Подвешенный чулок

Глава 4 Сэм

Мы сидим на диване рядом с камином и едим разогретую еду с бумажных тарелок. Каминная полка украшена подвешенными чулками, сосновыми ветками, мигающими огнями и всевозможными рождественскими безделушками настолько, что хватило бы украсить ещё десять каминов. В углу комнаты, напротив нас, возвышается самая большая рождественская ель, которую я когда-либо видел, и как бы сильно я не хотел отрицать это, мне нравится наблюдать, как мягко падает снег за окном рядом с елью.

Я пытаюсь не выглядеть как грёбанная свинья, пока мама Ноэл и… дядя, молча наблюдают за тем, как я набиваю рот мясным рулетом и картофельным пюре, а это не самое приятное зрелище. После полутора лет поедания готовой еды, мне тяжело сдерживать стоны каждый раз, когда подношу вилку ко рту.

— Леон, я постелю тебе в твоей старой комнате. Логан может спать в швейной комнате твоей матери, — говорит папа Ноэл, возвращаясь в комнату, я ставлю пустую тарелку на журнальный столик, и Ноэл делает то же самое.

— Реджи, они могут спать в комнате Леон. Всё в порядке, — со вздохом говорит мать Ноэл.

Пока эти двое спорят о том, кто и где будет спать, я наклоняюсь ближе к Ноэл.

— Ты должна рассказать мне, почему они называют тебя Леон. Я начинаю беспокоиться.

Она поворачивается ко мне и шепчет.

— Позже.

Подмигнув, она с улыбкой возвращает внимание к спорящим родителям, и я смотрю на её профиль. Её длинные, густые волосы перекинуты на одно плечо, внезапно, я чувствую желание скользнуть пальцами по шёлковой длине, убрать их в сторону, чтобы открыть лучший обзор на гладкую кожу её шеи. Я наблюдаю за тем, как она высовывает кончик языка и облизывает губы, а я мысленно прошу свой член успокоиться. Эту ерунду с Леон нужно срочно прояснить. Если этот дядя/брат рулит в семье и Ноэл раньше была Нилом, я не смогу пережить это дерьмо.

Пока я рассматриваю Ноэл, размышляя о том, какие её губы на вкус, её отец подкрадывается к нам, встаёт с моей стороны у подлокотника дивана и смотрит на меня, держа руки в карманах.

— Мне не очень комфортно, что ты спишь с моей дочерью под моей крышей, — говорит он. — Зачем покупать корову, если молоко можно получить бесплатно? Ты любишь молоко, сынок?

Отец Ноэл около ста семидесяти сантиметров, маленький человечек в сравнении с моими ста восьмидесяти двумя, но выражение его лица говорит о том, что он без колебаний вышвырнет мою задницу за дверь, если я не правильно отвечу на вопрос. Не буду врать, сейчас я немного боюсь его.

— Хм, да? — в замешательстве отвечаю я. — Нет. Да. Подождите, я не знаю!

Я кашляю, стреляя в Ноэл встревоженным взглядом, чтобы она спасла меня от гнева её отца. Он словно знает, что с момента нашей встречи, я всё время думаю о ней, голой подо мной и наши касающиеся бёдра, сидя на диване, делают всё ещё хуже, мысли о её обнажённых ногах обёрнутых вокруг моей талии поглощают мой разум.

Отец Ноэл достаёт руки из карманов и раздражённо взмахивает ими.

— Вот именно! Я запрещаю молоко в этом доме, на ближайшее время. Ни молока, ни сыра, ни йогурта, ни молочных продуктов или ещё чего-либо. Бев, вычисти холодильник. Я не хочу, чтобы у этого парня появились какие-нибудь мыслишки по поводу Эгг-нога^[4] нашей дочери.

Несмотря на то, что сближаться с Ноэл опасно для моего здоровья, но так как мой член отказывается слушаться, я снова наклоняюсь ближе к ней.

— Он всё ещё говорит о сексе? — шепчу я.

— Честно, я без понятия, — тихо отвечает она.

Её отец, наконец, прекращает злобно смотреть на меня и выходит из комнаты, направляясь на кухню, чтобы избавить дом от зла, коим является вся молочная продукция.

— Простите моего мужа, — улыбаясь, извиняется Бев, с чашкой кофе руке. — Леон впервые привела мужчину в дом, и он немного нервничает. Вы можете идти и вместе ложиться спать в её старой комнате. Встряхнитесь, оторвитесь по полной, займитесь делом… или как там дети сейчас это называют.

— Маааам, — сетует Ноэл, закатывая глаза. — Ничего страшного, что папе не комфортно. С-ооооган может спать в другой комнате.

Она чуть не проболталась и не назвала меня Сэмом, но вовремя опомнилась и создала неловкую комбинацию из Сэма и Логана, от чего тётя Бобби и её мать смотрят на неё с замешательством.

— Ты только что назвала его Соганом? — спрашивает Бев.

Ноэл начинает нервно постукивать ногой, наши бёдра соприкасаются с каждым ударом ноги об пол. Я быстро опускаю ладонь на её ногу и успокаивающе сжимаю, пытаясь игнорировать тепло её кожи под джинсами.

— Ммм, ну это... — заикается Ноэл, — забавная история. Когда я говорю Логану что-нибудь, то всегда начинаю с «Таааааак, Логан»^[5] и это стало шуткой, я называю его Соган. Ха-ха, поняли? Соган? Таааааак, Логан?

Я снова сжимаю её бедро, чтобы она перестала говорить, но её нога, сжатая моей рукой, вызывает образ этих же ног обёрнутых вокруг моих бёдер.

— Думаю, ты должен спать там, — неубедительно закачивает Ноэл, её мать с тётей всё ещё смотрят на неё как на сумасшедшую.

— Знаешь, если ты не хочешь спать в одной комнате с этим горячим куском человеческого мяса, я с радостью займу твоё место, — заявляет тётя Бобби, и, подняв бокал мартини в мою сторону, манит пальцем свободной руки.

Та же рука, что сжимала мой член, как тиски. Я вздрагиваю, вспоминая этот момент.

— Тётя Бобби, гей? — уголком рта шепчу я Ноэл.

К сожалению, мой шёпот расходится по комнате громче звуков рождественской музыки, играющей на звуковой системе, установленной там, где сидит тётя Бобби.

— Нет, но мой пенис да, — с пьяной улыбкой сообщает мне тётя Бобби, разделываясь с последней каплей, пятого по счёту, мартини.

Ноэл внезапно подскакивает с дивана, берёт меня за руку и тянет за собой.

— Сегодня был длинный день и нам нужно поспать, — выпаливает она и с усилием тащит меня за руку мимо дивана к дверям.

Моё тело так измотано, что я едва ли чувствую свои ноги, когда снова встаю. Поспать было бы неплохо, но мысль о целой ночи в спальне наедине с Ноэл, сразу же взбадривает меня.

— СТОЯТЬ! — внезапно кричит мать и Ноэл замирает, я врезаюсь ей в спину и хватаюсь за её бёдра, чтобы мы не упали.

Ноэл поворачивается, мои руки всё ещё на ней и мы оба смотрим на Бев.

— Смотрите! Вы под омелой. Значит должны поцеловаться. Рождественское правило, — весело напевает она и делает глоток кофе.

Стоя у входа в гостиную, мы с Ноэл смотрим наверх и видим маленькое зелёное растение, перевязанное красной ленточкой, свисающее с арки над нами.

— Хм, не похоже на омелу, — задумываюсь я, глядя на листья над нашими головами.

Ноэл прижимается ко мне и встаёт на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть. Я крепко сжимаю её бёдра, чтобы она стояла неподвижно. Она прижимается своей фантастической грудью к моей, и я чувствую, как мой член снова твердеет.

— Мам, у вас что, марихуана подвешена под потолком? — спрашивает Ноэл.

— Ты же знаешь, твой папа использует её от артрита, — вздыхает её мама. — Марихуана-омела, кортошка-картошка. Она зелёная и праздничная, вы должны под ней поцеловаться.

Стоя на цыпочках, Ноэл опускает взгляд и смотрит на меня, её рот на уровне моего. Её губы горячие и пухлые, она нервно облизывает их, как будто знает, что я не могу свести с них глаз, когда она делает это.

Мы оба пожимаем плечами, понимая, что никогда не выйдем из этой комнаты, если не сделаем то, о чём просит Бев. Ноэл кладёт ладони на мою грудь и быстро чмокает в губы, я даже не успеваю ничего почувствовать.

— Точно, я заберу его у неё, — объявляет тётя Бобби.

— Леон, ты его усы? — беспокойно спрашивает её мать.

Ноэл в замешательстве смотрит на неё.

— О чём ты говоришь?

Её мама пожимает плечами и ставит кружку с кофе на столик.

— Ну, знаешь, его усы. Прикрытие, чтобы никто не узнал, что он гей, как одежда у тёти Бобби, — объясняет она.

— Эй! Я заметила сходство, — кричит тётя Бобби, громко отрыгивая.

Ноэл вздыхает и закатывает глаза, а я задаюсь вопросом, что, чёрт возьми, заставило её мать подумать, о том, что я гей. Она, правда, ждёт, что я грубо возьму её дочь прямо перед ней и засуну язык в горло? Не то, чтобы я возражал, но у меня есть нормы поведения, и целоваться с женщиной перед её семьёй, возглавляет мой список «Не делать».

— Это называется борода, мам, а не усы, — поправляет её Ноэл.

— Не обижайся, но этот скучный поцелуй говорит об обратном, — пожимает плечами тётя Бобби. — Леон, пообщайся со мной, я покажу тебе, как это делается.

Какого хера? Я НЕ гей!

— Ничего страшного, если ты гей. Мы любим геев и полностью их поддерживаем, — с доброй улыбкой уверяет меня Бев.

— Я не гей, — отыскав свой голос, наконец, заявляю я в свою защиту.

— Хорошо, как скажешь, — отвечает Бев, не веря моим словам.

— Вы, должно быть, прикалываетесь, — тихо говорю я, продолжая держать Ноэл за бёдра, и думаю над тем, а не стоит ли просто уложить её, чтобы заткнуть всех.

— Мам, успокойся. Мы устали и ложимся спать.

Ноэл не повторяет, что я не гей и это не хорошо. Конечно, этот поцелуй был довольно скучным и печальным, его даже поцелуем не назвать, потому что он был короче моргания, но дайте мне отдохнуть. Мы стоим в гостиной с её матерью, которая с жалостью смотрит на меня, а её дядя пожирает меня глазами, словно готов съесть. Её отец вздыхает на кухне и посылает проклятия, отправляя в мусорное ведро коробки молока и контейнеры сметаны, убеждаясь, что я буду держаться подальше от Эгг-нога его дочери.

— Я просто говорю о том, что парень должен целовать свою девушку с желанием, а не так, словно целует мёртвую рыбу. Если он ходит как гей и целуется как гей… — её мать уходит.

О, чёрт возьми.

Когда Ноэл открывает рот, вероятно для того, чтобы снова сказать маме о том, как мы устали, вместо того, чтобы защитить мою гетеросексуальность, я решаю взять всё в свои руки и посылаю к чёрту тот факт, что её семья смотрит на нас. Отпустив бёдра, я беру её лицо руками и, повернув к себе, прижимаюсь своими губами к её.

Я прерываю её слова и скольжу языком между удивлёнными, слегка приоткрытыми, губами. Наши языки встречаются, из неё вырывается мягкий стон и она сильнее сжимает рубашку на моей груди, когда я наклоняю её голову для лучшего доступа. Я мягко посасываю её язык, затем кружу вокруг него, углубляя поцелуй, до тех пор, пока не забываю о том, где нахожусь. Она на вкус как домашняя еда и небеса, её рот горячий и влажный, наши губы идеально движутся, как будто мы целовались годами. Никаких слюней или неловких движений языками, только скольжение и посасывание, дегустация и изучение.

Я держу её лицо ровно столько, чтобы она не вырвалась и в ответ, она прижимается ко мне всем телом, от бёдер до груди. Я чувствую как бьётся её сердце, когда наши языки сплетаются, а поцелуй выходит далеко за пределы сладострастного греха и мой член становится настолько болезненно твёрдым в джинсах, что она никак не может не чувствовать этого между нами. Она снова мягко стонет мне в рот, и эти вибрации заводят больше, чем что-либо, в жизни. С каждым скольжением её идеального, вкусного языка, мои яйца сжимаются и готовы взорваться, желая, чтобы мы были где угодно, но не в этой гостиной, чтобы я мог погрузиться в неё и проверить, есть ли в её теле горячие и влажные места помимо рта. Я потерял всякое чувство времени, и понятия не имею, сколько мы стоим здесь, целуясь под марихуаной, свисающей с потолка.

Наши рты слились вместе, и я не знаю, где заканчиваются мои губы и начинаются её, наши языки нежно сплетаются, словно они были созданы для этих прикосновений. Наши головы синхронно двигаются в противоположном направлении, углубляя поцелуй и Ноэл ослабляет смертельную хватку на моей рубашке. Её ладони скользят по моей груди и оборачиваются вокруг моей спины, прижимая настолько, насколько возможно. Не в силах сдержаться, с моих губ срывается стон, когда она прижимается бёдрами к моему члену.

— Определённо не гей.

Тихий шёпот с другой стороны комнаты врывается в моё перевозбуждённое сознание и, несмотря на то, что язык Ноэл всё ещё у меня во рту, а её тело так сильно прижато к моему, что я чувствую все её потрясающие изгибы, моё либидо как будто окатили ведром холодной воды. Последний раз скользнув по её языку и дав понять, что это ещё не конец, я возвращаюсь на землю, вспоминая, что у нас есть зрители, медленно разрываю поцелуй и смотрю ей в глаза. Они закрыты, губы влажные и припухшие, но всё ещё приоткрыты в ожидании, когда я вернусь и продолжу.

— Думаю, вам уже достаточно зернистого творога моей дочери.

Глаза Ноэл распахиваются и щёки заливаются румянцем, когда её отец ругает меня, стоя рядом с нами, сердито постукивая ногой по полу.

Убрав руки от её лица, я отступаю, надеясь, что тусклое освещение скроет массивную эрекцию в моих джинсах.

— Реджи, перестань быть кокблокером^[6], — смеётся тётя Бобби. — Отойди и дай Ноэл, и её парню, не гею, уйти в кроватку. У неё есть подарочек, который нужно открыть.

Глаза всех присутствующих обращаются на мою промежность.

Спасибо тусклому освещению.

Ноэл берёт меня под локоть, выталкивает из-под омелы, останавливается, быстро целует отца в щёку, и мы уходим.

— Всем спокойной ночи, — кричит она через плечо, толкая меня по коридору к лестнице.

— Даже и не мечтай о других весёлых вещичках в спальне, её молоко просрочено! — кричит отец Ноэл нам вслед, когда мы быстро поднимаемся по лестнице. Я оглядываюсь через плечо и неловко машу ему.

Ноэл взлетает по лестнице, мы проходим нескольких закрытых дверей и, добравшись до последней комнаты в конце коридора, она открывает деревянную дверь и указывает, чтобы я заходил первым.

— Добро пожаловать в спальню моего детства, — объявляет она, закрывая за нами дверь.

Я делаю несколько шагов по тёмно-синему плюшевому ковру и замираю на месте, когда мои глаза натыкаются на не девчачьи предметы.

— Хм, Леон, ты должна кое-что объяснить, — говорю я тихо, молясь Богу, чтобы то, что я только что чуть не кончил в штаны, целуя мужика, оказалось неправдой.