Полеты над землей

16

Не было у меня времени мыслить и что-нибудь осознавать. Только потом я поняла, что случилось. Когда строили лифт, все сделали крайне добросовестно и пробили шахту до самой крыши. Мой безумный порыв нажать на кнопку звонка вызвал его, а когда я ввалилась в металлическую коробку и заскребла руками по стенам в поисках равновесия, я задела за кнопку и поехала вниз.

Когда лифт остановился, я еще ничего не соображала. Захлебывалась, ловила ртом воздух и только собралась встать на дрожащие ноги, как движение прекратилось так же плавно, как и началось, и дверь со щелчком открылась в слабо освещенный пустой безмолвный проход. Скользя рукой по стене, я подняла себя, все так же ничего не понимая, и двинулась к выходу. Он закрылся прямо перед моим носом. Металлическая клетка опять задвигалась, на этот раз вверх. Он вызвал меня на крышу! Наверное, стоял, зажав пальцем кнопку, а теперь я заперта в металлической ловушке и еду прямо к нему в лапы. Я бросилась к кнопкам, не имея никакого представления об их смысле — все надписи на немецком. Но одна красная, на нее и нажала со всех сил. Лифт рывком остановился. Я воткнула указательный палец в самую нижнюю кнопку, отпустила красную, и, секунды две поколебавшись, лифт снова поехал вниз…

На этот раз я в ожидании прижалась к дверям, ухватила единственный передвижной объект — большую продолговатую пепельницу, фут в длину, девять дюймов в ширину, которая стояла в углу под панелью с кнопками. Дверь легко открылась в темноту. Я немедленно выскочила и просунула пепельницу в щель, прежде чем она успела закрыться. Так она там и повисла, девять дюймов — вполне достаточно, чтобы лифт больше не поехал. Я повернулась посмотреть в луче лифтового света, куда я попала.

Я стояла на камне, среди стен из тяжелых валунов, и не знаю почему, может, по запаху, по неподвижности воздуха, казалось, что это не коридор, а замкнутое пространство, комната или зал. Холодно, как в подвале. В темноте мерцают ряды бутылок, винный погреб? Раз они приезжают сюда на лифте, рядом с ним должен включаться свет. Мои пальцы нащупали на стене выключатель, повернули его, помещение залил слабый свет, и как раз вовремя, потому что слабый луч из лифта погас, наверное, он выключался сам через определенное время.

Огромное помещение со сводами, как деревьями поросшее приземистыми массивными колоннами. Низкий потолок из огромных каменных глыб. Там и сям расставлены полки для вина, далеко не новые, но совершенно свежие по сравнению с этой готической темницей, частично вырубленной прямо в скале. Тени колонн тянулись во все стороны. Не видно ни двери, ни лестницы, хотя пятна более густой темноты указывали, что какие-то проходы могут идти дальше подо всем дворцом. Повернувшись лицом к лифту, я попыталась вспомнить, как он расположен на верхних этажах, и под чем я сейчас нахожусь. Где-то справа должна быть основная часть дворца с центральной лестницей, слева — кухня, а дальше — конюшня и ворота… Искусала все губы, пока думала.

Угадать следующий поступок Шандора невозможно. Неизвестно, видел ли он огни приближающейся машины, скорее всего, нет. Но скорее всего, он плюнет на поиски меня и пойдет по лестнице прямо в конюшню. Или он может вернуться тем же путем, как пришел — через мою спальню, тогда он спустился по главной лестнице… Одно можно сказать точно — я не собираюсь торчать в этом заполненном эхом склепе. Нужно выбираться на свежий воздух, во двор. И даже если там Шандор, скоро мою безопасность будет обеспечивать Льюис. И только тут до меня дошло, что муж-то мой вовсе не в безопасности. Как только он войдет во двор, он столкнется с Балогом, я-то не имела никаких иллюзий относительно этого бандита, а Льюис ничего не подозревал и, насколько я знала, безоружен.

Дура или нет, на лифте я ехать больше не собиралась. Я повернула налево и побежала меж колонн в поисках выхода. Опять я забрела в мир фантазии, Красная Шапочка в дебрях темного леса… Со всех сторон что-то вроде гробниц, отбрасывающих на пол сгустки темноты. Скоро слабый электрический свет потерялся за толпами колонн, я брела от камня к камню и углублялась во мрак. Когда я почти сдалась и собралась вернуться к свету, даже, может быть, поехать на лифте и рискнуть столкнуться с Шандором в верхних коридорах, я увидела впереди слабое сияние — лунный блик из щели окна.

Через старинное незастекленное окно втекал сладкий ночной воздух, шорох сосен и мягкий звук воды. Рядом с окном вверх вели каменные ступени, сверху — обычная тяжелая утыканная железом дверь. Молясь, чтобы она оказалась открытой, я бросилась вверх, схватилась за огромную круглую ручку, повернула и толкнула. Дверь мягко и беззвучно приоткрылась на фут. Я выглянула. На этот раз коридор, каменный пол, слабый свет, явно где-то близко кухня. Налево он тянулся куда-то вдаль мимо запертых дверей, а справа он заканчивался другой дверью, закрытой и завинченной на задвижки и винты, они скоро поддались и я достаточно тихо выбралась наружу.

Почти сразу я поняла, куда попала — в помещение для седел, примыкающее к конюшне, передо мной стояла древняя карета, загораживая сводчатый проход во двор. Рядом возвышался старомодный лимузин. Я на цыпочках прошла между ними и выглянула на улицу. Пусто. Ни звука. Серебро лунного света.

На последнем пригорке заурчал автомобильный мотор, потом с гулким эхом машина проехала по мосту, потом свет ворвался в арку и большая странная машина въехала во двор, развернулась и остановилась не дальше, чем в ярде от меня. Фары выключились, мотор умолк, из автомобиля тихо вышел Льюис и потянулся на заднее сиденье за сумкой. Он выпрямился, я выдохнула его имя. Казалось, он меня не услышал, но, когда я уже занервничала и собралась, наплевав на опасность, позвать его громче или даже выйти наружу, он повернулся, бросил сумку в машину, опять залез на место водителя и завел мотор. Я тряслась и не знала, что делать, но тут машина скользнула в конюшню. Тогда я вспомнила, как профессионально он отреагировал на кинокамеры. Когда шепот пришел к нему из темноты, он постарался не выдать ничего возможному наблюдателю. Машина остановилась рядом со мной, он тихо вылез, не выключая мотор, и сказал очень тихо: «Ванесса».

Через секунду я была в его объятиях, прижимала его так, что он мог бы немного и задохнуться, и не могла сказать ничего, кроме:

«Мой любимый, любимый, любимый, любимый…» Он воспринимал это достаточно терпеливо, одной рукой держал меня, а другой — гладил и похлопывал, как испуганную лошадь. Потом он нежно отодвинул меня.

«Вот это встреча! Что случилось? Что с твоим лицом? Что не так?»

Я и забыла про свою разбитую щеку. Теперь до меня дошло, какая я страшная. Я приложила к ней руку. «Этот человек из цирка, Шандор Балог, венгр. Он где-то поблизости, ой Льюис…»

Мой шепот сорвался во всхлип, я прикусила губу и уткнулась в Льюиса носом.

«Успокойся, моя хорошая, все в порядке. Ты имеешь в виду, что он сделал это с твоим лицом? Ну, солнышко мое, все хорошо, я здесь… Успокойся. Просто расскажи. Можешь говорить? Как можно быстрее».

Сердитый, но совершенно не удивленный голос.

Я подняла голову: «Ты приехал как Ли Элиот потому, что знал про него?»

«Не про него, но ожидал худшего, а опять появиться в цирке было необходимо. Теперь, может, не понадобится. Если это кризис, то дай бог, чтобы он произошел по эту сторону границы. Быстрее, моя дорогая. Рассказывай».

«Попробую, но он где-то здесь, и у него пистолет».

«У меня тоже» — сказал мой муж, будто так и надо, — и мы увидим его раньше, чем он нас. Что за этой дверью?»

«Коридор где-то, по-моему, рядом с кухней. Я туда вылезла из подвала».

«Моя бедняга. Идем за машину, если он придет через арку, мы сразу его увидим, а если отсюда — поймаем. А теперь, Ван, если можешь, давай, только тихо…»

«Все началось с того, что Аннализа дала нам старого пегого дяди Францля. Мы привели его сюда и принесли седло и всю сбрую…»

Как могла быстро, я рассказала все, что случилось, и даже про бриллиантовую брошь на портрете.

«И по-моему, он пошел обратно в мою комнату. Брошка же осталась там, и камни разбросаны по полу. Он сказал, что они ничего не стоят, но, наверное, обманывал меня. Он сказал, что всегда можно продавать мечты, и все время хотел получить седло, и я не знаю почему, но это значит, что он придет проверить, правда ли я его сунула в ящик для зерна. Значит, каким путем он ни пойдет, он будет двигаться к конюшне, и он видел, как ты приехал, или наверняка слышал. И тогда он ждет, чтобы ты вошел в дом, чтобы пройти незаметно, а если ты не придешь, он будет думать почему, а если войдешь, он тебя узнает и тогда…»

Но он перестал слушать. Продолжал меня обнимать, но наклонил голову и думал.

«Мечты… Кажется, понимаю… И он все еще хочет седло? Ей богу, ты его разорила, обанкротила. Потом скажу. Он не пойдет в твою комнату, поверь ему, он говорил правду, и бриллианты годны только для сцены. Зачем врать, да еще разбрасывать их по полу, если уже все равно выдал себя и, похоже, собирался от тебя избавиться? Нет, единственная причина, чтобы заинтересоваться брошкой, — то, что ты, значит, трогала седло. Как ты думаешь, у него было время спуститься, забрать седло и уйти до моего приезда?»

«Трудно судить. Показалось, что прошла вечность, но, наверное, всего несколько минут… Нет, уверена, нет».

«Тогда он или над воротами, или в конюшне, пока я удалюсь. В любом случае, он слышал, как я прибыл».

Он отошел от меня, скользнул к машине, выключил мотор, громко хлопнул дверцей и снова оказался рядом со мной с сумкой в руке. Его свободная рука обняла меня и притянула к теплому мягкому биению его сердца, спокойное дыхание шевелило мои волосы. Я расслабилась и поняла, как иногда приятно передать дело профессионалу. Вот удивится кожаное животное, когда встретит не испуганную английскую туристку и ее ошарашенного мужа, а Нашего Человека (временно) в Вене.

«Придется войти через парадный вход. Он этого ждет. Я сделаю так, чтобы он не узнал меня, а машина новая, „Мерседес“ на этот раз. Потом я вернусь прямо сюда через эту твою дверь. Я найду ее через две минуты, планировка здесь простая. Можно тебя оставить одну на две минуты? Хорошая девочка. Ну а на случай, если он внутри, не выглядывай. Сиди тут. Не в машине, а… Как насчет этой старой кареты? Да, дверь открыта, залезай и сиди тихо. Я вернусь».

«А что ты будешь делать?»

«Думаю, тебя он искать не будет, а прямо свяжется со своими боссами, и я хочу при этом присутствовать. Поэтому, пожалуй, надо разрешить ему взять все, что ему хочется». «И ты дашь ему уйти? Сейчас? Сегодня? Ничего ему не сделаешь?»

Он нежно погладил мою больную щеку.

«Когда он попадет в мои руки, я тебе обещаю, что ему на всю оставшуюся жизнь расхочется ходить по канату или делать что-нибудь в этом роде. Но это — работа».

«Понимаю».

Я не видела его улыбки, но она чувствовалась в голосе. «Мы с тобой знаем, что синяк на твоей щеке дороже ящика самых секретных бумаг, но факт остается фактом, я на работе. Залезай и сиди тихо, я не долго».

«Льюис… Будь поосторожней, он опасный».

Льюис засмеялся.

Старая карета впустила меня в себя, как в шкатулку, охватила запахом старой кожи и сена. Плотные занавески на окнах, кажется, из парчи. Я нашла петлю, которая их держала, и они упали, перекрывая остатки света, потом я откинулась на рваные и колючие, плотно набитые подушки и приступила к ожиданию. Хотя я ничего не видела, скрытая во мраке моей маленькой шкатулки, слух у меня сохранился. Верхние секции дверей — из стекла, или одно разбилось, или окно было открыто, но оттуда тянуло свежим воздухом, и я сразу услышала шаги во дворе и звяканье замка.

Карета стояла у закрытой двери в конюшню, в двух ярдах от стены. В щель под ней пробивался яркий свет, видный сквозь складки парчи, Шандор с фонарем в руках приближался к ящикам для зерна и одновременно ко мне. Он вел себя тихо, но не очень, наверное, видел, как Льюис, поздний гость, вошел в дом. Скорее всего, это — задержавшийся муж, и можно считать себя в безопасности, пока он не дойдет до комнаты, не обнаружит исчезновения жены и не начнет ее искать. Сейчас бандит хотел только взять то, за чем пришел, и скрыться как можно быстрее. С мягким металлическим щелчком открылся ящик для зерна. Шуршание. Зерно осыпается с седла. Ящик закрылся.

Шандор не спешил убежать. Я прислушивалась, но не могла угадать, что он делает… Еще какое-то шуршание, шумное дыхание, что-то рвется. Никаких «бриллиантов» там не осталось, наверное, он ломает само седло. Льюис прав, «бриллианты» никакой ценности не имеют, там есть что-то еще, и вместо того, чтобы тащить целиком тяжеленный груз, Балог тратит время на то, чтобы вытащить то, чем он его аккуратно набил. Я вспомнила, с каким видом он предлагал зашить эту штуку.

Льюис сказал две минуты. В темноте судить о времени очень трудно. Может, прошло две, а может, четыре или сорок, но, наверное, все-таки не больше Льюисовых двух, потому что вдруг рядом с мною появились новые звуки. В последовавшей тишине опять щелкнул замок конюшни, раздались шаги, тихие, но без попытки скрыться.

К своему удивлению и ужасу, я услышала голос Тима: «Кто это? Герр Балог, что Вы здесь делаете? Что, черт побери, Вы творите с этим седлом? Нет, вы только посмотрите, что он здесь набедокурил? И где Ванесса? Ах ты…»

Топот ног, быстрые звуки драки, крик Тимоти, падение, быстрые удаляющиеся шаги… К двери конюшни, наружу, за угол двора, в арку и через мост.

«Тимоти!»

Как-то я открыла дверь кареты, выскочила, промахнулась мимо ступеньки и чуть не упала. Свет исчез вместе с Шандором, но мои руки нашли ручку двери и большой ключ, через секунды я распахнула дверь и ворвалась в конюшню. Лунный свет туманом просачивался через паутину на окне. Рядом с ящиком и обломками седла лежал мальчик. Я бросилась к нему и чуть не захлебнулась криком благодарности, когда он шевельнулся. Он схватился рукой за голову и с трудом оперся на локоть.

«Ванесса? Что случилось?»

«Ты как, Тим? Куда он тебя ударил?»

«По голове… Нет, промазал, по шее. Свинья Шандор, знаешь, этот…»

«Знаю. Не волнуйся. Ты в порядке? Ты свалился с жутким треском, я слышала через дверь и думала, что ты попал головой по ящику».

«Нет, думаю, плечом. Ага, вот этой смешной костяшкой, — он сидел и яростно себя ощупывал, — похоже, его парализовало на всю жизнь, вонючая свинья. Он, надо полагать, смылся? Он раздирал седло на части, какого черта?.».

«Какого черта…»

Это было, как эхо, и мы вдвоем подпрыгнули, будто нас застали на месте преступления. Льюис, только он совершенно не походил на себя, был таким же опасным, как Шандор, и из того же мира. Но мы не успели даже разглядеть пистолет в его руке, как он исчез из виду.

«Тимоти, это ты. Ты его за этим поймал. И какой дьявол спустил тебя вниз? Ну неважно, он смылся, и я должен отправиться за ним. Видел, что он взял?»

«Какие-то плоские пакеты… Как образцы стирального порошка, которые подсовывают под дверь. Но один он оставил, я на него упал».

Мальчик не успел и встать, как Льюис уже ухватил его добычу. Плоский продолговатый полиэтиленовый пакет, не намного больше обычного конверта. Мой муж достал нож и аккуратно отрезал угол. Понюхал, высыпал немного порошка на ладонь и лизнул.

«Что это?» — спросил Тим. Льюис не ответил, загнул отрезанный уголок и опять сунул пакет Тиму в руки.

«Береги это для меня и никому не показывай. Все нормально? Оставайся с Ванессой».

И он ушел. Открылась дверь машины, захлопнулась, заработал мотор. «Мерседес» задом выехал во двор, я бросилась за ним. Машина остановилась перед аркой, я подбежала и дернула за ручку двери. Льюис открыл:

«Да?»

«Я еду с тобой. Пожалуйста, разреши. Не буду путаться под ногами, честное слово. Ну не оставляй меня».

Он колебался недолго, потом кивнул.

«Залезай».

А тут подбежал и Тимоти.

«И меня. Пожалуйста, мистер Марч. Могу помочь, честно, могу, очень хочется».

Льюис неожиданно засмеялся.

«Заходите все, давайте, давайте. Все равно открыл карты. Все влезайте, но, ради бога, быстро!»

Тимоти еще закрывал дверь, когда «Мерседес» рванул с места, пролетел пулей через узкую арку, она выпустила нас, чавкнув эхом, и мы понеслись под гору с выключенными фарами в тоннеле сосен.