Подари мне надежду

— С чего бы это вдруг? — удивляюсь, а Влад садится напротив, откинувшись спиной на светлую стену.

— Материнский инстинкт, наверное, проснулся.

— Аккуратнее с инстинктами, а то ещё боком выйдет.

Влад смеётся и чуть щурится — так он смотрел на меня, когда мы впервые увидели друг друга. Почему-то воспоминания о том как размахивала табуреткой, думая, что передо мной маньяк, веселят. А ещё кажутся такими далёкими, словно всё это случилось тыщу лет назад. Причудливая штука — память.

Через пять минут духовка включена, замаринованные бёдрышки отправляются в духовку, а мы молчим, и это не кажется неловким.

— Почему ты на Илью наорал? — спрашиваю о том, что почему-то сильно волнует. Даже больше загадочной смены замка.

— Он нехороший человек.

— Вроде, нормальный…

— Вроде мы все нормальные, — замечает, доставая ароматную курицу из духовки, — а как вскопаешь поглубже, так и хрень наружу вылезает.

Дальше снова молчим, потому что курица настолько вкусная, а я такая голодная, что голова сладостно кружится. Останавливаю себя, чтобы не наброситься на еду и не слопать всё одним махом. Влад прячет самодовольную усмешку в бокале воды, когда я расплываюсь в благодарной улыбке.

— А если подробнее? Чем он так плох? — спрашиваю, когда заканчиваю с трапезой, а в моём желудке блаженная тяжесть.

— Подробнее не хочу, — отрицательно машет головой, ставя передо мной тарелку, — не нужно оно тебе. Просто на слово поверь.

— Скажи, сколько мне лет по-твоему? — спрашиваю, почему-то злясь.

— А что? Тебе шестнадцать и меня могут привлечь за совращение? — округляет глаза в притворном ужасе.

— Клоун! — Бросаю на стол салфетку и рукой по поверхности хлопаю. — Просто ты ведёшь себя так, будто мне двенадцать, а ты мой властный опекун. Всё загадки, недомолвки, волна бровями.

— Ань…

— Всё, спасибо! Очень было вкусно, а теперь я пошла спать.

И вылетаю из комнаты, кляня себя за грубость, но Влад не пытается меня догнать. Так и остаётся сидеть в кухне, а я, попав в свою комнату, падаю лицом на кровать и принимаюсь лупить по ней кулаками, сцепив зубы.

Какого черта со мной происходит? Красные дни приближаются? От чего меня так дёргает и ломает?

Я знаю ответ, но боюсь озвучить его даже для самой себя. Всё ведь слишком очевидно, но я отгоняю от себя эти мысли.

Да, Влад нравится мне, но это абсолютно ничего не меняет.

11. Аня

До утра я не видела Влада. Сначала он чем-то шуршал на кухне, потом хлопнул дверью и куда-то умчался. Волновало ли меня это? Нет. Во всяком случае, очень хотелось себя в этом убедить. И даже, вот удача, почти получалось. И пусть мне всю ночь мерещилась его наглая ухмылка, а прикосновения сильных пальцев к моей руке всё ещё волновали, это совершенно не то, о чём мне следует сейчас думать.

Утром, проснувшись в семь, слышу лишь хлопок входной двери. Значит, снова ушёл. Что ж, это к лучшему — во всяком случае, мне не придётся снова испытывать неловкость, сталкиваясь с Владом в коридоре или кухне, не нужно будет вздрагивать и краснеть под его провокационными взглядами.

Но отчего-то долгожданная и заслуженная свобода совершенно не радует. Квартира кажется пустой и безжизненной, и я слоняюсь из угла в угол, не зная, чем себя занять, хотя дел этим утром — прорва. Чёрт, неужели мне трёх несчастных дней хватило, чтобы растечься лужей, пусть хотя бы только мысленно?

Зайдя в кухню, не сразу замечаю записку на столе, а когда нахожу, почему-то улыбаюсь, будто дурочка. Кто-то ещё пишет записки на обычной бумаге?

Оказывается, личность этого мужчины таит в себе уйму сюрпризов, и сейчас, оставшись наедине со своими мыслями, честно признаюсь себе, что хотелось бы получше его узнать.

“Доброго утра, нудистка. Поешь что-нибудь. Вернусь вечером, пересчитаю продукты. Будут на месте, выпорю”.

Чего он сделает? Совсем обалдел, что ли? Но улыбка после этой угрозы не сходит с моего лица, даже, кажется, ещё шире становится. Извращенец, и всё это добром не закончится, но отчего-то очень тепло на душе.

Вспоминаю, что до повторного и очень важного для меня собеседования в магазине осталось не так уж и много времени. Если так и буду стоять дальше, прижимая к груди клочок бумажки, словно это самая большая ценность в моей жизни, опоздаю же. Быстро принимаю душ, пока закипает чайник, потом варю себе три сосиски и куриное яйцо, быстро всё это съедаю и бегу одеваться. У меня небольшое количество вещей, но каждая из них настолько универсальна, что хоть на каток, хоть в театр. Не имея возможности скупать в магазинах всё, что нравится, к выбору гардероба подхожу с умом.

Надеваю тёмно-зелёное платье с коротким рукавом, тонким кожаным ремешком, выгодно подчёркивающим талию, но из-за скромной длины кажущееся очень сдержанным, практически пуританским. Я знаю, что у меня хорошая фигура, но перед собеседованием мне меньше всего хочется подчёркивать её. Не хочу, чтобы работодатель подумал, что я ветренная — мне слишком нужна сейчас работа.

Перед выходом бросаю взгляд на кухонную обстановку, чтобы убедиться, что всё выключено и ничего не капает из крана, а взгляд помимо воли цепляется за записку. И я делаю то, что совершенно от себя не ожидаю: беру её с собой. Надёжно прячу в маленький кармашек на сумке, и почему-то одна мысль о бумажке этой радует и делает мир вокруг ярче.

Ещё совсем немного и я точно поплыву. Влад всё ближе подбирается к моему сердцу, хотя больше чем уверена, что его цель — лишь залезть ко мне в трусы. Я его понимаю: грех не воспользоваться, когда я, считай, на расстоянии вытянутой руки.

Мама всегда говорила, что красивые парни посланы нам, женщинам, в наказание. Мой отец был таким, и она сполна хлебнула, каково это делить любимого с толпой охотниц на мужчин. Я прекрасно помню как она плакала ночами, когда папа в очередной раз не приходил домой ночевать, оправдываясь повышенной нагрузкой на работе. Тогда я мало что понимала, но слёзы запомнила хорошо. И такой судьбы себе никогда не хотела, всегда выбирая парней, для которых внешность была не главным достоинством. А тут, будто назло, вырисовывается в моей Вселенной гибрид молодого Брэда Питта и статуи Аполлона Бельведерского. Тьфу, где он взялся на мою голову?

Во дворе сталкиваюсь с Ильёй, о котором уже успела забыть, и он улыбается мне, всем своим видом показывая, насколько ему приятна эта встреча.

— Вы торопитесь? — спрашивает, когда я бросаю на ходу “Доброе утро” и бегу к автобусной остановке.

Времени в запасе ещё много, но я люблю пунктуальность, потому всегда спешу, боясь опоздать.

— Извините, очень, — выкрикиваю, не останавливаясь, а Илья машет мне рукой вслед.

Симпатичный, конечно, но почему-то не даёт покоя, как отреагировал на него Влад. При всей свой придурочности, Влад не кажется тем, кто срывает зло на людях. Даже меня если и достаёт, то делает это без желчи и нервов. Играючи. А тут аж вскипел, ещё и в драку, казалось, может броситься в любой момент. Что-то здесь не то, только мой сосед не собирается посвящать меня в детали своей жизни. Да и пусть, не очень-то и нужно, откровенно говоря.

Вру, конечно, но не пытать же его, в самом деле.

В душном автобусе тесно, и я повисаю на поручне, зажатая между толстым потным мужиком и седовласой старушкой. Люди, как назло, лишь влезают и влезают, напирая сзади, угрожая расплющить, как бабочку под стеклом, и никто вообще не выходит. Дорога в утренний час пик кажется воистину бесконечной, и мне уже плохеет от мысли, что придётся каждое утро таким макаром добираться до работы.

Если я её, конечно, ещё получу. Мало ли что может произойти.

Вываливаюсь на тротуар, чуть не сломав ноги и шею в придачу, а видавший ещё, наверное, Мамаево побоище автобус выпускает на прощание смрадное грязно-серое облако из выхлопной трубы. Вот вам и экология, вот вам и забота об окружающей среде.

Магазин “Книгомания” находится на первом этаже огромного торгового центра, занимая внушительную площадь. Я всегда мечтала работать в подобном месте, потому объявление о свободной вакансии восприняла как подарок небес. И пусть пока на место кассира, но зарплату обещают хорошую, а при должном старании карьеру можно сделать даже, устроившись уборщицей.

Пугает только собеседование с начальником службы безопасности в том числе. Пусть я и не трусиха, но подобные товарищи невольно вызывают чувство тревоги. Мало ли что он придумает, какие рекомендации потребует. Неизвестность пугает, но Аня Сомова не пасует перед трудностями.

А ноги, конечно, ватные. Эх, всё-таки трусиха.

Широкие двери “Книгомании” разъезжаются передо мной, а суровый охранник в форменном костюме, вросший в пол слева от входа, узнав о цели моего визита, отчитывается перед кем-то по рации и, закончив болтать, указывает кивком головы в сторону длинного ряда стеллажей возле стены. Я уже была тут вчера, но до кабинета начальства так и не дошла, потому сейчас иду осторожно, чтобы не заблудиться и не кружить, как дуре, по магазину, вызывая своим поведением смешки и шёпот скучающих без покупателей продавцов.

У небольшой двери столпились такие же соискательницы, и это тревожит, потому что не думала о таком количестве народа. Хорошая работа всем нужна, и глупо было думать, что я здесь буду единственной и неповторимой. А что если эти девушки опытнее меня? Я хоть и окончила Торговый университет и подрабатывала почти все студенческие годы, обучившись многому на практике, но всё-таки. Всегда же найдётся тот, кто одной левой уложит тебя на лопатки, имей хоть сто лет актуального опыта.

Так, откуда столько неуверенности в себе? Видела бы меня сейчас Ленка, засмеяла. Хорошо всё-таки, что я отказалась от её моральной поддержки, сама справлюсь.

Мимо ходят люди и я, чтобы отвлечься, рассматриваю магазин. Огромный торговый зал, с длинными рядами стеллажей, до отказа забитых книгами. Мне нравится здесь, очень нравится — вообще до дрожи люблю читать, книги люблю, да и довольно коммуникабельна и приветлива по своей сути. Главное, чтобы всё получилось, и тогда я буду счастлива.

Девушки одна за другой скрываются за светлой дверью, и выходят буквально через пятнадцать минут. Очередь из соискательниц редеет, и скоро вызывают уже меня.

Ну, с богом.

Одёргиваю себя, потому что чуть не начала креститься перед входом. Вот же, нервы, чтоб их.

Сначала попадаю в маленькую комнатку, где возле стен в больших коробках сложены книги. Даже не могу представить, сколько их вообще в этом магазине.

Сворачиваю влево, вхожу в ещё одну дверь и попадаю в просторное светлое помещение, заставленное шкафами и коробками. За столом у окна притулился небольшой стол, за которым сидит женщина — красивая блондинка лет сорока с короткой мальчишеской стрижкой, удивительно ей идущей. Женщина разговаривает с кем-то по телефону, зажав плечом трубку, и параллельно перебирает какие-то бумаги, которыми щедро завалено её рабочее место. Заметив меня, Улыбается и указывает рукой на стоящий напротив стул. Присаживаюсь и терпеливо жду, когда она освободится.

— Анна Сомова, — говорю, когда женщина, положив трубку на рычаг, вопросительно смотрит на меня.

— Да-да, конечно, — снова улыбается и достаёт моё резюме из стопки одинаковых листов. — Я Ирина Сергеевна, директор магазина.

— Очень приятно, — киваю и незаметно потираю вспотевшие ладони. После стандартного обмена протокольными фразами, отваживаюсь произнести то, что волнует больше всего: — Мне говорили, что нужно пройти собеседование у начальника службы безопасности.

— Всё верно, — подтверждает, отложив резюме в сторону. — Сейчас вас примут, вы как раз последняя на сегодня, но для начала я задам вам пару вопросов.

Дальше идёт стандартный “допрос”, во время которого я подробнее рассказываю о своём опыте работы, занимаемых должностях, семейном положении и планах на будущее. Всё идёт, вроде бы, гладко и без заминки: Ирина Сергеевна умеет расположить к себе, однозначно, потому уже через пару минут чувствую себя расслабленно и свободно. Даже шучу, вспоминая какую-то забавную ситуацию с прошлого места работы.

— Отлично, Анна. Сейчас тогда проходите дальше по коридору до самого конца, за крайней дверью слева кабинет начальника службы безопасности. Вам к нему.

— Спасибо, — улыбаюсь, а у самой коленки трясутся.

Снова. Я же уже успокоилась, и вот снова.

— Главное, держитесь открыто и не зажимайтесь. Вот как сейчас, и всё будет хорошо.

Благодарю ещё раз и, следуя указаниям, нахожу заветную дверь.

Когда распахиваю её, на пару секунд замираю, не в силах поверить, что не сплю, а когда сидящий за столом из темного дерева мужчина в угольно-сером деловом костюме замечает меня и усмехается, теряю дар речи.

— Нудистка? — скалится ещё шире Влад и встаёт из-за стола. — Какой приятный сюрприз.

12. Влад

— Я на собеседование...

А день стремительно начинает мне нравиться. Даже эта дурь с собеседованиями уже не так раздражает, когда на моём пороге возникает Аня. И хоть я терпеть не могу эту часть своей работы, но для нудистки готов сделать исключение.

Чёрт… а я ведь только расслабился. Но хер мне, а не половой покой, потому что при виде её испуганного, охренеть какого красивого лица, мне становится вдруг совершенно наплевать на всё вокруг. Как бледная моль лечу на свет, отлично понимая, что в любой момент могу получить тапкой по горбу. Но тянет, чёрт возьми, как сильно тянет.

Окидываю быстрым взглядом тонкую фигуру в зелёном платье, оцениваю как вздымается высокая грудь, а перед глазами картинки, как буду срывать эту чёртову тряпку, свяжу Аннушку её же ремешком и начну целовать её обнажённое тело — сантиметр за сантиметром… блядь.

Наваждение проходит, но внизу живота всё ещё пульсирует, а Аня так и стоит, замерев на пороге, и напряжённо вглядывается в моё лицо.

Не сбегает хоть, и это уже хорошо, а то ведь и рвануть могла со всех ног, догоняй потом ещё.

— Скажи мне, что это сон, — говорит и прищуривается.

— Если и сон, то один на двоих. — Присаживаюсь на край стола и поправляю галстук, грозящий задушить меня к чертям. — К опросу готова?

Анна кивает, а я понимаю, что нужно поскорее настроиться на рабочий лад, потому что не могу себе позволить слететь с катушек в своём же собственном кабинете. Даже если нудистка стоит напротив, переминаясь с ноги на ногу, а у меня ни одной вменяемой мысли, кроме как дурацкие мечты о поцелуе, я должен держать себя в руках.

— То есть ты и есть начальник службы безопасности, — то ли спрашивает, то ли утверждает, а я киваю. — С ума сойти.

— Не надо, — отмахиваюсь и интересуюсь. — Приступим к собеседованию?

— Придётся, — вздыхает и всё-таки проходит к стулу. Замирает на пару мгновений, сообразив, что он находится всего в десятке сантиметров от моей ноги. — У меня же всё равно никаких других вариантов нет, если я хочу получить эту работу. А я её очень хочу.

По слегка покрасневшим скулам понимаю: Аннушка настроена решительнь. Огонь, а не девушка, до печёнок прожигает.

И она думает, я упущу шанс видеть её чаще? Как бы не так.

— Не бойся, я тебя не съем.

— Вот ещё… — фыркает и бросает на меня недоверчивый взгляд, но в уголках губ спряталась улыбка.

— Давай резюме.

Аня протягивает мне бумажку, в которую до этого цеплялась мёртвой хваткой, точно она её последняя надежда на спасение, а я внимательно читаю, записывая на подкорку её личные данные.

Значит, Сомова Анна Викторовна, двадцать один год, не замужем, уроженка маленького городка на окраине области, закончила Торговый по специальности товароведения и экспертизы непродовольственных товаров. Конечно, должность кассира — вовсе не её профиль, но похвально, что крошка не боится работы, причём довольно тяжёлой, потому что тягать стопки книжек и целый день общаться с разными и не всегда адекватными личностями — так себе удовольствие. Особенно для такой хрупкой девочки, как нудистка. Но ладно, если ей нужна эта работа, я уж точно препятствовать не собираюсь. Другое дело, что от мысли, что Аня будет рядом, считай, двадцать четыре часа в сутки, во мне буря бушует: сладкое предвкушение смешанное с подобием страха. Потому что я, блядь, совершенно не представляю, каким образом у меня получится сдерживаться и не приставать к ней на рабочем месте. Но будем решать проблемы по мере их поступления.

Конечно, несмотря на все доводы рассудка, оставлять её без работы я не собираюсь. Судя по скудным запасам продуктов в доме, у неё совершеннейший напряг с деньгами, а это уже ни в какие ворота. Один раз у меня прокатило и я смог, прикинувшись идиотом, накормить Аннушку, второй раз может не сработать — уж больно гордая крошка мне попалась, строптивая.

— Итак, Анна Викторовна, расскажите немного о себе, — говорю, отходя к чертям собачьим от установленного мною же протокола.

— Что именно… вы хотите обо мне знать? — щурится, подхватывая мой деловой тон, а я улыбаюсь.

Знала бы, в каком месте я видел всю эту болтовню, когда приходится себя держать на строгаче, чтобы не воспользоваться положением и не загнать тебя в угол. Вот и правильно, лучше не знай дальше.

— Ничего из того, что сам бы не смог узнать. Например, кого вы больше любите: собак или кошек?

Аня хмурится и смотрит на меня с подозрением. Наверное, решила, что я редкостный придурок. Вернее, не так: лишний раз убедилась.

— Ёжиков, — заявляет, и по выражению лица понимаю, что не врёт. Ёжиков, значит…

— Впрочем, я не удивлён, — снова улыбаюсь, краем глаза поглядывая на Аню, а она снова покраснела, и от этого у меня зубы ломит и член, чтоб его, пытается восстать и влезть на баррикады.

Лежать, я сказал!

— Если тебя интересует, трусы какой модели я ношу, то это не твоего ума дело, — решительно заявляет, а я уже смеюсь, не в силах сдержаться. Нет, всё-таки Анна Викторовна двадцати одного года от роду очаровательна.

— Интересует, конечно, но этот разговор точно не для этого кабинета.

— Этот разговор в принципе невозможен! — Аннушка решительна как всегда, а я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не поцеловать её. Так, Киреев, включай профессионала и прекращай распускать слюни по поводу и без.

— Ты снова говоришь о том, о чём потом сама же и жалеть будешь, — замечаю между прочим, будто бы скучные сводки отчётов читаю. — И вообще, откровенно говоря, тебя бы я предпочёл видеть вовсе без этих тряпок.

— Ты опять? — шипит, а я улыбаюсь. — Сидишь такой, в костюме, представительный, якобы серьёзный и чушь всякую несёшь.

Мне всё-таки удаётся вспомнить, что я тут не просто так посажен, потому дальнейшая беседа проходит в рамках приличия. Не пытаюсь задавать провокационных вопросов, не стараюсь смутить нудистку. Просто беседую, узнавая всё, что нужно, согласно должностной инструкции.

— Я могу идти? — спрашивает, когда я заканчиваю собеседование.

— Нет ещё, — отрицательно машу головой и откладываю её резюме в сторону. То, что она получила эту работу, знаю без дополнительных проверок, но правила и нормы ещё никто не отменял. Как бы она ни нравилась мне, я обязан уточнить кое-какие детали прежде чем ей перезвонят и пригласят на стажировку. Просто постараюсь, чтобы это случилось уже завтра.

— Как быстро вы сможете приступить к своим обязанностям?

— Хоть сию секунду.

— Похвально, — усмехаюсь, потирая переносицу. — И ещё кое-что...

— Что? — нервничает, оправляя юбку, словно, если увижу её коленки, Аннушка провалится сквозь землю от стыда.

— Ты поела?

Улыбаюсь про себя, вспоминая как написал эту дурацкую записку, но мне показалось это правильным. И хоть Аня могла воспринять в штыки мои попытки указывать ей, что делать, чувствовал себя обязанным.

Аня вдруг краснеет и кивает: медленно, но уверенно.

— Умница, — усмехаюсь и становлюсь на ноги. — Поехали, домой тебя отвезу.

— Не надо, зачем? — пугается, но я не настроен спорить. — У тебя ещё, наверняка, дел куча. Я сама, спасибо.

Снова эта её гордость...

— Согласен, куча, но в вонючем автобусе ты не поедешь.

— Поеду в пахучей машине? — вопросительно заводит бровь и скептически смотрит на меня своими почти чёрными глазищами.

— В ней к тебе хотя бы никто потным телом прислоняться не будет.

Подхватываю её под локоть и, наклонившись к уху, говорю тихо, касаясь губами нежной кожи на шее. Аня вздрагивает, и вибрация будто бы и по моему телу проходит.

Чёрт...

— Сейчас иди к Ирине и скажи, что собеседование окончено. А я буду ждать тебя на парковке.

Снова диктую ей свои условия, но я на таком взводе сейчас, что почти не владею собой.

Мать его, как работать-то рядом с ней? Господь всемогущий, дай мне сил.

— Мне же бесполезно спорить с тобой? — тяжело вздыхает, но не старается отстраниться.

— Угадала, — киваю и отпускаю её локоть. — Тем более, мне нужно в центральный офис, а это как раз по пути.

— Ладно, уговорил, — машет рукой, будто бы обречённо, но в глазах загорается огонёк, который лучше слов доказывает, что Аня совсем непротив, чтобы я подвёз её.

Уже кое-что. Прогресс, етить его в кочерыжку.

Аня стремительно покидает мой кабинет, а я иду к чёрному ходу, чтобы быстрее оказаться на парковке. Не хочу, чтобы нудистка сбежала, потому что понимаю: от неё можно ожидать чего угодно. Я не тот, кому такие девушки, как она, могут поверить, но мне очень хочется, чтобы она сумела.

И первым делом, прямо сегодня, нужно рассказать об Алисе, потому что, если промолчу, Аня, узнав правду, будет потеряна для меня навсегда, а мне бы этого не хотелось. Отчего-то стать ближе к этой девушке — моя навязчивая фантазия, острое желание, от которого не могу избавиться. И хоть мы знакомы-то всего пару дней, но ничерта это не меняет.

Для меня во всяком случае.

Выходя, отдаю распоряжения своему заму и тороплюсь к парковке. Не успеваю дойти до машины, как вижу Аннушку, выходящую из торгового центра. Чёрт, такая красивая…

Машу рукой, привлекая её внимание, а она замирает. Понимаю, о чём думает: не хочет, чтобы в первый, ещё даже не рабочий день, её кто-то увидел в моей компании. И да, она права.

Делаю знак, чтобы шла дальше по дороге, сажусь в автомобиль и газую. Подберу её подальше от любопытных глаз и случайных свидетелей — точно не с этого нужно начинать карьеру. Не хочу, чтобы нудистка стала главным поводом для сплетен. И длинные языки работников “Книгомании” ещё один повод всё рассказать Ане, потому что больше всего боюсь, что она узнает правду о моём семейном статусе от кого-нибудь другого. И ведь тогда ничего уже не смогу доказать, не оправдаюсь, не отмоюсь, потому обязательно расскажу, чего бы мне это ни стоило.

Хотя это и может грозить разрушением того, что так неожиданно стало важно для меня, но ложь ещё никого никогда не спасла. Она лишь способна оттянуть последствия, но проблемы от этого становятся лишь грандиознее.

Аня идёт довольно быстро — почти улепётывает, — и это кажется таким смешным, что, когда сбавляю скорость рядом с ней, смеюсь.

— Карета подана, — говорю, выходя из остановившейся машины, огибаю её и распахиваю перед замершей красивым истуканом Аней.

Быстро оглянувшись по сторонам, влезает в машину, игнорируя мою руку, и пытается справиться с ремнём безопасности, однако что-то точно идёт не так.

— Давай помогу.

Впрочем, принимаюсь за дело, не дожидаясь её разрешения. Когда наклоняюсь вперёд, касаюсь плечом высокой груди, а где-то в пояснице стреляет разноцветный салют. Аня тихо дышит, а я молча смотрю в её огромные глазищи, окружённые густыми чёрными ресницами, а в моей груди что-то сжимается. Красота нудистки такая яркая, слегка экзотическая, будто вылепленная умелой рукой скульптора, что смотреть больно, но я не отрываю взгляда.

Мгновение, и я почти касаюсь губами пухлого рта, но Аня нарушает момент:

— Хорошая машина, красивая.

Голос низкий и чуть треснувший, и я понимаю, что это нихера не то, что сейчас у неё на уме, но усмехаюсь, выравниваясь. Я благодарен, что Аня остановила меня, потому что сам на это был не способен.

Завожу мотор и внимательно смотрю на дорогу, пытаясь не смущать Аннушку, а то ещё выпрыгнет на полном ходу — с неё станется.

— Какие планы на сегодня? — спрашиваю как бы между делом.

— Гулять пойду, — хмыкает, а я сжимаю пальцы на руле чуть сильнее, чем требуется. — На свидание.

Блядь.

— С Ильёй? — уточняю, хотя не имею права, но имя этого ушлёпка само собой срывается с языка.

Почему-то кандидатура этого идиота кажется самой очевидной. И не потому, что я не верю, что кто-то ещё может пригласить Аню в ресторан, нет. Лишь потому, что этого дурака Илюшу знаю с самого детства. И знаю о нём многое из того, что совершенно не украшает карму и не полирует нимб.

— Да хоть и с ним. Тебе какое дело? — вспыхивает, как поднесённая к пламени спичка, а я резко выруливаю вправо, чтобы ненароком не врезаться в кого-нибудь. — Что ты делаешь?!

Аня вскрикивает, но я резко бью по тормозам. Блядь, аж тряхнуло. Нудистка сидит рядом, вжавшись спиной в пассажирское сидение, вцепившись в него побелевшими пальцами, и смотрит на меня огромными глазами, будто я маньяк какой-то.

Чёрт, испугалась.

— Аня… — выдавливаю из себя по капле гнев, стараясь не расплескать его на ни в чём не повинную девушку. — Тебе не нужно с ним видеться. Поверь мне, не нужно.

— Ты ревнуешь, что ли? — тихо пищит, а я понимаю, что, всё-таки до чёртиков её напугал.

Идиот!

— Да, блядь, ревную! — выдаю и смотрю прямо в огромные чёрные озёра. — До одури.

13. Аня

А я ведь просто так ляпнула, с перепугу, потому что вообще не поняла, что он начал вытворять, когда я, в попытках скрыть смущение, придумала басню о свидании. Просто ляпнула, а обернулось всё странным образом.

Конечно, никто меня никуда не приглашал, да я и видела Илью всего одни раз после знакомства, и мы даже не разговаривали, но Влад до такой степени взбесился, что я испугалась. Не того, что он может причинить мне вред, а того, как сильно мне понравилась его реакция. Мы с ним — самые странные люди во всём мире, наверное, но я не хочу влюбляться в него. Боюсь, что повторю судьбу мамы, а этого бы очень не хотелось. Слишком долго я верила в её слова и связь между красотой мужчины и изменами.

Тяжело спорить с тем, в чём так истово уверен. Мама насаждала мне эти мысли долгие годы, и я привыкла к ним. Это уже потом убедилась, став старше, что если мужчина по сути своей полигамен, ему никакие внешние уродства не помешают прыгать из койки в койку, но недоверие к красивым — подсознательное — от него трудно избавиться.

Потому гоню от себя мысли о Владе, стараясь не обращать внимания, как лихорадочно сейчас бьётся моё сердце рядом с ним. Всё-таки сесть в его машину было не самой хорошей идеей. Отвратительной идеей, нужно отметить.

Теперь Влад свернул в какой-то глухой переулок, остановил машину и яростно раздувает ноздри. Кажется, вот-вот дым повалит.

— Прям уж… ревнуешь, — бурчу, отворачиваясь к окну. Наматываю на палец ремешок сумки так туго, что рука начинает болеть, но я упорно причиняю себе неудобства. Потому что растерялась, потому что не верю Владу.

С чего бы ему вообще ко мне что-то испытывать, кроме желания пошутить и испортить жизнь? Он просто забавляется — я же вижу это, — балуется, выносит мне мозг. Но ревность? Это же что-то большее, это же нечто серьёзное, а мы-то знакомы всего… сколько? Пару суток, если напрячься и посчитать.

Нет, не верю! Не может этого быть, дурость это всё. Но, чёрт возьми, глупое сердце, что скачет в груди, стуча о рёбра до боли, не хочет внимать доводам рассудка. Ни в какую.

— Тебя не устраивает, что кто-то другой будет оказывать мне знаки внимания? Или бесит, что я могу кому-то нравиться? А может быть, раздражает, что я не упала тебе в объятия, как только с голой жопой в коридоре увидела?

Влад бросает на меня странный взгляд, но молчит, а я продолжаю, потому что, когда нервничаю, могу таких глупостей наговорить, что потом хоть в петлю:

— Нет, я догадалась! — восклицаю и даже в ладоши хлопаю, дура. — Тебе просто не хочется, чтобы у тебя из-под носа увели забавную обезьянку, с которой тебе так нравится играть?

Вдруг Влад выходит из машины — выбегает практически, — хлопает дверью так сильно, что у меня уши закладывает, и молниеносно, точно Флэш, оказывается рядом со мной. Нас разделяет лишь металл корпуса и затемнённое стекло, а вокруг ни одной живой души.

Это всё должно напугать, но я отчего-то испытываю не страх, но предвкушение. Что он сейчас сделает? Зачем вышел из машины? А если сделает что-то плохое, смогу ли отбиться или защитить себя? Конечно же, нет. Но не боюсь ведь! Разве что саму себя.

Влад тем временем распахивает дверцу с моей стороны и наклоняется. Опирается одной рукой о приборную панель, а вторую упирает в спинку моего сидения. Я не заперта в кольце его рук и спокойно могу перелезть на водительское сидение, а потом вообще сбежать, но почему-то не делаю этого. Просто сижу молча, уставившись в потемневшие серые глаза и даже не шевелюсь. Не могу. Будто бы меня загипнотизировали, лишив воли.

— Аня, послушай. Я не хочу тебе зла. — Его лицо так близко от моего, что слова вибрируют, впитываясь в кожу, а голова кружится от терпкого мужского аромата. — Да, я крепко налажал и, возможно, налажаю ещё, но я хочу, чтобы ты знала: я не воспринимаю тебя, как забавную обезьянку.

Молчим несколько долгих секунд, а я вздохнуть боюсь и не могу оторвать взгляда от его губ.

— Блядь, Аня, не делай так, — просит, а у самого голос хриплый-хриплый. — Я же не железный.

— О чём ты? — спрашиваю, откашлявшись и подняв глаза, а взгляд серых глаз кажется ещё темнее и туманнее.

— Не облизывай губы. Просто не облизывай свои чёртовы губы, а то я за себя не ручаюсь.

— Хорошо, — киваю, а все слова, что вертятся на языке, разом застревают в горле.

— Аня, нам нужно поговорить. Серьёзно. Очень.

Я не понимаю, о чём он вообще. Какие у нас могут быть общие серьёзные разговоры, но киваю, потому что почему-то очень интересно, что именно он хочет мне сказать.

— Ладно, раз так нужно.

— Я тебя пугаю? — усмехается и дотрагивается до моих волос, и это кажется таким приятным и правильным, что еле сдерживаюсь, чтобы не замурчать и не начать ластиться к его руке. — Не бойся меня, Красная шапочка.

Убирает упавшую на моё лицо прядь, аккуратно заправляет её за ухо, а я вздохнуть боюсь, настолько этот момент интимный. Кажется, ни разу в жизни я не испытывала подобных эмоций, потому плюю на здравый смысл, заталкиваю его на самую дальнюю полку, и просто наслаждаюсь ощущениями, хотя что-то внутри подсказывает, что ничего хорошего из этого не получится.

Будто бы случайно задевает костяшками пальцев кожу на моей скуле, а я вздрагиваю, пытаясь то ли прильнуть к тёплой руке сильнее, то ли оттолкнуть от себя. Сотни противоречивых эмоций разрывают на куски, и я тихо вздыхаю, не справившись с напряжением.

И это становится неким сигналом — тайным знаком, импульсом, вибрацией, что послало моё тело в ответ на его простые и почти невесомые прикосновения. Совсем перестаю что-либо понимать, когда жадный рот накрывает мои губы, впечатывает в себя поцелуем — неистовым и беспощадным. Не успеваю ни вздохнуть, ни опомниться, а настойчивый язык прорывается в мой рот, принимается кружить в диком первобытном танце, и я лишь ловлю прерывистое мужское дыхание, не в силах понять, что со мной происходит.

Импульс, точно электрический разряд, проходит под кожей, впитывается в кровь, будоражит её, заставляя бурлить, словно неспокойное море. Влад зарывается руками в мои волосы, а я тихо вздыхаю, напрочь забыв, кто я и где нахожусь.

Разворачиваюсь, стараясь не прерывать мучительного поцелуя, от которого у меня начинает саднить губы, и оказываюсь прижатой к мужской груди. Мне наплевать, есть ли кто рядом, увидит ли нас хоть кто-то сейчас — мне просто нравится целовать этого мужчину и отдаваться на волю его рукам.

Свежий летний ветер остужает обнажённую кожу на ногах, а я вздрагиваю, когда горячие пальцы, поглаживая моё бедро, поднимаются всё выше, пока не останавливаются у кромки порядком задравшейся юбки.

Упираюсь руками в твёрдые мышцы груди, скрытые под слоями деловой одежды, и ощущаю под пальцами биение большого сердца. Проникают под пиджак, глажу по спине, а кожа Влада кажется такой горячей, словно у него лихорадка. Гортанный рык вырывается на свободу, а я всхлипываю, потому что от эмоций меня просто разрывает на части.

Внизу живота разливается пульсирующая сладость, а я выгибаюсь в пояснице, расставляю шире ноги, а Влад ловит моё движение и подхватывает под задницу, придвигает ближе к себе, и то, что я чувствую сейчас… это отрезвляет.

Пытаюсь отстраниться, но Влад целует настолько яростно, вкладывая в это действо всего себя, что спустя мгновение снова подаюсь ему навстречу, прижимаясь сильнее возбуждённым лоном к восставшему под тканью брюк члену.

Мамочки, никогда раньше я не была настолько раскованной и бесстрашной, бесстыжей и распущенной, но сейчас я ни о чём не думаю — лишь купаюсь в нереальных ощущениях этого момента, словно вокруг рухнул мир.

Нет-нет, это всё неправильно и… а, и ладно!

Мысли путаются, в голове приятный туман, а я лишь ощущаю сладость мужских губ и способна только отвечать на поцелуи с таким жаром, на который даже не знала раньше, что способна.

Раздаётся грохочущий звук, и я вздрагиваю, а Влад прерывает поцелуй, но не торопится отстраняться. Смотрит расфокусированным взглядом, гладит лицо, чертит узоры, а до этого идеально уложенные светлые волосы растрёпаны моими пальцами.

Влад явно что-то хочет сказать, но молчит, поглаживая меня по волосам, а в глазах странное непривычное выражение. Казалось, они способны лишь смеяться, расплёскивая вокруг тёплый свет и веселье, но сейчас Влад выглядит так, словно у него внутри бушуют ураганы.

— Нам определённо нужно поговорить, — утверждает и целует меня в макушку, а мне отчего-то становится не по себе. — Сейчас.

14. Влад

— Хорошо, — кивает, а я напоследок целую её — быстро и порывисто, потому что просто не могу устоять, и ощущаю странный звон в ушах.

В горле комок, и это всё грёбаный нервы, которые слишком расшалились сейчас. Я весь — разболтанный оголённый нерв, к которому дотронься — закоротит. Как оборванный электрический провод: исрю, дёргаюсь.

Понимаю, что, когда расскажу всё Ане, она просто пошлёт меня на хер и будет права, потому что это будет правильно. За каким ей, молодой и красивой, нужен женатый мужик? Только проблема в том, что ему она нужна, значит, будем разруливать с наименьшими потерями.

— Куда мы едем? — спрашивает Аня, когда выруливаю на дорогу. Надеюсь, меня не переклинит вновь, и я не впишусь стальной харей машины в фонарь.

— Домой, — бросаю, размышляя попутно, что в центральный офис можно и завтра заехать. Всё равно это был только предлог, чтобы Аню отвезти домой.

— У тебя же дела, — ловит отголосок моей мысли, а я усмехаюсь.

— Всех дел не переделаешь.

Аня хмыкает, пожимает плечами и снова отворачивается к окну, а я бросаю украдкой взгляд на её точёный профиль в зеркале. Красивая…

— Ты разговаривала с моей матерью обо мне? — спрашиваю, когда до дома остаётся минут десять езды, а у меня усиленно чешется язык рассказать об Алисе. Однажды решившись, я не умею поворачивать назад.

— Делать мне было нечего, — заявляет, а я смеюсь. — Думаешь, весь мир только и делает, что ждёт момента о тебе поговорить?

Ну, во всяком случае, мама не наболтала лишнего. Уже хорошо.

— Ты знаешь, почему я вернулся к матери? — продолжаю допрос, понимая, что это уже, скорее, профдеформация, но ничего не могу с собой поделать. Мне нужно понимать, о чём знает или думает Аня.

— Понятия не имею. У тебя сгорел дом? Любовница выгнала? Проиграл квартиру в карты? Коллекторы на хвост сели? От алиментов скрываешься? Вон, сколько вариантов, один лучше другого, даже не знаю, какой выбрать.

Аня перечисляет одну версию за другой, загибая пальцы, а в тёмных глазах искрится и переливается смех. Её явно забавляет эта ситуация, а я усилием воли отрываю от её лица взгляд и вглядываюсь в дорогу. Лучше пусть веселится. Пока.

— Ну, допустим, никто меня не выгонял, — говорю, въезжая в наш двор и осматривая через лобовое стекло пятачок у подъезда, намереваясь припарковать свою машину на привычном месте.

Да только хер мне, а не парковка, потому что на моём месте стоит фиолетовый Фольксваген Жук, чтоб его черти разодрали. Эту машину я узнаю из миллионов, потому что, блядь, сам её купил в прошлом году.

Алиса, мать её, собственной персоной.

Самой жены нигде не наблюдается, значит, в подъезде ждёт. Идиотка.

Резко сдаю назад, выкручиваю руль, понимая, что веду себя, как придурочный имбецил, но встреча бывшей, пусть пока в моих мыслях, жены и Ани — не то, что поможет решить проблемы. Совершенно не то, и я это слишком хорошо понимаю.

— Опять! Опять ты это делаешь! — визжит Аня, когда мы выезжаем на трассу, а я выжимают педаль газа на полную. — Куда ты?!

— Просто поверь мне: так надо, — говорю, а Аня вжимается в кресло, глядя впереди себя огромными глазами.

Мать его. Какого хера я вообще однажды женился на этой дуре Алисе? Верность ей хранил, семью строил? Чтобы выслушивать жалобы, а потом чувствовать себя оплёванным куском дерьма? Отличное развитие событий, ничего не скажешь. Хотя, если у меня нет мозгов и я не смогу сразу разобраться, чем закончится наша “любовь”, то никто в этом, кроме меня, не виноват.

Больше всего на свете я боюсь дойти до точки, за которой начну себя жалеть. Вся эта хрень, когда человек только тем и занимается, что требует сочувствия у окружающих, ищет свободные уши, чтобы поведать о своих неприятностях, точно не для меня.

Торможу у первого попавшегося кафе, распахиваю дверь и делаю Ане знак рукой, чтобы оставалась пока в салоне. Меня переполняют ярость и застилающая глаза ослепляющая злость на Алису, а Аннушка, будто что-то почувствовав, не спорит.

Отхожу подальше, достаю из внутреннего кармана пиджака телефон, набираю номер бывшей жены, и уже через два гудка Алиса снимает трубку.

— Ты какого хера припёрлась? — шиплю в трубку, озираясь на свой автомобиль. За тонированными стёклами мне не увидеть выражения лица Ани, но упорно чувствую на себе её взгляд. Сюрреализм какой-то. — Я же, блядь, сказал чётко и ясно, что не хочу тебя видеть. До тебя что-нибудь вообще способно дойти?

— Влад, не психуй, — просит, а я завожусь ещё сильнее. — Нам нужно кое-что обсудить. Ты же знаешь, я не отстану.

— Говори сейчас.

— Нет, Киреев, это слишком личное. Но обещаю, если наш разговор состоится в ближайшее время, и нам даже удастся договориться, я исчезну из квартиры, уеду к маме, провалюсь сквозь землю — не знаю, чего там ты мне ещё желаешь, но отстану от тебя. Клянусь.

— Пошла ты со своими клятвами.

— Фу, Киреев, очень грубо с твоей стороны, — смеётся, и добавляет, прежде чем отключиться: — Жду тебя сегодня в нашем пока ещё общем доме в семь вечера. Не опаздывай. А не то приеду на работу и устрою там скандал. Ты же дорожишь своей репутацией?

И вешает трубку, а я еле сдерживаюсь, чтобы не запустить телефоном куда-нибудь подальше. Грёбаная стерва, ещё условия мне ставит.

Быстро возвращаюсь к машине, распахиваю дверь с Аниной стороны и протягиваю руку.

— Пойдём.

Аня кивает и ступает на землю, не игнорирует протянутую ладонь. Это прогресс, но, боюсь, больше мне такое счастье не улыбнётся.

Вот был бы я козлом, трахнул бы девчонку и только после признался, что женат, но, к сожалению, в козлиных университетах не обучались.

— Что вообще происходит? — спрашивает Аня, с любопытством поглядывая на меня. — Ты очень странный.

В голосе ни капли настороженности, лишь искренний интерес, а мне любопытно, какие колкости вертятся у неё на языке.

— Просто решил, что нам нужно пообедать. Не знаю, как ты, а я жутко проголодался.

Мне совершенно не хочется есть, но, думаю, чашка крепкого кофе сейчас не помешает — всё-таки намного лучше, чем сидеть в душном кабинете или парить себе мозг, что именно хочет от меня курва жена.

— Так дома еды навалом, — удивляется, а я отрицательно машу головой.

— Нет, лучше так, дома скучно.

— Хм, ну ладно.

Когда проходим к дальнему столику у окна, подальше от посторонних глаз, делаю заказ, а Аня пытается спорить, но я отмахиваюсь от неё.

— Просто расслабься, хорошо? — прошу, накрывая её руку своей, а Аня не отстраняется, лишь вздрагивает слегка.

В памяти крутится наш поцелуй, и мне приходится сжать покрепче зубы, потому что видения слишком яркие, чтобы оставить равнодушным. Аня действительно сладкая — самый лучший десерт, самое вкусное лакомство, что доводилось пробовать в жизни. И пусть она сама себе врёт, делая вид, что я ей безразличен, да только тело не обманешь — оно красноречивее всяких слов давало понять, насколько ей приятны мои прикосновения и жадные ласки.

Теперь бы не спугнуть, а то закроется в раковине и только сарказм, точно щит, и не пробиться.

Чёрт, Киреев, когда ты был таким робким в последний раз? Лет в тринадцать, когда на школьной дискотеке переминался с ноги на ногу, пытаясь сделать хоть один шаг, чтобы пригласить самую красивую девочку класса на медленный танец. Но ведь уже давно не тринадцать, в самом деле.

— У тебя гигантомания? — интересуется Аня, когда официант расставляет на столе заказанную еду. — Или жгучее желание накормить меня до отвала?

— Ешь и слушай, — взмахиваю рукой, а Аня послушно кивает и принимается за овощной салат. Ковыряет в нём вилкой, украдкой поглядывает на меня, а я начинаю:

— Аня, для начала я хочу тебя попросить не делать поспешных выводов. Просто послушай меня, а потом уже можешь хоть стул мне на голову надеть, возражать не буду.

— Уговорил, стулья пока отложим в сторону, — улыбается и кладёт в рот половинку крошечного томата.

И это, чёрт возьми, кажется мне самым сексуальным, что видели мои чёртовы глаза, но и это пока отложим на потом.

— Я женат.

Эта простая и короткая фраза звучит точно выстрел, а Аня мгновенно будто бы костенеет и медленно поднимает на меня взгляд. Замирает, а в глазах плещется то странное выражение, что бывает у человека, которого вот только что, за секунду до финиша, дисквалифицировали с Олимпиады. Чёрт… Ну не умею я издалека заводить, вестиа́ пространные беседы. Я и так слишком долго тянул быка за яйца и накручивал ему хвост на кулак, хотя должен был с самого начала всё рассказать, а не строить из себя полного идиота, который бабу до этого никогда не видел. Но, мать его, поплыл, стоило увидеть Аню в квартире, такую решительную и беззащитную одновременно.

И на секунду померещилось: всё, что было со мной до — выдумка, злая шутка судьбы. Показалось, что Алисы не было никогда, как и её подлости. Я позволил себе обмануться, невольно втянув в свою ложь Аню. И теперь готов за это отвечать.

— Рада за тебя, — произносит, а голос глухой-глухой, и взгляд затягивает пелена отчуждения. — Совет, как говорится, да любовь. Хлеб-соль, каравай с шишками, море цветов… что там ещё в таких случаях говорить принято? А… чтоб дом — полная чаша, а радость никогда не покидала его стен. Доволен? Я молодец? Справилась? Ты же за этим меня позвал?

Идиот, идиот, какой же я кромешный идиот!

— Аня, послушай!

— Ой, прости, мне пора ведь! — спохватывается и порывается подняться, убежать, да только я оказываюсь быстрее: хватаю её за руку, останавливая. Наплевать, что смотрят люди, потому что я не собираюсь дать уйти девушке, которая помогла мне не рухнуть в океан тоски. — Отпусти! — шипит, а я отрицательно качаю головой.

Не дождётся.

— Пока не выслушаешь, никуда не пойдёшь. Даже если мне этот грёбаный ресторан придётся на сутки выкупить. Или спалить на хер, ты меня выслушаешь.

Я смотрю в чёрные глаза, а Аня выдерживает давление, лишь щурится зло, но не теряется. Пока ей не всё равно, пока она злится и пылает лесным пожаром, ещё не всё потеряно. Злость — это эмоция, ненависть — чувство, сильные и всепоглощающие, и это даёт надежду, что ещё не всё испорчено.

— Ты не имеешь права!

— Нет, не имею, — медленно киваю, стараясь не моргнуть, чтобы не отпустить её дерзкий, замешанный на горечи и беззащитности, взгляд, — но плевать.

Чуть сильнее сжимаю пальцы на тонком девичьем запястье, а Аня сдаётся первой: втягивает воздух ноздрями, запрокинув голову. Блядь, если она сейчас расплачется, я кого-нибудь точно убью.

— Я ничего тебе не должна, — говорит так тихо, что слышу только я, но всё-таки присаживается на место. Я же так и не выпускаю её руки, потому что моя смелая крошка в любой момент может убежать, а это последнее, чего бы мне хотелось. — Впрочем, как и ты мне не должен что-либо объяснять.

Я так боюсь, что её панцирь треснет, и Аня, испугавшись своей беспомощности, сбежит. И никогда не вернётся. Почему-то обидеть её — именно то, что не смогу себе простить.

— Нет, должен, понимаешь? Я должен был с самого начала всё сказать.

— А зачем? — передёргивает плечами, словно мёрзнет, и как ни стараюсь, поймать туманный взгляд не получается. — Тогда было бы не так интересно, правда? Да и какой смысл откровенничать с посторонней дурочкой.

Она упорна в своём желании казаться выше всего этого дерьма, но слегка дрожащий голос выдаёт её эмоции. Понимаю, что на этот раз здорово накосячил, но я не буду тем, кем являюсь, если не постараюсь всё исправить.

Пусть Аня не хочет признаваться даже самой себе, но возникшее между нами чувство — не пустой звук. А иначе бы так не реагировала. Мало ли, сколько вокруг женатых мужиков, не уверен, что из-за каждого она так переживает.

— Аня, блин… да, я женатый. Да, это правда. Но это ничего не значит.

— И ладно, Влад, ладно. У нас же не было ничего, мы чужие люди. Всё хорошо, не переживай.

— Это неважно, слышишь? Ты — важна. Я сам, блядь, не знаю почему, но это тоже правда. С первой секунды важна, а остальное — чушь и пепел.

Аня молчит, лишь задумчиво теребит длинную прядь волос, медленно наматывая её на палец, как до этого, в машине, ремешок сумки.

Я подмечаю эти детали машинально, а мозг лихорадочно подбирает слова, генерирует дебильный фразы, но собрать мысли в стройный ряд никак не получается.

— Чёрт… — Ерошу волосы на затылке, наплевав на то, во что превратилась моя причёска. Плевать, на всё плевать. — Я ведь не от того, что мне скучно в квартиру матери вернулся, не для того там остался, чтобы над тобой издеваться или ещё что-то, пока моя примерная жёнушка печёт пироги. Вовсе нет.

Аня отворачивается от окна, а я задерживаю дыхание.

— А почему? — в больших глазах мелькает лёгкий интерес, но Аня снова отводит взгляд к окну и фокусирует его на чём-то, мне невидимом. Ладно, пусть не смотрит, но не убегает.

— Потому что я лох и идиот из тупого анекдота о командировочном муже. — Воспоминания больно режут гордость на части, но я глотаю гнилостный комок обиды и продолжаю: — Меня не было в городе месяц, а когда вернулся на пару дней раньше, застал свою жену в одной постели с каким-то утырком тощим. И ушёл.

Мне тяжело об этом говорить — унизительно, потому что только от одной мысли о том вечере внутри закипает настолько чёрная злоба, что я боюсь просто не совладать с собой.

— Завтра с утра я подам на развод, и через месяц буду официально свободным. Ты слышишь меня? С Алисой у нас нет детей, общего имущества, подарками пусть подавится, всё себе оставит, но быть с ней я не смогу и не буду. Мы давно уже не любим друг друга. Если честно, уже и не помню, была ли вообще в нашей с ней жизни любовь.

Я вываливаю это всё общим потоком: лихорадочно, особенно не задумываясь. Лишь пытаюсь донести до Ани всё, что гнило внутри долгие годы. Жизнь рушится не в один миг. День за днём недопонимание и ложь, безразличие и пустота подтачивают её, пока она не сложится карточным домиком, а остатки не растреплет ветер.

— И жизнь заиграет новыми красками, — усмехается, не глядя на меня. — Ещё больше блондинистых профурсеток в дом таскать начнёшь. Не по одной, пачками. Заживешь, как султан.

— Ты мне будешь всю жизнь это вспоминать?

— Очень надо, всю жизнь, — хмыкает и обжигает меня сердитым взглядом, но на дне его трепещет крошечный огонёк, который вселяет надежду. И веру, что я на правильном пути.

— Ань… ты нравишься мне, честно. Пиздец как нравишься, и я не хочу, чтобы ты злилась на меня.

— Много чести… злиться, — слегка улыбается.

— Тот поцелуй… я чуть с катушек не слетел, я хотел взять тебя прям там, в машине, и трахать, пока имя своё не забудешь, — говорю это, а Аня вспыхивает румянцем, но молчит, словно спугнуть боится. — Но я понял вдруг, что так нельзя. Ты достойна того, чтобы тебе не лгали. Даже если очень хочется.

И после паузы добавляю то, что кажется самым важным:

— Прости, я идиот, придурок, урод конченный, но я не хочу, чтобы ты уходила вот так, даже не попытавшись понять. Ты нужна мне.

Потребность в ней разъедает меня изнутри, и поцелуй наш стал контрольной точкой — точкой невозврата. А ещё эта дикая потребность заботиться о ней, и ревность к Илье, что чуть не сожгла меня, и желание оградить от всего чёртового мира — всё это сплелось в такой тугой комок, что не продышаться.

— Прям таки и нравлюсь, — бурчит и прячет улыбку в стакане воды. — Пользуешься моей наивностью и добротой.

— Ни в жизнь! — прикладываю руку к сердцу, а Аня лучится сдерживаемым изо всех сил смехом.

— Знаешь… я вот совсем не понимаю, зачем всё это выслушиваю, но, блин… ты такой странный, ты самый странный из всех, кого я знала. И мне отчего-то хочется тебе поверить. Правда, пока не очень получается, потому что... потому что я оказалась трусихой. И вообще… мне нужно подумать. Обо всём.

Отпускаю её руку, медленно разжимая пальцы, а Аня встаёт с места. Смотрит поверх моей головы, а я чувствую себя злым и виноватым одновременно.

— Я сегодня у Лены переночую. Завтра поговорим, хорошо?

И выходит из кафе, гордо подняв голову, как делает это всякий раз, когда боится показать свою слабость, а я бью кулаком по столешнице, наплевав на ущерб, который могу причинить заведению.

Нет уж, пусть едет, куда захочет, но в моей машине. Пусть злится, обижается, молчит, дерзит, ёрничает — я не собираюсь нарушать её личные границы, давить и настаивать, но и отпустить одну сейчас не могу. Просто не могу.

15. Аня

Блин, и почему больно-то так? Он же мне никто — посторонний мужик, с которым мы знакомы всего несколько дней, а всё равно внутри что-то царапает, будто мне не всё равно. Какая разница, есть у него жена или нет?

Оказывается, есть. И как бы я ни сопротивлялась, спорить с тем, что Влад нравится мне, не могу. Не получается выбросить его из головы, а вкус поцелуя, в котором было столько страсти и невыразимой нежности, ощущаю на губах до сих пор.

Выхожу из кафе, осматриваюсь по сторонам, прикидывая, как быстрее добраться до Ленкиной квартиры. В кошельке три копейки, но доберусь — ноги пока ещё ходят, слава Богу.

Но не успеваю сделать и трёх шагов, как сильные руки обнимают за плечи, и меня буквально впечатывает в широкую мужскую грудь. Его дыхание обжигает кожу, ставшую вдруг невероятно чувствительной,, путается в волосах, а я замираю, потому что по запаху безошибочно узнаю, что это Влад.

— Не могу, — шепчет в изгиб шеи, а на теле все волоски разом встают дыбом. Даже те, о существовании которых раньше не догадывалась. — Не могу отпустить… отвезу на машине.

Он добавляет ещё что-то, но я не слышу, потому что кровь шумит в ушах, ревёт бурлящим водопадом, а сердце колотится в каждой клетке тела. Я должна быть сильной, мне нужно подумать, но в голове ни единой связной мысли, когда Влад так близко, а пальцы блуждают по шее, касаются ключиц, выжигая, подобно кислоте.

— Отпусти, я сама доберусь, — слабо протестую, но Влад не торопится выполнять просьбу, а я боюсь не справиться с эмоциями, боюсь не выдержать.

— Нет, — выдыхает, прожигая коротким словом и эмоциями в вибрирующем в опасной близости голосе дыру в сердце.

Когда я попалась на его крючок? Когда стала нуждаться в его внимании, плыть на волнах ощущений рядом с ним? И бывает ли так, чтобы, почти не зная человека, практически мгновенно, так судорожно цепляться за него душой?

— Не спорь со мной, пожалуйста, — шепчет на ухо, а по телу разливается тепло, от которого трепещет каждая жилка, и в животе что-то сжимается в плотный комок. — Я ведь не сделаю ничего из того, чего ты сама не захочешь. Просто доверься мне, Аня-я.

Растягивает последний слог, а мне хочется свернуться в клубок на его груди и пролежать так целую вечность. Никуда не торопясь и ни о чём не думая.

— Ты настойчивый, — замечаю, а Влад касается губами моей кожи, а я взлетаю вверх.

Господи, если от простого, почти невинного поцелуя у меня так сносит крышу и подкашиваются ноги, что будет, если я позволю Владу нечто большее?

От мысли, что у нас может быть секс, внутри всё сладко замирает, но я гоню шальные фантазии прочь, потому что это наваждение, а мне нужно подумать. Но ведь подумать я могу и чуточку позже, а пока позволить Владу сделать то, чего мне и самой безумно хочется, несмотря ни на что, — побыть немного рядом.

— Ладно, твоя взяла, — вздыхаю, пытаясь показать, что не очень-то и хотелось. — Ты и мёртвого уговоришь.

Снова вздыхаю, тяжело так, с надрывом, мол, совершенно не знаю, зачем на это иду, а Влад тихо смеётся.

— Притворщица, — говорит и быстро целует меня в шею.

А когда размыкает руки, мне почему-то вдруг становится так пусто и одиноко, что следующий вздох уже вполне себе искренний.

Влад распахивает передо мной дверцу машины, и я ныряю в салон. Зажимаю вспотевшие и слегка подрагивающие ладони между коленями и с силой свожу их, чтобы не дать себе возможности коснуться Влада. Он же устраивается рядом и смотрит на меня, постукивая красивыми пальцами по рулю. Из-под манжеты белоснежной рубашки выглядывает крошечный кусочек татуировки, а я сглатываю, не в силах отвести взгляд.

— Адрес? — напоминает о цели нашего путешествия, а я поднимаю взгляд, ловя искры в серых глазах.

Быстро называю адрес, и машина, тихо заурчав мотором, трогается с места.

Едем, сохраняя молчание, и я слежу за дорогой, уставившись в окно. В голове роятся мысли, воспоминания, но я запрещаю себе думать о плохом. Потом, всё потом. Пока что мне просто хорошо и уютно, а обо всём остальном подумаю позже.

— Какие у тебя планы на завтрашний вечер? — раздаётся тихое, а я вздрагиваю, потому что вдруг забыла, что сейчас не одна. — Хочу, чтобы ты со мной в одно место прокатилась.

— С тобой? Вечером? И куда?

— Сюрприз, — хитро улыбается, а я пожимаю плечами. — Ну так как?

— Я подумаю, если обещаешь, что сюрприз приятный.

— Ну, я его таким задумываю, во всяком случае.

— Я подумаю.

Я уже понимаю, что любые мои решения — тлен и пустота, когда невозможно сопротивляться тому магнетизму, что исходит от Влада. В нём чувствуется сила и мощь, против которых моё глупое сердце и женское начало бессильны.

Но Владу об этом знать совсем не обязательно. Обойдётся.

Дальше снова едем, не проронив ни слова, и я почти засыпаю, убаюканная дорогой и странным внутренним состоянием. Из колонок льётся тихая музыка — просто мелодия, без слов, и на душе так тепло-тепло становится.

— Приехали, — говорит Влад, касаясь костяшками пальцев моей скулы, а я инстинктивно потираюсь о них. — Аня… ты же сама не понимаешь, что делаешь со мной. Я же сейчас снова тебя поцелую… будто с ума сошёл, даже работать нормально не могу: всё время думаю о тебе. Фантазии эти чёртовые, видения. Везде тебя вижу, как проклятый.

Смотрю безотрывно в серые глаза, а они стремительно темнеют, становясь почти чёрными, а на дне их бушует ледяное море.

— Я лучше пойду. — Хватаюсь за ручку двери, в тщетной попытке сбежать, да только от себя не убежишь.

Я увязла в янтаре этого внезапного чувства, словно муха, и отчётливо понимаю, что не выбраться. Только вырывать с мясом по кусочкам, уезжать, болеть и мучиться.

Мне нравится в этом мужчине всё. Он совершенен, и мне так отчаянно хочется к нему прикоснуться, поцеловать. Любить его хочется, несмотря на то, что он женат, несмотря на то, что скрывал это.

— Возьми мою визитку, — вдруг говорит Влад и достаёт картонный прямоугольник из бардачка. — Сзади мой личный номер написан, экстренный, так сказать. Если нужно будет что-то, звони. Всякое бывает и вообще.

Киваю и расстёгиваю боковой кармашек на сумке, а пальцы дрожат. Пихаю визитку, но она упорно не лезет, потому что я криворучка.

— Давай помогу, — улыбается Влад и забирает у меня визитку.

Только я уже успела накосячить, и записка, которую утром взяла с собой, выпадает из кармашка. Чёрт!

— Знакомая бумажка, — говорит Влад, а голос почему-то хриплый, будто чужой. — Иди, нудистка, пока я тебя не изнасиловал прямо здесь.

Зажимаю в кулаке чёртову записку и, распахнув дверь, выбегаю на улицу. Вдогонку слышится смех — или мне так только кажется, — но я не обращаю на него внимания. Главное, быстрее скрыться в подъезде подруги, чтобы Влад не увидел, насколько сильно я покраснела.

В подъезд практически вбегаю и, привалившись к двери спиной, пытаюсь перевести дух. В голове шумит, а сердце стучит так гулко, что в ушах закладывает. Наверняка, Влад уже уехал, и это хорошо, потому что от него вдалеке я смогу хорошенько всё обдумать. А ещё мне нужна Лена, чтобы просто побыла рядом. Не знаю, буду ли рассказывать ей, что Влад женат, но сейчас мне нужен человек, который знает меня лучше себя самой.

До квартиры добираюсь в тесном лифте, стены которого исписаны матерными выражениями, и сама кабина опасно дребезжит и натужно скрипит, словно мечтает оборвать свои мучения, рухнув на полной скорости в шахту. Вспоминаю, как года два назад мы застряли здесь в новогоднюю ночь. Более странного праздника в моей жизни не было никогда. Мы сидели на полу, подстелив под задницы бумажные пакеты, пили шампанское, ели мандарины, к полуночи потеряв всякую надежду, что нас спасут в старом году. Так и просидели, слушая хлопки чужих дверей, громкий смех и пьяное ликование соседей. Тогда было обидно, а сейчас вспоминается с улыбкой, как забавное приключение.

За дверью Лены полная тишина, и я на миг пугаюсь, что её может не оказаться дома. Со всей этой суетой даже забыла позвонить подруге, предупредить о своём визите, но, когда мне открывают почти мгновенно, успокаиваюсь.

Лена, с пучком огненно-рыжих волос на голове, румянцем во всю щёку и лихорадочным блеском в глазах быстро затаскивает меня в квартиру и запирает замок.

— Сомова, как хорошо, что ты пришла! А то я зашиваюсь!

Не успеваю ничего спросить, а Лена тащит меня за собой на кухню, даже не дав возможности разуться. А там…

Там царит самый настоящий Апокалипсис: гора продуктов, мучная пыль в самых неожиданных местах и жирное пятно в самом центре комнаты, на полу.

На плите дымится сковородка, а Лена чертыхается и несётся к печке, чтобы продолжить измываться над потенциальной едой.

— Ань, помоги мне, — просит жалобно, обводя несчастную и кухню торопливым жестом. — К нам скоро гости должны прийти, а у меня ничего не получается.

Ленка чуть не плачет, горестно вздыхает и бросает в сердцах сковороду, и так пострадавшую от действий хозяйки, в мойку. По всей видимости, это должны были быть блины. Но они благополучно покончили жизнь самоубийством, пригорев к поверхности намертво.

— Чтоб ты без меня делала, Гордон Рамзи безрукий? — тоже вздыхаю и снимаю с крючка смешной фартук с прыгающими гномиками в забавных поварских колпаках.

— Для начала нужно тут всё отмыть, а потом уже готовить с чистой совестью.

За полчаса управляемся, болтая о всякой ерунде: о бывших однокурсниках, с которыми после защиты диплома ни разу не виделись, хотя на прощальной вечеринке слёзно в этом клялись друг другу; о скидках на кроссовки и “офигенскую юбку”, и ещё о чём-то, совершенно пустом. В окно льётся свет, и так хорошо просто разговаривать ни о чём, смеясь и дурачась.

Когда разговор заходит о собеседовании, пытаюсь перевести тему, но Лена, будто почуяв что-то, вгрызается в меня мёртвой хваткой:

— Сомова, всё в порядке? — спрашивает осторожно, а в зелёных глазах опасный огонёк мелькает. — Ты же не просто так ко мне приехала?

— Просто соскучилась по тебе.

— Ага, так я и поверила, — цокает языком и даже головой качает. — Нехорошо обманывать лучшую подругу. Что? Тебе отказали? Или приняли? Колись, а то применю запрещённый приём: щекотку!

Если бы я ещё сама знала, приняли меня на работу или нет.

— Демидова, слушай, — начинаю, с удвоенным усердием принимаясь за нарезку мяса, — это просто собеседование. Ничего экстраординарного.

— Выкладывай! — хмурится Лена, аккуратно забирая из моей руки нож. — Тебя обидели? Мне почему-то кажется, что да. Этот начальник службы безопасности под юбку к тебе, что ли, лез?

Смеюсь тому, что, сама того не ведая, Лена оказалась права, только я-то была совсем не против.

— Ты же помнишь моего соседа? — интересуюсь, на сто процентов уверенная, что получу утвердительный ответ. И, когда Демидова кивает, добавляю: — Ну вот он и есть этот самый начальник.

— Да ты что?! — охает Ленка, закрыв ладонями рот. — Ничего себе поворотец! Как в сериале! Это ж надо…

Ленка таращит глаза, охает и причитает, а я беру другой нож и продолжаю заниматься мясом. Лучше вот так, готовить ужин, чем думать о всякой ерунде.

— Кстати, а что у вас за гости сегодня? — интересуюсь, чтобы отвлечь Лену от мыслей о моей персоне.

— А, гости, — отмахивается, складывая нарезанное мясо в кастрюлю. — Гость, один. Игорь начальника своего на ужин пригласил.

Любовь всей жизни Игорь устроился год назад в филиал крупной иностранной фирмы и имеет все шансы сделать хорошую карьеру. Я рада за него: он хороший парень, и Лене с ним действительно повезло.

— А я не помешаю?

— Нет, конечно! — смеётся Лена и продолжает: — Думаешь, отработаешь, как Золушка, на кухне, а я тебя спать отправлю в восемь? Нет, начальник у Игоря — молодой и адекватный. Просто ужин, небольшая вечеринка для своих, так что не выдумывай. Ты ж моя лучшая подруга.

— Оно-то да, только если решишь меня сводить с этим молодым и адекватным, то я сразу же уйду, — заявляю, выразительно глядя на Лену, а та смеётся и машет на меня рукой.

— Не переживай, не буду, — заверяет и даже руку к сердцу прикладывает. — Я всё ещё не оставляю надежду, что ты сойдёшься со своим симпатичным соседом. Двоих женихов за неделю даже даже мне тебе сватать лень.

— Прям от сердца отлегло, — смеюсь, но мне отчего-то неспокойно на душе. — Слушай, насчёт соседа…

Я всё-таки не выдерживаю и рассказываю Лене о том, что случилось на собеседовании и особенно после.

Она внимательно слушает, сидя напротив, и пока тушится мясо, я успеваю рассказать обо всём, что тревожит. По мере того как повествование близится к финалу, чувствую, насколько легче становится. Словно высказав всё, постепенно освобождаюсь от тяжести, что, словно обручем, стянула сердце. Одна голова хорошо, а две лучше. Понятное дело, что я поступлю так, как нужно мне, но, может быть, Лена, благодаря своему богатому опыту общения с противоположным полом, объяснит мне что-то, чего я не понимаю.

—Ну ничего же себе, — выдыхает Ленка и поднимается на ноги. — Так, где-то у меня тут ликёрчик припрятан, на чёрный день. Думаю, сейчас в самый раз.

Через пять минут, когда молочно-белый, похожий на сгущёнку, ликёр разлит по крошечным стопкам, Лена снова занимает своё место напротив.

— Так, давай выпьем — лишним не будет, а потом я тебе кое-что скажу. Поделюсь мудростью.

Киваю и опрокидываю рюмку с приторно-сладким ликёром.

— Умница, — кивает Лена и убирает стопки в мойку. — Итак, он тебе признался в том, что женатый до того, как вы переспали, правильно?

— Ага, только поцеловались, но ничего… сверх меры он себе не позволил.

На меня волной накатывают воспоминания, каким страстным и одновременно деликатным был Влад. Доводя до критической точки, оставлял пространство для манёвра, не настаивая, но и не отпуская. Словно я была самым ценным сокровищем в его жизни, самой желанной, красивой и сексуальной. Но лишнего он себе не позволял, и это ведь что-то значит, правильно?

— А мог же позже, да? Или вообще не говорить. Пока бы ты узнала, много времени могло пройти.

— Наверняка.

— И что это значит?

— Ну… — неопределённо пожимаю плечами, потому что страшно сказать вслух то, во что так сильно хочется верить.

— Это значит, что ему на тебя не плевать, — восклицает Лена и хлопает радостно в ладоши. — И он не подлец! Он же заботится о тебе, сюда привёз, личный номер дал, не давит. Думаешь, все мужики всё бросают и везут девушек в кафе душу обнажать? Было бы ему фиолетово, соблазнил бы, трахнул и все дела. А потом бы тебе ревнивая жена ещё и волосы на голове начисто вырвала. И не только. Провела бы, так сказать, комплексную эпиляцию.

— Думаешь?

— Уверена, — кивает со значением, важная такая, а рыжий пучок на макушке смешно трясётся.

— А если он решит к жене вернуться? — задаю вопрос, который не даёт покоя с момента, как узнала правду. — Вдруг я позволю себе поверить, а он вернётся… к ней. Мало ли, может, у них просто временный кризис. Или я нужна ему, чтобы просто расслабиться, и вообще, спорт такой: каждый год на развод подавать.

— Аня… не попробуешь, не узнаешь, — вздыхает Лена. — Так ведь? Сейчас мы можем о чём угодно здесь говорить, фантазировать, но в жизни всегда случается только так, как должно быть. А если ты заползёшь в скорлупу, то так в ней и просидишь до пенсии.

— Ох, — тоже вздыхаю, понимая, что Лена права. И от этого мне становится вдруг так легко и спокойно, что хочется петь.

— Он же нравится тебе, я же вижу. Да какой нравится?! Ты вся сияешь! Встрескалась по уши, Сомова, — Лена сжимает мою руку тёплой ладонью и улыбается. — Потому не пережми, пока он не забил и не ушёл.

— Мама будет в шоке, если у нас с ним что-то получится… — Стоило только высказать это, как к горлу подступает противный комок.

С мамой всё слишком сложно у нас, но пока не хочу об этом переживать.

— Да уж, тётя Таня не обрадуется, но ничего, отобьёмся.

Лена, как всегда, готова встать со мной спина к спине и отстреливаться с двух рук. Иначе не было и, надеюсь, уже не будет. Но для того и нужны друзья, чтобы всегда иметь в этой жизни маячок, который удержит, поможет, спасёт. Без Даниловой с её неуёмной энергией и способностью находить позитив там, где его нет, мне было бы намного тяжелее. Она, как никто другой, знает, насколько трудно бывает с моей мамой, до какой степени Татьяна Сергеевна Сомова тяжёлый человек и как умеет надавить, накапать на мозги, испортить настроение одним словом. Я люблю свою маму, но жить в сотне километром от неё люблю ещё больше.

Пока болтаем, ужин полностью готов, а за болтовнёй не заметили, как тихо подкрался вечер. Летом сумерки поздно наступают, но на часах уже шесть, значит, до заката всего пара часов.

Накрываем на стол в большой комнате, и Лена лихорадочно бегает с подносами, чтобы ничего не забыть и не пропустить. Смеюсь про себя над её суетливостью, но понимаю, что этот вечер — важен для них с Игорем, потому не высказываю мысли вслух. Пусть у них всё получится, а начальник окажется на самом деле адекватным.

Когда в дверь звонят, Лена подскакивает на месте и несётся к двери, встречать пришедших. Я же остаюсь в комнате, попивая слабоалкогольный коктейль, и размышляю о том, что за сюрприз мне приготовил Влад. Сейчас, когда благодаря Лене и её словам, я успокоилась, думаю, что у нас с Владом может действительно что-то получиться. А почему нет? Если я ему действительно нравлюсь. Сама-то я и правда, влюбилась по уши, как бы ни пыталась не обращать на это внимания.

Визитка не даёт покоя, и я даже пару раз порываюсь позвонить Владу. Но нет, я решила взять время подумать, значит, не стану торопить события. Утром, всё утром.

Голоса всё ближе, но я не вслушиваюсь, находясь во власти сладких грёз о будущем, а когда начальник Игоря появляется на пороге, сначала не узнаю его. Но проходит мгновение, второе, и я, наконец, соображаю, кто это.

— Анна? — улыбается гость, а я киваю. — Какой приятный сюрприз.

Чёрт. Кажется, вечер перестаёт быть томным.

16. Влад

После того как отвёз Аню к её подруге, долго ещё сидел в машине, курил и думал. Всё так стремительно завертелось, но у меня и не бывает по-другому: я не склонен к долгим раскачиваниям и любым проволочкам предпочитаю действия. Таким меня создала природа, а опыт и служба добавили.

Служба… Когда мне исполнилось четырнадцать, я сам захотел поступить в Суворовское. Просто пришёл однажды домой и заявил с порога, что ничего не знаю, ни о чём не ведаю, а стану военным, чего бы мне это ни стоило. В итоге, матери ничего не оставалось, как пойти на поводу у своего слишком упёртого сына. Даже тогда я уже умел настоять на своём.

Потом было много всего: и бунты подростковые, настигшие меня уже после выпуска из училища, и служба по контракту, когда я, казалось, наконец, нашёл своё место в жизни.

И я ни секунды не жалел, что выбрал такую судьбу. Мне нравилась та простота и кристальная ясность, что царит в отношениях сослуживцев. Словно я нашёл всё-таки своё место в жизни, стал наполненным и цельным. Изо дня в день, с редким отдыхом, мы месили берцами грязь, веря, что так правильно. Даже мать смирилась с моим выбором, хотя поначалу слишком много причитала и охала, заламывала руки и угрожала. Со временем я понял, что лишь страх за меня был всему причиной, но тогда знатно психовал. В двадцать лет мы кажемся себе бессмертными и неуязвимыми, осознание приходит позже.

Но потом многое изменилось: контракт закончился, я женился, отучился заочно в институте и нашёл работу по душе — с моим опытом довольно быстро сделал карьеру. Да и что Служба безопасности сети книжных в сравнении со службой там, на грани жизни и смерти? Херня.

Иногда я скучаю по тем временам. Тогда всё было просто и понятно, без виляний задами и фальшивых улыбок. Жизнь по уставу — чёткая и ясная, и я бы многое отдал, чтобы и на гражданке было поменьше лицемерия и толчков в спину от якобы друзей и любимых.

Вот только рядом с Аней мне кажется, что жизнь ещё можно прожить так, чтобы не бояться предательства. Она чистая, такая... не изгаженная налётом лживого кокетства и жеманности. Когда-то я повёлся на блеск и мишуру Алисы, довольно быстро разобравшись, что под павлиньим хвостом в самом деле скрывается обычная куриная жопа.

Но, чёрт, нудистке всего двадцать один, а мне несколько — намного, блядь — больше, и это охренеть как портит настроение. Потому что у меня за плечами много всего, а её жизнь лишь только начинается. Но хочу ли я повернуть вспять и поменять коней на переправе? Нет. Аня неожиданно стала мне необходима, будто долбанный воздух, и с этим я не могу и не хочу что-либо делать.

Когда докуриваю пятую за полчаса сигарету, завожу мотор и возвращаюсь на работу. Здесь всегда можно найти, чем заняться, и это здорово отвлекает от всякой ереси, что лезет бесконечно в голову. Я привык рвать жилы, пахать без продыху, маршировать строем, прыгать по окопам и вытирать рукавом кровавые сопли. Это мой способ борьбы с природным идиотизмом и глупостью, способ не замечать всей дерьмовости окружающего мира.

Подготавливаю отчёты, просматриваю список дел на завтра, а где-то за плотно прикрытой дверью, отделённые от меня четырьмя грубо оштукатуренными стенами, шуршат и перемещаются из кабинета в кабинет подчинённые. Меня почти никто не трогает, разве что донимают бесконечными звонками, и это раздражает. Меня вообще очень многое раздражает, стоит только подумать, что в семь встреча с Алисой. Даже гадать не хочу, что она там мне приготовила. Терпеть не могу сюрпризы, если их делаю не я сам.

Рабочий день стремительно подходит к концу, и в половине седьмого запираю кабинет. Мне душно и тошно, и очень хорошо, что на пути не встречается никто, желающий со мной пообщаться. Я могу в быту быть разным: дурашливым, несерьёзным, безрассудным, отчаянным, но на работе раз и навсегда поставил себя так, что без особой надобности ко мне никто не лезет. У меня свои обязанности, у них свои.

В машине снимаю галстук, кидаю на заднее сидение вместе с надоевшим хуже горькой редьки пиджаком. Все эти доспехи из деловой одежды, наверное, единственное, что так сильно угнетает в моей работе, но дресс-код есть дресс-код, иначе никак.

По пути заезжаю в Мак, покупаю на вынос пару бургеров и кофе и, остановившись за углом, съедаю всё, до последней крошки. По сути, просто тяну время, стараясь не думать, как вести себя на одной территории с бывшей. Еда помогает успокоиться, привести мысли хоть в какой-то, но порядок. Главное, не пороть горячку и не делать резких движений, тогда получится обойтись малой кровью.

Ровно в семь паркуюсь у дома, из которого так позорно сбежал несколько дней назад, а телефон уже вибрирует, разукрашивая экран улыбающимся фэйсом Алисы. Сбрасываю звонок и удаляю на хер фотку жены из галереи. Не хватало мне ещё натыкаться на неё даже случайно.

Возле подъезда тусит непобедимый пенсионерский десант, бдительный и беспощадный. Бросаю на ходу короткое “Вечер добрый” и проношусь мимо, чтобы избежать ненужных разговоров. Сейчас у меня лишь одна мечта: поскорее разобраться с женой, чтобы она в обозначенный срок стала бывшей на законных основаниях. Никакой лишней болтовни, никакой натужной вежливости и фальшивых улыбок. Чётко, быстро и по существу.

Минуя лифт, вбегаю по лестнице на пятый этаж, весь переполненный чёрной энергией, от которой меня распирает, рвёт на куски. Накрываю ладонью звонок, и его звук дребезжит в недрах квартиры, действуя на нервы. Торопливые шаги служат мне ответом, но я физически не могу оторвать руку, точно приклеило.

— Влад… — выдыхает Алиса, вздрагивает, когда я поднимаю на неё взгляд, и отходит назад. — Проходи. Боялась, ты не придёшь.

Она ещё что-то лепечет, но я не слушаю. Делаю шаг в знакомую до боли прихожую, второй, десятый, и вот уже сижу в комнате на диване, который сам же, чёрт его возьми, покупал.

В этой квартире мне противно всё: фальшь, пропитавшая стены, отзвуки воспоминаний, порой даже счастливых, призраки ошибок и радостей. Продам её к чертям, при первой же возможности продам. Ноги моей здесь больше не будет.

— Ты хотела меня видеть, я пришёл, — говорю, постукивая пальцами по согнутой в колене ноге, а Алиса присаживается на краешек журнального столика напротив.

— Спасибо тебе за это. — Её голос тих и спокоен, а в глазах ни тени сомнения.

Алиса красивая: тёмно-каштановые с красноватым отливом длинные волосы, которые она всегда любила заплетать в причудливые косы; голубые огромные глаза в обрамлении угольно-чёрных ресниц; аккуратный “кукольный” чуть вздёрнутый носик и пухлые тёмно-вишнёвые губы. Когда увидел её впервые, казалось, что влюбился. Жаль, поздно понял свою ошибку, потому что за внешней почти идеальной красотой скрывалась пустота.

— Только давай быстрее, хорошо? У меня совсем мало времени. — Для убедительности смотрю на часы, а Алиса медленно кивает, заправляя за ухо длинную прядь роскошных волос.

— Киреев… я беременна.

Она произносит это так просто, словно сообщает, что в магазине напротив продают отличные кабачки. Буднично, спокойно, без лишней драмы и надрыва. Подумаешь, беременная. А у меня сердце клокочет в горле и стремительно темнеет в глазах. В памяти лихорадочно прыгают мысли, я пытаюсь вспомнить наш последний секс с Алисой, но всё путается и плывёт.

Пиздец.

— Ты побледнел? — удивляется, подаётся вперёд и заглядывает в глаза. — Не надо, Влад, это не твой ребёнок, расслабься.

Честно? Я, блядь, чуть до потолка от радости не взлетел, точно меня гелием накачали.

— И? Какого хера ты от меня хочешь?

— Фу, Влад, ты такой грубый, — усмехается, но лёгкая дрожь пальцев, которыми она вцепилась в подол лёгкого домашнего платья, выдаёт жёнушку с головой.

— Ещё раз повторяю: какого хера ты хочешь от меня? Зачем мне эти твои новости, папаше их сообщай.

Алиса дёргается, словно я её стукнул, а глаза наполняются слезами.

— Бросил, что ли, папаша счастливый? Не выдержал радости внезапных новостей? Случайно, не тот голожопый дрыщ, под которым ты вопила, точно тебе матку вынимают? Или у тебя их десяток?

— Влад! — возмущается, но разве меня это волнует? — Он…

— … сбежал, — продолжаю, а Алиса всхлипывает. — Ну и? Дальше-то что?

— Ты говорил о разводе… может быть, не надо.

— В смысле “не надо”? Теперь так тем более, нужна ты мне триста лет.

— Влад, но… ты же понимаешь, что я не могу вернуться к родителям беременной, ты же знаешь… это же невыносимо, так нельзя.

Она смотрит на меня жалобно, вытирает покрасневший нос, и такая несчастная без налёта своей извечной надменности. Только этими соплями в сахаре меня вряд ли проймёшь.

— Ты идиотка, что ли? Понять никак не могу… этот твой ёбарь все мозги из тебя вытрахал? Или гормоны так башку поплавили?

— Но как ты понять не можешь? Это же позор!

Чуть не взвизгивает, а я сжимаю пальцами переносицу, устав от этого цирка окончательно.

— Нет, ты точно больная. Мне это всё зачем? Ты сама о чём думала, когда с другим мужиком кувыркалась?

— Влад… я влюбилась. Голову потеряла, он так красиво ухаживал. А ты… ты весь в работе, своих ночных кошмарах, гульках. Ты сам меня к этому толкнул! Я не виновата! Но он… он сбежал, когда узнал, что я беременная. И вот... Я не знаю, что мне делать.

— Только, блядь, кошмары мои не трогай! Ты нихера в этом не понимаешь, потому просто заткнись.

Поднимаюсь на ноги, а Алиса смотрит на меня снизу вверх, а слёзы — крупные, обильные — текут по побледневшим щекам.

— Так, закончили сопли жевать. Ты по телефону говорила, что хочешь что-то предложить, точно не помню. Говори.

Меня переполняет злость, ярость клокочет внутри, готовая в любой момент вырваться на свободу, но я из последних сил держу себя в руках. То ли в память о той Алисе, в которую влюбился когда-то, то ли потому, что я кромешный идиот. История умалчивает.

— Влад, ты же порядочный, ты хороший, — начинает, протягивая руки, пытаясь ухватиться, но я отхожу подальше, потому что не выдержу, если она прикоснётся ко мне. — Я не буду ничего от тебя требовать, я не стану настаивать и появляться, только… оставь мне эту квартиру. Не хочу возвращаться к родителям, я этого просто не вынесу.

Она похожа на актрису погорелого театра, с этим заламыванием рук и слезопадом, а я отхожу к окну, чтобы в последний раз посмотреть на двор, скрытый за стеклом. Никогда не питал особенно тёплых чувств к этому жилищу, но отдавать его бывшей… вот просто так делать такие подарки...

— Влад, ты же мечтаешь от меня отделаться, я же знаю, — несётся тихое в спину. — Просто подпиши дарственную, а я подпишу всё, что только захочешь. Прямо завтра.

— Сегодня. И сначала ты подпишешь, а после уже я. И никак иначе.

— Что?

— Сегодня подпишешь. Что непонятного? И справка от врача, надеюсь, у тебя имеется.

— Как скажешь... Конечно, справка есть.

— Ты всю жизнь мне дорого обходилась, — замечаю, думая о том, что Алиса, в сущности, не такая стерва, какой могла бы быть. Могла ведь попытаться всучить мне своего ребёнка, трепать нервы, но нет.

— Киреев, ты же понимаешь, что если я в ЗАГСе заявлю о беременности, принесу справку, нас не разведут. Ты же это понимаешь?

Нет, всё-таки сука.

— Тест ДНК можно сделать и во время беременности. Да и квартиру в любом случае я отпишу на тебя только лишь после того, как развод будет оформлен.

— Какой ты умный, осторожный. — Короткий смешок, усталость в голосе, а я всё смотрю на тихий двор за окном. — Ладно, так уж и быть, я тебе верю.

Верит она. Типа меня это очень волнует.

— Я сначала хотела просто денег у тебя попросить, но потом подумала, что квартиру эту ты всё равно продашь, жить в ней не сможешь, потому что слишком гордый. Вот и решила такой обмен предложить.

— Свободу в обмен на квартиру?

— А почему нет? Плата ведь небольшая. Зато в новую жизнь вступишь, баб всех перетрахаешь, до кого дотянуться сможешь.

— То есть говорить в тысячный раз, что я тебе не изменял никогда, бесполезно.

Это не вопрос, утверждение, потому что с приступами ревности Алисы бороться никогда не получалось.

— Ой, да брось, — надменное, — какой мужик жене не изменяет? Тем более такой красивый, как ты.

— Ну, твой страшный от тебя сбежал при первой же возможности, — хмыкаю, а Алиса замолкает.

— Ты жесток, ты очень жесток.

— Я это уже слышал, можешь не повторять, — отмахиваюсь и, не поворачиваясь, продолжаю: — Сейчас мы с тобой сядем в машину и поедем к нашему общему другу. Помнишь же Славика? Вот к нему и поедем.

Славик не просто друг, он нотариус и готов работать в любое время дня и ночи, если на то есть веская причина. А у меня она более чем веская. Потому что я больше никогда не хочу видеть свою жену.

— Какой ты быстрый, — невесело смеётся и шмыгает носом. — Ладно, если уж так не терпится.

Пока Алиса собирается, чем-то шурша в спальне, договариваюсь со Славиком о нашем визите. Я не собираюсь затягивать с разводом, и если для того, чтобы отделаться от жены в рамках законного месяца, мне нужно пожертвовать квартирой, что ж, согласен. Свою часть сделки я, как и говорил, выполню через месяц, иначе пусть лоха в другом месте ищет.

— Тебе совсем не жалко со мной разводиться? — спрашивает Алиса, когда спустя пару часов я привожу её обратно в уже чужой для меня двор.

— Нет.

Алиса горестно вздыхает и берётся за ручку двери, но всё-таки замечает:

— Знаешь, я почему-то не думала, что это будет для меня настолько болезненно.

— Прощай, Алиса, — говорю, отворачиваясь к окну. — Когда развод будет оформлен, я пришлю тебе документы на квартиру. На этом всё.

— Может быть… может быть, всё-таки попробуем всё склеить?

— Я неясно выразился? Прощай. Это ведь даже не “до встречи”. Это конец, понимаешь? Ты подписала заявление на развод, я подпишу дарственную через месяц. Всё. Желаю удачи.

— Всё-таки жестокий… почему-то была уверена, что ты за меня хоть немного будешь бороться.

И выходит в ночь, а я остаюсь в машине один, а на заднем сидении лежит папка с документами, гарантирующими мне полную свободу. Пусть через месяц, но теперь я могу не бояться сделать больно девушке, с которой так отчаянно хочется построить что-то светлое и настоящее.

Алиса скрывается в подъезде, а мой мобильный тренькает входящим сообщением. Краем глаза смотрю на экран, но номер незнакомый. Хватаю трубку, снимаю блокировку и долго вчитываюсь в три слова, разрывающие от радости моё сердце на мелкие куски:

“Забери меня, пожалуйста”.

17. Аня

Ничего особенно приятного в этом сюрпризе я не вижу, конечно, но Илья кажется искренне обрадованным. Неужели он и есть этот молодой и адекватный начальник Игоря? Отличное совпадение. Только его для полного счастья мне и не хватало. И, вроде бы, ничего такого не случилось, но внутри копошится тревожное чувство, природу которого мне не понять.

Илья, высокий и стройный, в чёрной рубашке навыпуск, в тёмных джинсах стоит в паре метров и ослепительно улыбается. Настолько ослепительно, что я всерьёз начинаю опасаться за своё зрение.

— О, вы знакомы? — удивляется вошедшая следом Демидова и бросает на меня странный взгляд. — Значит, вечер будет ещё интереснее!

Лена, как всегда, позитивна и легка на подъем: бегает из комнаты в комнату, суетится, мельтешит. На мгновение остаёмся с Ильёй наедине, а я снова ощущаю дискомфорт — настолько сильный, что мурашки по коже.

Вот почему? Непонятно, но очень неприятно.

Илья стоит, оперевшись плечом о стену, потягивает из широкого бокала предложенный Леной коньяк в качестве аперитива, и молчит. Лишь смотрит на меня внимательно, не сводя взгляда тёмных глаз, а я откашливаюсь, собираясь спросить его о какой-то ерунде — лишь бы разрушить эту вязкую тишину. О чём только? Не знаю. И нужно ли? Не уверена.

Но вбегает Лена, и я радуюсь, будто она меня из плена вызволила. Следом входит Игорь — улыбчивый и приветливый, — и мы рассаживаемся по местам за небольшим столиком в центре комнаты. Данилова включает бодрую музыку, регулирует громкость и ужин начинается.

Словно специально, Илья садится напротив, а мне кажется, что его взгляд прожигает во мне дыру. Кусок не лезет в горло, я пытаюсь поддержать светскую беседу, но связные мысли разбегаются, подобно тараканам. Вот это я приехала к подруге душу облегчить, а попала в какие-то странные жернова.

Какого чёрта я вообще сюда приехала? Лучше бы осталась дома, поговорили бы с Владом ещё, выяснила бы что-то для себя, отошла, перекипела. Но я ведь не знала, что так произойдёт и мир настолько тесен!

Бросаю украдкой взгляд на Илью, и ловлю усмешку поверх бокала с вином. В тёмных глазах странный огонёк, а я отворачиваюсь, мечтая уметь мимикрировать, чтобы он больше не смог меня видеть. Что-то опасное есть в этом мужчине, и от этого не по себе.

Поднимаюсь из-за стола, извиняюсь и ухожу в туалет, чтобы хоть ненадолго остаться одной. Надо уезжать, не нравится мне всё это. Вот сейчас попрощаюсь и уеду. Этот вечер не для меня, он для Игоря, вот пусть и налаживают деловые связи, дружбу и любовь, меня от этого тошнит.

В крошечной ванной быстро смачиваю лицо водой, выхожу в коридор и сталкиваюсь лицом к лицу с Ильёй.

— Анна, вы избегаете меня? — его голос низок и чуть хрипловат, но странным образом это лишь раздражает вместо того, чтобы взволновать. Просто мне не нравится Илья, мне не нравится вся эта ситуация и его внимание к своей персоне. Оно мне просто не нужно. — Молчите весь вечер, делаете вид, что мы ни разу не встречались, задумчивая такая... Я вас чем-нибудь обидел?

Он опирается плечом о стену, не загораживая мне выход, но и не избавляя от своего присутствия.

— С чего бы это? — удивляюсь, как мне кажется, очень натурально. — Просто я вдруг вспомнила, что мне уже пора. Дела не ждут!

Я направляюсь к сумке, где лежит заветная визитка. Мне нужно уходить отсюда, пока всё не стало ещё хуже. Пусть дальше отдыхают тесным коллективом, но без меня.

— К Кирееву торопитесь? — раздаётся вопрос, которого я точно не ожидала. — Зря, очень зря. Он эгоист, всё равно не оценит.

Чёрт. Только мальчуковых обидок мне и не хватало.

— А вас это каким боком касается? — спрашиваю, возможно, слишком резко, а Илья кривовато улыбается. Что-то знает, на что-то намекает, но весь такой таинственный, что хочется стукнуть.

— Вы мне нравитесь, — заявляет, отталкиваясь от стены. — А Киреев нет. Мы с ним, вроде как, лучшими друзьями когда-то были. Он на всё пойдёт, он беспринципный. Подумайте над моими словами.

Делать мне нечего.

— Знаете что? — говорю, отделяя каждое слово, чтобы до Ильи дошло, всё, что я сейчас скажу. — Я не понимаю, что вы там задумали, не знаю, зачем оно вам надо, но очень бы попросила избавить меня от этого потока откровений. Всё понятно?

— Всё ясно, конечно же, — усмехается и за пару шагов оказывается рядом. Наклоняется ко мне, понижает голос и говорит: — Когда Киреев тебя отымеет и бросит, приходи, развлечёмся. Поверь, тебе понравится.

И вот он — адекватный?! Я бы поспорила.

— Подавишься, — выплёвываю, но больше ничего не успеваю добавить, или дать по морде, как хотелось, потому что Лена выходит в коридор и возбуждённо щебечет:

— Ну? Где вы потерялись? — она улыбается, а в глазах застыла тревога.

И я благодарна ей, потому что от слов Ильи могла и в безумство впасть.

— Лена, мне пора, — говорю, обуваясь. — Отдыхайте, а у меня ещё куча дел сегодня.

— Но…

— Правда, пора, — улыбаюсь, стараясь не смотреть на Илью, а тот тихо хмыкает. А я кричу: — Игорёк, я уехала! Не балуйтесь!

И, послав воздушный поцелуй Даниловой, выскакиваю в подъезд.

Пока жду лифт, расстёгиваю кармашек на сумке, достаю визитку и телефон. Не знаю, что у этих двоих стряслось когда-то, но они явно друг друга на дух не переносят. Реакция Влада в подъезде — я сразу поняла — вызвана была не только ревностью, но и чем-то застарелым, глубинным. Вот и Илья сегодня усиленно на что-то намекал. И мне нужно выяснить правду, иначе ведь нельзя. Я не хочу барахтаться в болоте недомолвок, так только хуже будет.

А ещё вдруг поняла, что очень соскучилась. Я хочу увидеть Влада, хочу снова его поцеловать. И пусть он потом делает, что хочет: к жене уходит, отталкивает, но я его поцелую.

Спускаясь в лифте, набираю сообщение. Боюсь, что голос будет звучать очень жалобно, а я не хочу, чтобы Влад придумал себе не весть что. Почему-то кажется, что он может наделать глупостей, если узнает, что Илья позволил себе то, что позволил. И пусть не прикасался ко мне, пусть со стороны всё выглядело очень прилично, сдержанно, но до сих пор в ушах звучат отголоски его мерзких слов. Отвратительно.

Странное дело, Влад тоже весьма несдержан в выражениях, вспыльчив, порывист, любит провоцировать и выводить меня на эмоции, но, несмотря ни на что, ни разу я не испытывала такого омерзения, как после общения с Ильёй — короткого, но очень продуктивного. Понёс же меня чёрт к Даниловой.

На улице поздний вечер: прохладный, свежий, а воздух напоен сладостью. Я очень надеюсь, что Влад приедет. В том, что Илья попрётся за мной, очень сомневаюсь, потому на сердце легко и свободно. От мысли, что скоро увижу своего невозможного соседа улыбаюсь, точно дурочка. И пусть он приносит в мою жизнь слишком много проблем, меняет её до неузнаваемости, но я хочу этих перемен.

И его хочу.

Телефон звонит, а я, глянув на экран, охаю. Прежде чем снять трубку сильно жмурюсь и прикусываю щёку изнутри, чтобы не засмеяться в голос.

— Ты меня ждёшь? — льётся в трубке низкий вибрирующий голос, а я задыхаюсь от неожиданных эмоций.

Щёки мгновенно заливает обжигающим румянцем, а кровь шумит в ушах, когда чувствую тугой раскалённый клубок желания внизу живота. Никогда я не ощущала подобного рядом с мужчиной, а уж чтобы испытывать такое, лишь слыша голос, ничего не значащую фразу… сумасшествие.

— Как ты догадался? — возвращаю вопрос и откашливаюсь, переполненная смущением и решимостью, безрассудством. Дикий коктейль из острых эмоций, что клокочут внутри, переливаясь горкой самоцветов на солнце.

— Почувствовал. — Тихий гортанный смешок, как контрольный выстрел. — Я еду. Скоро буду.

От этих простых слов радуюсь, как маленькая, и снова закусываю щёку, но помогает слабо, и я тихо смеюсь.

— Ты же понимаешь, что я тебя не отпущу? — интересуется, а я замираю, прислушиваясь к себе. — Не знаю, что ты делаешь со мной, но у меня сейчас лишь одно желание: сгрести тебя в охапку, посадить на ещё теплый капот и трахать до рассвета, пока нас менты не загребут за непристойные действия в общественном месте.

— Ты извращенец, — констатирую, понимая, что эти слова — неприличные, грубые, — отчаянно заводят меня.

— Я знаю. Озабоченный, грязный, одуревший от вечного стояка извращенец. У меня уже из ушей дым валит, честно.

В трубке тихое шуршание, мерный чуть слышный стук, и дыхание — тяжёлое, хриплое, от которого у меня мурашки по коже.

— Я уже почти приехал, моя смелая крошка, — произносит, и острая вибрация проносится по крови, пронзая навылет.

— Я жду, — вторю, вглядываясь во тьму впереди — туда, где очень скоро появится тёмная машина.

И да, не проходит и нескольких минут, во время которых мы просто молчим и дышим, сливаясь воедино по невидимым проводам, и большой чёрный автомобиль, рассекая фарами тьму, въезжает во двор.

Делаю шаг навстречу, не отдавая себе отчёт в действиях, словно тело моё живёт своей жизнью, а в трубке, которую всё ещё держу у уха, раздаётся:

— Стой на месте.

Это приказ, отданный хриплым, сорванным от эмоций голосом, но мне не хочется спорить. Делаю, как велено, и через мгновение доносится:

— Ты охренеть, какая красивая.

Краснею и бледнею попеременно, а в горле пересохло так, что больно глотать.

Дверца машины распахивается, и Влад выходит на улицу. Он медлит, словно любуется мной, а я растеряна настолько, что сжимаю кулаки, вонзаясь ногтями в тонкую кожу на ладонях. Но даже боль не в силах отрезвить, привести мысли в порядок.

Влад всё ещё в белой рубашке, брюках, но без галстука и пиджака, и кажется сейчас почти беззащитным, словно, скинув деловую броню, стал мальчишкой.

Руки прячет в карманах брюк, медленно идёт ко мне, и в этот момент мне кажется, что я никогда не видела мужчину красивее и совершеннее, чем он. И сексуальнее. Да, Владислав Киреев — самый сексуальный засранец на всём белом свете.

И чем ближе он, тем слабее мои колени, но я стоически держусь, потому что рухнуть к его ногам — не самая лучшая идея.

— Я точно не сплю? — спрашивает, подойдя совсем близко, а сильные пальцы путаются в волосах, захватывают в плен затылок, пуская ощутимую дрожь до кончиков пальцев.

— Поехали домой, — прошу треснувшим на части, совсем чужим голосом.

Влад замирает, а тяжёлое дыхание — со свистом из лёгких, а я тянусь губами к нему, ловлю тихий вздох. Непривычно смелая, до одури отчаянная, забывшая все нормы и приличия, отбросившая в сторону любые сомнения и табу, я впитываю тепло мужских губ.

Стоило лишь коснуться, и Влад будто срывается с невидимой цепи: обхватывает за плечи, прижимает к себе, сжимая в объятиях до хруста, до боли — сладкой, зовущей, сводящей с ума.

Мы целуемся, сплетаясь языками, путаясь душами и переплетаясь эмоциями, и я не помню уже ни кто я, ни кто кто он — главное, что рядом и вместе.

— Ты сводишь меня с ума, — доносится прерывистое, а я запускаю пальцы в жёсткие светлые волосы на затылке, ерошу их, хватаюсь, точно за соломинку, потому что в любой момент могу рухнуть в пропасть. — Блядь, девочка, ты такая… такая…

Не даю ему закончить: глушу слова новым болезненным в своей невыносимой остроте и сладости поцелуем, и из широкой груди рвётся на волю приглушённое рычание.

— Сумасшедший, — выдыхаю, когда Влад подхватывает меня на руки, а на волю рвётся смех.

Вдруг краем глаза замечаю движение: возле подъезда стоит Илья, а я жмурюсь, понимая, что он всё это время мог быть там. И видеть. Когда он вышел? Как долго стоял там, тихо наблюдая?

Зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, Ильи уже нет. Может быть, показалось?

— Мне надо тебе кое-что рассказать, — говорю, когда Влад ставит меня на ноги возле своей машины.

— Потом, всё потом, — просит, помогая забраться в салон. Нависает сверху, касается дыханием волос, обжигает шею, а лёгкий аромат древесной смолы, табака и вишни действует лучше всякого афродизиака. — А сейчас поехали домой, а то я ведь сорвусь. Трахну, как и хотел, прямо на капоте машины, не сходя с этого грёбаного места. Ты вся для меня, как запретный самый сладкий в мире плод. И сегодня я планирую любить тебя долго. Пока, блядь, думать не разучусь.

Это и пошло, и греховно, и сладко, и терпко. Невыносимо, и я обхватываю шею Влада руками, жадно целую, а он стонет хрипло, врываясь языком в мой рот, сводя с ума напором и яростью.

— Я хочу тебя, Аннушка, я пиздец как хочу тебя. И лучше бы тебе не провоцировать меня.

Тихо смеюсь, отпуская его, и сажусь ровно, словно примерная школьница. Даже руки на колени кладу, оправляю задравшуюся юбку.

— Блядь, — тихое сквозь зубы. — Если мы не доедем до дома, потому что у меня инсульт случится, не обижайся.

Смеюсь в голос, а Влад захлопывает дверь, и через пару мгновений мотор взрывает тишину летнего вечера. Мы едем в ночь, в широкая ладонь крепко держит мою, не выпускает, дарит надежду. Мне так сладко сейчас, так невыразимо хорошо, что я прикрываю глаза, наслаждаясь моментом и отгоняя от себя всевозможные страхи.

Быть рядом с этим мужчиной сейчас — то, что нужно. А всё остальное пусть подождёт.

18. Аня

Резко распахиваю глаза и понимаю, что заснула. Просто вырубилась, словно выключили, и плавала в мареве сновидений, точно в вязком желе

— Проснулась? — тихий смешок слева.

— Я долго спала? — Мой голос хриплый, а ещё очень сильно хочется пить. — Прости…

— За что? — удивляется Влад и улыбается. — Мне понравилось на тебя смотреть. Правда, жутко хотелось разбудить, но я справился. Я молодец?

Киваю, а Влад улыбается ещё шире. А потом резко наклоняется ко мне, берёт в жёсткий плен мой затылок и упирается горячим лбом в мой. Наши дыхания смешиваются воедино, и уже не разобрать, где чьё.

— Я, наверное, слишком тороплю события? — спрашивает тихо, а я задумываюсь о том, что мы на самом деле ещё слишком мало знаем друг друга, чтобы позволять себе всё это, но…

— Наверное, — подтверждаю. Влад тяжело вздыхает, а я добавляю: — Но ты меня ни к чему не принуждаешь. Я просто тебе верю.

— Почему? Я ведь обманывал тебя о жене, сразу не сказал. И вообще, может быть, я извращенец на самом деле, а ты веришь. Глупая.

— Возможно. А ты на самом деле извращенец? — спрашиваю, отстранившись. В серых глазах лукавство и усталость, а я смотрю в них и кажется, будто тону в расплавленном металле.

— Всё может быть, — пожимает плечами, плотно обтянутыми белой рубашкой. Сквозь расстёгнутый ворот проглядывает золотистая кожа, а мне очень хочется прикоснуться к ней губами, попробовать на вкус. Останавливаю себя, понимая, что и сама слишком тороплюсь, но почему-то меня так сильно тянет к Владу, хоть умом понимаю, что это просто страсть. Просто ли? Не знаю.

— Я хочу тебе кое-что показать, — вдруг говорит и, не разрывая зрительного контакта, тянется рукой к заднему сидению. Берёт оттуда что-то и протягивает. — Просто посмотри. Мне почему-то показалось, что это может быть для тебя важно.

Беру в руки тонкую папку, открываю её и несколько секунд смотрю, ничего не понимая, на белый лист, исписанный явно женским витиеватым почерком.

Я, Киреева Алиса Анатольевна, прошу расторгнуть… брак… Киреевым Владиславом Павловичем…

И так далее и тому подобное: не сошлись характерами, материальных претензий не имею, детей общих нет, ещё какая-то протокольная ерунда, в которой я если и понимаю, то очень мало, печати, подпись Алисы Анатольевны и пометка, что заявление заверено нотариусом.

— Аня, ты понимаешь, что остался всего месяц, и я буду официально свободным человеком? — спрашивает, а я киваю. — Понимаю, что женатый, пусть и временно, мужик — не предел мечтаний для такой девушки, как ты. Ты молодая, свободная, у тебя вся жизнь впереди. Тебе нужны сверстники, друзья, весёлые вечеринки, а я…

— А что ты? На пенсию собрался? Колени хрустят?

Влад вскидывает бровь и отмахивается.

— Я старше тебя на хренову тучу лет, постоянно работаю без продыха и да, тебе может не понравиться то, какой я бываю на работе.

Сейчас очень хорошо видно, насколько он измотан, насколько устал. Это не тот весельчак, задорно поедающий мои сосиски, не провокатор в тёмном коридоре. Это взрослый мужчина с прошлым, о котором я знаю слишком мало и ворохом проблем. Но таким он мне тоже нравится.

— Тебе пятьдесят?

— Нет, тридцать два, почти тридцать три. Возраст Христа, да и вообще. Это много! Двенадцать лет!

— Не так уж и много, — пожимаю плечами, захлопывает папку, и кидаю её на заднее сидение.

— Но не двадцать два же, — усмехается и пятернёй приглаживает растрёпанные волосы, упавшие на лицо, пока мы целовались. — Я просто хочу, чтобы ты понимала: я дурею от тебя, с первого взгляда. Это не лечится, но если по-твоему я слишком тороплюсь, то я готов уйти. Если я тебя пугаю, я уйду. Просто я вот такой: прямой и без фигни всякой сентиментальной.

Какой благородный, посмотрите на него.

— И мне это нравится, — заявляю, глядя ему прямо в глаза.

— Аня-я… — на выдохе и губами в губы, до боли, до головокружения. — А ещё я ревнивый, и вспыльчивый, и нетерпимый. И матерюсь, потому что порой, с моей работой, никаких цензурных слов не хватит, а ты… ты же не должна такое терпеть.

— Я уже поняла, — киваю, снова зарываясь пальцами в волосы. — И да, ты напористый, и вытворяешь иногда странные вещи, и язык тебе мылом нужно вымыть, но… но ты показал мне, что мужчины ещё умеют быть честными. Понимаешь… а, ладно, потом.

— Тебя кто-то обидел? — настораживается и, обхватив ладонью моё лицо, смотрит в глаза, пытаясь найти ответ.

— Нет, не меня, но я очень хорошо знаю, как может ранить мужское малодушие, когда лишь только ложь и предательство.

В памяти возникает образ моей матери. Зависимая от отца, она глушила боль от его измен успокоительным и слезами. И отец, каждый раз выдумывающий разные оправдания для своих поступков, делал всё, что угодно, но не был с ней честен. Но я отгоняю от себя плохие мысли, потому что сейчас самое неподходящее для этого время.

— Пойдём? — улыбается, поглаживая горячими ладонями по спине. — Ты, кажется, домой хотела.

Хлопок двери, а я на секунду оставшись одна в салоне машины, смотрю на себя в зеркало, а глаза горят лихорадочно. Прикладываю к щекам руки, но даже это не помогает скрыть, насколько я покраснела. Но не от стыда, нет.

Дверца рядом со мной распахивается, и Влад помогает мне выбраться наружу. Ставит машину на сигнализацию, а потом, будто что-то вспомнив, идёт к багажнику. Снова писк, хлопок, но я не слежу за тем, чем Влад занимается. Просто подставляю лицо свежему ветру, глядя в чёрное, раскрашенное яркими вспышками звёзд, небо и вдыхаю упоительную сладость момента полной грудью.

— Это тебе, — говорит Влад, возникая совсем рядом, бесшумный и стремительный в каждом своём движении. — Мне кажется, тебе понравится.

Влад говорит быстро, отводит взгляд, а я понимаю, что ему неловко. Неловко! И этот человек только что говорил что-то о разнице в возрасте… А сам стесняется, точно мальчишка.

Большой плотный фирменный пакет с названием модной галереи, находящейся в самом центре города, а я с опаской заглядываю внутрь, принюхиваюсь, потому что от этого мужчины можно ожидать чего угодно.

— Это картина, — подсказывает, улыбаясь. — Мне показалось, что тебе должно понравиться.

В свете уличных фонарей я рассматриваю подарок, и слов не хватает, чтобы описать, насколько он мне нравится.

Бушующее море, вспененное стихией, и небольшой корабль под белыми парусами на самой высшей точке, на пике волны, почти взлетевший в грозовое небо. Красиво…

— Это правда, мне? — переспрашиваю, дотрагиваясь дрожащими пальцами до холста, а он тёплый и какой-то живой.

— Нет, блин, себе купил, теперь хвастаюсь, — ворчит, но в глазах смех плещется. — Пойдём, дома посмотришь.

— Спасибо! — взвизгиваю, прижимая к себе картину, подпрыгиваю на месте и пытаюсь понять, откуда этот мужчина успел так хорошо меня изучить. — Это же чудо какое-то.

Одной рукой обнимаю Влада за плечи и, не сдерживая эмоций, целую его щёки, губы, глаза, лоб, и такая нежность на сердце, что хочется плакать.

— Я рад, что понравилось, — говорит, обнимая за талию, и мягко подталкивает в сторону входа в подъезд.

Почти не помню как мы добрались до квартиры, а войдя в неё, кладу картину на полочку. Главное, аккуратно. Это мой подарок — первый за очень много лет, от человека, который не перестаёт меня удивлять, пусть и поступает порой так, что хочется его убить. Но именно за эти странности он и нравится мне.

Тёплое дыхание обжигает, а я замираю, когда Влад собирает мои волосы на затылке, наматывает на кулак, слегка оттягивая голову назад. Запрокидываю её, а Влад касается губами пульсирующей жилки на шее, чуть прикусывает кожу, слизывая след. Поцелуй, укус, прикосновения языка, снова влажный поцелуй… и так, кажется до бесконечности. Мои колени превратились в сгустки желе, руки дрожат, и я зажмуриваюсь от того, насколько мне сейчас хорошо.

— Никогда не мог представить, что мне может понравиться запах бабского шампуня, — шепчет на ухо в перерыве между поцелуями. — Но от твоего у меня крышу срывает, наглухо.

Разворачиваюсь в его руках и встречаюсь с мутным взглядом ставших почти чёрными глаз.

Влад проводит пальцем по моим скулам, носу, очерчивает губы, надавливая чуть сильнее, превращая невесомую нежность в пылающую на коже страсть, почти осязаемую.

— Я часто говорю, что ты охренеть, какая красивая, но не только, — поцелуи между словами, прерывистое дыхание на воспалённой прикосновениями коже, жёсткие пальцы, сминающие, подчиняющие, зовущие. — Ещё ты чистая, светлая. Ты умеешь краснеть! Невероятно. Но да, я могу тебя испортить, однако, назад уже поздно поворачивать.

— Ты слишком много разговариваешь, — говорю на ухо, а ответом мне служит хриплое дыхание и бешено колотящееся о рёбра большое сердце.

После моих слов будто слетают последние преграды, и Влад сжимает меня в объятиях до хруста, до боли и невозможности дышать. Поднимает в воздух, и мне ничего не остаётся, как обхватить талию ногами, а руки мои уже вытягивают из пояса белую рубашку, обнажая спину. Я хочу почувствовать его тело, горячую кожу, губы, руки, всё.

— Я сейчас кончу только от одной мысли, что ты будешь моей, — прерывисто шепчет и прикусывает мочку моего уха. Слегка, но этого хватает, чтобы я дёрнулась так, точно меня кипятком ошпарили. — Такая податливая… я дурею, чёрт.

Я не понимаю, ни что со мной происходит, ни куда он меня несёт. Весь окружающий мир сужается до точки, до молекулы, и всё, что могу видеть сейчас — глаза Влада.

Влад опускает меня на пол и отходит на полшага назад.

— Сними платье, — говорит хрипло, а в глазах пламя бушует.

Я подчиняюсь, потому что это кажется правильным. И невероятно возбуждающим: слышать и слушать мужчину.

Медленно растёгиваю тонкий кожаный ремешок, а Влад жадно ловит каждое моё движение, облизывая губы. Мгновение и пояс летит на пол. Следом стягиваю платье с одного плеча — медленно и неторопливо, — после со второго. Ещё секунда и платье падает, складываясь у ног зелёным озером.

Влад тем временем не торопится раздеваться. Лишь кладёт пальцы на ремень, но не расстёгивает.

— Сладкая… — то ли стон, то ли хрип, и Влад рывков тянет меня к себе, впечатывая в широкую твёрдую грудь, где под кожей бугрятся мышцы

Мы исступлённо целуемся, и я сама не замечаю, как моя грудь освобождается из тонкого гипюра. Бюстгальтер скользит вниз, обнажая грудь, а Влад сглатывает, опуская взгляд вниз. Соски стремительно твердеют, и мне бы прикрыться, спрятаться, но я лишь теснее прижимаюсь к всё ещё закрытой от меня рубашкой груди.

Влад обхватывает пальцами левый сосок, слегка сжимает, покручивает, а я всхлипываю от того, насколько мне сейчас хорошо.

— Ложись на кровать, — не то умоляет, не то приказывает, а я слушаюсь. — Чёртово наваждение.

Когда разгорячённая не пролитым удовольствием кожа соприкасается с прохладными простынями, вздрагиваю. А когда Влад нависает сверху, меня буквально трясёт. От его взгляда: острого и тягучего, влекущего и провоцирующего; от того, как он проводит пальцами по моему телу, обжигая касаниями, вынуждая мечтать быть ещё ближе.

Из одежды на мне лишь стринги, но это не смущает. Сегодня я вся для него, до последней молекулы, до мельчайшего атома.

— А ты? Не будешь раздеваться? — спрашиваю, нарушая хрустальную тишину.

Вопрос глупый, но я нервничаю — мне простительно.

— Успею. Иначе возьму тебя раньше, чем планировал. У нас вся ночь впереди, расслабься.

И я слушаюсь, плавясь воском под взглядом и прикосновениями. Влад спускается всё ниже, покрывая кожу лёгкими поцелуями. Изредка он перемежает их укусами, которые наверняка завтра оставят следы, но сейчас мне на это плевать.

— Чёрт, ты пахнешь слаще любого тропического фрукта, — слышится откуда-то снизу, но ничего ответить мне не дают, потому что пальцы накрывают сокровенное место меж разведённых широко бёдер.

Я настолько возбуждена, что трусы, чувствую, мокрые насквозь, а Влад не торопясь выводит узоры, очерчивает контуры половых губ, клитора. Когда слегка надавливает, я стону, выгнувшись в пояснице.

Влад поддевает резинку трусов и тянет их вниз, одним плавным движением освобождая меня от остатков одежды.

— Что ты делаешь? Ох…

Мой вопрос остаётся без ответа, потому что Влад накрывает губами клитор, проходит по нему языком и слегка прикусывает, а я не могу себя сдерживать. Особенно, когда он… Ох… мамочки!

Влад осторожно вводит в меня один палец, после добавляет второй, и я растворяюсь в ощущениях, разбитая на сотни осколков и невероятно цельная при этом.

— Ты уже почти готова, — натурально мурлычет Влад, спрятав голову меж моих ног. — Невероятно сладкая. Я бы только тобой и питался, веришь? Такая сладкая, вкусная...

Я не в силах ничего отвечать, говорить не могу, думать отказываюсь. В этот момент существует лишь Влад и то удовольствие, что дарят его умелые движения и нежные поцелуи.

— Давай, милая, уже можно, — выдыхает, насаживая меня на пальцы, а я взлетаю и падаю отновременно.

Кажется, я что-то кричу, а может быть, мне лишь кажется, но перед глазами яркие вспышки, а в ушах шум и грохот.

Никогда. Никогда я не испытывала ничего подобного. И это не просто физическое удовольствие, не только оргазм. Это разрыв души на части, перерождение и новый виток судьбы.

19. Влад

Оргазм проходит по телу Ани, словно волна накатывает на берег, а я ловлю её вскрик губами, почти оглушённый эмоциями, а член в штанах стоит колом, упирается в ширинку, готовый порвать крепкую ткань в лохмотья. Чёрт, это что-то невообразимое, и вынужденное воздержание последнего месяца ни при чём, потому что знаю: сколько бы раз эта девушка не кончала в моих руках, подо мной, на мне — всегда будет мало.

Попался, Киреев? Точно, попался. Волнует ли меня это? Нихрена. Впервые за долгие годы я чувствую, что именно вот так и должно быть, именно так правильно. Словно сбросил груз лишней шелухи, что давила, обязывала. Сейчас, в этот момент, с этой девушкой я по-настоящему свободен быть таким, какой есть, понимая, чувствуя, что любое движение, любой порыв будут поняты верно.

— Тише-тише, — шепчу на ухо, целую изгиб тонкой шеи, а самого в жар бросает от того, насколько Аня сейчас красива. — Помнишь, я говорил, что хочу тебя трахнуть?

Аня фокусирует на мне мутный взгляд и кивает.

— Так вот, забудь… чёрт, я не хочу этого. Я любить тебя хочу. Поняла? Это нечто большее, но я не знаю, как это назвать, у меня слов не хватает.

— Влад, ты…

Но я не даю ей закончить: впиваюсь в губы поцелуем, подминаю под себя, а Аня тонкими пальцами путается в пуговицах моей рубашки, пытается аккуратно расстегнуть, а я отрываюсь от неё, сажусь и вырываю эти чёртовые пуговицы с мясом. У меня ещё есть, не последняя рубашка. А даже если бы и так, наплевать.