Почти невинна

Глава 2

Настало прекрасное майское утро. Первые отблески зари протянули тонкую паутину света под бледным, почти прозрачным небом. Легчайшие розовые облачка на востоке обещали солнечный день.

— Вставайте, засони! Не пристало девушкам таким чудесным утром нежиться под одеялами! А кто принесет нам май?! — послышался смеющийся голос, и большая рука уцепилась за край покрывал, стащив их вместе с простынями. Поднялся невероятный шум. Вопящие, брыкающиеся дети, разместившиеся на гигантской кровати, безуспешно пытались прикрыться.

— О, это наш братец! — весело взвизгнула Мэри. — Пора плясать вокруг майского дерева?

Сводный брат потянулся к ней, но девочка, хихикнув, увернулась.

— Ах вы, лентяйки! Повезет, если вообще успеете увидеть майское дерево. Вот уже десять минут как прозвонили к заутрене! — провозгласил он, подхватывая и кружа Мэри. Остальные сестры уцепились за его колени, безуспешно стараясь повалить. К ним тут же присоединились восторженно орущие младшие братья из соседней комнаты, так что поединок быстро стал неравным. Началась куча-мала.

Магдалена наблюдала за свалкой, как всегда, плотно закутавшись в простыню. В глубине души ей и хотелось, чтобы он так же, на равных, подурачился с ней, да вот только… только она умрет от стыда, если это случится. Но он никогда не включал ее в игру. Никогда. Постель, в которой она спала с его кузиной Катариной, неизменно оставалась нетронутой. Вдоволь нарезвившись, он обязательно поздоровается со старшими, иногда игриво дернет их за волосы, прежде чем покинуть спальню и весь многоголосый выводок братьев и сестер.

— Господин мой, они никогда не будут готовы, если вы не прекратите эти глупости, — полусмеясь, полусердито пожурила леди Гвендолен. — За воротами вовсю идет веселье, и будет очень жаль, если только этот дом будет лишен майского праздника.

Ее муж смахнул с себя детей, совсем как большой пес, отряхивающийся от дождевых капель.

— В таком случае поспешите, иначе пропустите коронование королевы.

— Думаю, майской королевой выберут Магдалену, — объявила малышка Маргарет. — Она умеет танцевать лучше всех нас, и потом у нее такие прекрасные волосы!

— О, какие глупости, Мег, — упрекнула Магдалена, заливаясь краской.

Гай де Жерве улыбнулся девушке.

— А мне так не кажется. Что вы думаете на этот счет, госпожа? — спросил он жену, нежно и в то же время встревоженно. Даже на взгляд постороннего было заметно, что леди Гвендолен нездорова: бледная, почти зеленоватая кожа, чрезмерная худоба, глубоко запавшие глаза.

Женщина, тяжело опиравшаяся на дверную ручку, ответила мужу такой же доброй улыбкой. Сразу было заметно, что эти двое горячо любят друг друга.

— Хватит смущать бедную девочку! Идите завтракать, муж мой, и пусть няньки займутся своей работой.

Гай пошел к двери, но, словно вспомнив что-то, обернулся:

— Магдалена, сегодня нам придется поехать в город, так что неплохо бы тебе получше одеться.

Он ушел, прежде чем девушка успела опомниться и что-то ответить. Остальные дети, однако, разразились хором завистливых восклицаний.

— Должно быть, это связано с твоей свадьбой! — догадалась Катарина, вставая голышом с постели и потягиваясь. — Правда, он не сказал, что Эдмунд тоже должен ехать.

Магдалена, почти с головой зарывшаяся в сундук с одеждой, невнятно пробормотала:

— До свадьбы еще несколько месяцев. — Она достала из сундука полотняное платье с вышивкой и грустно добавила, с некоторой завистью оглядывая намечающиеся груди Катарины и легкий пушок под мышками и внизу живота: — Похоже, я расту чересчур медленно. Моя тетя Элинор говорит, что месячные у меня появятся не раньше чем через год.

— В таком случае ты просто счастливица! — сообщила Катарина. — От месячных одни неприятности, верно, мадам?

Гвендолен, молча помогавшая няньке одевать малышей, со вздохом согласилась. Для нее кровотечение было не просто временным неудобством: в последние шесть месяцев оно вообще не прекращалось. Бедняжка испробовала все: снадобья врачей и зелья повитух, лечилась до потери сознания, неделями лежала в постели, но ничто не могло остановить не унимавшийся, постепенно уносивший ее жизнь кровавый поток. В довершение всего начались боли, глубокие, режущие, выворачивавшие все внутренности, лишавшие дыхания. Но она никому ничего не говорила. Гай не выносил чужих страданий, и ей легче было терпеть муки, не чувствуя его гнева, страха, терзаний и угрызений совести.

— Но этот недостаток не помешает свадьбе, только отдалит ту минуту, когда вы на самом деле станете мужем и женой, — утешила Гвендолен, удивляясь тому, что никто не позаботился разъяснить ребенку такие простые вещи.

— Вот как?

Магдалена на минуту задумалась, но тут же пожала плечами. В конце концов, какая разница?

— Госпожа, вы знаете, зачем меня везут в Лондон? Это как-то связано с венчанием? — спросила она, одергивая платье.

— По-видимому, да, — уклончиво обронила леди Гвендолен. — Лорд де Жерве все тебе расскажет. Дай я перевяжу твой кушак. Он перекрутился на спине.

Магдалена уже не впервые задумалась: почему так трудно получить прямой ответ на столь же прямой вопрос? Она просто уверена, что леди Гвендолен знает о цели поездки! Однако, как бы то ни было, само путешествие сулит много радостей, из которых самая большая — побыть в обществе лорда де Жерве. За те месяцы, что она прожила под его кровом, он не потерял ни искорки своего божественного великолепия.

Возбужденные детишки умудрились наконец одеться и высыпали во двор большого каменного дома, стоявшего на холме и поэтому лишенного рва и подъемного моста, хотя по четырем углам надежной ограды возвышались сторожевые башни. В одном из двух внутренних дворов собралась компания молодых людей — оруженосцев и пажей де Жерве, ожидавших появления младшеньких. Среди них был и Эдмунд де Брессе. Едва его нареченная сбежала вниз так поспешно, что косички разлетелись по ветру, он выступил вперед, протягивая ей букетик ноготков, собранных на речном берегу до того, как первые лучи солнца успели высушить росу. С полным сознанием правильности своего романтического жеста жених приветствовал невесту картинным поклоном.

Довольная и одновременно удивленная, Магдалена не поняла, однако, всей важности подобного церемониала, непременного условия придворного этикета, и, следовательно, не догадалась почтительно присесть в ответ.

— Как мило с твоей стороны, Эдмунд! Будет что вплести в волосы! — с веселой улыбкой воскликнула она, раздавая цветы остальным девочкам. — Но нам нужно набрать еще, и побольше! Раз мы все идем в деревню, следует украсить себя гирляндами и венками!

Гай, усмехаясь, наблюдал эту сцену. Он целиком одобрял поведение Эдмунда, показавшее, что тот хорошо усвоил уроки куртуазного искусства, но вот реакция Магдалены — явное свидетельство того, как плохо она подготовлена к ухаживанию поклонников. Девочка совершенно бесхитростна и вряд ли когда-нибудь овладеет навыками флирта. Она готова прыгать от радости, если выпадает возможность улизнуть в сарай, где содержатся клетки с соколами и ястребами, на псарню или прокатиться верхом, явно предпочитая этим занятиям сентиментальные вздохи лиры Эдмунда или чинные прогулки в саду. Гай не без основания подозревал, что вскоре парню все это до смерти надоест и он с облегченным вздохом вернется к своим прежним приятелям и таким увлечениям, как ежедневные тренировки на ристалище, охота и упражнения в воинском деле. Впрочем, лорд де Жерве не собирался винить его, ибо понимал неспособность девушки проникнуться духом любовных игр. Когда детство обрывается так резко и вчерашний ребенок сегодня становится невестой, просто времени не хватит на то, чтобы понять, в чем истинный смысл романтических ухаживаний. Хотя романтика неуместна в супружеской жизни и годится скорее для тайных связей.

Размышляя таким образом, Гай поднял глаза и заметил в арочном проходе второго двора Гвендолен, что-то говорившую управителю. Ее болезненный вид и неестественная худоба разрывали ему сердце. Оба знали, что на ней лежит печать смерти, и Гай все чаще простаивал ночи напролет в церкви, моля Бога, чтобы дал сил перенести потерю.

Они поженились десять лет назад, когда ему было шестнадцать, а ей тринадцать. Как-то во время передышки между затянувшимися, изнурительными войнами Франции и Англии его послали в Англию, пажом ко двору герцога Ланкастерского. Джон Гонт полюбил мальчика и устроил его брак с невестой из могущественного саксонского дома Редерфордов. Этот союз упрочил положение младшего сына, хотя и сделал его вассалом английского лорда: обстоятельство, только укрепившее его преданность второй родине. Гвендолен принесла ему в приданое землю и огромные деньги, а вместе с богатством Гай обрел власть и титул графа. Мало того, личное покровительство Джона Гонта распространилось и на семью Редерфордов, а сам он приобрел вассала, которому доверял безгранично и поручал выполнение самых деликатных дел, не считая воинского служения ему и королю.

Брак оказался бездетным, но поскольку все детские комнаты в Хэмптоне были заняты многочисленными воспитанниками Гая, господину и госпоже скучать не приходилось. Следовало управлять поместьями, распоряжаться наследствами, следить за здоровьем малышей и устраивать браки. И во всем этом чувствовались влияние и помощь герцога Ланкастерского. Все родственники его вассала тоже должны были приносить пользу дому Ланкастеров, и в этих делах не последнюю роль играла женитьба племянника де Жерве на Магдалене Беллер.

— Гай! — окликнула Гвендолен, отходя от управителя и направляясь к мужу. Ужасающую хрупкость женщины еще более подчеркивало облегающее платье. — Дети убежали?

— Во всю прыть. Бедняга Эдмунд подарил Магдалене букет цветов, которыми она немедленно наделила всех девочек, безмерно унизив этим жениха на глазах у его друзей, — засмеялся Гай, беря ее под руку, вроде бы небрежно, и хотя на самом деле оба знали, что он попросту поддерживает ее, не давая упасть, никогда бы не признались в этом открыто.

— Интересно, что скажет герцог? — задумчиво протянула леди. — Давай погуляем в саду, господин мой.

— Сомневаюсь, что он вообще уделит ей внимание. Во всяком случае, до сих пор он не выказывал к ней ни малейшего интереса. Девочка для него — всего лишь необходимая пешка в очередной игре. Кстати, церковь признала законность ее происхождения. Рим готов подтвердить, что между Изольдой де Борегар и герцогом Ланкастерским существовало нечто вроде брачного контракта, и, хотя со смертью Изольды контракт потерял силу, дети от этого союза считаются законными.

— Но Магдалена была зачата в то время, когда герцог уже успел жениться, — возразила Гвендолен, подходя вместе с мужем к ведущей в сад калитке.

— Тем не менее Рим постановил считать ее законным ребенком, — настаивал муж, протягивая руку к усыпанной цветами яблоневой веточке. — И папе хорошо за это заплатили.

Он заткнул веточку ей за ухо, туда, где под белоснежным полотняным чепцом вилась тонкая прядка.

— Ну вот, теперь ты настоящая майская королева, моя милая госпожа!

С этими словами Гай нагнулся и коснулся губами губ жены. Та прижалась к нему.

— Я знаю, как нелегко тебе приходится, — прошептала она, обдавая теплым дыханием обветренную кожу его щеки. — И умираю от желания снова лечь с тобой в одну постель, но сгораю от стыда при мысли о том, что не могу быть тебе настоящей женой.

— Молчи! Что это еще за глупости?! — рассердился Гай, и женщина испуганно сжалась: не в привычках Гая было срывать гнев на жене. — Ты не должна так говорить, Гвендолен! Другой супруги мне не нужно, и я ничего не желаю слышать!

— Тем не менее… — Гвендолен наконец принудила себя совершить то, на что у нее так долго не хватало мужества. — Я бы не стала возражать, утоли ты свою жажду обычным для мужчины способом. Ты должен завести любовницу…

— Я же велел тебе молчать! — перебил Гай, ужаснувшись не только ее словам, но и собственному глубинному отклику. Да, он, молодой здоровый мужчина, привык равным образом и изнурять свое тело и давать ему разрядку, и долгие месяцы воздержания стали для него мучительным испытанием, хотя он делал все возможное, чтобы скрыть это от умирающей жены.

— Но если ты не заведешь любовницу, — настаивала сгоравшая от унижения Гвендолен, — хотя бы изредка посещай шлюх в доме разврата.

— Повторяю: я не позволю говорить тебе подобные вещи! — отрезал он. — Прекрати немедленно!

Но несмотря на суровый тон, Гай поспешил обнять жену и стереть слезы с ее лица.

— Ш-ш-ш, сердечко мое, тише, прошу тебя. Для меня все это не имеет особого значения. Я бы многое отдал, чтобы облегчить твои страдания!

— Мои страдания вовсе не так уж велики, — солгала она, вымученно улыбаясь. — И я легко переносила бы их, если бы не та боль, которую ты испытываешь, глядя на меня. Но я каждодневно молюсь вместе с отцом Бенедиктом, и, кроме того, Элфрида мне сказала, что в деревню недавно приехала женщина из Шрусбери, наделенная поистине могущественной силой. Завтра я отправлюсь к ней за советом.

Гай не особенно верил как в молитвы, так и в чудесные способности неизвестной дамы, но не стал возражать. Вместо этого он улыбнулся и снова поцеловал жену.

— В таком случае ты скоро поправишься. Давай вернемся в дом. Дети вот-вот придут, а мне еще нужно отвезти эту бессовестную маленькую разбойницу к ее отцу.

Теперь голос его казался необычайно мягким, и леди Гвендолен грустно улыбнулась. Человек, так любящий детей, должен был бы иметь множество своих… но она никогда не даст ему наследника.

Магдалена прекрасно провела первое утро мая. Давно она не испытывала такой ничем не замутненной радости! Майский день в приграничной крепости проходил без особых событий. В окружающих деревнях, разумеется, воздвигались майские деревья, но некому было повести ребенка на праздник. Эрин, служанка Магдалены, тоже привезенная из Беллера, рассказывала, как проходил этот день в ее родной деревне, и сегодняшние события вполне совпадали с историями девушки, вызывавшими болезненную зависть у Магдалены. Они танцевали вокруг майского дерева, босые, надев на шею гирлянды из примул, колокольчиков, ноготков и калужницы, а потом удирали по мокрым от росы полям, преследуемые мальчишками и юношами из деревни и господского дома, пока бродячие музыканты играли и жизнерадостно пели непристойные песенки о невинности, с которой немало девушек распростятся в эту ночь.

Она не успела оглянуться, как настала пора возвращаться. Дети со смехом и песнями побежали домой, наломав по пути цветущих веток яблони и вишни, чтобы украсить парадный зал. Магдалена то и дело украдкой поглядывала на Эдмунда. Он разыграл целый спектакль, сначала всем напоказ погнавшись за ней, а потом крепко поцеловав. Она совсем не была уверена, что последнее ей понравилось, но Эдмунд выглядел крайне довольным собой, а остальные смеялись и дружно подбадривали его. Платье девушки, так старательно выбранное для поездки в город, покрылось травяными пятнами и помялось, непокорные волосы выбились из кос, ленты развязались. Но и остальные выглядели не лучше, хотя никто не боялся наказания за столь неряшливый вид.

Уже на следующий день после своего приезда в Хэмптон Магдалена поняла, что и Гай и Эдгар немилосердно разыграли ее, расписывая все ужасы строгой дисциплины в доме. Хэмптон был местом смеха и радости, хотя у каждого были свои обязанности, не говоря уже о ежедневных занятиях. Зато много времени оставалось для музыки, игр и веселья. Единственным серьезным проступком считалась попытка обидеть леди Гвендолен, но поскольку хозяйку любили все домочадцы, такое случалось крайне редко, да и то ненамеренно.

Лорд де Жерве вместе с отрядом слуг в ливреях, носивших, как и их хозяин, алую розу Ланкастеров на плечах, ожидал их во внутреннем дворе. Его коня, покрытого богатым чепраком, держал под уздцы оруженосец, которому пришлось в этот день лишиться праздника, ибо сегодня была его очередь прислуживать господину. Маленькая кобылка Магдалены терпеливо стояла рядом с дюжим конюхом. Девочка вырвалась вперед и подбежала к Гаю.

— Мы должны отправляться немедленно, господин мой? К прискорбию моему, боюсь, мне придется переодеться.

— Я тоже этого боюсь, — дружелюбно согласился он. — Поскорее найди служанку и переоденься. Не заставляй меня ждать больше четверти часа!

Он показал хлыстом на большой циферблат в центре двора, на который отбрасывало тень недавно вставшее солнце. Магдалена опрометью бросилась к дому, едва не сбив с ног выходившую из зала леди Гвендолен.

— Вы не успеете вернуться сегодня? — осведомилась та, подходя к мужу с грустной улыбкой. Он покачал головой.

— Мы поужинаем во дворце, так что будет слишком поздно везти девочку в обратный путь.

— И к тому же дороги по ночам небезопасны, — кивнула жена.

— Нас хорошо охраняют, милая, — напомнил он, но при взгляде на вооруженных слуг невесело нахмурился. — Будем надеяться, что опасность нам не грозит.

— Ты боишься за ребенка?

— Рано или поздно столкновений не избежать. Но не думаю, что это будет так скоро. Ее истинное происхождение не известно никому, кроме самых доверенных лиц герцога, хотя сплетни наверняка поползут, как благожелательные, так и злобные. Но это еще одна причина, по которой мы должны путешествовать только днем.

Он нетерпеливо глянул на солнечные часы. Отпущенные им пятнадцать минут почти закончились! Однако Магдалена тут же появилась, свежая и хорошенькая в чистом платье голубого дамасского шелка с широкими юбками и белым воротником. Косы были заколоты сбоку и едва виднелись под капюшоном с короткой пелериной из темно-синего шелка.

— Я не опоздала? — взволнованно спросила она, подбегая к ним.

— Не слишком. Я привык ждать, пока дамы и девицы прихорашиваются.

Девочка мило покраснела, и Гай со смехом посадил ее в седло. Магдалена живописно раскинула складки своей юбки и обратилась к Гаю:

— По какому делу мы едем в Лондон, господин мой?

— Все узнаешь в свое время, — пообещал он и наклонился к жене. — Постарайся отдохнуть, дорогая. Ты почти не спала прошлой ночью.

До этой минуты Гвендолен казалось, что она умело скрывает от мужа бессонницу. По ночам она всеми силами старалась не выказать боли, сжимая зубы и кулаки, напрягая мускулы, чтобы не пошевелиться лишний раз. Но ей следовало знать, что от него ничто не ускользнет.

— Я собираюсь пойти к даме из Шрусбери, — повторила она почти как молитву, поднимая голову для поцелуя. Он задержался взглядом на ее лице, будто хотел прочитать на нем хоть тень надежды, и с невыразимой нежностью припал к ее губам.

Магдалене надоело смотреть на этот обмен нежностями. Она сама не знала, почему это свидетельство супружеской любви так ее раздражало.

Она неловко заерзала в седле. Кобылка заплясала на камнях, как только каблуки всадницы ненароком задели ее бока. Гай, словно вырванный громким топотом из глубокого сна, встрепенулся и поймал узду кобылки.

— Откуда такая неловкость? На тебя это не похоже, Магдалена, — попенял он хмурясь. — Сиди смирно, пока не придет пора уезжать.

Магдалена, выслушав хоть и мягкий, но несомненный упрек, залилась краской. В горле отчего-то вырос колючий комок, и она судорожно вздохнула, удивляясь, почему одно слово недовольства от Гая де Жерве значит для нее куда больше суровых наказаний лорда Беллера.

Наконец они отправились в путь, но девочка продолжала молчать, лелея свою обиду. Кавалькада спустилась с холма и свернула на лондонскую дорогу. Река вилась между поросшими травой берегами, вдоль неровной дороги, где комьями застыла зимняя грязь. Обочины были покрыты кустами боярышника, барвинком и лютиками, буйно цветущими под теплым весенним солнышком. Гай был слишком занят мыслями о болезни жены и об их беседе в саду, чтобы заметить упорное молчание спутницы, и обида девочки с каждой минутой становилась все горше. Он даже не соизволил объяснить, зачем они едут в Лондон! Был слишком занят леди Гвендолен, чтобы обмолвиться с ней хотя бы словом! А ведь она надела лучшее платье!

У Магдалены не было зеркала, но Катарина, которая, по ее мнению, слишком снисходительно к ней относилась, заверила, что капюшон очень элегантен и в нем она выглядит взрослой женщиной. Так почему же он нисколько ее не замечает?!

На дороге царило необычайное оживление, но остальные путники расступались перед всадниками, одетыми в голубые с серебром ливреи, на которых алым цветом полыхала роза Ланкастеров. Все понимали, что во главе кавалькады едет сам лорд, человек могущественный и влиятельный, однако жители близлежащих деревень, хорошо знавшие цвета дома де Жерве, дружно гадали, кто эта маленькая фигурка на невысокой кобылке, державшаяся рядом с господином.

Но Магдалена недолго горевала, то и дело забывая о своей обиде, когда что-то интересное привлекало ее внимание. Сначала им встретился танцующий медведь, которого вел на длинной сворке темноволосый оборванец с кнутом, потом — бродячий разносчик с корзиной, набитой платками, шарфами, пачками иголок и пуговиц, связками лент. У обочины расположился точильщик, и женщины из всех окрестных деревень несли ему ножи для заточки, а пока ждали своей очереди, развлекались, глядя на жонглеров.

Магдалена пожалела, что не имеет даже серебряного пенни, чтобы бросить жонглерам. Хорошо бы, конечно, остановиться и посмотреть, а заодно попробовать пирогов с лотка веселой торговки, расхваливавшей свой товар на рыночной площади маленького городка Кингстон. Но они продолжали скакать по узким улочкам. Герольд усердно дул в рог, чтобы расчистить им путь, если на дороге встречалось препятствие в виде запряженного волами лемеха или телеги с сеном, а то и толпы босоногих пилигримов.

Тяжелый вздох сорвался с губ девочки, когда они промчались по узкому мосту через реку, и она обернулась, чтобы в последний раз увидеть завлекательное зрелище праздничного города.

— Бьюсь об заклад, такой вздох способен тронуть даже самого дьявола, — заметил Гай, отрешившись от своих грустных мыслей и удивленно глядя на девочку. — Что-то случилось?

— Ничего, сэр.

— Значит, ты так печалишься без всякого повода? — осведомился Гай и, заметив ее грустное личико, недоуменно поднял брови. — Ну же, скажи, что тебя тревожит?

— Не люблю, когда меня журят попусту, и, кроме того, вы даже не соизволили сказать мне, зачем мы едем в Лондон, а еще здесь так много интересного, но мы так быстро скакали, что у меня не было времени все рассмотреть.

— Да уж, целый длинный перечень горестей, — серьезно кивнул он. — Но кто тебя журил?

Значит, он совершенно забыл свой резкий упрек!

Магдалена поджала губы и отказалась говорить, неожиданно сообразив, что ведет себя довольно глупо.

— Ладно, — сказал он, когда стало ясно, что она не собирается отвечать, — посмотрим, как я могу исправить остальные обиды, которые причинил тебе. Мы едем в Лондон, чтобы представить тебя герцогу Ланкастерскому, моему сюзерену. Он интересуется делами Эдмунда так же, как и моими, и приказал, чтобы тебя привезли к нему.

Магдалена широко раскрыла глаза.

— Он ведь сын короля, верно?

— И один из самых могущественных людей в королевстве, — спокойно добавил Гай, ничуть не преувеличив при этом, зная, что поскольку партия Джона Гонта держит в своей власти весь парламент, то и сам он фактически правит страной.

— А может, мне удастся увидеть короля? — благоговейно прошептала девочка. — Как по-вашему, господин?

— Не сегодня, хотя мы поужинаем в Савойском дворце и проведем там ночь.

Девочка промолчала. Сказанного было достаточно, чтобы понять: ее разлучат с де Жерве и она окажется среди чужаков. При одной мысли об этом ей становилось не по себе.

— Что же касается тех зрелищ, которыми ты не успела насладиться… сегодня мы спешим, но завтра будем ехать помедленнее, чтобы ты смогла все как следует разглядеть.

— А можно мне получить серебряный пенни? — обрадовалась девочка, мгновенно забыв о своих опасениях.

— Думаю, я сумею уделить тебе столь значительную сумму, — засмеялся он. — Какую безделушку ты собралась купить?

— Ничего особенного.

— Но нужно же иметь деньги, чтобы бросать их на ветер, верно?

Девочка, хихикнув, кивнула.

— Эдмунд поцеловал меня сегодня. Как по-вашему, он имел право?

— Зависит от того, что ты по этому поводу думаешь. Тебе понравилось? Магдалена наморщила носик.

— Не уверена. Госпожа говорит, что меня обвенчают, даже если месячные не придут. Это действительно так?

— Да, но ты останешься на детской половине до тех пор, пока не станешь достаточно взрослой, чтобы быть своему мужу настоящей женой.

— А Катарина уже готова к супружеской жизни, но еще не обручена. Говорит, что хотела бы уйти в монастырь, но мне кажется, там уж очень скучно, не правда ли, господин?

— Не все так считают, — подчеркнул он. — И давно Катарина возымела желание стать монахиней?

— Два месяца назад, когда она гуляла в саду, ей было видение, — пояснила Магдалена. — Катарине явились ангел и нищенка. Ангел был очень красив, в сияющих одеждах, с большим нимбом, и сказал Катарине, что она должна посвятить свою жизнь бедным… недаром там была и нищенка. А когда Катарина очнулась… бедняжка говорила, что эти несколько минут словно спала, хотя по-прежнему стояла на месте, — для нее все преобразилось, и она сама тоже.

— Понятно.

Религиозная истерия в девочках возраста Катарины была явлением вполне естественным, но следует все же поговорить с юной кузиной. Гай уже вел довольно вялые переговоры о помолвке Катарины с сыном Роджера де Моруа, но если девушка действительно захочет посвятить себя Богу, он возражать не станет. Настоятельница Крэнборнского аббатства была его родственницей, она с радостью примет в послушницы девушку с богатым приданым. Молодому же де Моруа можно сосватать Элис, которой скоро исполнится девять: самое время для помолвки.

Магдалена продолжала весело болтать, пока они не добрались до городских ворот. Тут она осеклась на полуслове и, приоткрыв рот, уставилась на странный фриз над воротами. Она не сразу сообразила, что это головы, отрубленные головы, уже успевшие высохнуть и сморщиться, хотя на некоторых еще сохранились пряди волос, развевавшиеся на ветру. Ранее не бывавшая в большом городе, девочка никогда не видела ничего подобного.

Ее потрясенное молчание длилось все то время, пока они проезжали по узким улочкам. Сколько здесь людей! И что это за люди! Они шагали с независимо гордым видом тех, кому выпало счастье жить в настоящем раю. Горожане и ремесленники в богатых мантиях, украшенных дорогими цепями, смешивались с подмастерьями в кожаных передниках и строго одетыми торговцами. Шум стоял невообразимый. Уличные разносчики наперебой выкрикивали наименования своего товара, дети шныряли прямо под колесами и копытами коней. На площади они увидели человека в колодках: довольно знакомое, но неизменно забавное зрелище. Кто-то швырнул на шею узника полуразложившийся труп кошки, и толпа ревела от смеха, наблюдая, как несчастный пытается отвернуться от гнусного смрада.

Магдалена смеялась вместе с остальными, пока не увидела глаза злодея. Ее веселость мигом исчезла при виде тупого отчаяния в его взгляде. На его щеке была выжжена буква «Б», что означало» «беглый раб». От кого же он бежал?

Но скоро площадь осталась позади, и девочка забыла о несчастном.

Ее кобылка деликатно перебирала ногами по вымощенной камнями середине мостовой, круто спускавшейся по обе стороны к омерзительно воняющим канавам. Какой-то крепыш с корзиной рыбы столкнул с относительно чистой середины мостовой старуху, согнувшуюся под связкой хвороста, и той пришлось брести по колено в жидкой грязи. Откуда-то сверху послышался предупреждающий крик, и почти в тот же миг в канаву выплеснулось содержимое ночного горшка, забрызгавшее всех, кто имел несчастье находиться рядом.

Лорд де Жерве тихо выругался, увидев, что несколько капель попали на чепрак коня. Предписания властей запрещали опорожнять ночные горшки из верхних этажей, но он даже не попытался наказать нарушителя. Никто ничего не мог поделать с жителями Лондона. Они были сами себе законом и не признавали ничьей власти, даже короля.

Гай облегченно вздохнул, вырвавшись из города и оказавшись на дороге в Вестминстер, до которого было еще две мили. Впереди виднелись крыши аббатства и огромного здания, а примерно на полпути находился великолепный замок из белого камня — Савойский дворец, резиденция герцога Ланкастерского. С центрального донжона свисал флаг Ланкастеров, и, на восхищенный взгляд Магдалены, четыре белые башни сверкали подобно вратам рая в книге с картинками, принадлежащей отцу Бенедикту.

Герольд дома де Жерве протрубил в рог, давая знать часовым о прибытии своего господина.

— Лорд де Жерве, вассал дома Ланкастеров, прибыл к своему сюзерену по неотложному делу.

Величественные ворота внешнего двора медленно раздвинулись, и всадники въехали во двор, где и были незамедлительно и крайне учтиво встречены челядью герцога. Магдалену сняли с седла, и теперь она ждала, пока Гай спешится и потолкует с гофмейстером герцога. Судя по быстрым косым взглядам гофмейстера, сразу стало ясно, что говорят именно о ней. Предположение девочки подтвердилось, когда Гай знаком велел ей подойти.

— Сейчас тебя отведут на женскую половину, где ты сможешь отдохнуть, — пояснил Гай и, увидев ее несчастное лицо, взял за руку. — Тебе нечего бояться.

— Но вы меня покидаете.

— Ненадолго. Скоро за тобой пришлют.

Ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться. Девочку повели через большой квадратный двор в огромный дом. Паж, которому ее поручили, не сказал ни слова, даже не поздоровался и хранил надменное молчание, словно считал ниже своего достоинства замечать какую-то девчонку. Он повел Магдалену по невероятно длинным, извилистым коридорам, потом вверх по лестнице и, наконец, почти втолкнул в широкую галерею. Мягкий солнечный свет, отражавшийся от воды, струился в восьмиугольные рамы узких окон, выходивших на реку. Тишину нарушали тихие голоса, шелест многоцветных платьев, веселое треньканье лютни. Повсюду сидели женщины: на низких табуретах, на мягких скамьях под окнами; головы в чепцах склонялись над пяльцами. Временами дамы тихо перешептывались, счастливые теплом своего уютного мирка.

Паж оставил Магдалену у двери, и девочка неловко переминалась с ноги на ногу, не зная, что делать. Ей ужасно хотелось пить и облегчиться, но она понятия не имела, к кому можно подойти со своими просьбами. Которая из женщин хозяйка дома?

Слезы гнева на Гая де Жерве, бросившего ее в таком состоянии, обожгли веки.

Не выдержав неизвестности, Магдалена нерешительно ступила в галерею. Насколько она успела заметить, все женщины были великолепно одеты, но ее внимание привлекла группа дам у дальнего окна. Одна из них перебирала струны лютни и что-то негромко пела. Собрав все свое мужество, Магдалена смело направилась к ним.

— Умоляю, добрые дамы, скажите, кто хозяйка этого дома, чтобы я могла выразить ей свое почтение.

— Господи Боже, дитя, откуда ты взялась? — добродушно засмеялась молодая женщина в сюрко без рукавов и с разрезами по бокам поверх темно-красного котта. (Женское платье в средние века.)

— Мне велено ждать здесь, пока не позовут, — пояснила Магдалена. — Я приехала с лордом де Жерве.

Ответом ей было молчание. Потом женщина постарше, та, что сидела в центре группы, сказала с акцентом, который Магдалена нашла немного странным, но довольно приятным:

— Подойди, дитя мое. Я Констанца, герцогиня Ланкастерская.

Магдалена направилась к ней. Дама была грузной и ширококостной. Темные глаза утонули в складках жира. Волосы были спрятаны под усыпанным драгоценными камнями венцом, надетым на золотую сеточку. Платье так и переливалось драгоценностями, под которыми не было видно ткани. Магдалена низко присела, чувствуя пристальный взгляд герцогини.

— Как тебя зовут?

— Магдалена, госпожа. Я дочь лорда Беллера, владельца приграничного замка Беллер.

По комнате словно пронесся порыв ветра, но герцогиня строго качнула головой, и женщины успокоились.

— Ты проделала долгий путь от приграничных земель, Магдалена Беллер.

— Да, госпожа. Я обручена с Эдмундом де Брессе, племянником лорда де Жерве, — вежливо, как учили ее отвечать на вопросы взрослых, выговорила Магдалена, скромно опустив глаза и сцепив перед собой руки.

Подобное поведение предписывалось всем детям в присутствии старших. Лишь в доме де Жерве такие формальности не только не были приняты, но даже не особенно поощрялись.

— И ты приехала с лордом де Жерве? — Хозяйка дома задумчиво коснулась подбородка, на котором, к изумлению Магдалены, росло несколько поразительно длинных черных волосков. — С какой целью?

— Чтобы быть представленной герцогу Ланкастерскому, госпожа, потому что он принимает участие в воспитаннике моего господина.

В этот момент Магдалена заметила хрустальный кувшин и кубки, стоявшие на столе у стены. Очевидно, глаза ее жадно блеснули, хотя она изо всех сил сжимала бедра в попытке сдержать еще более неотложную нужду.

Констанца проследила за направлением ее взгляда.

— Ты хочешь пить, дитя?

— Да, госпожа, ужасно, но, кроме того, мне просто необходимо уединиться на несколько минут, — поспешно выпалила Магдалена, радуясь подвернувшемуся случаю.

— Можешь облегчиться вон там, за гардеробом. (В средние века гардеробом называли некоторое подобие туалета, где также хранили меха и шерстяную одежду: запах мочи отпугивал моль.)

Герцогиня показала на закрытый занавеской дверной проем в углу галереи, и Магдалена без дальнейших церемоний поспешила туда, чтобы поскорее воспользоваться отхожим местом, вделанным в стену и снабженным длинным, до самой земли, стоком, выходившим в канаву.

Когда девочка вышла, ей разрешили налить медовой браги из кувшина и сесть на табурет возле герцогини. Атмосфера постепенно разрядилась, женщины вернулись к своим благородным занятиям, и казалось, никто не обращал внимания на гостью, хотя взгляды украдкой и шепотки ни на минуту не прекращались, что крайне нервировало девочку.

А тем временем лорда де Жерве проводили в личные покои герцога. Приемная кишела людьми, надеявшимися получить аудиенцию: просителями, придворными, торговцами. Однако лорду де Жерве пришлось подождать всего несколько минут, прежде чем из кабинета вышел гофмейстер и пригласил его к герцогу.

Его сюзерен сидел на резном дубовом кресле, поставленном на небольшое возвышение в дальнем конце комнаты. На нем было свободное одеяние с разрезными рукавами поверх красно-золотой туники. Его золотистые волосы сильно поседели, но даже сейчас, в уже немолодом возрасте, он был так же силен и могуч, как в молодости, а взгляд блестящих голубых глаз по-прежнему оставался зорким и проницательным.

Де Жерве прошел по красивому восточному ковру, встал на колени и поцеловал руку господина.

— Добро пожаловать, Гай, — дружески улыбнулся герцог, поднимая вассала. — Давай уйдем от этой толпы. Мне нужно потолковать с тобой наедине.

И герцог с нетерпеливым высокомерием, всегда отличавшим его манеры и походку, шагнул к двери, вделанной в стенную панель. Придворные и слуги отступили, едва дверь закрылась за сюзереном и вассалом. Герцог и Гай оказались в комнате без окон, казавшейся чем-то вроде пещеры, где стены были увешаны тяжелыми шпалерами, а пол покрыт толстым ковром. Здесь стояла темная резная мебель. Комната освещалась только восковыми свечами, горевшими день и ночь. В нее можно было войти либо из приемной, либо по лестнице, ведущей в спальню герцога, где дверь была хитро скрыта панелью. Обе двери неусыпно охранялись, поскольку именно тут хранились все тайны Ланкастеров, многие из которых были слишком мрачны, чтобы увидеть дневной свет.

— Итак, все готово. Папский эдикт прибыл три дня назад.

Герцог подошел к столу, протянул Гаю пергаментный свиток с папской печатью и принялся мерить шагами комнату. Сейчас только тихое удовлетворение в голосе выдавало его внутреннее торжество.

— Этим браком моей дочери с заложником Эдмундом де Брессе мы получим в союзники не только род де Брессе, но и Гиза! Такой союз наверняка поможет нам получить Пикардию и Анжу!

Гай, изучавший пергамент, кивнул. Со смертью отца Эдмунда владениями де Брессе в Пикардии управлял регент, назначенный королем Франции, и так будет продолжаться, пока наследник не станет взрослым и выкуп за него не будет уплачен. Только тогда он сможет предъявить права на наследство. Без регента невозможно было обойтись, поскольку опустевшее да к тому же столь богатое гнездышко представлялось очень лакомым куском. Правда, пребывай молодой наследник в руках французов, не существовало бы ни малейшей опасности перехода Пикардии во власть другого государя. Но Эдмунд был заложником англичан и, следовательно, подпадал под влияние английского короля. Его верность Англии будет надежно закреплена браком с дочерью самого герцога Ланкастерского и отказом его величества от выкупа. Вступив в права владения огромным наследством, он приведет под знамена Англии не только род де Брессе, но и самого герцога Гиза. Два таких союзника станут надежной поддержкой английскому монарху в непрекращавшемся споре за французский трон, а жена родит Эдмунду де Брессе наследников, в которых будет течь кровь Плантагенетов.

Однако Гай считал, что мальчику придется побороться за свое наследство. Карл Французский вряд ли безропотно отдаст такое богатство подданному короля Эдуарда. Но что ни говори, а права Эдмунда бесспорны. Значит, придется снова воевать, и Эдмунд в очередном бою заслужит рыцарские шпоры. Вот тут и пригодится неоценимая помощь герцога Ланкастерского, защищающего интересы своего зятя, мужа законно признанной дочери. Весьма тонкий ход, который может оказаться проигрышным лишь в том случае, когда чье-то вмешательство помешает или разорвет этот брак. И самый действенный способ добиться этого — навеки избавиться от дочери Джона Гонта. Такое избавление наверняка покажется де Борегарам достойной местью за поражение при Каркасоне одиннадцать лет назад. Они вполне способны отправиться к Карлу и вызваться добровольно послужить ему в таком важном деле. Что же, вполне подходящая работенка для столь коварных, беспринципных, подлых людишек!

— Какая она?

Резкий, совершенно неожиданный вопрос, заданный с неким подспудным гневом, не имеющим, казалось, оснований, перебил мрачное течение мыслей де Жерве. Поняв, что речь идет о Магдалене, он задумался.

— Живая, нетерпеливая, несдержанная. Сильна духом, но с готовностью отвечает на ласку и доброту. Всему учится быстро… если захочет, конечно, но куда больше интересуется забавами и играми, чем занятиями. Впрочем, это вполне обычно.

— А внешне?

— Светлая кожа, серые глаза, темно-каштановые волосы. Небольшого роста. Тело еще не налилось, но девочка обещает быть красавицей.

Гай понимал, что имеет в виду, но не осмеливается спросить Ланкастер. Похожа ли она на мать? Но откуда Гаю знать? Он никогда не видел Изольду.

— Я сам посмотрю на нее, — решил Джон Гонт, словно подслушав мысли собеседника. Подойдя к скрытой в панели двери, он что-то тихо сказал стражнику, стоявшему по другую сторону.

Когда за Магдаленой прислали, девочка с облегчением присела перед герцогиней, поблагодарила за гостеприимство и последовала за стражником, торопясь поскорее увидеть де Жерве. По коридорам сновали слуги, воины, пажи и оруженосцы. Никто не обращал особого внимания на девочку в сопровождении стражника. Миновав приемную, они стали подниматься по широкой лестнице, ведущей в спальню, увешанную шпалерами из красно-золотой парчи. На занавесях и покрывалах, ковре и обивке мебели красовалась алая роза Ланкастеров. Магдалена подумала, что эмблема повторяется слишком часто и от нее рябит в глазах.

— Сюда.

Стражник нажал на панель, и она отъехала в сторону, открывая узкую, вырубленную в стене лестницу. Потом поспешно вынул из стенного кольца факел и высоко поднял, чтобы осветить дорогу.

Сбитая с толку девочка последовала за ним вниз. У подножия обнаружилась еще одна дверь, вделанная в камень. Стражник постучал в нее тяжелой палкой, которую носил на ремне, и, получив разрешение, жестом велел спутнице войти.

Магдалена ступила в темную, теплую духоту. Дверь за ней закрылась. У длинного стола с кубками в руках стояли лорд де Жерве и какой-то незнакомец. Последний поставил кубок, и освещенная стенным подсвечником рука отбросила на пол гигантскую тень. У девочки по коже поползли мурашки. Почему лорд де Жерве молчит? Почему так неподвижен?

— Подойди сюда, — велел незнакомец, встав в свете двух факелов, укрепленных над камином, где, несмотря на теплый майский день, пылало жаркое пламя.

Магдалена нерешительно пересекла комнату, умоляюще глядя на Гая, но его лицо оставалось бесстрастным. Сознавая, что его участия не требуется, он тем не менее изнемогал от неприятных предчувствий.

Герцог сжал ладонями лицо дочери и наклонил к свету. Девочку бросило в жар. Шершавые мозоли, результат многолетней работы мечом, царапали кожу, край массивного рубина в печатке холодил щеку. Ей ничего не оставалось, кроме как поднять глаза на бесстрастное лицо человека, смотревшего скорее в самые глубины ее души, чем на нее, с пугающей, лишавшей спокойствия сосредоточенностью.

— Кровь Христова!

Он резко оттолкнул девочку и, шагнув к столу, одним глотком осушил кубок.

— Кровь Христова! Никогда не ожидал снова увидеть эти глаза!

И тут Магдалена сообразила, что случилось нечто ужасное. Она затрепетала, сама не зная почему, но тут рядом с ней очутился де Жерве.

— Подожди за дверью, — тихо велел он, подталкивая ее к порогу.

— Но что я такого сделала? — пролепетала она. — Чем оскорбила его?

— Абсолютно ничем, — заверил он, выталкивая ее за дверь. — Подожди наверху вместе со стражником.

Мрачно хмурясь, он вернулся в комнату и против всяких правил осмелился упрекнуть герцога:

— Нехорошо, господин мой. Она ведь еще дитя.

— Дитя Изольды! — прошипел герцог. — Дитя неверной, вероломной, подлой твари, пусть будет проклята ее черная душа! Думаешь, она будет иной? От шлюх родятся шлюхи!

Презрительный, почти брезгливый смех разорвал сырой тяжелый воздух.

— Но Магдалена не отвечает за грехи матери, тем более что никогда ее не знала, — настойчиво твердил Гай. — Не этому нас учит церковь.

— Ты знаешь обстоятельства рождения этого ребенка.

Герцог вновь наполнил кубок, не скрывая от Гая искаженного болью, вмиг ставшего уродливым лица.

— Я вытащил его из материнского лона, когда та потаскуха корчилась в предсмертных судорогах, отравленная предназначавшимся для меня ядом! И ты смеешь говорить, что девчонка невинна?!

— Но в таком случае, господин, почему же вы сохранили малышке жизнь? Тогда она была всего лишь еще одним никому не нужным бастардом!

Ланкастер покачал головой.

— Я признал это дитя своим и подписал все соответствующие документы, — голосом, полным отвращения к себе, признался он. — Я любил подлую шлюху, можешь поверить? И намеревался обеспечить ребенка. Кроме того, в той комнате повсюду валялись мертвецы… столько смертей…

Казалось, в эту минуту он вернулся в прошлое, в ту полутемную комнату крепости-монастыря Каркасона, где у двери валялся убитый монах, а неподалеку лежал труп молодого оруженосца с воткнутым в сердце кинжалом. Он снова ощутил смрад смерти, вонь родильной крови. Снова услышал пронзительные агонизирующие крики женщины, которую когда-то любил больше жизни. Женщины, которую убил, обратив против нее ее же собственное оружие.

— В этих глазах я узрел ее мать, — откровенно признался он, немного придя в себя, словно это объясняло его грубое обращение с ребенком. — Есть ли в ней хоть одна моя черта, де Жерве?

— У нее ваш рот, господин, — поспешно ответил Гай, чувствуя, что самое худшее позади. — И полагаю, что-то от надменности Ланкастеров.

Губы герцога искривила легкая улыбка.

— Пусть у нее глаза матери, но метку Плантагенетов не сотрешь! — Он жадно припал к кубку, прежде чем добавить: — О законности ее происхождения будет объявлено по всей стране, после чего в Вестминстерском аббатстве состоится свадьба. Мы торжественно и во всеуслышание бросим перчатку Франции. А потом ее муж отправится в Пикардию и предъявит права на наследство.

— А что будет с Магдаленой? Если узнают имя ее подлинного отца, она окажется в опасности.

— Ты позаботишься о ней до свадьбы, а затем… она вернется в Беллер, пока ее муж не будет введен в права наследования. Лорд Беллер сумеет защитить ее в стенах своего замка.

Гаю вдруг стало жаль ребенка, которому вновь предстоит очутиться в глуши приграничных земель. Как только надобность в ней отпала, ее снова ссылают… Но он сознавал также, что там она будет в безопасности, а сам он не мог ее опекать, ибо предстояло отправляться во Францию вместе с Эдмундом и бедняжка останется совсем одна.

— Не могли бы вы по крайней мере сказать ей несколько добрых слов, повелитель? — спросил он. — Девочка боится, что оскорбила вас, и не знает, чем именно.

Ланкастер покачал головой:

— Нет, сегодня я не желаю ее больше видеть. Но можешь заверить ее, что она идеально себя вела. Словом, объясни, как считаешь нужным.

«Что ж, верный вассал обязан выполнять любое поручение сюзерена», — язвительно подумал де Жерве. Он с радостью бы отказался от возложенной на него задачи, но что тут поделаешь?!

С того дня Магдалена не находила себе покоя. Мысли путались, душу терзала безысходная тоска. Грубое обращение Ланкастера разрушило глубоко укоренившуюся веру в себя. И все же она узнала, что именно этот человек был ее настоящим отцом. Но как бы ни убеждали ее в этом де Жерве и леди Гвендолен, она не могла представить себя дочерью герцога. Это казалось просто невероятным, и она не позволяла себе даже задуматься о подобной возможности. Однако та, которой она себя до сих пор считала, попросту не существовала. Магдалена отреклась от одной своей сущности, но не могла принять другую и, охваченная недоумением, терзалась сознанием ужасающей потери. Теперь за ней постоянно наблюдали, и спокойное, жизнерадостное, счастливое дитя превратилось в буйную мятежницу, словно приставленная к ней стража стала символом того невыносимого, что произошло с ней. Она ни с кем не разговаривала, отказывалась заниматься уроками и даже играть с остальными. Вся ее умственная и физическая энергия была направлена на то, чтобы удрать от охранника, и это ей удавалось настолько, что лорд де Жерве не знал ни минуты покоя.

Он твердил себе, что в поведении девочки нет ничего удивительного, что она напугана и сбита с толку, внезапно очутившись центральной фигурой в хитроумной партии, затеянной Ланкастером. При дворе она стала объектом сплетен, любопытных взглядов, измышлений, но не подала виду, что это ее задевает, и сидела угрюмая и неподвижная в течение всего приема, обдумывая очередной ход в сражении со своим эскортом. Она выскакивала из окон, спускалась по яблоневым деревьям, пряталась среди клеток с соколами, пришпоривала лошадку и заставляла ее прыгать через реку, чем неизменно заставала врасплох своего стража.

Гвендолен слабела с каждым днем, и Гай с беспомощным страхом наблюдал, как она тает на его глазах. Но все же она мужественно сражалась с Магдаленой, отдавая ей всю свою любовь, понимание и доброту, молясь о том, чтобы дитя поскорее смирилось со своей участью и этот разрушительный ураган бесплодной ярости утих.

Однажды вечером Гай увидел, как жена плачет, отчаявшись достучаться до Магдалены, расстроенная ее очередной проделкой, и сам потерял терпение. Он избил девочку и отправил спать без ужина.

Магдалена рыдала всю ночь так безутешно, что к утру у нее начались лихорадка и сильный жар. Сотрясаемая горем и недоумением, она билась в судорогах. Вызванный наутро лекарь прописал ей банки. Кроме того, бедняжке ставили клистиры, пока она совсем не обессилела и не могла подняться с постели, но хриплые всхлипы по-прежнему сотрясали хрупкое тельце. Наконец встревоженная Гвендолен привела Гая. Он вошел в спальню и, наклонившись над кроватью, отвел со лба девочки пропитанные потом прядки. Веки Магдалены так распухли, что почти не открывались, и сердце Гая едва не разорвалось от раскаяния и жалости.

— Ну хватит, перестань, — тихо попросил он, сознавая собственное бессилие перед лицом столь сокрушительного несчастья. — Тише, крошка моя, тише…

Он поднял ее и усадил к себе на колени. Постепенно вместе со всхлипываниями с ее губ начали срываться слова, прерывистые, бессвязные мольбы о прощении.

— Мы должны извинить друг друга, — сказал он, поняв наконец, о чем она говорит. — Я вышел из себя, но пойми, я не могу видеть страдания своей жены, а ты ее обидела.

Плач девочки потихоньку стал стихать, и после долгих мучений она позволила себе излить душу. Весь гнев, все замешательство вырвались наружу, и леди Гвендолен поспешно села возле мужа, взяв в ладони горячую влажную ручонку.

— Он не любит меня! — заикаясь, выкрикнула Магдалена. — Он мой отец, так почему же смотрит на меня с такой ненавистью?! Почему отослал меня в Беллер и заставил думать, будто лорд Беллер мой отец?! Где моя мать?

— Твоя мать умерла, — пояснила Гвендолен, — как мы тебе и говорили. — Скрепя сердце она повторила ту ложь, которую ее заставили заучить наизусть. — Она совсем недолго была замужем за его светлостью и умерла, дав тебе жизнь.

— Твое истинное происхождение приходилось держать в тайне по соображениям высшей политики, — добавил Гай. — А теперь из-за грозящей тебе опасности ты должна постоянно находиться под охраной. И это тебе известно.

Девочка словно оцепенела. Бурные рыдания сменялись прерывистыми всхлипами, по мере того как она успокаивалась. Наконец она подняла голову и с трудом, хотя и спокойно, ответила:

— Будь что будет.

Лорд и леди де Жерве облегченно переглянулись. Худшее позади.

За две недели до свадьбы Магдалены Ланкастер с Эдмундом де Брессе леди Гвендолен умерла. Она скончалась в объятиях мужа, и тот благодарил Бога за милосердное забытье, положившее конец ставшим невыносимыми мукам. Его собственная скорбь была так велика, что казалось, покрыла траурным флером весь окружающий мир, затмив для него солнце и голубизну неба, притупив обоняние и осязание, лишив возможности ощутить запахи свежескошенного сена, свежесть лаванды, вкус пряностей.

Все печалились о доброй, сердечной женщине, хотя вместе с ее мужем возносили благодарственные молитвы Господу, оборвавшему ту пытку, которую ей приходилось терпеть. Ни у кого не было ни малейших сомнений, что леди Гвендолен уготовано место в раю.

Чувства Магдалены были противоречивыми. Она грустила о леди Гвендолен, но не могла вынести переживаний Гая. Не знала, как и чем утешить его, и все же была не в состоянии оставаться в стороне. Выяснилось, что свадьба состоится в назначенный день, ибо как могло столь значительное и важное для государства событие быть отложено из-за смерти какой-то второстепенной фигуры?

Но Магдалена игнорировала все приготовления. Ее нареченный был слишком занят, тренируясь в ожидании новой кампании, которая принесет ему не только рыцарские шпоры, но и богатство и власть. Стоит ли волноваться из-за такого пустяка, как брак, который будет освящен, но не осуществлен, до того как он отправится во Францию?! Все попытки поухаживать за Магдаленой кончались ничем, и он обратил свое внимание на другую и наиболее важную обязанность рыцаря — войну.

Магдалена почти не отходила от Гая. Ее всегда можно было найти где-нибудь поблизости. За обедом она выбирала для него самые лакомые кусочки, наполняла чашу лучшим вином. Прокрадывалась в его кабинет и устраивалась в уголке, молчаливо наблюдая, как он занимается делами или просто сидит, погрузившись в воспоминания. Куда бы Гай ни отправился, она ждала его возвращения, настырно наставляя пажа в его обязанностях.

Гай почти не сознавал ее присутствия до самого вечера накануне свадьбы, когда он отправился в сад, куда заходил с неизменной болью в сердце: за каждым деревом ему виделась тень Гвендолен, срывавшей лаванду, окунавшей пальчик в купальню для птиц, наклонявшейся, чтобы вырвать сорняк. Да, несмотря на то что душа ныла от тоски, он не мог удержаться и проводил там долгие часы.

Этим вечером он нашел Магдалену в саду, под абрикосовым деревом, и виновато поморщился. Бедняжка завтра венчается, а он вот уже несколько дней не сказал ей ни слова!

Он устроился рядом, но прежде чем успел открыть рот, девочка прошептала со странной, необузданной страстью:

— Если у меня не будет месячных, значит, мне нельзя лечь в постель с Эдмундом до того, как он отправится во Францию, и брак можно аннулировать, а потом мы поженимся, ты и я.

Гай, словно рухнув с небес на землю, потрясенно уставился на нее.

— Что за вздор, Магдалена! Ты не в себе.

— Нет, — упрямо возразила она. — Я люблю тебя. Всегда любила и буду любить одного тебя. Когда леди Гвендолен была твоей женой, я не имела права говорить ничего подобного. Но теперь…

Гай резко вскочил.

— Давай забудем об этом разговоре, Магдалена. Ты всего лишь ребенок, и волнение оказалось слишком для тебя сильным. Послезавтра ты вернешься в замок Беллер и будешь молиться о благополучном возвращении мужа и успешном завершении его дел.

— Я стану молиться о тебе, — ответила она. Серые глаза блеснули такой решимостью, что он похолодел. Она и в самом деле истинное дитя Изольды де Борегар и Джона, герцога Ланкастерского.