Портреты

7

По настоянию Макса в тот вечер я приготовила на ужин цыпленка в вине, и пока я хлопотала на кухне, он сидел на диване, просматривая папку с рисунками Гастона. Снаружи доносилось стрекотание кузнечиков, становившееся все более отчетливым с наступлением темноты. Я резала грибы и поглядывала на то, как сосредоточенно углубился Макс в рисунки акварелью и углем.

Опустив цыпленка в густой душистый соус, я оставила кастрюлю на маленьком огне, почистила картошку, чтобы потом сразу сварить, накрыла стол белоснежной скатертью и положила серебряные приборы. Довольная тем, что все вышло, как я хотела, я налила в стакан вина и понесла его Максу.

Он поднял голову.

– Спасибо. Некоторые из рисунков очень хороши. По-настоящему.

– Мне тоже кажется. Я собираюсь попробовать работать с ним маслом. Как, по-твоему, он готов?

– Да... да. У него потрясающее ощущение цвета. Ты хорошо его выучила.

– Спасибо. Но дело не во мне. Он очень старается.

– Я вижу. – Собрав рисунки, Макс отложил их в сторону. – Клэр, он должен поступить в художественную школу, чтобы получить настоящую подготовку. Ты думала об этом?

– Конечно, думала. Я пока не знаю, как это сделать, но буду стараться.

– Я готов помочь, чем могу, но боюсь сложней всего будет найти общий язык с его родителями... Ему, кажется, сейчас девять...

– Сейчас уже десять.

– Ах, да, десять. – Он нахмурился. – Это значит, что ему надо учиться семь лет. Но ведь его отец наверняка захочет, чтобы он помогал по хозяйству. Разве здесь бывает иначе? Насколько я понял, он единственный ребенок в семье.

– Да. И боюсь, что ты прав. Сейчас они не особенно обращают на него внимания, но когда придет время, скорей всего, с ними будет непросто договориться.

– Гастон умеет думать самостоятельно, и это должно ему помочь. Но я бы не простил себе, если бы такой талант не развивался. Впрочем, пока еще рано беспокоиться. Но если бы он был моим сыном... – Он неожиданно замолчал.

– Если бы он был твоим сыном, у него было бы все, в чем бы он нуждался, даже если бы ты из-за этого по миру пошел.

Макс пожал плечами.

– Это непростой вопрос. Я успею принять душ до ужина? Пахнет, между прочим, восхитительно.

– Сто раз. Только будь осторожнее с занавеской, иначе вода затопит всю кухню не хуже Ниагарского водопада.

– Ну что ты, разве я могу затопить цыпленка в вине? – Он говорил беспечно, но мне послышалась в его голосе какая-то странная натянутость. Я не могла понять почему.

Ужин удался, Макс много разговаривал, и, судя по всему, беспокойство его прошло. Мы то и дело смеялись, ели, потом опять смеялись, и меня все время не покидало ощущение, что я еще никогда не была в Грижьере такой счастливой. Макс ни разу не заговорил о своем отъезде, но я знала, что он неизбежен, и только это тревожило меня. Макс настоял на том, чтобы вымыть посуду, а я сварила кофе. Мы взяли его с собой на террасу и сидели, глядя на мерцающие вдали огни Сен-Виктора. Было совсем тихо, и лишь по-прежнему стрекотали кузнечики, иногда ветер, напоминавший шепот, шелестел листвой в верхушках деревьев.

– Вот они, высокие горы, – вдруг сказал из темноты Макс.

– Ты выдумал собственный миф. Гадес, насколько мне известно, никогда не наносил визита Персефоне.

– Не наносил. Но мне кажется, мы оба выдумали собственные мифы. У меня своя теория.

– Правда? Расскажи.

Он помедлил, закурил сигарету и откинулся в кресле:

– Я думаю, все мы носим в себе некий миф, основанный на том, что нам внушили в детстве. Все дело в том, как мы сами воспринимаем себя. И мы крепко держимся за свои мифы, пока что-нибудь не заставляет нас измениться.

– Ты хочешь сказать, что мы сами выбираем себе роли?

– Именно. И я очень хорошо играл свою, пока не встретил тебя, и ты не подсказала мне что-то совсем другое. А я тебе.

– Да... кажется, я начинаю понимать, что ты имеешь в виду. А Гастон считает, что он Маленький принц, спустившийся на землю, и ищет свою звезду.

– Я убежден, что его увлекла эта история, потому что он рассматривает ее как свою собственную, и так будет, пока не явится тот, кто нашепчет ему другую.

– Когда он найдет свою звезду, – сказала я тихо.

– Когда найдет, – согласился Макс.

Я поглядела в темноту на огоньки, зажигающиеся в черном огромном небе, и улыбнулась.

– Интересно, какую из них? – спросила я.

– Это предстоит узнать только ему самому. А меня больше интересует твоя. Ты нашла ее, Клэр?

– Да... да. 3наешь, забавно, но Гастон спросил меня то же самое, как раз накануне твоего приезда. И я поняла тогда, что-то, что делало меня раньше счастливой, стало без тебя пустым, и. еще, что ты был прав, когда говорил, что я боюсь рисковать.

Макс оперся локтями о стол, положив подбородок на руки. Он держал между пальцев горящую сигарету и лениво поглядывал на меня. Я уже знала этот его взгляд и то, что за ним обычно следует что-то важное.

– А теперь? – наконец спросил он.

– Теперь? – Я не могла понять, куда он клонит.

– Да, – он сделал последнюю затяжку и загасил окурок, – ты готова рисковать теперь? – я почувствовала, что он настроен очень серьезно.

Я тщательно выбирала слова, зная, насколько важно то, что я сейчас скажу.

– Макс, ты для меня дороже всего на свете, если тебя это устраивает.

– Меня? – спросил он недоверчиво. Господи, меня устраивает все, что ты можешь мне предложить! Я никогда не думал, что со мной может снова произойти нечто подобное. Я не имею в виду Софию. Ты нужна мне, Клэр. И да поможет нам Бог, если и ты решила, что я тоже тебе нужен. Я знаю, как со мной непросто, но я тебя люблю. И это все, что могу предложить тебе я.

– А больше мне ничего не надо, – ответила я просто.

Больше мы ничего не сказали друг другу.

Позже, много позже я проснулась и поняла, что Макса нет рядом со мной. Я снова легла и стала думать обо всем, что произошло. То, что я чувствовала, пожалуй, невозможно передать словами. Мне казалось, что душа Макса слилась с моей душой. Нас связывало сейчас нечто более важное, чем физическая близость. Макс нуждался в утешении, и именно я могла ему его дать. Я встала и пошла его искать.

Он был на улице, сидел на скамейке, обхватив голову руками. Плечи его вздрагивали, и я испугалась, догадавшись, что он беззвучно плачет.

С минуту я стояла, застыв на месте, боясь потревожить его, вмешавшись в то, что наверняка касалось его одного, и опасаясь задеть его самолюбие. Едва ли мне самой было бы приятно, если бы меня потревожили в такой момент. Но потом мое сердце не выдержало и, отбросив разом все доводы, я подошла и просто обняла его.

Он резко повернулся, я почувствовала, как он напрягся, но лишь крепче прижала его к себе, он вздрогнул, а потом расслабился, ощутив тепло моего тела, и я отпустила его, пока он не выплакался.

– Макс, – я гладила его по голове и целовала мокрое от слез лицо. Он посмотрел на меня, и я увидела в его глазах такое глубокое горе, что не сразу нашла, что сказать. – Я могу тебе помочь?

– Ты уже помогла, Клэр. Поверь. – Он вытер глаза ладонью.

– Что случилось, Макс? Ты можешь поделиться со мной? Может, тебе станет легче. – Мне казалось, что у меня самой разорвется сердце от жалости к нему.

– Прости, Клэр. Это не имеет к тебе никакого отношения. Мне, наверное, лучше побыть одному.

– Не дури, – ответила я спокойно. – Я схожу за коньяком. Что бы там ни было, тебе это поможет.

Он молча кивнул.

Я пошла в кухню, схватила первые попавшиеся стаканы и плеснула в них коньяку. Когда я снова вышла к нему, то увидела, что он успел взять себя в руки. Он сразу осушил стакан, и я налила ему еще.

– Спасибо.

– Похоже, что к утру может пойти дождь, – произнесла я, просто чтобы не молчать.

Макс рассмеялся. Смех его звучал неестественно, но все же я обрадовалась.

– Вполне возможно, – кивнул он. – Клэр, ты ангел, спасибо, что не терзаешь меня расспросами.

– Макс – все твое принадлежит тебе, и я не собираюсь вмешиваться.

– В том-то и дело. Ты не настаиваешь и оставляешь за мной право иметь свои секреты, и поэтому я и начинаю чувствовать, что не могу от тебя ничего скрывать.

– Не сейчас, если тебе не хочется. А может, и вообще не надо.

Он тяжело вздохнул.

– Ты умница. Но если ты готова, то слушай.

Я поцеловала его в щеку.

– Конечно, готова, тем более, если тебя что-то тяготит.

– Ну что же тогда... – Он еще раз вздохнул и сделал еще глоток. – Ты, может быть, помнишь, я уже говорил, что у Софии было то, что я безумно хотел получить, а она не отдавала.

– Да, помню.

– Это был мой сын.

У меня перехватило дыхание. Вот уж это я меньше всего ожидала услышать.

– Дэниел, – Макс помолчал с минуту, собираясь с духом, и потом продолжил: Дэниел родился через два года после того, как мы поженились. Софию ее беременность привела в ярость, да и я не был особенно рад. Но она родила мне сына, и дороже него у меня в жизни ничего не было. Несмотря на наш с самого начала незадавшийся брак, я обожал мальчика, и София это знала. На самом деле ей было наплевать и на меня и на ребенка, но она видела, как я его люблю. Она понимал а, что я не ухожу от нее только из-за него, и когда все стало совсем плохо, она принялась грозить, что отнимет его у меня, если я с ней разведусь. Я смирился и жил с ней, пока она не связалась с Робертом. Больше я не смог терпеть шантажа. Мы развелись. После этого я подал прошение об опеке.

– Макс... – едва выговорила я и покачала головой. Больше мне нечего было сказать.

– Начался процесс, и, как ни странно, я мог его выиграть. София давала множество поводов для того, чтобы ее сочли плохой матерью. Она держала няню, почти не обращая на ребенка внимания, вела крайне рассеянный образ жизни. 3атем произошла история с картиной. Теперь тебе понятней?

– Да, о, да, – прошептала я. – Боже мой... значит, вот почему она хотела, чтобы тебя признали виновным – Дэниел бы остался с ней.

– Да, дело было не в том, что он был ей нужен, а в том, что он был нужен мне, поэтому как только у нее появилась возможность мне навредить, она ею воспользовалась.

Я прикрыла глаза руками.

– Клэр, родная, ты не должна принимать близко к сердцу эту историю. Именно потому я тебе не хотел рассказывать.

– Макс, перестань. Это часть твоей жизни. Где сейчас Дэниел? С Софией?

Макс только покачал головой. Видимо, он с трудом заставил себя снова заговорить.

– Последний раз я видел его всего за несколько дней до убийства Дэвида Бэнкрофта. Он был совсем крохотный. Ему тогда только исполнилось три, И он едва научился как следует говорить. Я использовал каждую свободную минуту, чтобы его видеть. Боже, какой это был чудный ребенок, Клэр, ты бы его полюбила! – Голос его дрогнул, и он снова уткнулся в ладони.

– Так что же случилось, Макс? – спросила я осторожно.

– Дэниел утонул, это случилось в Холкрофте.

Я помню, мне показалось тогда, что воздух стал вдруг совершенно неподвижным. Таким неподвижным, что я почти не могла дышать.

– О, Боже... – Я обняла его, чувствуя, что нуждаюсь в его близости не меньше, чем он в моей. Я не знала, что ему сказать.

Макс с усилием продолжил:

– В тот самый день, когда меня освободили. Прошло шесть лет. С тех пор я жил, оставаясь равнодушным ко всему. Но потом появилась ты...

– Макс, милый мой... это все так ужасно, и я готова сделать все, чтобы тебе стало легче, но, увы, это невозможно.

– Да, невозможно. Хотя время идет, и боль притупляется. Понимаешь, мне казалось, что я уже научился жить, справляясь с этим, и в общем-то так и было, по крайней мере почти все время, но сегодня мне снова показалось, что это случилось совсем недавно.

– Сегодня?

– Да. Наверное оттого, что я увидел, как вы близки с Гастоном, и воспоминания вновь нахлынули.

– Я понимаю.

– И еще дело в тебе, Клэр. С тобой я снова обрел способность чувствовать глубоко. Но прошу тебя, не беспокойся обо мне, даже лучше, что горечь, копившаяся у меня внутри, наконец выплеснулась. Ты успокоилась?

– Почти. И хорошо, что ты со мной поделился. Тебе полегче?

Макс попытался улыбнуться.

– Не знаю, благодаря тебе или коньяку, но я чувствую себя лучше. Кажется, я еще никогда столько не исповедовался!

– Но ты же сам говорил мне, что исповедь исцеляет душу!

– Это ты исцеляешь душу, родная. Ты моя путеводная звезда в мире живых – в царстве теней мне было ужасно одиноко.

– Макс, прошу тебя...

– Ш-шш, Клэр. Мне повезло, что я нашел тебя. Пусть будет так.

Я не ошиблась насчет дождя. Он разбудил меня, вовсю забарабанив по крыше, хотя проклятый петух сегодня, видимо, решил помолчать. Было мрачно и серо, и я дотянулась через спящего Макса до часов. Оказалось, что еще только около семи, но я едва ли смогла бы снова заснуть. Я окончательно проснулась, голова у меня просто лопалась от мыслей, вчера я очень разволновалась и хотела посидеть в одиночестве.

Я взглянула на Макса. Он крепко спал, сном очень усталого человека. Но его лицо сейчас не выглядело печальным, и он казался совсем молодым. Я очень тихо соскользнула с постели и, прихватив джинсы и рубашку, прокралась в ванную. Вскоре я уже сидела внизу в мастерской.

Привычная работа успокаивала и не мешала размышлять. Последние два дня принесли мне немало сюрпризов. Словно в головоломке, частицы стали наконец попадать на нужные места, и я теперь смогла как следует понять Макса. Передо мной была жизнь, сквозь которую пролегла трагедия, и любовь существовала в ней лишь для того, чтобы ее снова и снова вырывали с корнями. И все же Макс выжил. Конечно, ничто не проходит бесследно, горький след остался, но Макс сумел снова полюбить. Какое везенье, что его выбор пал на меня! Я поклялась себе, что он не будет разочарован!..

Дэниел. Чудесный малыш, который заменял Максу целый мир. И вот этот мир рухнул в один день шесть лет назад. И шесть лет Макс оставался наедине с горем. Больше у меня не было сил думать об этом. Макс или расскажет мне, как все было, или больше никогда не заговорит об этом. Что бы там ни было, решать должен он.

Я положила кисть и потянулась, чтобы размять спину. У нас обоих появился шанс обрести счастье, и я постараюсь держать его обеими руками и не позволю ни Богу, ни дьяволу снова обидеть Макса.

Не успела я об этом подумать, как услышала, что он входит в кухню. Он насвистывал, и это был хороший знак, вероятно, тяжелые ночные воспоминания оставили его. У меня тоже стало легче на душе, и я пошла к нему.

День мы провели спокойно. Макс чинил наверху ставни. Он висел на окне, и я ужасно боялась, что он свалится.

– Будь добра, дай-ка мне шило! – крикнул он, не поворачиваясь.

Должна сказать, что я, будучи весьма самостоятельной женщиной, совершенно теряюсь, когда дело доходит до инструментов и техники и встаю в тупик при виде молотка или отвертки. Я принялась копаться в ящике, отчаянно пытаясь вспомнить, как оно выглядит.

– Клэр? А ну-ка поторопись. Опять начинается дождь.

– Иду. А как оно выглядит? – я сдалась.

– Что? – Он повернулся и поглядел на меня через стекло. – Невероятно! Клэр Вентворт, которая не нуждается в мужчинах, не знает, как выглядит несчастное шило?

Я бросила то, что было у меня в руке, а он прыгнул ко мне. Кончилось тем, что мы оба оказались на полу. Макс скрутил мне руки, и потом почему-то одежда слетела с нас, и мы занялись любовью. Я многое узнала о сексе за последние два дня и две ночи. Макс был тут весьма искушен. Раньше мне это никогда не приходило в голову, но, наверное, если бы я задумалась, то поняла бы, что его умение держать себя в узде, говорит о том, на что он способен, если захочет. А сейчас он этого хотел. Макс умел быть и совершенно раскованным, и очень разумным. Он был то ласковым и терпеливым, то насмешливым и настырным, как сейчас, или бесконечно чувственным, когда начинал рассказывать мне, что он со мной делает и что будет дальше, пока я не начинала сама просить его об этом, почти теряя рассудок от возбуждения.

– Макс? – я погладила его по груди, и он, повернув ко мне голову, чуть приоткрыл глаза.

– М-мм?

– Тебе не кажется, что пол немного твердоват, чтобы дремать на нем?

– А кто это дремлет? Я просто восстанавливаю свою мужскую силу.

– Я как раз хотела тебя спросить... – сказала я, смеясь, и потянулась к своей рубашке.

– Насчет мужской силы? – перебил он, – она произвела на тебя впечатление?

– Не то слово. Ты что, всегда решителен и готов к атаке?

– Бедняжка, я чувствую, Найджел действительно был занудой. Он что ни разу не кинул тебя на пол.

– Нет. Ему бы такое даже в голову не пришло. Этим было положено заниматься в постели, при погашенном свете, и по возможности скромно.

Макс захохотал.

– Я чувствую, мне еще многое придется тебе показать. Но попозже. Я не супермен.

Потом я съездила в город, чтобы забрать почту и купить хлеба для ленча, и мы ели сандвичи с паштетом, сыром и помидорами из сада. Когда распогодилось, мы пошли побродить по лесу и болтали о разных мелочах, о которых всегда говорят влюбленные, словно это помогает им увидеть мир глазами друг друга. Нам было просто очень хорошо вместе.

Мы прошли мимо деловито пасущихся на лугу коров, за которыми приглядывала старуха, сидевшая с шитьем в руках в кресле. Возле ее ног лежала ленивая собака, лаявшая только для того, чтобы отогнать мух. Толстая телка подняла голову, когда мы приблизились к ней, и дружелюбно взглянула на нас, а затем снова принялась жевать.

– Кажется, мы тут мешаем, а, милая? – с улыбкой спросил Макс. – Только представь себе, чтобы сказала вот та мадам, если бы знала, в каком мы живем грехе.

– Да, она была бы весьма шокирована и за ужином обязательно пожаловалась бы на нас своему глухому супругу.

– Разумеется. И испортила бы ему аппетит и настроение. Когда-нибудь, возможно, и ты будешь так со мной обращаться.

– Не исключено. Я вполне могу себе представить, как мы сидим дряхлые и ворчливые и жалуемся на ноющие суставы и непутевых детей.

– А ты бы хотела иметь несколько непутевых детей, Клэр? – спросил Макс между прочим, выдавая свое волнение разве что тем, что немного замедлил шаг.

– Хотела бы я... Ох, Макс. – Я совершенно забыла об осторожности, наслаждаясь счастьем и свободой, но все же сумела ответить быстро и легко. – Конечно, хотя, думаю, они у меня все бы стали музыкантами.

– Не обязательно. Может быть, вдвоем мы сумели бы передать им какой-нибудь ген, чтобы из них вышло что-нибудь толковое. Серьезно, Клэр. Ты когда-нибудь думала об этом... о детях, я имею в виду. Многим художникам вполне хватает искусства.

– Я люблю детей. И я бы хотела, чтобы они у меня были, даже очень.

– И я. Но в таком случае, нам прежде всего следует пожениться.

Слова, которые он произнес, прозвучали настолько обыденно, что я даже решила, что ослышалась. Но когда до меня дошло, я, как это уже бывало не раз за время моего знакомства с Максом, просто обомлела.

– Ты хочешь жениться? – с трудом вымолвила я.

– А ты как думала? Естественно. И чем скорей, тем лучше. Согласна?

– Я... да, конечно! Только я не хочу, чтобы ты вот так между прочим мне об этом сообщал.

– Милая моя девочка, между прочим, или нет, но, по-моему, я спросил что надо. Ты же сама мне все сказала вчера вечером. Я не хочу, чтобы ты передумала после того, как придешь в чувство.

– Поскольку дело касается вас, Макс Лейтон, то я едва ли когда-нибудь вообще приду в чувство.

Он засмеялся и привлек меня к себе.

– Будем надеяться, что не придешь, иначе еще передумаешь!

– Именно этого как раз не случится.

– Ловлю тебя на слове! Может быть, дадим мадам повод рассказать муженьку такое, чтобы у него действительно уши горели?

Он утащил меня с дорожки поглубже в лес, и мы, не раздеваясь, упали на сухие листья, наверное, всего в трехстах метрах от старухи. Макс заглушил мои протесты своими поцелуями, и мы скрепили нашу клятву печатью.

Ровно в четыре, в сад, где мы лениво читали на солнышке, стремительно влетел Гастон, и Макс оторвал голову от книги.

– Что-нибудь случилось, Гастон?

– Boпjour, месье, мадемуазель, – произнес Гастон с улыбкой и, почти не обращая внимания на меня, сразу обратился к Максу: – Я принес самолет, который мне подарила мадемуазель Клэр. Я все сделал, как в инструкции, а он не работает. Я подумал, может, вы сможете мне помочь? У папы тоже не получается, и я не знаю, как быть. Понимаете, это было так сложно – его собрать.

Доверие, которое Гастон оказывал Максу, было безграничным. Макс на глазах превращался из моего друга в эпического героя. Я не знаю точно, в какой момент это случилось, но это было очевидно, и я, оставив их наедине сих мужским занятием, продолжала спокойно читать. Гастон, по всей вероятности, решил отложить наш урок на другое время, что меня тоже вполне устраивало.

Чуть позже я прислушалась, и до меня долетело тихое бормотанье двух голосов. Я увидела две головы, склоненные над игрушкой. Видимо, занятие казалось обоим весьма серьезным. Гастон забрасывал Макса вопросами, на которые тот, судя по всему, мог ответить. Я отложила книгу и подошла к ним.

– Ой, мадемуазель, вы хотите, чтобы мы сейчас позанимались?

– Нет, Гастон, ты и так занят делом. Но, может быть, останешься с нами поужинать?

– Ну конечно! А это будет... не знаю как сказать...

– Удобно? – спросил Макс, – конечно. Мы так и так должны посмотреть, взлетит ли эта штука.

– Ой, спасибо. Я сбегаю домой сказать маме, но я быстро вернусь. Спасибо, месье.

Он унесся как вспышка молнии, а Макс рассмеялся.

– Он просто прелесть, этот мальчик. Ты молодец Клэр, что проявила терпение. Мы сделали сложную работу. Но как тебе могло прийти в голову, что он сможет сам с этим справиться? Это же сложнейшая электроника.

– Я не подумала. Он просто любит все, что летает, а продавец сказал, что с этим справится каждый дурак.

– Ну ясное дело, он сразу понял, кто покупатель.

– Между прочим Гастон сам собрал самолет. Но я не могла понять, почему он не несет его мне показать, бедолага. Ты не против, чтоб он с нами поужинал?

– Я? Наоборот, это отличная идея. Я хочу поговорить с ним насчет его рисования и посмотреть, что ему можно внушить. Мне кажется, он нуждается в поощрении.

– Да, думаю, если это будет исходить от тебя, то произведет впечатление. Мне кажется, ты превратился из Гадеса в Зевса.

– Ты считаешь? Ну что же, они ведь были братья.

– Знаю. И еще мне известно, что Зевс со своим дорогим братцем сговорились похитить Персефону. И бедняжке так и не удалось спастись.

– И не удастся. Мы с Гастоном хорошо за тобой следим, – Макс обнял меня. – Отвечай, Персефона, ты хочешь убежать?

Ужин удался на славу. Гастон прилип к Максу как утка к воде и, видимо, вполне мог рассчитывать на взаимность. Беседа не затихала, Гастон решил посвятить Макса в подробности жизни Сен-Виктора, а Макс, надо отдать ему должное, проявлял необыкновенную заинтересованность и выспросил у Гастона даже то, что тот упустил. Я узнала факты, о которых мне было неизвестно до сих пор, – оказалось, Гастон не жил всю жизнь в Сен-Викторе, а переехал сюда, когда был еще совсем маленьким, и у его отца появилось достаточно денег, чтобы купить ферму. Я подумала, что, возможно, Гастону будет проще, раз его корни не здесь, и поколения Клабортинов не возделывали эту землю.

Макс, в свою очередь, не жалея красок, описал Гастону свою жизнь, полную событий и странствий, и мальчик слушал его затаив дыханье. Я собрала тарелки, с которых без остатка исчезло приготовленное мной жаркое, и оставила их беседовать наедине.

Моя посуду, я радовалась, что они получают друг от друга такое удовольствие. Гастону давно не доставало рядом настоящего мужчины – того, кто нашел свою звезду, как он это называл, а Максу... как знать, может, Макс вновь открывал для себя радость общения с ребенком.

Я принесла Максу кофе и услышала обрывок разговора, что-то насчет устройства Максова «Мерседеса».

– Довольно, – сказала я твердо, – если я еще что-нибудь услышу про карбюратор или тормоза, я сойду с ума.

– Вы правы, мадемуазель. Но вы должны понимать, что нам с месье Максом интересно. Мне не часто случается поговорить о подобных вещах.

– Мой дорогой Гастон, я прекрасно понимаю. Но я не смогу переварить ужин, если буду все время слушать про болты и гайки. Не съешь ли ты мороженого в качестве компенсации?

– Ой, конечно, мадемуазель! – сказал он, сразу забывая о своей важности. – А шоколадное у вас есть?

– Конечно, малыш. И ты получишь две порции, если пообещаешь не раздражать меня.

– А я, мадемуазель? Если я тоже пообещаю? – спросил Макс с хитрой улыбочкой.

– Да, и ты тоже, безобразник. – Я принесла благословенное мороженое, и они с энтузиазмом принялись за него, причем Макс с не меньшим усердием долизывал последние капли.

– Ах, – сказал он, откидываясь в кресле, – ничто в этом мире не способно доставить человеку такого наслажденья, как шоколадное мороженое.

– В самом деле, – подтвердил Гастон идеально вторя ему. – Спасибо, мадемуазель, все было очень вкусно.

– Я вас сейчас убью.

– Разве не вы несколько часов назад клялись, что ваше решение непоколебимо?

– Не существует правил без исключений, – ответила я и обратилась к Гастону, ты знаешь, что Макс проглядывал твою папку?

– Правда, месье?

– Да. Скажи, Гастон, ты намерен продолжать серьезно заниматься? Я понимаю, что рано задавать такой вопрос ребенку твоего возраста, но мне кажется, что у тебя большие возможности.

Гастон опустил голову и посмотрел на свои руки. В нем явно шла сейчас борьба, но я пока не понимала, в чем дело. Потом он взглянул на меня, и я увидела на его лице почти что мольбу.

– Что такое, малыш? – спросила я ласково. – Не волнуйся. Ты можешь сказать Максу все.

Он с минуту посидел, закусив губу, потом тяжело вздохнул. Когда он заговорил, голос у него немного дрожал.

– Я ужасно хочу стать хорошим художником, понимаете. Но это не имеет значения. И мне совсем не хочется вас огорчать, мадемуазель. Но понимаете, человек должен знать, откуда он происходит. Я всего-навсего деревенский мальчик, и мне не стоит метить особенно высоко. Так мне сказала вчера моя мама. – Он снова опустил глаза.

Я беспомощно смотрела на Макса и увидела, что он, нахмурившись, обдумывает то, что услышал. Потом он протянул руку и дотронулся до плеча Гастона.

– Гастон, – Макс обратился к нему спокойно, но твердо, и мальчик поднял на него полные слез глаза. – Гастон, послушай меня. В жизни можно делать все что угодно, кроме одного – нельзя себя предавать. Ты понимаешь, о чем я? Ты не имеешь права, поддавшись обстоятельствам или воле других людей, делать не то, что сам хочешь. Это равносильно медленной смерти. Иметь талант – означает использовать его с пользой, то есть искать дорогу, которая приведет тебя к цели. Никто, совсем никто не имеет права в это вмешиваться.

Я, задержав дыханье, следила за тем, как Гастон слушает Макса и обдумывает каждое его слово. И вдруг он улыбнулся и вытер глаза.

– Да, месье. Я и сам говорил себе это много-много раз. Я хочу стать художником. Но у меня ничего не получится, если мне нечем будет работать и некому будет меня учить. Сейчас у меня есть мадемуазель. Но рано или поздно я останусь один. А мне надо думать о будущем, так мне сказали родители.

– Гастон, вот что мы с Клэр можем тебе пообещать: у тебя всегда будут друзья, на чью помощь ты можешь рассчитывать. Ты станешь таким художником, каким захочешь. Не сомневайся в нас и, главное, не сомневайся в себе.

– Хорошо месье, – кивнул Гастон. Спасибо вам. И я очень рад, что вы приехали к мадемуазель. Она снова счастлива. Вы на ней женитесь?

– Да, – подтвердил Макс, даже не улыбнувшись, – а ты будешь на нашей свадьбе, идет?

– Я хочу быть тем, который держит кольцо, – заявил Гастон, – ведь если бы не я, вы бы не встретились с мадемуазель, правда?

– Вот именно, – подтвердил Макс, и у меня появилось ощущение, что я, независимая женщина, которая никогда не нуждалась в мужчинах, нахожусь у них обоих в плену.