Следующим вечером, вскоре после восьми, она ехала на своей машине к его дому, скрывающемуся среди раскидистых кленов.
— Давай поужинаем, — предложил он, — и поболтаем. И, обещаю, все будет только, как ты захочешь.
Она согласилась с надеждой и ложной уверенностью. Предложение показалось ей разумным. В конце концов, они взрослые люди и сумеют справиться с ситуацией.
Едва она выключила двигатель, как дверь открылась, и навстречу ей, из тени, вышел он сам. Он коротко пожал ей руки, быстро поцеловал в щеку и сказал:
— Привет. Очень рад, что ты приехала. Замечательно, кажется, нет никакой опасности.
Тогда почему у нее трясутся ноги, и бешено бьется пульс?
— Я не захватила никакого подарка по случаю новоселья, — начала бормотать она, лишь бы заполнить паузу после его слов. — Я хотела сначала посмотреть, какой стиль ты выбрал.
— Лично я считаю, — Он мягко направил ее к боковой двери в дом и повел по узкому, слабо освещенному коридору, — что ты испугалась, что поступила неправильно, и ищешь повод не оставаться здесь.
Она попыталась рассмеяться, но у нее вырвался лишь истеричный хохоток.
— Неужели так заметно?
— Только если очень хорошо тебя знать — так, как я. — Он остановился у старомодного шкафа и снял с ее плеч шелковую шаль. — Тебе нечего бояться меня, Салли. Я не нарушу своего слова. Все будет так, как ты захочешь, — и сегодня, и в следующий раз.
Она сразу почувствовала себя глупо и сказала:
— Спасибо за понимание.
Он повесил шаль в шкаф и провел ее по более просторному коридору в длинную гостиную, где окна располагались по обе стороны каменного очага. Стены были выкрашены белой краской, а большую часть темного дубового пола покрывал турецкий ковер, хоть и полинявший, но не потерявший при этом своей красоты.
Перед камином стоял стеклянный кофейный столик в окружении двух мягких кресел и дивана на трех человек, обитого темно-синим рубчатым плисом.
Джейк развел огонь, чтобы изгнать прохладу, характерную для поздних апрельских вечеров. Языки пламени плясали, щелкая, поднимались к трубе и играли яркими бликами на полированной поверхности медной каминной полки. В комнате был еще один источник света — несколько толстых белых свечей в тяжелых латунных подсвечниках, расставленных по разным углам комнаты — со знанием стратегии.
Все вместе создавало такую теплую и гостеприимную атмосферу, что Салли забыла о своих волнениях и воскликнула:
— Ты все сам подбирал?
— Да, — ответил он, вынимая бутылку из ведерка.
— Превосходно!
— Мне тоже нравится. — Он показал ей этикетку на бутылке. — «Перье Жуэ». Не возражаешь?
— С удовольствием!
Он открыл бутылку, разлил шампанское и поднял бокал, чтобы сказать тост.
— За старых друзей и новые начинания.
— Да. — Она отпила из своего фужера, сознавая, что, несмотря на их попытки держаться непринужденно, во всем присутствовал скрытый подтекст, намекавший на что-то большее, чем дружба.
Считая, что лучше сохранять дистанцию, она не села в предложенное им кресло, а прошлась по комнате.
— Твой дом чудесный.
— Это тот дом, какой я хотел иметь. Без претензий, прочный. Построенный на века.
— Он очень старый?
— Ему почти сто пятьдесят лет. Я проведу для тебя экскурсию, если хочешь. Попозже.
— Конечно, хочу, — ответила она, хотя понимала, что безопаснее было бы отказаться. — Очень даже хочу.
— Значит, не жалеешь, что приняла мое приглашение?
— Нет, — она снова прошлась по комнате, — я рада, что пришла.
— Ты чувствуешь себя здесь хорошо?
Она резко обернулась к нему и увидела, что он смотрит на нее непроницаемым взором, прислонившись к каминной полке.
— Да, но не надо так пристально меня рассматривать.
— Не могу сдержаться. Ты такая красивая.
— Мы с тобой оделись как близнецы. Я про цвета, — сказала она и нервно улыбнулась такому совпадению. На ней были черная длинная юбка и белая блузка с гофрированным воротником и манжетами, а на нем — черные брюки и белоснежная рубашка с длинными рукавами.
— Я думаю, мы больше напоминаем незаконченную работу художника, — ответил он без малейшей нотки веселья в голосе. — Набросок уже сделан, осталось подобрать цвета. Ты не проголодалась?
От одной мысли о еде, у нее тошнота подступила к горлу. Но с другой стороны, ужин, состоящий из одного шампанского, вряд ли мог довести до добра.
— Да, пожалуй.
— Хорошо, — ответил он. — Я тоже. Но не бойся, Салли, я не собираюсь съесть тебя живьем. Так что перестань метаться, как зверь в клетке. Сядь к огню, а я пока похозяйничаю на кухне.
— Тебе помочь?
Прежде чем выйти из комнаты, он наполнил ее бокал.
— Не сегодня. Может, в следующий раз.
Будет еще один раз? А нужно ли?
Когда через пятнадцать минут он вошел и объявил, что ужин готов, Салли все еще обдумывала этот вопрос.
— Боже мой! — Она задержалась на пороге, с изумлением оглядываясь вокруг. — Какая необычная комната!
Столовая представляла собой совершенно круглое помещение с потолком-куполом, с которого свисал изящный бронзовый канделябр. Высокие окна от пола до потолка. Здесь тоже горели свечи, но, в отличие от гостиной, их огни мерцали бесчисленными отражениями в стеклах незанавешенных окон, за которыми была ночная тьма.
— Эксцентричное архитектурное решение, — отметил Джейк, жестом приглашая ее пройти. — Таких в доме много.
— Но выглядит так прелестно. Мне очень нравится! — Она бросила озабоченный взгляд на окно. — Мне так кажется.
— Не волнуйся, шпионы сюда не проберутся. Снаружи только океан и небо. Эта часть дома стоит на обрыве. Сегодня вечером нас никто не побеспокоит.
— Мне стало намного легче! — Она села, остро ощутив его близость, когда он пододвинул ее стул поближе к столу. Затем он на мгновение положил ей на плечо руку и перешел к своему месту напротив нее. — Не хотелось бы, чтобы появился незваный гость и нарушил нам ужин.
И ничего страшного не случилось. Они вдвоем беседовали под тихо звучавший ноктюрн Шопена, включенный на случай, если возникнут неловкие паузы. Шампанское и атмосфера комнаты сотворили чудо, чему немало способствовали, отлично приготовленные блюда.
— Я заказал в ресторане, — признался Джейк, уклоняясь от ее комплиментов. — Мне оставалось лишь не забыть включить духовку. Из всей кулинарии, я силен только в жарке мяса на решетке.
Последней каплей, заставившей ее окончательно растаять, был десерт. Апельсиновый мусс и взбитые сливки между тончайшими слоями бисквита, украшенного завитками белого шоколада, фирменное блюдо маленькой французской кондитерской на площади. Они попробовали его в первые дни знакомства, и с тех пор, он стал своеобразным символом всего самого прекрасного в их отношениях.
— Ты и это помнишь.
Она была тронута до глубины души.
— Я ничего не забыл, Салли.
Она вздохнула.
— Я тоже. Мы отмечали им важные для нас события: первый месяц наших встреч, первое Рождество, День святого Валентина, наши дни рождения…
— Нашу первую близость, — он не сводил с нее своих голубых глаз, — и последнюю.
— Не надо, — попросила она. — Ты же сам говорил, что нужно оставить привидения в покое. Этим ничего не добьешься.
— Хорошо. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Почему ты решила вступиться за ту девушку вчера? Потому что она была беременна?
— Нет. Просто она сама еще ребенок, и за нее некому было заступиться.
— Если ты все же решишься открыть приют, это сильно изменит жизнь таких, как она.
— Но тогда будет уже поздно помогать ей. Ребенок родится со дня на день, а значит, появится еще одно бесприютное дитя.
— Тебя именно это тревожит?
— Нет, — ответила она.
Ее настроение испортилось при воспоминании, как ей самой было страшно и одиноко, когда она оказалась в подобной ситуации, в том же самом возрасте.
— Расскажешь мне?
— Нет. Ты этого не поймешь.
— Попробуй объяснить, — сказал он. — Может быть, ты меня недооцениваешь?
Возможно ли это? Научилась ли она по-настоящему доверять ему, чтобы поделиться с ним таким секретом?
— Как-нибудь попозже, — сказала она. — Не сегодня.
— Ну ладно, — не стал настаивать он. — Пойдем, мы будем нить кофе в другой комнате.
— Давай я сначала помогу тебе убрать со стола.
— Ты хочешь посмотреть кухню, чтобы проверить, какой я, на самом деле, разгильдяй? — пошутил он.
Напряжение спало, и она рассмеялась.
— Как ты догадался?
— Ты все время забываешь, что я неплохо тебя знаю.
Со стороны они выглядели как семейная пара, которая вместе наслаждается ужином, прекрасным вином и получает простое удовольствие от компании друг друга.
Они были одни в уютном доме-крепости, с которым никого из них не связывали никакие дурные воспоминания. После кофе он повел ее осматривать дом, как и обещал.
Большая часть комнат не представляла опасности. Когда он продемонстрировал ей небольшой атриум в задней части дома, ее восторгу не было предела. Письменный стол в его кабинете вызвал у нее искреннее восхищение.
— Как красиво, — отметила Салли, проведя пальцами по гладкой кожаной поверхности. — Ты собираешься работать дома?
— Почему нет? По реорганизации компании куча дел.
Она посмотрела на рулоны проектов, теснившиеся в старой подставке для зонтов.
— Ты не рассказывал, в чем заключается реорганизация. Расширяешь собственность компании в центре?
— Зачем? Чтобы на меня набросились все жители Истридж-Бей за то, что я разрушаю историческое наследие? Нет, не это! — Он взял ее за локоть и повел через зал. — Но ты недалека от истины. Я планирую возродить северную часть города. По-моему, она тоже является частью истории, так же, как и здание Харрингтона или Башня Бертона.
Они направились к лестнице. С трудом сдерживая дыхание, когда поняла, куда она ведет, Салли спросила:
— Ты о том месте, где мы были вчера?
— Именно о нем. После закрытия рыбного завода, многие здания пришли в негодность. Просто позор. Сейчас там лачуги, где живут такие люди, как девушка, которую мы вчера повстречали.
— И ты хочешь снова превратить его в доходное предприятие?
Он открыл дверь в первую комнату, в коридоре верхнего этажа и сказал с укором:
— Салли, в твоих устах слово «доход» звучит как что-то грязное. Не обязательно так. Если деньги тратить с умом, они могут принести много пользы.
— Ты считаешь пользой выгнать бездомных людей из их единственного прибежища?
— Даже не пытайся затеять со мной ссору. — Он посторонился, пропуская ее в комнату. — Лучше подумай, как нам будет хорошо здесь вдвоем, когда ты решишь, что готова, и сможешь мне довериться.
Она хотела сказать, что доверие было разбито, и его не всегда возможно починить. Но тут она увидела фотографию, висящую над кроватью, и это окончательно сокрушило ее и без этого нестройный ход мыслей.
Это был ее портрет, сделанный во время их последнего лета. Она смотрит прямо в камеру, в широко распахнутых глазах — любовь и вера, на лице играет полуулыбка.
— Да, — тихо, с хрипотцой, произнес Джейк со своего поста у двери. — Это ты… в дни своей невинности.
— Я была не так уж невинна, — сказала она срывающимся голосом. — Мы уже год как были любовниками.
— И продолжали бы ими быть дальше, если бы не позволили другим людям встать между нами. Он приблизился сзади и взял ее за плечи. — Что тогда произошло, Салли? — спросил он, и оставил на ее шее теплый, трепетный поцелуй.
Она выдавила из себя:
— Тебе надоело возиться с неопытным подростком, и ты решил поискать что-нибудь более изысканное.
Она услышала, как он с шумом вдохнул воздух, почувствовала, как угрожающе напряглись его руки, и вот они уже развернули ее лицом к нему.
— Что я сделал?!
У него был настолько ошеломленный вид, что она почти уже начала сомневаться в своих словах. Почти!
— Ты стал встречаться с другой, — твердо сказала Салли.
— Наоборот! — Он покачал головой, как будто стряхивая туман, застилавший память. — Это ты нашла другого — того парня в Париже, старшего брата твоей соседки по комнате, который вызвался познакомить тебя с достопримечательностями и ночной жизнью города.
— Ночная жизнь… с Эмилем? — Она рассмеялась. — С чего ты взял, что между мной и Эмилем могло возникнуть что-либо романтическое? Он же католический священник. Его интересовали только религиозный позыв и французские художники семнадцатого века! Да, он мне показал город — многие музеи. И еще он познакомил меня с Никола Пуссеном, который, если тебе интересно, умер в семнадцатом веке.
Грохочущая тишина, с которой Джейк принял это откровение, звучала громче барабанного боя. Он отошел к окну, взялся обеими руками за раму и уставился в ночь.
Когда он, наконец, повернулся к ней лицом, Салли внутренне содрогнулась. Лицо белое, глаза темнее ночи, губы плотно сжаты. Не зная его, можно было подумать, что он не способен ни смеяться, ни улыбаться.
— Священник? — повторил он. — Это Пенелопа забыла упомянуть, когда радовала меня рассказами о твоих похождениях.
Разъяснения не требовались. Салли все поняла мгновенно, хотя восемь лет назад все случилось по-другому. Впрочем, тогда она еще была уверена, что Пенелопа ей подруга.
Накопившаяся в нем горечь, неожиданно нашла выход: Джейк взорвался, схватил со спального столика книгу и швырнул ее через всю комнату.
— Вот ведьма! — рычал он диким зверем. — Придушил бы собственными руками, если бы она уже не была в могиле!
— Виновата не только она, — прервала его Салли. — Это наша собственная вина. Если бы мы доверяли друг другу…
— Не оправдывай ее! — ревел он. — Не надо сваливать ее вину на нас!
— Почему бы нет? Если бы мы друг другу верили…
— Мы были детьми, черт побери! Если ты считаешь, что я не прав, посмотри на фотографию. Ты была моей единственной девушкой. Я был твоим первым… — в бессильном гневе, он ударил кулаком об стену. — Что мы знали о жизни?
— Видимо, совсем мало. Иначе повели бы себя по-другому. Но мы не можем вернуть все назад и изменить, так что придется забыть.
— Я так не считаю, Салли! Не в этом случае. Нельзя исключить из памяти прошлое из-за того, что воспоминания о нем слишком болезненны. Так ты ничему не научишься, и в следующий раз снова обожжешься.
— Вряд ли мне когда-нибудь будет так же больно. — Несмотря на смелые слова, ее голос дрогнул, когда она продолжила: — Когда мы встретились на Рождество, после моего возвращения из Франции, ты был так холоден. А та девушка, которая была с тобой… как ты смотрел на меня, как ты щеголял ею передо мной… Джейк, ты вел себя так, будто ненавидел меня.
— Конечно, я очень старался вести себя именно так. — В три шага, он пересек комнату к месту, где она стояла, и притянул ее к себе с такой силой, что у нее перехватило дыхание. — Но у меня ничего не получилось. То, что ты видела, милая, была не ненависть. Это была злость и уязвленное самолюбие. А девушка… — Он поцеловал ее в макушку, и еще крепче сжал в своих объятьях. — Это так, девушка, которая хотела приятно провести время.
— Она была такая хорошенькая, такая живая. Рядом с ней я почувствовала себя серой мышью. Бледной и неинтересной.
— Любимая, не смей сравнивать себя с другими женщинами! Это было просто развлечение, никто из нас не относился друг к другу серьезно. Она была мне нужна, чтобы отвлечься, чтобы забыть тебя.
— Вы были близки? — спросила она.
Он прижал ее лицо к своей груди.
— Какое это имеет значение теперь?
— Так были? — настаивала она.
Ей было необходимо знать.
— Да, — признался он со вздохом, — совсем недолго. Однажды ночью я назвал ее по ошибке Салли, и все закончилось. — Он отодвинулся на расстояние вытянутых рук, не выпуская ее, и взглянул на нее, изучающе: — Я не имею права задавать тебе такие вопросы, но все же… у тебя были другие мужчины?
— Нет, — ответила она, и по ее лицу покатились слезы. — После тебя я никак не могла впустить в свою жизнь других мужчин.
— Так впусти сейчас меня, — с жаром прошептал он, опуская ее перед собой на кровать и покрывая поцелуями ее глаза, щеки, губы. — Мы потеряли столько времени, Салли. Давай больше не будем терять ни минуты.
В его голосе звучала такая уверенность, и ей безумно хотелось верить, что они могут восстановить прежнее. Но он еще не все знал.
Как же она могла, находясь в здравом рассудке, до сих пор утаивать от него тот факт, что была беременна? Это ведь был и его ребенок тоже. Он должен знать правду.
Возможно, он не воспримет это известие спокойно. Скорее всего, оно его взбесит, и он не захочет больше ее видеть. Но лучше все рассказать до того, как она поддастся его порыву.
— Нам не стоит так торопиться, — начала она. — Сначала надо поговорить. Столько всего произошло…
— Разговоры подождут, — пробормотал он и положил ее на спину, а сам смотрел на нее так, словно не мог наглядеться. — Прошедшие года можно стереть только одним способом. Мы должны слиться воедино. Я хочу чувствовать твою кожу, Салли. Я хочу видеть тебя всю. Я хочу уснуть, обнявшись с тобой, и проснуться утром возле тебя. А больше всего, мне хочется растворяться в тебе снова и снова, потому что только так, я смогу забыть, каким был дураком.
От его слов, поцелуев она потеряла осторожность, а самое главное, волю к сопротивлению. Словно во сне, она чувствовала, что он снимает с нее блузку, сорочку, бюстгальтер. Его губы оставляли на коже пылающие следы, сливавшиеся в звездопад ощущений.
Его ласки были так знакомы. Быстрыми и легкими прикосновениями пальцев, губ, он открывал ее заново, пока острое желание не превысило грань, и не хлынуло на нее с беспощадностью, а ее плоть не стала молить о пощаде. Ее обдало влажным, разгорающимся жаром.
Но даже сейчас, она не могла забыть об укорах своей совести, и сделала еще одну попытку сбросить с себя этот груз.
— Ты бы отверг меня, если бы только знал…
— Ты думаешь, что я не хочу тебя, Салли? — простонал он.
В его голубых глазах сверкнул огонь, когда она инстинктивно, с чувством собственницы сжала его руку.
— Ты ведешь нечестную борьбу, — прошептала она.
— Я борюсь, чтобы победить, — ответил он. — Я борюсь за то, во что я верю, а верю я в нас.
— Много лет назад я тоже верила, но кое-что произошло, Джейк…
— Мы сделали ошибку, — сказал он, — но сейчас все исправим.
Она была покорена и настолько заторможена бездумным удовольствием, что не полностью сознавала, что он уже почти совсем раздел ее.
Она прижалась к нему, мечтая об одном — чтобы время повернуло вспять и ничто, и никто не стояли между ними. Он задал сумасшедший ритм, и она включилась в него, чувствуя с мучением, как ее несет к краю пропасти.
— Не уходи от меня, любимая, — пробормотал он, тяжело дыша и сопротивляясь приближению развязки, угрожающей полностью лишить его сил.
Она старалась, но, в конце концов, сдалась. Чувство вины лежало на ней слишком тяжелым гнетом. Она могла только остаться рядом с ним и проводить его туда, куда сама не могла попасть. Теперь она поняла, что уже не может быть так, как прежде.
Его дыхание замедлилось, и он поднял голову, чтобы посмотреть на нее.
— Тебя со мной не было, — сказал он, убирая с ее лица волосы. — Я растерял свои способности, Салли?
— Нет, — печально ответила она. — Это из-за меня. Я была слишком напряжена… слишком много мыслей в голове. Джейк, тем летом, которое мы провели вместе… кое-что случилось. Я должна была сразу рассказать тебе, но не сделала этого. Я думала, что смогу забыть, что все уже в прошлом, но сейчас, когда мы снова встретились, это терзает меня. Боюсь сказать, это может испортить…
Он поцеловал ее в уголки глаз, откуда струились слезы.
— Не бойся, — сказал он. — Нет ничего такого, чего ты не могла бы мне рассказать.
— Нет, есть, — ее голос сорвался на шепот, и она прильнула к нему.
Станет ли ей жить легче без тяжести молчания? Или она потеряет второй шанс обрести рай?
Он повернул ее лицо к себе и, когда она попыталась отвернуться, крепко удержал ее за подбородок, и ей пришлось смотреть ему прямо в глаза. Какой у него был прямой и бескомпромиссный взгляд.
— Посмотри на меня, Салли. Хватит упиваться своим горем, — жестко сказал он. — Если ты хочешь рассказать о ребенке, я все знаю. И уже давно.