Последний поцелуй неба

Глава 8. Прима

Если бы жизнь можно было сравнивать с пачкой сигарет — ее была бы Данхилл, начиненная самой дешевой Примой. Для понтов. Хрен кто заметит, что ты там куришь, если упаковка дорогая. В подтверждение тому можно было привести любой день, который она проживала в привычном ритме.

В этот — все шло наперекосяк.

По дороге в клинику к Насте Анна пробила колесо. Техпомощь приперлась, когда она уже и ждать перестала. И потому опоздала к лечащему врачу, который ушел на операцию. Но дождаться его было необходимо, и она уже даже не удивилась, что операция затянулась. С самого начала все шло наперекосяк.

— Илья Петрович?.. — негромко произнесла Анна, когда, наконец, встретилась с врачом.

Никаких вопросов и задавать не имело смысла. Многое было говорено в присутствии Татьяны. Теперь Татьяны не было. Доктор Фурсов поднял на нее глаза абсолютно уставшего человека, которому все на свете докучает. Особенно эта барышня в короткой куртке, отороченной лисой.

— А… это вы… — медленно произнес он и скрыл глаза под очками, будто бы закрываясь от нее. И только после этого заговорил: — Вот что, госпожа Протасова… я вас обнадеживать не буду. И нового ничего не скажу, что вам хотелось бы услышать. Медикаментозное лечение только помогает облегчить ее общее состояние. Как говорил я госпоже Веревкиной ранее — операция. Вам теория интересна, или вам достаточно знать, что у нас таких не делают?

— Теория мне не интересна, доктор. У меня другая профессия. Где делают?

— В Германии, в Австрии, в Израиле клинику хорошую знаю.

Анна кивнула и ответила:

— Мне надо подумать. Сколько у меня есть времени?

— В данном случае трудно давать прогнозы, на сколько у девочки хватит резерва. Несколько ближайших месяцев. И операция нужна срочно. Да и учтите… Настя сирота. Никто не позволит вывезти ее за границу просто так. Я с этим вопросом не сталкивался, честно говоря. Если хотите, узнавайте, какие нужны бумаги. Но сперва оцените, хватит ли у вас на это средств и терпения.

Анна снова кивнула.

— Но я могу надеяться, что вы предупредите меня об ухудшении?

— Ну а кому мне еще сообщать? — пожал плечами доктор Фурсов. — У меня только ваш контакт. Ее мать своих координат не оставила.

— У нее нет матери, — буркнула Анна и попрощалась.

Из клиники она вышла, когда было уже темно. Конечно, еще не очень поздно. Но это Питер, детка. И это час пик.

Анна ненавидела Питер в час пик. Она ползла по проспекту от перекрестка к перекрестку, уныло слушая автомобильные перебранки с тупыми железными трамваями и между собой.

— Когда же, наконец, снесут эти рельсы, к чертовой матери? — бормотала Анна себе под нос, словно именно от этого события зависела вся ее дальнейшая жизнь.

В то время как зависела она сейчас от другого. Она пыталась прикинуть, что ей делать с формальностями, сколько ей может понадобиться денег для операции Насти, и как она сможет их найти. Определенная сумма накоплений у нее была. Еще в активе имелось две машины. От предложенной Заксом она отказываться не стала. И была квартира, которую все тот же Закс купил на ее имя. В целом набегала приличная сумма. Может ли операция оказаться дороже, и что ей делать в этом случае? Когда Анна задалась этим вопросом в тысячный раз, выругалась и решила, что будет разбираться с проблемами по мере их поступления.

Сейчас перед ней стояла проблема совсем иного свойства. Анна застряла на очередном светофоре, который уже в третий раз загорелся красным, а она по-прежнему не сдвинулась с места. Теперь она ругалась на хренов светофор, едва ли отдавая себе отчет, что своими ругательствами прикрывает странное чувство, робко разливающееся где-то посреди живота. Она сожалела о каждой минуте, потерянной в этой проклятой пробке, которую могла провести дома. Слово произносилось странно, с запинкой, но было приятным. Две недели, как у нее был свой дом. Так мало и так много.

И в этом доме все было связано с Виктором Заксом.

Теперь мысли стали сбивчивыми. Ей казалось, что если ненавистью можно сжечь — то ее прожгло до самого нутра. Она вся — пепел. Как тот, что остался от ее прошлого. И вместе с тем Анна ловила себя на том, что вспоминает поцелуи — убийцы своих родителей.

Анна с облегчением выдохнула, когда добралась до дома. Несколько часов ей некогда будет думать, играя роль довольной жизнью девицы. Лифт оказался занят, Анна легко взбежала по ступенькам, стремительно ворвалась в квартиру и наткнулась на серый взгляд, похожий на ртуть. Закс стоял в коридоре, скрестив руки на груди. И молчал.

— Привет. Ты, вроде, говорил, будешь поздно, — сказала она, раздеваясь.

— А приехал рано, — проговорил Виктор. Голос ничего не выражал, отчего звучал неприятно.

— Чего торчишь в коридоре?

— Не обнаружил тебя в других комнатах.

— Ну вот она я.

Анна подошла к Заксу, подняла к нему лицо, запустила пальцы в черноту его волос. Он не позволил. Схватил запястья, дернул на себя и процедил:

— Я вижу. На часы смотрела? Я полтора часа ждал, и мне охрененно не по барабану, где ты могла пропадать все это время!

— Не поняла, — ухмыльнулась Анна и попыталась вырвать руку. Снова не позволил, с силой удерживая ее — смутно похоже на то… забытое…

— Это я не понял! О своем отсутствии ты должна предупреждать. Вряд ли у своей мадам ты могла сорваться куда-то среди ночи.

В его злом дыхании был сильный запах коньяка — яркий, пьяный, головокружительный.

— Прости, я забыла, что теперь ты мой хозяин, — она по-прежнему насмехалась. — Накажешь за непослушание?

— Трахать тебя после твоих кобелей я не намерен.

Она крепко прижалась животом к его бедрам.

— У того, кто живет в твоих штанах, другое мнение.

— И сколько их было сегодня? — хрипло спросил он, кажется, не слушая ее. Взгляд был ясным. Так не вязалось ни с голосом, ни со словами, ни с запахом.

— Трое! — неожиданно зло выдохнула Анна. — Двое кончили за полчаса, а с третьим мы долго играли в больницу.

— Это синусоида, Аня, — хохотнул он. — Это е**ная синусоида. Хрен сорвешься. Ты кончала?

— Да, — наигранно протянула она срывающимся голосом, — с доктором дважды.

Мечтательно закрыв глаза, она принялась раскачивать бедрами из стороны в сторону. Потянулась к его губам.

— Я тоже хочу коньяка.

— Ok.

Не отпуская ее запястий, Закс потащил ее в гостиную и бросил на диван, так, что она не могла не удариться. Подошел к бару. Открыл его. Вынул бутылку коньяка. Открутил крышку. Хлебнул из горла. Потом сунул бутылку ей под нос. Анна вытянула губы и обхватила горлышко. Он протолкнул его глубже в ее рот и резко наклонил так, чтобы ей в глотку, обжигающий внутренности, полился коньяк. Она глотала равномерно, крупно, привычно. Закс не выдержал первый. Вырвал бутылку и швырнул ее в сторону. Та громко покатилась по полу, расплескивая алкоголь на дорогой паркет. Он не слышал и не видел этого. Он жадно смотрел на ее губы — сейчас красные, воспаленные.

— Я запрещаю тебе кончать с другими, поняла? — выдохнул он.

— Как ты меня остановишь? — голос был чужой, воспаленный, как губы, и ядовитый.

— Никак, — сталью отозвалось в его голосе. — Ты сама себя остановишь, потому что однажды ты не захочешь никого, кроме меня. Я проникну под твою кожу, как ты проникла под мою. И буду медленно душить тебя изнутри, как сейчас это со мной вытворяешь ты.

— Этого никогда не будет, — огрызнулась Анна и поднялась с дивана. Он не ответил. Он подорвался следом и схватил ее за плечи, притягивая к себе. И находя ее рот своим. Его язык скользил между ее плотно сомкнутых губ, бился в сжатые зубы, требуя, чтобы она раскрылась. И отчаянно водил по коже вокруг рта. Было что-то отчаянное в его движениях, чего никогда не было прежде. Будто бы он цеплялся за нее из последних сил и не знал, как удержать. Вместо ответного поцелуя она стала брыкаться, извиваясь в его руках, пытаясь выскользнуть. Упиралась ему в грудь и рвано дышала от этих усилий. Он отпустил ее неожиданно, когда ни за что не должен был отпускать. Не имея права ее отпускать по законам силы и права пользования. Но он отпустил ее — так, что она пошатнулась, неожиданно потеряв опору. А потом тихо сказал:

— Пожалуйста.

— Что?

— Я хочу твои губы. Поцелуй меня.

— Иди ты со своими поцелуями. К жене. С ней скандаль, ее целуй. Со шлюхи какой спрос? Ее надо трахать, — устало выдохнула Анна и ушла в спальню.

Быстро разделась и забралась под одеяло. Голова раскалывалась от коньяка, криков и безумной схватки.

— Хоть высплюсь, — проговорила она, прикрывая глаза.

Через полчаса кровать прогнулась под тяжестью мужского тела. Он лег со спины и обхватил ее одной рукой. Он был обнажен и казался горячим, видимо, из-за алкоголя. Прижался пахом к ее ягодицам. И затих. Он почти никогда не оставался ночевать. Времена полной свободы подошли к концу — вернулась его жена. Анна это знала. Но все-таки в эту ночь он остался.

Семью годами ранее

— Виктор Иванович Закс, — равнодушно проговорила Анна, протягивая фотографию. — Крупный бизнесмен. Мне сказали, вы берете двумя платежами.

— Совершенно верно, — тягуче ответил мужчина. — Сперва задаток. После исполнения — остаток. О ценах вы осведомлены?

— Меня предупредили, что вы можете уточнить. Сложность заказа… и прочее…

— У вас деньги-то есть? — на его губах появилась улыбка, так не соответствовавшая случаю. И странно смотревшаяся на его лице. Нет, лицо даже красивое. Из тех, что запоминаются. И шрам над бровью его не портил — видимо, когда-то было рассечение. А ей всегда казалось, что люди подобной профессии должны быть малоприметными.

— Я неплохо зарабатываю, как вы можете догадаться, — так же небрежно улыбнулась Анна. — Не беспокойтесь об этом.

— Не скажу, что завидую, — усмехнулся он. — У меня тоже неплохие гонорары. Но пореже, чем у вас.

— Когда вы сможете выполнить заказ? — заговорила Анна о насущном.

— Ну, это не конвейер. На все требуется время. Нужно знать его распорядок. Где он бывает. С кем. Его маршруты, привычки. Это работа. В среднем уходит до месяца. Меньше — в том случае, если вы сами подскажете, где и как. Но я предпочитаю доверять только собственным глазам. Жизнь научила.

— Я понимаю, — кивнула Анна. — Я… я столько ждала. Подожду еще месяц.

Он окинул ее оценивающим взглядом и снова усмехнулся. Молодая девчонка. Двадцати нет. Действительно смешно.

— Ну, если вышли на меня, то подождете, — проговорил он медленно. — Тут механизм запустится — не остановишься. Это ведь только видимость, что курок я спустил. На самом деле, его спускаете вы. Прямо сейчас. Когда вы за дверь выйдете, будете знать, что он уже труп.

Глаза ее зло засверкали, а пальцы сжались в кулаки.

— Правда? — выдохнула она и криво усмехнулась. — Он уже труп.

— Именно. И никогда не узнает, кто именно стрелял. И почему. В чем-то это даже милосердно. Вы дадите ему умереть счастливым. В уверенности, что впереди еще много дней его успешной жизни.

Анна крупно вздрогнула и уставилась на мужчину.

— Счастливым?

— Случайная пуля, — пожал он плечами. — Для него — случайная.

— Но он умрет. Он умрет так же, как… Его больше не будет.

— Водички дать?

— Нет! — Анна отрицательно мотнула головой. Помолчала и неожиданно прищурилась. — Зачем вы это делаете?

— Затем же. Жизнь научила. Однажды я не смог выстрелить, и выстрелили в меня. Но я никогда не пожалею о том, что не спустил курок.

— Наверное, если бы когда-то выстрелили в меня, было бы лучше.

— Не факт. Жизнь длинная. Когда-нибудь решите, что все не так уж плохо.

— Не решу. Именно потому, что жизнь длинная, — Анна откинула голову на стену, у которой она сидела, и посмотрела куда-то вверх. — В которой хорошее закончилось давно и навсегда…

— Да ладно! — хохотнул мужчина. — Пока есть кока-кола и попкорн, жить можно.

Девушка перевела взгляд на его лицо, пытаясь разглядеть его глаза. Сейчас он был в тени, и глаза его казались черными, хотя при знакомстве Анна была уверена, что они серые. Она задумчиво сдвинула брови, всерьез раздумывая над этим вопросом. Потерла лоб и спросила:

— А если без них? Без кока-колы и попкорна?

— Всегда найдется что-нибудь еще.

— Нет, так не подходит. Надо, чтобы совсем без ничего, — пробормотала она себе под нос.

— Мне — не надо, — рассмеялся он. — Короче, пятерку сейчас. Пятерку — после выполнения заказа.

— Да-да, — Анна снова сосредоточилась на лице киллера. — А я… я могу отказаться?

— Ну, денег я пока в глаза не видел.

— Значит, могу? — улыбнулась Анна.

— Можете, — важно ответил он. — Только никому не говорите, что Север вас отговаривал, потому что это неправда.

200_ год

Просыпаться от собственных криков было нормой. Крик неминуем даже тогда, когда знаешь, что спишь. Обыкновенная жизнь Виктора Закса.

— Не я! — рука, выброшенная вперед. И почти наверняка перед глазами беспросветность. Сны никогда не приходили на рассвете. Только в самое черное время — под утро.

Пытался унять тяжелое дыхание. Губы медленно шевелились: «Не я, не я, не я…»

Но самого себя в том убедить он не мог.

От никогда раньше не слышанного крика Анна распахнула глаза. В свете фонаря, подсвечивающего комнату с улицы, разглядела сидящего на кровати Виктора с вытянутой вперед рукой. Таким она его видела однажды. И теперь точно знала, что ему снилось. Будто сама видела его же сон. Это было абсолютно иррационально. Но иррациональным был каждый ее день на протяжении вот уже десяти лет.

Она сердито дернула одеяло, которое он стащил с нее, когда вскочил на кровати.

— А можно аккуратнее?

Виктор вздрогнул и обернулся. Светлые волосы по подушке. Черты лица, скорее угадываемые, чем зримые.

— Прости, — прошептал он. — У меня бывает…

— Сейчас обострение? На полнолуние, что ли? — она зевнула. В темноте выглядело натурально.

— Нет. Я часто кричу во сне.

— В «Носороге», вроде, не кричал, — сказала она и повернулась на бок, спиной к нему. — И чего домой не уехал…

Не ответил. Откинулся на подушку. Смотрел в потолок. Потом медленно проговорил голосом, в котором почти не было слышно того Виктора Закса, которого она знала:

— Прости меня… Я мразь…

Анну будто обдало ледяным холодом. Она сильнее закуталась в одеяло и неслышно сглотнула.

— Я не выдаю индульгенции, — ответила ровным голосом.

— Я знаю. Просто прости. День адов. Сорвался.

Потом его речь звучала еще тише, но была отчетливо слышна в пугающей тишине ночи. Равно как и его дыхание, прерывистое, неспокойное. Если бы она протянула руку и коснулась его, знала бы, что сердце после кошмара так и не унялось, продолжая биться, будто набат.

— Партнер решил уйти из корпорации. Предложил выкупить его долю. У меня таких бабок нет. Пятьдесят процентов активов. Остается два варианта. Либо он попробует перепродать свою часть, либо потребует полного раздела. Оба варианта меня не устраивают. У нас слишком много обязательств, чтобы пойти на это… Единственное, на что надеюсь — время. На все нужна хренова куча времени.

«На все нужна куча времени», — мысленно повторила она за ним. Ей ли не знать? Она повторила про себя и информацию о партнере. Зачем, кому это может понадобиться — было не важным. Но она старалась запомнить. Никогда не знаешь, что и когда пригодится.

— Всю жизнь натыкаюсь на этих гребанных Гориных. Всю жизнь… Влип по самые…

В комнате раздался его злой лающий смех. И от него затряслась кровать под ними.

Сцепив зубы так, что стало больно, Анна молчала. Говорить не могла. Только кричать, еще громче, чем он. Но сейчас было нельзя. Не ко времени. Ее охота еще не окончена. Потом… однажды она ему объяснит, что такое «влип».

Закс резко перекатился на бок и снова прижался к ней со спины — так, как накануне вечером. Перекинул руку через нее и нашел грудь. Осторожно сжал пальцами сосок. Провел языком по плечу, поцеловал шею. И тихо, теперь почти не слышно, проговорил:

— И я все еще пьяная скотина. Прости.

— Репетиция покаянной речи состоялась. Утром дома тебя ожидает успех.

Она боялась пошевелиться. Словно натянутая струна, которую тронешь неправильно, и она лопнет с жалобным последним стоном. Просто лежала и смотрела в темноту, которая клубилась звуками и образами. Ей виделось то, чего не было на самом деле, и слышалось то, о чем никогда не говорилось. И впервые она попыталась себе представить его лицо, когда скажет ему, что ничего в его жизни не меняется, и он снова «наткнулся на Горину».