Покоренная викингом

ГЛАВА 17

Пришло Рождество, которое они отпраздновали с христианским усердием. Эрик подарил Рианон золотую брошь с драгоценными камнями кельтской работы, чтобы она застегивала ею плащ, а ее подарком ему был прекрасный кинжал, который она купила у одного разносчика, привозившего ювелирные изделия викингов из балтийских стран, и рубашка, расшитая золотой ниткой, которую она сшила сама за долгие месяцы его отсутствия.

Она полюбила и Дублин, и все семейство Эрика и трудно было поверить, что когда-то ее ужасала сама мысль о поездке сюда.

Две вещи беспокоили ее. Первое — это смерть Рауена и то, что он встретил свою смерть на чужой земле. И второе — это то, что после той ночи, когда он предложил ей свое утешение, Эрик предпочел комнату через коридор, настаивая на том, что он боится побеспокоить ее или ребенка.

Однако сын постоянно радовал ее, и, казалось, когда она позволяла себе горевать о Рауене, Гарт прекращал сосать и глядел в ее глаза с мудростью и удивлением, и это заставляло ее снова улыбаться, и на душе становилось легче.

И, конечно, тут была Дариа, почти ее ровесница, ставшая ей такой близкой подругой. Олаф Белый, король Дублина, который иногда говорил с угрозой, а в большинстве случаев ласково, и который определенно был хозяином в своем доме. Эрин, е ее постоянно играющей улыбкой, была не менее красива, чем в молодости, водоворот энергии и ласковой мудрости. Рианон нравились все домашние, все братья и сестры Эрика, его племянники и племянницы. Это был дом, полный смеха и печали, как было в ту ночь, когда Аэд Финнлайт покинул их, обретя вечный покой. И все же они были все вместе в своих бедах и радостях, что, быть может, и придавало такое очарование этому месту.

Но даже когда январские ветры хлестали и терзали высокие каменные стены города, корабли Эрика ремонтировались и грузились, готовясь к путешествию на восток, к ней домой. И казалось, что он хотел уехать даже больше, чем она.

Отправление было назначено на конец месяца. Рианон нашла мужа в просто обставленной комнате, которую он выбрал для себя, и высказала свое несогласие по поводу их отъезда.

— Ты повезешь своего сына через холодное и бушующее море? Эрик, мы должны подождать…

— Я не могу ждать, — нетерпеливо сказал он ей. Сидя перед камином, он тщательно точил свой меч камнем. Он назвал меч «Мститель», она знала. Даже смерть, которую он держал в руках, имела имя. Он поднял глаза, потому что она все еще медлила, и глаза его были такие морозно-синие, каких она не помнила, далекие, приводящие ее в уныние. И в самом деле ничего не изменилось. Он был хозяином своей собственной судьбы, а она его собственностью, которой он распоряжался по своему усмотрению, несмотря на то, что он любит сына.

— Я не могу ждать! Я поклялся мечом служить Альфреду Уэссекскому. Я оставил его, чтобы участвовать в битве за свой собственный род, это Альфред понимает, но он планирует свое нападение на Гутрума весной, и я должен быть с ним.

— Эрик…

— Миледи, это дело моей чести. В ее глазах заблестели слезы.

— Разве смерть тоже почетна? Он снова поднял на ее глаза.

— Конечно, миледи, это единственный путь для смертного попасть на холмы Вальхаллы.

Она повернулась, намереваясь уйти от него. Дни шли, они разговаривали мало, и Рианон наблюдала за серыми и хмурыми небесами. А потом настал назначенный день, и она несколько успокоилась, увидев, что ветер ослабел. Море, покрытое пеной, казалось живым.

Рианон нашла своего свекра и просила его попробовать убедить Эрика, но Олаф ласково улыбнулся ей и не предложил помощи.

— Он должен вернуться. Он поклялся поддерживать Альфреда. Он получил земли, жену, и у него прекрасный сын. Он обязан вернуться.

— Но…

— Рианон, его ничто не остановит. Поезжай, все будет хорошо. Мергвин предсказал спокойное плавание, а он никогда не ошибается в таких вещах. Конечно, мне его будет очень не хватать.

— Он едет с нами?

Олаф кивнул, обнял ее ласково и поцеловал в макушку.

— Пора. Мужчина сам выбирает, как ему действовать. Если ты когда-нибудь захочешь вернуться, если мы когда-нибудь будем тебе нужны, то делай это без колебаний. На самом деле не такое уж большое расстояние между нами.

Да, с этим уже ничего нельзя было поделать. Они уезжали. Но Мергвин сказал, что им ничто не грозит; и все же он ехал с ними сам. Если он был так уверен, что с ними будет все в порядке, почему он едет, если его сердце остается в Ирландии?

Все домашние пришли проводить их, когда они отправились вниз по реке. Рианон повисла на Эрин, которая убеждала ее, что придут лучшие времена и что они встретятся снова. Рианон благодарила мать Эрика за гостеприимство и выражала соболезнования снова по случаю потери отца Эрин. Королева улыбнулась и подбодрила ее:

— Я чувствовала, что отец просто доживал свои дни, с тех пор как несколько лет назад мы потеряли нашу мать. И я верю, что они снова вместе и что они охраняют нас. Береги моего сына и внука, прошу тебя.

Она не будет беречь Эрика, потому что никто не сможет этого сделать, но она не сказала этого Эрин. Она снова поцеловала свою свекровь, и Эрин укутала ее горло меховой оторочкой плаща, пока Меган целовала ее и вручала запеленатого Гарта. Рианон узнала, что Дариа решила сопровождать их, и очень обрадовалась.

Рианон уже ступила на борт корабля ее мужа, когда увидела Мергвина, прощающегося с Эрин. Он говорил с ней, как с дочерью, обнимал ее, шептал что-то на ухо и снова нежно обнимал. Потом и он взошел на корабль. Некоторое время спустя он прошел через ряды моряков и сел рядом с ней на носу корабля. Дариа плыла на корабле Патрика.

Послышались крики и команды, и она смотрела, как Дублин, огражденный высокой стеной, медленно исчезает из поля ее зрения. Теплые пальцы накрыли ее руку. Она повернулась и поймала взгляд Мергвина.

— Все будет хорошо, — подбодрил он ее.

Она кивнула и крепко сжала его руку. Она подумала о его преклонном возрасте и снова удивилась, почему он решил совершить это путешествие.

Море было неспокойно, и их качало все время. Ветер дул Рианон в лицо, раздувал ее волосы, и ей стало холодно.

Несколько времени спустя Эрик оставил свой пост на носу корабля и пришел к ней.

— Сейчас ты чувствуешь себя лучше, чем в тот раз? — спросил он. Он казался таким далеким, и это была простая учтивость.

— Я чувствую себя прекрасно, милорд. Я прекрасно переношу море, когда не беременна.

— Ну, если бы ты сообразила сказать мне, что ждешь ребенка, . я постарался бы, чтобы то путешествие было более приятным для тебя.

Он не стал ждать ответа. Повернувшись, он направился снова на нос и встал на свою вахту. Она бросила взгляд на Мергвина и увидела, что он слабо улыбнулся. Но потом она заметила, что его глаза серьезны, и забеспокоилась.

— Ты не болен? — спросила она взволнованно. Он покачал головой.

— Просто немножко грустно, вот и все.

— Почему?

— Мне больше не придется увидеть Ирландию, — тихо сказал он. Она похолодела.

— Ты не должен так говорить! — сказала она. — Пожалуйста, ты не должен…

— Говорить правду? Я ведь очень стар, Рианон. Очень стар.

— Но ты мне нужен! — настаивала она.

— И я буду здесь, пока я нужен тебе, — заверил он ее. Потом он быстро сменил тему разговора.

— У него временами неистовый характер, ты знаешь.

— У Эрика? Мергвин кивнул.

— Что заставляет его быть в таком напряжении, интересно мне знать, как волк в клетке он мечется по кораблю.

— Просто он надменный представитель рода викингов, — быстро парировала Рианон.

— Волк рыщет в одиночестве. Но они спариваются, волки, как ты знаешь, миледи, раз на всю жизнь. И если волк теряет свою волчицу, он бродит по лесам и воет от боли и ярости.

— А волки любят своих волчиц?

Мергвин улыбнулся широко, и, казалось, его древние глаза блеснули серебром.

— Я уже видел этого волка влюбленным, раньше, на далеком берегу. Ее убили, и я видел, как он страдал и выл, пока не появилась… ты. Но тогда все было по-другому. Было другое время, другая жизнь. Я не думаю, что он и сам все до конца понимает. Рианон, ты держишь волка в руках. Тебе нужно только увидеть это.

— Он снова отправляется на войну, — тихо сказала она. — Он все время отправляется на войну.

— Буря всегда предшествует затишью. Это будет последнее большое сражение Альфреда. Он одержит победу и войдет в историю как единственный король, кого англичане назовут «великим».

— А мы переживем бурю? — спросила Рианон.

Он помедлил с ответом. Сильный порыв ветра обрушился на них, взметнул его волосы и бороду. Гарт, который тихонечко хныкал, успокоился, и казалось, что даже крики матросов и хлопанье парусов стали тише и слабее.

— Мы должны ее пережить! — Это все, что он сказал.

Потом Мергвин тоже поднялся и зашагал на нос. Оставшись одна, Рианон прижала Гарта ближе к сердцу и попыталась подавить дрожь, охватившую ее изнутри.

Они пересекали море зимой, и им это удалось превосходно. К наступлению ночи она была в своем доме, ступила на землю Уэссекса. Адела пришла встретить ее, в ее комнате была приготовлена теплая ванна, а подогретый чай с корицей ждал ее на каминной полке. В ту ночь, приняв ванну, накормив Гарта и уложив его спать в крошечной детской, примыкающей к комнате хозяина, она упала на свою кровать и заснула, слишком утомленная, чтобы чувствовать обиду на то, что Эрик не пришел к ней, слишком усталая, чтобы сделать больше, чем успела сделать Дариа.

Дни шли. Рианон волновало, какое впечатление произведет на ее золовку их дом после огромного Дублина. Но Дариа была очарована, а Рианон обрадована и благодарна ей за это.

Приготовления к войне шли полным ходом. В свобод-ном дворе мужчины упражнялись во владении оружием. Кузнецы ковали оружие из стали. По ночам мужчины точили свои мечи. Постоянно приезжали гонцы. Когда наступит весна, Эрик должен встретиться с Альфредом, и они объединенными силами атакуют датчан, под предводительством Гутрума.

Рианон подумала, что невидимая война шла и внутри их дома. Она не могла понять, почему Эрик так долго не возвращается к ней. Гарт рос, и Эрик был доволен младенцем и получал удовольствие от общения с ним, но все же продолжал спать отдельно. Обиженная, она чувствовала, что начинает злиться, и неловкость положения, в котором она находилась, подливала масла в огонь. Если бы Эрик хотел ее, он просто взял бы ее на руки и получил все, что ему было нужно. У нее не достало бы сил отказаться от него. Но она слишком горда, чтобы просить об этом. Ведь он сам обещал, что не оставит ее.

Но с тех пор он даже не прикоснулся к ней.

За февралем пришел март. День, назначенный для выступления в поход, приближался, и она думала, что не перенесет этого. Мергвин был чем-то недоволен и ничего не говорил, и она очень волновалась. Решившись все высказать Эрику прежде, чем он уедет, Рианон вошла в его комнату. Она хотела постучать в дверь, но поскольку она не была заперта, то распахнулась сама собой. Она увидела, что Эрик принимал ванну, от воды поднимался пар. Но рядом с ним не было мальчика-слуги, а стояла грациозная служанка Юдифь.

Он не слышал ее стука и не видел, что она вошла, потому что его лицо было покрыто подогретым полотенцем, а голова покоилась на краю ванны. Рианон гордо подняла голову и прошла дальше в комнату. Глаза Юдифи расширились при виде нее. Рианон приятно улыбнулась ей и знаком показала, что она может идти, закрыв за собой дверь.

— Эй, Юдифь, потри-ка мне спину! — приказал он.

Рианон пробормотала что-то невнятное в знак согласия и зашла ему за спину, сняв с его лица полотенце. Он пододвинулся вперед, подставляя ей спину. Она проворно терла ему спину, кусая губы, сдерживаясь, чтобы не наброситься на него. При его следующих словах сна остолбенела.

— Ну, теперь, когда ты справилась с моей спиной, можно перейти вперед.

Его голос звучал хрипло, не оставляя сомнения в его намерениях.

— Да, милорд! Я с превеликим удовольствием позабочусь об этом, — бросила она ему в ответ. И, прежде чем он успел что-то ответить, окатила его водой, намочив ему и лицо, и бороду. Развернувшись, она ринулась прочь из комнаты, со слезами на глазах и с яростью в сердце.

— Рианон! — рявкнул он властным тоном. Но она не обратила на него внимания и убежала.

Она сбежала вниз по ступеням, мимо Патрика и Ролло и людей в коридоре, мимо Аделы и Дарии, которые сидели за ткацким станком.

— Рианон! — снова прогремел его голос. Она схватила свой темный плащ у дверей и побежала к конюшням. Промчавшись мимо конюхов, она взнуздала лошадь, забралась ей на спину, не надев седла, а потом галопом проскакала мимо часовых у ворот.

Она не знала, куда едет. Она скакала некоторое время, которое показалось ей вечностью, а потом поняла, что нужно дать передохнуть ее бедной лошади. Когда наконец поехала медленнее, то обнаружила, что пошел снег и ночь очень холодная. Вокруг была темнота, и она, знавшая эти места, как свои пять пальцев, почти заблудилась.

Но это не имело значения.

— Черт бы его побрал! — крикнула она ночному ветру. А потом по ее лицу потекли слезы. Она ехала не разбирая дороги и совершенно не ожидала, что ее лошадь вдруг поднимется на дыбы с жалобным ржанием. Рианон не сумела удержаться и соскользнула с нее, упав спиной на землю. От неожиданности она некоторое время продолжала лежать на земле.

И тогда коварное животное, вырвавшись на волю, побежало по направлению к дому, к теплу, к стойлу с сеном.

Поднявшись и потерев ушибленные места, Рианон почувствовала, как ее сердце замерло на мгновение, а потом начала дрожать. Гарт! Сейчас, ночью, он спит, но утром проснется, голодный и плачущий, совсем один. Конечно, они присмотрят за ним. Там были Адела и Дариа, они не допустят, чтобы ему было плохо. В конце концов там есть козье молоко, чтобы он пил…

Она может тут и умереть. Нет, она не умрет, она хочет жить, ей просто нужно идти…

Она услышала топот лошадиных копыт, и через секунду увидела Эрика, появившегося из темноты на большом белом коне. Она быстро утерла слезы и попыталась поправить свои занесенные снегом волосы и одежду. Он остановился перед ней, вглядываясь в нее, и она была уверена, что в его глазах было удовольствие. Как он смеет!

Она двинулась в том направлении, откуда он приехал.

— Рианон!

Она продолжала идти. Он не стал останавливать ее, а шагом следовал за ней верхом.

— Я подумал, может, тебе требуется помощь?

— С чего ты это решил?

— Во-первых, лошадь, которая проскакала мимо без седока…

— А, ну, сначала мне захотелось проехаться. Но, приехав сюда, я поняла, что предпочитаю пройтись, и поэтому я отослала ее домой. Ты тоже можешь оставить меня.

— А это нужно?

— Конечно.

Она не слышала, как он спешился, она не слышала его шагов по снегу, но неожиданно он оказался прямо перед ней и схватил ее на руки. Она стала с ним бороться, но он не обращал внимания на град ее кулаков.

— Ты промокла! Ты заболеешь! — распекал он ее. Через мгновение он посадил ее на лошадь и сел сам. Но все же она продолжала вырываться из его объятий. — Какая тебе разница! — в ярости крикнула она. — Ты найдешь себе забаву, где захочешь.

— У Гарта будет разбито сердце!

— Отпусти меня… викинг, — бросила она ему вызов.

Небеса внезапно разверзлись. Из темноты на них обрушились мириады снежных хлопьев. Эрик сыпал проклятьями, понуждая лошадь двигаться вперед. Теперь Рианон пожалела о своем необдуманном побеге из дома. Они никогда уже туда не вернутся. Теперь густой мокрый снег безжалостно засыпал их.

— Но Эрик и не стремился домой. Некоторое время спустя она поняла, что он направляется в один из небольших охотничьих домиков, которые гнездились в лесу у подножия гор. Он поставил лошадь под навес, спешился и снял с лошади Рианон. Борясь с ветром, он внес ее в домик и вынужден был почти бросить ее, чтобы закрыть за собой дверь. Захлопнув дверь, он прислонился к ней, а во взгляде его голубых глаз Рианон увидела опасный блеск.

— Ну, любовь моя! Вот мы и здесь! Здесь мы проведем ночь в безопасности и тепле, и нас согреет наш собственный огонь!

Она не обращала на него внимания, повернувшись к нему спиной и пытаясь отжать воду с подола. Он шагнул к ней, и она замерла на мгновение, но он прошел мимо, не коснувшись ее. Он подошел к камину в центре комнаты и чертыхнулся, когда складывал сухие дрова и разжигал огонь с помощью кремня и кресала. Тепло было завораживающим. Она не хотела подходить ближе, но не могла справиться с дрожью.

Эрик выпрямился и огляделся. Соломенные тюфяки лежали по углам небольшой комнаты, покрытые меховыми одеялами. Слева от камина стоял большой струганый стол, а на нем рога с напитками. Он подошел к столу и попробовал из первого попавшегося рога. Потом он снова посмотрел на Рианон и пошел к ней. Она сделала шаг назад, и он остановился, а в глазах его появился дьявольский блеск, когда он передавал ей рог:

— Мед. Выпей. Я хочу привести тебя назад живой.

— Не буду!

— Я сказал, выпей!

Она сделала большой глоток меда. Он был теплый и вкусный и, согрев ее горло, наполнил теплом желудок. Она сделала еще один глоток, а потом вручила рог ему назад.

— Любое твое требование будет выполнено, господин мой, — саркастически растягивая слова, произнесла она. — Что-нибудь еще?

— Конечно. Раздевайся.

— Не хочу! — враждебно бросила она со злостью. Но он уже отошел от нее, бросив рог на один тюфяк и стягивая меховое одеяло с другого.

— Может, ты не поняла моих слов? Ты сама снимешь одежду или тебе помочь? Конечно, однажды такое уже было. Я с удовольствием облегчу твою задачу.

— Ты, — выкрикнула она. Ярость захлестнула ее. — Кровавый захватчик, негодяй-викинг! — набросилась она на него.

Улыбаясь, он поймал ее за руку, притягивая ее к себе. Она боролась, стараясь освободиться, и ее плащ остался в его руках. Она отбежала в угол комнаты, но он был уже там, схватив ее. Она била его кулаками в грудь, но он схватил ее за запястья и закинул их ей за голову, обняв ее здесь, в углу. Свободной рукой он сорвал голубое шерстяное платье, а потом и льняную рубашку под ним. Она попыталась лягнуть его коленом, и вся ее злость выплеснулась в крике:

— Мне казалось, что это Юдифь обслуживает тебя спереди, викинг!

Его смех был хриплым, его дыхание на ее щеке теплым и сладким от меда, а его тело было близко к ее телу.

— Рианон. — Он замолчал, потому что она исхитрилась ударить его коленом и сообщила:

— Господин, это все, что я могу сделать для тебя спереди!

Через секунду она уже лежала на тюфяке, отчаянно извиваясь. Она попыталась прикрыть себя тем, что осталось на ней, но он сорвал с нее все с устрашающей силой. Дрожа, она обняла себя руками, а потом ее завернули в мех, согревая ее. Удивленная, она повернулась и увидела, что Эрик сбрасывает с себя промокшую одежду, заворачиваясь в мех сам.

Потом он снова повернулся к ней. Она попыталась ударить его, но он толкнул ее на спину и оседлал ее. У нее на глазах заблестели слезы. Мех еле прикрывал его плечи. Его обнаженная грудь играла мускулами, они были гладкими и блестящими, притягивающими взгляд; долгое время она не видела его таким. Его член покоился у нее на животе и наполнял ее теплом и желанием, и казалось, был причиной того, что какое-то неистовое пламя разгоралось внутри ее. Но теперь, когда он ей нужен так отчаянно, когда она желала его каждый день, каждую минуту, страстно хотела хотя бы прикоснуться к нему, теперь, когда она любила его, он предал ее. Он хотел эту девку, Юдифь.

— Не прикасайся ко мне! — прошипела она, испугавшись, что из ее глаз польются слезы, а ее гордость будет сломлена.

И опять он схватил ее запястья, а потом растянулся на ней. Ее груди коснулись его груди, и ей захотелось, чтобы он накрыл их своими ладонями, чтобы он ласкал их. Его губы приблизились к ее губам, и он прошептал хрипло:

— Как же ты сможешь обслужить меня спереди, если я не буду к тебе прикасаться?

— Пропади ты пропадом!

Он заставил ее замолчать поцелуем. Глубоким, страстным, а потом сладким и нежным. Насилие стало наслаждением. Он украл у нее всю волю и заставил задыхаться от своих медовых поцелуев, и он успокоил бурю своим теплом. Оторвавшись от нее, он снова и снова касался ее губ. Потом из ее глаз полились слезы, она отвернула голову и умоляюще сказала:

— Эрик, не надо!

— Рианон, я понял, что это была ты.

Она встретилась с ним взглядом, ее глаза расширились, в них было недоверие.

— Как ты мог…

— Потому что твой запах невозможно перепутать ни с каким другим. Запах розы. Может, это из-за мыла, которым ты пользуешься, но тебя всегда окружает этот аромат. Я его знаю так же, как знаю цвет твоих волос, оттенок твоих глаз. Я чувствую его, потому что он преследует меня с тех пор, как мы встретились. Он преследует меня даже во сне и зовет меня, когда тебя нет со мной. Он обволакивает меня, как твои мягкие волосы, когда мы вместе. Такого запаха нет ни у одной женщины.

— Но… Эрик, она была в твоей комнате, когда ты принимал ванну!

— Она принесла полотенца. Любовь моя, она же служанка в нашем доме.

— А ты… — Она прервалась, а потом глубоко вздохнула. — Ты так отдалился от меня!

— Я боялся повредить тебе и ребенку.

— Но ведь столько времени прошло!

— Рианон, ты же сказала мне, что роды были трудными. Я подумал, что некоторое время мне нужно держаться от тебя подальше. А потом… ну, ты ведь не предложила, чтобы я вернулся.

Она облизнула губы, вглядываясь в его глаза.

— Потому что я думала, что стала тебе не нужна!

— Ты хочешь, чтобы все было по-прежнему? Она вздохнула, боясь и желая поверить в нежность его взгляда.

— Ох, Боже мой! — выдохнула она. — Я не верю, что могу сказать это викингу! Да… да… я хочу, чтобы все было по-прежнему… я хочу… тебя… я… — Она замолчала, дрожа, а потом почувствовала его призывное тепло и все, о чем она так долго мечтала — тяжесть его бедер, стук сердца в груди, жар его тела на ней. И черты его лица, красивого и сильного, его глаза… такие бесконечно синие, такие нежные, когда он смотрит на нее. Она осмелилась прошептать:

— Я хочу тебя, Эрик. Очень сильно. Я люблю тебя. Эрик удивился этим сказанным шепотом словам, вглядываясь в нее с изумлением и любовью. Ее глаза были влажны от слез и блестели в отблесках огня серебряно-голубым светом, обрамленные красивыми густыми темными ресницами. Ее волосы, сияя, обрамляли ее наготу и вились по меху, покрывая все вокруг локонами цвета огня. Ее губы были сладкими, как мед, лицо порозовело, а тело было гораздо прекраснее, чем то, что манило его в длинные ночи одиночества. Ее груди несколько увеличились и стали более тугими, ее соски были темно-розовыми и набухли от желания. И она шептала, что любит его…

— Клянусь Господом, я так боялся! — сказал он ей. — Боялся, что потерял ту малость, которой я обладал, когда погиб Рауен. Я могу взять верх над мужчиной, ты знаешь, но не над воспоминанием. Я думал, что его тень будет между нами, и я ждал, но я… — Он замолчал, и ее глаза смотрели на него с немым вопросом. — Я так боялся полюбить тебя, Рианон. Любовь делает человека уязвимым. Это такое сильное оружие. И я боролся с ней, и не знаю, когда она победила меня, но знаю, что я проиграл это сражение. Может быть, оно было проиграно с самого начала, с того дня, когда я увидел тебя на стене. А может быть, когда я поймал тебя в доме. Или когда я смотрел, как ты танцевала и соблазняла мужчин в вечер нашей свадьбы. Может быть, это было безрассудство — так хотеть тебя, и когда я добился своего, я пропал навсегда. Я не знаю, как это произошло со мной. Но, жена моя, я тоже люблю тебя всем сердцем, всей своей душой, сильнее жизни.

— Эрик, — прошептала она, и слезы полились по ее щекам, она говорила так быстро, что он с трудом понимал ее. — Я полюбила тебя гораздо раньше, еще до смерти Рауена. Он был дорог мне, я горевала о его смерти, но ты заменил его в моей душе еще раньше. Я не могу понять, как я могла любить тебя, если ты постоянно командовал мной, так надменно и требовательно.

— Надменно?

— Конечно. — Она засмеялась, и тогда, позабыв все, что хотела сказать, она прошептала:

— О Эрик, неужели это правда?

— Я знаю, что ты — моя жизнь и что я люблю тебя сверх всякого разумения и без видимой причины! — прошептал он.

Потом у него вырвался легкий стон, он провел рукой по ее щекам и сказал:

— Я все время смотрел на своего сына, когда он был у твоей груди, и мне так хотелось прильнуть к ней самому!

Он снова поцеловал ее губы, а потом нашел ее грудь, пробуя ее на вкус, лаская ее. Она застонала от удовольствия, обняв его золотоволосую голову. По-том он приподнялся и прошептал, что любит ее глаза, и нежный беспорядок ее волос, и прекрасные выпуклости ее грудей. Он упал на нее, гладя ее, возбуждая ее, и снова приподнимался, чтобы шептать нежные слова, напоминая ей снова, что он любит ее, и, шепча эти слова, он гладит, и дразнил, и ласкал ее, и возбуждал поцелуями и прикосновением своего голодного от страсти языка ее бедра, ее плоть, ее самые сокровенные секретные места. Она в свою очередь приподнялась и обняла его, и его ласкал ее шепот, и мягкие, ароматные завитки ее волос. Она смело касалась, гладила и изучала его, ласково уверяя, что рада служить и повиноваться ему во всем, что она с удовольствием обслужит его спереди со знанием дела, а потом стала доказывать, что это было правдой. Он засмеялся, пока у него не перехватило дыхание, и он крепко прижал ее, подложив под себя. Перед горящим камином они продолжали обмениваться словами любви и клятвами, и между ними возникло новое чувство, чувство удивления их любви.

Поздно ночью, обнимаясь и прислушиваясь к падающему снегу и треску огня в камине, они касались друг друга снова и снова, и снова и снова занимались любовью, а потом Рианон забеспокоилась о сыне. Эрик был уверен, что с ним будет все в порядке до утра и что волноваться не о чем, потому что все знают, что Эрик поехал за ней.

— И они знают, что все будет в порядке, потому что ты непобедимый? — спросила она вызывающе. Он засмеялся.

— Да, возможно.

— Ты очень самоуверен.

— И всегда буду, боюсь. Тебе это очень не нравится? Она вздохнула в притворном смирении.

— Мне придется с этим смириться.

— Правда? А мне придется смириться с тем, что ты, любовь моя, своевольна, горда и норовиста и мне всю жизнь придется носить на бедре шрам от твоей стрелы.

— Ты — требовательный, деспотичный и, кроме того, самонадеянный, — напомнила она ему, нежно проводя пальцем по его шраму и уверяя его с улыбкой, что проведет с ним много ночей, искупая свою вину. Потом они снова обнимались и любили друг друга опять и опять, пока не погрузились наконец в ленивую полудрему.

Наступил рассвет, и она повернулась к нему и сказала взволнованно:

— Эрик, я не предавала ни тебя, ни Альфреда. Клянусь. Он — мой король и был моим опекуном, я люблю его и никогда не предам его. И тебя я тоже не предавала.

Он взял ее руку и поцеловал.

— Не нужно, любовь моя, я это знаю.

Он больше ничего не сказал, но воспоминания перенесли его в тот день, когда Рауен был еще жив и вместе с ним сражался с датчанами, а потом увидел его мертвым, лежащим на земле, и вспомнил кинжал.

Он придвинул ее к себе и поцеловал в лоб.

— Я знаю, любовь моя, я знаю.

Через несколько минут они поднялись, и он надел на нее свой плащ и завернул в мех. Они вышли наружу и увидели, что снегопад прекратился, и земля была покрыта прекрасным белым покрывалом. Они сели на белого коня, и огромное животное повезло их домой.

Время летело стремительно, и Рианон страдала от мысли, что Эрик скоро покинет ее. Ночами она молила Бога о том, чтобы время остановилось и прекрасное настоящее не сменялось будущим.

Тем не менее, в светлое весеннее утро они собрались во дворе, провожая мужчин в поход. Рианон с Гартом на руках, Адела и Дариа рядом с ней. Эрик подошел к ней, ведя под уздцы белого коня. Кольчуга прикрывала его грудь, плащ с гербом спускался с плеч. На голове у него был шлем, и поднятое забрало позволяло видеть притягательную синеву его глаз. Она затрепетала, подумав, как глубоко и нежно она любит его и как он прекрасен, даже собираясь на войну.

Он снял шлем, подойдя к ней. Нежно поцеловал сына, а потом вручил младенца сестре. Он взял Рианон за руки и поцеловал ее долгим и нежным поцелуем так, что ее сердце чуть не разорвалось.

Она задрожала, когда он отошел от нее. Ему грозила большая опасность. Мергвин не приплыл бы с ними сюда, если бы не знал, что ему грозит опасность. Она не должна его отпускать.

— Эрик…

— Все скоро закончится, и не успеешь глазом моргнуть, как я вернусь домой, любовь моя.

— Нет, — прошептала она отчаянно.

— Я вернусь. Я сказал, так и будет, так и должно быть, — заверил он ее с нежной улыбкой.

— Если только…

— Что? — спросил он.

Она покачала головой и вздернула подбородок. Она не будет расстраивать его перед походом своими слезами.

— Да хранит тебя Господь, любовь моя! Бог и все божества древних викингов! Он еще раз крепко обнял ее.

— С тобой все будет хорошо, и ты будешь в безопасности. Патрик остается охранять тебя. Дариа будет с тобой и Адела. Смотри за нашим сыном, миледи.

— Хорошо.

— И Мергвин остается здесь.

— Мергвин? — Она удивленно отстранилась от него. — Мергвин остается здесь? Он не едет с вами?

— Он хочет остаться с тобой. Он очень стар. Я бы не хотел, чтобы он настаивал на участии в походе.

Она кивнула головой и похолодела. Но все же попыталась улыбнуться.

Мергвин не считает, что Эрику будет грозить опасность. Он думает, что опасность будет грозить ей.

Она снова поцеловала Эрика — страстно, тепло и нежно. И когда он прошептал, что должен идти, они с трудом оторвались друг от друга. Она смотрела, как он, блестя доспехами, садился на коня, и заставила себя улыбнуться и махать ему вслед, пока он не скрылся из виду.

Потом, глотая рыдания, она повернулась и побежала в свою комнату, в их комнату, и там проплакала, пока все ее слезы не кончились.

Лежа там, она молилась за них обоих.

— Господи, храни его, помоги ему! Не оставляй его! И, молю тебя, Боже, не оставляй и меня!