Поклянись, что моя

42

В палате стоит тишина, нарушаемая лишь мягким шарканием медсестры. Светлые стены и минималистичная мебель создают ощущение стерильности, которая едва разведена льющимся из большого окна приглушенным светом. Я сижу у края кровати, чувствуя холод металла под рукой. Медсестра осторожно обрабатывает мою руку, и ее спокойное, профессиональное лицо вызывает чувство безопасности.

— Все не так плохо, — произносит она с легкой улыбкой. — Однако рекомендации врача я все-таки не стала бы игнорировать, тем более в вашем состоянии. Нужно будет пропить курс витаминов, может несколько лекарств — и все будет хорошо.

Я машинально киваю, отвечая слабой улыбкой, но все мое внимание приковано к Блейку. Он стоит у окна, держа руки в карманах, взгляд куда-то устремлен в серую даль за стеклом. Отстранен, будто весь мир за пределами этой палаты значительно важнее того, что происходит здесь и сейчас. Он ни слова не произнес с тех пор, как мы оказались здесь и его молчание давит на меня больше, чем любые слова.

— Готово, — медсестра заканчивает обработку и убирает инструменты. — Если что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, зовите.

— Спасибо, — мой голос звучит механически. В голове остается только тишина, прерывающаяся едва слышным шарканием ее обуви, когда она выходит из палаты. Дверь за ней мягко закрывается, оставляя нас с Блейком наедине и вдруг становится заметно, как это молчание давит на меня. Он постоянно стоял в стороне, даже ни разу не посмотрев в нашу сторону. В воздухе витает что-то странное, тревожное, будто что-то изменилось, но я не могу понять, что именно. И вообще не уверена, слышал ли он, что здесь происходило.

— Я отвезу тебя домой, — наконец звучит его спокойный голос, немного приглушенный, говоря о том, что все-таки слышал. — По дороге куплю все необходимое. С ДНК-тестом пока подождем, сейчас для твоего организма желательно исключить любые стрессы.

Блейк сразу возвращается и направляется к двери. Его слова звучат как приказ, от чего я теряюсь на несколько секунд. Он так и не взглянул на меня ни разу, будто этот разговор не имеет к нему никакого отношения.

— И ты даже не хочешь узнать, что произошло? — с удивлением спрашиваю ему в спину, чувствуя, как раздражение и обида пробивается сквозь покой.

Блейк замирает, но не сразу поворачивается. Несколько долгих секунд я просто смотрю на его спину, сердце бьется в ожидании ответа. Когда он медленно поворачивается ко мне, его взгляд холодный, как зимний ветер.

— Я уже знаю, — произносит он тихо, но в его голосе слышится сталь.

Я чувствую, как от его слов что-то внутри меня сжимается. Ожидала ли я заботы? Нет. Но его безразличие режет живым.

— Ты серьезно? — еле сдерживая дрожь в голосе, бросаю я. — Ты все знал и даже не хотел просто спросить, как я?

Его глаза загораются, но он остается сдержанным.

— Тебе нужно было просто дождаться меня в клинике.

— Я тебя ждала! — вспыхиваю я, не могу больше сдерживаться. — Но ведь ты не пришел! Ты унизил меня, оставив одну. Сколько еще я должна была ждать?

Он резко делает шаг ко мне, и я чувствую, как воздух между нами электризуется.

— Да, я опоздал на двадцать минут. Ни о каком унижении и речи не было, — отрезает он так, что я мгновенно умолкаю. Его голос низкий, сдержанный, но в то же время сильный и властный, от чего возникает неосознанное желание подчиниться. — Ты прекрасно знаешь, что я пришел бы. Ты должна была дождаться.

Блейк резко выдыхает, и в палате повисает тишина, густая и давящая. Пауза, тягучая, как густой туман, окутывает нас и по моей спине вдруг бежит холодок. Его последние слова, окутанные неожиданной уязвимостью, они словно несут в себе нечто большее, чем упреки, скорее просьбы. Что-то тайное скользит в последнем утверждении, заставляя воздух вокруг нас на мгновение поменяться. Мы стоим так долго, слишком долго как для обычной ссоры, его взгляд напряжен, словно он пытается передать что-то важное, не сказанное вслух, и я чувствую, что в этих словах заложено нечто гораздо большее. Но мой гнев и обида слишком сильны, чтобы я смогла их игнорировать, они уже поднимаются изнутри волнами, накатывая словно буря-цунами и остановить их я уже не могу.

— А знаешь что? — вдруг выпаливаю я, вызывающе глядя ему в глаза. — пошел ты к черту, Блейк Морис.

Откинув волосы, я резко шагаю вперед, цокая каблуками мимо ошеломленного Блейка. Уже выйдя в коридор, я слышу, как он меня окликает:

— Элайна. Элайна, подожди.

Блейк настигает меня, хватает за руку и разворачивает, заставляя остановиться. В его глазах бурлит ясно гнев и тревога, не оставляя ни намека на ту уязвимость, что была там минуту раньше.

— Куда ты собралась, Элайна? Хочешь, чтобы на тебя снова напали? Ты же подвергаешь опасности не только себя, но и ребенка.

Эти слова заставляют меня вырвать руку из его хватки с гневом.

— Какое тебе вообще дело до ребенка? — шиплю я. — Еще вчера ты не хотел признавать его, а сегодня вдруг начал заботиться?

Его лицо остается непроницаемым, но я вижу, как мышцы на челюсти напрягаются.

— Прекрати глупить, Элайна, — его голос мягче, но в нем все еще чувствуется холод. — Пойдем, я отвезу тебя домой.

Я стою еще несколько секунд, всматриваясь в его лицо, и чувствую, как гнев снова накатывает. Но вместо того, чтобы продолжать спор, я разворачиваюсь на каблуках и уверенно направляюсь к выходу.