Подари мне надежду

— Мама, не зацикливайся, — прошу, не давая ей впрыгнуть на любимую лошадку. — Дальше что?

— Да-да, ты права, — слабо улыбается и проводит рукой по лицу, будто бы плохие воспоминания отгоняет. — В общем, я его выгнала. Представляешь? Я смогла! А когда выгнала, осознала, что наконец-то свободна от него. Понимаешь? Свободна! Я столько лет болела им, всё прощала, принимала, мучилась, тебя мучила. А тут… такое облегчение на душе, словно от столетней каросты избавилась.

Вот это новости! Моя одержимая отцом мама смогла всё-таки проявить характер. Ну и дела...

— Он, наверное, был в шоке, — смеюсь, представив лицо отца, когда мама его выгнала. Да уж, он точно к такому не привык. И пусть папа для меня не чужой и я всё-таки люблю его, счастлива, что мама нашла в себе силы избавиться от этой зависимости.

— Ха, ты бы его видела, — смеётся, торжествуя. — А то думал, что я вечно на окнах висеть буду, его дожидаться. Пфф! Даже моему терпению пришёл конец, допрыгался он. Всю жизнь на него потратила.

Дальше слушаю длинный монолог о том, что лучше бы она ногу сломала, чем вообще связалась с моим отцом, но в итоге мама делает вывод: ради того, чтобы появилась на свет я, стое́ило потерпеть.

— Дочь, обещай мне, что будешь хорошо питаться, — просит мама, когда её поезд уже почти отходит от перрона. — И в гости приезжай, обязательно! И Владислава с собой бери, он мне понравился.

В голубых глазах лукавый блеск, а я согласно киваю и обнимаю её на прощание. Почему бы и не приехать? Вполне себе отличная идея, особенно, если с Владом вместе. С ним вообще всё намного лучше.

Домой возвращаюсь на автобусе, и в это время он почти пустой. Занято от силы три места, и я сажусь у окна, смотрю на проплывающий мимо город и улыбаюсь своим мыслям. Со стороны, наверное, выгляжу полоумной, потому что наш хмурый народ улыбается лишь в случае острого умственного помешательства, но это совершенно не имеет никакого значения. Главное, что счастлива, а всё остальное совершенно ведь неважно.

Вдруг мой телефон оживает пришедшим сообщением, и я достаю пиликающую железку из сумки, надеясь, что это Влад. Но номер незнакомый, и мне бы не обращать на него внимания, удалить, не читая, но рука сама тянется к экрану. Сердце странно колотится в груди, хотя для этого совершенно нет повода, но унять лихорадочный стук не получается.

Читаю первый раз, второй, но смысл сообщения доходит не сразу. А когда вникаю в бездушные, напечатанные чьей-то немилосердной рукой слова, снова начинает подташнивать.

“Нам нужно поговорить. Жду в сквере Победы. Это касается Владислава”.

И подпись, от которой у меня в глазах темнеет:

“Алиса Киреева”.

29. Аня

Делаю глубокий вдох. Помогает слабо, но так, во всяком случае, я могу хоть как-то, но соображать.

Понять не могу, какого рожна ей от меня нужно, а самое главное, где она взяла мой номер телефона? Влад дал? Не верю. Ольга Ивановна? Возможно, но вот зачем ей? С квартирной хозяйкой у нас хорошие отношения, и Влад посвятил свою мать в наши отношения. Пусть не вдавался в детали, но в общих чертах обрисовал. Никакого негатива в ответ не последовало, потому тем более не понимаю, для чего она давала бы Алисе мои контакты.

Бред, не иначе.

Ладно, сейчас это не самое важное — куда важнее решить, что делать дальше. Идти на встречу, мчаться туда со всех ног? Вот нет. Подождёт, если ей так приспичило поговорить. Это же ей в первую очередь нужно, я обойдусь и так. Уверена, ничего хорошего Алиса Киреева говорить мне не планирует. Вряд ли в подруги набивается, потому пусть пока сидит в сквере, не дёргается.

Автобус бодро мчит меня в сторону дома, а я смотрю в окно, ничего не видя перед собой, и лихорадочно соображая, что делать дальше. Мысли мельтешат, скачут, путаясь и путая. Решение приходит неожиданно. Не собираюсь я одна в этом разбираться, пусть Влад поможет. Иначе ведь нельзя, правильно? Это ведь его жена, не моя. И именно он лучше других должен понимать, чего от неё ждать.

Да и боюсь, если я проявлю инициативу и попрусь на встречу с Алисой, Влад потом мне чайной ложкой мозг выест, что ничего ему не сказала. О, этот человек умеет достать до печёнок, если его что-то не устраивает.

Решено, к Владу.

Автобус, к счастью, останавливается на нужной мне остановке, и я несусь к двери, параллельно набирая номер Влада. Может быть, он очень занят и не ответит, но мне просто необходимо с ним поговорить. Прямо сейчас.

Но, к радости, уже через три гудка слышу низкий голос в трубке:

— Что-то случилось?

Влад знает, что я не стала бы просто так звонить ему — не такой я человек, чтобы навязываться и от скуки по телефону болтать в разгар рабочего дня.

— Нам срочно нужно увидеться, очень срочно! — тарахчу на ходу, несясь, аки лань, к ТЦ. — С глазу на глаз. Это личное.

— Ты где?

— Я рядом с магазином, потому выйди на улицу, пожалуйста.

Наверное, получилось слишком жалобно, хоть я совсем этого не планировала, а Влад тихо чертыхается и бросает прежде, чем положить трубку:

— Жди на парковке возле моей машины.

Ответить мне не дают, потому я прячу телефон в сумку, где ему самое место. Даже на беззвучный ставлю, чтобы не отвлекал. Оглянувшись по сторонам, бегу к чёрной машине Влада, которую узнаю из тысяч подобных. Хотя раньше и думала, что совершенно ничего не понимаю в автопроме.

Прячусь за машиной, чтобы из ТЦ меня было не видно: не хотелось бы, чтобы кто-то из сотрудников застал меня здесь. Боюсь ли я? Нет, конечно. Только о Владе беспокоюсь: всё-таки наше с ним положение абсолютно разное. Я-то могу в любой момент выйти на улицу и поискать новую работу, пусть это и непросто, а вот Владиславу Павловичу могут крепко испортить рекомендации, если узнают о нашем романе.

Вот меньше всего хочется стать причиной краха его карьеры.

Решение об увольнении давно зрело во мне, и после долгих раздумий я пришла к мысли, что это будет лучшим выходом. Единственно правильным. Но об этом точно не сейчас нужно думать.

— Что произошло? Тебе плохо? Мама что-то не то сказала? — Влад обрушивается на меня сверху, сжимает пальцами плечи, заглядывает в глаза.

Он беспокоится — это видно невооружённым глазом, и я отрицательно машу головой после каждого вопроса.

— Подожди, дай сказать! — прошу, и даже приходится повысить голос. — Мне сообщение пришло. От твоей жены! Она назначила мне встречу в сквере Победы.

Я решаю, что долгие вступления лишь навредят: нужно вывалить всё и сразу, единым комом, будто нарыв вскрыть. Так проще и легче. И время зря не теряется.

— Подожди… в смысле? Какая жена? Тьфу, Алиса, что ли?

Влад кажется ошарашенным. Нет, он в шоке. А ещё у него сильно подергивается левое веко, и это мне не нравится.

— У тебя ведь одна жена? Алиса Киреева. Вот она мне и прислала сообщение. Поговорить хочет. О тебе.

Влад отпускает мои плечи, закрывает глаза и сжимает пальцами переносицу. Грудь тяжело вздымается, а я касаюсь пальцами его щеки, чтобы немного успокоить.

— Садись в машину, — отрывисто приказывает и достаёт свой телефон.

Отдаёт распоряжение своему заму и, судя по разговору, на работу Влад возвращаться сегодня уже не собирается. Влезаю на переднее сидение, украдкой вытираю вспотевшие ладони салфеткой и вздрагиваю, когда Влад, заняв водительское сидение, оглушительно хлопает дверцей.

— Дай телефон, я прочту, — требует, а я слушаюсь. — Идиотка, — шипит, прочитав, и отдаёт мне телефон. Надеюсь, это он о жене.

Заводит мотор, а я поглядываю на него: на сжатую до гуляющих под кожей желваков челюсть, на прямой нос, сведённые к переносице брови и спрашиваю:

— Есть что-то, что я должна знать? Что-то ещё?

Почему-то мне кажется, что Влад поделился далеко не всем, что касается его бывшей жены. И если раньше меня всё устраивало, то сейчас хочется знать больше.

— Есть, — коротко кивает, выкручивая руль и почти нарушая скорость. Хорошо, дорога не забита машинами, а то точно бы врезались в кого-нибудь. — Она беременная. Не от меня, не бойся, от хахаля своего. Во всяком случае, это та версия, которую знаю я.

Вот это дела...

— Подожди… то есть она точно знает, что беременная от другого? Но… вы же с ней жили вместе, спали ведь. А вдруг… а вдруг это всё-таки твой ребёнок?

Меня тошнит, не хватает воздуха, а перед глазами разноцветные пятна пляшут.

Влад молчит, а мне почему-то тревожно.

— Не мой, — всё-таки говорит и бросает на меня мимолётный взгляд. — От меня Алиса детей не хотела. Заставляла чуть не два презерватива надевать, пила таблетки. Да и неважно это. Если ребёнок мой, я не откажусь от него, но в наших с ней отношениях это ничего не меняет. Понимаешь? Через пять дней нас разведут, а остальное уже неважно.

— Вот угораздило же меня вляпаться в мужчину с прошлым, — бурчу, но на душе легчает.

— Я твой мужчина, а прошлое… оно у всех есть, — говорит, и я понимаю, что он прав. Какая разница, что было до, если сейчас он со мной и уходить никуда не собирается? — Приехали.

Влад останавливает машину у обочины, и я распахиваю дверь. Не знаю, что будет дальше, и от этого немного страшно. Может быть, нужно было самой поехать? Заявить, чтобы оставила нас в покое, занялась уже своей жизнью и не лезла в нашу? Потому что, глядя сейчас на Влада, я уже жалею, что рассказала ему.

Но не пожалела бы я больше не расскажи ему?

Войдя в сквер, замечаю Алису почти сразу, хоть и видела лишь раз, но её образ слишком хорошо отпечатался на подкорке. Даже со спины унат́ю. Всё-таки раньше у меня не было отношений с мужчинами, у которых есть жёны.

— Аня, иди первая, — шепчет Влад, сверля взглядом затылок жены. — Поздоровайся, присядь, улыбнись.

— А ты?

— А я буду рядом, — усмехается, только в этой усмешке нет ни грамма тепла или весёлости.

— Ладно, — замечаю и делаю, как он просит.

На ватных ногах дохожу до лавочки, занятой Алисой, и усаживаюсь рядом. Женщина вздрагивает, словно не ожидала меня здесь увидеть, и, сощурившись, медленно обводит взглядом с головы до ног. Оценивает. Ну-ну.

Да, красивая. Только уже не настолько блестящая и уверенная в себе, как в первую нашу встречу. Взгляд потух, уголки губ опущены, а лицо бледное, как папиросная бумага.

— Отдай мне его, — просит, минуя приветствия, и голос дрожит. — Я дура, я оступилась, но отдай. Я люблю его, только его и люблю.

Господи, какая драма.

— Надо ещё заплакать, тогда она точно тебя пожалеет, — слышится совсем рядом голос Влада, а Алиса вздрагивает.

Влад обходит лавочку, садится рядом с Алисой и, вытянув длинные ноги, смотрит вдаль.

— И ты тут… — говорит Алиса как-то обречённо и закрывает лицо руками. — Зачем ты пришёл? Я хотела с твоей… любовницей поговорить.

Любовница, блин. Но, если так подумать, формулировка верная, хоть и ранит сильно. Но по закону Владислав Киреев — женатый человек. Ещё пять дней. А я, значит, как раз вот то, о чём говорит Алиса.

Печально.

— Где ты взяла её номер? — спрашивает Влад, не глядя на Алису.

— Наташа дала.

Чёрт, Наташа! Так и знала, что с ней что-то не так. Слишком уж в подруги набивалась, вечно тёрлась рядом, ерунду всякую несла, пыталась о Владе сплетничать. Но я дала ей однажды свой номер, потому что очень уж просила, настаивала, а оно вон как вышло.

Нет, точно нужно увольняться, если кругом одни крысы.

— Алиса, что ты на самом деле хочешь? — Влад переводит на жену тяжёлый взгляд. Мне не видно её лица — лишь узкую спину, но я замечаю, как подрагивают плечи. Плачет, что ли?

— Я люблю тебя.

— Не верю. Дальше.

— Но…

— Повторяю: не верю. Квартиру я тебе отпишу, как договаривались, через пять дней. Что ещё ты хочешь? Мою машину? Все деньги? Почку? Обойдёшься.

Влад непреклонен, а я, пользуясь тем, что на меня никто уже не обращает внимания, любуюсь им.

Он моя Вселенная. А Алиса сама виновата.

— Нет… нет! Я просто поняла, что… люблю тебя.

— Ты совершенно невменяемая, — хмыкает Влад и запускает руку в волосы, ерошит на затылке, нарушая идеальность причёски. — А ребёнок твой? С ним как? На меня записать планируешь, раз твой ёбарь скрылся в тумане?

Алиса всхлипывает и совсем съёживается. Мне бы уйти, но не получается. Да и какого чёрта именно я должна ретироваться? Их разговор и меня касается, между прочим.

— Я ошиблась, не было ребёнка! — выкрикивает. — Мне показалось, тест соврал.

— А справка?

— Вла-ад… — протягивает, а я вздыхаю. Какой-то водевиль, честное слово. — Я думала, ты будешь за меня бороться, думала, что захочешь всё вернуть. Проверить тебя хотела! Ты меня разве никогда не любил?

Хороши проверки...

— Точно, Алиса, тебе нужно в театральный кружок, — усмехается Влад. — Или к психиатру. Так, всё. Я устал, сегодня был тяжёлый день. Прощай.

— Но послушай! — не унимается, но Влад непреклонен: встаёт с лавочки и кивает мне, мол, пора уходить. — Мне не нужна без тебя квартира, мне ничего не нужно. Ну давай попробуем начать с чистого листа!

Больная, не иначе.

— Раз квартира не нужна, мне ещё лучше. Всё, пока.

Уходим молча, а в спину несётся:

— Я ведь уеду сегодня, ты же никогда меня больше не увидишь. Сам же потом прибежишь! Ты же не любишь её, в тебе же гордость бесится! Он бросит тебя, дурочка! Беги от него. Он меня любит, слышишь?! Меня!

Если дальше будем так орать, её загребут за нарушение общественного порядка.

— Идиотка, — бросает Влад, не поворачиваясь. Но потом, будто что-то вспомнив, быстро целует меня в макушку и стремительно направляется к плачущей на лавочке Алисе.

Не знаю, о чём они говорят, да мне и неинтересно. Я верю Владу: он честный, он сто раз уже доказал, что носить камни за пазухой — не его стиль жизни. А подслушивать, строить теории и рвать себе нервы я не хочу.

И когда едем вместе домой, Влад то и дело останавливает машину, целует меня порывисто, будто пытается стереть из моей памяти слова его жены. А мне плевать на них, потому что он со мной и только мой. Это я засыпаю с ним и просыпаюсь, мне он шепчет на ухо непристойности и нежно целует, берёт ночами страстно и исступлённо, мне готовит завтрак, если выходной, и заботится. А всё остальное — чушь и суета.

Когда находишь своё счастье, весь мир становится ярким и радужным. И только ради того, чтобы так любить, стоа́ило однажды родиться.

30. Влад

Наташу я уволил. Прямо в тот же день и уволил, когда распрощался в парке с Алисой. Ибо не хер быть самой умной, лазутчица чёртова.

Надо было мне, конечно, тоже соображать своей тупой башкой, что я делаю. Потому что оставлять рядом с собой подругу бывшей жены — то ещё удовольствие в долгосрочной перспективе. И другое дело, если бы Наталья работала хорошо. Тогда можно было бы наплевать на кое-какие свойства её склочного характера и любовь к сплетням, но нет: эта девушка находила тысячу и одну причину, чтобы не заниматься своими прямыми обязанностями.

Вот и уволил. Потому что никому и никогда не позволю строить козни за своей спиной, а от гнилых людей предпочитаю избавляться, если почёсывание языков для них важнее всего.

Телефон в моём кабинете разрывается. Чёрный стационарный аппарат чуть не подпрыгивает на столе от чьего-то возбуждения. Ненавижу эту производственную болтовню, но она часть моей работы — никуда не деться.

— Как поживает наша безопасность? — стандартно вопрошает невидимый абонент, а я улыбаюсь, точно дурак.

— Сергей Петрович, безопасность под контролем! — бодро рапортую, а Серёга хохочет. Настолько громко, что приходится отнять от уха прохладную трубку, чтобы не оглохнуть. — Приехал?

— Да, пришлось. — В трубке странная пауза, а у меня все инстинкты всполошились. Что-то в этом звонке не так. — Заедь ко мне, лады? Нужно кое-что обсудить.

— В офис?

— Нет, не для их ушей разговор, — ворчит Петрович. — Потому, дуй ко мне домой, срочно.

И вешает трубку.

Странно. Очень странно.

С Серёгой мы знакомы ещё со времён, когда оба были контрактниками и жрали землю в одном окопе. Одну на двоих. Армейская дружба — крепкая. Именно Сергей помог мне устроиться в “Книгоманию”, сделал своей правой рукой, потому что доверял. И я ни разу не просрал это доверие.

Так почему теперь кажется, что чем-то провинился перед старым другом? Непонятно, но ощущение паршивое.

До места добираюсь в рекордные сроки. Давно так не гнал, словно мне задницу факелом подпалили. Хочется скорее узнать, отчего такая срочность. Документы — знал это — были в полном порядке, товар тоже в целости и сохранности, коллектив проверенный и, кроме уволенной недавно Наташи, проблем ни с кем не было.

Сергей не был книгочеем — скорее солдафоном до мозга костей, помешанным на порядке и дисциплине, но это не мешало ему вот уже восемь лет весьма успешно «рулить» «Книгоманией», превратив крошечный магазинчик на Радиорынке в довольно успешную сеть, раскинувшую щупальца-филиалы во многих городах. И бизнес нёсся вперёд на предельных скоростях, зарплаты росли, а покупателей с каждым днём становилось всё больше и больше.

Чудесно ведь.

Дом Сергея Петровича находится в элитном посёлке на выезде из города, и мне приходится добрых десять минут ждать, пока охранник на блок-посту у центральных “глухих” ворот проверит мои документы, запишет что-то в своём компьютере, сличит номера. Адская мука — сидеть в душном нагретом на солнце салоне и ждать, точно школьнику у кабинета директора.

Наконец, дают добро, и я еду по ухоженным дорожкам к дому старинного друга и начальника, но и там не всё так просто: ещё минут пять жду, когда разъедутся громадные ворота, и хмурый мужик в форменной одежде даст отмашку, разрешая попасть на территорию. Дурдом.

Иногда богатые люди слишком уж ограждают свои миллионы от постороннего внимания.

— Киреев, сто лет не виделись, — бурно приветствует меня Серёга и хлопает по плечу. Удар у него всегда был сильным, аж хребет у меня чуть не треснул от этого дружеского жеста.

Серёга ниже ростом на целую голову, но бороться с ним я бы не рискнул — сильный, зараза. Шею свернёт, не поморщится.

— Что за тайное вече? — интересуюсь, когда проходим в кабинет хозяина, и тот указывает на кресло напротив своего широкого полированного стола.

На нём царит идеальный порядок: ни единой бумажки, ни пылинки, ни соринки. Даже ничьи фотографии в рамочках не расставлены, чтобы радовать хозяина.

— Коньяк будешь? — интересуется Сергей, а я отрицательно качаю головой. — Надо было тебе на такси приехать.

— Хороший коньяк? — усмехаюсь, глядя на печальное лицо друга.

— Отличный! Курвуазье, двадцать один год выдержки. Чудо, а не коньяк.

— Смотри мне, сопьёшься.

Сергей смеётся, размещаясь в своём кресле, точно на троне.

— Уж если в армии не скопытился от того денатурата, что рекой лился, то французский коньяк мне, как слону щекотка.

Дальше обсуждаем общих приятелей, цвет моря у Лазурного берега, новую Серёгину жену: модель, сиськи-задница — всё на месте. Друг постарше меня — ему почти сорок, — но запал любовный похлеще, чем у юнца прыщавого.

— Ты же меня не за этим позвал, — заявляю, а Сергей кивает, обводя меня хмурым взглядом. — Что-то в магазинах не так? Нужно с проверкой поехать куда-то? С товаром что-то?

Перечисляю все наиболее возможные варианты — те, что в моей компетенции. Просто поболтать о бабах мы и в баре могли бы.

— Петрович, не темни. Знаешь же, что терпеть не могу загадочность.

— Киреев, помнишь же, какой у нас был уговор, когда я тебе работу предлагал у себя? — Вопрос более чем неожиданный, и я усиленно вспоминаю то время, когда не мог найти для себя место под солнцем, и на помощь пришёл армейский друг с очень выгодным предложением.

— Я в чём-то тебя подвёл? — Важно понять, к чему клонит Сергей, пока башка от предположений не лопнула. — Тогда говори прямо, нечего танцы на льду изображать.

— Одним из условий было: не заводить шашни с продавщицами. Даже я себе такого не позволяю. Сам знаешь, мне этот цирк ни к чему, у меня серьёзная контора.

Приплыли.

— И кто же, интересно мне знать, донёс? Впрочем, и сам догадался.

— Алиска — дура, конечно, но ценной информацией поделилась, — подтверждает мои догадки Сергей после продолжительной паузы, за которую я успел придумать сотню способов, как раз и навсегда обезвредить этот геморрой в виде жены. — Сам не хочешь рассказать, какого хрена в твоей жизни происходит, пока я на пляжу бока грею?

— А твоя информаторша не поделилась откровениями, какой я бездушный скот?

— Она сказала, что вы разводитесь, она якобы не в претензии, желала мне удачи и процветания, — хмыкает Сергей и достаёт откуда-то из недр многочисленных ящиков яблоко. Вгрызается в него, задумчиво глядя в одну точку, жуёт, усиленно работая челюстями. Съев добрую половину, переводит на меня взгляд карих глаз и продолжает: — Я ещё так удивился. Какого хрена ей надо от меня? Нашлась ещё подруга… но она так искренне мне всего желала, что я аж подтаял, как кусок мёрзлого фарша на солнце. Ага, прямо соловьём разливалась. А уже прощалась и как выдаст: хорошо, конечно, что Владик не теряется. Мол, негоже такому мужику пропадать, — гортанный смех до слёз, только мне нихрена не весело. — Прям дословно запомнил её последнюю фразу: «Особенно, когда совсем рядом, в магазине, новая любовь нарисовалась». И трубку повесила.

— Сука она, — выдыхаю, а руки сами собой сжимаются в кулаки.

— Вот, значит, и рассказывай. А не то уволю к чёртовой матери с волчьим билетом. Ты меня знаешь.

Вот именно, знаю.

Сергей набирается терпения, а я — полную грудь воздуха и начинаю рассказ с самого начала. Даже не с того момента, как Алиса изменила мне — это лишь следствие. Причина кроется в том, что мы никогда не любили друг друга по-настоящему. Просто жили, играли в счастливую семью, трахались с удовольствием. Наверное, хороший секс — то немногое, что держало нас вместе.

Мне противно от собственного многолетнего лицемерия. Мы ведь упорно мучили друг друга, врали, притворялись, хотя должны были разойтись ещё давно, но ложь во спасение никому не нужного брака вылилась вот в такую уродливую форму.

Друг молчит, а я впервые в жизни отпускаю всё, что так долго копилось внутри, на свободу. И говорю, говорю, говорю, точно кран прорвало, и из него хлещет мутная жижа правды.

Дохожу в рассказе до измены Алисы, от которой я чем дальше во времени, тем легче к ней отношусь. Оказалось, хоть в чём-то наша нелюбовь сыграла на руку: не болит. Совсем.

Сергей морщится, непримиримый к бабской подлости ещё сильнее меня. Я просто ушёл, он мог бы и убить.

Дальше рассказываю про Аню: как напугал её при первой встрече, как запал почти мгновенно, как косячил с особым извращённым удовольствием, чтобы расшевелить и вывести из себя и из зоны комфорта.

Ну и до кучи о том, что, прощаясь с Алисой возле той чёртовой лавочки, пообещал сломать шею, если она ещё раз сунется к Ане. Но, наверное, я был недостаточно убедителен, раз эта дура решила нагадить мне напоследок.

И ведь, посмотрите на неё: она ведь даже не сказала, с кем я и что делаю. Просто намекнула, зная, как взбесит это Сергея. Хитрая тварь.

— Ну что? Уволишь меня? — спрашиваю, когда рассказывать больше не о чем. Пусть делает, что хочет. — Я нарушил, мне и отвечать.

— Знаешь, за что я тебя ценю, Влад? — спрашивает, выбрасывая яблочный огрызок в урну под столом. — Ты честный. Таких придурков ещё поискать нужно, — замечает, впрочем, без тени издёвки или осуждения. — Другой бы начал на бабу всё валить: оболгала, придумала, подставила. Но нет же!

Вдруг дверь в кабинет тихо открывается, и на пороге возникает горничная: женщина средних лет с аккуратно зачёсаными назад светлыми волосами. Острый взгляд, «птичий» профиль и жёсткая рука, в которой эта с виду хрупкая женщина держит всё хозяйство.

— Добрый день, Владислав Павлович, — посылает мне скупую улыбку и переводит взгляд на Сергея: — К обеду накрыто в малом зале. Прошу к столу.

— Пойдём, Киреев, пообедаем, — предлагает Сергей. — И обсудим твоё увольнение.

31. Влад

— Нет уж, если увольняешь, то я уезжаю. Что там обсуждать-то?

Делаю шаг к двери, но Сергей останавливает меня:

— Киреев, стоять смирно! Куда собрался?

Властный окрик с башкой окунает в болючие воспоминания, но по

инерции торможу.

— Вспыльчивый чёрт, — тихий смешок, а я смотрю на друга, но тот

серьёзен. — Я не собираюсь тебя увольнять. Ляпнул, не подумал. Вечно забываю, что ты гордый. Да и шутки у меня чаще всего дурацкие.

Складываю руки на груди, а Сергей трёт шею, собираясь с мыслями.

— Слушай, ну я же взрослый мужик, всё понимаю, — начинает,

извлекая всё-таки бутылку коньяка из спрятанного в стене за деревянной панелью бара. — Да и нравится тебе эта барышня, я ж вижу. Не хочешь есть? Давай тогда тут обсудим всё.

Я молчу, а Сергей разливает по стаканам напиток тёплого красноватого оттенка. Пить мне по-прежнему не хочется, а вот закурил бы с удовольствием. Не спрашивая, достаю из кармана брюк пачку сигарет и утоляю никотиновый голод.

— А если она тебе действительно нравится, то у меня к этому претензий никаких нет. Блуд только не люблю — он, знаешь ли, трудовому процессу не способствует.

— Ладно, это всё лирика. — Разгоняю рукой сизый дым, глядя в лицо друга. — Обсудить ты, что хотел?

Сергей хмыкает, бурчит что-то о моей бульдожьей хватке и всё-таки возвращается к нужной теме:

— Киреев, тебе самому не надоело за бабами в камеру следить и

книжки охранять? У меня для тебя предложение созрело, дельное. Мне кажется, оно прямо для тебя создано.

Сергей барабанит пальцами по столу, пытливо глядя на меня, а я задумываюсь. Мне действительно давно уже тесно в узких рамках «Книгомании», но хорошая зарплата и некая иллюзия свободы прочно держали на этом коротком поводке.

— Я открываю охранное агентство. Мне нужен толковый человек, с

которым и в огонь, и в воду, да и медные трубы пройдены. Ну что, Влад, пойдёшь за мной? Денег больше, ответственности, правда, тоже, но работа интересная.

Рискнуть стабильностью и попробовать что-то новое? Хм, надо подумать...

— А если не соглашусь? — усмехаюсь, а Петрович машет на меня рукой, отпивая примерно треть порции махом.

Знаю, что надеется на меня. Понимаю, что я первый, кого пригласил к себе в команду. И эта его безграничная вера в меня — то немногое, что позволяет оставаться тем, кто я есть. С таким-то надёжным тылом.

— Дураком будешь, если откажешься, — изрекает, а я смеюсь. — Нет, Влад, правда, подумай. Если, конечно, решишь остаться в книжном болоте, то работай.

— Не уволишь, что ли? Даже штраф не влепишь за нарушение субординации?

— Ну не могу же я своего друга отправить на биржу труда, и бабки мне твои ни на одно место не упали,— громко смеётся, доставая из ящика стола ещё одно яблоко. Плодоовощная база у него там, что ли? — Но сам понимаешь, что на данный момент должность начальника службы безопасности «Книгомании» — твой потолок. А вот, если примешь моё предложение, то жизнь заиграет новыми красками.

И я с ним согласен.

— Условия? Время на подумать?

— Вот! Узнаю Киреева! Не зря же твой позывной был «Доберман», — снова смеётся и закатывает повыше рукава светло-серого трикотажного пиджака, обнажая массивные предплечья с выступающими под смуглой кожей венами.

Сергей ещё в хорошей форме, хоть и пробивается на висках первая седина. Но он регулярно занимается спортом, не жалея себя во время тренировок, потому фору любому молодому даст.

Около часа мы обсуждаем мою дальнейшую судьбу: перспективы, возможности, обязанности и права. Чем дальше, тем всё сильнее нравится мне эта затея, а Сергей не жалеет слов, чтобы убедить. Впрочем, я и так согласен, но пока не переспал с этой мыслью, точного ответа не дам.

— Вот и договорились, — радуется друг, а я смотрю на часы и понимаю, что уже больше двух часов нахожусь здесь. И, если потороплюсь, успею забрать Аню с работы. — Торопишься? Тогда жду тебя послезавтра, вместе со своей зазнобой, в “Леваде”. Будем старт нового дела отмечать. Ну а ты тогда и скажешь мне окончательное решение. Лады?

Через пятнадцать минут я уже мчу в обратном направлении, потому что знаю: Аня ждёт меня. Так о многом хочется с ней поговорить, столько нужно рассказать. А завтра с утра меня ждёт поход в ЗАГС, и если на Землю не упадёт астероид, я стану свободным человеком. Впрочем, в случае Апокалипсиса я им стану тоже.

По дороге делаю то, что подсказывают мои чувства: останавливаюсь у цветочного ларька и покупаю букет цветов — просто хватаю первый попавшийся, на мой вкус, самый красивый и, кинув деньги на прилавок, спешу обратно к машине. Вдогонку несётся громкое: “Молодой человек, сдача!”, но я машу рукой, не оборачиваясь, и запрыгиваю в салон. Пусть девушка купит себе на эти деньги что-то красивое, на что не хватает обычно зарплаты.

К магазину подъезжаю почти вовремя. Спешно ставлю на сигнализацию, беру поудобнее в руку букет и стремительно иду к ТЦ. Больше нет повода и причины прятаться — нынче всё можно. Плевать на слухи и сплетни — меня они уже не касаются, и Аня может выбросить из головы свою идею о защите моей чести. Я не хочу больше жаться в угол, не хочу скрываться. Приму предложение Серёги ещё и потому, чтобы избавить свою девочку от извечных переживаний о моей репутации.

Стеклянные двери “Книгомании” приветливо разъезжаются передо мной, и я ищу глазами Аню, а когда нахожу, улыбаюсь. Держу этот чёртов букет в руке и улыбаюсь, точно никогда счастливее в этой жизни не был. Странное чувство, но оно мне до чёртиков нравится.

Вокруг повисает тишина, и все сотрудники медленно сползаются к кассе, чтобы лучше видеть нас. Наплевать, пусть смотрят.

— Влад… — выдыхает Аня, опасливо оглядываясь по сторонам. — Что ты делаешь? — шипит, делая “страшные” глаза.

Забавная какая.

— Забираю свою девушку с работы, — заявляю, а кто-то приглушённо охает. А я добавляю уже громче, обводя взглядом сотрудников. — Все слышали? Кто не слышал, тому обязательно передайте.

Аня стремительно краснеет, а я делаю к ней шаг и резко притягиваю к себе.

— Поехали домой, я хочу тебя до одури, — шепчу на ухо, а она тихо смеётся. — Рабочий же день закончился?

— Да, я уже уходить собиралась. Ты вовремя успел.

— Я старался. — И отстранившись, но не выпуская Аню из объятий, говорю: — Всем хорошего вечера, работайте продуктивно, не балуйтесь.

Уходим из “Книгомании” под громкие возгласы сотрудников, а Аня смеётся, спрятав лицо в ладонях.

— Ты сумасшедший, — заявляет, когда помогаю ей забраться в салон.

— Именно! — Нависаю сверху, обхватываю её лицо ладонью и целую в губы, проникая языком в приоткрытый рот, но усилием воли прерываю эту муку. Вряд ли секс на парковке Торгового центра — то, что мы можем себе позволить.

— Давай поедем куда-нибудь… в тихое место, — предлагает Аня, глядя на меня с затаённым лукавством. — Ну… перед тем, как домой приедем.

— Ты хочешь меня, детка? — спрашиваю, усмехаясь, и завожу мотор.

— Догадливый, — хмыкает, но взгляд не отводит. Лишь нижнюю губу закусывает, и от этого зрелища у меня все предохранители слетают к чёртовой матери.

— Тогда держись, потому что ехать буду быстро.

Машина срывается с места, набирает скорость, а в пояснице концентрируется сладкая боль и моя неутолимая жажда. Я хочу Аню всегда и везде, днём и ночью, и лишь чудом удаётся сдерживаться и не залюбить её до смерти. Но сейчас, когда она так смотрит на меня, а тонкие пальцы гладят по бедру, почти срываюсь.

Господи, дай мне сил не вписаться в фонарный столб.

32. Аня

Цветы так одуряюще пахнут, и я раз за разом зарываюсь в букет носом, не в силах надышаться. А изнутри распирает от эмоций, которым нет названия. Любовь ли это? А если не она, тогда что? И может ли от простой симпатии так разрывать на части? Не знаю.

Влад уверенно ведёт машину, глядя впереди себя на дорогу, а я смотрю на него и понимаю, что он не только самый красивый мужчина из всех, кого встречала в жизни, а ещё и самый смелый и отчаянный. А ещё сумасшедший. Это же надо было прийти в магазин и объявить о наших отношениях во весь голос. Точно, сумасшедший. И это лёгкое безумие мне нравится в нём. Непредсказуемость, контраст безбашенности и сурового прагматизма.

Да мне всё в нём нравится. Так разве бывает?

В центре небольшая пробка, и мы стоим минут пятнадцать в хвосте недлинной колонны, а я откидываюсь на сиденье, кладу букет себе на колени и просто слежу, как впереди едущие машины по сантиметрам продвигаются вперёд. Мы едем точно не домой, но меня совершенно не беспокоит место назначения — с Владом готова ехать в любую точку мира без вещей и документов. Пусть только позовёт.

— Влад, — окликаю, а он переводит на меня хитрый взгляд, в котором притаилось веселье, — а что дальше будет?

Я не знаю, почему спросила об этом. Вырвалось, не остановить.

— С нами? — уточняет, а я киваю. — У нас есть мы. Разве тебе этого мало?

— Более чем достаточно… и мы будем друг у друга и дальше? Неужели такое счастье бывает? Неужели это не сон?

Нос щиплет, на глаза наворачиваются глупые слёзы, и я шмыгаю, потому что боюсь расплакаться. Я всё время этого боюсь, держа всё в себе, не расплёскивая наружу.

— Хочешь, ущипну? — усмехается и на самом деле щипает, а я визжу, одновременно хохоча.

— Я хочу уволиться, — объявляю о давно созревшем решении и жестом пресекаю возражения. — Подожди, не перебивай. Всё равно ведь в пробке стои́м, можно поговорить. Так вот, я думаю, лучше мне поискать другую работу, чем вот так… когда нельзя двух слов друг другу сказать и приходится прятаться. Не могу так, не хочу. Да и если постоянно, и днём и ночью, будем вместе… тебе ведь надоесть может. Ты… ты такой… необыкновенный, а я самая обычная. Прости, мысли путаются, — разминаю пальцами виски́, пытаясь собрать всё, что накопилось, воедино. — Но я не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня. Понимаешь?

Влад постукивает по кожаной оплётке руля, а пальцами другой руки проводит по моему лицу. Так невыносимо нежно, почти невесомо, точно облако меня касается.

— Глупая моя девочка, — улыбается, а в уголках губ притаилась грусть. — Думаешь, после сегодняшнего я ещё хоть чего-то боюсь?

— Я не знаю, — пожимаю плечами и льну к его руке, обхватываю её пальцами, пытаясь быть как можно ближе.

— И вообще… я хотел сюрприз сделать, но раз ты завела эти глупости, то скажу сейчас: я увольняюсь из “Книгомании”.

— Как?! Зачем?

— Затем, что мне предложили лучшие условия. В общем, не выдумывай ерунду, а работай себе спокойно. У тебя очень хорошие перспективы там, а я обещал Татьяне Сергеевне, что не стану препятствием для твоей успешной карьеры. Маму же нужно слушать?

— Нужно слушать, — машинально повторяю, пытаясь понять, что чувствую сейчас. — Значит, теперь нам совсем-совсем не нужно кого-то бояться?

— Совсем-совсем, — улыбается и, притянув меня к себе, целует. — А завтра я окончательно разведусь. Потому нет повода, чтобы не быть счастливыми.

— Значит, начинается новая жизнь?

— Она самая. Ну, чего ты? Плачешь, что ли?

Тихий грудной смех, а я только сейчас, после его слов, понимаю, что реву. Слёзы текут, а я даже не пытаюсь их вытереть — пусть. Неважно, что сейчас у меня красный распухший нос, а глаза скоро превратятся в две узкие щёлочки. Всё это неважно, когда так щемит сердце от нахлынувшего счастья.

— Не плачь, всё ведь хорошо, — уговаривает Влад, а я снова вытираю слёзы, шмыгаю носом, надеясь, что когда-нибудь солёный поток ведь должен иссякнуть. Нельзя же рыдать вечно. — Наконец-то!

Смотрю через лобовое стекло, а пробка резко двинулась вперёд, тронулась с места, и вот уже можно свободно ехать, не тормозя на каждом метре.

Влад сворачивает в переулок, потом сдаёт назад и, развернувшись вполоборота, въезжает в арку между домами.

— Куда мы? — спрашиваю, разглядывая широкий двор сквозь тонированное стекло. Небо сереет, сумерки постепенно сгущаются, но до полного заката ещё далеко, и я могу рассмотреть всё-всё, каждую деталь.

— Домой, — коротко отвечает, усмехаясь.

— К кому?

— К нам.

— Не понимаю…

Мне и правда, совершенно неясно, что Влад имеет в виду, потому молчу, ожидая дальнейших действий. Всё-таки он мастер сюрпризов — человек, способный переворачивать миры кверху дном. Мой так точно.

— Прошу. — Протягивает руку, помогая выбраться из салона, а я чувствую себя, в самом деле, принцессой. Ни один из моих поклонников так обо мне не заботился. О моём комфорте, настроении, даже питании.

У Влада всё получается естественно и непринуждённо.

Ведёт меня к подъезду, а я озираюсь по сторонам, улыбаюсь проходящим мимо людям и радуюсь, что после того падения у меня не осталось даже шишки. А ведь могла вообще, зубы выбить или нос сломать!

Двор оживлён, наполнен людьми, их эмоциями и чьими-то воспоминаниями. Молодая женщина в розовом летнем платье чинно катит детскую коляску вперёд, дворник собирает случайно выпавший мусор у ярко-синих контейнеров, маленький мальчик играет машинками в солнечно-жёлтом песке, а зоркая бабушка бдит за его безопасностью. Чужие судьбы, обрывки событий, моменты и отголоски эмоций — то, что наполняет наш мир. Людям нужны люди, иначе ведь нельзя.

В лифте тесно и сумрачно, и я прижимаюсь к Владу, кладу голову на плечо и вдыхаю родной аромат: цитрусов и моря. Так пахнет только мой мужчина, и я смогу с закрытыми глазами отыскать его в самой плотной толпе. Кажется, даже если ослепну, отыщу Влада.

— Приехали, — шепчет, когда кабина скрипит и, разок качнувшись, останавливается.

Створки разъезжаются в стороны, а мы попадаем на лестничную площадку, где всего две квартиры. Влад идёт к левой двери и достаёт ключи из кармана.

— Это моя квартира, — говорит, открывая замок. — Вернее, скоро ею станет, документы почти оформлены.

— А та… ну, в которой ты раньше жил. С ней что?

Влад пропускает меня в квартиру, захлопывает за спиной дверь и включает свет. Длинный узкий коридор, высокие до головокружения потолки, встроенный в стену шкаф с зеркальной дверцей по левую руку и две двери справа. Впереди проход в ещё одну комнату, но виден лишь край дивана и угол журнального столика.

— Ту квартиру я продам, не нужна она мне.

— Боишься плохих воспоминаний?

— Не люблю призраков прошлого, а с той квартирой связано много нехорошего. От такого багажа нужно вовремя избавляться.

От плохих воспоминаний и правда, лучше себя ограждать. Если это, конечно, возможно.

— А почему ты сказал, что это — наш дом? — Поворачиваюсь на пятках, не глядя, скидываю балетки и заглядываю в лучистые серые глаза.

— Потому что.

Мгновение, и жёсткие губы сминают мои, лишают кислорода, и от запертых внутри искрящихся, точно шампанское, эмоций сводит низ живота. Вздрагиваю, когда сильные руки сжимают мои ягодицы, а мне так хочется почувствовать эти прикосновения обнажённой кожей, чтобы ничто не мешало быть ближе.

Обнимаю руками за шею, зарываюсь пальцами в светлые волосы, а Влад издаёт грудное рычание, когда провожу ногтями по шее. Короткая ослепляющая вспышка, и меня впечатывает в стену, поднимает в воздух, и вот я уже обхватываю ногами мужскую талию, потираюсь самым сокровенным, ощущая, насколько там всё возбуждено. Мне нужен Влад, прямо здесь и сейчас.

— А как же экскурсия по квартире? — шепчет мне в губы, обдаёт раскалённым пустынным ветром дыхания.

— Потом, всё потом.

— Нетерпеливая какая, — короткий смешок, а тем временем горячая ладонь проникает под мою футболку, оглаживает, добирается до кромки бюстгальтера, а я всхлипываю, когда пальцы накрывают слишком возбуждённую грудь. Соски настолько чувствительные, что почти больно. — Хочешь меня? Скажи, мне нужно это слышать.

— Да… — выдыхаю как-то уж слишком жалобно и прерывисто, словно весь кислород разом покинул мои лёгкие.

Задыхаюсь и плавлюсь в умелых руках, а перед глазами всё плывёт. Никогда не думала, что могу настолько быть одержимой мужчиной и так стремиться к близости с ним. Почти нимфомания, но мне не стыдно за то, какой распутной и смелой становлюсь рядом с Владом. Я отдаю всю себя, до дна вычерпываю, наполняясь спасительной энергией, что дарит взамен этот фантастический мужчина.

Здесь же, в коридоре, находится какая-то тумбочка. Вроде бы, даже крепкая — во всяком случае, когда Влад усаживает меня на неё сверху, ничего не скрипит и не шатается, угрожая рухнуть. Помогаю ему снять пиджак, выправляю светло-голубую рубашку из брюк, путаясь пальцами в крошечных полированных пуговицах и пряжке ремня, а Влад тем временем зацеловывает мою кожу, прикусывая периодически, и от настолько широкого спектра эмоций и ощущений кругом голова. Следом летят мои вещи, приземляясь то тут, то там, а лифчик уныло повисает на круглой ручке самой ближней к нам двери.

И пусть.

— Ты такая сладкая, я не могу уже… сейчас сердце лопнет, — бормочет, а горячая головка упирается между моих ног, дразня и провоцируя. — Я очень хочу тебя вот так, — снова плавное прикосновение, острое, точно лезвие, — без защиты, без всего. Почувствовать, какая ты горячая. Хочу, чтобы была вся моя, без остатка, только моя.

Упирается лбом в мой, входит медленно, но почти сразу выходит, крепко зажмурившись. Нужно, наверное, таблетки у врача выписать или укол сделать. Но об этом завтра подумаю.

Проходит пара мгновений, а Влад, готовый на все сто, опускается на колени передо мной, разводит ноги шире, а пальцы впиваются в кожу на бёдрах. Божечки, как хорошо. Горячий язык обжигающей лавой касается меня — нежно, сладостно, — я откидываюсь спиной на стену, хватаюсь руками за края тумбы и уплываю в такие дали, из которых можно и не выбраться.

Влад выписывает узоры на моей коже, прикусывает внутреннюю сторону бедра, пронзая насквозь. Когда первая волна прокатывается по моему телу, и я зависаю в шаге от падения, мой мужчина выпрямляется и входит в меня резко, стремительно, на всю длину и до упора. Охаю, а он замирает. Мои ноги на его плечах, и это могло бы быть неудобно — всё-таки я не акробатка, — но я не способна сейчас чувствовать хоть что-то, кроме пламенеющего в венах удовольствия.

— Я люблю тебя, моя нудистка, — выдыхает мне в шею, а я снова готова расплакаться. Ни на секунду не прерывая бешеного ритма, добавляет: — Люблю. Поняла?

— Уже давно, — вторю, выгибаясь кошкой, ловя его эмоции губами, руками, кожей, а признание голограммой под веками — впиталось мгновенно, не вытравить. — И я… я тебя тоже люблю.

Шипит сквозь сжатые зубы, наполняет собой до предела, растягивает, подстраивая под себя, и от этой наполненности внутри рождается дрожь — сладкая и томительная. Она проходит по венам, скручивает узлами жилы, выворачивает наизнанку. Каждый раз, когда мы с Владом занимаемся любовью, я умираю и рождаюсь заново. И, кажется, никогда этим не смогу пресытиться.

Влад ловит мой всхлип губами, вторит гортанным рыком, а дыхание перемешивается, становясь общим, и кожа, как один сплошной оголённый нерв, а сердце — рваная рана.

Когда оргазм обрушивается на меня, Влад пару раз ещё толкается и падает в эту сладкую пропасть вместе со мной. Чтобы подхватить, чтобы воскресить.

А после лежим до утра на широкой кровати, и я ловлю тени на потолке в охапку, запираю их в себе, слушая мерное дыхание спящего рядом Влада.

Иногда ему снятся кошмары. Кошмары, в которых он куда-то бежит, а патроны на исходе, и крик рвёт тишину на крошечные кусочки. И я бужу его, уже привычная, пряча уже не чужую боль на дне своей души, пытаясь облегчить то, что так мучает моего сильного и смелого мужчину с наступлением темноты.

После он засыпает, прижав меня к себе, оплетя ногами и руками, взяв в плен повергнутую. Перед сном лишь спрашивает: “Ты останешься здесь, со мной?”, но мой ответ уже не слышит — спит.

Засыпаю следом, понимая, что никуда я от него уже не денусь.

33. Влад

Просыпаюсь рано и долго лежу с закрытыми глазами, пытаясь понять, что чувствую. Сегодня — слишком важный для меня день. День развода, чтоб его, а я никак не могу поверить, что за какой-то несчастный месяц моя жизнь настолько резко изменилась. До неузнаваемости.

— Почему не спишь? Рано же ещё, — сопит спросонок Аня, а я обнимаю её за шею, притягиваю взлохмаченную голову к своей груди и целую в пахнущие летними цветами волосы. Она сопит, пытается выпутаться, но от меня так просто не уйдёшь.

Какое-то неутолимое желание постоянно чувствовать Аню рядом, касаться смуглой кожи, гладить, целовать. Насыщусь ли когда-нибудь? Даже думать не хочу. В этой жизни может случиться всё, что угодно, а я слишком хорошо знаю, с какой скоростью рушатся песочные замки. Нет уж. Существует только здесь и сейчас и небольшой задел на будущее, а всё остальное будем решать по мере поступления.

Аня затихает в моих руках, перестаёт вырываться, а дыхание с каждым вдохом всё глубже и размереннее. Лежу ещё несколько минут, пока она не засыпает окончательно, и только потом встаю. Аккуратно, чтобы не разбудить, прикрываю за собой дверь и иду в кухню. В квартире тихо — я пока не чувствую её своей. Просто стены, просто окна и двери, но жилище домом делают люди.

Распахиваю окно, закуриваю, даже уже не пытаясь разобраться в себе. Прохладный ветер, касаясь обнажённой кожи на груди, заставляет поёжиться, и я тру рукой, с зажатой в ней сигаретой, татуированное плечо. Ещё, что ли, забиться? Или хватит с меня?

Мысли лениво плывут в голове, сигарета выкурена до фильтра, а я достаю новую. После третьей подряд в горле першит, и я оглядываюсь вокруг, но не нахожу ничего, чем можно было бы перебить противный привкус никотина. Чёрт, совсем забыл, что здесь, кроме мебели, ничего нет: ни чайника, ни продуктов в холодильнике. Да и холодильника нет — прежние владельцы увезли его за собой в новую жизнь.

Хорошо жить не на краю мироздания, потому уже через час бойкий юноша в форменной одежде привозит наш с Аней будущий завтрак, заботливо упакованный в фирменные пакеты соседнего кафе. Еда ещё тёплая, и я сглатываю, усилием воли воздерживаясь от того, чтобы не наброситься на провизию прямо в коридоре. У меня отличный метаболизм, а после бурной ночи всегда в десять раз сильнее голоден.

— Ого, сколько всего, — замечает Аня, глядя на продуктовую вакханалию.

К её пробуждению я достал все контейнеры из пакетов и накрыл на стол.

— Я голодный, — пожимаю плечами и распахиваю сильнее окно, чтобы окончательно выветрился табачный дым. — Твой кофе, присаживайся.

Аня зевает, трёт сонные глаза и благодарно улыбается, когда протягиваю ей большой стакан крепкого кофе. Аромат пробивается даже сквозь крышку — пьянящий, сводящий с ума.

— У тебя выходной же сегодня? — спрашиваю, дожевав весенний ролл. — Какие планы?

— Пока ещё не думала, — улыбается, поправляя волосы. — Может быть, просто дома посижу. Книжку почитаю или триллер какой-нибудь посмотрю.

Ох уж, эта её любовь к кишколеденящему кинематографу. Хлебом не корми, дай о каком-нибудь очередном маньяке фильмец посмотреть. Нет, чтобы комедии романтические вечерами смотреть и рыдать в финале на свадебной речи героев.

— Триллеры никуда от тебя не денутся, а я хочу, чтобы ты со мной кое-куда проехалась.

Аня хмыкает и кивает, а в глазах зажигается интерес. Моя любопытная крошка.

В восемь закрываю квартиру, отдаю Ане, несмотря на возражения, запасной комплект, и подгоняю, потому что время не ждёт. Нужно к девяти успеть в ЗАГС и поскорее перевернуть эту страницу жизни. Пока точно не буду знать, что развод оформлен, не смогу успокоиться. Мучать будет, зудеть внутри, до тошноты комком в горле стоять.

Всю дорогу Аня молчит. Только улыбается мечтательно и в окно смотрит, хотя, больше чем уверен, что ничего толком не видит, до такой степени в себя ушла.

— Подождёшь меня в машине? — спрашиваю, паркуясь на площадке для посетителей ЗАГСа. Небольшой двор засажен деревьями, и ажурная тень их падает на капот. — Я постараюсь быстро. Музыку послушай, конфеты поешь, я захватил с собой.

— Конечно… только скажи мне… — мнётся, а я угадываю ход её мыслей.

— Нет, Алисы там не будет. Она самоотвод взяла. По закону так можно.

Чуть слышно выдыхает и не сдерживает улыбки. Ревнует всё-таки, как бы не пыталась убедить меня и, главное, саму себя в обратном. А меня, как самую последнюю эгоистичную сволочь, радует это.

Беру с заднего сидения папку с документами и направляюсь на охоту за свободой. Проходит чуть больше часа, и вот уже украшен паспорт штампом, а милая девушка секретарь улыбается мне во все тридцать два и желает счастья в новой жизни. Словно сама к этой новой жизни хоть какое-то отношение иметь собралась.

У меня раскалывается голова, а всё вокруг плывёт, туманом подёрнутое. Чувство, будто я вынырнул из-под толщи воды, но лёгкие атрофировались, и я не могу сделать ни вдоха. Усталость, что накопилась во мне за последний месяц и на которую я старался не обращать внимания, навалилась разом, придавила к земле, расплющила.

Машинально складываю в папку документы и быстро выхожу из сумрачных коридоров ЗАГСа на улицу. Солнце забралось ещё выше, и его лучи лупят по глазам, на мгновение ослепляя.

Неужели и правда, всё? Странное ощущение, которое не поддаётся никакой классификации. Бросаю эти попытки анализировать и препарировать собственные чувства — не очень я люблю самокопания, от которых лишь хуже бывает.

— А вот теперь я официально свободный человек, Аннушка, — говорю, забираясь в салон, а Аня выключает электронную книгу. — Так что можешь выбросить из головы ту ересь, что несла Алиса. Никакая ты мне не любовница.

— Да я как-то… — теряется, а я сжимаю её дрожащую руку и, поддев пальцем подбородок, заставляю смотреть в глаза.

— Не делай из меня дурака, потому что я прекрасно понял, что тебя задели те слова. Но теперь можешь успокоиться и не думать об этом.

Аня смеётся, обнимает меня за шею и звонко целует в щёку. Ластится, гладит по плечу, мурчит, а я знаю, куда мы поедем следом, но пока не об этом.

— Слушай, как ты смотришь на то, чтобы завтра поехать в “Леваду”? — интересуюсь как бы между прочим, заводя мотор, а глаза Ани загораются восторгом.

— К лошадям?! Я согласна!

Ещё бы нет.

— Один из моих друзей завтра собирается там что-то вроде пьянки устраивать. Пригласил нас.

— Нас? — настораживается и несколько раз удивлённо моргает.

— Да, нас. Чему ты удивляешься?

— Нет, ничему… то есть, ты хочешь меня познакомить со своими друзьями? — будто бы не верит в мои намерения.

— Вот же невероятность какая! Небывалый случай! — усмехаюсь, выкручивая влево руль и встраиваясь в плотный поток машин. Снова чёртова пробка в центре, снова потерянное время. Бесят.

Аня смеётся, запрокинув голову, и ерошит мои волосы. Привычка, от которой она даже не собирается избавляться, ну и хрен с ним. Пусть ерошит и тормошит, трогает и целует, словно я медведь плюшевый — мне только в кайф.

Когда останавливаюсь у огромного гипермаркета, в котором продаётся разный хлам для декора и обустройства дома, бытовая техника и обои, Аня уже не перестаёт улыбаться. Словно сбросила груз, который мешал быть счастливой. И мне нравится, что она такая. Вообще люблю, когда люди вокруг счастливы. Хватит, насмотрелся на чужую боль и страдания, больше не хочется.

— Решил отметить новый этап в жизни покупкой посудных полотенец? — смеётся, когда в общем потоке покупателей минуем входные двери. — Или трусы новые купить нужно?

— И трусы, и полотенца, и ещё что-нибудь. Потому что, ты же сама видела, в новой квартире нет почти ничего. Лишь мебель, да и та мне не нравится. Херня, а не мебель. А так как сам я ничерта в этих финтифлюшках и нужностях не смыслю, мне нужна ты.

— Помочь трусы подобрать?

— Типа того… а если серьёзно, то тебе же там жить. Ты же помнишь о своём обещании остаться рядом? Я ночью всё слышал, не думай.

— Притворщик! — хлопает меня по плечу и озирается на ряд электрических каминов, отделанных ценными породами дерева, камня и какими-то коваными завитушками. Даже фальшивый огонь за экранами горит весьма бодро, как настоящий.

— Так что, давай выбирай, что там тебе нужно… для комфортной жизни. Главное, не забыть купить большую кастрюлю, а то меня так просто не прокормить. Не забывай, я амбарная мышь!

Паясничаю, утаскивая Аню за собой всё дальше и дальше, вглубь торгового зала, мешая одуматься и запаниковать. Тормозим почти в каждом отделе, выбирая то краску для стен, то обои, то мебель. Сначала Аня стесняется, настаивая, что деньги нужно экономить, но всё-таки удаётся убедить не оглядываться на ценники. Я скопил в этой жизни достаточно и заработаю ещё, чтобы не считать каждую копейку. Мне хочется, чтобы наш с ней дом был тёплым, наполненным светом, и в него хотелось возвращаться каждый вечер, а по утрам не хотелось уходить.

Когда грузовик с эмблемой гипермаркета на боку увозит наши покупки по нужному адресу, Аня кладёт мне голову на плечо, гладит по спине, а я целую её в макушку.

— Главное, что холодильник купили. И кастрюлю, — замечаю, а моя девочка смеётся заливисто. — Не пожалеешь о переменах?

— Если эти перемены связаны с тобой, то нет.

Запрокидывает голову, тянется ко мне губами, впервые не обращая внимания на тех, кто может оказаться рядом. Сейчас у нас нет ни одного повода скрываться, и от этого легко-легко.

34. Влад

Утро начинается не с кофе, а с адской гонки. Нужно срочно сдавать дела, готовить документы и подбивать отчётность, если хочу скорее приступить к новым обязанностям. Сотрудники меня не трогают и не тормошат попусту — лишь по моей просьбе шуршат тихонько туда-сюда, справедливо решив, что их жизни им дороже. Ибо давно выучили, что Киреев легко может выйти из себя, а такой я даже сам себе не нравлюсь.

Всё бы ничего, но Серёга за утро, наверное, раз пять позвонил напомнить, что к шести нас с Аней ждут в “Леваде”. Сначала я был вежлив, на третий раз мягко послал, на пятый — подключил весь матерный словарный запас. В ответ звучал громкий смех, а шум на заднем плане, как лучшее доказательство, что праздновать Петрович начал ещё вчера.

У него вообще всё происходит в жизни стремительно. Сергей не боится ни перемен, ни новых начинаний, всегда готовый броситься без спасательного жилета в бурлящий водоворот новых возможностей. В армии он закрывал нас своей широкой спиной, вот и сейчас каждый день, точно сражение. И именно такая суета делает его счастливым.

Но если он не прекратит меня донимать, сорвусь с места, приеду в рекордно короткие сроки и начищу ему табло. Отвлекает же.

До обеда я весь в дыму и пене, аж искрюсь от напряжения. Но зато выполняю львиную долю намеченной работы. Мой заместитель бьёт копытом — не терпится скорее занять моё место. Женя — хороший парень. Исполнительный, серьёзный, чистый на руку. И, самое важное, не склонен заводить друзей среди коллег, от того его кандидатура подходит идеально. А мне радость, что не придётся тянуть кота за хвост и искать себе замену, теряя время.

Снова телефонный звонок, но уже на личный номер, и я хмурюсь, прочитав имя абонента на дисплее. Не знаю, какого чёрта я держу этот номер не в чёрном списке? Сам себе порой удивляюсь.

Телефон разрывается бравурным маршем, скачет и прыгает на полированной столешнице, а я сижу, глядя на него, и грызу карандаш.

Илья.

— Киреев… — удивляется, точно не мне звонил. Может быть, правда, ошибся номером?

А я молчу, как обиженная принцесса, ожидая, что скажет мой нежданный абонент.

Илья угадывает моё настроение и продолжает:

— Поговорить надо. Очень.

Я не знаю, о чём нам разговаривать. Мы давно уже не друзья. Враги? Вполне себе. Но не друзья. Мне давно уже отлично живётся без задушевных бесед с ним. Думаю, он тоже не скучал всё это время. Тогда, какой смысл?

— Правда, Влад, у меня серьёзный разговор. Не будь дерьмом, а?

— Как ты лихо всегда умел в свою сторону повернуть. Я уже и претендент на главную кучу дерьма. Ты не меняешься.

— Я пытаюсь. — Кажется, или в голосе что-то типа сожаления? У Ильи? Сожаление? Надо посмотреть сводку новостей. Вполне возможно, в соседнем лесу вымерла вся фауна. И флора до кучи. — Я рядом с Торговым центром. Подгребай к парковке. — И контрольный выстрел: — Пожалуйста.

Вешает трубку, а я минут пять пялюсь в одну точку перед собой, пытаясь понять, что чувствую. Но хрен мне, а не самоанализ, потому что этот звонок выбил у меня почву из-под ног. И положить бы болт на то, что Илья ждёт меня где-то — пусть дальше верится в своих проблемах, но что-то в его голосе навело на мысль, что выслушать сто́ит. Послать всегда успею.

Со временем ненависть к Илье превратилась в застаревший нарост на том участке души, где хранятся все светлые моменты детства и юности. С Маринкой мы о нём никогда не говорили, а сыну она не рассказывала о его героическом папаше. Предпочитала молчать, хотя Антон довольно настойчиво выпытывал. Мальчикам нужен отец, как пример, как образец. У Антона его не было, да и не очень-то Илья годится в примеры для подражания.

Ай, чёрт с ним.

Моё любопытство меня когда-нибудь точно погубит.

Хватаю со стола ключи, сигареты и выхожу на парковку. До конца перерыва ещё полчаса, можно потратить их на этого придурка.

Илья стоит, оперевшись спиной о свою машину, и смотрит куда-то в сторону. Он мало изменился за пятнадцать лет: такой же длинный и долговязый. Ноги, руки — километровые, но с возрастом оброс мясом настолько, что даже кадык не торчит. Хотя, вроде, снова похудел.

Время меняет всех, но внутри, до самой смерти, мы остаёмся такими же.

— Спасибо, что пришёл, — говорит, переводя на меня тяжёлый взгляд. Под почти чёрными “цыганскими” глазами залегли тени, а нос заострился.

Хм, странно.

— Какой-то ты вялый, — замечаю, останавливаясь рядом.

— Да чего-то бодрость меня оставила, — отмахивается и распахивает дверцу рядом с водительским сиденьем. — Запрыгивай, Киреев, в салон. Поедем пожрём. Я помню, ты любитель.

Я тоже много, что помню, но молчу, принимая предложение. Уж очень мне что-то не нравится потухший взгляд Ильи и какие-то медленные движения, точно ему бороться приходится каждый раз, чтобы лишний шаг сделать.

Нет, он всегда был вальяжный, через губу не переплюнет, но сейчас прям совсем странный.

— У меня всего полчаса есть, потому давай, в темпе вещай, — предупреждаю, когда Илья выруливает со стоянки. В машине стойкий запах лекарств, который никакая “ёлочка” не способна заглушить.

— Говори здесь, — прошу, когда Илья останавливается у парковки возле “Утопии”. — Не хочу я жрать, пить или ещё что-то в этом духе. Да и тебя слушать не хочу, на самом деле.

— Ладно, Киреев, как скажешь, — вздыхает и поворачивается ко мне всем корпусом. — Я хочу с сыном увидеться.

Вот это номер.

— С кем?

— Ты не глухой, — усмехается, доставая из бардачка пачку сигарет и зажигалку. — С сыном. Своим сыном.

— Думаешь, имеешь на это право?

Морщится, точно я ему поддых врезал с ноги, и затягивается сигаретой. Кашляет, вытирает рот, и я ловлю его “больной” взгляд в зеркале заднего вида.

— С тобой всё нормально? Ты бледный.

— Нет, со мной точно не всё нормально, — снова вздыхает и остервенело тушит недокуренную сигарету. — Поможешь мне? С Антоном увидеться?

— Ха, ты даже имя его, оказывается, знаешь. Герой, чего уж.

— Киреев, не паясничай, я прошу тебя. Мне нужно с ним увидеться.

— Чего, отцовские чувства проснулись, что ли? Не поздновато ли?

— Ну уж, когда проснулись, тогда и проснулись. Не тебе в моей душе копаться.

Злится, трёт исхудавшее лицо, а я замечаю, насколько сильно запали его щёки, покрытые тёмной щетиной.

— Ты бухаешь, я не пойму? Какой-то ты несчастный весь.

— Мне только бухать остаётся для полного счастья, — ворчит, а я смотрю на часы, понимая, что времени остаётся всё меньше.

— Так, или ты мне говоришь, зачем тебе малец понадобился, или я сейчас же ухожу.

— Я… в некотором роде умираю, — заявляет, глядя сквозь меня, а по моей спине ползёт противный холодок. — Забавно, правда? Осталось-то всего ничего — где-то полгода, и я… хочу вину свою, что ли, загладить. Если это, конечно, возможно. Считай это прихотью умирающего.

Молчу, а в голове сотня микровзрывов мозги на части разрывает.

— Завещание я уже написал. Всё накопленное оставлю Маринке и пацану. Всё-таки я многое ей должен. Но, Влад, мне было-то всего семнадцать, какие мозги в этом возрасте, какая ответственность?

— А сейчас чувство вины догнало?

— Как-то так, да, — кивает и снова закуривает. На этот раз не кашляет, просто глубоко дышит, а воздух из лёгких вылетает со свистом и хрипами. — Поможешь? В память того, что между нами троими всё не всегда было плохо. Помнишь же? Когда-то ведь всё было хорошо. И пусть я просрал все шансы подыхать в кругу родных и близких, но… помоги исправить, уговори Маринку дать мне увидеться с сыном.

Его точно заклинило: одни и те же фразы, одни и те же слова, будто уставший мозг не в силах генерировать иные мысли и выражения.

— Ты с ней говорил?

— Да, в первую очередь. Но она послала меня на хер и все дела.

— Правильно сделала.

— Да правильно, конечно, только я могу не дождаться того момента, когда она оттает. Сдохну же, сам понимаешь.

Непроизвольно ёжусь от его слов, но беру себя в руки. Запах лекарств тошнотворный и невыносимый, забивается в лёгкие, а слюна становится вязкой и липкой. Хочется сплюнуть, потому что не проглотить мерзкий комок, и я распахиваю дверцу машины и отхаркиваюсь. Вроде, полегчало.

— Всё на самом деле настолько плохо? — решаюсь задать вопрос, а Илья снова усмехается, откинувшись на спинку сиденья. Словно последние силы на этот разговор потратил.

— Мнение врачей разнится, но больше полугода мне никто ещё не дал. Говорят, жрёт меня эта зараза уже давно, почти нахрен сожрала, чтоб её. Впрочем, это всё лишняя болтовня. Я не для жалости тебя позвал. Просто ты единственный, кто на Маринку сможет повлиять.

— Ладно, я попробую. Но ничего обещать не могу.

— Спасибо и на этом, правда, — слабо улыбается и хлопает меня по плечу. Потом, будто бы, сам пугается этого жеста, убирает руку и отворачивается к окну. — Может, кофе выпьем?

— Нет, я пойду. Работы по горло.

— Как скажешь. Позвони мне, хорошо? Ну, когда от Маринки ответ получишь. Чтобы я напрасно не надеялся, ладно?

— Хорошо.

Киваю и захлопываю за собой дверь. Чувства внутри копошатся странные — острые, точно лезвие бритвы, болезненные. Бреду обратно к Торговому центру, а в голове — липкая каша. Я привык считать Илью подонком, а сейчас даже жалко его стало. И да, поверил ему, потому что выглядит он так, точно вот уже через пять минут в гроб отправится.

Моральный выбор тяжёл. С одной стороны Антону не нужен отец, которому столько лет было на него наплевать — человек, который не хотел его появления на свет и всю жизнь обходил десятой дорогой. Но ведь, с другой стороны, каждый из нас имеет право знать, кто повинен в его появлении на свет.

Наверное, это решать не мне.

Маринке? Да, ей. Но и Антон уже взрослый парень и имеет право голоса. И если захочет увидеться с Ильёй, так тому и быть.

35. Аня

— Анька, прекрати рефлексировать! Ты в любой одежде — красавица, хоть в ветошь обмотайся, — призывает к остаткам моего разума Данилова.

Она лежит на животе на нашей с Владом кровати, подперев острый подбородок руками, и хмурит тёмные брови. Болтает в воздухе длинными ногами, а у меня голова скоро кружиться начнёт от того, что я никак не могу решить, что мне надеть. Выбирать шмотки — такая мука. Намного проще напялить удобные джинсы, любимую футболку, чем разбираться в этом ворохе платьев и юбок, которыми любезно решила поделиться со мной Ленка.

И дёрнул же чёрт меня за язык рассказать ей о сегодняшнем приглашении в “Леваду”. Вот тогда и начался мой личный ад. Лена примчалась буквально через полчаса с кучей вещей, спрятанных в недрах двух весьма внушительных чемоданов. И как только сил хватило в тщедушном тельце, чтобы доволочь их сюда?

— Вот то, чёрненькое, ещё померяй! — приказывает, спрыгивая с кровати. — Отлично ведь тебе подходит!

На мою беду, у нас с Даниловой один размер на двоих, а ещё у лучшей подруги неистребимая тяга к двум вещам: шоппингу и превращению моей жизни в сказку. Особенно туго приходится, когда Лена получает шанс нарядить меня, точно новогоднюю ёлку.

— Лена, блин! — пытаюсь вырваться из её хватки. — Мы же не в оперу идём!

— Да какая разница? Это же классическое чёрное платье! Оно в любой ситуации выгодно смотрится.

— Но не на фоне же лошадей и пастбищ, дурья твоя рыжая башка! — смеюсь, представив, какими глазами будут смотреть на меня гости, если я заявлюсь на вечеринку в том виде, на котором настаивает Лена.

— А вот сейчас, между прочим, было обидно! — деланно куксится Данилова. — Ладно, противишься бессмертной классике и не хочешь жить по заветам великой Коко Шанель, значит, вон те милые шортики примерь.

Шорты до такой степени миленькие, что я в них похожа на жертву педофила. Нет уж.

— Ай, дохлый номер из тебя, Сомова, человека делать!

В итоге сходимся на клетчатом платье-рубашке, что идёт в комплекте с тонким кожаным пояском и казаками.

— Точно говорю: красавица! — восхищается Ленка, когда заканчивает укладывать мои волосы.

Ничего особенного, обычная коса, но заплетена весьма эффектно, а ещё в волосах скромно поблёскивает красивая заколка, украшенная россыпью тёмно-синих цветочков, а в сердцевине каждого — крошечный камушек.

Красиво.

Влад обещал заехать в пять, и чем ближе час Х, тем сильнее нервничаю. Сама не знаю, почему настолько волнуюсь. Неужели боюсь? Нет, скорее, просто волнуюсь, потому что никогда ведь не угадаешь, чем может обернуться знакомство с друзьями.

Вдруг они были массово в восторге от его бывшей жены и любую новую девушку примут в штыки?

Данилова, всегда очень чутко угадывающая моё настроение, извлекает из глубин чёрного потёртого чемодана бутылку вишнёвого ликёра и потрясает ею в воздухе, точно боевым трофеем.

— Мне кажется, наклюкаться заранее — не самая хорошая идея.

Лена скептически фыркает и бодро топает в кухню, где хранятся бокалы.

— Ничего страшного от одной стопочки не будет, — вещает, осматривая посуду. — Зато нервы успокоишь, а то на тебе лица нет. — И уже позже, когда сладко-горький напиток отправляется в путешествие по пищеводу: — Вот! Так хоть румянец появился, а то прям как стена, белая.

От второй порции отказываюсь, потому что и правда, не хватало напиться и вырубиться по дороге в “Леваду”. Или того хуже — песни петь, пьяной, потрясая воображение гостей грацией алкоголика.

Пока ждём Влада, Лена рассказывает, что очень скоро её ненаглядного ждёт повышение. Илья то ли увольняться собрался, то ли переводится в другой филиал — история умалчивает, но перспективы для моих друзей открываются потрясающие. И это хорошо.

Вдруг понимаю, что с той квёлой вечеринки в доме Даниловой я ни разу даже не слышала об Илье. На глаза не попадался, никаким другим способом себя не проявлял. Даже не столкнулись в подъезде ни разу, словно и не было такого человека никогда. Впрочем, это и к лучшему.

Ровно в пять открывается дверь, и я бегу встречать Влада. Всё-таки соскучилась. Была бы моя воля, вообще никогда с ним не расставалась, но я прекрасно понимаю, что такой путь — гибельный. Людям нужна свобода. Хотя бы ради того, чтобы понимать, насколько сильно тоскуют друг по другу.

— Ух ты ж чёрт, — усмехается Влад, ощупывая меня взглядом. — Ты специально? Чтобы мы никуда не поехали?

— Здрасьте, — щебечет Данилова, подпрыгивая за моей спиной. — Правда, Анька у нас красавица?

— Бесспорно! — смеётся Влад, а Лена вторит ему. — Чего это вы такие румяные?

— Это всё ликёр! Вишнёвый! — рапортует Лена, а Влад цокает языком.

— Пьющие женщины — горе в семье, между прочим. Но ладно уж, сегодня можно.

Влад улыбается, но мне кажется: что-то гложет его. На работе проблемы? Или что-то серьёзнее? Но не при Лене же к нему в душу лезть, верно? Да и, может быть, лишь кажется.

Но что-то нехорошее всё равно копошится в душе. Вертится волчком, крутится, не даёт покоя. Ладно, потом разберусь.

— Всё хорошо? — успеваю шепнуть Владу, пока помогает мне сесть в машину.

— Потом, хорошо? — бросает чуть слышное и проделывает те же элегантные фокусы истинного джентльмена со щебечущей без умолку Даниловой.

Больше ничего не спрашиваю, потому что понимаю: не расскажет. Да и не нужно мне это сейчас — лишь тогда, когда сам будет готов открыться и рассказать, что волнует.

Всю дорогу Лена вещает о том, как счастлива за нас и как она сделала всё, что от неё зависело, чтобы заставить меня понять, насколько Влад — прекрасный мужчина. Данилова всегда предельно откровенна, с душой нараспашку и за словом точно в карман не лезет, а мне хоть со стыда сгорай.

Влад внимательно слушает, периодически восклицает: “Конечно, я золото” и “Ну, само собой, что я ещё тот подарок небес”, а мне прибить его хочется. Но в итоге, на очередной его реплике, начинаю хохотать до колик в животе.

— Отдыхайте, дети мои! — разрешает Ленка, когда Влад помогает достать её чемоданы из багажника. — Только без глупостей!

— Постараемся, — смеюсь, а она звонко целует меня в щёку и скрывается в недрах подъезда, а ярко-рыжий хвостик трясётся и подрыгивает в такт каждому шагу. Чемоданы забирает Игорь, и пару минут мужчины о чём-то треплются, точно знают друг друга всю жизнь.

Всё-таки у парней всё намного проще. Вон, их даже не волнует, что на них одинаковые рубашки надеты.

— Готова? — спрашивает Влад, когда машина выруливает на центральную магистраль, а дом Даниловой остаётся далеко за спиной.

— Честно? Нет, — смеюсь, но это нервное. — Вообще не готова. Сотню страхов себе уже успела придумать.

— Дурочка. — Берёт мою руку в свою и крепко сжимает, пытаясь то ли успокоить, то ли передать мне часть своей силы и уверенности. — Всё будет хорошо, просто посидим, отдохнём. Мне кажется, мы это заслужили.

— Оно-то понятно… просто я подумала: а вдруг я твоим друзьям не понравлюсь? Вдруг они привыкли к Алисе, а тут я…

— Нет, ты не дурочка, ты сумасшедшая, — хохочет и, остановившись на перекрёстке, быстро целует меня в губы. — Алису мои друзья терпеть не могли, а она отвечала им взаимностью.

— Не повезло… — А у самой улыбка до ушей.

Дальше едем молча, слушая музыку, а меня так и подмывает спросить у Влада, что его тревожит, но держу себя в руках. Ещё решит, что я навязчивая приставучая дурочка.

Ворота “Левады” приветливо распахнуты, и я снова ощущаю предвкушение и какой-то внутренний полёт — такое со мной случается каждый раз, когда мы приезжаем сюда. Наверное, так ощущается всепоглощающее самое настоящее счастье. И свобода.

Вдалеке слышатся голоса. Настолько громкие, что доносятся даже сквозь обшивку автомобиля, перебивая музыку. Руки слегка дрожат, потому что, несмотря на все уговоры Влада, не могу перестать волноваться.

Господи, хоть бы в обморок не свалиться.

— Всё будет хорошо, — шепчет на ухо Влад, подойдя сзади и крепко прижав к своей груди.

И да, я снова ощущаю возбуждение Влада, упирающееся в меня, и краска заливает лицо. И почему я всегда теряю контроль рядом с этим мужчиной? Ни о чём не могу думать, только о нём.

Влад, словно почувствовав, что так и до беды недолго, отпускает меня и идёт обратно к машине. Достаёт из багажника объёмные бумажные пакеты, внутри которых что-то гремит и шуршит.

Хоть камни с неба будут падать, а Влад не забудет о еде. Вот, рядом с кем нужно находиться в случае Апокалипсиса — голодной смертью не погибнешь уж точно.

Сворачиваем левее, проходим по узкой тропинке, вымощенной разноцветной тротуарной плиткой, а по обе стороны тянется плотный ряд декоративных кустов и аккуратно подстриженных деревьев. Воздух постепенно наполняется вечерней прохладой, избавляясь от духоты знойного полдня.

С каждым шагом голоса всё громче, и вскоре мы выходим на идеально круглую поляну, на которой уже дымится мангал, а чуть дальше виднеется аккуратный, будто игрушечный, деревянный домик. На поляне двое мужчин о чём-то ожесточённо спорят, размахивая руками, а высокая девушка с потрясающей фигурой и белоснежными волосами, собранными в небрежный хвост, расставляет на столике тарелки.

— Вы ещё подеритесь, — предлагает Влад, а мужчины замечают нас и затихают.

Один высокий и стройный. На носу очки в элегантной золотистой оправе, а светлые волосы модно подстрижены, да и укладка, точно он только что из салона. Рукава тёмной рубашки из какой-то умопомрачительно дорогой ткани закатаны до локтей, а джинсы с фирменной биркой известного бренда сидят на нём идеально.

А второй… Сергей Петрович! Мне же его фотографию показывали, я видела его. Невысокий, широкоплечий и подтянутый, с лёгкой проседью в тёмных коротко стриженых волосах, и цепкий взгляд, который, кажется, способен прощупать до дна души.

— Добрый день! — Голос мой срывается на визг, потому что я совершенно ведь не ожидала, что генеральный директор “Книгомании” окажется другом Влада.

А Влада я, определённо, убью. Мог же предупредить. Мог же!

— Анна, да? — улыбается Сергей Петрович и делает шаг в мою сторону. Протягивает руку, а когда вкладываю свою, наклоняется и целует её. Господи, аж током позвоночник прострелило. — Анна Сомова. Приятно познакомиться.

Конечно же, он знает, кто я такая. Это только меня ни о чём не додумались предупредить.

Бросаю гневный взгляд на Влада, а тот усмехается

и идёт ко второму мужчине. Обнимаются, о чём-то тихо переговариваются, а я остаюсь один на один с Сергеем Петровичем.

— Анна, я наслышан о ваших успехах в “Книгомании”, — заявляет, наклонившись к моему уху. — Пройдёмся?

И, не дожидаясь моего ответа, ведёт, держа за руку, по дорожке — подальше от отдыхающих.

— Ирина очень вас хвалила.

У меня подкашиваются ноги, сердце в груди бьётся до боли в рёбрах, и я не сразу соображаю, кто такая эта Ирина. Потом всё-таки доходит, что Ирина Сергеевна — директор нашего магазина.

Значит, говорили обо мне. Ну, а почему бы и нет?

— Я стараюсь, — пищу, старательно отводя взгляд. — Мне нравится работа, очень.

— И это же прекрасно! — восклицает Сергей Петрович и улыбается. Вокруг глаз разбегаются едва заметные морщинки-лучики, а зубы поражают идеальной белизной. — Я сейчас в некотором роде в отпуске, но с понедельника вернусь к обязанностям властного директора, — лёгкий смешок. — А пока что хочу, чтобы вы, Анна, подумали о возможности повышения. Не сейчас, со временем.

— Повышение?

— Это что-то невероятное, разве? Образование у вас блестящее, хватка боевая. Мне нужны люди, которые душой болеют за дело. Слишком уж многое в своё время вложил в “Книгоманию”.

Киваю, хотя мысли путаются, и я толком ничего не могу понять. Прямо в водоворот какой-то меня засосало, не иначе.

— Серёжа, к столу! — раздаётся высокий женский голос, а я вздрагиваю.

Поворачиваю голову и замечаю лучезарную улыбку блондинки, которую заметила на поляне. Она очень красивая, прямо ослепительная. И прямо светится вся, потому не могу сдержаться и улыбаюсь в ответ.

— Моя супруга хоть и модель, но отличная хозяйка. А ещё очень заботливая, — усмехается Сергей Петрович. — Потому нужно поторопиться, иначе она приволочёт сюда шашлык и начнёт кормить насильно.

Смеюсь, представив эту картину, а Сергей Петрович уже ведёт меня в обратном направлении, рассказывая попутно, что очень рад нашему знакомству в неформальной обстановке. И вообще, очень рад за Влада.

Сегодня, наверное, такой день: все спешат поведать, как рады за нас с Владом. Эпидемия, не иначе.

Когда выходим на поляну, я попадаю в крепкие объятия своего мужчины. Он шутит о том, что готов был три дерева с корнем вырвать, когда Сергей Петрович увёл меня для разговора. Я смеюсь, уткнувшись Владу в плечо, счастливая до невозможности.

Жена Сергея Петровича — Вероника — подбегает ко мне и, сияя ярко-голубыми глазищами в обрамлении феноменально длинных смоляных ресниц, утягивает за собой к столу. Щебечет, насколько счастлива нашему знакомству, а ещё рада, что в этом чисто мужском коллективе наконец-то не одна. Одной ведь скучно, когда мужики заняты своими мальчуковыми разговорами.

Мужчиной в очках оказывается Славик — нотариус, оказавший помощь в разводе Влада и покупке новой квартиры. Как оказалось, для него это было делом чести, потому что помочь избавиться от Алисы — святая обязанность каждого друга. И да, из дальнейших разговоров я понимаю, что Влад не врал: никому из присутствующих Алиса не нравилась.

Не знаю, что они думают обо мне, но Влад так крепко обнимает меня, так заботливо кормит мясом с рук, подливает ароматного молодого вина и непрестанно целует то в щёку, то в нос, что у меня не остаётся сомнений: даже если никому из присутствующих я не понравилась, Владу на это

наплевать.

И разве должно меня волновать в этой жизни хоть что-то ещё?

И пусть прошёл всего лишь месяц с момента нашего знакомства, я понимаю, что Влад дорог мне настолько, что не хватит слов, чтобы описать.

Он мой. Целиком и полностью, и я готова бороться, грызть землю зубами и стоять против всего мира, чтобы остаться с ним.

Судьба всегда даёт шанс. И надежду. Главное, правильно этим всем распорядиться.

Мы с Владом встретились тогда, когда никому из нас не нужны были отношения. Но встретились, и судьба распорядилась иначе. Мы стали близки настолько, что не разорвать.

Сблизившись однажды, стали частью целого.

И только это имеет значение сейчас.

Эпилог

Спустя два года

Влад

Жизнь — причудливая штука. То вниз башкой с водопада, то вверх по лестнице, ведущей в небо.

Когда-то мне казалось, что нет в этом мире ни единой вещи, способной сделать меня уязвимым. Я шёл вперёд, обнажив грудь, ловя пули и уворачиваясь от вспышек, а вокруг гудела и взрывалась, лопаясь на части, земля. И мы проваливались в трещины, карабкались и выбирались на поверхность — непоколебимые в своём глупом бесстрашии, непокорные. Вдыхали прогорклый воздух, наполняли им лёгкие, снова пригибались, глотая пыль, но знали одно: выживем.

Всегда, что бы ни случилось.

Мы верили в себя, верили в милостивый к нашим простреленным задница фатум. Но сейчас, когда у меня появилась семья — семья, где меня любят беззаветно и ждут — я только сейчас понял, что такое страх.

— Ты снова не спишь? — поднимает голову Аня, а я глажу её по волосам и целую в макушку. — Что-то приснилось? Воды принести?

— Нет, милая крошка, всё хорошо.

Не хочу, чтобы из-за моих извечных кошмаров она не спала, хотя ничего не помогает — эта женщина слишком легко улавливает мою слабость. И стремится прижать к груди, успокоить, отдать часть себя, лишь бы мне стало легче.

И однажды я понял: ради неё я готов бороться со всеми своими демонами. Ради неё буду делать всё, что от меня зависит, лишь бы чаще улыбалась.

— Точно? — смотрит с недоверием и ворочается, пытаясь встать, но не даю, прижимая рукой к кровати.

— Точно всё хорошо, я просто пить хочу, — успокаиваю и снова глажу по шелковистым волосам.

Мы уже два года вместе, а у меня всё ещё крышу срывает, стоит Ане оказаться рядом. Всегда и везде хочу её, точно ненормальный подросток в первый раз влюбился. Хотя, так ведь и есть: я впервые влюбился в тридцать три и забыл обо всём. Главное, чтобы она была рядом.

Иду в кухню, закуриваю по привычке у открытого окна, а за спиной слышатся тихие быстрые шаги. Щёлкает дверь туалета, и я снова погружаюсь в расслабляющую ночную тишину.

Думаю о работе, где каждый день, словно вызов самому себе, но мне такое положение вещей нравится намного больше, чем унылые будни в “Книгомании”. В охранном агентстве нет ни дня, чтобы ничего не происходило, а клиенты порой попадаются настолько оригинальные, с такими вычурными запросами, что впору пулю в лоб пустить. Но стараемся угодить всем и найти наиболее приемлемый выход. И да, я счастлив.

А ещё оттягивает карман крошечная коробочка с кольцом, которое я купил недавно. Завтра будет годовщина, как мы познакомились, завтра будет торжественный ужин только для двоих на крыше самого высокого здания города. Там я, как самый последний придурок, стану на одно колено и произнесу до чёртиков пафосную речь, которую репетирую в любую свободную минуту уже месяц. И позову замуж, и унесу в новую жизнь на руках. А пока пусть кольцо полежит в кармане, хотя прямо ляжку жжёт.

Чтобы Аня стала моей семьёй не только на словах, хотя я давно ведь усвоил, что печать в паспорте совершенно ничего не скрепляет и не меняет, но я хочу, чтобы у Ани была сказка: платье, фата, лимузин и гости. Она ведь заслуживает этого, верно?

Телефон лежит на подоконнике, и я начинаю машинально просматривать список контактов, фотографии. На одной из них Маринка — уверенная в себе, успешная, ставшая тем, кто она есть сейчас, только благодаря предательству Ильи. Она улыбается в камеру, держа в руках большой букет цветов, и буквально светится от счастья.

Счастье.

Я ничего не понимаю в женской психологии, совершенно ничего. Просто потому, что родился на другой планете. Да и не пытался никогда разобраться в загадочных девичьих натурах, но то, что Марина простила Илью, стало для меня чем-то, вроде, откровения. Впрочем, я не лез в её жизнь, потому что чужая душа — ещё те потёмки. Да и не привык влезать в то, куда меня не просят.

Но, чёрт возьми, не знаю, что произошло, но этот говнюк выжил. Медленно шёл на поправку, отъедался и отсыпался под Маринкиным крылышком, лопал, сиротка, домашнюю стряпню. И однажды врачи дали ему надежду, что проживёт придурок ещё пяток лишних лет.

Верю ли я в чудеса? Не очень. Но, глядя на сытую и довольную рожу Ильи, грех не поверить. Не знаю, ремиссия ли это, а может быть, просто у судьбы свои планы на него, но пока что у них всё хорошо. Наверное, иногда нужно брать перерыв, чтобы понять цену своим ошибкам.

— Влад, — раздаётся за спиной испуганное, а я резко оборачиваюсь, бьюсь плечом о раскрытую створку окна и тихо шиплю.

Аня стоит на пороге, сжимает что-то в одной руке, а второй одёргивает подол длинной белой футболки. Моей футболки. В глазах — настоящая буря эмоций. Переступает с ноги на ногу, мнётся, будто слова в горле застряли.

— Детка, что случилось?

Мне совсем не нравится, какая она бледная. Заболела, что ли?

— Я… ты не будешь ругаться? Я ведь делала укол… не знаю, как так вышло.

— Какой укол, о чём ты вообще?

Делаю к ней шаг, прячу на своей груди, обвиваю руками, пытаясь укрыть от всех неприятностей.

— Вот, — подсовывает что-то под нос и тихо всхлипывает.

— Это что такое?

— Это тест. Не видел, что ли, никогда?

Тест? Чёрт…

— На беременность, что ли? — уточняю на всякий случай, хотя и так понимаю, откуда столько страха в глазах. Дурочка моя, какая же она ещё дурочка.

— Да-а, — протягивает и принимается горько плакать. — Я уже две недели плохо себя чувствую… тошнит, голова кружится. А вчера чуть в обморок в торговом зале не упала. Купила тест от нечего делать, совсем не ожидала… а он… а он… положительный!

Икает, размазывая слёзы по щекам, а я поддеваю пальцем подбородок и заставляю смотреть в глаза. Как делал это раньше, как сделаю ещё очень много раз.

— То есть у нас с тобой будет ребёнок?

— Если тест не врёт… — всхлипывает и шмыгает покрасневшим носом. — Но я ещё к врачу схожу. Вдруг ошибка.

Я ей дам “ошибка”.

— Чего ты боишься?

— Того, что ты уйдёшь… потому что мы никогда не говорили о детях. Вдруг ты не хочешь?

— Ты точно сумасшедшая, — прижимаю её к себе, ощущая, что кожа на моей груди влажная из-за Аниных слёз. — Прекрати реветь, ясно? Это вредно! Я люблю тебя, очень люблю. И вообще, стой тут. Я сейчас вернусь.

Иду в комнату, где висит в шкафу мой пиджак, в кармане которого спрятана заветная коробочка. Нахер ждать завтрашнего дня и подходящей обстановки, если я хочу быть с этой женщиной здесь и сейчас.

Чем этот момент не подходит? Отличный. И пусть я в трусах, а Аня в футболке, я люблю её, а всё остальное — ересь.

Аня стоит у окна, а плечи слегка подрагивают. Мне не видно её лица, но почему-то кажется, что она никак не может успокоиться. Ну, держись, детка.

— Аня, посмотри на меня.

Она плавно оборачивается и переводит на меня мутный заплаканный взгляд. А я становлюсь голым коленом на прохладный пол и протягиваю чёртову бархатную коробочку, обжигающую мою ладонь.

— Аня, я люблю тебя. Уже два года именно ты — причина того, что я улыбаюсь. Ты выйдешь за меня замуж?

Аня охает и закрывает рот ладонью, а из глаз катятся крупные слёзы. Медленно протягивает дрожащие пальцы к коробочке, но я не даю ей ничего сделать. Поднимаюсь, сжимаю в объятиях, а моя девочка приглушённо охает, когда сдавливаю так крепко, что могу поломать каждую кость.

— А если я откажу? — хитро смотрит на меня снизу вверх и лукаво улыбается.

— Говорят, похоронные услуги нынче оперативны и дёшевы.

— Прям таки убьёшь?

— А почему нет? — натурально удивляюсь, а Аня тихо смеётся. — Если уж стоио́т вопрос жизни и смерти, то я, конечно, согласна.

— Только поэтому?

— Да, — кивает. — Ну и потому, что люблю тебя. Надевай кольцо! — требует, а я не собираюсь спорить.

Кольцо приходится впору, и камень в центре платинового цветка горит и переливается в электрическом искусственном свете, что льётся с потолка.

Аня смотрит на свою обновку, вертит ладонью то в одну сторону, то в другую, а я отхожу на шаг назад и снова закуриваю. Вовремя вспоминаю, что рядом с беременными женщинами нельзя этим заниматься и выбрасываю сигарету в окно. Она пикирует на асфальт, рассвечивая ночь ярким красноватым огоньком, а я любуюсь за её полётом, будто бы с прошлой жизнью прощаюсь.

Аня льнёт ко мне, а я дотрагиваюсь рукой до ещё плоского живота и пытаюсь уловить вибрацию новой души, что поселилась там. Я не сентиментальный, мне чужда вся эта ерунда, но и на старуху бывает проруха, верно?

И пусть пока ещё слишком рано, знаю, что совсем скоро я смогу взять своего ребёнка на руки и провести в новую жизнь. Она не будет лёгкой. Разве жизнь вообще бывает простой? Никогда. Но я постараюсь сделать всё, чтобы мой сын — или дочь? — знали, что у них есть надёжное плечо, на которое всегда смогут отпереться — плечо их отца.

Иногда я выносил раненых сослуживцев из адского пекла войны. Порой хоронил почивших, считая залпы орудий, разрушающих хрупкую тишину кладбища. До сих пор во многом виню себя, но всегда знал лишь одно: если у меня будут дети, я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы им не пришлось в одиночку бороться с несправедливостью бытия.

Однажды мне сказали, что внутри меня живёт рыцарь. Возможно. Но только познакомившись с Аней я нашёл ту, для кого мне хочется этим самым рыцарем быть.

Важно ли, что было до? Важно ли, что будет после?

Нет.

Главное, что держу сейчас в руках две хрупкие нити, соединяющие моё сердце с сердцами тех, кто мне до безумия дорог.

Тех, ради кого я готов умирать и рождаться заново.