Портреты

6

Макс, смеясь, поймал меня и прижал к себе, с минуту я изо всех сил старалась взять себя в руки и говорить как можно более естественно.

– Макс! Как здорово! Но я не понимаю, как вы сюда попали?

– Я все объясню, только не могли бы вы для начала дать мне полотенце?

– Ой, ну конечно, – ответила я, наконец-то начав снова соображать.

– Скорее заходите и снимайте свитер. Как это вы так промокли. Машину можно поставить возле двери.

– Я спрашивал, как проехать. Остановил человек десять прохожих, и каждый объяснил по-своему. – Он стянул свитер через голову.

Я зажгла свет и достала полотенце из пакета с чистым бельем, который еще не разбирала.

– Держите. Но вы все-таки должны мне рассказать... – Сердце мое колотилось с такой силой, что, когда я доставала из холодильника бутылку вина, у меня дрожали руки.

– И, как я понимаю, многое. – Вытираясь, он наблюдал за тем, как я наливаю вино в стакан. – Я не был уверен, что вы мне обрадуетесь. Спасибо, Клэр. – Он взял у меня стакан.

– За то, что обрадовалась или за вино? Я выдвинула из-под стола стул и присела. Я никак не могла поверить. Макс здесь, в Грижьере. Мне даже захотелось себя ущипнуть.

– И за то, и за другое.

Он последовал моему примеру, сел напротив и закурил, а я, дотянувшись до буфета, достала пепельницу и подвинула ему.

– Вы голодны? – спросила я, совершенно не зная, что говорить дальше. – Я могу что-нибудь соорудить, если хотите.

– Нет, спасибо. На последней бензоколонке я съел отвратительный сандвич, который дожидался меня там, лежа в целлофане много дней. Ну и долго же сюда ехать!

– Да... – больше я не могла терпеть. – А как вам удалось узнать, где я?

– У Джорджа. Обычный шантаж и ничего больше.

– У Джорджа! Вот удивительно... Вот уж никак не думала, что он даст мой адрес! Я же сижу тут, чтобы зарабатывать для него деньги, а не принимать гостей!

– Честно говоря, я тоже не надеялся, но кроме него мне не у кого было спросить. Понимаете, я хотел вам написать...

– Так почему же вы приехали?

– Он мне посоветовал. Как я понял, когда вы с ним в последний раз виделись, у вас было неважное настроение. А это для творчества вредно, так что он действовал и в собственных интересах.

– Бог ты мой! – Кажется, все становилось на место. – Макс, послушайте...

– Клэр, выслушайте сперва вы. Я собирался вам все рассказать, но откладывал, считая, что вы должны для начала разобраться в своих чувствах.

– Значит, он сообщил вам о нашем разговоре, – произнесла я безразлично.

– Да. И еще рассказал мне о вашей реакции. Он подумал, что вы в меня влюбились. Я не мог оставаться равнодушным и приехал.

Краска густо залила мои щеки.

– О, Боже! – я чувствовала себя круглой дурой и жутко разозлилась на Джорджа. Я закрыла лицо руками.

– Это правда?

– Что? – Я снова посмотрела на него. – Макс…

Наверное, сильнее он не мог бы меня ошарашить, хотя всего каких-нибудь полчаса назад мне казалось, что я ко всему готова. В волнении я встала и подошла к камину. Впервые в жизни мне отчаянно захотелось закурить. Почему-то мне показалось, что сигарета смогла бы меня успокоить.

Тишину нарушал лишь мерно стучавший за окном дождь. Я заметила, что кусок камня отломался от каминной полки. Протянув руку, я дотронулась до его гладкой холодной поверхности.

Голос Макса показался мне неожиданно резким.

– Простите меня, Клэр. Я не хотел вас огорчить. Я не должен был спрашивать.

Я повернулась к нему лицом, не выпуская камня из руки, и его острые края впились в мою ладонь, но я почти ничего не почувствовала. Посмотрев на Макса, я поняла, что огорчен как раз он сам.

– Нет. Вы меня не огорчили. Просто все так неожиданно...

– Ну разумеется. Вы же меня не приглашали. Я уеду, если хотите. – Он встал и затушил сигарету.

– Нет, Макс, пожалуйста, не надо. Вы даже не представляете, до чего я рада, что вы здесь. И вы вправе получить ответ.

Он внимательно наблюдал за мной.

– Я не знаю, как насчет права, но мне бы хотелось знать, на что я могу надеяться. Для меня это очень важно.

– Но... почему? – спросила я глупо.

– Вот почему, – ответил он почти что со злостью. Он шагнул ко мне и с силой притянул меня к себе. Губы его поймали мои, а его поцелуй на этот раз был поцелуем не друга, а любовника, и причем нетерпеливого. Потом он отпустил меня.

– А теперь понимаете? – Я ошарашено уставилась на него. – Вы собираетесь дать мне по голове этой штукой?

– Что? – поняв, что в руке у меня по-прежнему зажат камень, я посмотрела на него, словно впервые увидела. – Ой, нет, просто он отломался.

– Я не был уверен. Не так-то просто признаваться женщине в любви, когда она приготовила для тебя булыжник. – Он осторожно забрал у меня камень и положил его назад на каминную полку. – Итак, как насчет ответа?

Я на минуту закрыла глаза, вдумываясь еще раз в его слова, а потом смело взглянула на него.

– Да. Да, это чистая правда. Хорошо это или плохо, но я по уши влюбилась в вас, Макс Лейтон. Вы довольны?

Он вздохнул с облегчением.

– Доволен, поверьте мне, вполне доволен. – И я снова очутилась в его объятиях, и его поцелуй развеял мои последние сомнения относительно того, что он сейчас чувствует.

– Клэр, я думаю, нам пора поговорить, – произнес он, подводя меня к дивану.

– Макс, вы в этом уверены?

– Думаю, вы не должны во мне сомневаться теперь, когда я потратил столько энергии, чтобы вас убедить.

– Да. Но все же это ужасно странно.

– Ничего странного, моя милая. По-моему, все давно витало в воздухе.

– Но вы и виду не показывали!

– И совершенно сознательно. Меньше всего мне хотелось подталкивать вас к тому, к чему вы еще не были готовы. Я же предупреждал, что отношусь к подобным вещам очень серьезно.

– Вы сказали мне, что подобные вещи вас вообще не интересуют, – перебила я его, и он улыбнулся.

– Вы преувеличиваете. Хотя, конечно, я считал, что ваше пребывание во Франции пойдет на пользу нам обоим. Мне нужно было время, чтобы не осталось сомнений. Я принял решение, но если бы не Джордж, я бы по-прежнему не был уверен в вас.

– Ой, Макс, мне было так плохо. Я никогда ни к кому ничего такого не чувствовала, и я совсем не знала, что мне делать. Я понимала, что рано или поздно должна буду вам признаться, но думала... думала... что вы можете...

– Что я вас не пойму.

– Наверное. Да.

– Я вас совсем запугал? Честно говоря, я и сам не ожидал. Обжегшись на молоке, дуют на воду, – так ведь вы думали?

– Да. Вы сами сказали...

– Так и было. Но лишь до того дня, когда я, прийдя в галерею Джорджа Беннета, встретил одну молодую особу, удивительно похожую на Персефону. – Он погладил меня по голове. – Удар был нанесен, бедный Гадес влюбился.

– Значит, вы собирались с силами и готовились сразиться?

Он снова улыбнулся.

– Именно. И еще. Я не мог оставить вас в неведении, особенно после того, что мне рассказал Джордж.

Я дотронулась до его руки.

– Макс, вы пережили такой кошмар. И я не знала, как мне у вас спросить, потому что это касается только вас, но я должна была знать.

– Насчет процесса? Могу себе представить, что вы подумали. Клэр, послушайте меня. Это запутанная история и не слишком приятная, но я не убийца. У меня множество недостатков, включая глупость, и меня можно обвинить в чем угодно, но только не в этом.

Я взглянула на него.

– Нет, конечно, нет. Я не могла поверить. Но вы должны были догадаться, что я услышу.

– Да, рано или поздно. И лучше, если от меня.

– Мне тоже так кажется. Тем более, мне многое все еще не ясно.

Он вздохнул.

– Послушайте, что бы вы ни подумали, я не могу вас в этом винить. Я уже сказал, что чувствую себя последним идиотом. Я совсем не собирался что-то от вас скрывать, но еще меньше я хотел, чтобы эта история встала между нами.

– Я знаю, вы не любите, когда вам сочувствуют. Не надо сейчас ничего говорить, если вам не хочется.

Он неожиданно рассмеялся.

– Что? Вы предпочитаете, чтобы нас продолжала разделять недосказанность? Некий страшный вопрос, на который невозможно ответить? Нет, Клэр. Вы заслуживаете лучшего. Мне давно надо было решиться, и я думаю, что могу надеяться вас не разочаровать.

– Макс, я все равно буду относиться к вам также.

– Не понимаю, что я такого сделал, чтобы заслужить ваше расположение, Клэр? – спросил он изумленно. – Ну так я начну с начала. – Макс встал и, держа руки в карманах, подошел к окну.

– Как вы знаете, мы с Софией разводились с шумом. Отношения у нас были окончательно испорчены, и она вела себя вызывающе, где только могла. – Он немного помолчал. – Нельзя сказать, чтобы это был особенно приятный период моей жизни. Но потом разразился скандал. – Теперь Макс повернулся ко мне лицом. – Я получил на экспертизу картину, как оказалось, это был Рембрандт. Это была неизвестная работа и, если бы мне удалось установить авторство, это можно было бы считать немыслимым везением. Владелец, Джонатан Раш, по вполне понятным причинам не хотел, чтобы вокруг открытия устраивали ажиотаж, так что вместо того, чтобы везти картину в музей, он привез ее ко мне – я специализировался именно на этом периоде. Однажды вечером, когда я как раз работал с картиной и был весьма взволнован, – мне показалось, что я практически знаю ответ, – мне позвонил один из секретарей Раша и попросил встретиться с его шефом в ресторане, где я часто бывал. Я пошел, заперев картину у себя в хранилище. Раш не появился, я нигде его не нашел и вскоре вернулся домой. Было поздно, и я уже больше не работал. На следующее утро, когда я пошел за картиной, ее не оказалось на месте. Вы можете вообразить, что со мной было.

– О, Господи, конечно.

– Да. Так вот, я как раз собирался позвонить в полицию, чтобы заявить о краже, когда блюстители порядка сами явились ко мне. Я подумал, что они нашли картину, но они, как оказалось, пришли не поэтому. Они принялись задавать мне кучу всяких вопросов на счет того, что я делал накануне вечером. Я, естественно, все рассказал. В ответ я услышал, что подозреваюсь в убийстве Дэвида Бэнкрофта, художественного критика. Он был найден мертвым, с огнестрельным ранением, в одной из аллей рядом с рестораном, где я был накануне. Всем было хорошо известно, что мы не слишком большие друзья, нас разделяли профессиональные разногласия и личная неприязнь. Я его всегда не переваривал.

– А... а София? При чем тут она?

– Она видела меня в ресторане и, узнав об убийстве, донесла в полицию. К тому же она слышала, как Бэнкрофт с кем-то спорил возле ресторана на улице, и подумала, что со мной.

– Ой, Макс, мне даже трудно поверить! Ну как можно быть такой мстительной!

Он невесело усмехнулся.

– Вот тут она мастерица! У нее в то время оставалось кое-что очень для меня дорогое, что я очень хотел у нее отобрать. Я думаю, она решила не упустить возможности устроить мне настоящие неприятности, чтобы я не смог добиться своего, хотя, скорее всего, даже ей не приходило в голову, что дело зайдет так далеко. Я не могу себе представить, что она желала моей смерти. Она не знала о Рембрандте, понимаете, и кроме того, была еще одна улика, из-за которой я вполне мог оказаться на том свете.

Я почувствовала, что кровь отхлынула от моего лица, и с трудом вымолвила:

– И что же это была за улика?

– Фотография. Хотя полиция ничего не знала о краже, у них была фотография картины. Они мне ее показали, и я подтвердил, что это пропавшая картина, хотя я не мог понять, откуда у них снимок. Оказалось, его нашли на теле Бэнкрофта. Вот оно как. Мотив, обстоятельства – все работало против меня. Но я как-то не мог взять в толк, зачем мне было организовывать какую-то кражу, потом опознавать картину – причем по фотографии, найденной на теле человека, которого я предполагал убить.

Я нахмурилась.

– Значит, кто-нибудь все же убил Дэвида Бэнкрофта. Но зачем? И кто украл Рембрандта?

– Вот в этом-то и загвоздка. Разумеется, это всего лишь мое предположение, но я почти убежден, что прав. У Джонатана Раша много сотрудников, нескольким из них было известно о картине, и, вероятно, они проболтались. Во всяком случае, кроме меня и Раша, только они знали о ее существовании. Тот факт, что позвонил мне один из этих людей, свидетельствует о том, что он был замешан. А возможно, он работал и не один. В общем, им ничего не стоило сфотографировать картину до того, как Раш передал ее мне, и отдать фотографию Бэнкрофту. Должен сказать, что одной из причин моей нелюбви к Бэнкрофту была его причастность к черному рынку. Кто бы ни украл картину, – без его посредничества при перепродаже все равно бы не обошлось. Что-то, видимо, там сорвалось, и Бэнкрофта убрали. Подставить легче всего было именно меня, и, вызвав меня из дому, можно было не только украсть картину, но еще и подстроить так, чтобы я оказался на месте убийства.

– Но, вероятно, было повторное расследование, после того как вас отпустили?

– Ну конечно, но оно ничем не кончилось. Думаю, что полиция все же считала, что это моих рук дело, и не слишком усердствовала. Раш допросил и потом уволил половину своих служащих – вот и все. Больше никто ничего не узнал. Каждый, на кого падало хоть малейшее подозрение, имел железное алиби и мог сказать, где он находился в тот вечер. Я был единственным человеком, который провел несколько часов в одиночестве, и к тому же оказался там, где мне совсем не следовало быть. А что касается кражи, то Рембрандта так больше никто и не видел. Много бы я дал, чтобы найти картину.

– А что же Джонатан Раш?

– Ничего. Он вполне приятный пожилой господин. Он, по-моему, хотел сохранить свое открытие в тайне, так же, как и я, пока не началась вся эта чертовщина. Он был крайне огорчен, но он так богат, что несколько сотен тысяч фунтов не играют для него особенной роли, к тому же, часть этой суммы восполнила страховка. Его куда больше огорчило, что Рембрандт бесследно исчез. И к его чести, должен сказать, что он был единственным человеком, кроме моего деда, ни разу не усомнившимся в моей невиновности.

– И чем же все кончилось?

– Был суд, на котором, как я уже говорил, я имел бледный вид, но в конце концов был признан невиновным. Убийцу Бэнкрофта так и не нашли.

– Ох, Макс, вы даже не представляете, как я вам сочувствую. Но все же то, что я ничего об этом не знала, я имею в виду о том, в чем вас обвинили, означает, что ваша репутация не пострадала. Я должна признаться, что слышала об убийстве Бэнкрофта, но и только. Все это в прошлом, и все давно забыто.

– Почти. Но все же всплывает то тут, то там. Роберт никогда не упускает возможности напомнить кому только можно, ему-то вся эта история была на руку. Я уверен, что он собирался упомянуть о ней за обедом в тот вечер, только дед его оборвал. Я решил, что вы расстроились, потому что он вам рассказал, пока я был наверху. Но вы говорите, что это не так, тогда откуда же вы узнали? Джордж уверял, что к нему вы пришли после.

– Ой, – щеки мои стали пунцовыми. – Это все моя мама. Она совершенно неисправимая сплетница, и она смутно помнила, что ваше имя как-то связано с убийством.

– Бедная крошка, вы, наверное, подумали: «если бы я только знала, какой он негодяй!»

– Нет... нет. Я подумала, что она перепутала. Вы уехали, и я отправилась к Джорджу. Понимаете мне... мне надо было выяснить.

– Конечно. Потому что к этому времени вы поняли, что дело не ограничивается одной лишь дружбой.

– Совсем не ограничивается.

– И когда же на вас снизошло озарение? – спросил Макс с хитрой улыбкой, – уж не когда ли мы с вами прощались?

– Как это вы догадались?

– Милая моя девочка, только не думайте, что ваше лицо загадочно, как у сфинкса. Я надеялся, но не был уверен. Вот я и решил подождать и поглядеть, куда ветер дует.

– В вашу сторону, Макс, – сказала я тихо.

Он так посмотрел на меня, и у меня перехватило дыханье, а сердце заколотилось в груди как бешеное.

– В таком случае, – медленно произнес он, – думаю, нам стоит подняться наверх. Осталось кое-что, чему давно следовало случиться. – С этими словами он приблизился ко мне и заставил встать. Мне кажется, я никогда в жизни не забуду того, что было дальше. Я шла вместе с ним по лестнице, словно неживая. Меня страшило то, что должно было произойти между нами, я ужасно боялась, что все будет не так. Тысячи нелепейших мелочей казались мне в то мгновение очень важными. Макс, естественно, это почувствовал.

– Клэр?..

Я застыла при виде постели. Все мысли о страсти в миг улетучились, а с ними ощущение физического влечения к этому человеку, которое я испытывала на протяжении нескольких месяцев. Мысли мои занимала стоявшая передо мной широкая кровать и уверенность, что я хочу сейчас оказаться где угодно, но только не здесь.

Макс взял меня за плечи и сквозь темноту всмотрелся в мое лицо.

– Клэр, что случилось? Ты похожа на испуганного кролика.

– Ерунда, – произнесла я, стараясь говорить как можно беспечней, – но, вероятно, я тогда была похожа на переполошившуюся школьницу, а не на двадцативосьмилетнюю женщину.

– А-а, погоди, – насторожился Макс, – ты же... не хочешь сказать, что у тебя этого еще ни разу не было?

– Разумеется было, – рассердилась я. Макс, откинув назад голову, расхохотался.

– О, я понимаю, тогда уже легче. Не то чтобы я очень давно не ложился в постель с девственницей. Ага... у тебя нет таблеток. Неважно, не беспокойся, можно обойтись.

– Да нет же! – я чувствовала себя все глупей.

– Тогда в чем же дело, дорогая? – спросил он снова, на этот раз очень ласково.

– Я... просто это слишком важно. Я не могу лучше объяснить.

Макс улыбнулся, притянул меня к себе и крепко обнял.

– Клэр, я должен был догадаться. Послушай, дорогая, мы не будем заниматься любовью, если тебе этого не хочется, хотя в таком случае ты вынудишь меня простоять всю ночь под холодным душем. Но поверь, я не людоед, и тебе ведь не то чтобы совсем безразлично, судя по тому, что ты мне сказала.

– Н-нет. Ой, Макс, я просто не уверена, что у меня получится...

– Но, может быть, ты позволишь мне судить самому?

Он нежно меня поцеловал, и я немного успокоилась, но он продолжал целовать меня все более долгими поцелуями, и я почувствовала, как в моих жилах запульсировала кровь. Я совсем забыла о своем волнении, и сейчас для меня не существовало ничего, кроме его прикосновений, жара, исходившего от его тела, его сильных мускулов, которых касались мои ладони. Губы Макса скользнули по моей шее, он медленно расстегнул мою рубашку и принялся целовать обнажившиеся плечи.

– Лучше?

– Да... О, да!

– Еще? – голос его сейчас был хриплым. – Да, – с трудом вымолвила я.

Он дотронулся до моей груди, и у меня перехватило дыханье. Он бережно опустил меня на кровать и бросил мою рубашку на пол. Я дрожала, и в то же время мне казалось, что я горю как в лихорадке. Мои руки потянулись к нему, и я прижала его голову к себе. Он тоже успел сбросить с себя рубашку, и я дотронулась до его груди. Я ощущала сильные удары его сердца, пока его руки ласкали меня.

– О Боже, Макс...

– О, Боже, Макс? Я слушаю, Клэр, продолжай. – Он произнес это очень глухим, почти сдавленным голосом, потом поднял голову, улыбнулся и затем, стянув с меня джинсы, бросил их на пол, и следом кинул свои. А потом его рука, осторожно касаясь меня, начала опускаться все ниже и ниже, скользя по чувствительной коже бедер. Я напряглась, и он это, видимо, почувствовал, а пальцы его продолжали поглаживать и дразнить, пока я не ощутила, что меня разрывают на части восторг и желанье. Я не могла поверить в свое счастье, мне казалось, что я создана для него и для вот этих прикосновений его длинных пальцев. Меня охватило блаженство, и я застонала, повторяя его имя. В следующий миг мы соединились, и я только видела, как его лицо то взлетает, то опускается над моим. Мое тело отзывалось на каждое его движение.

– Я люблю тебя, Клэр, – шептал он, и я чувствовала на своей щеке его горячее дыханье, и он снова целовал: меня глубокими долгими поцелуями. Время и пространство перестали существовать для меня, потому что Максу удалось перенести меня в мир, которого я прежде не ведала – чувственный мир физического наслажденья. Потом мы молча лежали, не выпуская друг друга из объятий, и я думала, что наступил миг, которого я дожидалась всю жизнь. Я глубоко вздохнула, Макс улыбнулся и поцеловал меня в плечо.

– Кажется, я только что слышал вздох удовлетворенной женщины? А ты сомневалась, что я не знаю, как это бывает.

– Макс, я никогда не была так счастлива, и больше никогда не буду в тебе сомневаться, обещаю. Ты – восхитительный любовник, и, кажется, я только что поняла, почему я раньше не придавала особого значения сексу.

Он рассмеялся.

– Здесь кроется серьезное противоречие, но я готов принять то, что ты сказала, за комплимент. – Отбросив простыню, он принялся шарить по полу. – Где, черт возьми, мои брюки? Клэр, тут огромная лужа у окна.

– Ой, я забыла закрыть его, – ответила я совершенно равнодушно.

– Похоже, что так. Ага, вот они, и, как ни странно, сухие. – Он достал из кармана сигареты, закурил и откинулся на подушку. – Ты не жалеешь?

– Жалею? Как ты можешь спрашивать? – Только потому, что ты не была уверена. – То было раньше...

– Да, а теперь я хочу знать, почему ты так беспокоилась.

– Я же сказала, что это было слишком для меня важно. Я никогда не испытывала подобного и не хотела, чтобы все получилось не так, понимаешь? Я считала, что значение секса преувеличивают. И я волновалась, ну в общем я боялась, что со мной будет, как уже бывало, а я бы этого не пережила. В общем, это было бы ужасным разочарованием, и все бы сразу сделалось ужасно обыденным. Ну не знаю, мне всегда бывает трудно объяснить...

– Понимаю, но ты нашла другой способ выразить то, что чувствовала, – произнес он с улыбкой. – Клэр, когда люди не безразличны друг другу, как мы, все меняется. До сих пор ты была захвачена только одним, так что не удивительно, что ты ничего не чувствовала в постели.

– Да, наверное. Но я не предполагала, что может быть по-другому. Я думала – дело во мне.

– Должен заметить, что здесь ты можешь мне доверять.

– Твое самомнение безгранично, – сказала я, глядя на светящийся в темноте красный огонек сигареты.

– Это верно. Мне очень давно хотелось того, что произошло сегодня, но я боялся, что это все усложнит.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что ты должна была сама в себе разобраться.

– И это чудесно, Макс, что так получилось, что ты не стал заставлять меня...

– По-моему даже наоборот, – сказал он и засмеялся.

– Да, но когда это случилось, мне показалось, что на меня свалилась тонна кирпичей. Хотя нет, скорей это было похоже на грузовик, который гонится за мной со скоростью пятьдесят миль в час.

– Я тебе очень сочувствую.

– И правильно делаешь. Я была ужасно перепугана. И теперь знаю, почему. – Он затушил сигарету и обнял меня.

– Я мог бы сейчас, пожалуй, повести грузовик со скоростью девяносто. – Он нагнулся, и вновь все вокруг перестало существовать для меня, кроме него.

На следующее утро меня разбудил запах кофе и стук посуды. На часах было уже больше десяти, но я, совершенно не чувствуя угрызений совести, с удовольствием потянулась в постели. Я все еще не могла поверить, что моя жизнь так переменилась всего за каких-нибудь двенадцать часов. Тоска и неуверенность сменились счастьем.

– Клэр?

Я вскочила, потому что в дверях появился Макс.

– Ой, Макс?

– А ты думала, кто? Надеюсь, ты не ждала молочника?

Он вошел в комнату, неся перед собой поднос, на котором дымился кофе и лежала гора булочек, и поставил его в ногах кровати.

– Молочник? Если бы ты хоть раз увидел его, ты бы так не говорил! Ему около девяноста, он глух как пень, к тому же, говорят, с отвратительным характером. Так что он не смог бы вскарабкаться по этой лестнице, даже за отдельную плату. Ох, Макс, завтрак в постели! Упоительно! Где ты добыл эти булки?

– На этот раз множество прохожих пошло мне на пользу. Проехал через две деревни и очутился прямо у печки. – Он присел возле меня, легонько поцеловал в щеку и налил кофе в две большие чашки. – Выспалась?

– Великолепно!

– Да? А что, Найджел всегда рано вставал? – в его глазах засветились обычные для него ехидные огоньки.

– Найджел, – ответила я, не желая больше говорить с ним на эту тему, – был скучен, как в постели, так и вне ее.

– Ага, – поддакнул Макс. – Я был уверен. Мена это вполне устраивает. Тебе с молоком?

– Да, пожалуйста, – ответила я, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

Макс протянул мне чашку.

– Послушай, прошлой ночью нам было до того некогда, что я даже не успел спросить тебя, как идет работа.

– Кроме нескольких обедов с друзьями и кое-каких мелких дел, до твоего приезда меня ничто не отвлекало. Все идет неплохо, но пока я тебе не покажу, если ты не против.

– А я даже и не буду просить. А как твой друг Гастон?

– Прекрасно. И знаешь, он по-настоящему талантлив, мне бы очень хотелось показать тебе некоторые его работы. Думаю, тебе должно быть интересно, а он не станет возражать. Пока он еще не начал стесняться.

– Посмотрю с удовольствием. Как я понимаю, над камином его картинка? Там, пожалуй, есть настроение.

– Да, конечно. Но с тех пор он стал рисовать куда лучше. Он относится к этому занятию очень серьезно. Мне хочется, чтобы ты с ним познакомился. Мы с ним тут чудесно проводим время. – И я принялась рассказывать о долгих летних днях, проведенных вместе с Гастоном, останавливаясь только затем, чтобы укусить очередной раз непередаваемо воздушную хрустящую булку – истинно французскую еду. Макс, удобно устроившись рядом, с удовольствием слушал – как всегда внимательно и не перебивая.

– О Господи! – вздохнул он, когда я рассказала ему о Жозефине и о сцене на marchi, – судя по всему, женщина она грозная. Но хотел бы я знать, как попала к ней в руки статья о выставке? Она не похожа на человека, регулярно следящего за публикациями об искусстве.

– Это просто непостижимо! Только меня удивляет, что новость ее огорчила. И дело не в том, что статья может навредить Гастону. Я достаточно тщательно скрывала его имя.

– Да, конечно, И теперь я начинаю понимать, что ты была совершенно права. Судя по всему, он действительно очень необычный ребенок.

– Безусловно, и ты сам скоро в этом убедишься. Ой, только посмотри который час!

Макс дотянулся до часов и положил их на стол вниз циферблатом.

– Который час? – переспросил он, поставил поднос на пол и стал снимать рубашку.

Позже мы поехали в Монпазье и побродили по старому городу. День был приятный, ясный и не слишком жаркий после вчерашнего ливня. Мы полюбовались на старую крепость с изумительными арками, потом зашли в прохладную церковь с высокими сводами и незамысловатыми витражами, приглушавшими проникавший сквозь них яркий солнечный свет. Мы немного там посидели, а потом Макс повел меня пообедать в маленький ресторанчик на площади, где мы заказали наваристый и прозрачный рыбный суп с огненно острыми чесночными фрикадельками. Ресторанчик был почти пуст, так что хозяин радовался, что мы долго сидим, наслаждаясь едой и местным красным вином.

– Клэр? – обратился ко мне Макс, когда мы снова подошли к машине. – Не сочти за навязчивость, но мне бы очень хотелось посмотреть места, где ты писала свои пейзажи.

– Конечно. Но ты увидишь – сотворенное природой куда богаче того, что удалось передать мне.

Я завела машину, и мы поехали по извилистым сельским дорожкам. Я провезла его через Бомонт в Кузэ очень красивым путем, мимо островерхого замка и лепившихся к скалам домов, мы остановились в Кузэ на мосту через Дордонь, и я показала ему один из видов, над которым я сейчас работала. А потом мы повернули на восток, и через Тремола, чудесный крохотный городок, со старинной церковью, возле которой мы, конечно, остановились, чтобы полюбоваться, отправились в Лимей, где река Дордонь впадает в реку Везэр, и где через каждую из них переброшен свой акведук.

Я возвращалась в Сен-Виктор по узкой деревенской дороге, и мы часто останавливались, чтобы пройти немного по полю или леску, где я находила то, что мне нравилось писать. Отсюда была видна река, широкая и темная, медленно несшая свои воды позади яркого поля подсолнечника. Мы забрались на вершину холма, над овечьим пастбищем – белые шерстяные шары на яркой зелени травы, а за ними залитый солнечным светом виноградник, с сочными листьями и тяжелыми гроздьями, невдалеке от которого белый дом, окруженный вязами.

Мы говорили о том, как использовать эти цвета и освещение и еще о многом, что бывает понятно только людям, связанным с миром живописи, и я испытывала истинное блаженство от того, что со мной рядом человек, который понимает, чем я занимаюсь.

А потом, под конец, совсем близко от дома, я показала ему луг, где писала портрет Гастона. Луг пестрел сейчас полевыми цветами, среди которых порхали бабочки, и источал запах свежего сена. Мы с наслаждением улеглись на траву и лениво наблюдали за облаками, прислушиваясь к жужжанию пчел, деловито выполнявших свою хлопотливую работу. Я даже не заметила, как задремала, и только почувствовав, что Макс дотронулся до моей щеки, открыла глаза.

Свет сейчас отливал темным золотом, и он улыбался мне, наклонившись так, что его лицо наполовину оказалось в тени.

– Ты, оказывается, удобная подушка, – пробормотала я.

– Правда? – он продолжал гладить меня по щеке. – Я не хотел тебя тревожить, но у меня немного заныла спина. Ты весьма любезна.

– Не стоит, – ответила я и вдруг с ужасом вспомнила про Гастона и наш урок. Он, наверно, удивляется, куда я пропала, а я даже не оставила ему записки! – Ой, Макс, нам надо скорее ехать! Бедняга Гастон...

– Не беспокойся, – ответил он тихо. По-моему он тебя сам нашел. – Я села, щурясь от света. Конечно же, это он летел на всех парах через луг. Я встала, торопливо поправляя блузку, с ощущением, что меня поймали за руку.

– Мадемуазель! – крикнул он и прибавил скорость. – Я потерял вас и побежал сюда... – и тут он резко остановился, не добежав до нас всего несколько метров, потому что Макс поднялся ему навстречу.

– Привет, ты, наверное, Гастон?

Гастон взглянул на него, потом снова на меня, а потом уже более внимательно снова на Макса. Я могла только предположить, о чем он подумал в это мгновенье, но он быстро справился с собой.

– Месье? Вы меня знаете? – Он подошел к нам. Я только собралась их познакомить, как Макс сделал это вместо меня.

– Боюсь, у меня есть перед тобой преимущество. Я узнал тебя, потому что видел твой портрет. Меня зовут Макс Лейтон. Я – друг Клэр. – Он протянул руку, и Гастон, вспомнив о том, что он хорошо воспитан, пожал ее.

– Здравствуйте, месье. Простите, что я вас побеспокоил. Я не знал, что у мадемуазель гость. – Он произнес это очень любезно, слишком любезно, как мне показалось.

– Месье Лейтон только что приехал, Гастон, – негромко сказала я. – Он тот самый критик, о котором я тебе говорила. Я показывала ему место, где мы делали твой портрет.

– А-а, – с облегчением протянул Гастон. – Хороший портрет, да, месье?

– Очень, – улыбаясь, подтвердил Макс, ты – прекрасная модель.

Гастон просиял, и я с удивлением увидела, что он решил признать Макса.

– Благодарю вас, месье. Это большая честь. – Потом он смущенно поглядел на меня. – Так я пойду, мадемуазель?

– Вовсе нет, Гастон. Я как раз собиралась за тобой. Молодец, что захватил все что нужно. Макс, ты ведь не станешь возражать, если мы с Гастоном позанимаемся?

– Конечно, нет. Честно говоря, я с удовольствием прогуляюсь, спущусь к реке, если вы не против.

Я про себя поблагодарила его за деликатность.

– Конечно, нет. Вон там, к югу отсюда, чудесная тропинка.

– Спасибо за совет. Удачно вам поработать, – сказал он и ушел.

Гастон молча достал все необходимое из рюкзака, но затем не в силах сдержать любопытства спросил:

– А когда он приехал, мадемуазель? Вы ничего не говорили.

– Неожиданно, Гастон. Возникла необходимость обсудить кое-какие дела. Я думаю, он пробудет здесь несколько дней. А сейчас давай начнем с пейзажа. Почему бы тебе не доделать вид на реку?

Гастон послушно открыл свой альбом, положил его на колени и склонил голову, но через минуту до меня долетел его сдавленный смешок.

– Гастон, что смешного?

– Простите, мадемуазель, но у вас в волосах трава, и еще… сено.

Он заливался хохотом, а я, наверное, стала просто пунцовой.

– Не надо стесняться, мадемуазель, – едва выдохнул он, держась за бока, как будто они у него болели, – вам очень идут палочки, но я никогда не видел вас раньше такой важной, и вы должны знать, что это fortamusant (просто здорово)!– Он свалился на траву, сотрясаясь от новых приступов.

Думаю, что так глупо я не чувствовала себя еще никогда в жизни. Я попыталась еще с минуту сохранять достоинство, которое и довело Гастона до этого состояния, но вскоре перестала сдерживаться и тоже захохотала. Он глядел на меня сквозь выступившие на глазах слезы и снова заходился от смеха, а я вторила ему. Еще некоторое время мы не могли остановиться, но наконец заставили себя успокоиться.

– Слушай-ка, Гастон, – сказала я серьезно, с трудом собираясь с силами, – если ты хочешь стать великим художником, принимайся за дело. Мы уже и так упустили самое лучшее освещение.

– Хорошо, мадемуазель. – Он поднял альбом и улыбнулся, но на этот раз воздержался от замечаний, и его рука задвигалась по бумаге. Вскоре он с головой ушел в работу, и, когда на лугу появился Макс, нам показалось, что он очень быстро вернулся, хотя, вероятно, его не было около часа.

Отвесные солнечные лучи падали на него прямо, отчего создавалось впечатление, что от его жгуче-черных волос исходит алмазное сиянье.

Я почувствовала, что Гастон наблюдает за тем, как я смотрю на Макса, и обернулась к нему.

– Ты закончил, малыш?

– Вот, мадемуазель, – он протянул мне альбом. Я взглянула на рисунок вначале рассеянно, но потом всмотрелась внимательней. Он сделал все так, как я просила, но внизу, возле реки, нарисовал дерево, причем не то, прямое, которое действительно росло там, но странно раздвоенное и напоминающее двух обнявшихся людей. Это была отлично сделанная работа, но, вместе с тем, странная для рисунка с натуры.

– Гастон... – начала было я.

– Можно взглянуть? – перебил меня Макс, подходя и обращаясь к Гастону.

– Ну, конечно, месье, – любезно ответил мой безобразник-ученик.

Макс взял альбом и начал рассматривать рисунок. Он смотрел долго, как смотрят работу мастера, и потом молча вернул. Его лицо ничего не выражало.

– Отлично сделано, Гастон. Я считаю, что Клэр права, у тебя прекрасные способности. Честно говоря, я потрясен тем, как ты умеешь видеть природу.

Гастон вспыхнул от удовольствия. – Правда, месье?

– Да, да, правда. Я, например, восхищен треугольником, который ты использовал, чтобы привлечь внимание к реке, а это дерево просто потрясающая точка фокуса. По сути, ты придал ему антропомрофическое свойство.

– Антро... простите, месье, я не знаю этого слова.

– А, это термин. Так говорят, если предмет наделен свойствами живого организма, которыми он не обладает.

Гастон обдумал то, что услышал, и сказал:

– Видеть надо сердцем, месье, только тогда рисунок может ожить, понимаете?

Макс взглянул на меня, потом улыбнулся Гастону.

– Ты станешь хорошим художником, Гастон. Клэр будет тобой гордиться.

– Это я горжусь, месье, что она моя учительница. – Он закрыл альбом и засунул его обратно в рюкзак.

Мы погрузили велосипед Гастона в машину и довезли его до дому.

– Спасибо, мадемуазель, – сказал он, выпрыгивая. Макс помог ему взять велосипед, после чего Гастон, как положено, пожал ему руку.

– Благодарю вас, месье, за добрые слова о моей работе. Надеюсь, мы еще увидимся. Может быть, завтра?

– Непременно, Гастон. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, месье, мадемуазель.

Макс сел в машину и сказал:

– Думаю, я все понял.

– Боюсь, Гастон тоже, – ответила я задумчиво и включила зажигание.

– Он умный маленький чертенок. Это его дерево – просто что-то невероятное, но и замечание насчет того, чтобы видеть сердцем, тоже стоящее. Он немного слишком взрослый для своих лет, да? Судя по всему, он необыкновенно талантлив.

– Я ужасно рада, что ты ему понравился. Знаешь, как правило, такого добиться непросто.

– Мне думается, для этого требуются следующие условия: знакомство с живописью, в частности, с его портретом, и любовь к его мадемуазель.

– Ой, Макс, – сказала я смеясь, – я ужасно счастлива. Хотя мне бы очень хотелось, чтобы он был моим ребенком.

Мне, пожалуй, тоже, – ответил Макс.