Почти невинна

Эпилог

Длинные пальцы Джона Гонта скатали шарик расплавленного воска от свечи. В потайной комнате без окон стояла тишина. Рубин на пальце герцога сверкнул кроваво-красным огнем в свете свечи. Задумчиво перекатывая шарик между пальцами, он наслаждался его податливостью и мягкостью.

Посланец, запыленный, с измученным смуглым лицом и притушенным блеском обычно живых черных глаз, стоял у двери, опустив плечи и понурив голову.

Ланкастер постучал пальцем по развернутому пергаменту, и тишину нарушило легкое потрескивание.

— Иди отдыхать, — резко бросил герцог. — Ты, должно быть, скакал день и ночь, чтобы прибыть сюда со всей возможной скоростью.

— Совершенно верно, господин мой герцог, — кивнул Оливье. — Но мой господин велел спешно принести ему вести.

— Ты верный и покорный слуга, — заметил герцог. — Но теперь тебе следует поспать.

— Когда я могу отвезти ответ своему господину? — упрямо настаивал Оливье, несмотря на невыносимую усталость и высокий титул своего собеседника.

Джон Гонт нахмурился.

— Не вижу необходимости в ответе. Твой хозяин просто извещает меня о некоторых новостях, то бишь о смерти Эдмунда де Брессе, падении де Борегаров в Каркасоне и беззащитности владений де Брессе. И ты видишь необходимость в срочном ответе, мастер посланец?

Оливье наконец вскинул голову.

— Насколько я понял, мой хозяин все равно ожидает ответа, господин мой герцог.

Резкий, скорее похожий на лай смех вырвался из горла герцога.

— Говорю же, иди отдыхать, — повторил он, кивком показав на дверь, — и если я сочту нужным ответить, призову тебя, как только выспишься.

Оливье низко поклонился и бесшумно выскользнул из комнаты.

Джон Гонт снова перечитал послание, написанное четким почерком Гая де Жерве, поднялся и подошел к маленькому, инкрустированному драгоценными камнями сундучку, стоявшему в нише на полке, поднял крышку и вынул еще один пергамент, исписанный тем же почерком.

Потом опять сел и разгладил оба свитка, вспоминая тот момент у постели Магдалены, когда вместе с лордом Жерве сообщал об исчезновении ее мужа. Тогда он ощутил мощный ток страсти между дочерью и Гаем. Ощутил и распознал, потому что когда-то испытывал то же самое к матери девушки.

Когда Эдмунда де Брессе посчитали мертвым, Гай де Жерве просил у своего сюзерена руки овдовевшей Магдалены Ланкастер.

Тогда выяснилось, что Эдмунд жив, и Джон Гонт отложил письмо, решив из лучших побуждений, что приличнее всего сделать вид, будто оно вообще не было получено. Теперь Эдмунд действительно погиб, и Гай де Жерве сообщал об этом, о спасении Магдалены и уничтожении де Борегаров. Но в этом послании не было ни слова о желании жениться на Магдалене. И все же это словно подразумевалось само собой. Недаром посланец требовал ответа.

Герцог откинулся на спинку стула, мысленно перебирая кандидатов на руку дочери. Еще один брак со знатным французом может укрепить связи с этой страной, и у Англии появится могущественный союзник. Можно вспомнить и об итальянском семействе Висконти. Богатые и влиятельные, хоть и невысокого происхождения, в сущности, просто бандиты, они были готовы отдать все за то, чтобы в их семью вошла невеста королевского рода. Имелось еще несколько молодых английских лордов, чью безусловную верность можно купить таким даром. Кроме того, девчонка доказала свою способность вынашивать и рожать детей. Где будет всего выгоднее растить семя Плантагенетов?

Сам не понимая почему, он сунул руку в глубокий карман отделанного мехом сюрко, вынул миниатюрный портрет на эмали и долго смотрел в лицо женщины, которую любил и на которой не мог жениться. В жилах Катарины Суинфорд текла не та кровь, с которой должны рождаться невесты принцев и королей, и даже будь он свободен от своей жены, Констанцы Кастильской…

Но он любил Катарину и твердо знал, что, останься вдовцом, презрел бы все условности и повел любимую к венцу.

Джон, герцог Ланкастерский, взял из-под пресса чистый пергамент, заточил перо и стал писать своему вассалу, Гаю де Жерве, лорду Редерфорду. Послание получилось длинным. Наконец герцог поставил точку и посыпал пергамент песком. Потом, не перечитывая, скатал, капнул воском со свечи и прижал к нему свое большое кольцо-печатку.

На следующий день Оливье отправился в обратный путь, предварительно надежно зашив пергамент в подкладку камзола.

Он прибыл в замок Брессе неделю спустя после возвращения хозяина из Каркасона. Стоял рыже-золотой ясный день ранней осени, и весь облик замка носил отпечаток присутствия и власти хозяина. Казалось, осада, проломленные стены и похищение никогда не тревожили гладкого течения повседневной жизни.

Оливье нашел лорда де Жерве и леди Магдалену в саду, где они весело играли с малышкой, чьи красно-золотистые волосики и прозрачные серые глаза служили залогом необычайной красоты в будущем.

— Ты быстро обернулся, Оливье, — заметил лорд де Жерве, занятый тем, что клал семена подсолнуха по одному в розовую ладошку Зои, сидевшей у него на коленях, и учил, как протягивать руку тихо воркующим голубям. Правда, у девочки не все получалось, зато сколько было радости!

Гай одной рукой обнял дочь и потянулся за пергаментом.

— Иди, Оливье. Поговорим позже, когда умоешься и поешь.

Подождав, пока посланец с обычной осторожностью покинет сад, он сломал печать Ланкастера. Зои проворно выхватила свиток, и Гай едва успел поймать ее шаловливые пальчики и отобрать послание. Пробежав глазами текст, он поднял голову.

Магдалена сидела на траве с полным подолом мотков шелка для вышивки, которые она разбирала по цветам. Теплое сияние вновь разлилось по ее лицу, окрасило румянцем щеки, добавило красок чуть приоткрытым губам и светилось в глазах, переполненных счастьем взаимной любви. Она словно растворилась в золотой роскоши осеннего сада, и Гай понял, что ей совершенно безразлично содержание письма. Их любви не коснутся интриги и хитрости отца. Что бы ни приказал Джон Гонт, они с Гаем найдут свой путь.

Но он не мог разделить ее безмятежности и спокойной уверенности. В этом и заключалась разница между ними, разница, которую ничто не могло стереть. Эта мысль неожиданно обрадовала его намеком на совместное будущее, о котором он теперь мог подумать со спокойной душой.

— Мы едем в Англию, крошка, — улыбнулся Гай.

— Зачем?

— Чтобы обвенчаться. Его светлость герцог Ланкастерский считает возможным даровать руку своей горячо любимой дочери Магдалены своему верному вассалу Гаю де Жерве, лорду Редерфорду.

— Горячо любимой? — удивилась Магдалена. — По-моему, отец лжет.

— Не будь надоедой.

Ее глаза на секунду закрылись, а на губах заиграла легкая, таинственная улыбка при воспоминании обо всем, что было, и мысли о том, что ждет впереди. Магдалена подняла веки. Гай наблюдал за ней, и ответная улыбка, веселая и понимающая, освещала его лицо.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

— Знаю, — кивнула она. — И даже верю, что ты любишь меня так же сильно, как я тебя.

— Похоже, кое-чему ты все-таки научилась. — Он посадил Зои на ковер и, встав, протянул руку Магдалене, чтобы помочь подняться. — Не находишь, что малышке пора спать?

Магдалена выпрямилась, и мотки шелка раскатились во все стороны. Зои вцепилась в новые игрушки и с довольным смехом принялась теребить, пока родители потихоньку удалились под золотистый полог березы.

— Это ее займет ненадолго, — пробормотала Магдалена, поднимая лицо, — а мы тем временем сможем немного отдохнуть под деревьями.

— Или просто предоставить событиям идти своим чередом, — ответил Гай, проводя губами по изгибу ее щеки.

— Возможно, — согласилась Магдалена, теребя его ухо и вставая на цыпочки, чтобы прикусить мочку. — Да, пожалуй, ты прав. Так лучше всего.

Гай рассмеялся и наградил ее горячим поцелуем.

Зои, зевнув, устроилась на ярком шелковом ковре и смежила ресницы. В осеннем саду воцарилась тишина, прерываемая только тихими шорохами сплетающихся тел, наглым жужжанием осы и резкими криками скворца.