По следам мечты [СИ]

Глава 9

Это было удивительное ощущение — держать ее ладони в своих ладонях. Саша смотрела на меня, не отрываясь, а я смотрел на нее. Тепло ее кожи передавалось мне, перетекая по моим венам куда-то под ребра, согревая, дурманя, маня.

Это был новый тренинг, надо было разойтись по парам, сесть друг напротив друга и взяться за руки. Можно было просто держаться, можно было гладить чужие запястья, можно было делать все, что не вызовет сопротивления. Это было почти неприлично. Никогда не думал, что такое простое действие, как прикосновение к чужой руке, может вызывать столько эмоций. Нет, может, но не в этом возрасте. В моем возрасте обычно волнуют другие касания. А здесь лишь руки, и пальцы, бесконечно робкие и невозможно смелые.

Саша смотрела только мне в глаза и ничего не говорила, я трогал ее узловатые, нежные пальцы, проводил подушечками по тыльной стороне ладоней, был смелее, поднимался выше к запястьям. Секс за всю мою жизнь не был столь волшебным, как эти касания. А как она смотрела. Не было осуждения, не было тревоги, был интерес, было волнение. Это длилось не больше десяти минут, но казалось вечностью ощущений, но лишь мгновением по времени. Когда Ведущий скомандовал «стоп», мне захотелось кричать, что, мол, нет, давайте продолжил еще, давайте не будем останавливаться. Но это был всего лишь тренинг, а вокруг, оказывается, были люди. И вот мы снова уселись в круг, и стали обсуждать произошедшее. Я не помню, что говорили другие люди, я думал только о том, что испытал, и пытался представить — о чем думает она. А она вежливо и безучастно смотрела на людей, и ни разу на меня. Когда пришла наша очередь говорить, Саша сказала «пас», а я лишь промямлил, что это было очень необычный опыт. Только тогда она на меня посмотрела, посмотрела как-то странно, оценивающе. Как жалко, что мы не умеем читать мысли.

Саша пела эти строки, а я пытался вспомнить, где раньше их слышал. Когда мы вернулись в актовый зал, ребята заканчивали наигрывать балладу. Она молча подошла к ним, взяла микрофон и стала петь. Музыканты подстроились, и песня вроде как пошла правильно — сначала. После обсуждения тренинга, мы почти не разговаривали с ней. В полном молчании мы спустились к музыкантам, и даже ни разу не посмотрели друг другу в глаза. Не знаю, о чем думала она, меня же переполняли эмоции. Ребята встретили нас взглядами. Мое лицо от волнения, и от понимания того, что это волнение заметно, приобрело пунцовый цвет. Я попробовал прийти в себя, сел на кресло напротив сцены и просто слушал, как они играют и поют. Все как-то сосредоточились на музыке, и только Сокол не отводил от меня глаза. Баллада была не очень долгой, но именно эти строки мне запомнились: «я бы спрятал клыки и улегся у ног». Как только закончилась песня, я вышел на улицу и закурил. Сердце колотилось уже тише, кровь медленно отступала от лица, а внутри неприятно образовывалась пустота. Это была чужая девушка, это был чужой мир, это была не моя история. Я это чувствовал, я это признавал.

Докурив вторую по счету сигарету подряд, я решил не возвращаться в зал. У них там своя атмосфера, свои переживания, общий рабочий процесс. Зачем я им нужен? Да и вряд ли они заметят мое отсутствие. Ну, может, Саша заметит. Я надеюсь.

Не оглядываясь, я пошел прочь от здания бывшего детского сада. Я не думал, куда я иду, просто шел. Странно было видеть эти некрасивые лица выходных людей. Все куда-то торопились, тащили пакеты и сумки, машины гудели сигналами. Молодые девчонки, по-летнему раздетые куда-то спешили, уткнувшись в свои телефоны. Грякала музыка у торгового центра, где, у фонтана, повинуясь какой-то неизвестной природе двигательной силы, по часовой стрелке, с бесконечным запасом энергии катались на роликах дети. Я поднял голову на величественные стены безвкусной постройки. Сокол меня как-то зазывал сюда погулять. Но я послал его к лешему, заявив, что гулять внутри помещения, это оксюморон. Но, почему бы не зайти? В конце концов, чем мне еще заняться? Идти домой в таком состоянии, пробовать писать — бессмысленная затея. Сожру гамбургер или еще какую-нибудь хрень.

Поднявшись на лифте на самый верх этого муравейника, я оказался в огромном помещении, условно разделенном скамеечками и зонами отдыха. Здесь были аттракционы для детей, игровые комнаты, по стенам расползлись футкорты и маленькие рестораны. И только дойдя до конца зала, я понял, как не ошибся, придя сюда. Огромные десятиметровые окна от пола до потолка открывали город. Я сразу занял столик возле этой прозрачной стены, предварительно сделав заказ. Хотелось чего-нибудь необычного и я решил взять себе осетинский пирог и большой стакан черного кофе. Глядя на солнечный город через прозрачную стену, ощущая вкус горячего сырного пирога, я чувствовал как возвращаюсь в реальность. А после глотка кофе, даже ощутил зачатки хорошего настроения. И тут ко мне подсел он. Я терпеть не могу попрошаек. Я понимаю, что зарекаться не стоит, и ситуации у людей бывают разные, но так же я знаю, что это заработок. Только заработок на чистых человеческих чувствах. Заработок на редком желании человеческого существа быть хорошим. Заработок, который выковыривает остатки порядочности и сострадания, даже у самых лучших представителей хомо сапиенс. И потому я стараюсь его не поощрять. Тем более, что передо мной сидел мужчина, пусть и пожилой, да и побитый жизнью. Хотя, кто знает, чем он побит, может, тлетворным влиянием излишеств. Да и одет хорошо, может, в не очень свежую, но хорошую одежду: пиджак на тонкую рубашку, брюки.

— Вы не могли бы уделить мне немного времени? — спросил мужчина чуть хрипловатым голосом.

Хотелось его, конечно, автоматически прогнать. Но его чисто выбритое, умное лицо, вызывало интерес.

— Ну, не знаю. У меня денег почти нет, — сразу решил обозначить я, хотя на самом деле в кармане, кроме мелочи, прилипла к сигаретной пачке неразмененная тысяча.

— В моем положение даже «почти» может очень пригодиться, — спокойно, совсем не заискивающе, ответил мужчина. — Я хотел бы предложить вам купить книгу.

На столе появился потрепанный томик Жана-Поля Сартра «Слова».

— Вы не смотрите, что книга в таком состоянии, — продолжил мужчина. — Все страницы на месте, а корешки аккуратно подклеены. К тому же, ее состояние лишь говорит о ее востребованности. И мне почему-то кажется, что вам она подойдет. У меня с собой есть еще пара книжек, но мне кажется, именно это — ваша.

Чтобы это значило? Я смотрел на книгу и не хотел к ней прикасаться. Кто знает, кто и какими руками ее трогал. С другой стороны, человек был явно интеллигентного вида. Скорей всего это его личная книга, и ему просто нужны деньги. Просить он не хочет, стоять на улице тоже, и вот решил, что коммивояжерство это более приемлемый способ заработать. Что же, достойно.

— И сколько вы хотите за нее? — стараясь быть вежливым, спросил я.

— Сто пятьдесят рублей.

— Ого. За эту книгу.

— Эта книга стоит гораздо больше, — тон был спокойным, но глаза мужчина стали стеклянными, а выражение из дружелюбного превратилось в нейтральное — обиделся.

— Я не спорю, — я быстренько решил исправить ситуацию. — Просто хотел сказать, что она не новая, хотя я уже давно не покупал книги на бумаге.

— Да, — глаза мужчины как-то потускнели. — Все читают сейчас с экрана. Это ужасная привычка. Совершенно другой уровень восприятия произведения. Ведь с экрана — это уже не книга, это просто информация, которая и воспринимается общим потоком. Книга — сама по себе вещь, не имеющая аналогов. Это единственный предмет материальной действительности, в котором сосредотачивается искусство. Как можно унести восприятие живой музыки, а восхищение от картины? А книга сама по себе эмоция, к которой можно прикоснуться, которую можно ощутить. Впрочем, ваше поколение уже не так трепетно относится к книгам.

— Да уж, — согласился я. — Книга сегодня скорее обуза, занимающая место в квартире. Честно говоря, я и сам, как переехал, бумажные книги еще не покупал. В сети можно почти всегда найти любое произведение. И это, — я показал взглядом на книгу, — тоже.

— Конечно, — усмехнулся мужчина, — в доме очень практично иметь пустые места.

Он замолчал и я подумал, что больше ничего не услышу. Но неожиданно он поднял взгляд и усмехнулся еще раз, но как-то иначе, добрее что ли.

— А хотите, юноша, — спросил он, — я вам в довесок продам еще и историю, которая связана с этой книгой. За ту же цену, естественно. Книгами вас не удивишь, но истории вы ведь до сих пор очень любите. И артефакты с ними связанные тоже. Вот и возьмете эту книгу, как артефакт к моей истории. Будете друзьям рассказывать и демонстрировать как живое свидетельство. Договорились?

— Да, хорошо, — я, конечно, был немного удивлен этому предложению.

— Итак, — начал мужчина, — эту книгу я купил на вокзале, прямо перед отправлением поезда. Я тогда работал старшим инженером на «Маяке», и меня послали на обучение в Новосибирск. Наш завод оборудование новое закупил, а никто не знал, как с ним работать. — Мужчина достал из своей сумки маленькую пластиковую бутылку с водой, и, сделав глоток, продолжил. — Дорога длинная, скучная, с выпивкой я никогда не дружил, а чем-то занять себя в дороге надо было. Собственно, эту книгу я уже читал, правда, давно, но среди пошлых детективчиков и эротических романов, выбор был очевиден. У меня был с собой еще Дюма, но его бы точно надолго не хватило, да и этой едва хватило до Мурома. — Вдруг мужчина сморщился, откуда-то потянуло запахом капусты. — И почему вы все так любите эти открытые площадки? Здесь же совершенно нельзя нормально пообщаться. Всюду шум, вонь, как в столовке. Люди едят в одежде, с немытыми руками.

— Это модно, быстро, дешево, — я отодвинул от себя недоеденный пирог и вдруг понял, что руки я действительно даже не подумал мыть.

— Модно есть на проходе? — усмехнулся мужчина. — Ладно, что-то я как старик совсем разворчался. В общем, дочитал я книгу, сижу, скучаю, попутчики уже все храпят на верхних полках, тоска. Тут в Навашино заходит девушка. И знаете, как током ударило, прям как в романах. Заходит и садится на противоположное место. А я еще молодой, холостой, сразу включился, стал знакомиться. И вижу — я ей тоже глянулся. Разговорились, оказалось она на филфаке учится, пишет дипломную по фольклору. Ну и мотается по деревенькам, с бабульками общается. И так она, знаете, интересно рассказывала, про обычаи, обряды, я просто заслушался. Слушаю ее и думаю, как бы было здорово вот так все время с ней разговаривать. У нее еще и голос такой приятный, немного с хрипотцой, низкий. Целый день с ней проболтали. А в Сарапуле ей выходить. А я уже все — влюбился, куда ее отпускать. Но и выйти с ней не мог. Тогда время сложное было, мне и так еле наскребли денег на эту поездку, да и то, потому что от этого зависело существование завода. В общем, не мог я выйти. И мы договорились, что после той учебы, на обратном пути я к ней заеду. Тогда телефонов ни у кого не было, этой сейчас, у всех в кармане, а тогда домашний провести — целая история была, — тут мужчина замолк, потому что к нашему столику подошла уборщица и стала елозить шваброй у самых ног, периодически ударяя о ножки кресла, на котором сидел я. Мужчина подождал, пока она закончит, сделал еще один глоток из своей бутылки. — Нда, — сказал он, когда уборщица отошла, — дико модное место.

— Да уж, — согласился я. — Так и что, дала она вам адрес?

— Да, — продолжил рассказ мужчина. — Прям вот сюда и записала. — Он открыл книгу, которую пытался мне продать. На форзаце аккуратным почерком, синей ручкой было выведено: «Димитрова, 16, кв. 7». — Мне эта надпись долгое время ночами снилась. А теперь смотрю спокойно. В общем, расстались мы. Она вышла, а я поехал дальше в Новосибирск. Все время о ней думал, учеба эта в голове еле укладывалась. Так я, чтобы ничего в голове не держать очень детальные конспекты вел. Надо мной там смеялись, а я буквально каждую мелочь записывал: с какой стороны к станку подойти, какой рукой счпу включать, куда смотреть, где проверять, всю безопасность вплоть до «надеть очки» прописывал. Это я потом понял, что все правильно делал, в голове мысли о станках не держались. А зато когда приехал налаживать производство, вся информация на руках была. Мне даже премию дали от завода, что так скрупулезно вел записи. Они, представляете, потом эти конспекты размножили и как методичку рабочим раздали. Так потом еще и мастера меня приходили благодарить, потому что только по ним и могли работать. Главное, инструкция-то к станками была, но она была так ужасно переведена, что пока бы разобрались как работать, завод успел бы обанкротиться десять раз.

— А с девушкой что? — вернул я мужчину к истории.

— Да, — усмехнулся он и снова отпил из бутылки, — время такое было, столько всего происходило, невольно отвлекаешься. С девушкой тогда не получилось. После учебы я поехал в этот самый Сарапул, и оказалось, что никакой улицы Димитрова там нет.

— Обманула? — предположил я.

— Да нет, — мужчина горько усмехнулся. — Мне многие говорили, что обманула. Но я чувствовал, что это не так. Понимаете, в этом просто не было смысла. Я уже сейчас не помню, но, по-моему, это она сама решила оставить адрес, когда я убивался, что мы больше не увидимся. Просто бы промолчала, да и все, зачем ей адрес выдумывать? Да и сообразил я потом, это она мне свой домашний адрес дала. Она же в Сарапул этот несчастный не домой ехала. А я когда с ней общался, словно в тумане был, голова вообще не работала. В общем, так начались мои поиски. Сперва я заехал в Навашино — по пути как бы, там, где она садилась в поезд. Там тоже улицы Димитрова нет, потом во Владимир заехал, потом в Нижний. Везде одна история — либо улицы такой нет, либо дома, либо ее самой. Попытался через институт найти, а фамилии не знаю, да и институтов много. Правда, меня это не останавливало. Друзья уже смеялись, что я как Лукашин, со своей третьей улицей строителей, по городам мотаюсь. Говорили, что невозможно так влюбиться за один день, не бывает так. Скорей всего я себе образ выдумал, и в этот образ влюбился. А девушка самая обыкновенная, конечно, сразу не стала показывать свои плохие стороны, вот и произвела впечатление. И я головой понимал, что они правы, но вот здесь, — мужчина дотронулся до груди, — продолжало ныть. В общем, дождался отпуска и поехал по крупным городам искать эту улицу Димитрова, все последние деньги спустил. Через три недели, когда уже почти кончились деньги и дни отпуска, заехал я в Калугу, просто уж по пути в Москву. Нашел там улицу Димитрова, дом шестнадцать. Звоню в седьмую квартиру. Мне открывают дверь, и у меня все замирает. Представляете, открывает девушка, ну просто один в один как та: и рост, и волосы, и фигура. Но я понимаю, что это другая девушка, не та, но так похожа. А я так часто крутил ее образ в голове, для меня это было уже просто наваждение. Я останавливал женщин на улице, которые лишь отдалено, со спины напоминали мою попутчицу, я буквально бредил этим образом. И тут практически стопроцентное совпадение, но не она. И что-то во мне надломилось, мне вдруг стало так себя жалко, все эти дни, ночи, сотни километров потраченных зря. И я разрыдался. Как мальчишка, который не может плакать, потому что он «будущий мужчина», и поэтому глотает горесть, но от этого слезы льются еще сильнее. И эту лавину уже не остановить. А та, которая мне открыла, ничего не могла понять. Пришел какой-то мужик и рыдает на пороге, — мужчина с улыбкой замолчал, словно проигрывая внутри ту ситуацию.

— Испугалась, наверное, — сказал я. — Могла и милицию вызвать.

— Да что вы, — мужчина сделал еще глоток. — Какая там милиция. Она меня тогда пожалела. Сказала, что впервые видела, чтобы мужик так горько плакал. Решила, что у меня горе какое-то большое. Пригласила домой, чаем отпоила. Я ей все рассказал.

— А дальше?

— Дальше я заметил, что девушка хороша собой, а еще, что она тоже одинока. А моя душа искала такую, почти такую. У меня была еще неделя. Я снял себе комнату в Калуге и стал ухаживать за моей новой знакомой. Оказалось, что она тоже очень интересная личность — учительница литературы. За одну неделю мы с ней обошли все музеи выставки в городе, побывали в театре. А когда мой отпуск подошел к концу, я позвал ее с собой в Москву.

— И она согласилась?

— Да, — мужчина пожал плечами, — почему нет. Я был молод, не урод, на перспективной работе, москвич. Конечно, она сомневалась, но адепты литературы всегда были подвержены романтике. А тут почти «алые паруса» — приехал, увез.

— И что было потом?

— Потом была жизнь. Мы поженились, она нашла работу в школе, правда почти сразу ушла в декретный отпуск. Мне на работе дали главного инженера, правда, скоро завод стал хереть, и настали не самые благоприятные дни. Но, оказалось, что трудности нас сблизили еще сильнее. У нас подрастали дети, мы купили себе дачу. Про ту девушку из Сарапула я уже и не вспоминал. Вернее, — мужчина задумался, — вспоминал, но словно это было в прошлой жизни. Мне уже даже начинало казаться, что это с моей женой я так познакомился, словно это она была той девушкой. А супруга моя — женщина мудрая, никогда не вспоминала детали нашего знакомства, и ту историю, с которой я пришел к ее квартире. Нет, были у меня вспышки, когда я словно больной метался и думал, что живу не своей жизнью. Что на самом деле, где-то живет «та самая девушка», которая до сих пор меня ждет. Бывало, что сомневался в себе, думая, а не разменял ли я свою настоящую любовь на просто удобную жизнь. Но, знаете как бывает, время летит, каждый день какие-то заботы, и мечты выветриваются из головы. Не успел оглянуться, а уже дочь замуж выходит, сын тоже — из заграницы сообщает, что встретил какую-то девушку. Какие там настоящие любови у без пяти минут деда? — Мужчина сделал долгий глоток и допил воду в своей пластиковой бутылке. — Но жизнь, оказывается, всегда готова подбросить сюрприз, когда его уже совсем не ждешь. Мой старый приятель открыл свое дело в этом городе, и пригласил меня в качестве консультанта. Он тут детали для машин собрался делать, и ему нужно было организовать процесс. Я приехал, все-таки приятель позвал, да и не за просто так. Он меня встретил, устроил в гостиницу, все как положено. Ну и выпили мы по чуть-чуть, за встречу, конечно. Я его потом из номера проводил, возвращаюсь и вижу, стоит на ресепшене моя настоящая любовь. Стоит, ругается на девчонку какую-то, что та с номерами напутала, меня не замечает. Я к ней подхожу, говорю, здравствуй, мол, как диплом защитила. Она, понятно, меня не узнает, — мужчина усмехнулся и погладил себя по редеющей шевелюре, — возраст, жизнь. А сама, как будто вообще не изменилась. Даже интереснее стала. Говорит, мужчина, идите проспитесь. А я понимаю, что не узнала, да и я правда, явно покачиваюсь — пить так и не научился. Ну и начинаю ей сходу всю историю, как мы в поезде ехали, как я ее искал, сколько всего проехал. А она разозлилась, сказала, что охрану позовет, и ушла куда-то к себе. А я стою — не понимаю, думаю, может, ошибся. Вышел на улицу, свежим воздухом подышать. Нет, думаю, она. Возвращаюсь в гостиницу и давай пытать девочку, которую она ругала, где, мол, ее кабинет. А девочка, то ли от обиды на начальницу, то ли от моей убедительности, мне дорогу сразу показала. Я бегом на второй этаж, к ее кабинету, захожу и вижу, лежит она на диванчике кожаном и рыдает. Говорит, что узнала меня, что всю жизнь ждала, и что эту самую жизнь я ей испортил. Надо сказать, что замуж она все-таки успела выйти, и даже ребенка родить, так что — не очень-то и испортил. Но говорит, что развелась, потому что забыть меня не могла.

— Говорит? Так вы до сих пор общаетесь?

— «Общаетесь», ты что. Я как, только ее увидел, как снова вернулся в тот самый плацкарт. Все чувства наружу. Говорю, делай со мной что хочешь, но я больше тебя никуда не отпущу. А она снова зарыдала и говорит, что сама меня не отпустит.

— А ваша жена, дети?

— Дети взрослые, им что. Хотя дочь до сих пор не разговаривает. А жена, я говорил, она мудрая. Мы общаемся.

Я недоверчиво оглядел рассказчика. Ну, допустим, с работы ушел, но разве не смог найти новою, да и любовь его вроде при работе была, с чего он книги по торговым центрам продает?

— Думаешь, почему я попрошайничаю? — угадал мои мысли мужчина.

— Вы не попрошайничаете, — ответил я. — Но да, книги продавать, мне кажется, тоже не должны.

— Так бывает, — сказал мужчина, и его черты резко заострились, словно он почувствовал себя плохо. — Так бывает, — повторил он. — Когда ты добиваешься чего-то, оно вдруг ускользает. Мы не долго вместе были, полгода, может быть. У нее сердце и так шалило, а мое появление, видимо, совсем ее допекло. Ну, а куда я теперь? Я обещал, что больше никуда ее не отпущу. Каждую субботу видимся.

Он отвернулся к огромному окну и стал смотреть на проезжающие мимо машины.

Что я мог сказать? Есть вещи, о которых можно только молчать. Я достал тысячную купюру и положил перед ним. Эта зеленная бумажка очень нелепо смотрелась на столе.

— У меня нет сдачи, — спокойно сказал мужчина.

— Жаль, что у меня нет больше, — ответил я. — Я покупаю вашу книгу и историю. Только, знаете, я не буду ее рассказывать друзьям. Но, если вы разрешите, я вставлю ее в свой роман. Где-нибудь посередине главы, так чтоб было заметно.

— О чем роман? — спросил он, впервые заинтересовано посмотрев на меня.

— Как все романы, — ответил я, — о любви. Только скажите, это все — правда?

— Правда? — усмехнулся мужчина и забрал мятую купюру со стола, — правда, это лишь события, в которые хочется верить. А верим мы в те события, которые хотим, чтоб были правдой. Это очень хорошая книга, и это правда. Спасибо, что уделили мне время.

Мужчина встал и, не торопясь, закинув на плечо сумку, направился к выходу.

Я провожал его взглядом, пока он не скрылся за киноафишей, потом повернулся к окну. Вид уже не так впечатлял. Гораздо сильнее приковывал взгляд томик Сартра. Я еще раз посмотрел на форзац, где на самом верху ютился аккуратно выведенный синей ручкой адрес, а потом открыл книгу наугад, попав на самую середину. И первые строчки, которые бросились в глаза: «…чем бессмысленней жизнь, тем непереносимее мысль о смерти», заставили меня открыть первую страницу. Второй раз за день, я держал нечто волшебное и удивительное в руках.

Если бы кто-нибудь поставил камеру рядом со мной, то на перемотке смог бы сделать ретроспективу движения солнца — я просидел до вечера, пока не дочитал роман. У меня перед носом смахивали крошки, уборщица уже внаглую долбила шваброй о мое кресло, чей-то ребенок швырял в меня попкорн — футкорт лучшее место для чтения. Но к концу, мне кажется, всем работникам уже было интересно, чем я так увлечен. Краем глаза я иногда замечал, как зависают за моим плечом тени, но мне было все равно. Этот день оказался удивительно богатым на события. И он меня вымотал. Закрыв книгу на последней странице, мне просто хотелось добраться до дома и лечь спать. Первая часть у меня получилась, а вот попасть в объятия Орфея, мне предстояло еще не скоро.

Как только я оказался дома, почти сразу услышал голоса. Голоса эти были мне знакомы.

— Да его дома нет, — говорил голос Сокола. — Чего ломиться?

— Давай еще постучим, — предлагал голос Саши.

Мне ничего не оставалось, как просто открыть люк.

— Я ж говорила, что видела, как он шел домой.

Не успел я открыть люк, как в проеме показалась ее голова. Повинуясь силе тяжести, ее волосы свесились вниз, придавая хозяйке волос вампирский вид. Я еще не успел спуститься с лестницы, и наши лица оказались на одном уровне, только в перевернутой проекции. Саша тоже заметила это и не преминула прокомментировать:

— Прям как в фильме «человек — паук».

— А я про бременских музыкантов вспомнил, — сказал я, улыбнувшись.

— Без разницы, и там, и там — целуются.

— Я бы предпочел классическую конфигурацию.

— Эй, бременские человеки-пауки, — услышал я возмущенный голос Сокола, — вы уж определяйтесь, либо вверх, либо вниз.

— Давай на крышу, — предложила Саша, — последние аккорды заката посмотрим. Краси-иво.

— Куда ж я денусь, раз красиво.

— Ей! — радостно вскрикнула Саша и скрылась из виду.

Бывают такие бесконечные дни, им надо радоваться.

Я выбрался на крышу. Сокол и Саша — сладкая парочка, смотрели на меня, Саша с радостью, Сокол с тревогой. Ох, как же мне в вас разобраться?

— Где ты был целый день? — спросил Сокол.

— Гулял, — ответил я. — В торговый центр зашел, который ты мне советовал.

— Да? — удивился Сокол, — ты же сказал, что их не любишь.

— Не люблю, — согласился я. — Но так получилось. Книгу себе интересную купил, и прям там же и завис с ней.

— Что за книга? — спросила Саша.

— Сартр «Слова», — ответил я. — А здесь и правда очень красиво.

Крыша была залита ярким оранжевым светом. На небе были легкие облака, и они словно фильтр немного смягчали красный цвет заходящего солнца.

— Конечно, красиво! — крикнула Саша, и резко подняла руки вверх, словно хотела схватиться за небо.

— А чего ты ушел? — спросил Сокол, гася окурок о подошву ботинка.

— Не хотел мешать, — ответил я. И это была почти правда.

— Ясно, — Сокол спрятал окурок в карман. — Ладно, смотрите свой закат, а я пойду. У меня это светопреставление каждый день бесплатно.

Сокол ушел, оставив нас с Сашей вдвоем. Я подошел к краю крыши.

— Осторожней, — крикнула она. — Не подходи близко.

— Да тут высокий парапет, — успокоил я и повернулся в ее сторону.

В этом свете она была еще прекрасней. Неужели она настоящая? Та самая, которую нельзя упустить?

— Ты смотришь не в ту сторону, — игриво заметила Саша.

— Один мой знакомый волшебник как-то сказал, что смотреть на солнце во время заката, это все равно, что смотреть на проектор в кинотеатре. Все самое интересное находится в другой стороне.

— Никогда об этом не думала, — сказала Саша. — Проводишь меня? Заодно расскажешь еще что-нибудь про своего знакомого волшебника.

— Провожу, конечно, — ответил я. — Кстати, хотел спросить, целый день мелодия вашей песни в голове играет. А чьи это стихи, очень знакомыми кажутся?

— А это из книги Семеновой «Волкодав». Читал?

— Естественно, читал. Так вот оно что. Нравятся эти стихи?

— Соколу нравятся, это его идея. А мне без разницы, что петь. Красивые стихи.

— Красивые, — согласился я. — А знаешь стих «Последний дракон» Ратушинской.

— Нет, — ответила Саша, — помнишь наизусть? Почитаешь?

И я прочитал. Потом вспомнил Брюсова, Есенина, Мариенгофа. Я читал девушке, в которую действительно по-настоящему влюблен стихи на крыше, на закате. Что тут можно добавить? В эти моменты жизнь кажется наполненной смыслом до предела. Каждое слово, каждое движение, каждый взгляд. Смерть кажется несуществующе далекой, словно ее и вовсе нет. Все влюбленные — бессмертны! Не помню, кто сказал.