка тут же обрела новый статус. Еще бы! Не каждый мог похвастать родословной, берущей начало с петровских времен!

Летом благополучная во всех отношениях молодая семья отправилась отдыхать в Крым, а по возвращении вынуждена была познакомиться с новой соседкой по коммунальной квартире. Известие было не из разряда приятных: едва женившись, Вадим написал заявление на расширение жилплощади и небезосновательно надеялся, что освободившаяся к тому времени одна из комнат достанется ему. Но кто-то наверху решил иначе.

Соседка Лана была на пять лет старше Инны и на год старше Вадима, но выглядела максимум на двадцать пять. Окончив иняз, она возила по Ленинграду группы иностранцев и даже дважды выезжала за рубеж, что было в те времена большой редкостью. Всегда с маникюром, с самой модной стрижкой, с ног до головы одетая исключительно в импортные вещи, она олицетворяла собой тайную мечту всех замученных бытом и вечным стоянием в очередях советских женщин.

С появлением новой соседки и без того нескучная жизнь обитателей шестикомнатной коммуналки окрасилась в новые цвета, а сами жильцы разделились на два лагеря. Мужская половина Лану просто боготворила: все вдруг стали ходить с подтянутыми животами, перестали появляться на кухне в не первой свежести спортивных штанах и, что самое интересное, прекратили материться по поводу и без. Даже если кто-то ненароком занял чужую конфорку или надолго оккупировал ванную с туалетом!

Женская же часть, возглавляемая персональной пенсионеркой, работавшей в свое время, кажется, с самой Крупской, люто возненавидела поселившийся в квартире классово чуждый элемент и строчила по этому поводу жалобы во всевозможные инстанции. Сама же Лана, казалось, не обращала на всю эту суету никакого внимания. Быстро вычислив в этом людском котле интеллектуальную элиту, ровно через неделю она сама постучалась в комнату к Самсоновым, а спустя месяц те даже не представляли, как жили прежде без этой приятной во всех отношениях молодой женщины: устраивали по вечерам совместные чаепития, ходили в театры на премьеры, куда Лана доставала билеты. К тому же, если была свободна, она никогда не отказывалась присмотреть за Юлькой и отпускала Самсоновых в кино или в гости к приятелям.

Обладая в силу своей профессии познаниями в области истории и архитектуры города, соседка подолгу спорила на эти темы с самим Вадимом, а однажды удивила своей осведомленностью даже пресловутого профессора: исправила оговорку в толковании геральдики на каком-то здании. Не уставая ею восхищаться, Инна слушала эти споры с открытым ртом. Правда, в отношении к ней самой у Ланы порой проскальзывала какая-то снисходительность. Однако, выяснив, что Инна является представителем весьма знатного рода, что сумел доказать ее муж, она задумалась, а через день предложила Вадиму подзаработать: среди туристов встречалось немало как русских эмигрантов, так и их отпрысков. Естественно, все они интересовались своими предками и желали узнать как можно больше. За деньги.

Работа закипела. Увлеченный новым делом, Вадим стал позднее возвращаться домой, на ходу ужинал, перекидывался с женой парой слов и спешил с бумагами в комнату Ланы. Возвращался он далеко за полночь, ложился в кровать и, чмокнув жену в щеку, тут же поворачивался на другой бок. Поначалу Инна была вынуждена с этим мириться. Во всяком случае, муж был на глазах, да и в материальном плане семье зажилось намного легче. По всем канонам Самсонов был и оставался хорошим мужем: никогда не повышал голоса, никогда ничего не требовал и мог довольствоваться малым. По большому счету ему было абсолютно все равно, как прожарены котлеты, выглажены ли рубашки, вымыты ли окна.

Стараясь не реагировать на многозначительные взгляды соседей и не слушать никаких сплетен, в одну прекрасную ночь Инна поняла: как женщина она Вадима больше не интересует. Беззвучно проплакав от обиды до рассвета, наутро она поделилась этим открытием с Ланой, которой по-прежнему беспредельно доверяла.

— А ты посмотри на себя в зеркало! — вдруг услышала она насмешливый ответ. — Неужели ради того, чтобы так выглядеть, надо было выходить замуж?

Как в тумане, Инна вернулась в комнату, подошла к трельяжу у окна и внимательно осмотрела себя со всех сторон. А ведь и правда: за заботами о семье она совершенно забыла о себе — собранные тугой резинкой непонятной длины волосы, неухоженные руки, видавшая виды немодная одежда. К тому же поправилась за полтора года на целых шесть килограммов. И это при ее-то невысоком росте! Даже огромные карие глаза, казалось, потускнели и не выражали ни-че-го.

Пребывая в полной растерянности от этого неприятного открытия, назавтра она первым делом зашла в парикмахерскую, выстояв огромную очередь в Гостином Дворе, купила две импортные кофточки, там же, переплатив, купила с рук модные сапоги на высоком каблуке и косметический набор «PUPA»…

На произошедшие с женой перемены Вадим никак не отреагировал. Наскоро поужинав, он достал из портфеля две пухлые папки и снова закрылся с Ланой в ее комнате. Составив грязную посуду на поднос, Инна отнесла ее на кухню, сгрудила в раковину… Огромными горошинами по щекам покатились слезы. На удивление, рядом никого не оказалось — соседи сидели по своим комнатам и смотрели новую кинокомедию. По коридору разносились залпы смеха, а Инна, не переставая смахивать рукавом слезы, все терла, терла тарелки, сковородки, кастрюли…

Именно над раковиной она и поняла: чтобы снова стать кому-то интересной, необходимо прежде всего расстаться с комплексом затюканной бытом женщины.

«К черту эти бесконечные готовки! Я должна думать о себе, а не бегать с авоськами по магазинам. Половина квартиры питается полуфабрикатами из домовой кухни через улицу — и ничего, живы! А я как ненормальная жарю, варю, стираю! Как бесплатное приложение к гениальному мужу! Если так пойдет и дальше, скоро сама себя перестану уважать».

На следующий день Инна записалась на курсы французского языка, а еще через некоторое время ей пришлось оставить работу в библиотеке: Вадим с Ланой привлекли ее к переводам документов на английский. Объединившее их дело называлось теперь словом «бизнес», а так как организатор его продолжала работать гидом и поставляла клиентов, заниматься рутинными переводами ей было не с руки да и некогда. Зато Инне это было в удовольствие: мало того что любимый иностранный, так еще и история России!

Она так увлеклась этим делом, что однажды решилась постучать в комнату к Лане и поинтересоваться, как стать экскурсоводом. Та, конечно, удивилась, но через две недели Инна стала слушательницей очень престижных курсов! Семья теперь перебивалась купленными в домовой кухне полуфабрикатами, на кресле росла груда неутюженного белья, зато в зеркальном отражении Инна все чаще ловила прежний блеск глаз. Фигура быстро вернулась к прежним формам, ногти всегда были обработаны и покрыты свежим лаком, одежда пусть не полностью, но большей частью имела западные лейблы, а сама она просто лучилась от счастья. Блестяще сдав экзамены, Инна по рекомендации все той же Ланы устроилась в туристическое агентство и зажила новой, интересной жизнью.

Однажды, когда она уже почти год проработала гидом, ее попросили срочно подменить приболевшую коллегу из тех, кто работал с иностранцами. «Обычная обзорная экскурсия, ничего сложного», — пояснили ей в агентстве, зная о ее хорошем английском. Слегка робея, Инна согласилась.

В автобусе она сразу уловила французскую речь и поняла, что в англоязычной группе оказались несколько французов. Желая им помочь, насколько могла на тот момент изъясняться на французском, она время от времени пыталась дублировать свои пояснения и на их родном языке. К тому же один из французов оказался чрезмерно любознательным и проявлял интерес абсолютно ко всему: количество вопросов, которые он задавал, равнялось количеству вопросов всей остальной группы, вместе взятой! Мало того: выслушав ответ, он или начинал спорить, или тут же засыпал ее новыми. При этом не забывал подать руку, открыть перед ней дверь и даже умудрился купить по пути букет цветов! Назойливый француз не отходил ни на шаг и в конце концов так ей надоел, что, прощаясь, она буквально ненавидела этого напичканного знаниями рыжеволосого интеллектуала!

Спустя неделю Инночке сообщили, что некий иностранец заказал индивидуальную экскурсию по ночному Ленинграду и попросил быть гидом именно ее. На сей раз ее тщательно проинструктировали и даже выделили машину с водителем. Каково же было ее уныние, когда туристом оказался именно тот дотошный француз!

А спустя неделю снова экскурсия, на этот раз в Петергоф. Инна восприняла ее уже гораздо спокойнее. Можно сказать, в душе она даже ждала новой встречи с подкупавшим своими манерами, галантностью и обходительностью мужчиной. И не напрасно. Помимо того, что выполняла любимую работу, она в очередной раз получила возможность почувствовать себя рядом с ним женщиной с большой буквы. Странное дело, но все, о чем она когда-то читала в романах, наяву воплощал этот рыжий, худощавый, весь какой-то нескладный мужчина с теплыми голубыми глазами…

…Инночка зябко поежилась. Прохлада майского вечера донимала и Тамару но, не желая прерывать душевную исповедь подруги, она лишь тихо спросила:

— И что дальше?

— Я думаю, ты уже догадалась, кто это был.

— Дени? — на всякий случай уточнила Тамара.

— Дени Тьелон, — вздохнув, подтвердила Инна и впервые за время рассказа улыбнулась. — Вот там-то, в Петергофе, я его и раскусила: он машинально исправил мою мелкую неточность в дате. Я удивилась, но, понаблюдав, как хорошо он ориентируется на территории Петродворца, спросила напрямик: сколько раз он здесь бывал?

— И что?

— Расхохотался. Сказал, боялся, что я разоблачу его раньше. Оказывается, в последние три года он часто приезжал в Ленинград по делам и, как ты уже понимаешь, все, что просил меня показать, видел не единожды… И тут же признался мне в любви с первого взгляда.

— Правда?! — не поверила Тамара. — Недаром француз… Расскажи о нем поподробнее, — попросила она. — Честно говоря, своими кулинарными способностями он сразил меня наповал. Ну прямо профессиональный повар!

— А он никогда и не скрывал, что работал помощником повара, — подтвердила Инночка. — Вся его жизнь — бесконечная череда смены занятий…

…Сын крутого землевладельца на юге страны, романтичного склада юноша, Дени в восемнадцать лет без памяти влюбился в официантку одного из прибрежных ресторанчиков и сразу решил жениться. Родители, конечно, категорически отказались дать согласие на брак. В знак протеста он ушел из дома, снял вместе с возлюбленной крохотную квартирку и устроился помощником повара в тот же ресторан, где она работала. Но ровно через год, прихватив с собой все деньги и совместно нажитые вещи, девушка исчезла.

О том, чтобы вернуться домой, не могло быть и речи; юношеский максимализм и гордость заставили его собрать остальные пожитки и отправиться подальше от родителей, в Париж. На пороге отчего дома он появился лишь спустя семь лет: срочной телеграммой вызвали на похороны старшего брата. К тому времени Дени окончил университет, почти год проработал менеджером в крупном супермаркете и вынашивал идею открыть собственное дело. Кто мог подумать, что семью воссоединит такое горе? Странная и непонятная болезнь, от которой здоровый тридцатидвухлетний мужчина — продолжатель дела отца — сгорел буквально за месяц.

После похорон они всю ночь прорыдали в гостиной, а к вечеру, несмотря на предложение отца остаться и заняться семейным бизнесом, Дени сел в поезд и уехал в Париж: во-первых, не мог отказаться от дела, которое задумал; во-вторых, в его сердце прочно обосновалась вторая большая любовь — Ева. Но, к сожалению, и эта любовь длилась недолго — всего три года. Правда, после нее осталась дочь.

Не желая больше искушать судьбу, Дени с головой погрузился в работу. Официально он женился лишь в тридцать восемь лет, когда репутация холостяка стала мешать делу: имиджу солидного бизнесмена и владельцу целой сети хозяйственных магазинов как воздуха недоставало семьи и детей. Жену он выбирал долго и придирчиво: присматривался к кандидаткам, изучал их пристрастия, круг знакомств. Словно выбирал товар для своих магазинов, который обязательно должен принести прибыль.

Тридцатипятилетняя Сара подходила по всем статьям: родилась в профессорской семье, сама — врач-терапевт, без вредных привычек, покладистая и молчаливая. Можно было, конечно, найти и помоложе, но от юных искусительниц, интересующихся прежде всего материальным благосостоянием, Дени к тому времени стало слегка подташнивать. Ровно через девять месяцев после свадьбы родился Самюэль, а еще через полгода Дени угодил в больницу. Если бы не жена, профессиональным глазом заметившая признаки надвигавшейся болезни, скорее всего его бы постигла участь старшего брата.

После относительного выздоровления Дени задумался: с такой формой онкологии, как у него, можно было беззаботно прожить много лет, а можно сгореть в считанные месяцы. «Главное — беречь нервы и избегать любых стрессов», — посоветовали врачи.

Выйдя из клиники, он тут же продал весьма доходный бизнес, удачно разместил деньги по фондам и банкам и устроился в какой-то комитет при министерстве торговли. Имеющего деловой опыт и безупречную репутацию консультанта желали заполучить многие торговые дома Европы, но Дени был непреклонен: никакой работы, требующей нервных затрат. И вдруг ему предложили координировать проекты, связанные с самой загадочной на тот момент страной — СССР. Перед таким искушением он не устоял и на четвертый год работы встретил в Северной столице России женщину своей мечты…

— …Он и по сей день называет меня женщиной своей мечты. — Инночка с теплотой посмотрела в сторону светящихся окон, где за легкими шторами гостиной их дожидался Дени.

— Может, пойдем к нему? — предложила Тамара. — Он, наверное, нас ждет?

— Ждет, — кивнула головой Инна. — Только он — умница и хорошо понимает, сколько нам с тобой надо переговорить.

— Господи, где бы еще одного такого мужика найти! — вздохнула Тамара. — Ладно, давай рассказывай, что ты ему ответила на предложение руки и сердца!

— Все было не так просто, — призадумалась Инна. — За месяц до знакомства с Дени нам с Вадимом выделили двухкомнатную квартиру на Васильевском острове, Юля четвертый класс оканчивала. Жизнь только-только вступила в какую-то определенную колею…

…С Вадимом у них давно не было тех отношений, которые так подкупили ее в день знакомства и продолжались в первые полгода семейной жизни. С тем, что в их жизнь прочно вошла Лана, Инна давно смирилась, но продолжала верить, что в основе отношений мужа и соседки лежит бизнес. К тому времени они поставили свое дело на поток, зарегистрировали фирму, в которой Лана стала директором, сняли офис в центре города. Пара профессиональных переводчиков, хорошие связи, а также научная степень Вадима сделали свое дело: работа кипела, а от желающих узнать свое происхождение не было отбоя. Постепенно среди клиентов появились не только иностранцы, но и местные бизнесмены, у которых в жизни было абсолютно все, но не хватало скрепленной печатями убедительной родословной и личной геральдики.

В силу обоюдной занятости муж и жена почти не виделись, и Вадим все реже ночевал дома, оправдывая свое отсутствие командировками. Возможно, если бы не новая работа, отнимавшая у Инны массу сил и времени, ее это и тяготило бы, но ощущение того, что она востребована в другом месте, где ее ценят, придавало необыкновенный душевный подъем и позволяло лишний раз не расстраиваться. Можно сказать, она только-только начала дышать полной грудью и искренне надеялась, что с обретением отдельной жилплощади наладится и семейная жизнь. К тому же, едва им выделили квартиру, Вадим попрощался с научным руководителем и немедленно уволился из института. Но в новой квартире он появлялся нечасто…

Инночка снова загрустила, а тут этот француз, его признание в любви… Правда, Дени не скрывал, что официально женат, но с женой они живут раздельно, и если Инна согласится выйти за него замуж, он тут же начнет бракоразводный процесс. Пойти на такое в силу своих моральных принципов Инночка, конечно же, не могла. Во-первых, она чувствовала себя обязанной Вадиму: какая-никакая, но у них семья, и как бы то ни было, а именно он помог ей в трудный жизненный момент. Во-вторых, кроме дружеских чувств и греющего душу осознания того, что в нее кто-то влюблен, сама Инна по отношению к Дени ничего не испытывала. Стоило ли разменивать сложившуюся жизнь на какие-то пылкие признания, которые еще непонятно чем закончатся?

Но Дени не отступал: заказывал экскурсии, встречал с цветами, щедро одаривал…

— …И как же ты решилась? — пристально посмотрела на нее Тамара.

— Это не я решилась, — тяжело вздохнула Инна. — Все решили обстоятельства. Отношения, которые сложились на тот момент с Дени, меня вполне устраивали. Но получилось так, что я повезла Юльку к маме на каникулы и задержалась там на пару недель. А когда вернулась, начался отсчет нового периода моей жизни.

— Ты застала Вадима с соседкой? — прозвучало, скорее, не как вопрос, а как утверждение.

— Если бы так, — усмехнулась Инна. — Когда я приехала обратно, на пороге квартиры меня встретил Вадим и, пряча глаза, сообщил, что подал на развод. Далее добавил, что Лана ждет ребенка, наши с Юлькой вещи стоят в ее комнате в коммуналке и что это — самый лучший вариант грядущего размена. Вручил мне ключи, извинился…

— Бедная!

— И обрати внимание: второй раз в жизни я ничего не замечала. Точнее, на этот раз старалась не замечать и в результате повторила свою же ошибку. Вот это и было самым большим потрясением. А хочешь знать всему причину? Я снова вышла замуж за человека, который меня не любил.

— Неправда, Артем тебя любил! — запротестовала Тамара.

— Не знаю… Мне до сих пор кажется, что это была лишь влюбленность. А в общем, какая разница? Итог-то один: меня снова предали и выбросили из своей жизни. Но на сей раз я сама успела кое-чего достичь. То, что рядом оказался человек, который был искренне рад такому повороту событий, можно принять за чудо. В тот же вечер я позвонила Дени в Париж и ответила согласием, а спустя сутки он прилетел ко мне и сообщил, что поручил юристам заняться разводом.

— А как его жена отреагировала?

— Спокойно. Они действительно давно жили раздельно, у нее был мужчина, Дени тоже, как ты понимаешь, был не безгрешен. Меня больше дети волновали. Во-первых, Юлька: вместо папы — рядом очередной мамин муж. У Дени ситуация еще интересней складывалась: взрослая внебрачная дочь за океаном, восьмилетний сын в Париже. Но у них, как ты понимаешь, интересы детей защищены законом с рождения: тут и встречи, и материальное благосостояние. В общем, прилетел Дени, глянул на комнату, куда нас выселили, снял квартиру, и стали мы жить вместе…

…И все-таки, несмотря на то что брак расторгался по взаимному согласию, процедура растянулась почти на год. Инну с Вадимом развели гораздо быстрее: материальных претензий у них не было, общих детей тоже. Когда-то Самсонов искренне желал удочерить Юльку, но на это требовалось согласие Артема, который к тому времени переехал в Москву и связь с ним была потеряна. Конечно же, Инна могла легко связаться с ним через его родителей, но не торопилась: во-первых, не было сил на встречу, а во-вторых, она была более чем уверена, что Артем никогда не откажется от дочери. Он встречался с ней летом, когда девочка приезжала на каникулы к родителям Инны, передавал подарки, игрушки, немалые суммы денег, которые мама тратила на дочь до копейки.

Ей и самой очень хотелось, чтобы у девочки не обрывалась связь с отцом. По ее мнению, если уж не получилось Юльке воспитываться в нормальной семье, то она должна чувствовать, что родной отец ее любит и помнит. Да и внешне дочь на него похожа: темноволосая, рослая, с такими же четкими, словно прорисованными чертами лица.

И вот старая проблема встала с новой силой: для оформления постоянного места жительства за границей для дочери требовалось заверенное нотариусом разрешение отца. Пока Инна ломала голову, как же обратиться к Артему с этой просьбой, он неожиданно объявился сам. У Инночки едва ноги не подкосились, когда она услышала в телефонной трубке его голос. Ответив, что Юли, к сожалению, сейчас нет в городе (вместе с хором музыкальной школы та на неделю уехала в Финляндию), она замолчала, и тогда Артем предложил увидеться и поговорить.

На встречу с бывшим мужем Инна сначала собиралась отправиться с Дени. Но тот, здраво рассудив, что приезд Артема весьма кстати и можно сразу решить все проблемы, убедил ее, что в данной ситуации он будет лишним, сопроводил до кафе и оставил бывших супругов, которые не виделись более пяти лет, наедине.

Встреча получилась какой-то рваной и сумбурной: оба нервничали и боялись взглянуть друг другу в глаза. Возможно, именно по этой причине, нарушив все законы дипломатии, почти сразу после сухого приветствия Инна и огорошила Артема известием, что снова выходит замуж и уезжает в Париж. Почему-то именно в этот момент ей захотелось казаться счастливой.

Кушнеров переменился в лице и надолго замолчал. Естественно, к известию, что дочь будет жить за границей, он отнесся без особого энтузиазма. Так и не объяснив, о чем таком хотел поговорить с бывшей женой, он попросил время подумать и, сославшись на дела, оставил ее за столиком кафе одну.

В следующий раз они встретились у нотариуса. Артем был деловит, спокоен и с условием, что ему не будут чинить препятствий в общении с дочерью, подписал все необходимые бумаги. Задержавшись на выходе из нотариальной конторы, он пожелал Инне счастья и грустно заметил, что его личная жизнь также не задалась во второй раз. Незадолго до своего прошлого приезда он развелся с Ириной и пока абсолютно свободен. Лучше бы он промолчал, и не мучилась бы все эти годы Инна вопросом: только ли с дочерью он хотел тогда повидаться?

Но, так или иначе, отговаривать ее от принятого решения, а уж тем более останавливать, никто не пытался…

8

— …А потом объявилась я, — улыбнулась Тамара. — Если бы знала, что ты улетаешь, не тянула бы и прямо с Витебского вокзала отправилась тебя искать.

— Но я помню, что ты оказалась в Питере по каким-то важным делам.

— Все они поначалу кажутся важными… Но со временем понимаешь, что дела приходят и уходят, а вот близкие… Да по важности встречи с тобой те дела рядом не стояли! Утром дозвонилась, а в четыре у тебя самолет.

— Зато ты примчалась ровно через пятнадцать минут, — припомнила Инна. — Помогала укладывать вещи, поехала со мной в аэропорт, и лишь благодаря тому, что на два часа задержали рейс, нам удалось хоть немного пообщаться.

— Ладно, признаюсь… Когда проводила тебя в накопитель, в первый раз за долгие годы расплакалась.

— А я рыдала за чертой паспортного контроля. В самолете все не могла успокоиться… Непросто мне переезд дался: все родное осталось за тридевять земель, ты нашлась и сразу снова потерялась, Юлька у родителей осталась. Мы ведь в первое время квартиру снимали: Дени работал, а я целыми днями бродила по городу с мокрыми глазами. Правда, когда Юльку забрали, заставила себя принять реальность: обратной дороги нет. Сразу записалась на курсы экскурсоводов.

— А Дени не препятствовал?

— Нет, что ты! Он прекрасно понимал, что мне надо заняться каким-то делом, и сам наводил справки о курсах. Без любимой работы я бы здесь рехнулась…

— Господи, а я-то надеялась, что только меня жизнь потрепала… Но ладно, я с характером, сама могу пойти на конфликт. А тебя-то за что? Ты ведь просто создана для семейной жизни! Мягкая, добрая, доверчивая!

— Именно за все, что ты перечислила, — ответила Инна. — Мои мужчины меня и наказывали. Встретившись с Дени, я уже была другая.

— Не зря говорят, что если мужчина не находит в женщине хоть капельку стервозности, ему становится с ней скучно, — вздохнула Тамара. — Их чувства, видите ли, постоянно требуют подзарядки!..

…Потрясенная тем, что увидела в комнате Алексея, Тамара открыла свою дверь, и первым, что бросилось в глаза, были Пашкины руки, крепко прижимавшие к себе Ленку. Сам он сидел на стуле посередине комнаты, а соседка — у него на коленях. Парочка самозабвенно целовалась.

— Лена, привет, — коротко поздоровалась Тамара. Утром увидеться с Яблонской она не успела, так как уехала к родственникам за час до прибытия проходящего поезда из Таганрога. — Паша, — холодно обратилась она к Щедрину. — Освободи, пожалуйста, помещение. Я хочу спать.

— Ты ж вроде к Лехе пошла, я видел, — оторвавшись от Ленки, недоуменно уставился он на нее. — Он тебя что, укусил?

Промолчав в ответ, она демонстративно принялась расстилать постель. Пошептавшись с Ленкой, Щедрин тяжело вздохнул, встал и подошел к двери.

— И что ты за человек такой, Крапивина? — принялся он рассуждать вслух. — Вчера — Василиса Прекрасная, а сегодня — Баба-яга. Как с тобой муж жить будет? Женщина должна быть мягкой, доброй, уступчивой…

— Еще скажи «пушистой», — перебила его Тамара. — Будет у меня муж или не будет, ты за него не беспокойся. Я сразу предупрежу, что особой пушистости ему от меня не добиться. А уж тем более, если по любому поводу будет искать утешение у других женщин. Во всяком случае, мазь на больное место я и сама в состоянии наложить. — И, поняв, что проговорилась, в сердцах швырнула на кровать подушку. — Подожди минутку.

Присев за стол, она что-то быстро написала на листе бумаги.

— Вот, передашь, — протянула она записку Пашке. — Сам знаешь кому. Здесь все расписано — к кому, от кого. Завтра в восемь утра его будут ждать в поликлинике при областной больнице, а дальше сам разберется, не маленький. Все. Спокойной ночи.

Недоуменно повертев бумажку в руках, Щедрин сложил ее пополам, пожал плечами и вышел. Спустя пару минут, не проронив ни слова, ушла и надутая Ленка. С тоской посмотрев на заваленный книгами и конспектами стол, Тамара стянула со спинки стула полотенце и отправилась в душевую. Вернувшись, она завела будильник на шесть утра, погасила свет, забралась под одеяло и вдруг услышала, как приоткрылась дверь и Ленка прошептала кому-то недовольным голосом:

— Я же говорила, что спит!

— Странно, — расслышала Тамара шепот Алексея. — Ладно, пусть спит.

Как ни подмывало оторвать голову от подушки и бросить ему что-нибудь язвительное, неимоверным усилием воли ей удалось себя сдержать. Лишь когда в тамбуре стихли шаги, она перевернулась на спину и уставилась в темный потолок. Сон не шел: в ранний по меркам общежития час то тут, то там слышались голоса, где-то играла музыка, громко хлопали двери. Под этот аккомпанемент в Тамариной голове проносились мысли об учебе, о том, какой тяжелый предстоит семестр, сколько придется сделать чертежей, а инженерную графику она не жаловала. Вспомнилось детство, сегодняшние родственники, которых за год с небольшим успела полюбить. Как, впрочем, и они ее: стоило только заикнуться о консультации у травматолога, и вопрос решился в ту же минуту. Вот только оценит ли Радченко ее старания? Чуть свет побежала его спасать, а он, оказывается, не больно-то и нуждался.

Стоило Тамаре вспомнить Алексея, как настроение изменилось. Она буквально ненавидела и себя, и его, и Ляльку Фунтик! Даже засыпая, не смогла отрешиться от запечатлевшейся в мозгу картинки: Лялька прижимается к груди Алексея, маленькими тонкими пальчиками касается его кожи. И сама она вся такая маленькая, изящная…

Твердо решив вычеркнуть из памяти неприятные воспоминания о минувшем воскресенье, на следующее утро Тамара начала новую жизнь: «Я должна стать другой, — сказала она себе. — Первое — похудеть, второе — стать независимой от чужих желаний и поступков. Надо научиться любить себя. Самый благодарный и самый долгоиграющий вид любви: сколько живешь, столько себя и любишь, — усмехнулась она, взглянула на часы и отключила будильник. — Без пяти шесть. Самое время».

Перво-наперво Тамара села на жесткую диету: отказалась от мучного, от жареной картошки, от всего, что содержало хоть каплю жира, и, самое тяжелое, от сладкого. Любое лакомство в один момент стало запретным, а чувство голода она заглушала с помощью расписанного буквально по минутам распорядка дня: не пропускала ни одной пары, все конспектировала, после занятий шла в читальный или чертежный зал и выполняла абсолютно все задания.

Но самых больших усилий в борьбе с собой требовал бег по утрам, который Тамара ненавидела с детства. Вставала она теперь на сорок минут раньше и, пока все спали, успевала пробежаться по глухим окрестным улочкам, принять душ и одной из первых попасть на занятия. Постоянно подогревая в себе азарт доказать всем и в первую очередь себе, что человек она — самодостаточный, Тамара все чаще чувствовала желание побыть в одиночестве. Покидая институт вместе с вечерниками, она заглядывала на минутку в комнату, оставляла вещи, брала зонтик и отправлялась гулять по ночному городу. Углубившись в свой внутренний мир и наглухо застегнув его от внешних раздражителей, она бродила по безрадостному маршруту, название которому было «куда глаза глядят», и возвращалась в общежитие лишь к самому закрытию.

— Томка! Ты влюбилась, что ли? — в четверг в перерыве между лекциями дернул ее за рукав Мишка Трушкин. — Я договорился, чтобы тебя прослушали и второй вечер нигде не могу найти. Приходи сегодня к семи на репетицию в старый актовый зал.

— Какую репетицию? — словно очнувшись, спросила Тамара и, поставив сумку на подоконник, непонимающе посмотрела на Мишку.

— На факультетскую. В пятницу — день первокурсника, концерт. Покажешь песни, что в колхозе пела.

— Зачем?

— Как «зачем»? — в свою очередь удивился Мишка. — Чтобы все услышали… Ты же классно поешь! Я только заикнулся Ларисе, она сразу сказала тебя привести.

— Ах, ты об этом, — сообразив наконец, в чем дело, хмыкнула Тамара. — Спасибо за заботу, только я пою для своего удовольствия и лишь тогда, когда сама захочу.

— Ну так захоти! Чего капризничаешь? Цену набиваешь, что ли?

— Понимай как хочешь, — спокойно ответила она. — Но заставлять себя делать что-то против собственной воли не собираюсь. — Не вдаваясь в объяснения, она подхватила сумку и пошла дальше по коридору.

— Ненормальная, — обиделся Трушкин. — Потом пожалеешь.

— Может быть, — даже не обернувшись, пожала она на ходу плечами.

Петь Тамара начала с детского садика. Первые воспоминания о себе, как ни странно, были связаны со сценой: вот стоит она на ней, ослепленная ярким светом, и никак не может рассмотреть внизу папу с мамой. Во втором классе Тамара поступила в музыкальную школу, а через год педагоги рекомендовали родителям отвезти девочку на прослушивание в республиканскую школу при консерватории: очень уж талантливый ребенок. Гордясь признанием данного факта, мама тем не менее наотрез отказалась от предложения, добавив, что она против всякой богемности, да и вообще карьере певицы не позавидуешь, слишком там все ненадежно.

Как в воду глядела: спустя три года на одном из конкурсов во Дворце пионеров Тамаре пришлось выступать с больным горлом, после чего и начались осложнения, которые переросли в настоящие проблемы с голосовыми связками. Вот тут-то и выяснилось, что дальновидная мама оказалась права: оперной примой ее дочери никогда не быть. К тому же, опасаясь, что девочка вообще потеряет голос, врачи запретили ей целый год не только петь, но и громко разговаривать.

Тамара продолжала заниматься в музыкальной школе, хотя была освобождена даже от хора. Появилось свободное время, и, узнав от одноклассниц, что в городском Доме культуры открылась студия бального танца, она с удовольствием туда пошла. В детстве она все и всегда делала с удовольствием! Папа отнесся к новому занятию дочери благосклонно, так как сам любил танцевать, а вот маме самодеятельность никогда не нравилось. Но на репетиции она ее отпускала.

Через год Тамара вернулась и в хор, и в вокальную студию, но с карьерой солистки пришлось расстаться: не стало того диапазона, когда, казалось, ей была покорна любая нотка.

Вторым инструментом в музыкальной школе у нее была скрипка. Большой любви Тамара к ней не питала, но как-то совершенно случайно ей на глаза попался «Самоучитель игры на гитаре». И вот здесь уже пригодилось все: и упорство, и знание нотной грамоты, и идеальный музыкальный слух, и навыки игры на скрипке. Выпросив у родителей гитару в подарок на день рождения, она научилась брать аккорды по самоучителю и сама себе подыгрывать. Как-то, уже переехав с родителями в новый городок и год отучившись в новой школе, она решилась исполнить на турслете песню — понравилось всем без исключения. Она даже привезла грамоту за первое место в вокальном конкурсе.

А в десятом классе ни один школьный концерт уже не обходился без ее участия. Только маму почему-то раздражало, когда дочь перебирала струны гитары и негромко что-то напевала в своей комнате. С ее точки зрения это было вульгарно, а для девочки из интеллигентной семьи — совсем неприлично. Куда престижнее победа на районной олимпиаде по математике!

Но так как бренчание на гитаре никак не отражалось на успеваемости дочери, мать особенно не докучала. Она и не догадывалась, что после школы Тамара не менее часа посвящала подбору знакомых мелодий и даже пыталась сочинить что-то сама. Музыка для Тамары звучала во всем: в случайно оброненных фразах, в интонации людей, даже номера телефонов она зачастую запоминала, улавливая лишь одной ей ведомую мелодию.

Почему она сразу не включилась в институтскую самодеятельность? Сложно сказать. Возможно, сказалось влияние мамы, но скорее всего сработал пресловутый провинциальный комплекс: а вдруг она делает это много хуже других?

«Взять и спеть? — с трудом осмысливая слова преподавателя, раздумывала она на лекции. Кто мог подумать, что своим предложением Трушкин так легко пробьет брешь в решимости вести новую, независимую от чужих желаний жизнь. — Но надо же себя как-то развлекать? Сколько можно жить лишь учебой и тешиться гордым одиночеством? Инночки второй день нет в институте, и мне надо научиться спокойно воспринимать свое новое место под солнцем. Никакая подруга не даст женщине то, что может дать мужчина», — вспомнились ей услышанные где-то слова.

И все же к концу дня Тамаре удалось снова собраться и, несмотря на то что на завтра почти ничего не задавали, отправиться в читальный зал. Закончив оформление реферата по философии, который надлежало сдать только лишь на следующей неделе, она взглянула на часы, вздохнула и, сложив в дипломат вещи, вышла за дверь.

Проходя мимо неосвещенной лестницы, ведущей прямо к старому актовому залу, Тамара вдруг уловила краем уха смех и приглушенную музыку. Замедлив шаг, она остановилась у широких, ведущих наверх ступеней.

— Ну, и чего ждешь? — послышалось из темноты.

— Мишка, ты, что ли?

— Я.

— А что ты здесь делаешь?

— Тебя жду.

— А если бы я не пришла?

— Но ведь пришла же! Пойдем, мне без тебя туда нельзя, — вынырнул из темноты Трушкин и, перехватив у нее дипломат, легонько подтолкнул в спину.

«Разве что посмотреть», — оправдываясь перед собой, шагнула она на ступеньку.

— А вот и мы! — распахнув дверь, во всеуслышание объявил Мишка.

На скупо освещенной сцене стояли человек десять студентов, читали с листа какой-то текст, дурачились и кривлялись кто во что горазд. С первых рядов зрительного зала за ними наблюдала чуть более многочисленная группа, среди которых, неприятно удивившись, Тамара узнала Ляльку Фунтик.

— Здравствуйте, — поднялась навстречу девушка, которую она несколько раз видела на сцене во время студенческих вечеров и капустников. — Я — культорг факультета и зовут меня Лариса…

— Я знаю. Но я…

— И мы о вас знаем, нам Миша все уши прожужжал! Сейчас сделаем небольшой перерыв и, если вы готовы, с удовольствием вас прослушаем. Микрофоны включены, инструмент, — она показала рукой в направлении ряда, где торчали грифы гитар, — выбирайте любой. Не бойтесь и не стесняйтесь, все мы здесь — великие самодеятельные артисты.

— А я и не боюсь, — как можно более уверенно ответила Тамара, хотя в коленях чувствовалась легкая дрожь. — Но мне нужно распеться. Минут десять.

— Конечно, — ободряюще улыбнулась Лариса и, хлопнув в ладоши, прокричала: — Ребята, взяли тексты и освободили сцену. Миша, помоги с микрофонами.

Один за другим студенты, среди которых Тамара узнала и Скороходова, точно поверженные мишени, свалились со сцены в зал и расселись прямо на полу. Пока Трушкин устанавливал микрофоны, она стояла в уголке сцены и, прислушиваясь к звучанию гитары, распевалась.

— Я готова, — произнесла она наконец и вышла в центр.

«Как в детстве, — мелькнуло у нее. — Снова слепит свет и не видно лиц в зале».

— «Призрачный мой роман», — негромко объявила, провела пальцами по струнам, и тут же зал наполнили звуки печальной мелодии.

— Ты почему так долго прятал это чудо? — нагнулась к Мишке Лариса, пока шел проигрыш между куплетами.

— Да я сам ее в первый раз осенью услышал! Хороша, правда?

— Да это готовый номер! — убежденно прошептала та в ответ.

— Молодец! Умница! — захлопала в ладоши Лариса. — А есть еще что-нибудь? Повеселее?

— Можно и повеселее, — улыбнулась Тамара. — Есть такая глупая песенка, мы ее на турслете сочинили.

Через минуту сначала Мишка, а за ним еще пара ребят вскочили на сцену и, размахивая импровизированными крыльями, стали изображать стаю ворон. Кто-то схватил гитару и, подобрав немудреные аккорды, присоединился к Тамаре у другого микрофона.

— Ворона… Белая ворона, — осененная идеей, прошептала Лариса.

Забавная песенка сделала свое дело, и все, кто находился в зале, стали от души дурачиться. Веселилась и Лялька Фунтик с подружками.

— Ленская, что у вас творится?! — донесся из глубины зала громовой бас. — Вы что, собираетесь весь этот бардак завтра показывать?

В одно мгновение все на сцене замерли и стало тихо.

— Петр Викторович, — стала оправдываться Лариса. — Это просто импровизация во время перерыва.

— Да ваша импровизация на весь институт гремит, а в аудиториях вечерники занимаются! Крапивина?! — Казалось, декан не мог поверить собственным глазам. — И вы исполняли эту глупость?!

Ребята на сцене как по команде подскочили к смущенной Тамаре.

— Никакая это не глупость! — дружно запротестовали они.

— А что же тогда? — с издевкой уточнил Кравцов. — Что-нибудь приличное вы можете исполнить?

— Могу… Романс, — прозвучал в тишине Тамарин голос.

— Значит, романс? Ну ладно, — согласился Петр Викторович и демонстративно уселся на сиденье во втором ряду. — Слушаю. Я вас очень внимательно слушаю, Крапивина.

Все остальные незаметно покинули сцену, а через секунду из динамиков полилась совсем другая мелодия.

— Красиво, — спустя несколько мгновений оценил декан. — Слова непонятные, но звучит красиво. Вот вам, Ленская, совсем другая песня! И самим послушать приятно, и другим показать не стыдно. Репетируйте! — поднялся с места Кравцов. — Только без фокусов!

— Уф! — пронесся по залу вздох облегчения, едва за ним закрылась дверь.

— Завтра выступаешь! — не терпящим возражений тоном заявила Лариса.

— Как — завтра?!

Тамара растерялась: одно дело — спеть в узком кругу и совсем другое — перед залом, полным студентов.

— А вот так! — вместо Ленской ответил Трушкин и окинул всех гордым взглядом: — Ну, что я вам говорил?

— Плохо, значит, говорил! — накинулась на него Лялька Фунтик. — Мы, можно сказать, в непосильных потугах пытаемся что-то выродить, а рядом неучтенные талантищи бродят. Да Тамара — просто чудо!

— А кто автор? — задал закономерный вопрос молодой человек, которому она передала гитару.

— Стихи одной молодой поэтессы… Ее никто не знает.

— Соответственно, музыка — молодого, никому не известного композитора, — хмыкнул парень с гитарой. — И как прикажете объявлять?

— Придумайте что-нибудь.

— Ладно, попробуем. На сегодня все, — хлопнула в ладоши Лариса. — Завтра в двенадцать встречаемся в моей комнате.

— А сегодня? — недоуменно спросил Трушкин. — А как же чай?

— Ну, хорошо, — согласилась та с улыбкой. — Кому не надоело наше шумное общество, приглашаю на чай.

Решив заглянуть к Ленской опять же из чистого любопытства, к себе Тамара вернулась лишь к двум часам ночи. Чаепитие у культорга, по-видимому, было традицией: откуда ни возьмись на столе появился торт, после него в ход пошли булочки и черствый хлеб с вареньем, кто-то без конца бегал на кухню ставить чайник. И все же главным блюдом здесь было общение. Чувствуя себя слегка осиротевшей после Инночкиного замужества, Тамара впервые попала в компанию, где собрались близкие по духу люди: вместе со всеми она смеялась, слушала стихи, читала сама, подпевала каждому новому солисту, обсуждала завтрашний сценарий и в душе была безмерно благодарна этой разношерстной компании, так легко принявшей ее в свои ряды.

В день концерта его участники освобождались от занятий. Честно проспав по такому случаю первую пару, Тамара все-таки решила сходить на лабораторную по физике, которую перед зачетом все равно пришлось бы отрабатывать.

— Ты куда пропала? — обрадовалась ей Инночка и, загадочно улыбнувшись, выпалила: — У меня для тебя две новости. И обе очень хорошие.

— Во-первых, это не я пропала, а ты. Во-вторых, разве так бывает, что две новости — и обе хорошие? Кстати, у меня тоже есть кое-какая новость.

— Тогда я первая. — Инночка сделала паузу и, нагнувшись, прошептала на ухо подруге: — Новость первая: я беременна!

— Правда?! — воскликнула Тамара. — Вот это новость! И как ты себя чувствуешь?

— Пока нормально. Срок-то совсем крохотный, — махнула она рукой. — Я два дня у маминой приятельницы в поликлинике провела: анализы сдавала, по врачам разным ходила для полной уверенности, что все в порядке. Я такая счастливая!

— Еще бы! Поздравляю!

— Спасибо. Теперь твоя очередь.

— Ну, моя новость после твоей ничего не значит. Я сегодня выступаю на концерте, посвященном дню первокурсника.

— Вот это да! — обрадовалась Инночка, которая знала, что Тамара поет и играет, но никогда ее не слышала. — И кто вдохновил тебя на этот подвиг?

— Мишка Трушкин, кто же еще! Все детство на сцене простояла, но никогда не трусила так, как сегодня.

— У тебя все получится! Вот пара закончится, побегу Артема с Лешкой предупрежу.

— А он здесь при чем?

При напоминании о Радченко Тамара нахмурилась.

— А он и есть моя вторая новость, — загадочно продолжила Инночка. — Мы втроем тебя перед первой парой дожидались, а потом появилась Ленка и сказала, что ты спишь. Мы еще удивились, ведь это так на тебя не похоже! Лешка вообще расстроился, сказал, что который день не может тебя разыскать, а Яблонская добавила, что хоть и живет с тобой в одной комнате, тоже почти не видит. По-моему, Леша собрался пропустить вторую пару и поискать тебя в общежитии. Кто знал, что ты появишься на лабораторной?

— Ты. Кому, как не тебе, известно, что я могу пропустить лекцию, но не практику? И зачем я Радченко, не пойму, — усмехнулась Тамара. — Девушек у него хоть пруд пруди.

— Что ты! Артем сказал, что Лешка вообще перестал на люди выходить! Во-первых, проходит усиленное лечение. А во-вторых… — Инна замолчала, затем улыбнулась и заговорщицки прошептала: — По-моему, ты ему нравишься.

— И для того, чтобы понять это, я должна встать в очередь тех, кто жаждет к нему прикоснуться?

— Какая очередь? — не поняла Инночка.

— Обыкновенная. В воскресенье с утра пораньше поехала к тете договариваться, чтобы его травматолог хороший посмотрел. Обратно на такси летела, спешила обрадовать, хотела больному помощь оказать, а он в ней и не нуждался вовсе! Его Лялька Фунтик ублажала… Кстати, вчера узнала, что она — неплохая артистка.

— Ну и что? — тут же бросилась на защиту Алексея Инночка. — Если она сама в гости зашла, он что ее должен выгнать? Они давно дружат.

— Настолько давно, что даже тесно. Вот представь: ты спешишь к Артему, а ему та же Лялька коленки поглаживает!

— Ну, ты сравнила! — обиженно надула губы Инночка. — Артем — мой муж!

— Вот в том-то и дело, что муж, — словно сама себе ответила Тамара. — Ладно, хватит. Давай показания снимать, а то я на репетицию опоздаю.

Каждая из них присоединилась к своей подгруппе. Пока ребята собирали схему, Тамара вникла в суть лабораторной работы, оформила отчет, вставила показания в пустые места и, оставив работу как образец, предупредила старосту, что уходит. Подойдя к Инночке, она поцеловала ее в щечку и прошептала на ухо:

— Я очень рада за вас с Артемом, и он, конечно, никогда бы так не поступил. Прости меня и пока.

— Пока, — машинально кивнула та, захотев еще что-то сказать, обернулась, но Тамары в аудитории уже не было.

Перекроив за утро весь сценарий, Лариса на свой страх и риск решила включить в программу не только услышанные накануне лирические песни, но и забавную песенку про ворону. Заменив слова в куплетах, она сочинила еще один и поставила песню последним номером. По ее мнению, в финале, где участвовали все артисты, она должна была символизировать веселую студенческую жизнь, в которой порой не хватает не только сыра и колбасы. Понимая, что это вряд ли понравится Кравцову, за номер тем не менее проголосовали все.

…В середине концерта, когда луч прожектора выхватил из темноты девушку с гитарой, в зале непроизвольно установилась тишина: уж очень неожиданными были песни о любви, звучавшие после веселых сценок и смешных четверостиший. Но именно на такой контраст и рассчитывала Лариса: любовных неудач и разочарований стены института повидали немало, и не могло случиться, чтобы песни не тронули людские сердца.

Кто мог предположить, что эти песни словно напророчат дальнейшую судьбу самой исполнительницы…

— …Завтра в десять, — напомнила Инна, когда далеко за полночь они вышли навстречу заказанному такси. — И смотри, не проспи. Но, честно говоря, я даже не представляю, что можно увидеть в Лувре за полдня! Как тебе не стыдно! Сама говорила, что по Эрмитажу можно неделями ходить и всего не увидеть.

— Полностью с тобой согласна, — кивнула головой Тамара и грустно улыбнулась. — Только такая уж тебе экскурсантка попалась.

— Вот-вот, не была бы подругой, ни за что бы не согласилась, — проворчала Инна. — А приезжай летом с Сережкой на недельку? Лувр, Версаль посмотрим…

— Спасибо, но в этом году никак не получится. У сына вступительные экзамены в университет, и я ему пообещала, что если поступит, на Ибицу полетим. Отпуск у меня хоть и три раза в году, но все равно только четыре недели.

— Разве он заканчивает школу? — удивилась Инна. — Но ведь ему…

— Талантливый он у меня, — успокоила засомневавшуюся подругу Тамара. — Ты только не обижайся: люблю я и твой Париж, и Лувр с Версалем… Послушай, пообещай, что сделаешь для меня одно важное дело, как только я уеду в гостиницу!

— Какое?

— Нет, ты сначала пообещай! — рассмеялась Тамара. — И не хитри.

— Ну хорошо. Обещаю.

— Как только я уеду, ты сразу же позвонишь Артему.

— Я так и знала, что ты попросишь именно об этом, — покорно вздохнула Инна. — Только о чем мы с ним будем говорить?

— Для начала поздравишь с днем рождения. А дальше… Вот увидишь, разговор сложится сам по себе.

— Легко тебе сказать…

— Конечно, легко. Только на твоей площади Согласия принято делать шаг навстречу, не правда ли?

— Правда… Вот и такси. Только тогда ты мне тоже пообещай…

— Что?

— Что не станешь рваться на переднее сиденье! — прошептала она подруге на ушко. — В Париже не принято возить пассажиров на переднем сиденье.

— Слушаюсь, — шепнула Тамара и, чмокнув Инну в щеку, скрылась в салоне автомобиля.

Вернувшись в отель, она подошла к раскрытому настежь балкону и, обхватив руками плечи, скользнула задумчивым взглядом по освещенной фонарями узкой улочке. Неожиданно в доме напротив она зацепилась взглядом за такую же одинокую мужскую фигуру. Мужчина смотрел прямо на нее и буквально пожирал глазами. Как завороженная Тамара никак не могла отвести взгляд, а он продолжал смотреть и словно ждал чего-то. Вдруг он обернулся и что-то сказал в глубину комнаты.

Спустя секунду загадочный мужчина снова попытался поймать ее взгляд, даже придвинулся ближе к решетчатой ограде, но было уже поздно: энергетический обмен прекратился. Почувствовав это, Тамара быстро задернула плотные шторы. Однажды ее уже ждала одинокая мужская фигура. Только не в проеме окна, а в двери, на фоне света, пробивавшегося из коридора в темноту зрительного зала…

…После концерта студенты продолжали веселиться за кулисами: кто-то разливал тайком принесенное шампанское, кто-то вспоминал курьезы, без которых не обошлось и на этот раз. Никакой сценарий не мог предусмотреть, что Трушкин зацепит ногами шнур от микрофона, а участвующие в сценке ребята не заметят натянутый провод. В результате вместо «плавно выплывающих рушников» они выскакивали на сцену, точно летающие болотные лягушки. Но именно такие ситуации давали возможность проявить все свои таланты: обыграть, сымпровизировать и вызвать в зале смех могли только прирожденные артисты.

Раскрасневшаяся Тамара принимала многочисленные поздравления с первым удачным выступлением, кого-то поздравляла сама, показывала кому-то аккорды. Спустя время, почувствовав усталость, она взглянула на часы и постаралась незаметно отделиться от поредевшей группы артистов. Набросив плащ и сложив в пакет парадные туфли, она заторопилась в дальний угол зрительного зала, где оставалась одна незапертая дверь. Неожиданно та распахнулась и в осветившемся проеме появился Радченко, выглядевший, как всегда, безупречно: темно-синие джинсы гармонировали с писком последней моды — отдающей блеском такого же цвета «дутой» курткой, с которой контрастировали светлые волосы…

— Ну наконец-то! — широко улыбнулся он и, сделав шаг навстречу, перехватил из ее рук пакет. — Я тебя уже целый час жду.

Другой рукой он распахнул куртку, аккуратно вытянул из-за пазухи большую розу и с каким-то детским восторгом протянул ее Тамаре.

— Это тебе. Не ожидал! Когда весной ты говорила, что интересуешься музыкой, — пропустил мимо ушей: ну кто в наше время ею не интересуется? Но когда услышал… Можно сказать, я сражен!

— Томка! — раздался за спиной голос Ляльки, с которой за последние сутки у Тамары сложились приятельские отношения. — Подожди, я с тобой!

Леша недовольно посмотрел в глубину зала и, переступив с ноги на ногу, произнес:

— Да ну ее! Пойдем?

— Подожди, — опустив голову, попросила она и, услышав, как позади быстро зацокали Лялькины каблучки, добавила: — Как-никак твоя старая подружка.

— О, Леха! А что ты здесь делаешь? — удивилась подоспевшая Лялька.

— Захотел поздравить тебя с удачным выступлением, — с усмешкой взглянув на Алексея, Тамара протянула ей бордовую розу. — Тебе. Уж очень ему понравилась твоя роль, — выхватила у него свой пакет и, протиснувшись, скрылась за дверью.

Радченко буквально остолбенел.

— Спасибо, — удивленно поблагодарила занятая в доброй трети концертных номеров Лялька. — И в какой роли я тебе больше всего понравилась? — кокетливо поинтересовалась она.

— В роли вороны, — после недолгого молчания хмуро ответил Алексей и, круто развернувшись, шагнул к двери.

— Ну и глупо, — бережно поправила розу девушка…

После концерта жизнь Тамары потекла словно в другом измерении. Во-первых, ею сразу стали интересоваться студенты разных курсов. Круг ее знакомств непрестанно расширялся, а желающих познакомиться и пригласить в гости — не убывало. Во-вторых, везде, где бы она ни появилась, ее просили что-нибудь исполнить, и в конце концов она уговорила маму разрешить ей взять из дома свою гитару. В-третьих, повсюду ее теперь сопровождала вездесущая Лялька Фунтик. В-четвертых, Леша Радченко снова куда-то испарился.

С одной стороны, она была горда, что сумела показать ему, как это больно, когда тобой размениваются, с другой — все чаще ругала себя за то, что так поступила. Ведь он ее ждал, где-то отыскал такую чудесную розу, а она взяла и отдала ее другой. Словно посмеялась над ним. Да и Лялька на самом деле не такая уж плохая: шебутная, конечно, но отзывчивая. Вполне могла зайти к нему в комнату в воскресенье и предложить свою помощь. Заигралась, с ней бывает…

Элла Фунтина, то есть Лялька Фунтик, и вправду открылась для Тамары совершенно с другой стороны. Но окончательно свое отношение к ней она поменяла после истории с одной первокурсницей.

А случилось вот что: парень девушки служил в армии и попал в госпиталь — спрыгивая с высоты, неудачно приземлился и что-то там себе сломал. Прочитав об этом в письме от его родителей, девушка тут же побежала на вокзал за билетом, но пока толкалась у табло с расписанием, на нее обратили внимание цыгане. Выманили на улицу, попросили сначала рубль… Куда исчезла вся полученная накануне стипендия, золотые сережки и колечко, девушка не помнила: когда пришла в себя и стала хоть что-то соображать, рядом уже никого не было. Побежала в милицию, но по горячим следам мошенников найти не удалось. Да и описывала она их стандартно: яркие цветастые юбки, платки на голове, чумазые детишки рядом. Да таких сотни на вокзалах! Она даже не могла сказать, сколько было женщин!

В общем, Лялька встретила девушку в тот момент, когда та возвращалась в общежитие и ревела в три ручья. Выяснив, в чем дело, Элла заявила, что безвыходных ситуаций не бывает, и тут же развила бурную деятельность: заставила первокурсницу написать заявление в деканат на материальную помощь и организовала у студентов сбор денег для пострадавшей. Кто сколько может! Наутро, в непогоду, она поехала вместе с ней на вокзал, купила билет и, приказав не зевать, отправила в город, где располагался госпиталь. Вот такая она была, Лялька…

Тамара же, хоть и продолжала находиться в центре внимания, все чаще ловила себя на мысли, что больше всего на свете ей хочется видеть Алексея. Но он нигде не появлялся, даже в спортивном зале на тренировках, куда она дважды заглядывала украдкой. Не на шутку разволновавшись, Тамара не выдержала и в перерыве между парами напрямик спросила у Инночки:

— Куда пропал Алексей?

Бледная и осунувшаяся от начавшегося токсикоза, та лишь молча вздохнула.

— Куда делся Радченко, ты не знаешь? — повторила Тамара.

— А зачем он тебе? — неожиданно ответила вопросом на вопрос Инночка.

— Да так… Давно не видела.

— Сначала расскажи, что произошло у вас после концерта?

— В общем, ничего, — опустила глаза Тамара. — А что?

— Артем в тот вечер привел меня домой, а сам вернулся в общежитие, над курсовыми поработать. А на следующий день приехал чернее тучи. Сначала молчал, потом вдруг попросил меня с тобой больше не общаться. Сказал, что такое унижение и такая обида, которую ты нанесла его лучшему другу, не прощаются. Что ты снова натворила?

— Ничего. Лишь отдала розу той, кто ее больше заслуживал… Ляльке Фунтик.

— Какую розу? Да ты с ума сошла! — охнула Инночка.

— А почему я должна поверить, что ждал он именно меня? — словно оправдывалась Тамара. — Лялька следом шла.

— Глупая! Какая же ты глупая и самовлюбленная! — не на шутку разозлилась подружка. — Да ты хоть знаешь, что из-за этой розы они чуть в милицию не попали? Я тогда рассказала Артему, что ты видела Ляльку в Лешкиной комнате, и он скорее всего успел с ним поделиться. Во всяком случае, по сравнению с утренней встречей он повеселел, а перед началом концерта даже пошутил, что впервые в жизни собирается за девушкой поухаживать, но не знает, с чего начать. Просил Артема поделиться опытом. Ну а после твоего выступления решил, что без цветов к тебе не пойдет. Только какие цветы в девять вечера? И на клумбах уже ничего не осталось, ноябрь на носу. В общем, ушли они куда-то вдвоем и вернулись к финалу, когда вы на сцене под ворон выделывались. Над той же Лялькой посмеивались, что она и впрямь похожа на ворону. А когда я спросила о цветах, Лешка приложил палец к губам, расстегнул «молнию» на куртке… Я так и ахнула: у меня таких роз даже на свадьбе не было!

— И где же они ее нашли?

— Вспомнили, что в вестибюле райисполкома прямо у бюста Ленина на полу всегда стоит ваза с цветами. Не знаю, как и что, то ли купили они одну у вахтера, то ли просто украли, но до этого она стояла на самом почетном месте. Их же под суд могли отдать, а ты!

— Я не знала, — виновато проговорила Тамара.

В памяти тут же промелькнуло мгновение, когда детский восторг на лице Леши сменился горестным недоумением.

— Мы специально оставили его одного тебя дожидаться, чтобы не мешать… Лучше бы я осталась, ты бы при мне так не поступила. И из-за чего? Из-за гордыни, из-за ревности глупой! Он к тебе всем сердцем, а ты…

Тамара сидела, опустив голову. Ну почему она тогда не зажала рот ладошкой? Ну что стоило смолчать? Дура, круглая дура! И розу жалко…

— И где он сейчас?

— В областной больнице с прошлого понедельника. Он в ту ночь с ребятами напился, чего за ним никогда не водилось. В тамбуре зацепился за удлинитель, упал, лоб до крови рассек. Два дня пролежал в комнате, а в понедельник утром Артем его прямо к тому травматологу, которого твоя тетя посоветовала, и отвез — другого выхода не было. Назавтра его оперировали. Врач сказал, что еще пару дней — мог бы остаться инвалидом на всю жизнь. И в волейбол ему больше не играть. Мы вчера его навещали, фотографии привезли с последних соревнований. Лешка долго смотрел на ту, где он с кубком в руках. Жаль его: полжизни волейболу отдал — и все, финиш, — заключила Инночка.

— Можно мне взглянуть на фотографии?

— Можно. Они так и остались у меня в сумочке. Вот держи.

Просмотрев все до одной, Тамара осторожно вытянула из толстой пачки ту, о которой скорее всего шла речь. Незаметно для Инночки, старательно переписывающей с доски длинную формулу, она спрятала ее под общую тетрадь, затем, улучив момент, сунула снимок между чистыми листами.

— Я могу его навестить?

— Ой, даже не знаю… Артем вообще просил тебе ничего не рассказывать. С ним самим в последнее время что-то непонятное творится: то в общежитие рвется, то вернется и молчит весь вечер. А тут еще врачи запретили половой жизнью жить… Угроза у меня.

— Какая угроза?

— Выкидыша.

— Так ты себя береги! — обеспокоенно прошептала Тамара.

— Берегу. Но мужики, они… Сама понимаешь, что им надо… А это правда, что твой дядя большой начальник в УВД?

— Правда.

— Лешка вчера рассказал, что он его утром навещал. Оказывается, твой дядя хорошо знаком с его лечащим врачом еще по окружному госпиталю. Несколько лет назад тот вышел в отставку, вернулся на родину и устроился в областную больницу. А военный травматолог — не чета обычному. У него знаешь какой опыт? Так что Лешке повезло. Кстати, о его здоровье ты можешь и у своей тети поинтересоваться, она все знает. Ты у родственников-то когда в последний раз была? То-то. Стыдно, должно быть. Сама говорила, что у них здесь, кроме тебя, никого нет.

Тамара только вздохнула в ответ. Конспектировать дальше лекцию она была не в состоянии: так, для отвода глаз водила ручкой по тетради. Было совестно и стыдно за свое глупое поведение. Надо бы извиниться, но как?

Назавтра после занятий она купила торт и поехала к Куприяновым. Дверь открыл дядя Женя. Вооружившись пылесосом, он делал уборку квартиры и с приездом племянницы воодушевился: засучив рукава, Тамара тут же принялась ему помогать.

С дядей Женей ей всегда было интересно. Даже мимолетное общение с этим высокоэрудированным и начитанным человеком, который так и сыпал остротами, не проходило бесследно. Правда, глядя на его спортивные штаны и растрепанные волосы, трудно было представить, что на службе он занимает высокую должность и по большому счету наделен неограниченной властью

«Наверное, он был очень красив в молодости, — наблюдала Тамара за не утратившим живости и стройности пятидесятилетним мужчиной. — И женщин вокруг, должно быть, вертелось немало. Но ведь удалось же тете Нине его удержать! Или все дело в самом дяде Жене, в его верности?»

Тетушка позвонила в дверь аккурат к концу уборки. Обрадовавшись приезду пропавшей племянницы, она сложила покупки в холодильник и принялась хлопотать на кухне. Оставшись с ней наедине, пока дядя Женя смотрел по телевизору новости, Тамара решилась спросить об Алексее:

— Тетя Нина, а как там мой протеже? Ну, Радченко?

— Уже намного лучше, — совершенно не удивилась та вопросу. — Очень плох был поначалу, но Виталию Леонидовичу удалось поставить его на ноги. С костылями, но уже ходит. Рано или поздно ему все равно пришлось бы заново сустав оперировать. Так что, — развела она руками, — можно сказать, твоему Радченко сам Бог помог. Кстати, чтобы устроить его в стационар, пришлось выдать за нашего племянника. Теперь вот поздравления принимаем: ну очень обаятельный молодой человек! Ты с ним встречаешься?

— Нет… Просто хороший знакомый, — быстро ответила Тамара и добавила для убедительности: — Моя подруга с ним встречается.

— Так она же замуж вышла?

— Другая, я вам о ней не рассказывала.

— В таком случае я ей не завидую! Медсестры даже спорят, чья очередь ему процедуры делать.

— А в какой он палате? Я бы хотела его навестить.

— Значит, точно не твой парень! — рассмеялась тетя Нина. — Был бы твой, ты бы к нему каждый день бегала, как когда-то я к Евгению. Иначе из-под носа увели бы! Я ординатуру в госпитале проходила, когда он туда с двухсторонней пневмонией попал. Две ночи подряд за каким-то бандитом на морозе гонялся, вот и простудился.

— А дядя Женя пользовался успехом у женщин?

— Еще каким! Ему даже после свадьбы девушки писали.

— И что вы с ними делали? С письмами?

— Ничего. Складывала в стопку, пока был на задании.

— И никогда не хотелось узнать, что пишут?

— Хотелось, — вздохнула тетя Нина. — Хотелось порвать или сжечь. До зуда в ладонях! Но если бы я так тогда поступила, он бы не понял… Ну а после того, как Колька родился, он их сам стал рвать, не распечатывая. Если бы ревновала на каждом шагу, точно ушел бы к другой. Свободолюбивый.

— Это кто тут у нас свободолюбивый? — раздался за дверью шутливый бас. — Сплетничаете?

— Почему бы нет? — дерзко ответила тетя Нина. — Учим молодое поколение, как с вами, мужиками, бороться.

— А зачем с нами бороться? — пожал плечами занявший весь дверной проем дядя Женя. — Ежели с нами по-умному, так мы и сами рады сдаться. Правда, племянница? Такой орел в больнице лежит! Да будь я девкой, ни за что мимо не прошел бы!

— Да хватит тебе, — попыталась успокоить мужа тетя Нина. — Это не ее парень, а подруги.

— Так отбей! — невозмутимо продолжил дядя Женя и, взглянув на пунцовые щеки девушки, заулыбался. — Ладно, это я так. А что здесь так вкусно пахнет?

С этими словами он осторожно пробрался к плите и приподнял крышку на сковородке.

— Евгений! — повысила голос тетя Нина. — Сколько раз тебя просила, не лазай как голодный кот по кастрюлям! Лучше с Тамарой стол накройте.

— Вот так и живу! — посетовал дядя Женя. — Видел бы кто из начальства, как мной дома командуют, выгнали бы за аморальное поведение.

— Почему за аморальное? — расстилая скатерть, не поняла Тамара.

— Да потому что во всем подчиняюсь жене!

— Слушай его побольше, — донесся из кухни насмешливый голос. — Это он хочет, чтобы ты его пожалела, бедным прикидывается.

— Так я и есть бедный: покушать со сковородки нельзя! А между прочим, дорогая жена, за это время у меня уже выделилось энное количество желудочного сока! Так и до язвы недалеко!

— Сам ты — язва, — добродушно ответила тетя Нина, выкатив из кухни модное нововведение — тележку, уставленную тарелками с едой. — Вот, подруга уговорила купить.

— А кабы не скучно было, мы ее катаем: сюда, туда, — приподняв край тележки, чтобы не зацепить пушистый ковер, проворчал Куприянов.

Не в силах дальше выслушивать этот обмен любезностями, Тамара прыснула. Сколько положительных эмоций она получала, наблюдая за этой парой!

«Наверное, в их семье никогда не возникает вопрос, кто главный, — невольно сравнила она их со своими родителями. — Уступают друг другу, но при этом мужчина все равно остается мужчиной, а женщина — женщиной».

Заночевав у родственников и хорошо выспавшись, Тамара засобиралась в общежитие: во-первых, очень много заданий было отложено на выходной, а во-вторых, хотела навестить в больнице Алексея. Правда, как это сделать, она пока не решила, да и побаивалась: скорее всего он, как и Артем, не желает ее видеть.

Прощаясь с ней в прихожей, тетя Нина всплеснула руками:

— Ой, чуть не забыла! Я ведь пакет приготовила!

— Какой пакет? — не поняла Тамара.

— Ты ведь собиралась в больницу? Так как же с пустыми руками? — принялась она поучать и, прихватив на кухне увесистый пакет, передала племяннице. — Он мужчина, ему кушать надо, а на больничном питании долго не протянешь. Здесь еще все теплое, я специально в полотенце завернула.

— Тетя Нина, мне как-то неудобно, — попыталась отказаться Тамара.

Она действительно чувствовала себя неловко. Ну как она будет отдавать ему этот пакет? И вообще, она даже не решила окончательно, поедет ли?

— Бери, бери, не смущайся, — по-своему истолковала тетя ее замешательство. — Еще спасибо скажет! Посуду завтра сама заберу.

— Нинуля права. Нас, мужиков, прежде всего хорошо кормить надо, — открывая дверь, ободряюще похлопал Тамару по плечу дядя Женя.

Тамара дошла до остановки, с тоской посмотрела на пакет и поняла: выбора нет, ехать в больницу придется прямо сейчас. Дождавшись троллейбуса, она доехала до конечной остановки, где в лесу за забором располагалась областная больница, без труда нашла хирургический корпус, но едва дотронулась до ручки входной двери, как расслышала знакомый смех. В ту же секунду она, точно кошка, метнулась в сторону огромного дерева.

Весело галдя, метрах в пяти от нее на крыльцо высыпала знакомая компания: Филевский, Щедрин, Лялька и одна из ее подружек. Дождавшись, пока они скрылись за забором, Тамара, озираясь по сторонам, покинула свое укрытие и потянула на себя массивную дверь.

Внутри просторного вестибюля было многолюдно: и тут, и там на обитых дерматином сиденьях вдоль стен расположились больные и посетители, а у большого квадратного окна выстроилась очередь. Добравшись до справочной, Тамара попросила вызвать из травматологии Алексея Радченко.

— Так от него только что ушли! — накручивая телефонный диск, недовольно пробурчала женщина. — А как ваша фамилия?

— Крапивина.

— Ждите.

Стараясь унять нервозное состояние, она отошла в сторону и принялась изучать развешанную по стенам наглядную агитацию. Так прошло минут двадцать: Алексея не было. Не выдержав, она снова заняла очередь и спросила Радченко.

— Не знает он такой, — бросила ей в ответ женщина и громко прокричала: — Кто к лежачим, ставьте передачи на тележку и пройдите в гардероб за халатами.

В образовавшейся сутолоке, понуро опустив плечи, Тамара вышла на крыльцо. На душе было хуже некуда: значит, ее предположения оказались верными и он не желает ее видеть. Взглянув на тяжелевший с каждой минутой пакет, она задумалась и вдруг решительно повернула обратно. К счастью, в окошке виднелось лицо другой женщины.

— Вы не могли бы пригласить Алексея Радченко из восемнадцатой палаты травматологии? Передайте ему, что пришли от Куприяновых. От Евгения Ивановича и Нины Михайловны.

— Это от врачихи нашей? — потянувшись к телефону, недоверчиво уточнила санитарка.

— Именно. И, если можно, побыстрее: у меня очень мало времени.

На сей раз ждать пришлось недолго: буквально через пять минут в спортивном костюме и с костылем пол мышкой по ступенькам лестницы спустился Алексей. Встретившись с Тамарой взглядом, он растерянно попытался увидеть кого-то у нее за спиной, но, никого не обнаружив, снова посмотрел на девушку.

— Вот, — сделав шаг навстречу, протянула она ему пакет. — Тетя Нина просила передать. Посуду заберет завтра.

— Спасибо, — переместив костыль, машинально взял он пакет и опустил глаза.

«Господи, как же он хорош! Даже с этим костылем и в этой больничной пижаме!» — невольно отметила она.

— Не ожидала, что тебе так неприятно слышать мою фамилию, — не сдержала она обиду. — Ну да ладно… Я пошла. Выздоравливай.

Продолжая тупо рассматривать то ли пакет, то ли цементный пол, Алексей промолчал. До этого он почти час просидел с друзьями в вестибюле, только-только приковылял обратно в палату, присел на кровать, как медсестра снова открыла дверь и назвала его фамилию. Стоило ей добавить, что теперь его ждет Крапивина, Алексей буркнул в ответ:

— Такой не знаю.

— Видать, обидела, — вздохнул пожилой сосед с поднятой кверху ногой, увешанный кучей гирь и противовесов.

— Точно, точно! — рассмеялся больной у окна. — Ко всем выходит, а эту, видите ли, не знает! Обидела, видать, шибко!

— Ох, молодо-зелено! Да ради того, чтобы встать с этой кровати, я готов прямо сейчас тещу первой жены расцеловать! — И, видимо, представив себе эту картину, мужчина хмыкнул, отчего гирьки принялись мелко подрагивать, заставив их обладателя сморщиться и замолчать.

Тяжело вздохнув, Алексей молча подхватил стоявший рядом костыль и потащился к двери. Весть о том, что дожидаются Куприяновы, настигла его уже на лестнице.

«Значит, она пожаловала с родственниками. Неудобно получилось… Странно, — продолжал он осторожно ковылять вниз. — И Евгений Иванович, и Нина Михайловна свободно проходили в палату».

Стоило ему оторвать взгляд от последней удачно преодоленной ступеньки, как он тут же столкнулся с Тамарой и с опозданием понял, что она пришла одна. Растерявшись, Алексей впал в странное оцепенение: все вокруг словно погрузилось в туман, а разговоры в вестибюле слились в один сплошной гул, к которому примешивался девичий голос. Когда же он поднял голову, рядом никого уже не было: лишь где-то в дверях мелькнула знакомая фигура с рассыпанными по плечам темно-каштановыми волосами.

Тамара выбежала на крыльцо, и ее сразу обдало холодом. То ли от обиды, то ли от ветра защипало глаза. Смахнув выползшую слезу, она вытянула шарф, плотнее обернула его вокруг шеи и быстро зашагала к остановке.

В выходной день транспорт работал с большими интервалами, и пока она добралась до общежития, здорово продрогла. С одним желанием выпить чаю и согреться она забежала в комнату, ткнула в розетку вилку электрического чайника, достала из шкафа толстый вязаный свитер и, дожидаясь, пока закипит вода, открыла один из конспектов. Из него тут же выскользнула глянцевая фотография.

В углу за кроватью давно кипел тщательно упрятанный от глаз комендантши электрический чайник, а сидевшая за столом девушка глотала слезы и все смотрела, смотрела на человека с кубком в руках…

…Засыпая в гостиничном номере, Тамара вдруг ясно услышала голос сына:

— …Мама, а что это за дядя? Я его знаю?

Перебирая кипу документов в поисках какой-то справки, она неожиданно наткнулась на потускневшую, потертую по углам фотографию и надолго застыла на полу.

— Нет, дорогой, — не в силах оторвать взгляд от запечатленного на черно-белом снимке улыбающегося Алексея прижала она к себе пятилетнего Сережку. — Он уехал.

— И больше не вернется? — отстранившись от матери, недоверчиво спросил мальчик и хлопнул длинными пушистыми ресницами.

— Не знаю, — погладила она белокурые волнистые волосы. — Он очень занят.

— У него такая игрушка интересная, — снова перевел малыш взгляд на снимок. — Если он вернется, мы попросим его дать мне с ней поиграть?

— Обязательно попросим.

— Обещаешь?

— Обещаю, — успокоила его Тамара и сунула снимок обратно в папку с документами. — Если только он вернется…

9

…Сон был беспокойным. Вернее сказать — его не было вовсе: воспоминания, вырвавшись из многолетнего заточения, наслаивались друг на друга и переключались, точно картинки в телевизоре. Вот она подъехала на своей «копейке» к дому, а навстречу тетя Аня с Сережкой идут из садика. Вот она нажала кнопку звонка, и в проеме двери возник Юра с сыном на плечах, и вдруг все пространство заполняет новая квартира, только почему-то еще до ремонта. Серая штукатурка, снятые батареи отопления… Становится холодно, страшно: все вокруг на глазах покрывается коркой льда, льдины увеличиваются в размерах, тянут к ней острые края, а она бросается к телефонной трубке, чтобы услышать спасительный голос. В этот момент рядом возникает мужчина, который словно гипнотизирует ее своим взглядом, заставляет опустить трубку, из которой все тише и тише доносится: «Мама! Мама!..»

…Очнувшись в холодном поту, Тамара присела на кровати, лихорадочно оглянулась по сторонам и, сообразив, где находится, снова опустилась на подушку. Тут же перед ней вновь возникла покрытая льдом телефонная трубка.

«Нет! — тряхнула она головой. — Надо как-то прервать этот кошмар!»

Рывком поднявшись, Тамара опустила ноги на пол и взглянула на часы. Пять утра. Встав с постели, она подошла к крохотному бару, плеснула в стакан минеральной воды, слегка раздвинув шторы, выглянула в окно и непроизвольно задержала взгляд на балкончике дома напротив: такие же плотные, не пропускающие свет шторы и никого. Никакой мужской фигуры.

Еще горели фонари, но на улице уже было достаточно многолюдно: по тротуарам сновали люди, чистили мостовую, что-то развозили в маленьких фургончиках, к дому напротив подъехало такси.

Раздавшееся из глубины комнаты пронзительное попискивание заставило Тамару вздрогнуть. Не сразу сообразив, что в телефоне садится батарейка, она открыла полупустой чемодан, достала зарядное устройство, втолкнула его в розетку и, взглянув на засветившийся дисплей, задумалась: шесть пропущенных звонков и сообщение. Все звонки поступили во время долгого разговора с Инночкой на террасе, когда телефон оставался в доме.

«Если ты в зоне связи, пожалуйста, перезвони. Александр», — перечитала Тамара написанные латиницей строчки и усмехнулась: так вот кто так настойчиво пытался дозвониться — Ляхов.

«Зачем звонит, на что надеется? Неужели не понял, что любимому человеку я могу простить все, кроме подлости? — горько усмехнулась она. — Один урок не пошел впрок, но теперь я точно знаю, что такое больше не повторится. Хватит!»

Решительно отключив телефон, она оставила его на столе заряжаться и повернулась к кровати…

…Можно сказать, что после визита в больницу три дня Тамара не жила, а существовала: не притронулась ни к одной из курсовых, игнорировала лекции и даже практические занятия. Душка-староста ее не отмечал, и все же дважды она попалась при проверке посещаемости. На ее счастье, Вероника, относившаяся к ней весьма дружелюбно, на свой страх и риск закрасила пропуски в синий цвет — это значило, что был предъявлен оправдательный документ.

Тамара же или валялась в постели, или бесцельно слонялась по улицам. Ее никак не покидало ощущение, будто потеряла что-то дорогое и важное, и никакого желания бороться с царившим в душе унынием не возникало. Странное дело, она даже стала находить в этом что-то привлекательное: можно впасть в забытье, можно самой себе задавать вопросы и самой же на них отвечать. Все равно не с кем больше поделиться сокровенным. С замужеством Инки прежняя компания друзей-приятелей как-то распалась, точнее, наступил тот период, когда после долгого тесного общения каждому захотелось чего-то новенького: новых чувств, новых знакомств, новых компаний. Инночка из-за мучившего ее токсикоза почти не появлялась в институте, а хорошенькая головка соседки по комнате была занята мыслями о Пашке. Да и не были они с Ленкой по-настоящему близки и откровенны…

Словом, Тамара пребывала в состоянии, когда, казалось, все самое интересное осталось позади, а все новое было ненужным, искусственным, ненастоящим. Так что если бы не Лялька Фунтик, погрузилась бы она в самую настоящую депрессию. Правда, слова такого она тогда еще не знала…

Точно чувствуя, что творится у Тамары в душе, новая подружка все чаще заглядывала по вечерам в комнату и пыталась растормошить приунывшую девушку забавными рассказами из собственной жизни. Неожиданно для себя Крапивина открыла, что та Лялька, которую знают все и к которой она ревновала Алексея, не что иное, как маскировка. На самом деле под маской распутной и бесшабашной девушки, поведение которой зачастую балансировало на грани дозволенного, скрывался совсем другой человечек: мягкий, ранимый, сопереживающий и не по годам умудренный житейским опытом. Да и веселого в ее жизни было не так уж много: одно пребывание в интернате — после того как мать лишили родительских прав — чего стоило! Ждать защиты было не от кого, а защищаться приходилось от всех, да еще старшую на год сестренку беречь: тихоня, ей от всех доставалось.

Главное правило, которому Ляльку научил интернат: лучшая защита — нападение. Она бесстрашно шла судьбе навстречу, рассчитывая при этом только на себя и на данную от рождения смекалку. И Боже упаси было кому-то оказаться ее противником! Ведь как она в институт попала? Выясняла отношения с завучем по воспитательной работе, которая обеих Фунтиных на дух не переносила, и услышала оскорбительную фразу — мол, таких, как они, без роду без племени, не возьмут мыть туалеты даже в родной интернат. Вот тогда, назло всем, сначала в техникум поступила старшая сестра, а через год Элла прошла по конкурсу в политехнический.

Правда, как и когда Лялька умудрялась учиться — никто не знал, не понимали и того, как ей удается сдавать сессии без двоек. Ведь гуляет дни и ночи напролет! То одна, то в компании подружек, то в кругу самых известных кавалеров! Вездесущая заводила, отнюдь не писаная красавица, маленькая, худенькая, с острым, усыпанным конопушками носиком, она брала всех своим обаянием и пользовалась вниманием, которое и не снилось первым красоткам института! Ляльку, казалось, знали все от первого до последнего курса на всех факультетах без исключения…

«Пусть она порой и ведет себя легкомысленно, зато не предаст и в беде не оставит» — вспомнив историю с обворованной на вокзале первокурсницей, сделала однажды вывод Тамара.

— …Том! — в четверг около четырех дня еще в коридоре услышала она голос Фунтиной. Буквально через секунду дверь в комнату с шумом распахнулась. — У Фили день рождения, и мы приглашены!

Третий день подряд Лялька пыталась затащить Крапивину на подобного рода мероприятия, но та упорно не соглашалась.

— Ты извини, но сегодня я никуда не смогу пойти, — снова попыталась она отказаться. — Завтра пятница, хочу сдать эпюр по сопромату, а он у меня только в черновике посчитан. Почти неделю прогуляла.

— Подумаешь, эпюр, — пренебрегла ее веским доводом Лялька. — Ты еще не знаешь, как проходят дни рождения у пятого курса! К тому же Радченко из больницы выписали! Значит, так: давай три рубля, и мы идем за подарком.

— Ляль, а может, все-таки без меня? Если честно, Филя мне совсем не нравится, — ответила Тамара, пытаясь справиться с возникшим душевным трепетом после упоминания фамилии Алексея.

— Даже не думай! Если нет денег, мы заложим. После отдашь.

— Дело не в деньгах…

— А в чем? Снова собралась взаперти сидеть? Ну что мне с тобой делать? — всплеснула она руками. — Тебе в прошлое воскресенье ничего на голову не упало? Неделю назад ты была другая! Ладно… Оформляй свой эпюр, но учти: в половине восьмого мы за тобой зайдем… Все, я побежала.

Посмотрев ей вслед, Тамара вздохнула, разложила на столе черновик, закрепила на разлинованном шаблоне чистый лист и склонилась над столом.

Три часа прошли незаметно. Внезапно до нее долетели громкие голоса. «Лялька!» — догадалась она и буквально втянула голову в плечи: без шума и грохота эта девушка никогда не появлялась. Так оно и было: дверь в комнату распахнулась, со всего размаху стукнулась о стенку и выбила кусок штукатурки.

— Как? Ты еще не готова?! — застыв в проеме, возмутилась Лялька. — Держите.

Повернувшись к сопровождавшим ее подружкам, она протянула им коробку, решительно шагнула к Тамариному столу, аккуратно сложила в стопку исписанные листы, выключила настольную лампу и тут же подошла к шкафу.

— Во что бы нам тебя одеть? — просматривая гардероб, принялась она размышлять вслух. — Пожалуй, вот этот халатик — то, что надо, — вытащила она коричневый вельветовый халат на металлических кнопках и, не дав Тамаре даже рта раскрыть, заявила: — Слушать ничего не желаю! — И вдруг, совершенно другим тоном, умоляюще, попросила: — Ну пожалуйста, ну хоть на часок. Ну сил нет на тебя такую смотреть!

— Ладно, — сдалась Тамара. — Но только на часок.

Девушек мужская компания встретила радостными возгласами и аплодисментами. Заметив в уголке жующего яблоко Лешу, Тамара занервничала.

— Добрый вечер! — пытаясь скрыть смущение, поздоровалась она вслед за остальными.

Услышав Тамарин голос, Алексей с недоверием повернул голову к двери и едва не поперхнулся. Вот уж кого он не ожидал здесь увидеть!

— Какие у нас гости! Штрафную звездам эстрады! — воскликнул Филя и, обхватив за талии Ляльку с Тамарой, подтолкнул их к столу.

Так получилось, что Крапивиной досталось место прямо напротив Радченко.

— Даме шампанское? — игриво поинтересовался у нее Филевский.

— Я не пью шампанское, — покосилась она на Алексея и добавила: — С некоторых пор.

— Значит, водочки! Наш человек! — воодушевился именинник.

Она снова украдкой посмотрела на Радченко, который продолжал невозмутимо грызть яблоко. И тут ее взгляд наткнулся на налитую до краев рюмку на столе. Тамара поежилась: до этого водку она не пробовала (история с заплывом в данном случае не в счет) и даже не представляла, как ее можно пить.

— Филечка, зайчик ты наш двухметровый, — игривым голосом начала свой тост Лялька.

— Ну, всего лишь метр девяносто шесть! — запротестовал тот.

— Все равно, ты выше меня на целых сорок сантиметров, что для не искушенной в математике девушки можно рассматривать как все сорок четыре! — Лялькина аргументация вызвала улыбки. — Так вот, зайчик ты наш двухметровый, желаю тебе расти повыше, неприятностей получать поменьше, извилин кривых — побольше…

— А одну, самую главную, покрепче! — прервал ее кто-то из ребят, и все расхохотались.

— Вот всегда вы так! — возмутилась она. — Я полдня речь репетировала, а вы в одно мгновение ее охаяли!

— То есть похерили, — хихикнул тот же шутник и, не дожидаясь окончания тоста, заявил: — Выпить хочется! За тебя, Филя!

— За твою извилину! — добавил кто-то.

— А ты чего не пьешь? — спросил Филевский, когда Тамара поставила на стол слегка пригубленную рюмку. — Непорядок: первую — до дна!

— Разве я одна такая? Ваш Радченко тоже не пьет, — кивнула она на Алексея, перед которым даже не стояла рюмка.

— Так он же больной! — хмыкнул Филя. — И вообще он у нас всю осень больной! Как Кушнеров женился, так Радченко словно подменили. Леха, может, и ты жениться собрался? Ха-ха-ха!

— Уж с тобой не посоветуюсь. Ты лучше за дамами следи. — Алексей встал и, протиснувшись за спинами гостей, прихрамывая, вышел из комнаты.

— Что это с ним? — поинтересовалась одна из девушек.

— Да ему пока пить нельзя, — пояснил кто-то из ребят. — После операции столько лекарств накололи! Так что в нашем коллективе появился трезвенник.

— Ну и Бог с ним! — отрезал Филя. — Тамара, пей! Первую до дна — это закон. Посмотри на девчонок!

Лялька и ее подружки в доказательство подняли пустые рюмки.

— Ну ладно, уговорили, — несмотря на то что с уходом Алексея настроение у Тамары померкло, она почувствовала себя более раскрепощенной. — Только если упаду, обещайте, что доставите в комнату.

— А зачем? И здесь можно неплохо выспаться.

— Нет, я предпочитаю спать в своей кровати.

— Значит, пойдем к тебе! — рассмеялся Филя. — Пей до дна!

— Пей до дна! Пей до дна! — подхватили остальные.

К тому времени как включили музыку и устроили танцы, все уже были изрядно навеселе. Филя на удивление оказался хорошим танцором: до волейбола он, как выяснилось, занимался в студии эстрадного танца.

— И почему ты променял танцы на волейбол? — пытаясь отдышаться, спросила Тамара: два последних танца Филевский не отпускал ее от себя ни на шаг и буквально закручивал в каких-то немыслимых пируэтах.

— Руководитель студии эмигрировал в Израиль. Едва стало известно, что он подал документы на выезд, студию закрыли. Так что деваться мне, кроме как в волейбольную секцию, было некуда. Особенно когда стал расти как на дрожжах. Между прочим, — шепнул он ей на ухо, — ты тоже классно танцуешь! Откуда такие навыки?

— Был опыт, — уклончиво ответила Тамара, припомнив, что на эту тему уже однажды шел разговор в соседней комнате. — Занималась бальными танцами, но так как в детстве была на голову выше всех, пришлось уйти.

Тамара ходила в студию чуть больше года — все то время, пока врачи запрещали петь. Партнера ей тогда действительно не нашлось — мальчишек было раз, два и обчелся, и все они в прямом смысле дышали ей в грудь. Но любовь к танцам осталась, да и от природы она была очень пластична.

Между тем в компании продолжали доливать, допивать, кто-то танцевал, кто-то затянул в углу пьяным голосом антоновское: «Мечты сбываются…».

Разгоряченная Тамара пила, танцевала и пела вместе со всеми, как вдруг почувствовала, что земля начинает потихоньку уходить из-под ног, а движения в танце становятся все менее уверенными. Решив передохнуть, она присела на стул, но стало еще хуже — перед глазами все поплыло. К тому же в комнате погасили верхний свет, оставив лишь разноцветные фонари, от которых рябило в глазах.

— Девочки, пошли Радченко поищем! — донесся до нее Лялькин призыв.

— Пошли!!! — подхватили подружки.

Пришлось идти вместе с ними: оставаться одной в подвыпившей мужской компании было неудобно, да и сама она время от времени вспоминала об Алексее.

Леша лежал в спортивном костюме на покрывале и держал раскрытую книгу.

— Ох! — с разбега прыгнула на него Лялька.

Успев среагировать, он выставил вперед согнутую в колене здоровую ногу.

— Больно же! — грудью натолкнувшись на неожиданную преграду, обиженно вскрикнула она.

— Вам что, там места не хватило? — раздраженно спросил он.

— Гад ты, Лешка! — потерев ушибленную грудь, заявила Лялька и в ту же секунду, сделав обманное движение, буквально его оседлала. — Или я тебе больше не нравлюсь?

— Лялька, свали! — Алексей приподнял ее обеими руками и усадил на край кровати. — Да оставь ты меня в покое! — вышел он из себя, когда она снова потянулась к нему рукой.

— Фу, как ты себя ведешь? — фыркнула Лялька и вдруг на полном серьезе спросила: — Ты чего, правда влюбился? Ну-ка, говори, кто она, мы ей живо глазки выцарапаем!

Алексей рывком подхватился с кровати, проковылял мимо подпиравшей стенку Тамары и громко хлопнул входной дверью. Тут же она снова отворилась, и в проеме показались раскрасневшиеся с мороза Ленка с Пашкой — ходили на вокзал забирать передачу от родителей.

— Томка?! Ты что тут делаешь? — удивилась соседка. — Слушай, ты же пьяна! — воскликнула она, когда, оторвавшись от стены, Тамара пошатнулась. — Да ты точно пьяна!

— Ленка, я прекрасно себя чувствую, — отмахнулась та, хотя пол уже не просто уходил из-под ног, он куда-то периодически проваливался.

— Давай-ка я тебя домой отведу, — предложила Лена.

— Я сам ее отведу, — подхватил Крапивину объявившийся Филя. — Но сначала вам — штрафную, а всем остальным — продолжение банкета.

Но пить, как и связно мыслить, Тамара уже не могла, и чем дольше находилась в душной комнате, тем становилось хуже. Почувствовав, что и вовсе стало дурно, с единственным желанием как можно быстрее попасть к себе, она резко встала, зацепила ногой соседний стул, за который в свою очередь зацепился кто-то еще…

Не оборачиваясь на раздавшийся грохот, Тамара отмахнулась от чьей-то руки, нащупала ручку входной двери и, пошатываясь, поплыла по коридору. Добравшись до лестницы, она почувствовала, как кто-то сзади схватил ее за плечо, развернул и жадно прильнул к ее губам противным скользким ртом. Ощутив мгновенно подступивший спазм рвоты, она с силой оттолкнула от себя, кажется, Филю, но едва сделала пару шагов, ее снова поймали за руку и потянули обратно. Пытаясь сопротивляться, она вдруг ощутила, что хватка ослабла, и, не чувствуя больше никакого сопротивления, по инерции качнулась в сторону ведущих вниз ступенек… Буквально в последний момент ее ухватили выше локтя и успели остановить падение.

— Оставь ее в покое! — услышала она угрожающий голос Алексея. — Ты что, не видишь, в каком она состоянии?

— Ну напилась! Тебе-то что? — зло и нетрезво ответил Филя.

— Уйди прочь!

Через мгновение Алексей подхватил с трудом воспринимающую реальность девушку на руки и, хромая, понес вверх по лестнице.

— Ладно, мы еще посмотрим!

Последнее, что запомнила в тот день Тамара, — нарастающий с каждой секундой рвотный спазм, распахнутая дверь санузла и очень вовремя нагнувшие ее голову над унитазом чужие руки…

— …Ленка, голова раскалывается, — простонала она среди ночи.

Включив свет, соседка по комнате достала таблетку, принесла стакан воды и не удержалась от комментария:

— Ну ты даешь! Мы уж боялись, что тебе «скорую» придется вызывать.

— Кошмар… Никогда в жизни не чувствовала себя хуже, чем сейчас.

— Да тебя словно наизнанку вывернуло! И утром лучше не будет, не надейся, — со знанием дела предрекла она. — Не зря говорят: чтобы узнать свой предел в алкоголе, человек должен хотя бы раз в жизни как следует напиться. Только если бы не Радченко, боюсь, твой предел мог бы запросто стать твоим концом: ты же никакая была!

— Который час?

— Половина шестого. На занятия, как я понимаю, ты не пойдешь?

— Мне работу по сопромату сдать надо.

— С ума ты сошла?! От тебя ж за версту перегаром несет! Я твоему старосте скажу, что заболела, а ты даже не думай высовываться из комнаты! У вас сопромат третьей парой?

— Третьей, — простонала Тамара.

— В следующий раз сдашь. После праздников.

— А вдруг тогда не будет зачета автоматом?

— Без автомата обойдешься, все равно на экзамене пятерку получишь, — зевнула Ленка. — Давай спать… У меня философия первой парой, будь она неладна!

И все-таки Тамара пошла на сопромат. После повторно принятой таблетки стало намного легче, вот только при любом движении все тут же начинало качаться и плыло перед глазами. Едва завидев в коридоре ее нетвердую походку, однокурсники расступились и без слов пропустили ее в аудиторию первой. Не поверить в то, что круглая отличница Крапивина заболела, было невозможно: бледное, изможденное лицо, запавшие глаза, покрасневшие белки.

Предусмотрительно прикрыв рот платком, она старалась периодически задерживать дыхание и дышать неглубоко, но сидевший за столом преподаватель все же несколько раз потянул носом воздух, встал и принялся по очереди обходить решающих задачи студентов. Оцепенев от страха, Тамара вообще перестала дышать, когда он к ней приблизился. К счастью, пронесло: то, что перегаром может нести от этой приболевшей девушки, щелкавшей задачки, как орехи, ему и в голову не могло прийти!

Лишь к вечеру ей удалось окончательно избавиться от неожиданно тяжелых последствий похмелья. Припомнив подробности вчерашнего вечера, Тамара пришла в тихий ужас: в ее жизни не случалось ничего подобного! Ну почему ее хваленые осторожность, логика и интуиция дали очередной сбой? Неужели все дело в присутствии одного конкретного, влекущего ее к себе как магнитом человека?

«Я должна пойти и извиниться за все сразу, — пришла она к печальному выводу. — Только тогда появится надежда на какое-то продолжение».

Собираясь с силами, она уткнулась лицом в подушку и пролежала так около часа. Едва она решилась на непростой визит в комнату этажом ниже, как появилась Ленка.

— Ты не у Пашки была? — поинтересовалась Тамара.

— У него. Ты как? То, что сопромат сдала, знаю. Молодец. Даже Лешка удивился.

— Ты ему рассказала?

— Он сам о тебе спросил. Ну, я и ответила, что ты у нас девушка сильная.

— Он у себя? — тихо уточнила Тамара.

— Минут двадцать назад на вокзал пошел — больше месяца дома не был. Нам с Пашкой ключи оставил, так что ты меня сегодня не жди.

«Уехал, — тоскливо подумала Тамара. — И об этом я узнаю лишь случайно».

— А когда обещал вернуться, не знаешь?

— А тебе-то зачем?

— Поблагодарить хочу.

— Не мешало бы, — согласилась соседка. — В воскресенье вечером. А почему ты домой не поехала?

— В очереди за билетами стоять не хотелось. В следующую субботу у мамы день рождения, вот тогда и поеду.

— Понятно. Ладно, я пошла. Может, еще забегу…

Но Ленка так и не заглянула, так что ночь и следующие сутки Тамара провела в полном одиночестве. В связи с ноябрьскими праздниками в здании оставались лишь те, кто жил очень далеко и, как само собой разумеющееся, должен был принимать участие в праздничной демонстрации. Оставались и те, кто был обязан в ней участвовать в силу занимаемой должности: члены комитета комсомола, студсовета и профкома. Ни к одной из этих категорий Крапивина не принадлежала и седьмого ноября до обеда провалялась в кровати.

Конечно же, такое поведение дочери работника идеологического фронта было непростительным, но так как, кроме Ленки, никто и не догадывался о ее местопребывании, то она продолжала бы бездельничать и дальше, если бы не пришло время собираться в гости к Куприяновым. Да и родителей следовало поздравить.

Заставив себя встать и одеться, Тамара прошмыгнула мимо стойки вахтерш и, мгновенно опьянев от свежего морозного воздуха, скрылась за углом общежития. Добравшись по разукрашенному красными флагами и транспарантами городу до главпочтамта, она позвонила домой, поговорила с пребывавшей в прекрасном настроении мамой и, освободив кабину с междугородным телефоном-автоматом, задумалась. Отыскав в кошельке двушку, она сняла трубку городского телефона и набрала номер Инночки. Подружка оказалась дома.

— Приезжай к нам! — с ходу предложила она.

— А удобно?

— Еще как удобно! Родители уехали в Москву и вернутся лишь завтра к вечеру. Так что мы с Артемом одни. Вот только… — она замялась.

— Что только?

— Леша должен скоро появиться… Он всего на день домой ездил, за теплыми вещами. Им с Артемом на сутки «болванку» курсовой дали.

— Тогда… Тогда я не приеду.

— Почему? — расстроилась Инночка и, прикрыв ладонью трубку, тихо добавила: — Приезжай, я вас помирю.

— Спасибо, дорогая, но лучше я заеду к тебе завтра утром, а сегодня к родственникам, как и обещала. И ребятам ничего обо мне не говори.

— Жаль… Ой, вспомнила! Прихвати конспект по сопромату! Я попробую сама эпюры сделать.

— Хорошо. Заодно и черновики задач привезу. До завтра.

Чтобы выполнить просьбу Инночки, Тамаре пришлось вернуться в общежитие. Выходя из комнаты, она нос к носу столкнулась с соседкой.

— Привет! — удивилась та. — А я думала, ты уже уехала. — И, потупив глаза, спросила: — Можно, Паша сегодня здесь заночует?

— Делайте что хотите, я приеду завтра, — устало ответила Тамара. — А что, Радченко вас уже выселил?

— Он приехал и куда-то собирается. Но сказал, что на ночь вернется.

— Ясно. Тогда пока.

В ожидании троллейбуса Тамара зябко куталась в демисезонное пальто: к вечеру сильно похолодало и редкие лужи на глазах покрывались тонкой коркой льда. Зимние вещи она собиралась взять из дома лишь в следующие выходные. Наконец из-за поворота послышался характерный шум и на перекресток медленно выполз троллейбус.

Вскочив в полупустой салон, она пробила талончик и села на свободное сиденье. Водитель уж закрыл было двери, но, видимо, пожалев запоздавшего пассажира, снова открыл заднюю и затем резко рванул вперед. Через минуту над головой Тамары лязгнул компостер. Машинально подняв глаза, она замерла: прямо над ней возвышался Радченко.

В какие-то доли секунды его удивленно-вопрошающий взгляд изменился и пронзил ее ледяным холодом равнодушия. Невольно сжавшись и отвернув голову к окну, она украдкой проследила за его отражением в стекле: Алексей прошел вперед и также сел на свободное место. В заполненном искусственным светом пространстве большого футляра народу было немного: водитель работал, рассчитывая получить двойную оплату, кое-кто из пассажиров по случаю праздника уже был навеселе и мирно дремал на сиденье, кое-кто только готовился отпраздновать в кругу друзей очередную годовщину Октябрьской революции и нетерпеливо считал остановки. Сидевшие же в разных концах троллейбуса парень и девушка не слышали ни лязга работающих дверей, ни звука то набиравшего обороты, то тормозившего двигателя, зато всеми фибрами души чувствовали присутствие друг друга.

На остановке, где жили Кушнеровы, Радченко вышел в переднюю дверь. Тамара даже бровью не повела, когда за стеклом мелькнул его профиль. На следующей остановке вышла и она. То ли от холода, то ли от встречи, но ее уже буквально трясло: он не только не заговорил, он сделал вид, что ее не заметил! А она, глупая, еще на что-то надеялась…

Тамара автоматически поднялась на четвертый этаж, позвонила в дверь и лишь к ночи, согретая вниманием родственников и их гостей, смогла забыть о сцене в троллейбусе.

Назавтра в полдень она попрощалась с Куприяновыми и пешком отправилась к Инночке — специально решила пройтись по свежему воздуху, чтобы осмыслить утренний разговор с дядей Женей.

Дверь открыла подружка.

— А я уж думала, ты не придешь! — обрадовалась она. — Ну что, пойдем на кухню чай пить?

— Инна, спасибо, но я не буду. Только что от родственников и, как ты понимаешь, совсем не голодна, — спрятав в шкаф пальто и просовывая ноги в тапочки, отказалась Тамара. — Держи конспект и задачки.

— Как это не будешь! Я вчера полдня пирог пекла по бабушкиному рецепту и специально спрятала его до утра.

— Ну, если сама пекла… Ладно, давай свой пирог.

Инночка поставила на плиту здоровенный чайник, достала чашки с блюдцами, дождавшись, пока закипела вода, заварила чай, многозначительно посмотрела на подругу и торжественно открыла дверцу серванта. Каково же было ее изумление, когда на блестящем подносе, который она вытянула, оказалась лишь треть того, что вчера было шикарным пирогом, испеченным по бабушкиному рецепту!

— Артем, как вам не стыдно! — возмущенно крикнула она в глубину квартиры.

— Ха-ха-ха-ха, — не обратив внимания на «вы», расхохоталась Тамара, увидев по-детски обиженное лицо подруги.

Еще раз посмотрев на остатки пирога, Инночка перевела взгляд на Тамару и тоже рассмеялась. При этом поднос в ее руках накренился и довольно приличный по объему кусок заскользил вместе с листом вощеной бумаги. Плюхнувшись прямо на заварочный чайник, он заставил его перевернуться, заварка выплеснулась на стол и коричневой струйкой полилась прямо на Инночкин шлепанец. Ойкнув, та резко отдернула ногу и, отпрянув назад, толкнула Тамару, в руках которой был чайник с кипятком.

От неожиданности та выпустила ручку, и… в одно мгновение кипяток окатил все вокруг. Несколько капель попали Инночке на ногу, но Тамаре досталось куда больше: на джинсах тут же расплылись огромные пятна, от которых поднимался пар. От жгучей боли потемнело в глазах, брызнули слезы. Почувствовав, что начинает мутиться сознание, она машинально опустилась на табуретку.

Услышав шум, Артем прибежал на кухню, да так и застыл в дверном проеме.

— Леша, давай сюда! — испуганно крикнул он.

— Одежду снимай! Быстро! — услышала она отрывистые команды и сквозь туман в глазах рассмотрела лицо Алексея.

В ту же секунду Артем приподнял ее над стулом, а руки Алексея стали расстегивать джинсы. Сопротивляться она не могла и в тот момент, когда стали аккуратно стягивать прилипшую к коже мокрую ткань, отключилась.

— …Ну слава Богу! Есть что-нибудь от ожогов? — донеслось до нее: в нос ударил резкий запах нашатыря.

С трудом открыв глаза, она снова увидела над собой встревоженное лицо Алексея.

— Не знаю… — словно сквозь вату в ушах услышала она растерянный голос Инночки. — Есть! От солнечных!

— Давай! — не оборачиваясь, бросил Алексей. — Ну как ты? — погладил он по голове Тамару. — Потерпи, сейчас что-нибудь придумаем.

С удивлением обнаружив, что лежит в зале на разложенном диване, она скользнула туманным взглядом по комнате, затем задержала его на Артеме, перевела на появившуюся в дверях Инночку и снова закрыла глаза.

— Давай еще нашатырь… — услышала она далекие голоса. — Может, «скорую»?.. Пока не надо… Болевой шок… Она рассказывала, что не терпит боли…

Что-то зашипело. Почувствовав на обожженных местах спасительную прохладу, Тамара глубоко вздохнула. Запах нашатыря уже не был таким резким. Снова приподняв веки, она посмотрела на всех уже более осмысленно и попыталась оторвать голову от подушки.

— Лежи, лежи, — остановил ее Алексей. — Инна, принеси одеяло, а ты, Артем, закрой балкон.

Тамару и вправду начинал бить озноб. Тут же с пледом появилась Инночка и, оттеснив Алексея, заботливо укутала подругу, оставив незакрытыми лишь обожженные ноги.

— Это я виновата, — всхлипнула она. — Лучше бы я оказалась на твоем месте.

— И я обварила тебя кипятком? — поморщилась Тамара. — Да меня Артем убил бы на месте.

— Никого бы я не убивал.

— Запросто. Ты и так на меня косо смотришь.

— Никак я не смотрю…

— А никак — еще хуже, чем косо. Между прочим, это ты во всем виноват. Почему ночью пирог съел? — превозмогая боль, попыталась она пошутить.

— Какой пирог? — не сразу понял он. — Ах пирог! Я один, что ли? Лешка тоже полночи бегал на кухню.

— Да при чем здесь пирог? Расскажите толком, что там у вас случилось? — попросил Алексей и, заметив, что Тамара снова хочет приподняться, тут же помог ей.

Присев, она взглянула на ноги и ужаснулась: изрядные участки кожи были покрыты густой желтой пеной. Поморщившись, она снова опустилась на подушку и только тогда обратила внимание на заваленный развернутыми чертежами стол-книгу.

— Видели бы вы Инночку, когда она нашла то, что осталось от пирога! — начала она рассказ. — Я расхохоталась, Инка следом. Кусок пирога упал на заварник, тот перевернулся, заварка потекла Инке в шлепанцы, она отскочила в сторону. Ну а я — девушка нервная, вот чайник из рук и выпустила.

— Мышка бежала, хвостиком махнула… — вставил Алексей.

— Почти так.

— Удивительно, что только тебе досталось. И только одной ноге, вторая вроде ничего.

— Это я тебя толкнула, — снова всхлипнула Инночка. — Это я во всем виновата.

— Да успокойся, заживет, — бодро ответила Тамара и снова поморщилась. — Интересно, как долго можно прыгать на одной ноге?

— Это к Лехе, — улыбнулся Артем. — Он месяц прыгал.

— Так он — тренированный, я столько не выдержу.

— Может, позвонить тете Нине? — предложил Алексей, когда Артем с Инночкой отправились на кухню убирать последствия инцидента.

— Не стоит, праздник людям испортим — я только от них, и они снова ждут гостей. Потерплю до утра… Или ты переживаешь, что не выполнишь данного дяде Жене обещания? — насмешливо посмотрела она ему в глаза. — Так ты его уже выполнил: не дал мне сгореть в пьяном угаре.

— Он тебе еще что-нибудь рассказывал?

Алексей сразу понял, о чем шла речь. Перед самой выпиской Куприянов снова навестил его в больнице и то ли в шутку, то ли всерьез попросил присматривать за племянницей.

— А было еще что-то?

— В общем, нет.

— Ну, тогда… от лица благодарных родственников — большое тебе спасибо… И… прости меня за все, особенно за розу… Есть у меня одна проблема: сначала говорю, потом думаю.

— Только одна? — усомнился Алексей, не ожидавший извинений.

— Может быть, и больше. — Тамара в смущении опустила ресницы и попробовала шевельнуть ногой. — Угораздило ж! Как я теперь до общежития доберусь?

— Я помогу. — Алексей осторожно приподнял ее ногу и принялся внимательно осматривать обожженную кожу. — Вот эти три пятна заживут быстро, а вот эти волдыри… даже не знаю, — покачал он головой и, встряхнув баллончик, нажал на разбрызгиватель.

Продолжая держать ногу на весу, он вдруг наклонился и прикоснулся к необожженной коже губами. Тамара вздрогнула. В ту же секунду кровь ударила в голову, а из груди вырвался непроизвольный стон. Снова дернувшись, она попыталась опустить ногу, но Алексей не собирался ее отпускать — медленно передвигаясь вдоль, он все продолжал дотрагиваться губами до кожи.

— Это что, какое-то новое обезболивающее? — не удержалась Тамара.

— Почти, — бережно опустил он ногу на диван и улыбнулся.

— А почему ты не узнал меня в троллейбусе?

— Мне показалось, ты сама не хотела, чтобы я тебя узнал.

— Даже не поздоровался…

— Извини… Не ожидал тебя увидеть, вот и растерялся.

— Похоже на правду… Я тоже растерялась.

— Честно?

— Честно… Если бы знала, что сегодня ты будешь здесь, ни за какие коврижки не зашла бы… Хотя ты и сам давно сбежал бы, если бы знал о моем приходе. Верно?

— Возможно, — покрутил он в руках пустой баллончик. — В таком случае я рад, что ничего не знал.

— Интересно получается: для того, чтобы поговорить, всего-то и требовалось ногу кипятком обварить, — вздохнула Тамара и посмотрела на закрытую дверь. — А что они там так долго возятся?

— Стараются нам не мешать, — усмехнулся Алексей. — Зачем ты связалась с Лялькой?

— С ней интересно. И потом, это не я с ней связалась, а она взяла меня под опеку.

— У нее не очень хорошая репутация, — опустил он взгляд. — Все, кто появляется в ее компании, воспринимаются окружающими… — Он сделал паузу. — Я не всегда могу оказаться рядом.

— Зато я вполне могу за себя постоять! — самоуверенно заявила Тамара.

— Ты еще многого не знаешь… Но мое дело предупредить, указывать тебе, как я понимаю, бесполезно.

— Как и тебе?

— Как же с тобой непросто! — тихо рассмеялся Алексей. — Ты начинаешь защищаться, даже не дослушав. Но постоянно держать «блок» — нельзя. Это немыслимо! Подумай над этим хорошенько.

— Я подумаю… Только чуть позже. А сейчас, если не выпью что-нибудь обезболивающее, снова грохнусь в обморок.

— Потерпи. — Леша подошел к своему дипломату. — Я дам тебе таблетку, а через часок поедем.

— Только побыстрее…

Часа через полтора они были уже в общежитии. Попросив Алексея отвернуться, Тамара осторожно сняла через голову длинную трикотажную юбку Инночкиной мамы, набросила халат и присела на кровать, чтобы разуться. Естественно, голенища сапог не были застегнуты до конца, тем не менее один из вздувшихся пузырей лопнул.

Осмотрев вместе с ней раны, Алексей сходил к себе, принес пару каких-то баночек и остатки знакомой Тамаре мази.

— Она с антибиотиком, значит, подойдет, — принялся он обрабатывать места ожогов. — Зря все-таки тете Нине не позвонили… Ну, вот и все, что можно пока сделать. Как себя чувствуешь?

— Плохо, — честно призналась она. — И спать хочется.

— Поспи, пока действует обезболивающее. Я зайду вечерком. — Он поправил подушку и, поймав ее измученный взгляд, осторожно поцеловал в губы.

Машинально закрыв глаза, Тамара чувствовала, какими тяжелыми и непослушными становятся веки. Сил поднять их снова уже не нашлось…