Должно быть, я заснула, когда он пришел. По образцу континентальных отелей в моей комнате были двойные двери. Спальня, изначально очень большая, уменьшена так, чтобы между ней и коридором поместилась ванна. Я не слышала как открывалась и закрывалась наружная дверь, но когда распахнулась внутренняя, я немедленно полностью проснулась. Было темно, тяжелый занавес закрывал окно, а в амбразуру башенки не попадал лунный свет. Дверь мягко закрылась, потом посетитель затих, очевидно, осматриваясь. Он не искал выключатель и определенно что-то видел, потому что древний паркет затрещал под его шагами к кровати.
Я сказала сонно: «Дорогой, иди сюда», — и потянулась к лампе. Шаги резко затихли.
«Льюис?» — спросила я и нашла выключатель.
Тонкий луч света из карманного фонаря ослепил меня, раздался тихий шепот:
«Тихо. Убери руку с выключателя». Но он еще не закончил говорить, а я уже инстинктивно свет включила. Это оказался не Льюис. Примерно в восьми футах стоял Шандор Балог с фонарем в руке.
«Что Вы здесь делаете? Кто Вам нужен?» Шок и испуг заставил меня говорить громко и пронзительно. Он замер, явно чувствуя, что, если он сделает хоть шаг, испуг выбьет из меня остатки здравого смысла и я завизжу.
Он засунул фонарь в карман: «Тихо, ты! Не ори, а то…»
Я сказала разъяренно: «Пошел вон! Быстро! Слышишь? Немедленно выметайся из моей комнаты!» И я быстро покатилась к телефону.
Вот теперь он задвигался. За два прыжка оказался у кровати и схватил меня левой рукой за запястье еще до того, как я дотянулась до трубки. Во второй раз за вечер я почувствовала силу этих рук, хватка была мощной и жестокой.
«Прекрати, я сказал!»
Он грубо вывернул мою руку и прижал спиной к подушке. Я со всей силы заорала, звала Льюиса, пыталась укатиться от Шандора на дальний конец кровати, но он прижал меня еще крепче и ударил по лицу другой рукой. Удар резко отбросил меня назад. Он ударил меня снова. По-моему, я перестала сопротивляться, не помню. В любом случае мне бы это не помогло. Следующие несколько моментов заполнили страх, шок и боль. Отбросив все попытки позвать на помощь, я зарывалась в подушки и пыталась защитить лицо. Не знаю, бил он меня еще или нет, бил, наверное, но когда увидел, что окончательно меня запугал, отошел опять к краю кровати.
Я поднесла руки к лицу и попробовала перестать дрожать.
«Посмотри на меня».
Я не двигалась. Его голос изменился.
«Посмотри на меня».
Медленно, будто любым движением я могла порвать кожу на щеках, я убрала руки и посмотрела. Он стоял на краю потока света от лампы, но я знала, что ему легко опять меня достать, и все равно невозможно убежать, потому что он держал в правой руке пистолет. Оружие шевельнулось.
«Видишь это?»
Я молчала, кусала губы, чтобы они перестали трястись, но он знал, что я вижу все, что нужно.
«Ты уже поняла, как мало толку в таком месте орать. В комнате две двери, стены полметра толщиной, кроме того здесь только этот мальчик. Если он вообще здесь, то в другом конце коридора, это очень далеко, и спит как младенец… А если ты его разбудила, мадам, то ему же хуже, и намного. Поняла?»
Я поняла очень хорошо. Кивнула.
«Хорошо… А если ты попробуешь прикоснуться к телефону, тебе будет очень плохо».
«Чего Вам надо?» — я хотела, чтобы это прозвучало яростно, но мой голос раздавался тонким шепотом.
Я прокашлялась и попробовала еще раз. Нет, это совершенно не походило на обычно издаваемые мною звуки, и он улыбнулся. От этого последнее зерно проросло где-то внутри меня и нить тепла протянулась сквозь холод и ужас.
«Кого-то ждала? — Улыбка разрасталась. — Или ты приветствуешь всех посетителей, мадам?»
Он подошел к краю кровати, небрежно держа пистолет, вид у него был, будто он меня одновременно ругал и хвалил. Внутри меня занялось и начало разгораться маленькое пламя. Я сказала, с удовольствием заметив, что голос окреп и звучал достаточно холодно.
«Вы же видели, как я Вас приветствовала».
«Безусловно, очень приличная леди. Подумала, что муж все-таки приехал?»
Выходит, предыдущее его заявление было просто попыткой оскорбить. Он как-то умудрился второе заставить звучать не менее оскорбительно, я даже задумалась, почему до такой степени неприятно именоваться приличной.
Но приступ иронии быстро прошел, когда он упомянул моего мужа, я стала меньше бояться за себя, а начала думать. Головорез знал, что Льюис должен приехать и задерживается. Очевидно, он ворвался в мою комнату, чтобы застать меня в одиночестве… Можно предположить, что Балог — враг из загадочного задания Льюиса, центр тайны цирка. Без сомнения я скоро пойму, если он пришел что-то выяснить… Сердце билось у меня в горле, я сглотнула и сказала, по-моему, вежливо:
«Вы пришли сюда не для того, чтобы меня обижать. Зачем Вы пришли? Что Вам до того, когда приедет мой муж?»
«Абсолютно наплевать, милая леди, только я бы, возможно, не сумел прийти таким образом в его присутствии».
«Как Вы узнали, что его нет? И вообще, откуда Вы узнали, что он приедет? Я никому в цирке не говорила».
Он быстро пожал широкими плечами. Сразу видно циркового атлета. Он, конечно, переоделся, но все равно был в черном — узких брюках и кожаной куртке, которая обтягивала его мускулы и превращала в дикое животное.
«Ты что думаешь, я могу куда-нибудь прийти и ничего заранее не выяснить? Некоторые слуги живут в деревне. Они были на представлении, и очень легко узнать в разговоре, какие есть гости. В этой части света двери отелей на ночь не запирают, людей им постоянно не хватает, так что ясно, что никаких не может быть ночных портье… Осталось только войти, посмотреть в регистрационный журнал, узнать номер комнаты и проверить, приехал он или нет. Поэтому нечего меня пугать, что муж придет и меня здесь застанет. А даже если и так, я с ним справлюсь так же легко, нет?»
«Нет, скотина», — подумала я, но не сказала, и даже попыталась не показать облегчения от того, что его визит с Льюисом явно не связан, и он точно не знает, что Льюис и Ли Элиот — это одно и то же. Он не мог узнать, что ожидается Элиот, потому что Джозефу собирались про это сказать только после возвращения из цирка, когда деревенские слуги уже наверняка ушли. Хотя Балог этого и не знал, Льюис уже приближался, и дело придется иметь не с ошалелым перепуганным туристом, а с профессионалом в два раза круче любого циркача.
Я сказала: «Ну ладно. Вы сделали заявление, напугали меня, сделали больно и очень доходчиво объяснили, что я должна выполнять Ваши указания. Может, Вы их изложите? Зачем Вы пришли? Что Вы хотите?»
«Седло. Когда я увидел на тебе брошку, я и не подумал… Но потом Элмер мне сказал про коня, и что седло ты тоже забрала. Где оно?»
«Не понимаю. А зачем?»
«Никто тебя и не просит понимать. Отвечай. Куда ты его дела?»
Я смотрела на него. Вдруг я подумала, что поняла, и начала очень стараться не взглянуть на ящик стола, где, завернутая в платок, лежала горсть камней.
«В конюшне, конечно, — сказала я, надеюсь, с удивлением. — А где же еще?»
Он нетерпеливо шевельнулся, слабое движение выдавало такую силу, что я невольно опять прижалась к подушке.
«Неправда. Конечно, я сначала пошел туда. Думаешь, я дурак? Один из слуг сказал мне, что у старика есть место для лошадей, поэтому я отправился туда первым делом. Я увидел, что конь пасется на горе, подумал, что все причиндалы будут в конюшне, но там пусто. Ты его притащила сюда, чтобы в нем ковыряться? Где оно?»
«Зачем мне в нем ковыряться? Оно в конюшне, в ящике для зерна».
«В ящике для зерна? Чего ты мелешь? Кончай врать, маленькая дура, или…»
«Ну зачем мне обманывать? Единственное, чего я хочу — выгнать Вас отсюда как можно скорее. Не знаю, что Вам нужно от седла и не интересуюсь, но я недостаточно глупа, чтобы бороться без надежды на победу. Правда я засунула его в ящик для зерна. Там крысы, я видела их следы и не хотела, чтобы седло за ночь съели. Если Вы не знаете, эти ящики делают из металла, просто, чтобы крысы не достали до зерна. Седло в ящике рядом с входом в каретный двор»
Я натянула одеяло на грудь, пытаясь изобразить оскорбленное достоинство.
«А теперь не могли бы Вы быть так любезны и убраться отсюда к чертовой матери?»
Но он не двинулся с места, а уже знакомым жестом шевельнул пистолетом.
«Вставай и одевайся. Слышала? Быстро».
«Зачем? О чем Вы говорите? Что Вы собираетесь делать?»
«Пойдешь со мной».
Я все еще крепко сжимала одеяло под подбородком, но чувствовала, что мое достоинство очень быстро убывает. Я опять начала дрожать.
«Но я… сказала правду. Зачем мне врать? Я Вам говорю, оно в ящике для зерна. Почему Вы не можете просто туда пойти, взять и удалиться?»
Снова это угрожающее движение.
«Ага, конечно, я уйду и оставлю тебя тут поднимать тревогу. Давай, давай, не препирайся. Делай, как говорят, и вылезай из постели».
Он махнул пистолетом в ту сторону кровати, которая дальше от телефона и двери.
Казалось, делать нечего. Я сбросила одеяло и слезла на пол. Ночная рубашка из двойного нейлона не мешала мне чувствовать себя обнаженной. Ощущение не стыда, а полной беззащитности, оно, наверное, заставило когда-то первых голых людей изобретать оружие. С пистолетом в руке, я чувствовала бы себя прилично одетой.
Я собрала одежду.
«Я оденусь в ванной».
«Здесь».
«Но я не могу…»
«Черт тебя дери, не спорь. Одевайся. Быстро».
Презирая себя за умоляющую нотку в голосе, я сказала:
«Хорошо, только тогда отвернитесь…»
«Не будь дурой. Не собираюсь тебя насиловать. Все женщины одинаковые, и ничего, кроме этого, у них в голове нет. Быстро одевайся».
Я очень старалась действовать по принципу, что то, чего мы не видим, не существует. Я повернулась к нему спиной и не могла видеть, смотрит он на меня или нет, но знаю, что смотрел. Если бы он шевельнулся, не знаю, что бы я сделала, и плевать на пистолет. Но он стоял, как камень, в трех ярдах от меня, я чувствовала на себе его глаза и влезала, впихивалась в свою одежду, старалась застегнуться трясущимися пальцами. Я не одела платье, в котором ходила обедать, он разрешил мне взять из шкафа брюки, свитер и куртку с капюшоном. Тепло шерсти очень успокаивало, и, натянув ботинки, я опять осмелела и начала задираться.
«А когда Вы возьмете седло, то что?»
«Посмотрим».
Приступ физического страха перед ним был так неодолим и силен, что я потеряла способность думать и оценивать ситуацию, но теперь, когда ясно открылась перспектива выйти с этим садистом из хорошо освещенной комнаты в темноту, мозги заработали, складывая и вычитая факты с эффективностью калькулятора. Седло, покрытое камнями. Неравнодушие Шандора, не тот он тип, чтобы оказывать мелкие услуги даже Аннализе. Разговор о том, что его надо починить. Слабо закрепленная брошка, которую мне дал Элмер. Взгляд Шандора… Он, очевидно, сразу пристал к Элмеру, чтобы выяснить, что вся сбруя вместе с бриллиантами отправилась в Schloss Zechstein. Теперь он спрашивает, не ковырялась ли я в нем. Да, все сходится, даже и с остальными фактами, которых он еще не знает, — интересом графа к моей брошке и портретом графини Марии с сапфиром из музея в Мюнхене… А был ли он там? Значит, Балогу удалось выкрасть драгоценности, а где их лучше спрятать, как не на цирковом седле? Если — на это очень похоже — он просто курьер для воров, как он может лучше вывезти их из страны?
Мой невинный интерес к коню затолкнул меня прямо и непосредственно вопреки приказам Льюиса в самую гущу очень опасных дел. Относительно опасности сомневаться не приходилось. Если Шандор мне поверит и пойдет в конюшню, я могу добежать в крыло для прислуги за помощью быстрее, чем он обнаружит, что драгоценностей нет и вернется за ними… Ко мне. Но он берет меня с собой. Я буду с ним в конюшне одна, когда он достанет седло и увидит, что его сокровища нет… Еще одно можно сказать точно — для Шандора все это очень важно. Он показал свою безжалостность и без сомнения способен на худшее. Это, я уверена, человек, готовый на убийство. Убийство… От этой мысли последние факты встали на место: сгоревший вагончик и предсмертные слова Францля, настойчивое бормотание… Льюис и Аннализа поняли неправильно про седло Неаполитано Петра. Францль, может, и пытался признаться в краже, но то, что он, умирая, зацепился за такую мелкую деталь, как седло, говорит вот о чем. Он забыл, что имя коня им ничего не говорит и отчаянно пытался рассказать о своем открытии, за которое его убили и Поля Денвера вместе с ним. История пегого, оказывается, намного свежее, чем можно представить, и содержит прямой ключ к тайне Льюиса.
А раз Шандор не побоялся убить два раза, он сделает это и в третий. Никакие бриллианты не стоят смерти. С каждой минутой отсрочки мой муж все ближе.
Я быстро сказала: «Минуточку. Это седло, о котором вы так беспокоитесь. Я знаю, зачем оно Вам».
«Что ты знаешь?»
«Про драгоценности, которые Вы украли. Эта брошка, которую мне Элмер снял с седла, она ведь одна из них, да?»
Я сначала собиралась удивить его еще больше и сообщить, как узнала об этом, но не хотела подставлять старого графа, рассказывая, что он узнал украшение. И своей шеей я не собиралась рисковать, показывая, что знаю довольно много и о Францле. Я быстро продолжала.
«Вы себя выдали, когда остановили меня у вагончика Аннализы, чего Вам заботиться о кусочке стекла? А раз Вы сюда пришли, это очевидно. Только дурочка бы не поняла.
Ну вот, мне до этого нет дела, это не мои драгоценности и я не собираюсь ради них рисковать. Если Вы меня сейчас притащите в конюшню, и я покажу седло, толку Вам от этого не будет. Я не собиралась брать такое по-цирковому разукрашенное седло и все отпорола».
«Драгоценности, — сказал он. — Камни. Ты их отпорола от седла?»
«Да. Я собиралась положить их в коробочку и отправить обратно Аннализе в Инсбрук, но она сказала, что они ей не нужны. Можете их взять. Только уходите из комнаты и оставьте меня одну. Вы перейдете через границу через несколько часов, поэтому незачем волноваться, просто уходите и берите их с собой».
Он все смотрел на меня, будто я сошла с ума. Я видела, как он просчитывает варианты, и решила действовать быстро, чтобы он не придумал чего-нибудь хорошего. Если он успокоится, когда возьмет камни, надо выгнать его как-нибудь из комнаты, запереть дверь… Он, наверное, почувствует себя в безопасности, приготовится уйти из страны, будет думать, что только мы с Тимоти, беспомощные иностранцы знаем про него. Не слишком большая, но надежда. Странно, конечно, что Льюис и его контора могут интересоваться таким преступлением, но, если это действительно так, надо слушаться Льюиса — стараться быть в безопасности, ждать его, а петом помочь поймать Шандора.
Я быстро повернулась к столу, открыла ящик и вытащила кучку камней в чистом платке. Я надеялась, что он не заметит отсутствия сапфировой броши. Впервые я приблизилась к нему по собственной воле и, игнорируя пистолет, протянула горсть.
«Вот они. Вот это было на седле. Теперь уходите, и надеюсь, Вы этим подавитесь».
Он и не подумал их брать, а очень весело рассмеялся.
«Что такое? Почему Вы их не берете?»
«Они годятся только для лошади. Или, может, женщины. Не тяни время».
Камни все еще зажаты в моих руках. Он протянул узкую сильную ладонь и вытащил три или четыре, покатал их, так что они заблестели в свете лампы, зеленый, желтый и красный, и опять засмеялся.
«Изумруд, рубин, а желтый что? Бриллиант? Да, очень миленькие эти безделушки из твоей короны».
Вдруг улыбка исчезла, снова передо мной белозубый зверь.
«Это стекло, дура. Я на такую чушь время не трачу. Даже для настоящих в моей стране сбыта нет. Людям там не нужны изумруды, им нужны мечты, да мечты… красивые мечты для проклятых… Всегда можно продать мечты».
Он запустил камни в воздух, они застучали по полу и покатились за занавеску.
Я сказала: «Ты чокнутый».
«Может быть. Пошли».
Я отступила как можно дальше назад.
«А если я откажусь? — Кажется, я перестала дышать. — Ты правда думаешь, что можешь застрелить меня и убежать?»
«А, это? — Он небрежно взмахнул пистолетом. — Я тебя не застрелю. Так просто страшнее. — Движение твердых пальцев, и пистолет перевернулся в ладони. — Я тебя ударю им, ты отключишься, а потом… — Движение в сторону окна. — Падать далеко… Почему я этого не делаю сразу, так это потому, что седло-то мне нужно все равно, а я тебе не верю, красотка».
Он подошел к двери.
«Теперь приведи в порядок кровать и подбери ночную рубашку. Не подходи к телефону… Правильно. Камни подбери. Комната должна выглядеть так, будто ты оделась и пошла погулять, поняла?»
Я подчинилась, ничего не оставалось делать. Немного за мной понаблюдав, он приоткрыл дверь и наполовину высунулся в коридор, внимательно прислушиваясь, не шумит ли там кто. Было тихо. Я наклонилась, чтобы поднять красный камень. Другие два закатились за занавеску, закрывавшую выход в башенку. Довольный моим послушанием, он не смотрел на меня, все его внимание сосредоточилось в пространствах коридора. Мои легкие ботинки не шумели на ковре. Я осторожно зашла за занавеску, чтобы поднять остальные камни…
Не обернулся. Как можно тише, я проскользнула в башенку и молнией — в маленькую дверь, которая вела на стену.