По волчьим законам 2. Искупление

Глава 1

Вдалеке шумело море, едва успевавшее охлаждать перегретых полудневным солнцем отдыхавших на пляже.

В основном это были, конечно же, люди, инстинктивно отдававшие предпочтение дню. Время же волков всегда было ночью, а до нее еще было далеко.

Тележка в супермаркете набралась незаметно. Который раз обещала себе не набирать лишнего, но по четвергам завозилось много свежего, включая практически дефицитные из-за сложности хранения молочные продукты, которые для меня были на вес золота.

– Вы, как всегда! – добродушно улыбнулась старая кассирша, пробивая мои покупки. – И снова без помощника!

Я вымученно улыбнулась в ответ, подавив желание схватиться за грудь, к которой начало энергично приливать молоко. Единственные "снова" и "как всегда" были уместны в том, что я не рассчитала время, и умопомрачительный процесс снова и как всегда, и даже опять застал меня в супермаркете.

Хорошо, хоть волосы я поленилась дома заплести, и могла ими прикрыться, а то молодой волк, стоявший позади меня на кассе, уже вовсю приклеился взглядом в источник запаха.

Я спешно покидала продукты обратно в тележку и, расплатившись наличкой, поехала к столу, чтобы переложить все в пакеты. Молоко продолжало приливать, угрожая проступить сквозь тонкую ткань бледно-лимонного короткого комбинезона.

Я честно пыталась носить специальный бюстгальтер для кормящих мамочек, реклама которого уверенно обещала удобство и комфорт, но по факту это было далеко от истины, и от его вечного прилипания, натирания и съезжания я быстро отказалась.

– Девушка, вам помочь?

Я подняла глаза на все того же молодого волка, так и крутившегося возле меня: приятное лицо с располагающей улыбкой, заинтересованный взгляд, легкий запах пота, ненавязчиво сопровождавший его мускулистую фигуру – бери, не хочу, но… Но не то. И не только потому, что меня дома ждал главный мужчина моей жизни, а потому, что никто и никогда, как бы глупо это не звучало, не сможет затмить его отца.

– Нет, спасибо, – вежливо выдавила я и бодро поволокла пакеты к машине.

Каких-то десять минут по пустой дороге с включенным на полную кондиционером, и я была уже дома. Двухэтажный коттедж, достаточно скромный для той, кто владел редкими красными алмазами, стоимость которых оценивалась в миллионы, но один только детский плач делал его самым прекрасным местом в мире.

– Ну, прямо по часам! – огласил Алеша, вышедший мне навстречу с верещащей крошкой на руках. – Все, Все! Мама уже здесь!

Забыв про продукты и вообще про все на свете, я взяла на руки сына и приложила к груди. Еще ни разу не было такого, чтобы молоко приливало, а мой главный мужчина не был голоден. И это стабильно каждые три часа в течение четырех месяцев его жизни.

– Ммм!

Я усмехнулась и закрыла глаза, наслаждаясь почмокивающими звуками. У Никиты не всегда был хороший аппетит, да и я не сразу могла похвастаться обилием грудного молока.

Та жизнь, которую я вела, и все то, что со мной произошло, дало о себе знать, и две мучительных недели после преждевременных родов я боролись за жизнь так, как не боролась никогда, потому что жизнь та была моего сына, и в ней же была и моя.

Будучи беременной полукровкой, да еще и в бегах, я часто думала о том, что ждало нас – меня, моего верного Алешу и того растущего во мне зернышка мимолетной преступной любви. И чем больше становился живот, тем чаще меня посещали мысли, что я могла ошибаться, и отцом ребенка мог быть Борис, а не тот другой… Мой несостоявшийся убийца.

Тогда мне скручивало сердце и выворачивало душу, ведь в таком случае рано или поздно настал бы день, когда мой ребенок задал бы мне страшный вопрос:

– Где мой папа?

И на который мне бы пришлось ответить правду:

– Я его убила. Он сказал, что любит меня, а я пустила ему пулю в лоб. Прости, детка, так было надо, – добавила бы я, видя в глазах ребенка тоже отвращение, что я и сама время от времени испытывала к себе. – Он должен был заплатить…

"За что?" – спросила бы я себя.

За то, в чем я была виновата сама? За то, что я сама дала ему еще один повод быть чудовищем и убить моего брата, а меня приказать избить и изнасиловать, а потом и вообще убить? За то, что он удерживал меня в своем доме? За то, что посмел полюбить… Меня?.. Или же за то, что я в какой-то мере смогла ответить ему?

Мда… Так себе звучало, да?

Однако, несмотря ни на какие мои грехи, судьба оказалась ко мне благосклонной: как только я взяла на руки новорожденного сына и заглянула в его глаза, я поняла, что мои страхи были напрасны, потому что в них был тот же космос, что и в глазах Григория Астахова, наемника и моего несостоявшегося убийцы.

Разве не чудо? Мое искупление… Мой второй шанс…

Я счастливо вздохнула и прошла к дивану, чтобы не мешать Алеше забрать пакеты с продуктами, большую часть которых необходимо было срочно положить в холодильник.

Никита лениво шлепнул мою грудь пухленькой ручкой, что было верным признаком того, что он наелся.

– Теперь будем спатаньки, да? – прошептала я, теряясь в космосе глаз сына.

Он дернул меня за волосы и вытянул губки, как бы говоря, что с этим он бы поспорил, ведь после еды ему не помешало бы и отрыгнуть.

– Готов? – спросил Алеша, протягивая мне полотенце с запозданием, стоившим мне испачканных волос.

– Теперь точно! – ответила я, усмехнувшись.

Никита издал довольный крик, гордо исполнив все задуманное, и перекочевал на руки Алеши, закончившего с продуктами и собиравшегося отнести его в детскую.

Мы с сыном, наверное, были единственными, кого не пугал его внешний вид, а точнее лысая голова и солидная борода, которые ко всем прочим мужественным габаритам придавали Алеше еще более устрашающий вид. По крайней мере, если было не брать во внимание смешные шорты в ярких подсолнухах, которые он носил, чередуя с другими, абсолютно такими же.

Впрочем, Алеша был не единственным, кто мог похвастаться новым имиджем. Я вот, например, порой не узнавала себя в зеркале. Мне всегда казалось, что я выглядела старше своих лет, но после родов, по утверждению некоторых, омолаживающих женщину, я не помолодела, конечно, но все же как-то неуловимо стала… Свежее, наверное.

Волосы я перестала подстригать, и сильно отросшие, и местами выгоревшие на солнце они делали мое лицо мягче. Пара-тройка лишних килограммов, которые я тщетно пыталась согнать при помощи утреннего пилатеса, придавали телу неожиданно элегантную женственность, и я даже всерьез подумывала перестать с ними воевать, хотя бы потому, что ради кормления сына мне приходилось питаться отнюдь не диетически. Ну, а даже если бы они меня портили, кому было до этого дело?

Да, я была молода и хороша собой, у меня были деньги, новое имя и новая жизнь, но однажды, невольно рискнув влюбиться в киллера, я сбежала от него, и теперь, разрываясь между страхом того, что он найдет меня, и жгущим желанием, чтобы это все же произошло, я понимала, что даже гипотетическое присутствие в моей с сыном жизни кого-то, кроме Алеши, могло оказаться опасным.

Слишком много секретов, слишком много ошибок, слишком много крови и слишком много оглядок было у меня за спиной, чтобы позволить себе близость с кем-то. И даже в те минуты по ночам, когда я желала видеть и чувствовать рядом с собой отца своего ребенка, где-то внутри меня присутствовал также и страх того, что могло прийти вместе с ним.

Снова боль. Снова кровь. Снова пули в перерывах между словами любви и обещаниями, которые могли и не исполниться.

Такие, как Гриша, сидели глубоко в криминале и буквально дышали им, и хотя я верила, что он мог измениться ради меня, ради сына, о котором не знал, но все же не могла позволить своему желанию быть найденной взять верх и поставить под малейший риск благополучие Никиты. Поэтому я и обкатала с Алешей почти всю страну, не задерживаясь дольше недели на одном месте, чтобы никто не мог прийти за мной, и позволила себе осесть только, когда Никита уже родился. И то, не проходило и дня, чтобы я не думала о том, что чуть, что и нам придется снова сорваться в путь на поиски нового места.

Да, я получила, выстрадала даже, шанс на новую жизнь, надежду на искупление и даже возможность это сделать, но даже у этого была своя цена, и мне, как матери, необходимо было сделать все мыслимое и немыслимое, чтобы ее не платил мой ребенок.

Путано как-то получилось, да? Ну, что ж… Наверное, даже спустя год после всего случившегося, я так и не разобралась до конца ни в себе, ни вообще в чем бы то ни было.

Может, так даже было и лучше. Прошлое было прошлым, и в нем уже было ничего не изменить. Ну, а что касалось непроизвольных мыслей и желаний, то они были для ночи, а пока светило жаркое южное солнце, я полностью отдавалась самым обычным домашним хлопотам молодой мамы, не теряя наивной надежды выделить немного времени, чтобы сделать маникюр и педикюр.

До трех часов мы с Алешей в сверхтихом режиме успели немного прибраться, а после положенного Никите приема молока часик провести на большом заднем дворе коттеджа, где Алеша, пользуясь тем, что малыш отказывался спать, продолжил сооружать, как я подозревала… Честно говоря, я даже не подозревала, а просто понятия не имела, чем в будущем это грандиозное нагромождение деревянных брусьев должно было быть.

– Это качели, да? – в очередной раз предприняла я попытку разговорить моего молчаливого друга.

Алеша как всегда улыбнулся в бороду и пожал широкими плечами. Подлый, лысый волчара даже и не собирался посвящать меня в свой замысел.

– Игровой домик? – не сдавалась я, покачиваясь в тени раскидистого граба на кресле-качалке. – Конура?

Алеша посмотрел на меня с укором и, покачав головой, занес топор над одним из брусьев. Звук удара вызвал у Никиты дикий восторг, и он энергично задергал ручками и ножками, силясь повернуться и посмотреть, что же такого интересного, а главное, явно опасного, там происходило.

"Весь в отца!" – скользнуло у меня, и я грустно улыбнулась, позволив ненадолго увлечь себя мыслями о нем.

Запах древесины, нагретой на солнце, быстро распространился по заднему двору, и Никита, наконец, исполнив последний маневр, сонно причмокнул и закрыл глазки.

Алеша приостановил свою работу и провел нас взглядом, пока мы не скрылись в коттедже. Я уложила сына в кроватку и за рекордные пять минут приняла душ и переоделась в чистое, выглаженное Алешей на досуге, персиковое платье в крупный белый горох.

Легкое и достаточно свободного кроя, не стеснявшего движений, оно было приятным к телу, и красиво подчеркивало загар, но, к сожалению, было последним из арсенала чистой одежды, и мне пришлось оставить сына спать одного и спуститься вниз.

Место для стирки в коттедже было отделено от ванной и, глядя на завалы грязной одежды, мне стало понятно, с какой целью это было сделано: глаза не видят – душа не болит, и можно дальше пребывать в уверенности, что рука, потянувшаяся в шкаф что-то, да и вытянет оттуда не сильно вонючее.

Радио-няня передавало тишину из детской, и я спокойно запустила первую часть стирки, и прошла на кухню. К холодильнику магнитом был прикреплен список необходимых покупок, который изо дня в день практически не менялся, по крайней мере, в плане продуктов.

Однако кроме них были и другие вещи, которые необходимо было подкупить. Например, туалетную бумагу, подгузники, присыпку, зубную пасту, да и стирального порошка осталось не так уж и много.

– Алеша, вечером надо еще раз в супермаркет заскочить, – сказала я, зная, что он меня услышит.

Это я была глуховатой полукровкой, а Алеша, чистокровный волк, обладал острым слухом, которому не помехой были даже звуки топора.

– Что же я забыла? – пробормотала я, исследуя двухкамерный холодильник, в котором явно чего-то не хватало. – Что же, что же… Черт, мороженое! – вспомнила я, опустив взгляд на морозильную камеру.

В детстве я очень любила фисташковое мороженое, и оно же было моим единственным помощником в борьбе с токсикозом, мучившим меня половину беременности.

В дороге бывало, что Алеша с ног сбивался в его поисках, пока я бесконечно брала штурмом туалеты. В общем, токсикоз давно прошел, гормоны тоже более менее улеглись, а вот страсть к мороженому прочно закрепилась, не оставив даже Алешу равнодушным, разве что он предпочитал фруктовое в шоколаде.

До окончания стирки я успела уничтожить упаковку творога, опустошить на половину большую бутылку сливок и испробовать раннюю южную клубнику, которую Алеша принес еще утром с рынка вместе с рыбой, которую почистив и разделав, замариновал, чтобы приготовить уже на ужин.

Я невольно сглотнула слюну, засунув подальше мысль о диете, стабильно всплывавшую после набега на холодильник. Как же вкусно получалась рыба! Мне даже неловко было, что все достоинства Алеши доставались мне одной. Ему бы свою жизнь устраивать, а он со мной нянчился и с Никитой, как с родным.

Один раз после родов я на свою голову подняла тему его будущего, отделенного от моего, и была удостоена самого красноречивого молчания, которое вообще можно было представить.

Даже не знаю, чем мы с Никитой это заслужили, но для Алеши мы стали настолько неотъемлемыми от него, что я порой задумывалась над тем, что если так и дальше пойдет, то мой сын вполне справедливо будет называть его папой.

Вытащив белье из машинки, я не стала ложить его в сушилку, а развесила на заднем дворе на натянутой между деревьями веревке. Мне нравилось, как потом оно пахло солнцем и воздухом. Никакая сушилка и никакой кондиционер с этим сравниться не могли.

Вторую стирку я не стала запускать, решив отложить на вечер, а то и на завтра. Алеша сделал во дворе все, что хотел, и пошел в душ. Я же приготовила ему свое коронное блюдо, то есть бутерброды, и поднялась к сыну, радио-няня в комнате которого уже сигналила, что он проснулся.

– Как по часам! – гоготнул Алеша, заглянув к нам.

Я едва успела поменять Никиту, чьи крошечные ручки требовательно дергали меня за платье, а тут и молоко прибыло. И, правда, как по часам.

Алеша прибрал просыпанную мной детскую пудру и сложил в рюкзак все необходимое для прогулки.

На набережной курортного поселка негде было яблоку упасть. Южный зной постепенно отступал, и я с наслаждением подлизывала фисташковое мороженое, прохаживаясь вдоль занятых лавочек в поисках свободной, пока Алеша скупался в супермаркете.

Признаюсь, среди людей и постепенно выползавших волков без него мне было немного не по себе. Мы редко гуляли на набережной, предпочитая ограничиваться тишиной района у коттеджей, где жили, и непривычные шум и запахи заставляли меня немного нервничать, тем более, что с моря, катавшего волны, тянуло сыростью, предвещавшей дождь.

Это навеяло мне воспоминания о первой после бегства ночи в дороге. Тогда тоже был дождь, даже гроза, что казалось мне хорошим предзнаменованием "чистого" будущего. Однако сейчас, вслушиваясь в гудки кораблей, возвращавшихся на пристань, мне мерещились совсем иные предзнаменования, и чувство, что меня преследует чей-то взгляд, вдруг стало слишком навязчивым.

Со мной такое уже бывало не раз. Что поделать? Когда у тебя за спиной воровство, задокументированный факт собственной смерти и убийство, а на руках ребенок, рожденный от наемника волкодава, то что-то подобное вполне ожидаемо.

Я выбросила обертку от мороженого и как можно незаметнее пробежала взглядом тесную набережную, и только увидев Алешу с двумя большими пакетами рассекавшего толпу туристов, успокоилась. Наверное, это его взгляд я ощущала.

Я знала, что не проходило и дня, чтобы Алеша не просматривал новостные сводки города, из которого мы сбежали, а также сводки по тем городам, в которых мы останавливались, подключаясь также и к полицейским частотам, чтобы, в случае, чего иметь фору.

Осев же здесь, Алеша первым делом завел, как он однажды выразился, нужные знакомства. Я не знала, в чем конкретно они были нужными, знала только, что алмазов они не касались. Слишком опасно было даже прощупывать возможность их продажи там, где мы жили.

Правда, в этом пока и не было необходимости. Деньги, которые мы выгребли из тайника в доме Бориса, еще были, а аренда коттеджа, который я планировала выкупить полностью, была проплачена еще на полгода вперед.

В любом случае Алеша держал руку на пульсе и, в случае, чего, думаю, знал бы, если бы здесь объявился кто-то подозрительный. Другой вопрос: сказал бы он об этом мне или же по-тихому убрал бы угрозу?

По моему взгляду Алеша сразу догадался, что меня что-то беспокоило, и мы поспешили к машине, чтобы вернуться в коттедж.

Дома мне стало легче, и, пока Алеша готовил ужин, я искупала Никиту и уложила спать. Мне казалось, что ему передалось от меня волнение потому, что он мало поел, и я долго не уходила из его комнаты, снова и снова ощупывая взглядом его тельце и личико, вслушиваясь в его равномерное дыхание, мысленно окутывая его своей безмерной любовью.

Надо же… Я и не представляла, что так можно любить кого-то, не представляла, что кто-то может быть так дорог и близок, будто мы одно целое, что кто-то может быть всей моей жизнью.

Алеша мыл посуду после ужина, а я, дуреха, только вспомнила, что во дворе осталась висеть одежда. Она должна была уже высохнуть, но в свете первых капель дождя, грозила снова намокнуть.

Подхватив корзину для белья, я вышла во двор. Холодный ветер раскачивал веревку вместе с одеждой и ворошил брезент, которым Алеша предусмотрительно еще днем прикрыл свои бесценные брусья.

В темноте незаметно подступившего позднего вечера, они казались мне огромным затаившимся чудовищем, и я невольно поежилась, и поспешила снимать одежду, бросая прищепки прямо на землю.

Новый порыв ветра принес запах морской тины, к которому примешивался достаточно сильный запах бензина и сигарет. Одновременно с этим особенно громко зашелестел брезент, будто из-под него кто-то выбирался, и ощущение чьего-то взгляда, чьего-то присутствия стало настолько сильным и четким, что у меня перехватило дыхание, а по коже поползли мурашки.

Выронив детскую распашонку, я, не дыша, обернулась. Вспышка ярко отразилась в глазах, и из темного дула глушителя выпорхнул дым от бесшумного выстрела.