Полночный всадник

Глава 17

— Неужто моя племянница возвращается на ранчо?

Флетчер Остин стоял у окна в sala и смотрел на долину, где в высокой желтой траве росли дубы. Рита Салазар, взятая им на работу перед замужеством Кэрли, ответила:

— Si, сеньор Флетчер. По-моему, это она.

Рита была наполовину испанкой, наполовину индианкой из племени мивок. Флетчеру нравились ее зрелое тело, длинные блестящие черные волосы, полные губы. Он нанял ее для работы на кухне, но обрадовался, когда она стала согревать его постель.

Рассеянно похлопав Риту по заду, он пристально взглянул на маленькую фигурку приближающейся Кэрли, ощущая тревогу и неожиданную теплоту. Флетчер не знал, чем вызвано ее появление. Возможно, это просто визит. Он и сам собирался навестить племянницу и проверить, все ли с ней в порядке. Впрочем, не исключено, что она получила урок и решила вернуться домой.

Как ни странно, Флетчер надеялся на это, ибо понял, что скучает по ней.

Но даже если Кэрли действительно возвращается, он не откажется от своей женщины. Племянница уже не так невинна, как прежде. Рамон де ла Герра имел дурную репутацию. Кэрли, конечно, уже научилась ублажать мужчину, как это умела делать Рита. Флетчер годами обходился без женщин, боролся с любыми проявлениями слабости. Но появление в доме Кэрли пробудило в нем потребность в женской ласке. Хорошо, что теперь здесь Рита.

Флетчер жестом отправил женщину на кухню и пошел открывать дверь.

— Кэрли, дорогая. Рад тебя видеть. — Он улыбнулся. — Я уже начал беспокоиться. Еще несколько дней без весточки от тебя, и мне пришлось бы отправиться в Лас-Алмас.

Он отметил ее утомленный вид. Один из ковбоев поспешил к Кэрли, чтобы помочь ей спешиться. Глаза девушки были потухшими и опухли, словно она недавно плакала.

— Простите, дядя Флетчер, что не написала. Я собиралась это сделать, но не знала, о чем писать.

Он рассматривал ее бледное лицо и усталые глаза. Возможно, Винсент прав. Кэрли не обрела счастья с Рамоном и осознала свою ошибку.

— Надеюсь, все сложилось так, как ты хотела, — сказал Флетчер, предполагая совсем иное.

Она подошла к нему:

— Не совсем так. Точнее, совсем не так. Вы были правы, дядя Флетчер. Мне следовало выйти за Винсента. Последовать вашему совету.

Она выглядела такой несчастной, что Флетчер протянул к ней руки и обнял ее.

— Ну, ну, дорогая. Все не может быть совсем плохо.

— Боюсь, что может. — Она заплакала, вздрагивая всем телом.

— Все хорошо, Кэрли. Ты дома, в твоей семье.

Она подняла голову:

— Значит, я могу остаться? Вы прощаете меня?

— Мне нечего тебе прощать. Конечно, оставайся. — Он убрал влажные волосы с ее щек. — Мы все совершаем ошибки. Но не каждому из нас хватает смелости признать их.

Кэрли кивнула, снова на мгновение прильнула к дяде, потом вытерла слезы.

— Уже лучше? — спросил он, протягивая ей носовой платок.

— Да, лучше. Спасибо, дядя Флетчер.

Он взял мешок Кэрли и проводил ее в прежнюю комнату.

— Ты голодна? Попросить Канделарию принести тебе поесть?

— Я не голодна. — Она вздохнула, изо всех сил стараясь не расплакаться.

— Ты не должна так расстраиваться. — Он мягко сжал ее руку. — Мы все поправим, вот увидишь. Если твой дядя и умеет что-то, то это оборачивать ситуацию в свою пользу. — Флетчер поднял ее подбородок. — Ты так же красива — помни об этом. Настоящий мужчина всегда будет ценить то, чем обладает.

Кэрли через силу улыбнулась:

— Спасибо, дядя Флетчер. Жаль, что я причинила вам столько неприятностей.

— Не беспокойся об этом, лучше отдохни. Твои вещи там, где ты их оставила. У тебя много нарядов, и если тебе что-то понадобится…

— Нет. Все, что нужно, лежит в моем мешке.

Кивнув, он протянул ей мешок:

— Немного поспи, потом помойся и надень новую одежду. Потом, если захочешь, расскажешь мне, что случилось.

Она смахнула слезу:

— Если вы не против, я бы предпочла забыть об этом. Важно лишь то, что этот брак распался. Если можно оформить развод, я бы хотела сделать это.

Флетчер улыбнулся:

— Не беспокойся, моя девочка, и положись на меня. А сейчас постарайся отдохнуть.

Покинув комнату племянницы, он начал обдумывать варианты: принял одни, отверг другие, рассмотрел оставшиеся. Как обычно, все можно исправить. Кэрли дома, и, весьма вероятно, Винсент Баннистер со временем простит ее. Они еще смогут пожениться.

Винсент станет его должником, как и Уильям. Породнившись с такой влиятельной семьей, он достигнет всего, чего хочет. Флетчер надеялся, что Кэрли не беременна от испанца, но даже эту проблему можно решить, если действовать быстро.

Он хотел задать несколько вопросов племяннице насчет Испанского Дракона и возможного участия Рамона де ла Герра в преступной деятельности разбойника. Закрыв дверь кабинета, Флетчер подошел к бару и налил себе бренди.

Ему требовалось время; теперь, когда Кэрли дома, оно работает на него. Флетчер удовлетворенно улыбнулся и осушил бокал.

Рамон с головой ушел в работу. Он трудился с рассвета до заката, пока его силы не истощались, но все равно не мог заснуть. На ранчо все притихли. Безмолвное отчаяние Рамона угнетало работников, висело, как черная туча, над матерью и теткой.

Никому не сказав о случившемся, Рамон сообщил лишь то, что он и Кэрли решили расторгнуть брак. Возмущенная мать заявила, что это невозможно, пыталась узнать причину. Наконец он взорвался, накричал на нее, запретил вмешиваться в свою жизнь.

Тетка постоянно упоминала при нем о Кэрли, причем с такой теплотой, что он не выдержал и выбежал из дома. Рамон собирался отправиться в Санта-Барбару, чтобы найти необходимые документы и вернуть семье ранчо дель Роблес, но потом отправил туда Мариано. Испанец опасался встречи с кузеном, не уверенный в том, что совладает с собой.

Последние две недели Рамон прожил в лагере. Странно, но его обрадовало отсутствие Миранды — Педро повез ее к родным покойного мужа. Рамон не был готов к общению с женщиной. С любой женщиной. Мысль об интимных отношениях тотчас заставляла его вспомнить об Анхеле и Кэрли, и к горлу подкатывала тошнота.

Наконец через некоторое время он овладел своими чувствами, как и прежде, позволив гневу вытеснить из души боль. Он лелеял свою ярость, как живое существо, жил ею, чтобы прогнать невыносимую муку. Заставляя себя вспоминать, как застал их в комнате, Рамон снова испытывал боль, пронзавшую его сердце точно кинжал. Он представлял Кэрли с Виллегасом, убеждал себя, что она, возможно, хотела и его. Если бы он, Рамон, не появился там, Кэрли, наверное, приняла бы грубые ласки негодяя.

Только ночами ему не удавалось обманывать себя. Помни меня такой, какой я была до… Скажи себе, что в Монтеррее ничего не случилось. Вспоминай то, что мы делали, радость, которую делили. Помни хорошее, а не плохое.

Во сне он выполнял просьбу Кэрли. Помнил, как красива она была в первую брачную ночь. Помнил, как она взбиралась на горы, полная решимости дать ему отпор. Этим она завоевала его уважение. Помнил, какой путь прошла бедная девочка из шахтерского поселка, превратившаяся в светскую красавицу, которую приняло бы самое лучшее общество.

Он помнил, как Кэрли выхаживала больных в деревне, как привязалась к Двум Орлам, как переживала смерть его сестры.

Рамон не забыл и тот день, когда они наблюдали за совокуплением лошадей. Тогда его охватило неистовое желание… такое же страстное, какое, кажется, испытывала и она. В ночные часы, между тягостными снами, Рамон спрашивал себя, как Кэрли могла предать его.

Возможно, если бы она понимала глубину его чувства к ней…

Но когда он просыпался окончательно, ему приходилось мириться с правдой. Она американка английского происхождения. Как Лили. Как Флетчер. Холодная и жестокая.

Но в любое время суток Рамон все так же желал ее, подумывая даже о том, чтобы силой вернуть Кэрли в свою постель. «Она — моя жена, — говорил себе испанец, — поэтому принадлежит мне, и я могу делать с ней все, что пожелаю». Но даже овладев ею, выплеснув всю свою злость, он будет страдать, держа Кэрли в объятиях и вспоминая о предательстве.

Он запретил себе думать о ней и сосредоточился на проблемах, которые предстояло решить в лагере. Деньги, вырученные от продажи лошадей, заканчивались. Пришла осень — пора, когда gringos продают скот и коней. Дилижансы снова повезут золото. Наступало время Эль Дракона.

Впервые с тех пор, как он принял участие в налетах брата, Рамон обрадовался возможности излить свою ярость на англичан, причинивших ему столько боли.

— Нам надо поговорить, Кэрли.

— Простите, дядя… Что вы сказали?

Она стояла у окна, глядя на юго-восток, где находилось ранчо Лас-Алмас.

— Нам надо поговорить.

Она рассеянно улыбнулась:

— Конечно, как вам угодно.

Он повел ее в кабинет и плотно закрыл дверь.

— Что такое, дядя Флетчер?

— Все дело в этом негодяе — Эль Драконе. Он напал на дилижанс возле Сан-Фелипе и захватил две тысячи долларов — зарплату для шахтеров Новой Идрии.

Кэрли облизнула губы. Уже три недели она старалась ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Сейчас ее сердце затрепетало, в ушах застучала кровь.

— Его поймали?

— Нет. Мерзавец удрал. Люди формируют добровольческий отряд. Я беру с собой несколько человек. Мы присоединимся к основной группе сегодня днем. — Он внимательно посмотрел на Кэрли. — Надеюсь, ты сообщишь нам что-нибудь полезное.

Ее пальцы начади мять подол модного шелкового платья.

— Я давно сказала бы вам, если бы что-то знала.

— Хотелось бы верить в это, Кэрли.

Он шагнул вперед и взял девушку за руки, которые внезапно похолодели.

— Ты не обязана хранить ему верность. В конце концов дон Рамон…

— Дон Рамон? При чем тут дон Рамон?

— Я полагал, что ты объяснишь мне это.

Кэрли подняла голову, внутри у нее все дрожало.

— Рамон не имеет никакого отношения к Испанскому Дракону. Он — весьма уважаемый человек. Вы знаете это так же хорошо, как и я.

— Он жаждет мести, Кэрли. Считает, что я украл его землю. Я бы не удивился, если бы он велел похитить тебя, решив поквитаться со мной.

Господи! Это слишком походило на правду.

— А вы действительно украли его землю?

— Не говори ерунду. Я купил ее у Томаса Гаррисона.

Она видела эту фамилию в документе.

— Как приобрел ее Гаррисон?

Флетчер кашлянул:

— Ну… он купил землю, когда ее выставили на продажу. Диего де ла Герра не смог доказать свои права на владение ею. Земельная комиссия изъяла имение и распорядилась продать его. Уверяю тебя, все было сделано законно.

Она опустилась в кресло, ощутив слабость от охватившего ее облегчения.

— Извините, дядя Флетчер. Всё это слишком меня взволновало.

— Понимаю, дорогая. Мне не следовало давить на тебя. Я лишь надеялся… Ладно, возможно, на этот раз нам повезет. Мы наняли проводников-индейцев, которые помогли нам выследить двух негодяев из горной деревни. Они лучше всех знают эту местность.

Кэрли побледнела:

— Значит, вы… вы были с полицией, когда она напала на деревню йокутов?

— Полицейские нуждались в подкреплении. Конечно, я пошел с ними.

Она медленно встала, ухватившись за спинку соседнего кресла — ее ноги дрожали.

— Вы помогли им уничтожить целую индейскую деревню? Убивали невинных женщин и детей?

— У нас не было иного выбора, дорогая. С ними следовало расправиться — среди них множество убийц.

— Скажите мне, что это неправда! Скажите, что не стали бы участвовать в такой ужасной акции.

Флетчер схватил Кэрли за плечи:

— Ты не знаешь эту страну, Кэрли. Здесь либо убиваешь ты, либо убивают тебя. Сильный побеждает слабого. Тех индейцев следовало остановить, как следует остановить и этого бандита Эль Дракона. Когда мы найдем его, ему не удастся рассчитывать на такую легкую смерть, которая постигла несчастных дикарей.

Кэрли высвободила свои дрожащие руки:

— Рамон де ла Герра не связан с Испанским Драконом. А теперь, если позволите…

Зашуршав платьем, она быстро вышла из кабинета, вернулась в свою спальню и прислонилась к стене. Сейчас Кэрли ясно представила себе, как дядя убивал Лину и других жителей деревни.

Она не покинула комнату, когда Флетчер отправился к добровольцам. Не вышла к ужину. Только взяла поднос с едой, принесенный Канделарией.

Поздним утром после беспокойного сна Кэрли надела коричневый костюм для верховой езды и сапоги, решив покинуть этот дом, избавиться от мыслей о дяде и о том, что угрожает Рамону.

Войдя в конюшню, она попросила высокого стройного конюха Хосе оседлать ее лошадь. Кэрли не ездила верхом со дня возвращения на ранчо. Сейчас она не могла представить себе, как провела столько времени в доме.

— Я приготовил для вас Чимара, — сказал конюх, выводя из денника невысокого гнедого мерина.

— Спасибо, Хосе.

Он легко подсадил Кэрли в дамское седло. Только вставив ногу в стремя, она заметила, что седло было не тем старым, потрепанным, в котором она ездила прежде, а новым, подаренным ей в ночь fandango.

— Извините, Хосе, это не мое седло. Оно принадлежит сеньору Баннистеру.

— Нет, сеньора. Ваш дядя сказал в день вашего возвращения, что отныне вам следует пользоваться этим седлом. Он заказал его специально для вас в Сан-Франциско.

Так его купил дядя, а не Винсент! Как это похоже на Флетчера Остина! Он сделал это, чтобы манипулировать ею! Нет, ей никогда не понять дядю и не смириться с его поступками, несмотря на любовь к нему. Он, единственный родственник Кэрли, проявлял доброту к ней и был всем, что у нее осталось.

— Спасибо, что сказали, Хосе.

— Красивое седло, правда?

— Да, очень красивое.

Она провела рукой по великолепной коже ручной выделки. Как могли в ее дяде сочетаться доброта к ней и жестокость к другим?

Взяв поводья, Кэрли пришпорила лошадь. Едва конюшня скрылась из виду, девушка припала к шее Чимара и пустила его в галоп. Пусть ветер хлещет в лицо! Какая разница, куда она мчится? Ей необходимо отыскать луч света, ибо тьма окутала ее душу, а печаль сжимала ее сердце.

Кэрли направилась к неглубокому пруду, в который впадал ручей, сбегавший с гор; Когда-то она была счастлива здесь, чувствовала себя защищенной и веселой в объятиях мужа. Может, в ней сохранилось хоть что-то от этого света и мрак, объявший ее, рассеется?

Кэрли очень надеялась на это. Все три недели она тосковала по Рамону, как ни старалась забыть его. Девушка чувствовала себя опустошенной, мужество покинуло ее. После разговора с дядей боль нахлынула на нее с новой силой.

Спешившись, Кэрли привязала коня к дереву и подошла к пруду. Веял легкий ветерок, но день был теплым для этого времени года. Кэрли снова охватили воспоминания о том, как Рамон овладел ею здесь, на этой мягкой зеленой траве.

Сердце у нее сжалось: сюда не следовало приходить.

Она опустилась на колени возле пруда, провела рукой по воде, посмотрела на ее зыбкую поверхность, подумала, что тот день был холодным и они не стали купаться.

Но сейчас Кэрли захотелось окунуться в воду, очиститься от всего, что в ней накопилось. Она расстегнула костюм, сняла сапоги, стянула чулки и занялась корсетом.

Тихий шорох заставил ее поднять голову. Рамон, сидя на камне у берега, жевал длинную соломинку и смотрел на Кэрли темными непроницаемыми глазами. Он был так же красив, как в тот день, когда она увидела его в первые.

— Buenas tardes… mi amor.

Горечь, как яд, отравляла эти слова.

— Что ты здесь делаешь?

Он пожал плечами:

— Думаю, то же, что и ты: спасаюсь от жары.

Он отбросил соломинку, поднялся и направился к Кэрли своей легкой, упругой походкой. Как рысь, крадущаяся к жертве, подумала она и невольно отступила на шаг.

— Это земля дель Роблес. Ты вторгся на чужую территорию.

— О, querida… надеюсь, ты простишь мужа, который посетил место, дорогое ему с детства.

Рамон приблизился к Кэрли. Подняв голову, она посмотрела на него. Во рту у нее так пересохло, что она едва шевелила языком.

— Я… я не одета. Отвернись, мне надо одеться.

— Зачем отворачиваться?

— Но ведь ты джентльмен?

— Это не так. — В его смехе звучал сарказм.

Ее сердце бешено стучало, но Кэрли смело встретила его мрачный взгляд.

— Тебе лучше уйти.

Теперь он засмеялся немного мягче.

— Ты напоминаешь тигрицу, когда сердишься.

Она молча протянула руку к своему костюму, но Рамон, опередив ее, завладел им.

— Тебе не понадобится одежда… во всяком случае, пока.

Кэрли обдало жаром. Господи! Она увидела в его горячих темных глазах неприкрытое желание и едва сдержала стон. Боже, она по-прежнему хотела его, а может, даже сильнее, чем прежде.

Должно быть, Рамон прочитал ее мысли. Его губы искривила усмешка.

— Значит… ты чувствуешь то же самое. Я хотел знать…

Она отвернулась от него, изо всех сил стараясь унять дрожь.

— Отойди да меня, Рамон.

Он схватил ее за руку, повернул лицом к себе:

— По-моему, в этом нет нужды.

Рамон привлек ее к себе и грубо поцеловал. Кэрли вырвалась, отдернула руку, замахнулась, чтобы дать ему пощечину.

Но он остановил ее:

— Один раз я допустил такое. Возможно, хотел испытать боль. Это время прошло.

Он снова безжалостно ;впился в ее рот и глубоко засунул в него язык.

Кэрли решила дать ему отпор, зная, что произойдет, если она не сделает этого. Внутренний голос предупреждал ее: Не уступай! Подумай, какая невыносимая боль охватит тебя, когда он уйдет! Упершись ладонями в его грудь, она попыталась оттолкнуть его, хотя ее губы тянулись к нему.

Кэрли тихо и жалобно застонала — от боли и бессилия. Она хотела Рамона, любила его! Ей пальцы вцепились в его рубашку, губы раскрылись от неистовых поцелуев Рамона, язык скользнул в его рот.

Теперь Кэрли услышала стон Рамона. Он стянул рубашку с ее плеча и жадно приник к груди девушки. Ее соски набухли и затвердели. Рамон стащил с нее панталоны, его пальцы, лаская Кэрли, спускались все ниже и ниже.

— Рамон… — прошептала она, и его имя прозвучало как крик боли, печали и страсти. Он расстегнул брюки, поднял Кэрли за ягодицы, и она обхватила ногами его талию.

— Ты знаешь, что хочешь этого, дорогая. Обними меня за шею.

Она подчинилась, и Рамон раздвинул ее бедра.

— Те quiero, — прошептал испанец, — Я хочу тебя.

— Да… — шепнула она. — Я тоже тебя хочу.

Ей казалось, что она умрет от этого желания. Когда он вошел в нее, на Кэрли обрушился дождь из звезд. Она заплакала от счастья и наслаждения.

— Рамон!

— Si… я здесь… в тебе.

Дав ей погрузиться в блаженство, он вошел в Кэрли снова… быстрее, глубже. Ее захлестнуло ликование. Рамон напрягся, приближаясь к экстазу, и выплеснул семя в ее лоно. Кэрли еще крепче обхватила руками шею Рамона и положила голову ему на плечо. Слезы брызнули из ее глаз, покатились по щекам.

— Рамон! — прошептала она. — Я так тебя люблю!

Он застыл и, казалось, перестал дышать. Отпустив Кэрли, Рамон посмотрел на ее мокрые щеки, потом его взгляд устремился вдаль. Постояв неподвижно, он начал расстегивать свою рубашку.

Кэрли смотрела, как он раздевается. Вот он нагнулся, стянул брюки и сапоги. Ее охватило неистовое желание протянуть руку и прикоснуться к нему, но тут он привлек к себе Кэрли и снял то немногое, что оставалось на ней.

Вынув шпильки из ее волос, Рамон погрузил в них пальцы, и они рассыпались по плечам. Он взял жену на руки, нежно поцеловал, шагнул к воде и погрузился в нее вместе с Кэрли. Не разжимая объятий, они поднялись на поверхность.

Потом он снова овладел ею.

— Я слышала о налете, — тихо сказала она через некоторое время. — Беспокоилась о тебе и других. Дядя ищет вас даже сейчас.

— Он никого не найдет, если только ты не расскажешь ему, кто я.

— Ты же знаешь, что я этого не сделаю.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя и других… что бы ты ни думал.

Рамон молчал и печально посмотрел на Кэрли. Этот взгляд проникал в душу. Наконец он приподнялся:

— Уже поздно. Мне пора уходить.

Ее горло сжал спазм. Она знала, что Рамон уйдет, и все же молила Бога…

— Ты хотел меня. Я думала… надеялась… вдруг это нечто большее.

Что-то вспыхнуло в его глазах.

— Я всегда хотел тебя, Кэрли. Всегда. Даже твое предательство не погасило бушующий во мне огонь.

Ее сердце разрывалось. Неужели Рамон никогда не поверит ей?

Сильный, грациозный, он встал и начал одеваться.

— Ты — моя слабость, Кэрли, — сказал Рамон. — Как я ни стараюсь, мне не удается забыть тебя. Даже воспоминания о том, как ты лежала с моим кузеном, не излечили меня.

В Кэрли вспыхнул гнев, заглушивший боль. С какой легкостью он обвинял ее!

— Ты думаешь, будто не похож на моего дядю, но это не так. Тебя переполняет та же ненависть, ты полон таких же предубеждений… Они ослепляют тебя, как и англичан, которых ты презираешь.

Он метнул на Кэрли суровый взгляд, но тут же снова занялся своей одеждой.

— Ты считаешь, что можешь прийти сюда и взять то, что хочешь, — продолжала она, — и вправе использовать и бросить меня. Ошибаешься, Рамон! Я не менее горда, чем ты… Если сейчас ты уйдешь от меня и не поверишь моим словам, я никогда не позволю тебе приблизиться ко мне!

Его лицо застыло от гнева.

— Ты — моя жена. И пока это так, принадлежишь мне. Я буду брать тебя когда захочу. Буду использовать тебя, как Хотел сделать мой кузен.

— Ты жестокий, безжалостный человек, Рамон! Я убеждаюсь в этом снова и снова, хотя не раз ты заставлял меня забыть об этом.

Он вставил ногу в стремя и легко вскочил на коня.

— Я получил сегодня удовольствие. Возможно, я приду за тобой и заберу тебя в Льяно-Мирада. Теперь, когда .Миранда уехала, мне нужна шлюха.

Ярость охватила ее.

— Только ступи на землю моего дяди, и, если он не убьет тебя, клянусь, я сделаю это сама!

Он криво усмехнулся:

— Пожалуй, я и так уже мертв.

Его лицо казалось высеченным из гранита, глаза потеряли былой огонь. Кэрли впервые поняла, что Рамон страдает так же сильно, как и она.

— Надеюсь, когда-нибудь тебе откроется правда, — тихо сказала девушка. — Но к сожалению, будет уже поздно.

Рамон напряженно посмотрел на нее, сдвинул на лоб свою черную шляпу, повернул коня и ускакал.

Когда он исчез, из глаз Кэрли хлынули слезы. Она ошиблась, надеясь, что пруд утешит ее. Боль вернулась с новой силой и терзала девушку. Проклиная свою глупость, Кэрли решила немедленно уехать отсюда и постараться забыть о своей мучительной любви к Рамону.

Она села на лошадь и направилась к дому, радуясь, что дяди нет и никто не заметит ее слез.