Поцелуй Меня Ложью

9 лет спустя

— Ты с ними уже говорила? — спрашивает Кэтрин со своего места напротив меня.

Я уклончиво поднимаю плечо, потому что нет, я не разговаривала с родителями, хотя знаю, что должна. Приближается девятая годовщина смерти Мэдисон.

С того утра ничто не казалось мне правильным, особенно в доме, с мамой и папой. Когда родители теряют ребенка, в большинстве случаев они теряют самих себя. Они, в свою очередь, пренебрегают ответственностью за свое горе, что вполне объяснимо. Только во время своего горя родители забыли обо мне. Они забыли и о том, как мне больно. Не понимали, как сильно я в них нуждаюсь. Или, возможно, понимали, и это просто их не волновало.

Я не видела своих родителей восемь лет. Восемь долгих и одиноких лет.

После того, как я закончила школу, казалось, что эта черная туча нависла над головами моей семьи — скорее, над всем городком. Покидая Ферндейл, родители не оказали мне никакого сопротивления. Они не умоляли меня остаться или предложить присутствовать в моей жизни, как я надеялась. Они даже не пришли на церемонию выдачи дипломов. Наверное, им было слишком тяжело смотреть, как я иду по сцене без Мэдисон.

Я надеялась, что колледж поможет мне пережить ее смерть. Новое побережье. Новый город. Новые люди. Новое все.

Но этого не произошло.

Во всяком случае, время, проведенное вдали от Ферндейла, заставляло меня думать о Мэдисон больше, чем хотелось. Она была повсюду, но не там, где мне было нужно. Мои мысли о ней граничили с одержимостью. Почему это произошло с ней? Страдала ли она? И моя самая большая навязчивая идея заключалась в том, почему кто-то хотел убить мою сестру, и почему ее убийца никогда не был привлечен к ответственности?

Когда убийство в таком маленьком городке, как наш, остается нераскрытым, оно оставляет след. И именно это сделало с Ферндейлом смерть Мэдисон. Беззаботный городок превратился в печальное, заброшенное место, куда туристы больше не хотели приезжать.

Молодую девушку жестоко убивают в лесу? Да, это не самая лучшая реклама, чтобы побудить туристов и отдыхающих привезти с собой свои семьи.

— Позвоню им как-нибудь позже, — бормочу я, решив сделать глоток клубничной мимозы, чтобы больше не врать.

Кэт обменивается взглядом с нашей подругой Верой, прежде чем бросает на меня взгляд через стол, ее идеальные брови изгибаются.

— Знаешь, Кенз, я думаю...

— Мы можем не говорить об этом прямо сейчас? Пожалуйста.

Ее рот захлопывается, и она кивает. Я думаю, что это самая большая сдержанность, которую я когда-либо видела от нее.

Вера и Кэтрин не все знают о моем прошлом, но они знают, что моя сестра умерла, и у меня больше нет близких отношений с родителями. Чего они не знают, так это того, что моя сестра была моим близнецом, и я винила себя в ее смерти последние девять лет.

Кэт снова листает страницы своего журнала сплетен. Вера и Кэт живут ради этих вещей — кто есть кто и самые завидные холостяки здесь, в Нью-Йорке. Все то, на что мне наплевать.

Когда она натыкается на что-то особенно сочное, она издает визг и начинает обмахивать лицо. Она почти так же драматична, как и они. Тут же Вера подскакивает к ней, пытаясь разглядеть, над чем она визжит. Просматривая страницу, их глаза расширяются и, если это возможно, их глаза начинают сверкать. Я почти вижу знаки денег в их зрачках.

— Твою мать, — выдыхает Вера. — Это будет самое жаркое событие года. Можете себе представить, сколько связей мы могли бы установить? Мы должны присутствовать на открытии клуба.

Блеск в глазах Кэт говорит о том, что она полностью согласна с этим утверждением.

— Посмотри.

Кэт, совершенно ошеломленная, пододвигает ко мне журнал, к которому они приклеены, и я закатываю глаза, готовясь прочитать что-то, что, без сомнения, будет пустой тратой времени.

Вот тогда-то я это и вижу.

Или его.

Татуировка на его предплечье — явная улика.

У меня пересыхает во рту, когда я смотрю на мужчину на снимке. Прошло много лет с тех пор, как я видела его в последний раз, и мгновенно переношусь на девять лет назад.

Я выбегаю из дома, входная дверь в спешке ударяется о стену. Я не оглядываюсь через плечо, чтобы посмотреть, следует ли за мной шериф Келлер или все еще пытается утешить моих родителей. У меня на уме только одно — Трент Эйнсворт.

Что произошло прошлой ночью ? Был ли это его план с самого начала ? У него с Мэдисон случилась ссора на скале Поцелуев, и поэтому она погибла ? Так много вопросов и возможных ответов обрушилось на мой мозг в полную силу, но ни один из них мне не нравится. Мне нужно знать, что произошло прошлой ночью.

Реальная история.

Все еще одетая в пижаму и пушистые тапочки, которые мама и папа подарили мне на прошлое Рождество, я бегу по грязной дороге, направляясь к единственному месту, где, как я знаю, тусуются Дикари. Корт.

Каждое воскресенье ребята играют в баскетбол на корте. Точно так же, как каждую пятницу с незапамятных времен люди ходят на их футбольные матчи. Так было всегда, сколько я себя помню, и именно поэтому в глубине души я знаю, что они там.

Гравий и камешки грязи бьются о мои лодыжки и икры, когда я несусь по улицам Ферндейла. Горький утренний холод льнет к моей коже и проникает в грудь. Такое ощущение, будто я проглотила кусок сухого льда. С каждым дуновением воздуха с моих губ срывается все больше клубков белого пара. В груди словно горит огонь, а в боку тугая рана, от которой меня чуть не выворачивает наизнанку прямо на дорогу, но я не могу остановиться. Я не могу сдаться, не сейчас.

Толстушка Кензи не сдастся.

Мое сердце сжимается от прозвища, которое дала мне Мэдисон. Слезы щиплют глаза, но не по тем причинам, о которых можно было бы подумать. Я привыкла к Мэдди и ее резким словам, но мысль... Боже, одна только мысль, что я никогда больше не услышу ее голос, никогда не увижу, как она завивает свои красивые длинные волосы по утрам перед школой, никогда не увижу, как она откидывает голову назад при смехе, опустошает меня. Я не могу вернуть ни одного из моментов с моей сестрой. Мой близнец. Девушка, с которой я делила утробу.

Ее нет.

Ее действительно нет.

Слезы текут по моему лицу, когда я думаю о сестре. Она не всегда была такой высокомерной и злой. Она была моей лучшей подругой. Моей защитницей. Черт, когда-то мы даже разделяли двойной феномен — чувствовать боль друг друга и одинаково мыслить.

Так почему я не почувствовала ее прошлой ночью ?

Почему, блядь, я не почувствовала, как боялась Мэдисон в последние секунды своей жизни ?

Качая головой, я бегу сквозь боль. Мои икры начинают напрягаться и сводить судорогой. Когда заброшенные улицы очищаются, я знаю, что приближаюсь к нужному месту. Вдалеке я вижу корт и низкий туман, который льнет к земле, почти скрывая темные фигуры, играющие впереди. Но я их чувствую. Я знаю, что они там.

Мои тапочки шлепают по тротуару, когда я приближаюсь к их игре. Туман, нависший над травой у корта, начинает рассеиваться, и не успеваю я опомниться, как оказываюсь там, стоя перед пятью — погодите — четырьмя грозными дьяволами — Дикарями округа Гумбольдт. Я уверена, что выгляжу абсолютно безумно, все еще одетая в тапочки и пижаму, со слезами, струящимися по моему лицу. Я могу только догадываться, о чем они думают.

Четыре пары глаз поворачиваются ко мне, но мой взгляд прикован только к одному из них. Трент перестает бросать баскетбольный мяч, его брови опускаются при виде мое расстроенного состояния.

— Почему ? — хриплю я, когда новая волна слез обжигает мне глаза и нос.

Один из Дикарей — Зак Ковингтон — резко смеётся.

— Кто, черт возьми, эта занудная сука ?

Остальные присоединяются. Кроме Трента. Он все еще смотрит на меня, как на головоломку, которую пытается сложить.

Игнорируя замечание Зака, Трент спрашивает:

— Могу я тебе чем-нибудь помочь, ребёнок ?

Ребёнок ? Ребёнок ? Ты издеваешься ?

Мои губы сжимаются в тонкую линию. Я делаю угрожающий шаг вперед и тычу пальцем в его сторону. Он не вздрагивает и не отстраняется, только вопросительно поднимает бровь.

— Ты прекрасно знаешь, почему я здесь.

— Может кто-то пожалуйста, увести эту корову из корта ? Она портит всю игру! — Винсент Хоторн — еще один из них — рычит.

Я сердито смахиваю слезы, текущие по лицу, ненавидя себя за то, что выгляжу такой слабой. Ненавижу, что Трент смотрит на меня так, будто понятия не имеет, кто я.

— Пожалуйста, Трент, — умоляю я, пытаясь найти другой подход. — Просто расскажи мне, что произошло вчера ночью на скале Поцелуев с Мэдисон. Обещаю, я не расстроюсь. Я просто... мне нужно знать, что ты не причинил ей вреда. Мне нужно знать, что наш поцелуй прошлой ночью был настоящим.

Смех.

Громкий, душераздирающий смех это ответ, который я получаю от Трента и остальных парней.

Трент роняет баскетбольный мяч. Звук его удара об асфальт эхом отдается вокруг нас, и он скрещивает руки на своей твердой груди, насмешливая ухмылка играет на его губах.

— Поцелуй ? Тебе приснился сон обо мне, милая ?

Он поворачивается к парням, смеясь и стуча кулаками, будто это какая-то дурацкая шутка. Маркус Уайтхорн — еще один дьявол Гумбольдта— двигает бёдрами вперёд и назад, имитируя секс.

Мои зубы стискиваются, я стараюсь контролировать свой гнев.

— Ты поцеловал меня вчера у костра, Трент. Назвал меня красивой. Даже сказал встретиться с тобой на скале Поцелуев позже той ночью.

Трент откидывает голову назад и смеется. Его шея энергично работает, поддерживая его грохочущую истерику.

— Послушай, милая, я не знаю, о чем ты, черт возьми, говоришь, но я никогда не целовал тебя вчера. Блядь, я бы и близко не подошел к тебе с трёхметровой палкой. Так почему бы тебе не сделать нам всем одолжение и не убраться отсюда нахуй ?

Злые слезы щиплют глаза.

— Ты лжешь! — кричу я. Мой пронзительный голос отражается от корта. — Ты поцеловал меня вчера. Все вы были там! — я пригвоздила их всех своим взглядом, прежде чем снова сфокусироваться на Тренте. — Ты попросил меня встретиться с тобой на скале Поцелуев, и Мэдисон отправилась вместо меня, только сегодня утром она так и не вернулась домой, и я уверена, вы все знаете почему.

Я позволила своим словам, своим намекам повиснуть в воздухе. Среди всех нас.

Их смех и самодовольство постепенно исчезают, сменяясь гневом. И Трент, и Зак делают опасные шаги вперед, но Маркус и Винсент кладут руки им на плечи, останавливая их от сокращения расстояния.

— Послушай, маленькая сука, я не имею понятия, что ты думаешь, но я уже сказал тебе, что не знаю, кто ты. Мы не целовались и никогда не поцелуемся. Я не хочу, чтобы меня застукали мертвым, целующимся с такой уродкой, как ты. А теперь проваливай.

— Но ты меня знаешь. Вы все знаете, — выдыхаю я, слезы застилают мой голос.

Глядя на Трента, я не могу не задаться вопросом, куда делся парень с прошлого вечера. Этот парень был на самом деле мил со мной, но теперь он вернулся к своим мудацким манерам.

— Мы знаем эту... эту особу, ребята ? — спрашивает Трент ребят, оглядываясь через плечо.

Они все смеются, качая головами.

— Пожалуйста, Трент, — всхлипываю я, делая шаг. — Пожалуйста, расскажи мне, что случилось с моей сестрой.

— Я сказал, блядь, проваливай! — резко рявкает Трент.

Я вздрагиваю от его тона, чуть не спотыкаясь о собственные ноги.

— Проваливай отсюда, пока еще можешь, уродка, — рычит Винсент, поднимая брошенный баскетбольный мяч.

Я качаю головой, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь поток слез, струящихся по моему лицу.

Как он мог ? Это случилось прошлой ночью. Я знаю, что да.

Почему они лгут ? Почему он не может просто признаться, что поцеловал меня прошлым вечером ? Все это какая-то дурацкая шутка ? Мэдисон во всем была права ?

— Трент... — начинаю я, но Зак выхватывает баскетбольный мяч из рук Винсента и бросает его в меня.

Мяч попадает мне прямо в живот, выбивая из меня воздух.

— ПРОВАЛИВАЙ! — рявкает он.

И я ухожу. Спотыкаюсь на дрожащих ногах убегаю. Мое тело сотрясается от рыданий, когда я плетусь по улицам. Слезы текут по моему лицу, и я едва вижу, куда бегу сквозь поток слез. Мои тапочки вдруг за что-то цепляются, и я падаю. Мое тело глухо ударяется о влажную землю, и я стою на четвереньках, всхлипывая в неподвижный воздух.

Я плачу по Мэдисон.

Я плачу по убитой горем уродке, у которой не было ни единого шанса.

Я плачу и плачу, пока у меня не остается слез.

Звук шин по гравию заставляет меня вытереть лицо рукавом пижамы и посмотреть на источник.

— Боже милостивый, Маккензи. Где тебя черти носили ? Ты нужна своим родителям! — говорит шериф Келлер, распахивая водительскую дверцу патрульной машины.

Я даже не утруждаю себя вытереть слёзы. Вместо этого я позволяю отчаянному рыданию вырваться и посмотреть в его встревоженные глаза, когда он ползёт ко мне.

— Шериф Келлер. — мой голос срывается, а губы неудержимо дрожат. Не сомневаюсь, что мои следующие слова вызовут целую бурю проблем. — Я должна рассказать вам кое-что о прошлой ночи.

— Маккензи? Эй, ты в порядке, детка? — спрашивает Вера, вырывая меня из воспоминаний. — Ты отключилась на секунду.

Я прочищаю горло, мои глаза все еще прикованы к фотографии и словам над ней.

— Ага. Да, я в порядке. Я просто... Наверное, я просто задумалась о работе.

Ложь легко слетает с моих губ, как это обычно бывает с такими девушками, как я. Конечно, они мои подруги, но я никогда не была с ними честной. О моем прошлом или даже настоящем.

Кэтрин и Вера всегда были популярными богатыми девушками, и, глядя на меня сейчас, вы никогда не узнаете, что я не была такой когда-то. За последние годы я сильно изменилась. Настолько, что не думаю, что кто-то из моей старшей школы даже узнал бы меня, не говоря уже о том, чтобы запомнить.

Я больше не толстушка Кензи. Теперь я просто Маккензи. Светская львица.

После окончания средней школы я отказалась от академической стипендии Университета штата Сан-Франциско и приняла внезапное решение перебраться в Большое Яблоко. С тех пор я ни разу не была в Калифорнии и даже не думала возвращаться. Там для меня уже давно ничего не осталось.

Мои подруги сливки общества здесь, в богатом мире. Их работа? Они не работают. Просто тратят деньги отцов, одеваются по последним трендам моды и получают деньги, чтобы хорошо выглядеть. Они появляются в самых горячих клубах, устраивают вечеринки со знаменитостями и тратят целое состояние на ненужные вещи, такие как эта еда, за которую мне, вероятно, придется копаться в своих сбережениях, чтобы заплатить.

Притворяться кем-то или чем-то, кем я не являюсь, то, к чему я привыкла. Вот как я жила все эти годы. Милые девушки? У них ничего не получается. Их топчут и используют в своих интересах. Мне пришлось узнать это на собственном горьком опыте. Но злые девушки? Они выдерживают шторм и каким-то образом всегда оказываются на вершине.

И именно в нее я превратилась — в злую девушку.

Я должна ненавидеть это. Я превратилась в мерзкую версию моей мертвой сестры, и, честно говоря, не знаю, что это говорит обо мне и моей голове. Я должна испытывать отвращение к тому, кем стала, но, если быть честной, я уже давно ничего не чувствую. Я оцепенела, плыла без эмоций. И все это до тех пор, пока я не увидела фотографию, над которой Кэт и Вера все еще сходят с ума.

Кэтрин Ван Дер Пон — дочь магната. Мы познакомились на мероприятии, где я работала. Она была гостем, пока я обслуживала на стороне, едва сводя концы с концами. Я только закончила свою смену и переодевалась в туалете, когда она столкнулась со мной. Она приняла меня за очередного гостя и завела разговор. Остальное в значительной степени история.

Вера Каспиан — наследница семьи, владеющей дерьмовой тонной земли с нефтью. Я познакомилась с ней несколько лет назад через Кэт. Эти двое были лучшими подругами уже некоторое время, и я думаю, что я стала последней частью, необходимой для завершения их трио. Вместо того, чтобы рассказать им правду о моей семье и обо мне, я выдала им какую-то жалкую историю — моя сестра умерла, когда я была молодой, мои родители отрезали меня от финансов много лет назад, и мы больше не общаемся. Вот и все. Мошенническая история Маккензи Райт.

Я никогда не чувствовала необходимости вдаваться в подробности. Мы за тысячи километров от той прошлой жизни, так что они никогда не узнают правду. Девочкам не нужно знать, насколько я на самом деле разорена, откуда я на самом деле пришла или что мне пришлось преодолеть в прошлом.

Девочки думают, что я работаю так много, потому что пытаюсь досадить своей богатой семье, но на самом деле я просто пытаюсь выжить и наскрести себе на жизнь. Они понятия не имеют. Они предлагают помощь всякий раз, когда знают, что я жадничаю, просто чтобы остаться на плаву, но по большей части я стараюсь не брать у них подачки. Не похоже, что я заслуживаю.

Я лгунья и обманщица. Это печальная правда.

— Беспокоишься о дедлайнах? — спрашивает Кэтрин, имея в виду одну из моих многочисленных работ.

Я заставляю себя фальшиво улыбнуться.

— Ага. Наверное, я просто немного переживаю, что не успею вовремя.

Она усмехается.

— Ох, перестань, ты блестящая писательница, и безумно талантлива. Они полюбят все, что ты им дашь.

Если бы она только знала.

Она просто хорошая подруга, которая пытается осыпать меня похвалами. Они никогда не читали ни слова из того, что я написала. Думаю, не многие из них.

Мои подруги думают, что я внештатный писатель, кем я и являюсь, но они не знают, что я также писатель на стороне. Я беру внештатную работу за дополнительные деньги, так как это мой единственный способ выжить, но на самом деле я сосредоточена на своей писательской карьере. Я работаю над одним и тем же проектом уже шесть лет, но застряла не середине, не имея достаточной информации о том, куда с этим податься.

Мой взгляд снова скользит к фотографии в журнале сплетен, и в голове начинает складываться план. Чувства, которые я похоронила, быстро выползают на поверхность, требуя, чтобы с ними имели дело.

Думаю, я только что нашла ответы для проекта, над которым работала.

— Это выглядит забавно. Мы обязательно должны сходить на открытие.

Я ловлю себя на том, что говорю, мои глаза все еще прикованы к фотографии Трента Эйнсворта, обнимающего двух других парней. Судя по фигуре, это Зак Ковингтон и Винсент Хоторн. На фотографии не хватает только двух дьяволов — Маркуса Уайтхорна и Себастьяна Пирса. В пятый раз мои глаза скользят по подписи над фотографией:

Голливудская сенсация — крупнейшие плейбои SoCal снова взялись за дело. Трое из печально известной пятерки были замечены во вторник вечером на торжественном открытии своего нового, эксклюзивного клуба в Западном Голливуде, подходящего для элиты — Короли. Список гостей уже на целый километр заполнен вашими любимыми знаменитостями из списка А, что гарантирует успех открытия клуба.

Рассеянно я провожу подушечкой пальца по губам, обдумывая. Мы можем вылететь из Нью-Йорка в Лос-Анджелес без проблем — Вера и Кэт тусовщицы до мозга костей. Они ни за что на свете не пропустят такое эксклюзивное открытие клуба.

— Ты серьезно? Ты, из всех людей, готова ради этого полететь в Лос-Анджелес? А что насчет твоих дедлайнов и работы в фирме?

Одна из моих подработок — помощник директора по маркетингу MainCorp Marketing. Это дерьмовая работа, но она помогает оплачивать счета. Все это стоит моего достоинства. Обычно я не возражаю против грубой работы, но когда твой босс — мудак, одаривающий тебя невыполнимыми заданиями — например, забрать вещи из химчистки, купить кофе и другие продукты в течение дня, ох и да, купить презервативы, которые, я на сто процентов уверена, он не использует со своей женой, это всегда весело.

Я неопределенно пожимаю плечами и киваю Вере.

— Это может стать хорошим отвлечением от работы. Я никогда не брала выходных, так что они не могут сказать мне «нет».

Кэт визжит и тянет меня в ограничивающее воздух объятие.

— Да! ЯлюблютебяЯлюблютебя! Я забронирую билеты и назначу встречу с Женевьевой для бразильцев. Мы будем самыми горячими в этом клубе в ночь открытия. Люди не смогут оторвать от нас глаз. Кто знает, может, кто-нибудь из нас даже охмурит одного из миллионеров, владеющих клубом.

Она многозначительно шевелит бровями.

Я улыбаюсь. Настоящей, искренней улыбкой.

Таков план.

Я изучаю свое отражение в огромном, до пола, зеркале в номере. Я не могу забыть, как по-новому я выгляжу. Два дня назад, после того как Кэт убедилась, что наши тела натерты воском и почти все волосы выщипаны, я решила, что пришло время перемен. Впрочем, это было не такое уж неожиданное решение. Это что-то совсем другое. Я хотела стать другим человеком. Я не хотела возвращаться на Западное побережье, чувствуя себя все той же Маккензи Райс со светлыми волосами и карими глазами. Несмотря на то, что я больше не была той девочкой из старшей школы, я не могла не ощущать, что вновь оказаться рядом с Дикарями все изменит. Мне пришлось сделать себя неузнаваемой, ради удержания преимущества, и, глядя в зеркало, я думаю, что добилась этого.

Взяв прядь своих волос, выкрашенных в черный цвет, я должна признать, что волосы стали трудной переменой. Видеть, как мой блондинистый оттенок размазывается черным, было все равно что смотреть, как умирает часть меня и появляется мое альтер эго. Это определенно займет время, чтобы привыкнуть, но когда я впервые окидываю себя взглядом, я не могу не ощущать себя... по другому. Соблазнительной. Красное платье с запахом идеально облегает мои изгибы и сидит чертовски тесно, как перчатка. Весь бег в мире не может избавить меня от моего зада, поэтому много лет назад я решила принять его. Я сменила орду кардиотренажеров на пилатес и тяжелую атлетику. Теперь моя задница то, чем я горжусь.

Я выгляжу опасно — как лисица. Сексуальная, опасная лисица, получающая компенсацию за свою сестру.

Мой сотовый вибрирует на столе. Оторвав взгляд от своего отражения, я смотрю на сообщение на ярко освещенном экране.

Кэт: Как только ты будешь готова, консьерж будет ждать тебя с городской машиной. Любезность моего отца. Целую.

Я закатываю глаза. Отец Кэт, магнат, всегда работал на побегушках у дочери. Вера и Кэт остановились в семейном загородном доме Кэт, но я предпочла уединиться, потому что не хотела быть обузой. Мне также нужно время, чтобы собраться с мыслями, прежде чем снова вливаться в жизнь элиты. Кэт была не в восторге от мысли, что я останусь в каком-то случайном отеле одна, поэтому попросила своего отца потянуть за какие-то ниточки. Вместо того чтобы остановиться в дешевом, приличном отеле, как я намеревалась, отец Кэт снял мне номер в Kings Resort and Spa. Это так претенциозно и снобистски, как это звучит, но также невероятно красиво. Мой номер не от мира сего, и персонал здесь абсолютно невероятный. Впервые я чувствую себя принцессой. Вот как все обращаются с тобой в таком отеле. Теперь я понимаю, почему люди тратят столько денег на пятизвездочные отели, из-за этого? Это больше похоже на стозвездочный отель.

И, поверьте, мне, у меня были сомнения насчет того, чтобы остаться здесь. Я имею в виду, что одно только название Kings Resort казалось мне какой-то дурацкой шуткой, тем более что я готовилась иметь дело с печально известной королевской семьей. Мое пребывание здесь своего рода предзнаменование, но я просто не уверена, плохое или хорошее.

Я запихиваю телефон в сумочку и в последний раз проверяю прическу, прежде чем выйти из номера, чтобы встретиться с девочками. Сегодня вечером мы ужинаем в Нобу, и я уверена, что это будет стоить нам руки и ноги. Я уже чувствую, как моя кредитка вздыхает в кошельке. Я вхожу в лифт, не удивляясь, что он заполнен красивыми мужчинами в костюмах и красивыми женщинами, висящими на их руках. Если я правильно помню Кэт, владелец сети курортов устраивает здесь какую-то вечеринку в выходные, а это значит, что отель до краев заполнен богатыми нахалами.

Отлично. Как раз то, что мне нужно.

Пробираясь через переполненный вестибюль, я стараюсь не позволять звукам голосов действовать мне на нервы. Мой телефон вибрирует, и я вздыхаю, готовая отчитать Кэт за то, что она торопит меня, хотя я уже на пути к выходу.

Когда я перевожу взгляд на экран, мое сердце резко останавливается, а во рту пересыхает. Я тяжело сглатываю, обводя взглядом множество тел, ища место для передышки. Я нахожу его в виде ресторана с надписью The Den, который заблокирован табличкой «ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО — ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ — НЕ ВХОДИТЬ». Сказав, что к черту все это, я прокрадываюсь мимо бархатной веревки и вывески, находя маленький кусочек одиночества. С уединением, которое мне нужно для такого разговора, я провожу пальцем по экрану, и мой голос дрожит, когда я произношу:

— Алло?

— Привет...

Голос звучит удивленно при ответе. Я в таком же шоке. Мы всегда позволяем этим звонкам перейти на голосовую почту. Мы уже много лет не разговаривали по телефону; обычно я оставляю голосовые сообщения, чтобы сказать все необходимое.

После завтрака с девочками я, наконец, позвонила ей перед вылетом и оставила голосовое сообщение. Длинное, как я делаю каждый год. Хотя я и не ожидала услышать от нее ответ. Текстовое сообщение? Конечно. Официальное письмо не почту? Вероятнее всего. Определенно не это.

— Я прослушала твоё сообщение. Наверное, я просто... хотела узнать, как у тебя дела.

Я шагаю дальше в тихий, тускло освещенный ресторан, оценивая, насколько великолепен и современен дизайн.

— У меня все хорошо. Как ты, мама? — спрашиваю я.

Слово «мама» имеет горький привкус на моем языке.

— Хорошо, — тихо говорит она, не отвечая на мой вопрос. — Ты занята? Похоже, я тебя отвлекаю. Надеюсь, я не испортила тебе вечер.

Ее голос звучит устало, даже грустно. И черт, если это не заставит мое сердце сжаться. Ноги сами собой уносят меня вглубь ресторана, подальше от звенящих голосов в отеле.

— Э-э, да. Нет, ты не испортила мне вечер. Я как раз собиралась поужинать и выпить с друзьями.

— Это... замечательно. Не... буду прерывать тебя, Маккензи.

По какой-то странной причине меня охватывает печаль. Она сжимает мою грудь в тиски, наполняя мое и без того разбитое сердце льдом.

— Хорошо, — шепчу я.

Потом линия обрывается.

Я отодвигаю телефон от уха и смотрю на него, пытаясь понять, что чувствую. Часть меня хочет злиться. Как она смеет так называть меня после стольких лет? Но другая часть, большая часть — та Маккензи, которую я так старательно скрывала, — чувствует, как возвращается домой и падает в ее объятия. Так же, как я часто делала, когда была ребенком.

Она моя мама, и я люблю ее. Никакое время, проведенное вдали от нее, не изменит этого.

Кашель позади меня заставляет мое сердце подпрыгнуть, и я поворачиваюсь к источнику.

— Ты, очевидно, не очень хорошо читаешь.

Мои глаза расширяются, когда останавливаются на обладателе этого богатого, декадентского голоса. Мужчина, очень красивый мужчина, одетый в безупречный серый сшитый на заказ костюм, сидит за столом, очевидно, наслаждаясь частным ужином. Ну, это было до того, как я вошла.

— Я-я... не... я-я... не...

Мне удается произнести бессвязное предложение. Ни одной минуты с этим мужчиной, и он снова превратил меня в рыдающую неудачницу из средней школы.

Он склоняет голову набок, на его лице застывает непроницаемое выражение.

— И не очень внятно.

Его слова раздражают меня.

— Я... ну, я...

Он с вызовом поднимает бровь, будто я только что доказала его точку зрения.

Ну, сюрприз, сюрприз, он потрясающе красив и к тому же полный мудак. Я слишком хорошо знаю этот тип.

— Прости, — бормочу я, прочищая горло, — Наверное, я не ожидала, что вломлюсь к кому-то на ужин, и уж точно не ожидала, что этот человек окажется таким королевским мудаком.

Маленькая, сексуальная ухмылка играет в уголках его губ.

Боже милостивый! Эта ухмылка делает с моим телом вещи, которые не должны происходить прямо сейчас.

Его глаза блуждают по моему телу, посылая холодок по спине. Но это не неприятный озноб. На самом деле все совсем наоборот.

— Королевский мудак? — в его тоне слышится намек на интонацию. — Ты пока ничего не видела.

На этот раз настала моя очередь поднять брови.

— Пока?

Как бензин в огне, его ухмылка растекается во всеохватывающую улыбку, от которой у меня перехватывает дыхание.

— Сядь.

Мое тело вздрагивает от приказа — нет, команды, — но я не сдаюсь, даже если странное ощущение жжения в позвоночнике умоляет меня сделать это. Уступить этому мрачно красивому мужчине.

— Я не подчиняюсь приказам придурков.

Мое замечание заставляет его усмехнуться. Звук хриплый, мрачный и такой соблазнительный. Мой взгляд прикован к его кадыку, который восхитительно покачивается, соответствуя его юмору. Он... великолепен. Совершенно великолепен в темном, грубом смысле. Волосы у него черные — не каштановые или темно-каштановые, а черные — и сексуальные. Цвет отражает мой, за исключением того, что его естественный. Его точеное лицо напоминает греческого Бога. У него острые скулы, пухлые губы и, если быть до конца честной, чрезвычайно отвлекающие. По ширине его плеч и телосложению верхней части тела я могу сказать, что он здоров — чрезвычайно здоров.

Даже со всеми этими удивительными качествами я не могу оторвать глаз от чего-то другого. Его глаза. На первый взгляд, они не кажутся особенными, просто темно-синие, соответствуя его темной внешности. Это обычный синий оттенок, который было бы легко не заметить. Его брови самая заметная черта и на, что люди, скорее всего, обращают внимание. Широкие и изогнутые, затемняя его лицо жаром, но его глаза остаются ледяными, пронизывая меня до костей.

Мои ноги сжимаются вместе, когда я смотрю на него, пытаясь найти свой голос или другое умное замечание. Вместо этого я поворачиваюсь, готовая уйти, но его голос останавливает меня.

— Поужинай со мной.

Электрический разряд пронзает мой позвоночник и вибрирует в пальцах рук и ног. Я медленно оглядываюсь через плечо, и он указывает на пустую сторону стола.

— Никакой компании. С таким же успехом можно меня развеселить.

Я открываю рот, чтобы что-то ответить, но тут же захлопываю. Я имею в виду, серьезно, что, черт возьми, я должна сказать на это? Я должна уйти. Мне нужно уходить. Уйти и никогда не возвращаться, потому что этот человек настолько не в моей лиге, что даже не смешно, но по какой-то причине я этого не делаю. Я набираю полную грудь воздуха, поворачиваюсь и шагаю обратно к столу, изо всех сил стараясь не шататься на этих пятнадцати сантиметровых каблуках.

Словно из ниоткуда, кто-то, одетый в униформу гостиницы, выдвигает мне стул и помогает присесть, при этом высокий — даже сидя, этот мужчина возвышался бы над моей маленькой фигурой в тот момент, когда встал бы — и мрачный красавчик наблюдает за каждым моим движением. Я понятия не имела, что служащие отеля ждут за кулисами и в тени этого ресторана, наблюдая за моей странной, но волнующей встречей с этим человеком.

Я медленно сажусь, чувствуя, как нервы берут вверх. Декадентский, пикантный запах его еды поражает меня первым, и мой желудок урчит. Мои мысли тут же переключаются на Веру и Кэт, которые, вероятно, ждут моего прибытия в Нобу. Я не хочу быть той подругой, которая бросает своих подружек из-за того, что встречает мужчину, но Господи, когда у меня снова появится шанс насладиться ужином с таким великолепным, пугающим и интригующим мужчиной, как тот, что сидит напротив меня? Вероятно никогда.

— Я хочу, чтобы ты знал, что я присоединилась только потому, что голодна.

И не потому, что ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.

Я держу этот последний лакомый кусочек при себе.

Красивый незнакомец издает мрачный, хриплый смешок, который поражает меня в тех местах, где смех никогда не должен поражать. Это так чуждо, но щекотно.

Его лицо расплывается в умопомрачительной ухмылке, заставляя мои женские прелести сжаться. Я замечаю мальчишеский блеск в его переливающихся голубых глазах и мужественных чертах лица и склоняю голову набок. В нем есть что-то такое знакомое, но я не могу понять, что именно.

— Понял. — замечает он глубоким скрипучим голосом, который волнами проходит по моему телу. То, как он говорит, его невероятно сексуальный тембр, заставляет меня забыть, зачем я вообще сюда пришла. — Я не расслышал твоего имени.

Жар, кипящий в его глазах, заставляет мою грудь беспорядочно подниматься и опускаться, пытаясь приспособиться к дыханию.

— Я не произносила, — говорю я хриплым голосом, теряясь в его беспокойном взгляде.

Он ухмыляется, будто знает, как действует на меня, затем кладет руки на скатерть и медленно наклоняется ко мне. Мои глаза расширяются, и легкие болезненно сжимаются, ограничивая воздух, просто ожидая, когда он сделает следующий шаг. Он опускает голову, его губы касаются моего уха. Его мужской запах витает вокруг меня.

— Очень приятно познакомиться, без имени.

Я улыбаюсь и стараюсь не обращать внимания на порхание бабочек в животе и трепет, пробегающий вверх и вниз по позвоночнику.

— Маккензи.

Он отстраняется ровно настолько, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Маккензи, — повторяет он мое имя, словно пробуя на вкус. И трахните меня, если, услышав мое имя из его уст, я не стану проворачивать странные вещи со своим телом. — Расскажи мне о себе. Что привело тебя сюда?

— Ну, я... Подожди, я даже не знаю твоего имени. Это кажется немного несправедливым, не думаешь?

Он, кажется, слегка удивлен и озадачен вопросом. Он думает, что я могу читать мысли и автоматически узнаю его имя?

— Баз.

— Хм. Интересное имя.

— Так я и слышу, — отвечает он беспечно. — А теперь расскажи мне о себе, Маккензи.

Тот же служащий отеля, что и раньше, входит с серебряным подносом и останавливает тележку рядом со мной. Тарелка с едой это то же самое, что ест мужчина напротив меня. Запах жареного лосося в пикантном красном вине с жареными овощами вызывает у меня слюноотделение, когда он ставит передо мной тарелку.

— Спасибо, — бормочу я, все еще чувствуя себя немного не в своей тарелке от осознания того, что у этого человека есть служащие отеля на побегушках.

Ему даже не пришлось просить их приготовить мне тарелку или выдвинуть стул. Они просто все знали. Если я не знала этого раньше, то теперь точно знаю — этот мужчина должно быть имеет большое влияние, если эти люди таскаются за ним.

Служащий наливает мне бокал вина, в то время как высокий, смуглый красавчик потягивает то, что я думаю, что это виски в стакане. Или бурбон? Что предпочитают пить богатые люди?

Сделав большой глоток вина для храбрости, я вспоминаю, о чем спрашивал меня Баз перед тем, как мне принесли еду.

— Ну, — я прочищаю горло, — Я из Нью-Йорка, и я писательница... ну, вроде как... просто прилетела сюда на выходные с подругами.

Ему не нужно знать, что это бегство замаскированное под заговор с гораздо более... жестокими намерениями.

— Что насчет тебя, мистер Без-Компании-На-Ночь? Расскажи мне о себе.

Лицо База омрачается смущением, но затем оно внезапно проясняется и превращается в пустую маску, за исключением его пухлых губ, которые теперь сжаты в тонкую, мрачную линию.

— Мне не нравится, когда женщины прикидываются дурочками, Маккензи. Это, конечно, не работает со мной.

Мои брови поднимаются, мое лицо краснеет от удивления.

О чем, черт возьми, он говорит ?

— Прошу прощения? — спрашиваю я оскорбленным тоном.

Он внимательно наблюдает за мной, когда я замираю с ножом и вилкой, погруженными в лосося.

— Ты действительно не знаешь, кто я, не так ли? — спрашивает он, склонив голову набок, как будто ждет, когда я решусь сказать правду.

Я замедляю жевание и смотрю на него более пристально.

Абсолютно никакого узнавания.

Кроме его глаз. Когда я смотрю ему в глаза, мне кажется, что я его знаю. В них есть что-то знакомое. Какая бы тьма там ни скрывалась, она отражает мою, словно мы одно и то же.

— Разве я должна?

Конечно, я бы запомнила такое лицо, если бы когда-нибудь столкнулась с ним раньше.

Он задумчиво смотрит на меня, рассеянно проводя пальцами по запотевшему стакану с янтарной жидкостью.

— Полагаю, что нет.

— Ну? — подсказываю я, начиная нервничать и желая узнать правду.

— Баз Кингстон, генеральный директор King Spas and Resorts.

У меня отвисает рот.

— Ты владеешь этим местом?

Он ухмыляется моей реакции.

— Да.

— Ух ты, — выдыхаю я. — Не ожидала.

— Интересно.

— Что?

— Большинство людей уже знают, кто я. Но ты... ты другая. Не могу сказать, какой твой план.

Мои брови хмурятся.

— План?

Баз ухмыляется, но не так тепло и сексуально, как все остальные. Этот совсем по другому. С долькой мрачности.

— У каждого имеется план, Маккензи.

Я краснею от его слов. Даже не знаю почему, но по какой-то причине его слова заставляют жар подняться к моим щекам. Может, потому, что он ближе к истине, чем думает. Потому что у меня имеется план. Это единственная причина, по которой я здесь, в Калифорнии. Вот почему я изменила свою внешность.

— Отель просто невероятный. Я имею в виду, что ты должен гордиться всем, что ты здесь сделал.

— Да, спасибо. Мы собираемся открыть еще одну сеть на Фиджи, а также в Хэмптоне в ближайшее время.

— Это невероятно.

Я заставляю себя улыбнуться, стараясь не обращать внимания на сцепление, которое в данный момент прожигает дыру в моих коленях. Вот я сижу напротив генерального директора-миллионера и изо всех сил пытаюсь заработать достаточно денег, чтобы наскрести на жизнь.

Иногда Вселенная может быть сукой.

— Хватит обо мне, — он откидывается на спинку стула безразличным тоном. — Расскажи мне побольше о себе. Что привело тебя в Калифорнию?

Месть.

Вместо того чтобы сказать это, я прочищаю горло, выбирая версию правды.

— Отец моей подруги снял мне здесь номер. Ты, должно быть, знаешь его, мистер Ван Дер Пон? Ну, его дочь моя хорошая подруга, так что мы решили провести весело выходные. Просто девушки наслаждающиеся своим временем вдали от работы.

Его глаза практически испепеляют меня тем, как он смотрит на меня. Словно он ищет ложь, что-то осязаемое, за что можно ухватиться. Он рассеянно проводит подушечкой большого пальца по нижней губе. Это невероятно отвлекает.

— И никаких парней?

С моих губ срывается писк.

— Э-э, нет. Никаких парней.

— Я не верю в это.

— Ох? — я вопросительно поднимаю бровь. — Почему?

Он снова наклоняется вперед, в мое пространство.

— Потому что, Маккензи, ты слишком сексуальна, чтобы не сводить с ума всех мужчин в Нью-Йорке. Черт, ты делаешь это со мной прямо сейчас.

О Боже.

— Я... ну... Я...

Он посмеивается над моим измотанным ответом.

— Дело вот в чем, Маккензи. Ты заинтриговала меня, как ни одна другая девушка. И мне это нравится. Слишком, — размышляет он, откидываясь на спинку стула. — Ты говоришь, что прилетела сюда со своими подругами повеселиться, так что у меня есть к тебе предложение.

— Что за предложение?

Его глаза темнеют, и синева его взгляда впивается в мою плоть.

— Грязное.

— О Боже, — выдыхаю я.

— Я бы не хотел, чтобы это имя слетало с твоих губ, но мы над этим поработаем. Прямо сейчас я не хочу ничего больше, чем трахнуть тебя шесть раз в воскресенье, Маккензи.

Мое сердце бешено бьется, легкие вздымаются.

Что-то происходит в животе, и мне кажется, что в моих венах плавает шипучка. Мое тело сходит с ума от его слов.

Черт.

Он хочет трахнуть меня.

Боже.

— Это... это невероятно прямолинейно, мистер Кингстон, вам не кажется?

Его ухмылка напоминает мне хищника.

— Я очень напорист, когда знаю, чего хочу, Маккензи. И правда? Я хочу трахнуть тебя. Очень, очень сильно.

Низкий всхлип срывается с моих губ, заставляя его усмехнуться, будто ему нравится наблюдать за моими страданиями. Наслаждаться, смотреть, как я извиваюсь.

Держи голову в игре! Мой мозг кричит, напоминая, почему я здесь. Я не могу потерять все из виду только потому, что горячий мужчина хочет дикий, сумасшедший секс со мной. Я не могу.

Не буду.

— Я-я... Наверное, мне пора. Я должна встретиться с м-моими подругами.

Христос. Нервное школьное заикание вернулось в полную силу.

Баз цокает языком.

— Стыдно. Я с нетерпением ждал встречи с грязной девочкой внутри тебя, —говорит он, проводя большим пальцем по моей нижней губе.

Я настолько выбилась из колеи, что даже не заметила, когда он придвинулся ближе или когда его рука потянулась к моему лицу.

Я отскакиваю от стола и качаюсь на каблуках, пытаясь быстро убежать.

Баз ухмыляется.

— До следующего раза, грязная девочка.

Я несусь прочь из ресторана, пробираюсь сквозь толпу людей к лифтам.

После того, как я запираюсь в своём номере, я прислоняюсь спиной к тяжелой двери и борюсь с дыханием. Мои соски затвердели, и с каждым вдохом они болезненно задевают ткань платья. Я сжимаю бедра и всхлипываю, ощущая, насколько промокли мои трусики. Я никогда раньше не сталкивалась с таким человеком. Никогда не чувствовала себя такой распутной, такой сексуальной, такой желанной. Я никогда так сильно не хотела провести одну ночь с незнакомцем.

Так почему я тогда остановила его? Почему просто не сказала «да»? Что может разрушить одна ночь?

Ничего. Абсолютно ничего.

Вытирая лоб тыльной стороной ладони, я отталкиваюсь от двери и направляюсь в спальню, чтобы облегчить боль, но потом останавливаюсь. Прежде чем я осознаю, что делаю, я разворачиваюсь на каблуках и распахиваю дверь. Все еще обхватив запястье кулаком, я направляюсь к лифту и поднимаю взгляд, чтобы нажать кнопку вызова. В этот момент двери открываются, и у меня перехватывает дыхание.

— О, черт, — выдыхаю я.

Баз ухмыляется.

— О, черт, действительно.