По мосту через пропасть

2

Анна любила понедельники, потому что в понедельник у нее был выходной.

Нет, свою кофейню она тоже любила, почти исступленно, но человеку непременно нужно какое-то время проводить наедине с собой, отдыхать, заниматься самыми приятными вещами и думать о вечном.

Если уж говорить совсем честно, то в понедельник выходной не «был», а «бывал», потому что вряд ли можно назвать выходным день, когда едешь на потрепанном «мерседесе» из Эшингтона в Лондон, а потом обратно, а в перерыве между этими чудесными мероприятиями носишься по Лондону в поисках нужных сортов кофе, особенных пряностей и элитного чая.

День этот, конечно, может быть интересным, но после него хорошо бы иметь еще один выходной. А по вторникам Анна работала.

Когда у нее спрашивали, почему она не наймет себе помощника или помощницу, Анна отшучивалась, что она, мол, тиран и узурпатор и властью своей ни с кем делиться не собирается, а еще она самовлюбленный узурпатор и потому не верит, что кто-то может варить кофе так же, как она.

В принципе она была не так уж далека от правды, по крайней мере, в последнем утверждении, потому что с кофе у нее действительно были отношения явно магического свойства. Она варила его, как никто другой. Наверное, дело в том, что она была влюблена в кофе — во всех его проявлениях.

А как известно, две трети удовольствия от чашки кофе — в процессе ее приготовления.

Анна размышляла об этом ранним утром понедельника, делая ревизию в своих запасах — в тайной надежде, что можно будет перенести поездку в столицу на следующую неделю.

Результаты осмотра оказались неутешительными — почти закончился необжаренный кофе, зеленого чая осталось на донышке банки, какао явно не хватит — в такую промозглую погоду он пользуется необыкновенной популярностью… Красный перец, конечно, можно купить и в местном супермаркете, но будет не то. А Анна привыкла делать все только по высшему классу.

— Трудно быть перфекционисткой, — назидательно произнесла она, глядя в зеркальную дверцу навесного шкафчика на свое отражение.

Отражение было вполне приятным — не классической красотой красивое лицо с большими темно-карими глазами и весьма ветреным разлетом бровей, высокая шея с изящным изгибом… Больше тридцати никак не дашь. А то и просто двадцать шесть. Но под глазами залегли тени — трудно работать до полуночи. Ох, как нужен этот выходной!

Анна попробовала пойти на компромисс с собой — поехать побыстрее, купить всего и побольше, чтобы надолго забыть об этой проблеме, и вечер провести в жарко натопленной спальне у горящего камина и с самой романтичной книжкой в руках.

Тело отозвалось слабеньким протестом — почему-то не хотело мириться с перспективой единственного на неделе вечера отдыха. Лин сказала, что Анна похудела. Что ж, вполне возможно. Она никогда не отличалась пышностью форм, а при таком-то темпе жизни…

Черт, что за малодушные мысли?! Темп — самый лучший. Жизнь — именно такая, какую Анна хочет. С любимым делом, которое не оставляет времени на всякие глупости вроде слишком умных мыслей, беспричинной хандры или тоски о несбывшемся.

В машине было зябко, и сыро, и вообще неприятно. Впрочем, если бы на улице в холодном воздухе колыхалась не менее холодная водяная взвесь, а в машине с отказавшим обогревателем царила благодать, это было бы против всех законов природы.

Но законы природы не так уж беспомощны, как воображают иногда мечтатели, писатели и художники.

Анна везла на заднем сиденье несметные сокровища гурмана. Если бы не гнусная атмосфера в салоне, которая заставляла ее глубже втягивать голову в плечи, точнее шею в вязаный шарф цвета верблюжьей шерсти, и покусывать синеющие губы, чтобы не пугаться самой себя в зеркале заднего вида, то все было бы отлично. «Рейс» выдался на редкость удачный — ни в одном из магазинов, где она отоваривалась, ей ни в чем не отказали, и не пришлось объезжать пять мест в поисках двух пачек какого-нибудь молочного оолонга.

Анна пыталась разбавить промозглую серость дня веселыми песенками, обильно льющимися из динамиков — радио, по счастью, работало вполне исправно. Анна петь любила, но делала это всегда только в гордом одиночестве — боялась смутить чей-нибудь тонкий слух своими сомнительными вокальными данными. А сейчас, опять же по счастью, она и пребывала в гордом одиночестве, поэтому, отстукивая ритм по рулю пальцами, вместе с какой-то неизвестной ей сладкоголосой девчонкой выводила: «Потому что любишь, любишь, любишь ты меня!»

Эшингтон встретил ее привычной гладкостью дорог, полуголой желтизной аллей и чистенькими фасадами двухэтажных домиков. Анна торопилась домой, предвкушая горячую ванну и долгий, теплый вечер блаженного безделья. На углу Гринвиллидж-стрит и Мейсон-роуд она заметила Марджори Смит, с которой дружила совсем малышкой. Марджори отличалась редким обаянием и совершенно девчачьей наивностью. Она мечтала выйти замуж за военного, а еще лучше — за офицера морского флота, ну на худой конец — за полицейского. И в этот момент она как раз шагала под руку с каким-то высоким мужчиной в форме, вот только трудно разглядеть какой. Анна ахнула от удивления и, повинуясь сильному, исключительно женскому инстинкту, повернулась, чтобы лучше рассмотреть.

А когда она, так и не удовлетворив своего любопытства, вновь посмотрела, куда положено, то есть на дорогу, менять что-либо было уже поздно. Перед ней возник человек, и он уже сошел с тротуара на мостовую, а мостовая была мокрой, а он как будто тоже растерялся от внезапного появления машины и не знал, куда метнуться — вперед, назад… Анна вдавила педаль тормоза в пол изо всех сил, которые у нее были. Но на скользком от влаги асфальте машина не вняла ее отчаянному приказу и под визг тормозов продолжила свое опасное движение.

Никогда еще Анна не испытывала такого страха. «Сделай же что-нибудь!» — беззвучно крикнула он то ли себе, то ли пешеходу. Резко вывернула руль. Машину развернуло. Тело сжалось, как пружина под прессом этого невыносимого — сейчас она его убьет. Откуда столько мыслей и как они уместились в эти секунды?

Удар. Анна все-таки вскрикнула. Напряжение отдалось в теле болью — будто это ее сейчас послало мощной массой железа на асфальт. В глазах потемнело. Она хватала воздух ртом и дрожащими руками дергала ручку дверцы. Человека видно не было.

Когда заевшая дверца наконец поддалась и Анна с силой толкнула ее наружу, она услышала вполне явственное «ой!». Ей потребовалось три секунды, чтобы сообразить, что ее жертва угодила в неприятно прямом смысле под машину, под крыло, и удар дверцей по голове вряд ли прибавил несчастному радости жизни.

— Простите! Я сейчас! — Анна с трудом удерживалась, чтобы не заплакать, и ощущала себя на редкость беспомощной, как в вязком кошмаре, когда тебе грозит что-то страшное, все движения застревают в густом воздухе — не выбраться. А «страшное» тянет и все не наступает и не наступает.

Анна испытала мгновенное и совершенно идиотское колебание — а не вылезти ли ей через дверцу со стороны пассажирского места, чтобы не травмировать и без того пострадавшего человека. А потом все-таки и вправду перелезла через сиденье — благо надела джинсы и путаться было не в чем — и выбралась из машины. Обежала спереди. Мельком отметила, что Марджори со своим злополучным кавалером стоят в сторонке и не решаются подойти. Марджори цепко придерживала мужчину под локоть. Наверное, помня о старой дружбе, не хотела оказаться главным свидетелем аварии, которую устроила Анна, и потом давать показания в суде. Вероятно, если бы тело под машиной лежало неподвижно, она и вовсе увела бы своего приятеля в форме с места преступления. Тьфу, что за чушь в голову лезет?!

На асфальте, приподнявшись на локтях, полулежал молодой мужчина, как ей показалось — совсем мальчик, и только потом она разглядела, что на белом от потрясения и боли лице кроме голубых глаз есть еще аккуратная бородка, которая явно мальчишке принадлежать не может. Нижняя половина его тела помещалась под машиной — будь на месте Анны другая женщина, она наверняка грохнулась бы в обморок, чем дополнила бы мрачноватый сюрреализм общей картины. Некогда светло-серый плащ превратился в грязную тряпку, неряшливо брошенную на асфальт.

— Господи! — выдохнула Анна. — Как вы?

— Я жив, — философски ответствовал потерпевший. — А вы лихачка, леди…

— Я не превышала. — Анна лихорадочно пыталась понять, есть кровь или нет.

— …а я счастливчик, — невозмутимо закончил он.

— Что… там? — Анна не нашла ничего лучше, как кивнуть в сторону скрытых под кузовом машины ног.

— Ноги.

Откуда ирония?!

— Можете ими шевелить?

— Бестактный вопрос. Могу, конечно.

Слава богу. Анна с радостью отмела возможность перелома позвоночника.

— Я вам помогу. — Она сделала попытку поставить его на ноги.

Он с достоинством, неожиданным для человека, сидящего посреди проезжей части наполовину под сбившей его машиной, покачал головой:

— Спасибо, леди, не стоит. Я пока еще в состоянии сделать это сам. Когда мне понадобится помощь, я сообщу.

Я — чуть — не убила — человека — чуть — не покалечила — красивого — человека, — ломаной линией кардиограммы скакала в голове навязчивая мысль. Чем дольше Анна стояла над своей «жертвой», тем глубже в ее нервы и кости проникал ледяной ужас, порожденный изначальным страхом причинить боль живому существу.

Он поднялся на ноги, и, к великому счастью Анны, оказалось, что незнакомец может даже стоять не шатаясь. Перед ней предстал во всей красе очень благородного вида молодой человек с русыми волосами и тонкими чертами, которые, возможно, могли бы показаться излишне тонкими для мужчины, если бы не отражение волевой сосредоточенности и боли на лице. Он потрогал на глазах набухающую на лбу шишку, коснулся пальцами затылка — наверное, ударился об асфальт, когда падал.

— Голова кружится?

— Нет, благодарю, леди, со мной все в порядке.

— Тошнит?

— В порядке, — самым спокойным тоном, на который способен сбитый машиной человек, повторил он. Анне показалось, что он не повторил всю фразу, чтобы сэкономить силы. — Не волнуйтесь вы так. Я не собираюсь заявлять в полицию.

— Да я не о том, — растерялась она. — Я же вас чуть не… Ох… — Она бессильно опустилась на капот. Руки крупно дрожали.

— Со мной все хорошо, вы разве не видите? — В голосе молодого человека прорезалось раздражение. — Садитесь, — он открыл ей дверцу таким элегантным движением, что Анна не сдержала нервного смешка. Нелепая ситуация… — Поезжайте домой и выпейте успокоительного.

— Вы надо мной издеваетесь?

— С чего вы взяли?

— Я вас сбила, а вы ведете себя так, будто я на светском приеме пролила вино вам на пиджак.

Он слабо улыбнулся, и Анна почувствовала себя совсем виноватой.

— Садитесь, я отвезу вас в больницу.

— В этом нет необходимости. — Молодой человек огляделся с таким видом, будто ориентация в пространстве сейчас представляла для него сложность.

— Есть.

— Не терпится ответить перед местными властями? — усмехнулся он. — Вас наверняка направят из больницы прямо в полицию.

— Еще более вероятно, что мой день окончится в участке, если мы тут будем болтать до приезда патрульных. Наверняка кто-то уже позвонил в полицию.

— Наверное. У меня нет опыта в таких делах.

— Садитесь, прошу вас.

— Вы первая.

— Дама вперед?

— Конечно.

— Ну спасибо. — Анна виновато улыбнулась и уселась-таки в машину. Он мягко прикрыл за нею дверцу — с ума сойти, откуда у человека такая выдержка, Анна на его месте уже рвала бы и метала…

Он, сильно хромая на левую ногу, обошел машину.

Анна успела еще удивиться, что, кроме них, на дороге никого не было. Конечно, это не час пик, но есть же предел и провинциальной тишине и покою. Наверное. Где-то.

— Что с ногой? — спросила Анна, когда молодой человек, оберегая ногу и одновременно стараясь этого не показывать, сел рядом с ней и аккуратно пристегнулся.

— Ерунда. Ушиб, наверное. — Он всем своим видом демонстрировал, что любезность любезностью, но вообще светских бесед он не желает.

Вести машину после такого потрясения было труднее, чем на первом занятии по вождению со строгим и вредным инструктором. Анна подивилась: и как это она раньше справлялась с тем, чтобы смотреть на дорогу впереди, смотреть на дорогу в зеркале заднего вида, соотносить дорожные знаки с действительностью, крутить руль, переключать передачи и нажимать на педали… Задача для сороконожки, как она есть. Причем для сороконожки с фрагментированным мозгом. Интересно, а у сороконожек есть мозг? Руки дрожали и слушались плохо, внимание никак не желало распределяться сразу на несколько объектов, и они тащились по дороге со скоростью раненой черепахи, которую время от времени сотрясают конвульсии.

— Может, я поведу? — спросил молодой человек после очередного полурывка-полуостановки. Без всякого выражения спросил. Ни сарказма, ни заботы, ни злости.

— Нет, у вас нога.

— А я не ногой поведу.

— Не говорите глупостей. Мне важна не скорость, а ваша дальнейшая… сохранность.

— Как будто я антикварный комод, — непонятно к чему усмехнулся молодой человек. — Дорогая вещь, требующая соответствующего обращения.

Анна ничего не сказала и даже не пожала плечами. Помолчали еще немного.

— Меня зовут Анна Бартон, — решила в конце концов развеять некоторую неопределенность Анна.

— Очень рад, Адриан Томсон. Я бы пожал вам руку. Да боюсь вас фатально отвлечь.

— Мудро, — без тени иронии заметила Анна.

— Извините, я не хочу вас обидеть. Я, пожалуй, сам виноват. Не сообразил вовремя, думал, вы остановитесь. Растерялся, в общем, — сказал Адриан после некоторой паузы.

— Вы всегда стараетесь взять вину на себя? — улыбнулась Анна. — Как женщине мне, конечно, это приятно, но справедливость не позволяет принять такой расклад вещей. А вообще очень рыцарственный поступок, благодарю.

Он промолчал и, кажется, даже немного обиделся.

Больница Сент-Мэри была построена в Эшингтоне еще в начале девятнадцатого столетия, и под слоем пластика и каких-то еще стерильных полимеров Анна чувствовала слабое дыхание старого кирпича, пропитанного страданием больных и светлой радостью исцеления, угасанием сил, и отчаянным желанием жить, и не менее отчаянным желанием спасать. Анна не любила больницы, но здешние стены слишком много судеб вобрали в себя, и здесь было всегда интересно, таинственно и жутковато.

— О, Анна! — В приемном покое за столиком регистрации больных сидела совершенно Анне незнакомая медсестра. Ее, правда, уже давно перестало удивлять, почему ее знает по имени добрая половина города. — Что случилось? — Медсестра переводила испуганный взгляд с бледной Анны на бледного, с шишкой над правой бровью молодого человека в перепачканном плаще.

— Я…

— Я упал с лестницы, а мисс Бартон любезно согласилась отвезти меня сюда.

Анна бросила на Адриана полный изумления взгляд. Зачем он?!

— Как же… — беспомощно начала вопрос медсестра. Наверное, в ее картине мира падение с лестницы давало несколько иные повреждения, чем синяки и шишки на голове.

— Неудачно, — невозмутимо пресек дальнейшие расспросы Адриан.

— Ну не скажите… Ваше имя, пожалуйста…

Он назвал ей свое имя и номер страховки.

Медсестра — Анна разглядела на ее груди карточку с именем «Эмили Уокер» — принялась звонить по внутреннему телефону какому-то врачу и объяснять ситуацию. Несколько раз энергично кивнула, выслушав собеседника, как будто он мог ее видеть. Наверняка ей уже выговаривали за такую манеру вести переговоры.

— Пройдите, пожалуйста, для первичного осмотра в восемнадцатую палату, это прямо по коридору. Карен, проводи пациента, будь добра, — обратилась Эмили к своей напарнице.

— А мне можно? — вклинилась Анна.

Теперь пришла очередь Адриана удивляться:

— Это зачем?

— На пару слов.

— Давайте поговорим после. Мне будет удобнее проходить осмотр в ваше отсутствие.

На это Анна не нашлась, что ответить.

— Анна, подождите здесь. — Медсестра кивнула на ряд скромных серых стульев у стены. Вряд ли она поняла, откуда столько напряженности в репликах Адриана и его «спасительницы». Хотя не исключено, что она заподозрила, что это Анна каким-то образом виновата в маленьком несчастном случае.

— Да, конечно. — Выбор у Анны был небольшой.

Она уселась между пожилой дамой с каким-то ненормально большим вязаньем на коленях и очевидной домохозяйкой, которая нянчила малыша лет полутора. Наверняка у нее еще как минимум двое…

От этой мысли повеяло грустью, и Анна поспешила переключиться. Итак, что мы имеем? Дорожное происшествие, в котором — к счастью, несерьезно — пострадал один человек. И этот человек теперь еще и выгораживает ее перед всеми, очевидно не желая для нее неприятных последствий. Вопрос первый: почему? Вопрос второй: чем ему отплатить? Все это сводится к третьему вопросу: а что он хочет и может получить от нее взамен?

Анна шумно вздохнула и спрятала все еще дрожащие руки в рукава вязаного кардигана. То ли в больнице очень холодно, то ли она никак не может согреться…

Адриан Томсон, скорее всего, приезжий. Он слишком хорошо говорит и слишком хорошо одевается для урожденного провинциала. Может, ему не хватает в Эшингтоне друзей? Ха-ха. Не очень-то он похож на человека, который хотел бы свести с ней дружбу.

Вероятность того, что она заинтересовала его как женщина, еще меньше. Анна не заметила, как губы искривила горьковатая усмешка. Он явно моложе и вряд ли его интересуют худые, измотанные брюнетки без макияжа и прически, в дешевых джинсах и вязаных кардиганах, скрывающих все достоинства фигуры, которые только можно скрыть при помощи одежды.

И еще менее вероятно, что ему нужны ее деньги.

Все-таки люди — чертовски загадочные существа. Анна и забыла, когда ей в последний раз приходила в голову эта мысль. Ей давно уже казалось, что людей она видит насквозь, как рентген…

Появление Адриана прервало ее размышления. Он пробыл в палате не более пятнадцати минут, как услужливо подсказали висящие на противоположной стене часы с большими стрелками.

Теперь на лбу его красовался аккуратненький кусочек пластыря. Полудлинные волосы он причесал, и они волнами лежали по обе стороны от пробора. Плащ, вывернутый наизнанку, висел на согнутой в локте руке. Адриан весь как-то подтянулся, и Анна против воли подумала, что он красивый. Похож на поэта-романтика. Хромота как раз кстати. Новый Байрон…

— Выглядите хорошо, — кивнула она ему. — Что сказал врач?

— Сотрясения нет — упал я все-таки очень удачно. Кости целы, ушиб бедра, легкий вывих. Я в порядке.

— Слава богу. Я отвезу вас домой.

— Мм… я бы предпочел взять такси.

— Не дождетесь.

— Что вы имеете в виду?

— Сразу видно, что вы не из наших краев. У нас три такси на город. Вероятность, что одно из них будет проезжать мимо больницы, ничтожно мала, сами понимаете. Так что вашим такси буду я.

Анна, конечно, обрисовала транспортную ситуацию в городе в самых черных тонах, но чего не сделаешь, чтобы удовлетворить женское любопытство… Точнее прояснить отношения.

— Хорошо, — со вздохом смирился Адриан.

— Зачем вы это сделали? — спросила Анна, когда они уселись в машину. Она любила разговоры без обиняков и прямые вопросы. Изощренные словесные игры, в которые так увлеченно играют люди, хороши для приятного вечера за чашкой кофе, но не более того. — Что именно? — Кажется, глаза у него смеялись.

— Вы выгораживали меня перед всеми.

— А что, я должен был наябедничать, как мстительный и трусливый школьник? Хотите, чтобы у вас отобрали права?

— Признаться, не хочу, но я привыкла отвечать за свои действия!

— Какая независимая позиция… — Он преувеличенно равнодушно посмотрел в окно. — Может, поедем уже?

— Мотор греется. Вы что, не видите, сколько лет этой машине?

— Признаться, не вижу, — сказал он без тени издевки. Самая неприятная манера шутить.

— Я и вправду не люблю чувствовать себя обязанной.

— Вас никто не просит. Я сделал это, потому что посчитал нужным.

— Но это несправедливо!

— Я — мужчина, и я поступил по-мужски. Оставим эту тему.

— А я ваша должница. Или вы не берете долгов с женщин?

— Не приходилось. — Движение плечом.

— Хорошо. Все бывает в первый раз. Я бы предпочла с вами рассчитаться прямо сегодня. — Анна уже гораздо увереннее, чем полчаса назад, тронулась с места.

— Вы знаете, куда ехать? — с явным на этот раз сарказмом спросил Адриан.

— Конечно. Мы ведь едем ко мне, — пожала плечами Анна, невольно подражая его манере шутить без улыбки.

Ей показалось или он и вправду покраснел?

Неизвестно, что подумал Адриан о намерениях Анны, но по пути к ее дому он не проронил и полудюжины слов. Не так уж мало для десятиминутной беседы двух почти незнакомых людей, которые столкнулись при не очень-то благоприятных обстоятельствах. — Приехали! — объявила Анна, когда «мерседес» остановился напротив стеклянной двери, на которой скромно поблескивала надпись «Гватемала».

— Что это? — с неподдельным любопытством спросил Адриан.

— Это мой маленький рай. Надеюсь, вы любите кофе? — Анна вытащила ключ из зажигания и выбралась из машины.

— А почему «Гватемала»? — Адриан, похоже, растерялся, ибо согласно его представлениям о мире он должен был открыть перед ней дверцу, и теперь стоял со своей стороны машины и явно не знал, что делать.

— Слово красивое, — многозначительно сказала Анна. — Вы остаетесь здесь или идете со мной?

Он пошел за ней, подождал, пока она трижды щелкнула в замке ключом, и успел-таки распахнуть перед ней дверь.

— Вот это да! — Это была самая яркая реакция, которую Анна наблюдала у Адриана за все недолгое время их знакомства. — Это ваше? — Он с восхищением осматривал небольшой квадратный зал на восемь столиков, стены, отделанные деревянными панелями и выкрашенные светло-терракотовой краской, маленькие круглые светильники, которые в полумраке осенних сумерек казались волшебными, сделанная вручную мебель из ореха…

Анна в который раз испытала за свое детище гордость.

— Мое, — скромно сказала она.

— А где работники?

Она подняла руку, как на школьном уроке.

— И все? — изумился Адриан.

Она небрежно кивнула — мол, а что в этом такого?

— Потрясающе… Никогда бы не подумал, что вы — такая. Ой, я что-то не то говорю, — смутился Адриан.

— Нет, наоборот, мне так больше нравится. А какой я могла бы быть, по вашему мнению? — Анна сняла кардиган и бросила на один из табуретов у стойки.

— Мне почему-то показалось, что вы легкомысленная.

— Хм. По-моему, мне и так ничто не мешает быть легкомысленной…

— Нет. Вы же все это, — Адриан обвел глазами кофейню, — держите в своих руках. Тут уж не до легкомыслия.

Анна усмехнулась.

— Поможете мне принести кое-что из машины?

— Разумеется.

Адриан покорно позволил нагрузить себя бумажными сумками, пакетами и пакетиками. Анна пожалела, что не родилась художницей — в белой рубашке и тонком жилете, с развевающимися на холодном осеннем ветру волосами он был достоин кисти мастера. А вообще он заметно расслабился — неужели и вправду подумал, что она везла его в некое подобие борделя?!

— Ой, прости, я забыла про твою ногу. — Она закрыла машину и попыталась перехватить у него ношу. — Давай я…

— Ни в коем случае, леди. У меня же болит нога, а не рука…

— Тогда вдвойне спасибо. — Она раскрыла перед ним дверь. — Выгружай на стойку, я потом разберусь.

Тысячу лет ей никто не помогал с такими вот несложными мелочами. Она долго внушала себе, что в обществе другого человека заниматься делами, в которых замешана только она и кофейня, было бы неуютно. Как делить семейную жизнь с посторонним человеком.

Теперь она поняла, что долго нагло себе врала.

— Вот и чудесно. А теперь расскажи, какой у тебя выдался день.

— Я бы сказал отвратительный, — улыбнулся Адриан, — да это было бы невежливо.

— А такой ли он отвратительный? Кроме нашего совместного приключения были ведь и утро, и день… Ты садись, где нравится.

Адриану понравилось у стойки. Сел, положил подбородок на сплетенные пальцы:

— Если честно, весь день выдался суматошный, невнятный. И с привкусом пыли. — Он поморщился.

— Понятно. Я могу тебя спасти. — Анна достала из самой большой сумки пакет из плотной коричневатой бумаги с надписями, больше похожими на орнамент.

— Что это?

— Кофе. — Она разорвала упаковку и высыпала на большую медную сковороду желтоватые зерна. Включила газ.

— А не похож, — констатировал Адриан.

— Это «Индия моонсунд малабар».

— Мне это ни о чем не говорит.

— В Индии в сезон муссонов собранный кофе помещают под открытые навесы. От влаги и ветра он становится вот таким. Вкус оценишь сам. Представляешь вкус кофе с дождем и ветром? — Она улыбнулась.

— Ты поэтесса.

— Ага. Поэтесса кофе.

Процесс приготовления кофе завораживал, как магический ритуал. Мягко шуршало на сковороде зерно. Анна достала две чашки цвета топленого молока. Говорить не хотелось. Адриан тоже молча наблюдал за плавными, умелыми движениями ее рук.

— Божественный запах… — пробормотал он, когда зерна на сковороде приобрели привычный шоколадный оттенок.

— Да. Зажжешь огонь в камине? — спросила Анна, выключая газ и помешивая горячие зерна деревянной лопаткой.

Она спиной ощутила волну смущения. Усмехнулась, но так, чтобы Адриан не заметил.

— Хорошо, я сама.

— Извини, но я как-то…

— Понимаю. Это тоже искусство, которое дается не всем. Я тоже, когда сюда переехала, не умела.

— А ты не здешняя?

— Нездешняя, но это уже совсем другая история.

Вскоре к нежному свету светильников-шариков прибавились оранжевые отсветы пламени, и кофейня окончательно превратилась в зал для колдовства.

Анна задержалась у камина, сидя на корточках, — живой огонь притягивал ее, как родник притягивает истомившегося от жажды путника.

В спину ударил сквозняк. Она обернулась.

— Анна, здравствуйте, а мы думали, что по понедельникам вы закрыты… — В облаке влажного осеннего воздуха и старомодных духов на пороге возникли миссис Престон и мисс Симпс, две пожилые и очень воспитанные дамы, делившие крохотный домик на углу Каспер-роуд и Гастон-парк. Они заходили к ней не реже трех раз в неделю — по вторникам, пятницам и воскресеньям, а в остальные дни Анна частенько наблюдала их, чинно прогуливающихся под ручку. Совсем не страшная одинокая старость…

— Извините, леди, — Анна подхватила церемонное обращение Адриана, — но у меня действительно сегодня закрыто. Простите, что ввела вас в заблуждение. — Улыбнулась, чтобы они не приняли ее слова за грубость. — Жду вас завтра. У меня есть кое-что новенькое. — Она многозначительно улыбнулась.

Дамы принялись многословно и суетливо извиняться, и каждая выразительно покосилась на Адриана, и Анна поняла, что уже к вечеру, самое позднее к завтрашнему полудню, весь Эшингтон будет знать, что у нашей Анны, да, той самой, которая держит кофейню, представляете, роман…

Эта мысль ее неожиданно развеселила, и она улыбнулась еще сердечнее, и так, улыбаясь, закрыла дверь за незваными гостьями на щеколду.

— Тебя здесь любят.

Анна повернулась к Адриану:

— Да. Я лучше всех в городе варю кофе.

— Не собираешься расширяться?

— Нет. Меня все устраивает. С большим заведением я не справлюсь, придется кого-то нанимать. Не хочу. — Анна пожала плечами. Время молоть кофе.

— А живешь ты где?

— Здесь же, на втором этаже.

Адриан помолчал.

— Удобно, — вежливо сказал он в конце концов. Наверное, у него вполне определенное мнение о людях, которые живут там же, где работают.

Анна энергично вращала ручку старинной кофемолки.

— Ты принципиально не пользуешься техникой? — с улыбкой спросил Адриан.

— Согласись, эта штука красивее, чем даже самая стильная электрическая кофемолка. — Анна кивнула в сторону мягко поблескивающей никелем и стеклом кофемолки, которая помещалась у нее за спиной.

— Соглашаюсь. У тебя удивительное чувство красоты, Анна. Это одно из лучших мест, которые я видел в жизни. А видел я немало, поверь.

А Анна никогда не видела таких глаз. Голубые — но не похожие оттенком ни на небо, ни на воду. Может быть, на топазы — если бы существовали топазы, подернутые изморозью.

Потом она варила кофе на горячем песке, в молчании, которым никто не тяготился, и разливала его с пеной по чашкам такого тонкого фарфора, что он казался почти прозрачным. Адриан внимательно и одновременно отстраненно наблюдал за ее движениями, будто вспоминал параллельно строчки какого-то стихотворения. Или складывал шестизначные числа.

— Ну вот. — Анна поставила перед ним свой шедевр. — Надеюсь, это вознаградит тебя за все страдания сегодняшнего дня. И придаст сил для грядущего вечера.

— Сладко, — удивленно и почти по-детски сказал Адриан. — Я же видел, ты не клала сахара!

— Это сам кофе. Муссоны, помнишь?

— Ритуальный напиток?

— Вроде того.

А потом — будто стаял лед, на который пролили горячую воду. Анна и Адриан разговаривали и не могли наговориться, и снова пили кофе, а потом чай, и он уже не казался ей замкнутым и чопорным мальчишкой, нет, он был уже почти другом — внимательным, умным и ироничным. Говорили о погоде — как же без этого, об архитектуре — в Эшингтоне и вправду есть на что посмотреть, об истории, о посуде — Адриану очень понравились ее чашки, и даже немного о политике.

Когда Адриан признался, что приехал в Эшингтон вместе со своей тетушкой, которую посетило романтическое настроение и она решила провести пару месяцев в родовом поместье, Анну это не просто поразило, а поразило неприятно. Она сама удивилась своей реакции. Какая в принципе ей разница? Подумаешь, молодой граф… В двадцать первом веке это уже ничего не значит.

— То есть я своим безалаберным поведением нанесла ущерб благородному семейству и теперь меня постигнет страшная кара? — Анна изогнула бровь, вспоминая стоящий в нескольких милях от города особняк, окруженный ухоженным старинным парком.

— Хватит. — На лице Адриана на мгновение промелькнула усталость. Интересно, от чего он устал — от этой темы или от своего высокого положения? — Давай это будет нашей маленькой тайной, хорошо?

— Хочешь, чтобы мы стали сообщниками?

— Ага.

— Не получится. Несколько человек нас видели. Это равносильно «все остальные про нас слышали».

— Тетю Маргарет нельзя волновать…

— Вот видишь. Мне очень нравится твоя компания, но, может быть, я отвезу тебя к ней, пока кто-нибудь не сообщил ей, что тебя сбила машина какой-то психопатки, которая дала задний ход и проехалась по тебе туда-сюда?

— У тебя слишком черный юмор.

— Просто я англичанка до мозга костей.

— Здесь я могу взять такси? — Лицо Адриана вновь стало отрешенным и бесстрастным, как стальная маска.

— Нет. Прости, я что-то не так сказала? — Анна испугалась, что ненароком обидела его.

— Вовсе нет. Просто мне и в самом деле пора. А не хочется, — добавил Адриан после паузы.

— Я отвезу тебя.

— Спасибо.

Анна почему-то именно так ее себе и представляла. Тетя Маргарет оказалась хрупкой дамой с благородной проседью в густых черных волосах, подстриженных под классическое каре. Она была одета в светло-серое платье и, видимо, зябла, потому что на плечах ее лежала бордовая шаль из тончайшей шерсти. Хотя не исключено, что в высшем обществе просто принято ходить по дому при полном параде, и это изысканный аксессуар, подобранный точь-в-точь под цвет рубиновых серег. Первый ее взгляд достался лбу Адриана. Второй, не слишком отличный по выражению от первого, Анне.

Анна плотнее запахнула на груди свой скромный, собственноручно связанный кардиган непритязательного горчичного цвета, будто он мог спасти ее от ледяных взглядов.

А ведь Адриан предлагал, почти просил с ним не ходить…

— Эйд?..

Вот, значит, как его зовут близкие. Эйд…

— Привет, тетя Маргарет. — Он наклонился и чмокнул ее в щеку, и по выражению лица тетушки Анна поняла, что такие нежности у них в семье считаются фамильярностью. — Познакомься, это мисс Анна Бартон. Моя первая знакомая на нашей исторической родине.

— Здравствуйте, мисс Бартон. Мое имя Маргарет Томсон. — Тетя Маргарет предельно вежливо подала Анне руку. — С тобой все в порядке, Адриан? — со значением поинтересовалась она.

Похоже, когда близкие на него сердятся, его зовут полным именем. Распространенное явление.

Дверь им отрыл дворецкий. Теперь все трое топтались возле кресла в гостиной, где тетя Маргарет, по-видимому, ожидала любимого племянника. Точнее, это Анна с Адрианом топтались, а тетя Маргарет стояла невозмутимо, как статуя Немезиды.

— Не беспокойся, тетя, все в полном порядке, — бодро ответил Адриан. — У меня выдалась презабавная прогулка.

— Почему ты хромаешь?

— Я ушиб ногу.

— Где? — Взгляд тети Маргарет скользнул по его лицу, свернутому плащу, ноге, по ногам Анны, деревянным пуговицам на кардигане, небрежной прическе. Устремился ей в глаза — безошибочно.

— Я сбила Адриана на машине. Не сумела затормозить. — Анна хотела еще сказать что-нибудь про дождь, мокрый асфальт, старый автомобиль, но прикусила язык — напомнила себе, что оправдания всегда жалки.

Тетя Маргарет побледнела.

— Вы были в больнице?

— Да, врач сказал, что я легко отделался — пара ссадин и ушиб бедра. Через пару дней буду играть в футбол.

— Мисс Бартон… — Тетя Маргарет, видимо, еще не попадала в такие ситуации и не знала, что воспитанная леди может сказать… ну пусть бы даже и другой воспитанной леди, которая сбивает на дороге ее любимого племянника.

В том, что Адриан племянник любимый и единственный, Анна не сомневалась ни секунды.

— Я знаю, мисс Томсон, я очень виновата, но я уже принесла свои извинения Адриану и готова еще раз извиниться перед вами. — Анна краснела по мере того, как говорила, потому что извиняться по многу раз за одно и то же не привыкла, да и какой смысл, если все равно тебя уже занесли в персоны нон грата. Или в списки людей второго сорта.

— Миссис Хиггинс, — холодно поправила тетя Маргарет. — Я была замужем, и не нужно меня лишать этой части моей жизни.

Анна почувствовала себя полной дурой. Сегодня вообще происходит рекордное число событий, которых с ней не случалось очень-очень давно.

— И я считаю инцидент исчерпанным, — веско вставил Адриан, надеясь прекратить неприятный разговор. — А не выпить ли нам чаю?

Анна знала, что это подвиг с его стороны, потому что он добровольно вызывается выпить пятую по счету чашку чаю после трех чашек кофе… Не всякий пойдет на такую жертву. Прихватив с собой ближнего своего.

— Адриан, ты же знаешь, я пью чай в пять часов. А сейчас без четверти шесть.

— А я уверен, что ты ждала меня и так и не села за стол. — Он обезоруживающе улыбнулся.

— Несносный мальчишка. — Тетя Маргарет поджала губы, но Анна догадалась, что она оттаивает. — Пользуешься моей слепой любовью…

Да уж, было бы чем пользоваться, подумала Анна, но потом решила, что она к тете Маргарет несправедлива.

Это было самое ужасное чаепитие в жизни Анны. И кто ее тянул за язык: «Я пойду с тобой, я все объясню»… Как в младшей школе. Разговоры велись полусветские, причем Анна чувствовала всей кожей и всеми внутренностями одновременно, что она тут лишняя. Совсем.

— Знаешь, тетя, мисс Бартон держит здесь кофейню. Очаровательное место: уютный интерьер, кофе, обжаренный здесь же и смолотый вручную, варка на горячем песке… И все — сама.

— Надо же! Очень интересно.

Молчание.

— Мисс Бартон, а вы где-то учились своему… ремеслу?

— Нет, разве что по книгам…

— А-а…

Молчание.

— Эйд, кстати, ты в курсе, что Элисон Паркер получила стипендию Музыкального общества?

— А зачем ей стипендия? Ее отец владеет третью печатных изданий Лондона.

— Девочка и сама не промах…

Пауза.

И все это — в обстановке, будто заимствованной в классическом романе: просторная столовая, предлинный стол, фамильный фарфор, безликая служанка — то ли кухарка, то ли экономка, то ли просто так…

Когда мучительный процесс подошел к концу, Анна ненавидела уже всех присутствующих лютой ненавистью. И себя больше всех. Никогда, никогда больше не стану совершать поступков, для которых не будет минимум трех внятных причин, пообещала она себе.

На прощание тетя Маргарет подала ей руку с тем же выражением прохладной вежливости, что и в момент знакомства.

— Приятно было познакомиться, мисс Бартон, — сказала она тем тоном, каким говорят обычно «мои соболезнования». — Берегите себя, будьте осторожны.

— Спасибо, миссис Хиггинс, знакомство с вами — большая честь для меня. — Анна четко выговаривала слова. Давно ей не приходилось так кривить душой. — Очень рада. Всего доброго. До свидания, Адриан.

— До свидания, Анна. Спасибо за чудесный кофе. — Лицо непроницаемое, только глаза живые, будто хотят что-то сказать.

Как хорошо, что это только на один день. Несколько странных часов, зато теперь можно поехать домой, а там — теплая ванна, новеллы Мопассана, горячий шоколад с мятным сиропом… Нет, пожалуй, на сегодня питья хватит. Анна непроизвольно прикусила губу. Нет, ни за что она не опустится настолько, чтобы воспользоваться их мраморной уборной!

— Эйд, иногда мне кажется, что я перестала тебя понимать. — Тетя Маргарет…

— Что с тобой происходит, Эйд? Ты стал невнимательным. Как можно было бросаться под колеса едущего автомобиля?

Адриан хотел было возразить, мол, не бросался, но этим заявлением он мог только навредить Анне. Промолчал.

— Эйд, будь добр, не уходи в себя, когда я с тобой разговариваю.

— Извини, тетя. Я, наверное, устал.

Тетя Маргарет выразительно изогнула бровь: от чего бы тебе устать?

— И, прости меня, эта девушка…

— Что? — может быть, слишком резко спросил Адриан.

— Она, вне всяких сомнений, обладает всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами… кроме искусства управлять автомобилем… Но ведь была какая-то причина, по которой ты привел ее в наш дом?

Адриан неопределенно пожал плечами:

— Она была очень расстроенна, и, наверное, мне хотелось доказать ей, что ничего особенно страшного не произошло.

— Хм. А если бы у тебя были переломы? Или сотрясение?

— Но их нет, — нарочито беспечно отозвался Адриан. — Зато у меня проснулся зверский аппетит. Не пора ли ужинать?

— Я прикажу подавать.

Тетя Маргарет бросила на Адриана еще один скептический взгляд, поправила на плечах шаль и с достоинством, которое она источала, как запах духов, ушла на кухню.

Причина… Причина есть у всего. Всегда. Но иногда она так легко прячется под масками других причин. И так уж ли необходимо выяснять, где причина истинная? Адриан улыбнулся.