Полеты над землей

10

«Тим, — спросила я, — ты все второе представление тоже собираешься сидеть?»

«Нет, только хочу еще раз посмотреть Аннализу. Я тебе нужен?»

«Да, причем как раз во время ее выступления. Кое-что покажу, и тебе наверняка не стоит этого пропускать. Нет, это никак не относится к тем делам. Нечто совершенно личное. Пойдешь? На гору за полем. Нарочно ничего заранее не скажу, хочу, чтобы увидел сам».

Солнце село, но луна ярко освещала деревья и горы. Очень красивая ночь. Бабочки и пчелы заснули. В тихом воздухе скользили летучие мыши. Конь тихо жевал. Мы сели на бревно.

«Теперь будем ждать. Кое-что произошло, и я надеюсь, случится опять. Жди и смотри. Может, это и не случится, и я все выдумала или не права. Слышишь трубы? И как раз луна вышла из-за облака. Тихо».

Сначала я подумала, что ничего не произойдет. От серебряных отважных труб дрожал воздух. Пролетела молчаливая призрачная сова, конь посмотрел на нее, подняв голову. Вальс из Rosenkavalier пробился сквозь сосны, Тимоти послушно сидел неподвижно. Старая голова коня поднялась, шея изогнулась, нога пошла вперед и пегий опять углубился в свой личный церемониальный танец, мягко выбрасывая копыта. Лунный свет заливал луг, разбавляя все цвета своим серебром среди очень черных сосен. Когда конь взлетел, свет подхватил его и долго держал в воздухе, белого среди теней скакуна haute ecole, представителя самой древней линии в Европе. Тимоти не шевелился и замер, пока это не закончилось, и мы не повернулись друг к другу.

«Я права?»

Он молча кивнул. Мне показалось, что он растроган, как и я, но по-мальчишески старается скрыть слабость.

Но заговорил он совершенно нормальным голосом:

«Бедный старик. Но я не понимаю. Никто же не говорил, что от него надо избавиться из-за возраста. Причина — его бесполезность, то, что он ничего не умеет. Помнишь Аннализа говорила, что они пробовали его научить, но ничего не вышло. Конечно, если он приучен к высшей школе, его трудно переучивать, но зачем? Так выезженную лошадь можно выпустить на арену или продать, он даже в двадцать лет немало стоит».

«Может, они не знают, что он это умеет? Даже точно. Они действительно все это говорили, и думают, что он не стоит даже моего внимания».

«Ну и что же получается? Мы должны им сказать, конечно. Они вряд ли…»

«Думаю, не должны. Это конь Фравщля Вагнера. Помнишь, он привел его с собой десять лет назад из чешского цирка. Раз он, владея такой талантливой и выезженной лошадью, никому про это не говорил, значит, что-то тут не так. Он привел коня с собой, ездил на нем, когда никто не видел, молчал и даже не продал его, хотя мог заработать кучу денег. Это, конечно, не относится к тому, что хочет знать Льюис, но все равно Францль Вагнер — часть его головоломки. Он сказал обращать внимание на все необычное, кроме того, совсем неплохо узнать про старого Францля как можно больше. Помнишь, он же изменил фамилию… Не выступал — не хотел показываться на публике. Что если лошадь действительно ценная, а из того цирка он ее украл? Мне кажется, что старый мистер Вагнер — дедушка Аннализы — знал про это, потому что заставил его поменять фамилию и вообще, но другим он наверняка не сказал… Это, наверное, потому что случилось давно, и он умер, но если украл однажды, мог это сделать еще не раз. Может, тут и скрывается тайна для Льюиса? Надо выяснить. Раз он сделал что-то достаточно плохое, чтобы лгать столько лет, связь с ним Поля Денвера становится…»

«Уэльс, — вдруг сказал Тимоти. — Она ведь сказала, что когда он присоединился к цирку, они выступали в Уэльсе на севере недалеко от баварской границы. Испанская школа верховой езды находилась там до 1955 года».

«Ну да, Аннализа говорила, что ходила смотреть…»

Я резко замолчала, по-моему, у меня челюсть отвисла. Не помню, как вставала, но, когда опомнилась, мы стояли и смотрели друг на друга.

Я сказала хрипло: «Тим, этого не может быть. Было бы много шума, полиция…»

«Шум был. Слушай, я теперь вспомнил. Помнишь историю, которую я рассказывал в самолете, про жокея, который перерезал горло лошади, а потом убил себя? Я перепутал. Это старая история, я даже не уверен, что это правда, но она не опубликована, и я не знаю имен. Это я читал другую историю, и они перепутались в моей голове. Помнишь фотографию Неаполитано Петра, я еще сказал, что это его убили? Вовсе нет, он исчез десять лет назад летом, и с ним исчез один из тех, кто работал в конюшне».

Тишина. Мы одновременно обернулись, как куклы, которых дернули за веревочки, на старого пегого на другом краю поля.

«А как же пятна?» — спросил Тим.

«Не знаю, это достаточно просто — какая-нибудь краска для волос. Надо посмотреть на его пятна при дневном свете, раз их перестали подкрашивать, они постепенно должны исчезнуть. Но знаешь, я все равно не верю! Бред какой-то!»

«Да я тоже нет, но вообще-то все сходится. Просто подумай. Если это Францль Вагнер, как легко ему было это сделать. Я читал, что в Уэльсе все было довольно плохо организовано, ярмарка все еще больше запутала… Он как-то вывел коня и влился в цирк, который как раз собирался уезжать. Может, он сделал это спонтанно, потому что очень уж удобный случай, может, просто был пьян… А когда понял, что сделал, не захотел каяться. Он не мог пустить коня выступать, не мог появляться на арене сам, но не мог удержаться и ездил на нем, когда никто не видел — конь явно продолжал тренироваться».

«Но зачем? Если ему не было от этого никакой выгоды, зачем воровать животное?»

Он сказал медленно: «Я думаю, это в некотором роде месть. Насколько я помню, тот, кто украл коня, вступил в Школу из какой-то армейской команды в Стирии и начал делать карьеру с самого низкого положения. Он был очень темпераментный, ругался с начальством, а потом решил, что его затирают. Однажды он получил возможность выступить, но напился и опять скатился вниз. Его бы выгнали, но в то время трудно было кого-нибудь найти на это место, а он хорошо обращался с лошадьми, когда трезвый».

Мы опять замолчали. Чешский цирк они, наверное, придумали для прикрытия. А так все действительно очень подходит.

«А ты не знаешь, как его звали?»

«Нет, но это можно выяснить… А ты уверена, что они ничего не знают?»

«Наверняка. Не было ни намека за все время его болезни… И нельзя ничего говорить, пока мы не будем уверены, а я не знаю, как… Если мы попробуем что-нибудь узнать в полиции, мы можем причинить Вагнеру и цирку массу неприятностей. И мы не можем задавать вопросы из-за Льюиса, я же говорила, никаких Арчи Гудвинов. Может, и придется сказать».

«А мы все можем узнать очень просто и немедленно. Все настоящие липицианцы из Испанской школы верховой езды заклеймлены. Мне всегда жалко, что красивых белых коней портят клеймом, но у каждого их три — большое L рядом со щекой, это значит липицианец. Если он выезжен в школе — на боку корона и буква Р, это значит Пибер. А сбоку — иероглифическое обозначение линии, я не уверен, что могу это расшифровать, но если мы найдем три клейма, мы, наверное, правы».

Луна перебросила через поляну наши длинные черные тени, конь стоял под деревьями, так что виднелись только очень черные пятна, а сам он растворялся в воздухе, даже и не походил на лошадь.

Я сказала: «Слушай, а может, ты и прав. Во всех местах, которые ты сказал, у него пятна».

Мальчик провел пальцами по щеке коня. Легко выявилась буква L. Мы молчали. Я тоже провела по щеке рукой — четкие следы старого клейма. Нашлось и Р. А третье клеймо — какое-то сложное переплетение линий с намеком на N и Р… Неаполитано Петра наклонился и ухватил еще пук мокрой травы. Мы медленно повернулись и пошли по тропинке между сосен. Там было очень темно.

А между прочим, его мог выдать попугай. Он выкрикивал французские слова — это традиционные команды высшей школы.

Мы дошли до ворот, и Тим засмеялся.

«Как ты думаешь, будет твоему мужу какая-нибудь польза от этого секрета?»

«Бог его знает, но мне невтерпеж ему про него рассказать. Звонить бесполезно — я попробовала, но они сказали, что его нет. Но он сказал, что приедет на юг как только сможет… И все наши беды закончатся».

«Замечательные предсмертные слова», — сказал Тимоти и закрыл ворота, которые скрипнули издевательским эхом.