Пожар любви

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Чарли проснулся еще до рассвета. Голова болела – от виски или из-за женщины – он не знал от чего. Он знал одно, – он совершил большую ошибку и мог только надеяться, что Анжелине не придется расплачиваться за это одной.

Когда она пришла к нему прошлой ночью, то захватила его в самый неподходящий, в самый тяжелый для него момент. Он как раз выпил ровно столько, сколько обычно ему хватало, чтобы стать плаксиво-сентиментальным, глуповатым, скучным, склонным жалеть себя и изливать свои чувства. Еще через несколько секунд он стал бы злым и агрессивным и, в конце концов, уснул бы. Если бы она пришла в то время, когда он успел бы сделать еще несколько новых глотков, он стал бы ругать и оскорблять ее до тех пор, пока она, обидевшись, не ушла бы. Но Анжелина подоспела чуть раньше, и поэтому ее огромные глаза, напомнившие ему глаза самки оленя, и дрожащие губы обратили всю его решимость в сентиментальную возбужденность. Он ее желал. Он страстно хотел ее всегда.

«Черт, я и сейчас ее хочу, – подумал он. – Хочу снова и снова, пока не запомню каждый дюйм ее тела и пока она не узнает меня всего...»

Он хотел бы просыпаться по утрам и чтобы она всегда была рядом; хотел ждать целый день приближения ночи, чтобы снова заключить ее в свои объятия. Этой ночью он даже задумался о детях... О такой роскоши в прежние времена Чарли не позволял себе даже мечтать. Именно та жизнь, которую он когда-то вел, в конце концов, и отучила его мечтать. Когда-нибудь прошлое настигнет и постучится в его двери. Не через несколько недель, так через несколько лет. За свои грехи и преступления платить придется ему – и никому другому – не Анжелине и не его детям. Грехи отца никогда не падут на головы сыновей или дочерей. Никогда... Но поступить гуманно по отношению к любимой женщине он мог лишь в том случае, если бы оставил ее навсегда.

Надо было сделать это еще до сегодняшней ночи, ибо то, что они совершили, означало беду. Но он ничего не смог с собой поделать, не смог помешать этому. Его мать в таком случае сказала бы: «Никаких оправданий»... Но, тем не менее, правда есть правда. И все же, в глубине души, – где хранились воспоминания о ласках Анжелины, которые будут согревать его всегда, до конца дней, – он нисколько не жалел о тех нескольких драгоценных часах, проведенных в ее объятиях. Ничто в его жизни не доставляло ему такого блаженства и такой радости, как любовь Анжелины, его жены.

Когда Чарли тайком, как вор, которым он и был, выбрался из ее постели, она повернулась на спину. Спящая, его жена показалась ему еще более юной и невинной. Ему захотелось протянуть руку и прикоснуться к ней в последний раз, но он не осмелился. Если бы она проснулась, ему пришлось бы снова смотреть ей в глаза и он не смог бы уехать без нее. А он должен был ее оставить. В этом чертовом мире она никак не смогла бы сопровождать его в Техас. А он мог либо повиснуть там на веревке, либо оказаться изгнанным из города как полоумная собака. Если уж ему суждено умереть, то он предпочел бы сделать это в одиночку. Если же суждено остаться в живых, то он не смог бы вынести того, что Анжелина увидит, кто он такой на самом деле.

Она почему-то верила в него. Ей казалось, что в нем от рождения заложена доброта, способность совершать нечто героическое, – качества, якобы глубоко скрывавшиеся под обличьем преступника. Только Богу известно, откуда у нее взялась эта идея, но он не стал бы отрицать, что ему это льстило. И уж если ему суждено быть повешенным, он унесет с собой в могилу память и о ее вере в него, и о единственной проведенной вместе ночи.

Быстро собрав свои нехитрые пожитки, Чарли нацарапал записку и бросил ее на туалетный столик. У двери он остановился и оглянулся.

Анжелина все еще спала. Ему попалась на глаза красная ленточка, лежащая на полу. Он вернулся и поднял ее. Еще секунду постоял с ленточкой в руках, глядя на нее, на свою жену, потом сунул кусочек красного атласа в карман и тихонько вышел из комнаты.

Не успел он сделать и двух шагов по веранде, как услышал щелчок взводимого курка.

– Куда-то собрался, Колтрейн?

Рейнджер стоял, облокотившись о перила, с направленным в голову Чарли револьвером.

– В Техас, с тобой. Если тебе это, конечно, нравится, Уинстон.

– Ладно. Поедем, как только ты будешь готов. Чарли взглянул на окно Анжелины.

– Теперь я готов. И давай побыстрей и тихо. Уинстон глянул в ту сторону, куда посмотрел Чарли, и его глаза задумчиво прищурились. Он удовлетворенно кивнул и движением руки предложил Чарли пройти впереди него к конюшне.

Через несколько минут они уже скакали, держа путь на восток.

Целый день они ехали молча – двое мужчин, так давно не переваривающих друг друга и вынужденных отправиться вместе в дальний путь. Когда сразу после захода солнца они, наконец, остановились на ночлег, Чарли обнаружил, что вдвоем они быстро управились и с устройством лагеря, и с приготовлением еды.

После ужина Уинстон подошел к Чарли с куском веревки.

– Боюсь, мне придется связать тебя на ночь. Чарли пожал плечами:

– На твоем месте я поступил бы так же. – Он вдруг почувствовал, что ненависть, вынашиваемая годами и испытываемая ко всем, кого он относил к янки, потускнела и сменилась на глухое раздражение. И от этого ему никак не удавалось заставить себя настроиться на мучительную злость. Каждый раз, когда он пытался снова вызвать в себе ненависть, перед ним вставало лицо Анжелины, и он слышал ее слова о прощении. Жизнь оказалась такой короткой и теперь укорачивалась с каждой милей, которую они проезжали в сторону границы. Ему совсем не хотелось провести последние дни в ненависти к этому человеку, делавшему только то, что он считал правильным. Чарли хотел бы провести эти дни в мыслях об Анжелине и о каждой минуте, проведенной ими вместе.

Несколько последующих дней прошли почти так же. Чарли спал мало, а ел и того меньше. Иногда он ловил на себе озабоченный и даже сочувствующий взгляд рейнджера. Но Чарли не обращал на него внимания. Ему просто не хотелось ничего делать – ни помогать ему, ни сопротивляться. Совсем скоро пища ему не понадобится, а спать он сможет вечно.

– Ты ее любишь по-настоящему, да? Вопрос Уинстона застал Чарли врасплох. Он полусонный сидел у костра и вспоминал о том, как в первый раз поцеловал Анжелину. Приподнявшись он заморгал, стараясь согнать сон с затуманенных глаз, и посмотрел поверх скачущих языков пламени на рейнджера.

– И что... если я даже и люблю ее? Мне же это не поможет, ты это хотел сказать?

– Может быть. Но любовь творит с людьми чудеса.

Чарли хмыкнул:

– Ты что, знаток по этой части?

– Не знаток, конечно. Но я знаю, что значит любить такую девушку, которая смотрит на тебя, будто ты можешь спасти целый мир, даже если ты сам знаешь, что не достоин целовать ей ноги.

Искренность, прозвучавшая в голосе Уинстона, заставила Чарли нехотя улыбнуться. Рейнджер попал в точку.

– И ты испытывал такую любовь к Клэр? Услышав имя своей ушедшей из жизни невесты, Уинстон метнул на него недобрый взгляд. Чарли подумал, что рейнджер не преминет напомнить о его предполагаемой причастности к ее смерти, но Уинстон, подумав, согласно кивнул и уставился в огонь.

– Когда теряешь кого-нибудь близкого, того, кого любишь так, как я любил ее, да еще так, как потерял ее я, в тебе ничего не остается. Та твоя часть, которую занимала она, вдруг становится пустой. И ты можешь заполнить эту пустоту только добившись справедливости, чтобы кто-то заплатил за эту утрату.

Их взгляды снова сцепились. Чарли медленно понимающе кивнул и отвернулся. Мысли о маме и Энни беспорядочно роились в его голове. У него с этим рейнджером было так много общего. Их обоих грызли и ненависть, и тоска, и чувство вины. Может быть, ему удастся помочь этому человеку, хотя, Бог его знает, почему он должен ему поверить?

«Черт возьми, – подумал он, – будто мне больше нечем заняться...»

– Не поможет, – сказал он неожиданно, чем вызвал недоуменный взгляд Уинстона. – Даже если ты найдешь и убьешь своими руками того, кто это сделал, покоя все равно не найдешь. Любимого человека, если он мертв, уже не вернуть.

Рейнджер кивнул, задумавшись над его словами.

– Ну и как же жить дальше? – Глаза и все лицо Уинстона выражали нетерпеливое желание поскорее услышать ответ.

– А ты и не живешь. По-настоящему. Только существуешь. Ненавидишь весь мир и всех людей, которые в этом мире живут. В грехах одного человека ты обвиняешь целую группу людей. И умираешь в одиночку и одиноким.

– Заманчивая перспектива.

– Да уж, – добавил Чарли.

Оба они молча уставились на пляшущие язычки пламени, их разделявшие. Чарли подумал о том, в какой же все-таки момент исчезла его ненависть, сменившись терпимостью к окружающим.

Сестра, если случится худшее и вы будете носить моего ребенка, то уверен, вы сумеете найти меня в тюрьме Далласа. По крайней мере, до того, как меня повесят.

То, что произошло между нами, – ошибка. Если мое имя чего-нибудь стоит, то оно у вас есть, а этогораздо больше, чем я получил в наследство от своего отца. Если бы я только мог дать вам больше, то я сделал бы это с большой радостью. Прощайте.

Чарли.

– Черт возьми, – пробормотала Анжелина вполголоса и швырнула записку обратно на туалетный столик, где и нашла ее. – Если он думает, что я останусь здесь и буду ждать, пока его повесят за то, чего он не делал, то он совершает ошибку еще большую, чем занятие со мной любовью.

Пока она собирала и запихивала в сумку свои вещи, пока переодевалась в костюм для верховой езды и продолжала разговаривать сама с собой, ее гнев разрастался с каждой минутой, с каждым произнесенным словом.

– Если я понесла его ребенка, то он, черт возьми, еще услышит об этом. Я не позволю ему пожертвовать собой зазря. Нет, сэр. И как он только посмел сказать, что иметь ребенка – это худшее, что могло случиться? Ну подождите, я еще доберусь до него.

Круто повернувшись, она забросила сумку на плечо и направилась к двери. Дернула за ручку и чуть не уткнулась носом в дверь. Дверь не поддалась. Нахмурившись, Анжелина подергала за ручку.

Заперта.

Бешенство – доселе незнакомое, горячее и ослепляющее – пронзило ее. Бросив сумку на пол, она заколотила в дверь что было сил.

– Выпустите меня отсюда! – кричала она.

Никто не откликнулся. Будучи на грани истерики, Анжелина быстрым взглядом окинула комнату, не зная, что делать. Ей немедленно надо попасть на тракт по направлению на Даллас, иначе она никогда не догонит рейнджера и Чарли. А уж когда она их догонит, то непременно скажет мужу все, что думает по поводу того, как запирать жену и уезжать.

Она подбежала к окну и распахнула его. Внизу только что спустился с веранды во двор ее отец.

– Меня заперли! – закричала Анжелина. – Вы можете подняться и открыть дверь?

Он остановился и повернулся, подняв голову.

– Вряд ли, дочь. Поскольку я сам запер дверь, мне ни к чему выпускать тебя... и только потому, что ты об этом просишь.

Сердце Анжелины зашлось. «Значит, меня запер отец, а не Чарли?»

– Зачем вы заперли меня?

– Чтобы не дать тебе сделать то, что ты собралась сделать, насколько я вижу... помчаться за своим преступником. Ты вернешься обратно в монастырь, дочь моя. А уж с хорошим приданым они примут тебя с распростертыми объятиями и забудут о твоем неудачном замужестве. Хотя люди в нашей округе не будут такими всепрощающими. Мне надо убрать тебя подальше от своих сторонников по партии... мне надо, чтобы они тоже подзабыли о твоем скандальном поведении. Вот тогда-то я и займу законное место в правительстве.

Анжелина прикусила губу, пытаясь найти выход из затруднительного положения, в которое попала. Проще всего было бы с ним согласиться. А уж если ей удастся выйти из комнаты и, тем более, убраться с ранчо, тогда появится шанс сорвать его мерзкие планы.

– Да-да, я вас понимаю. Так почему бы вам не сделать это сегодня же, например, отправить со мной кого-нибудь из своих сыновей, чтобы он меня доставил в монастырь?

Отец улыбнулся, показав ряд белых зубов на бронзовом лице.

– Я еще не круглый идиот, дочь моя. Ты все ищешь, как передать весточку своему преступнику? К тому же я не могу отправить тебя в монастырь с его отродьем у тебя в животе.

Анжелину передернуло от отвращения, слышавшегося в его словах, но она удержалась от резкого, и гневного ответа. Ей все равно надо найти выход, а настроив отца против себя, она не добьется никаких сведений, которые ей были так нужны. Но теперь незачем и волноваться. Она знала отца: стоит ему лишь начать говорить, как он тут же с гордостью выложит все свои планы.

– Ты останешься в своей комнате до тех пор, пока я не буду уверен, что у тебя нет ребенка. Если он у тебя есть, ты отправишься к тетке в Мехико-Сити, а ребенка потом оставишь ей. В любом случае, к тому времени, когда проблема разрешится, твоего мужа в живых уже не будет. И вот тогда-то твои братцы и отвезут тебя туда, где тебе и надлежит быть.

– Как вы только можете быть таким уверенным, что Чарли обязательно повесят? Он же не убивал того человека и не грабил поезд.

– Делал он все это или не делал, значения не имеет. Если правосудие о нем не позаботится, то рейнджер разберется с ним по-своему. В любом случае, он будет мертв.

Анжелина замерла, заподозрив, что отец приготовил какую-то гадость, которую можно ожидать со дня на день.

– О чем вы говорите? Он же не убивал невесту Дрю Уинстона! И у него есть доказательства. Уинстон его не убьет.

– Неужели? – рассмеялся он. – Ты еще так наивна. За деньги люди делают все. А я предложил рейнджеру кругленькую сумму наличными, чтобы твой Чарли Колтрейн умер наверняка – не так, гак эдак.

Отец отвернулся от нее, чтобы скрыть самодовольную улыбку. В отчаянии Анжелина опустилась на пол.

Чарли увезли, а она попала в ловушку. Когда отец что-нибудь задумывает, то редко можно сразу разгадать весь план. Она не сможет выйти из комнаты, пока ему не станет все ясно. Но к тому времени уже поздно будет что-либо делать ради спасения мужа. А без Чарли ей будет все равно, – что бы с нею ни случилось.

Даллас.

Нет, не это место Чарли выбрал бы, чтобы приятнее было умереть, хотя, с другой стороны, в его положении любое место, где тебя убьют, мало отличается от остальных.

Они с Уинстоном ехали по городу. Когда подъехали к тюрьме, рейнджер натянул поводья и остановился.

– Что за чертовщина? – пробормотал он, глядя на толпу, снующую вокруг эшафота с виселицей.

– Откуда они узнали, что я приехал? – спросил Чарли. – Я думал, меня еще будут судить.

– Будут. – Уинстон потряс головой. – Это пока не для тебя. Смотри! – И он показал на платформу.

Несколько охранников поднималось по ступенькам впереди и позади высокого белокурого мужчины. Руки заключенного были связаны за спиной. Один из охранников подвел его к медленно раскачивавшейся на пыльном ветру петле, свисавшей с перекладины посреди платформы.

Чарли прищурился и пробормотал сквозь зубы:

– Черт возьми...

Уинстон быстро обернулся и пристально посмотрел ему в глаза:

– Знаешь его?

– Это Нейл Хэнсен. Ездил со мной в Миссури до и после войны. Он никогда мне не нравился. Была у него одна неприятная черта – подлость. Этим он был похож на моего брата Билла, только еще хуже. Что бы я только ни говорил, он не хотел подчиняться и действовать по моим правилам. Так что пришлось сказать, что ему не место в моем отряде. – Чарли поморщился и нахмурился, припоминая что-то еще. – Тогда Хэнсену это очень не понравилось. Если не ошибаюсь, он поклялся, что когда-нибудь мне за это отплатит.

Чарли замолк в тот момент, когда один из охранников вышел вперед.

– Вас осудили за ограбление поезда и убийство и приговорили к смерти через повешение. – Охранник поднял руку, и через несколько секунд Нейл Хэнсен, повиснув в петле, уже извивался и дрыгал связанными ногами. Наблюдая за последними конвульсиями осужденного, охранник на платформе сказал: – Пусть Бог смилостивится над твоей душой, Чарли Колтрейн.

– Мерзавец, – выругался Уинстон.

– Йеп, – подтвердил Чарли. – Я бы сказал, что он отомстил мне не совсем так, как собирался. Похоже, он добился, чтобы его повесили под моим именем.

Уинстон оглядел площадь, будто искал кого-нибудь, кто смог бы ему рассказать, что же здесь произошло. Наконец, его взгляд вернулся к Чарли. А тот почти улыбался тому, что рейнджер почувствовал себя не в своей тарелке.

– Говорил же я, что не делал этого.

Уинстон поморщился.

– Я помню. Послушай. Я хочу поместить тебя в тюрьму, пока все не прояснится.

– Не забудь только дать телеграмму в Миссури и поточнее сверить даты, когда меня держали в тамошней тюрьме.

– Непременно сделаю, – ответил Уинстон, хотя в его голосе чувствовалась растерянность.

Они объехали толпу, Гейб следовал за лошадью рейнджера. Возле ворот они спешились. Чарли проследовал за Уинстоном внутрь.

– Вот человек, которого мне надо некоторое время подержать у вас, – сказал Уинстон дежурному офицеру.

– Имя, фамилия?

– У-гм. – Уинстон обернулся к Чарли, вопросительно глядя на него.

– Рейес. – Чарли назвал первое попавшееся имя, пришедшее на ум. – Чарли Рейес. – Ему совсем не хотелось вступать в объяснения, почему у него такое же имя, как и у того, кого только что повесили на площади. И до тех пор, пока не выяснится, какие преступления совершил Нейл Хэнсен под его именем, Чарли счел более благоразумным скрывать свое настоящее имя. Уинстон, по всей видимости, тоже не возражал, поскольку кивнул и оставил Чарли наедине с тюремщиком. Вскоре после этого Чарли вошел в камеру и присоединился к игрокам в жесткий покер. Игра была в самом разгаре.

Поздно ночью Дрю Уинстон, наконец, получил сообщения на свои запросы. Он сидел возле здания тюрьмы, раздумывая над складывающейся картиной.

Человек, которого Чарли знал как Нейла Хэнсена, устроил по всему Техасу целую карусель преступлений: он грабил и убивал тут и там, представляясь как Чарли Колтрейн. Насколько было известно властям, теперь Чарли Колтрейн повешен. Дрю не стал их поправлять. Он и сам не понял, почему так поступил.

Дрю послал телеграмму в Миссури и только час назад получил ответ, в котором подтверждалось что в тот промежуток времени, когда погибла Клэр, Чарли Колтрейн действительно содержался в тюрьме. Получалось так, что Дрю провел несколько последних лет впустую, охотясь за совершенно безвинным человеком. Не исключено, что кто-то из банды Чарли совершал грабежи, поджоги и убийства. И поскольку Нейл Хэнсен действовал в Техасе под именем Чарли Колтрейна, вполне возможно, он делал то же самое и в Миссури. Если это так, в таком случае настоящий убийца Клэр умер на глазах у Дрю этим утром. Или, вполне возможно, тем негодяем был брат Чарли – Билл. За ним тоже тянулась дурная слава. Но о том, чтобы отомстить ему, не было и речи, поскольку Билл погиб от пуль агентов Пинкертона в городке Секонд-Чанс.

Дрю чувствовал себя так, словно вся его жизнь разрушилась и лежала вокруг кучей обломков. Цель, ради которой он жил в тех пор, как узнал о смерти Клэр, состояла в возмездии, в ожидании того дня, когда он смог бы привести Чарли Колтрейна в зал суда. Теперь стало ясно, что он ошибался, но и не осталось возможности установить, кто же все-таки убил Клэр.

Дрю чувствовал, что Чарли был прав, когда говорил: «Даже если ты убьешь негодяя голыми руками, это не поможет тебе избавиться от унылой пустоты внутри». Клэр ушла. Навсегда. Он остался жить и должен жить достойно, чтобы найти в этом мире свое место.

Он не чувствовал себя на месте среди техасских рейнджеров. Конная полиция превратилась теперь лишь в жалкие остатки некогда большой службы, защищавшей Техас от банд разных грабителей – выходцев из Мексики, племен команчей, да и от своих, американских преступников. Такая работа не для него. Он и в полицию вступил только потому, что хотел использовать службу в сугубо личных целях – целях, которые оказались ложными. Когда Уинстон получил телеграмму, подтверждавшую, что Чарли действительно находился в тюрьме, когда совершилось преступление, он подал в отставку со своей должности в полиции Техаса.

Теперь предстояло решить, что делать с Колтрейном. Вся полученная информация говорила о том, что этого человека полиция больше нигде и ни за что не разыскивала. И хотя Дрю был убежден, что за Чарли числилось множество других преступлений, за совершение которых его можно было бы держать за решеткой многие годы, он решил выпустить его на волю, даже если кто-то и где-то хотел бы посадить Колтрейна в тюрьму за какие-то грехи.

Он не заметил, когда это произошло, но было вполне очевидно, что по дороге между Мексикой и Техасом его ненависть к Чарли пропала. А теперь, когда Дрю установил истину, он стал относиться к этому человеку почти с симпатией. У них было много общего. И если бы их жизни не были такими разными, они наверняка подружились бы. Если брать по большому счету, то Дрю в какой-то мере было даже жаль этого бывшего преступника. Он, судя по всему, любил свою жену, а Анжелина любила его. И им надо быть вместе. Дрю испытывал чувство стыда, понимая, что сам их и разлучил. Только потеряв Клэр, он понял, что значит для мужчины потеря любимой женщины. А Анжелину ни в коем случае нельзя оставлять в руках ее отца. «Самая что ни на есть ядовитая змея, а не человек», – подумал Уинстон.

Дрю поднялся и направился в тюрьму. Он намеревался освободить Чарли и дать ему возможность уехать к жене. Она нуждалась в помощи – ни много ни мало, а ее надо было спасать от ее же семьи и монастыря. Может быть, если он поможет двум этим людям найти друг друга, это даст и ему возможность пережить всю горечь своей утраты.

Через полчаса они с Колтрейном уже сидели в ближайшем салуне.

– Ты меня совсем запутал, Уинстон. Я, конечно, не жалуюсь, но как могло случиться, что я опять на свободе, сижу с тобой и пью виски?

Дрю сделал большущий глоток, прежде чем ответил.

– Ты говорил правду. Ты не грабил поезд и не убивал машиниста. И ты не убивал Клэр.

– Даже так?

– Тебя никто и нигде не разыскивает. Вот потому-то и нет причин держать тебя в тюрьме. Либо твоя печальная известность слишком преувеличена, либо ты слишком осторожный преступник.

– Конечно. Я был осторожным преступником, а теперь я безработный ковбой, – сказал Чарли нетрезво и допил свой виски. – Ты сказал им, кого они сегодня повесили?

– Нет. Я считаю нам вместе надо будет сделать это завтра. Хотя не думаю, что у тебя у самого есть какие-нибудь доказательства, кто ты такой.

– Не-а. Если тебе все равно, то я бы так и продолжал числить Чарли Колтрейна мертвым.

Дрю чуть не подавился виски, и Чарли пришлось хлопать его по спине до тех пор, пока Дрю не отдышался.

– Зачем тебе это надо? – с удивлением спро-сил он.

– Ну, скажем, чтобы было спокойнее. Как ты говоришь, я тут заработал себе репутацию. Поэтому – рано или поздно – кто-нибудь да захочет свести со мной старые счеты. А если я уже умер, то никто меня разыскивать не станет. Смогу начать все сначала... а то стал слишком старым, чтобы опять воровать и грабить. Хочу завести ранчо в Монтане и начать жизнь заново.

Дрю кивнул:

– Неплохая идея. И твоей жене там будет лучше.

– Нет у меня жены... – в хриплом голосе Чарли прозвучало серьезное предупреждение.

– О чем ты толкуешь?

– Жена была у Чарли Колтрейна, а у меня ее нет.

– Погоди-ка, ведь эта женщина тебя любит. Вдвоем вы сможете начать новую жизнь. Отправляйся-ка ты в Мексику и найди ее.

– Не-а. Она заслуживает лучшего мужа, чем я. То, что я сменю имя, не изменит меня самого. Я уже стар, болен, раздражителен и груб. Она всегда хотела стать монахиней. Единственное, что я могу для нее сделать, так это не отнимать возможности осуществить свою мечту.

– А почему ты не подумал, что ты и есть ее мечта?

Чарли рассмеялся своим кашляющим смехом, в котором не прозвучало ни тени юмора.

– Я отнюдь не предмет мечтаний для молоденьких девиц, Уинстон. Я – просто кошмар для любой женщины.