Полюби дважды

7

После обеда Джозеф отправился поработать в амбаре, а Джессика с сестрами принялись за уборку на кухне. Когда тарелки были вымыты, вытерты и поставлены на место, монахини разложили коврик, который они плели из длинных полос разноцветных тканей из разорванных старых платьев и юбок. За работой, как всегда, завязалась беседа. Главным образом говорили сестры, а Джессика слушала вполуха, как монахини судачат, упоминая имена соседей, предложивших свою помощь по приведению в порядок старого дома в Хокс-хилле.

Но думала Джессика совсем о другом, поэтому, накинув шаль на плечи, незаметно выскользнула из кухни. Во дворе, выложенном булыжником, она ненадолго задержалась, всем своим существом впитывая звуки и запахи окружающего мира. Запах мяты и лимона доносился из маленького ухоженного садика, в котором сестры уже стали выращивать лекарственные и пряные травы. Девушка повернула голову и почувствовала пьянящий аромат свежескошенной травы. В наступивших сумерках дом выглядел не таким уж обшарпанным.

Она медленно пошла по двору к амбару, внимательно вглядываясь во все, что встречалось ей на пути, и пытаясь вспомнить хоть что-нибудь знакомое. Но… тщетно. Все в Хокс-хилле было для нее таким же чужим, как для сестер и Джозефа. Однако хуже всего было то, что она не могла ничего вспомнить о своем отце. И если верить Лукасу, то лучше бы ей оставаться в неведении.

Чувствуя, как от навернувшихся слез у нее защипало в глазах, она рывком открыла дверь амбара и шагнула в полутемное помещение.

Джозеф сидел на скамеечке и внимательно осматривал колесо у повозки. Он поднял глаза и, увидев Джессику, беззубо улыбнулся. Было видно, что он ждал ее и обрадовался ее приходу. Кобыла Ромашка тоже ждала девушку и тихонько заржала, привлекая ее внимание.

— Она хочет сахару, — сказал Джозеф.

Он был уже не молод, но еще полон сил, с мускулистыми плечами и огромными кулаками. Джессика легко могла себе представить, каким сильным он был борцом в пору своей юности. Он никогда не рассказывал о том времени, но Джессика слышала, что он оставил это занятие после того, как нечаянно убил своего противника.

Он бросил дело и тихо промолвил:

— Я слышал про твоего отца, мне очень жаль, очень…

Джессика подумала, что, наверное, глупо горевать по отцу, которого совершенно не помнишь, поэтому сдержанно ответила:

— Все нормально, Джозеф, это случилось три года назад, и к тому же я его совсем не помню.

Он потер лоб натруженной ладонью и задумчиво произнес:

— Я тоже не помню моего отца и иногда думаю, что это, может, и к лучшему. Не всегда знание — благо. Ты тоже пока остановись.

Джессика подумала, что в этом высказывании — весь Джозеф. Он сказал именно то, что сказать хотел, — коротко и ясно, и ни слова больше. Он никогда не показывал своих чувств и не давал бесполезных советов. И этот его совет был как нельзя кстати.

Пока он убирал свои инструменты, она осматривала амбар. Помещение было аккуратно прибрано. Корова с теленком стояли привязанные в одном стойле, а в другом, возле яслей отдыхала кобыла Ромашка и полными нежности глазами смотрела на Джессику. Девушка звонко рассмеялась, полезла в карман и нашарила там кусочек сахара. Ромашка вытянула мягкие теплые губы и осторожно взяла сахар с ладони у Джессики. Девушка прижалась щекой к шелковистой лошадиной шее и втянула носом воздух. Ей всегда нравился запах лошадей.

— Сразу видно, что ты родилась в деревне, — заметил Джозеф, когда она подняла на него глаза. — Ты не боишься животных, это хорошо. Но сестры, — его лицо опять расплылось в беззубой улыбке — избегают заходить даже в курятник. Вот потеха…

Джессика засмеялась, потому что это была чистая правда. Сестры предпочитали убирать навоз, чем встречаться с сердитой курицей, которая не желает расставаться со своими яйцами. А Джессика… Может, она и деревенская жительница, но она этого не помнит.

Джозеф остался, чтобы убрать инструменты и запереть ворота, а Джессика вышла во двор. Это было время, которого она всегда ждала с нетерпением, время, когда все дела уже сделаны и можно попытаться что-нибудь узнать, вспомнить, осмыслить.

Она пошла вниз по дороге, мимо флигелей и сараев, к небольшому лесочку, который в надвигающихся сумерках казался полным опасностей. Подойдя к тропинке, она остановилась. Дорога вниз терялась из виду в густом подлеске между деревьев. Джессика была уверена, что где-то там, на этой тропинке, обладатель ее Голоса поджидал ее отца, когда тот возвращался домой из «Черного лебедя».

Сердце у нее в груди забилось часто-часто, дыхание стало быстрым и поверхностным. Она, бросила взгляд назад, на скопление домов, которые, собственно, и составляли Хокс-хилл. Они казались такими надежными, такими безопасными… Косые лучи солнца отражались в стеклах маленьких окошек. А там, внизу, куда вела тропинка, все скрывал мрак и было так тихо… Джессика глубоко вздохнула, подобрала юбки и начала спускаться.

Сначала она ничего не могла разобрать, тени дрожали, отблески солнечных лучей заставляли все вокруг мерцать и менять очертания. Но когда ее глаза привыкли к полумраку, она ясно увидела дорожку. Ею явно часто пользовались, так как она была ровной и широкой. В одном месте тропинка раздваивалась. Здесь Джессика остановилась, но не потому, что не знала, куда идти. Наоборот, она была уверена, что если пойдет по правому ответвлению, то окажется у дома Лукаса.

Избушка Уолтона. Джессика произнесла название вслух, надеясь вызвать в памяти хоть какие-то ассоциации, но все, что она вспомнила, так это то, что рассказали ей сестры за обедом. По словам Лукаса, избушка была его «личной крепостью» до того, как он унаследовал титул и состояние своего дяди. Теперь у него есть дом в Лондоне и поместье в Хэмпшире, но «избушка Уолтона» навсегда останется его домом, и ему доставляет огромное удовольствие постоянно ремонтировать и приводить ее в порядок, тем более что у него теперь есть на это средства.

И еще сестры рассказали, что у матери Лукаса есть юная воспитанница, но обе они живут в Лондоне. Что ж, это хорошо. Джессика не надеялась, что мать Лукаса примет ее с распростертыми объятиями после того, что она сделала ее сыну. Девушка сдержала горестный стон, готовый вырваться из груди.

Что она была за девица, если могла сотворить подобное? Не такой она хотела быть. Когда она вернулась в Хокс-хилл, она, конечно, не ожидала, что окажется самой популярной девушкой в округе. Если бы она могла повернуть время вспять, она бы как следует отчитала ту Джессику, которая жила здесь три года тому назад.

А может, Лукас просто преувеличивает? Она очень на это надеялась. Девушка молилась, чтобы то, что она о себе узнала, оказалось преувеличением. Вот какие трудности поджидают человека, который потерял память. Кто угодно может сказать тебе что угодно, а ты не знаешь, чему верить.

Интересно, почему у нее нет друзей? Может, монахини правы и просто прошло слишком много времени? А ведь даже одна-единственная подруга, девушка ее возраста, которая обрадовалась бы ее возвращению, могла бы сделать Джессику счастливой.

«Ты бесследно исчезла в ту же ночь, когда убили твоего отца. Многие считали, что ты убила его… «

Слова, брошенные Лукасом при прощании, гулко стучали у нее в голове. Неужели люди действительно подозревают ее в убийстве отца? Может, поэтому никто не обрадовался ее появлению в Хокс-хилле? Конечно, она-то знала, что не убивала его, но как объяснить, что она уверена в своей невиновности, потому что слышит Голос? Такое никому не объяснишь.

Вздрогнув от внезапно нахлынувших на нее мрачных предчувствий, она отвернулась от избушки и опять посмотрела на тропинку. Возможно, Хокс-хилл ей и незнаком, но уж эту-то дорожку, по которой можно было почти наполовину сократить путь в город, она точно знала. Голос водил Джессику по ней много раз и каждый раз рисовал ей настоящую карту местности. Она закрыла глаза, пытаясь вызвать в памяти запомнившиеся ориентиры.

Позади нее лежало поместье, над которым парил ястреб, следовательно, это был Хокс-хилл[3]. На вершине холма стоял дом, явно принадлежавший состоятельному человеку. Может, это дом Лукаса? Вряд ли. Когда убили ее отца, Лукас еще не был богат, а «избушка» не производила впечатления роскошного дома. Вдалеке виднелся старый замок, по-видимому Виндзорский дворец. Это был самый приметный ориентир в округе.

Она открыла глаза и глубоко вздохнула. Сделав шаг-другой, она быстро пошла вперед, подталкиваемая невидимой силой. Она была абсолютно уверена, что каждый шаг приближает ее к цели, но ей совсем не было страшно. Ее ум был ясен, чувства обострены в ожидании момента откровения.

Солнце садилось за далекий горизонт, тени сгущались. Ветка хлестнула ее по лицу, но она только оттолкнула ее и побежала дальше. Теперь Джессика слышала журчание ручья, бегущего по камням. Так в точности и было, когда она слышала Голос. У нее 6е-шено колотилось сердце, не хватало воздуха. В видениях, которые сопровождали Голос, все было так, как сейчас. И именно в тот вечерний час убийца поджидал ее отца. Разгадка была близко, так близко…

Приглушенный звук выстрела заставил ее остановиться. Спустя секунду она поняла, что выстрел прозвучал у нее, в голове. Прижав руку к сердцу, она оглянулась. В этом месте деревья стояли реже, дорожка выровнялась. А через двадцать ярдов начиналась просека и открывался великолепный вид. Облака над горизонтом, подсвеченные заходящим солнцем, создавали впечатление, что там, вдалеке, стоят могучие горы. Она обернулась, чтобы осмотреть пройденный путь. Если ее Голос принадлежал Лукасу, то он должен был прийти сюда другой дорогой, чтобы опередить ее отца, а затем спрятаться за деревом, в густой тени, чтобы, когда ее отец пройдет мимо, выстрелить ему в спину.

Это было логично, но совершенно неверно. Все было неправильно, потому что она не хотела этому верить. Она не хотела, чтобы Лукас Уайльд оказался убийцей.

Джессика все еще стояла на дорожке и вглядывалась в нее, пытаясь представить себе развитие событий, какими они были в ее видениях, когда вдруг осознала, что стоит совершенно открытая для него. А он был там, на той же дорожке, и в голове у него роились те же мысли, что и у нее. Все ее тело стало как натянутая струна. Она затаила дыхание. Всю свою волю она направила на то, чтобы в голове не мелькнуло ни одной собственной мысли, чтобы он не смог обнаружить ее присутствия.

Он был озадачен. Один из образов, который передался ему от Джессики, был ему знаком. Он остановился, чтобы осмыслить эту картину. Джессика чувствовала, как у него в мозгу на смену смущению приходит неуверенность, которую, в свою очередь, сменяет подозрительность. Через мгновение, показавшееся ей вечностью, она почувствовала, что он вдруг отвлекся, как будто его позвали. Поколебавшись немного, он исчез.

Она стояла на том же месте не шелохнувшись, не смея перевести дух. А когда наконец убедилась, что она осталась одна со своими мыслями, ее начала бить дрожь.

С трудом сознавая, что делает, Джессика сошла с дорожки и укрылась под сенью деревьев. Прижавшись всем телом к шершавой коре старого дуба, она старалась отдышаться. Когда страх чуть-чуть стих, она опустилась на колени и попыталась привести в порядок свои мысли.

Уже не в первый раз она так забывалась. На вечернях, когда она мысленно кричала, чтобы он больше не убивал, Голос чувствовал ее присутствие. Одно вторжение в его мозг он мог приписать разыгравшемуся воображению, но несколько…

Ей надо быть поосторожней. Больше не должно быть опрометчивых поступков, нельзя позволять Голосу хозяйничать у нее в мозгу. Если его подозрения перерастут в убежденность и он узнает о ее существовании, то может расправится с ней так же, как расправился с ее отцом.

Однако эта неожиданная встреча не прошла даром. По крайней мере теперь Джессика знала, что она на правильном пути. То, что она называла Голосом, то, что бесконечное число раз переживала она в своих видениях, было картиной убийства. И если она поймет, кому принадлежит этот Голос, то она будет знать, кто убил ее отца.

Джессика со стоном выдохнула воздух и поднялась с колен. Она не представляла, как можно будет обличить убийцу. Если уж констеблю это не удалось, то что тогда говорить о ней? Хотя, может быть, констебль и подскажет ей верное направление поисков? Вот что ей надо будет сделать — как только выдастся свободная минутка, она отправится в город и расспросит констебля.

Приняв такое решение, Джессика поплотнее закуталась в шаль и пошла домой.

Поздно ночью, когда она лежала без сна на своей узенькой кровати, она почувствовала присутствие Голоса, тихое, как шепот. Но она приняла все меры, чтобы не пустить его в свой мозг, не дать завладеть ее сознанием.