Полюбить Джоконду

Глава 14

— Елена!

Я приоткрыла глаза. Комнату заполняли серые утренние сумерки. Наташа сидела на низком стуле у зеркала и водила по щеке громадной черной кистью.

— Уже половина девятого.

— Завтрак начнется только в девять. Полчаса еще спокойно можно поваляться. — Я перевернулась на другой бок. В доме я отдыха или нет? — И что у тебя за привычка вскакивать в такую рань?

— Пока соберемся, подкрасимся. К девяти как раз в столовую попадем.

— К девяти? Да какой смысл?! Завтрак-то до половины одиннадцатого!

— Все так и рассуждают. — Наташа вздохнула. — А в результате в последние полчаса туда не войдешь. И сотрудникам задерживаться приходится.

— Так ты о сотрудниках беспокоишься?

— Надо вообще уважать людей! Уважение к людям — признак интеллигентного человека.

«Ну, завела песню!» — с тоской подумала я.

Вообще-то тетка у меня классная. Современная, заводная, и деньги у нее водятся. Но как начнет воспитывать!.. Я встала и поплелась в ванную. Заснуть все равно уже не удастся.

Нет, знаете, как это называется? Садизм! Вчера я ушла с новогодней дискотеки в начале второго. Я бы с удовольствием потанцевала еще, тем более с таким обалденным парнем! Настин брат Максик отдыхает рядом с ним. И тут является Наталья и требует, чтоб я немедленно отправлялась спать. Мне даже душно стало от злости. Но ничего не поделаешь, пришлось уходить. Если начать выяснять отношения, Наташа, чего доброго, скажет, что интеллигентные, воспитанные девочки так себя не ведут, и больше я этого парня никогда не увижу. Будет он тусоваться с интеллигентной, воспитанной девочкой?! Он себе покруче найдет!

Кстати, вчера мы с ним толком не поговорили, даже не познакомились. А будет ли продолжение? Подойдет ли он сегодня ко мне? Надо, во всяком случае, быть готовой.

Из ванной я прямиком направилась к зеркалу: зеленые тени, коричневый карандаш.

— Не переусердствуй. — Наташа усмехнулась.

— Все тип-топ. У нас девчонки всегда так красятся.

— Ну зачем же так сильно? Это почти вечерний макияж! Тени слишком яркие. Попробуй лучше вот эти.

— Серые?

— Серовато-зеленые. Это цвет твоих глаз.

— Разве так лучше?

— По крайней мере, не так откровенно.

— Что не так откровенно? Она опять усмехнулась:

— Не так откровенно-призывно.

— Ты о чем?

— О вчерашнем молодом человеке.

— С чего ты взяла, что я для него… это делаю? — Я старалась говорить как можно равнодушнее.

— Не знаю, какая еще сила может сподвигнуть тебя краситься с утра пораньше. Ты ведь у нас лентяйка и соня.

— А ты, конечно, Шерлок Холмс!

— Пошли!

Пока я занималась лицом, Наташа застелила постели, повесила в шкаф мою полосатую блузку, небрежно брошенную вчера в кресло, и теперь стояла посреди номера в широких темно-синих брюках и коротком клетчатом пиджаке. Пойти на завтрак в джинсах моей тетке мешало пресловутое воспитание.

В столовой было совсем пусто. Еще бы! Вчера все нормальные люди до упора радовались наступлению Нового года, а теперь спокойно спали. Глупо было рассчитывать на встречу с тем парнем! Глупо было краситься! И вообще глупо было тащиться в этот пансионат! Наташа затерроризирует нравоучениями! Сидела б я лучше дома.

Но и дома хорошего мало. Мама — хвост трубой, как мартовская кошка. В ее-то возрасте, в тридцать пять лет! Даже думать противно! Папа, после того как она окончательно сбежала от нас, стал каким-то странным. Новый год, говорит, не буду встречать. Спать лягу. Пришлось бы идти к Насте, сидеть с Максиком голимым… Он бревно-бревном! Особенно если сравнить с тем парнем…

— Смотри, Лен, а сегодня там никого.

Наташа кивнула на столик у окна в углу. Мы выбрали его еще в день приезда, но за ним всегда кто-нибудь сидел.

— Ты что не видишь, что сегодня вообще никого! Ни одной живой души! — ответила я резко. — Все спят!

— Наконец-то посидим на хорошем месте. — Наташа не обращала на мои резкости ни малейшего внимания. — Я тебе взяла фруктовый салат, яичницу с ветчиной, круассан и кофе. А себе вместо яичницы овсянку.

Она переставила на стол тарелки с подноса и протянула его мне. Нет, все-таки поссориться с моей теткой абсолютно невозможно.

Мы молча завтракали, я пустыми глазами смотрела на заснеженные деревья за окном — пансионат был окружен лесом. Народ понемногу просыпался, подгребал в столовую. Бабушки и дедушки, внуки и внучки, мамы и папы… Но тот, кого я ждала, так и не появился. Я дожевала круассан, допила кофе. Взглянула на часы — половина десятого. Не придет!

— Лен, принеси, пожалуйста, сок, — попросила Наташа.

— Апельсиновый?

— Себе апельсиновый, а мне грушевый. И, если хочешь, попробуй сыр. На вид — объедение! Дырки крупные…

Я не спеша прошлась по столовой, прихватив, кроме соков и сыра, еще несколько шоколадных конфет.

Наверное, этот шведский стол — одно разорение для хозяев пансионата. Внуки и внучки сейчас набьют карманы конфетками и целый год будут смаковать халяву. Я развернула пестрый фантик и сунула конфету в рот. Не разорятся хозяева! Конфеты-то — дешевка! Лично я никогда не покупаю такие: или уж совсем недорогие карамельки, или настоящие шоколадные. А эти — перевод денег, ни два ни полтора, как выражается наша классная.

Наташе конфеты тоже не понравились — откусила и не стала доедать. Сидела и еле-еле тянула грушевый сок. Она догадалась! Она поняла, что я жду его!

Конечно, такая взрослая, интеллигентная женщина. А я — тупая, невоспитанная девчонка! Только от этого не легче.

— Овсяные хлопья можно апельсиновым соком залить, вместо молока. Американцы так делают.

И все-то ты знаешь, как американцы, как европейцы… Только вот что, дорогая тетечка: не надо меня жалеть! Не нуждаюсь!

— Не хочу я хлопья. И так сожрала целый воз! — Я залпом допила сок. — Пойдем лучше гулять.

После завтрака Наташа поднялась в номер переодеться. Я ждала ее на скамейке у подъезда — чертила прутиком на снегу:

Это кошка, это мышка.

Это лагерь, это вышка…

Мне вспомнились слова из модной песни, под которую мы на рождественской тусовке танцевали с Максом, и с тем, вчерашним, мы тоже танцевали под нее…

— Елена! — Наташа легко, как девочка, прыгала по ступенькам отеля. — Грустишь?

Я пожала плечами.

— Грустишь, — повторила она уже утвердительно.

— Пойдем за лыжами, — предложила я, — на Наташе был голубой лыжный комбинезон и легкая голубая куртка. — Покатаемся, к озеру съездим.

— На лыжах?.. Может, просто побродим по лесу? Сегодня особенный день, тихо так.

— А тебе нравится, когда тихо?

— В тишине хорошо подумать, поговорить…

Сейчас грузить начнет! Воспитывать, объяснять. Как будто я маленькая или слепая.

— А чего ты, собственно, грустишь? — спросила Наташа после короткой паузы. — Расстраиваешься из-за того супермена с дискотеки?

— Нечего было встревать, — не выдержала я. — Спать пора! Это в новогоднюю-то ночь!

— Но я очень хотела спать, — вполне искренне стала объяснять Наташа. — А уснуть до твоего возвращения — ты, наверное, догадываешься — не могла. И честное слово, я и не подозревала, что все так серьезно. Накануне ты мне все уши про Макса прожужжала…

Вот, надо ж было мне все разболтать! Макс такой, Макс сякой! Макс изучает восточные языки и международную экономику! Приглашал меня в «Киноплекс» на Ленинском, девчонки говорят, билеты на вечерние сеансы там от пятисот рублей… А на Рождество подарил плеер и живые розы!.. Теперь-то я понимаю, какая все это мура, но еще вчера мне казалось…

— Макса проехали.

— Ого! Это называется политика двойных стандартов!

— Что это такое?

— Ну, когда о своем поведении судишь одной меркой, а о чужом — другой, более строгой.

— Да кого я сужу?! Мне этот Макс по барабану!

— По барабану? — переспросила Наташа. — А его подарки — тоже?

— При чем здесь подарки?

— Вообще-то, если девушка принимает подарки в такой ситуации, это ее ко многому обязывает.

— К чему ж, например?

— Разные, конечно, бывают обстоятельства. Может, и ко всему… Но так или иначе, если ты подарок приняла, у тебя тоже появились некие обязательства…

— Да? Интересно, какие?

— Ну, хотя бы помнить о молодом человеке какое-то время, не вешаться на шею первому встречному.

— Я разве вешаюсь?

— Пока нет, но выйди он сейчас из чащи леса, по-моему, ты готова.

— Ошибаешься! Не готова.

— Допускаю, что на холоде ты чуть-чуть поостыла. — Наташа засмеялась. — Но за завтраком точно готова была!

Полный абзац! И что это она решила издеваться надо мной? Да еще со смешком, с улыбочкой?..

— Но знаешь что я тебе скажу? — продолжала она, все так же насмешливо улыбаясь. — Твоему поведению есть тысяча оправданий.

— Каких? — спросила я вяло.

— Юный возраст, сила чувства…

— Сила чувства?

— Макс был твоим детским увлечением, твоему самолюбию льстили знаки внимания со стороны взрослого молодого человека. Это была любовь-благодарность…

— Откуда ты знаешь?

— Все это старо как мир… А то, что было вчера на дискотеке, это настоящая влюбленность. Первая любовь. Так?

— Не знаю, — хмуро буркнула я — мое сопротивление окончательно было сломлено. — А двойные стандарты при чем?

— Ты легко готова простить себе. А вот другим…

— Да каким другим-то? Я не понимаю тебя.

— Могла бы и догадаться! Маму свою ты не можешь простить.

— Маму?! — У меня просто глаза на лоб полезли.

— Да, маму. Ты теперь только и говоришь, какая она плохая.

— А что, хорошая, что ли?

— Хорошая. Она, Лен, очень хорошая. А жизнь может сложиться по-разному — по-моему, я тебе только что доказала это.

— Да что ты нас сравниваешь?! В ее возрасте? Выкинуть такой номер?! — заорала я на весь лес. — Семью бросить! Мужа! Ребенка! Она свободна, ничего нам не должна!..

— Но ведь ты тоже принимала подарки от Макса, а вышло — ничего ему не должна. Наплевала на свои обязательства.

— Сравнила: какие у меня обязательства, какие — у нее!

— У тебя психология массового человека: максимум требований к другим, минимум — к себе.

— Что значит — массового?

— Массового… Как тебе объяснить? Ну, это антоним интеллигентного.

«И воспитанного», — добавила я про себя.

— Пойми, Лен, твоя мама не сделала ничего плохого.

— Бросила семью!

— Тебя-то она не бросила!.. А к счастью человек будет стремиться в любом возрасте. Вот тебе сегодня утром остро хотелось счастья.

— Но разве с папой у них не было счастья?

— Ты наблюдала их каждый день — тебе и отвечать на этот вопрос.

А что я могла ответить? Они всегда были заняты делами, каждый своими, разговаривали мало. Нет, никакого особенного счастья точно не было. Но так у всех…

— Не знаю… Только если они так глубоко безразличны друг другу, зачем вообще было жениться?

— Ну что ты, Лена, как маленькая?! — заволновалась Наташа. — Женятся все по любви. Я помню, как Лешка в первый раз привел к нам твою маму. У нее были такие глаза… широко распахнутые, счастливые. И она так на него смотрела!..

— А ты тоже так смотрела на своего бывшего мужа? — спросила я с иронией. — Если уж ты такая безупречная, почему же тогда с мужем развелась?

— И я так смотрела. И многие… Я потом часто думала: почему так случается. В двух словах не расскажешь… Но одно могу сказать — виноватых тут нет.

— Наташ, — неожиданно спросила я, — а почему мама больше врачом не работает?

Наташа закусила нижнюю губу.

— А ты у нее никогда не спрашивала?

— Да нет. Как-то ни к чему.

— Знаешь, я тоже точно не знаю, но там вроде бы была одна история, не очень красивая. Лиза ведь работала главным врачом…

— Главным врачом? — Я не поверила.

— Ну да, главным врачом частной гинекологической клиники.

— Да ты что?!!

— А потом случилась трагедия… Я случайно услышала о ней, и знаешь, что меня больше всего потрясло тогда? Лизина реакция! Лешке не говори. Уже тогда между ними была какая-то червоточинка, а происходило все это лет восемь назад.

— Да? — удивилась я. — Так давно?.. Мама боялась, что отец будет ее ругать?

— Я не знаю, но она не торопилась разделить с ним горе. А в настоящей семье такие вещи должны быть общими.

— Но наконец-то отыскался дядя, с которым все будет пополам! — Я расхохоталась: надо в зародыше придушить проклятые сомнения.

— Тут никто наверняка ничего не скажет. — Наташа как будто не услышала моего смеха. — Но даже если допустить, что есть один шанс из тысячи, все равно попробовать стоит! — закончила она горячо и смутилась.

— И ты бы пробовать стала? — удивилась я.

— Да. Стала бы, наверное.

— Ну тебе простительно, у тебя семьи нет.

Наташа промолчала. Может, обиделась? Нет, это не ее стиль. Обижаются обычно закомплексованные, а моя тетка не из таких. И чего она напрягается, обрабатывает меня? Ей-то что? Наоборот, отец — ее брат, мама его бросила… Или это проявление женской солидарности, о которой без умолку трещит моя Настя, или борьба за справедливость. О справедливости у Натальи тоже особенные понятия. Больше всего на свете она ненавидит справедливость дежурную — это ее словечко. А настоящая справедливость для нее начинается там, где каждый судит о своих поступках по совести. Она и сегодня об этом говорила: в том смысле, что начинай с себя!

Что ни говори, а сравнивать меня и маму очень глупо. Хороша же она, ничего не скажешь! Обещала: ты останешься со мной, и на следующий день буквально убежала. Даже вещи толком не собрала.

Я вспомнила, как мама в последний раз выходила из нашей квартиры. На ней был черный норковый полушубок, новые супермодные сапоги (сто пудов — подарок бойфренда). Прикид портила тяжелая спортивная сумка, она перекладывала ее то в правую, то в левую руку. А на улице в тот день лил дождь… Ерунда, небось ее сожитель ждал у подъезда в машине. Нет, не ждал. Я же тогда специально выглянула в окно. Мама пошла в сторону вала, к метро. На углу остановилась, поставила сумку на мокрый асфальт. Отдыхала.

Нет, от своего счастья так не бегут. Но разве так движутся навстречу счастью?!

— Бедная мама! — сказала я вслух неожиданно для себя. Хорошо, что Наташа немного отстала и не расслышала.

— Ты что говоришь?

— Я замерзла, — ответила я первое, что пришло в голову. — Давай не пойдем на озеро?

— Давай не пойдем, — согласилась Наташа.

Мы вышли на просеку, быстрым шагом двинулись в сторону пансионата, но все-таки с трудом успели на обед. Наташа долго принимала душ, переодевалась, подкрашивалась. И я тоже зачем-то сняла спортивный костюм, надела голубой джинсовый сарафан на «молнии» и светло-серую водолазку. Может быть, этот парень соизволит хотя бы пообедать?

Может, он, конечно, и соизволил, но в столовой было не пропихнуться. После веселой ночки все выспались и теперь ринулись утолять голод. Толпа разнесла нас с Наташей в разные стороны. Пристроившись у чужого стола, я сжевала какой-то салат с кукурузой и рыбой (идиотское сочетание), антрекот с луком и запила все это компотом из сухофруктов. Натальи нигде не было, и я пошла в номер. Наверняка она еще час будет ковыряться. Пока свой любимый супчик похлебает, пока мясо ножичком нарежет по всем правилам этикета….

В номере я сразу плюхнулась на кровать, завернулась в покрывало и стала думать.

Мама! В последний раз она все хотела мне что-то объяснить, я с грубым смехом прерывала ее, и в конце концов она поплелась под дождь с громадной сумкой. Хорошо бы ее сейчас увидеть, убедиться, что все с ней в порядке. Или хоть позвонить… Но у нее нет сотового. Почему? У отца мобильник уже, наверное, лет пять, и у меня очень давно. А у нее… Мама отшучивалась: зачем он нужен, таскать лишнюю тяжесть. Но теперь меня осенило: ей просто не на что было купить телефон, а у папы она просить не хотела. Впервые я попыталась понять, чем дышат мои родители. Отец выдавал маме на хозяйство какие-то смешные суммы, мы сбивались с ног, чтоб приготовить нормальный обед. Зато насчет моих карманных он никогда не жался. Сколько просила, столько и давал. А иногда и не просила. А вот у мамы карманных денег не было вообще. На парикмахерскую, на крем, на помаду. Иногда она даже занимала у меня. Занимала! Какой же все-таки я была свиньей. Потом возвращала, а я брала — даже не задумывалась.

— Елена! — Наташа со своей коронной улыбочкой вошла в номер. — Ну как не стыдно! Валяешься на покрывале!.. Там к тебе гость.

— Что?

— Гость к тебе.

— Что за гость?

— Не догадалась? Вчерашний, с дискотеки. Заходите, молодой человек.

Я поспешно села, одернула короткий сарафан.

— Привет. — Не дожидаясь приглашения, парень приземлился в кресло. — Наконец-то я нашел тебя!

Было видно, что ему не мешало присутствие Наташи, и вообще, он — мастер вести подобные разговоры. А мастерство, как известно, достигается тренировкой.

— Я — Женя. А ты?

— А я — Лена.

— Тут, Елена, расклад такой. Мне, короче, сегодня вечером надо быть в Москве, так что дай мне номер твоего мобильника. Все проблемы обсудим по телефону.

— Какие проблемы? — Я с трудом соображала, о чем это он.

— Ну в смысле, что… — Женя обернулся на Наташу. — Да вы не волнуйтесь, у меня все по понятиям.

Если только на минутку увидеть эту сцену Наташиными глазами, сразу вырвет. И салат, и антрекот, и сухофрукты — все выплеснется на бордовый коврик у кровати.

— Ладно, пока. Топай давай, в Москву опоздаешь!

— Я чё-то не врубился! А телефон?

— А телефон next time. По-русски — другим разом.

— Да ты… — Женя открыл рот, чтоб назвать меня недоделанной лохушкой или чем-то еще наподобие, но на этот раз постеснялся Наташи.

— Сам такой!.. — крикнула я ему вслед.

— Ну, видишь, какие парадоксы случаются в жизни? — спросила Наташа, отсмеявшись.

— Да!

Я тоже развеселилась. С Женей — крутой облом, но все равно смешно ужасно.

— А утром из-за этого попугая на тебе лица не было.

— Ой, не говори!

— Ну что, лучше он Макса?

— Нет. — Я быстро затрясла головой, но тут же подумала: он не лучше Макса, а Макс — не лучше его. Женя — попугай, Макс — зануда.

— Ну ладно, — предложила Наташа. — Пойдем в бар, полакомимся немного.

Каждый раз, немного передохнув после обеда, мы спускались в бар съесть по порции мороженого с ликером. Под настроение Наталья заказывала себе бокал сухого вина. Обычно в это время в баре было безлюдно, играла тихая, грустная музыка.

— Бах, — объяснила она.

Я опять вспомнила о маме. Подумала, что она тоже была тихой и грустной, как эта музыка. Вечно куда-то спешила, возвращалась поздно, молчаливая, усталая. И никто, ни я, ни папа, ни разу не спросил у нее, как дела. А потом она взяла спортивную сумку и ушла с ней к метро. На прощание хотела что-то объяснить, но я не стала слушать. И теперь я даже не знаю, где мне искать маму, по какому телефону звонить. А может, Наташе что-то известно?

Однако я решила пока не спрашивать ни о чем. Воспитательная беседа попала в цель, но если тетя это почувствует, у нее прибавится сил… и она меня совсем задолбает! Нет уж, лучше молчать!

— Пойдем в кино? — предложила Наташа.

— Какой фильм?

— «Рождество с неудачниками», американская комедия.

— Ты же говорила, американские комедии низкопробные.

Она только засмеялась:

— Не умничай!..

Вот жизнь в пансионате: мороженое, американские комедии, дискотеки. Жалко, что не всю жизнь такая жизнь! А что дома?

— Тебе звонили Катя, Настя, Рома, Аня и Денис. — Папа, небритый и осунувшийся, встретил меня в прихожей. — Ну и Макс, конечно.

— Это радует, — вздохнула я. — Как ты поживаешь?

— Ничего.

Я послонялась по квартире: ковер пыльный, в кухне, на обеденном столе, крошки и грязные разводы. Завтра придется устраивать генеральный шмон. Хорошо, что еще не скоро в школу.

— Мама тебе звонила? — спросил отец.

— Нет. А тебе?

— Если бы она решила позвонить, то логичнее было бы тебе.

— У нее ведь даже нет телефона…

— Могла бы с городского позвонить. Твой-то номер она знает!

— А твой? — спросила я. Жена не знает телефон своего мужа? — Ты что, не мог купить ей мобильник? Он стоит-то тысячи четыре, если без камеры…

— Куплю обязательно, когда она вернется…

— Ты думаешь, мама вернется?

— Вернется! — Папа жалко улыбнулся. — Рано или поздно…

Я понимаю, что жизнь у него и без того не сахар, и тему мамы быстро сворачиваю. А вообще-то у меня поднакопилось много вопросов. Почему ты никогда не делал подарков маме? Даже ко дню рождения и к Восьмому марта? Почему мы никогда втроем не ездили к морю? Что произошло у мамы в клинике? Нет, задавать их сейчас — по меньшей мере жестоко. Мне все-таки жалко отца, а про маму — что и говорить…

После ужина я позвонила однокласснице Катьке Трубинской. С Настей разговаривать не хотелось. Она — сто пудов! — закидает по просьбе дурака Максика всякими многозначительными вопросами.

Хотя, если задуматься, чем Максик-то виноват? Розы подарил, на плеер раскошелился, и я сама обещала, что буду звонить ему. Воспитанная и интеллигентная девочка в этой ситуации постаралась бы спустить все на тормозах, постепенно давая понять, что былые чувства растаяли в тумане… Но это так противно. Была бы сейчас мама! Можно было бы ей все рассказать. В отличие от Наташи мама никогда меня не воспитывала. Обычно она говорила: я бы поступила вот так и так, но вообще-то решать тебе. Мама почему-то любила повторять: ты свободна. Как-то так особенно мечтательно это произносила…

Не дождавшись вестей, Максик позвонил сам. Я как раз душ принимала.

— А Лена спит. Устала с дороги, — объяснил отец.

Я почувствовала громадное облегчение.

Но на следующий день телефон затрезвонил с утра пораньше. Опять этот Макс. Голимый придурок! Сказано же тебе: устала с дороги!

— Алло! — крикнула я трубку. Сейчас тебе, Максик, мало не покажется!

— Лен, ты уже вернулась? — донесся до меня далекий и родной голос мамы.