Посох Богов

Глава 19. Стрела скифа

Как ветер мчалась Арита по степи на самом быстром в мире коне. Сухие комья земли вылетали из-под копыт скакуна. Длинные косы змеились по спине киммерийки. Ветер, сухой и горячий, обжигал лицо. Она заметила, как молодой беркут, блеснув шёлковым оперением, взметнулся справа от неё и полетел рядом, западая то на правое, то на левое крыло.

Смеясь, и задыхаясь от счастья, она через плечо оглянулась назад. Серебристо-голубоватые волны травы катились за ней следом, словно пытались догнать. Никто и никогда не сможет догнать её!

«Никто никогда не сможет догнать меня!»

— Эй, Гирт! Не отставай! — крикнула Арита.

Её синие, как ночное небо, и зоркие, как у степной орлицы, глаза увидели, как тот, что мчался за ней вдогонку, от напряжения плотно стиснул тонкие губы. Губы, которые она так любила целовать. Эти губы говорили ей слова, от которых перехватывало дыхание.

Придержав коня, Арита спрыгнула в траву.

Беркут, летевший за ней, устремился к одинокому валуну и сел, кутаясь в крылья.

Степь уже буйно цвела. Ковыль и типчак серебрились широкими медленными волнами. Девушка сорвала метёлочку тонконога и стиснула его стебелёк крепкими белыми зубами. Ровным ковром покрывали землю до самого горизонта степные травы, а там, где степь сливалась с небом, пламенело море цветов. Земля трещала от сверчков и кузнечиков. Каждое дуновение ветра приносило терпкий аромат, щекотавший ноздри. Арита улавила среди запахов травы ещё один волнующий запах.

Наконец-то, Гирт рядом.

— Завтра я пойду к твоему отцу, — зло сказал он, упруго спрыгнув на землю.

«Не догнал, и злится». Арита улыбнулась:

— Сумашедший, он велит вышвырнуть тебя вон…

Гирт изо всей силы ударил плёткой по гладким стеблям высокого типчака, путавшегося в коленях.

— Тогда я украду тебя! — он был вне себя от ярости. Он не смог догнать свою возлюбленную! Такая девушка не может принадлежать простому киммерийскому всаднику. Недаром говорят, что в её жилах течёт царская кровь.

— Но я люблю тебя, — сказал он тихо, как будто самому себе.

Арита, ни на миг отводя взгляда, следила за его губами. Ей так нравилось, как гибко двигались они, выговаривая эти прекрасные слова. Она приблизилась к ним близко-близко.

— Я убегу с тобой, Гирт.

И земля, вечно юная, переполненная весенней пробуждающейся силы, раскрыла им свои объятия.

Уже стемнело, когда они вернулись в становье. Она осторожно вынула свою ладонь из руки Гирта и бесшумно проскользнула в шатёр.

Там её уже поджидала Аракала.

— Ата, бестыжая, — прошипела она. Старуха-ведунья с самого детства называла её Атой.

Арита знала, что старуха не злится.

— Замолчи, Аракала, — так же беззлобно ответила девушка, блаженно растягиваясь на шкуре.

— Замолчи, замолчи… Да ты хоть знаешь, что отец сосватал тебя?

— За кого?! — подскочила девушка.

— За старшего сына Пушты, главы рода Аканаков. Отец хочет объединить два наших рода. Поодиночке теперь не выживешь, не те нынче времена настали, — горько добавила Аракала. — Скифы опустошают наши земли своими набегами. Народ хочет покинуть страну, а не оставаться лицом к лицу с огромным войском. Но главы всех родов держали совет и решили, что слишком много несчастий постигнет их, если они станут изгнанниками. Цари решили умереть и покоиться в своей земле, а не бежать вместе с простым народом.

Но Арита не слышала, о чём говорила старуха. Из всего сказанного, она уловила только одно, — скоро ей не уже носиться по степи с Гиртом.

— Но я не хочу! — громким шёпотом заговорила Арита. — Я не могу…

Аракала внимательно посмотрела на девушку.

— Что? Что? — допытывалась старуха.

Арита потупилась.

— Неужели опять с Гиртом по степи носилась? — старуха словно мысли её читала. — Ох, глупая. Отец узнает, убьёт тебя.

— Ничего он мне не сделает. Мы убежим с Гиртом… — начала было Арита, но старуха не дала ей договорить.

— Ох, какая же ты глупая, Ата. Куда ты убежишь?! Степь кругом! Скифы кругом. Не те уж времена… Завтра на закате держи коня наготове. Я буду ждать тебя.

Вечером следующего дня женщины ехали верхом туда, где солнце уже наполовину опустилось в ковыль. Закатный ветер мчался по степи, шелестя тонкими стеблями чия. Лиловатое марево неподвижно висело над травой. В небе медленно кружил гриф, и две женщины, как две большие птицы, плыли по серебристому полынному простору.

Ехали не торопясь. Легко и свободно сидела Арита на своём высоком чёрном коне. Рядом на рыжей лошади Аракала. К поясу шаманки была привязана кожаная сумка. Несмотря на возраст, старуха прекрасно держалась верхом.

Слегка покачиваясь в седле, Арита думала о Гирте, и о том, что по доброй воле она никогда не станет женой сына Пушты.

Когда над степью стали загораться первые звёзды, они были уже довольно далеко, родное становье едва угадывалось вдали.

Женщины спешились, и Аракала принялась разводить огонь. Едва заплясали, разгоняя тьму, язычки пламени, она налила немного воды из кожаного бурдюка в небольшой котелок, добавила туда пучок каких-то сухих трав и принялась готовить снадобье.

На степь опустилась ночь, напоённая запахами трав, шорохами степных звёрьков, выкриками ночных птиц. Невидимая глазом ночная жизнь степи, утратив разноцветье, источала ароматы и рождала таинственные звуки. Арита вслушивалась, словно ждала совета от степи.

Старуха протянула Арите небольшую глиняную чашку с пахучим питьём и велела отхлебнуть. Арита подчинилась, хотя считала, что никакое зелье не заставит её разлюбить Гирта, всё равно она будет принадлежать только ему.

Аракала затянула странную заунывную песню, от которой у Ариты закружилась голова. Девушка с трудом подняла лицо и посмотрела на темнеющее небо. Оно было полно звёзд, крошечных, белых, блестящих. От снадобья Аракалы и хмельного аромата цветущих растений голова пошла кругом.

Кружилась голова, звёзды… Арита взглянула на степь и ахнула. Приоткрыв пересохшие губы, и глубоко дыша, она наблюдала, как звёзды, медленно опускались с неба и рассыпались по земле, а потом вновь поднимались. Они плавно перемещались между небом и землёй. Горизонта совсем не было видно, только слившиеся воедино небо, степь и звёзды. Воздух застыл, и даже ковыль не решался пошевелить ни одним волоском.

И Арита словно плыла в этом сверкающем единстве.

— Аракала, где ты? — позвала она тихонько.

— Я здесь. Смотри, сколько светлячков, — откликнулась старуха-ведунья. — Смотри, Ата…

Аракала протягивала ей странный предмет. Копьё-не копьё, стрела-не стрела. Он был немного похож на молот кузнеца, только без бойка. В неровном свете маленького костра, сквозь круженье звёзд и головокруженье Арита всё-таки смогла рассмотреть, как по синему камню серебряной змейкой ползут непонятные знаки.

— Что это?

Шаманка вложила в её руку странный предмет.

— Арита, я уже и так опоздала. Надо было раньше подготовить тебя. Скоро ты выйдешь замуж. Тебе пора узнать, что ты Прирождённая, хранительница Лазуритового Жезла Владычества….

Гирт сидел у догорающего костра, задумчиво вороша палочкой горячий пепел. Над умирающим огнём поднимался едва заметный столбик дыма. Рядом с юношей лежали лук и колчан со стрелами.

Он всматривался в степь, туда, где только что скрылись за горизонтом две всадницы. Неровное, как дыхание влюблённого, дуновение ветра приносило оттуда лишь сухое и горькое веяние степных трав.

Он пел. По степному безмолвию неслась его песня вслед за любимой.

«Ты смотришь на звёзды, звезда моя…

В твоей степи твои травы, твои злаки так хороши!»

Он пел о том, как любит девушку с длинными золотыми косами и синими, как вечернее небо и зоркими как у степной орлицы глазами, о том, как мчится она верхом по цветущей степи, и никто не может догнать её, кроме ветра, но он, Гирт, обязательно её догонит.

Арита прилегла и почувствовала, как стебельки трав щекочут щёку. Долго лежала без сна, размышляя о Пути Сюда и Пути Обратно, о котором говорила ведунья Аракала, о других немыслимых Когда и Где. Потом она погрузилась в забытьё.

Женщины уснули. А утром их разбудил запах дыма.

Арита вскочила и посмотрела в ту сторону, где вчера на закате были видны очертания становья.

На фоне розовеющего восхода тонкими чёрные нитями поднимались струи дыма. Арита вскрикнула, в мгновенье ока взлетела в седло, и конь помчал её туда…

Скифы напали на становье ночью, когда все спали. Убив всех, скифы подожгли жилища их племени и угнали скот. К утру от шатров остались лишь дымящиеся остовы.

Слезились глаза, едкий запах дыма раздирал горло. Арита, как сумашедшая, металась от одного пепелища к другому. Никого не осталось в живых. Вместе с родным становьем, сгорело всё её прошлое, радости и печали.

На самом краю становища, возле мёртвого костра она нашла Гирта. Пронзённый скифской стрелой, он лежал на спине, широко раскинув руки, словно пытаясь оттолкнуться от земли. На груди влажно темнело пятно крови. Он даже не успел выстрелить из своего лука.

Арита упала на колени рядом с ним.

— Гирт, Гирт… — она звала его, трясла за плечи.

Он был мёртв.

Сквозь слёзы Арита смотрела на бледное лицо, на тонкие губы Гирта, которые так любила. Они больше никогда не улыбнуться ей и ничего не скажут.

Словно подхваченная порывом ветра, Арита вскочила, с разбега взлетела на коня и понеслась туда, где хотела найти тех, кого теперь так люто ненавидела.

Она рычала как разъярённая волчица. Жажда мести подхлёстывала её. Почти ослепнув от слёз, Арита ураганом мчалась по степи, ещё не понимая, что и зачем она делает. Волосы выбились из-под шапки и развевались, ветер свистел в ушах.

Она думала, что её никто не сможет догнать.

Но скифская стрела догнала её.

Арита коротко вскрикнула и упала в ковыль.

Очнулась Арита от жгучей боли. В первые мгновенья пробудившегося сознания она не почувствовала ни малейшего желания узнать, где находится. Голова гудела.

Сквозь шум в ушах она уловила чей-то властный голос:

— Она знатная киммерийка?

— Да, мой господин, — почтительно ответил другой голос.

— Почему ты так решил?

— При ней нашли царский жезл, символ могущества её рода.

Арита открыла глаза и с трудом повернула голову в ту сторону, откуда доносились голоса.

Рядом с лежанкой, на которой она находилась, стояли двое мужчин.

Один — высокий, чернобородый, с длинными тёмными волосами, схваченными вокруг лба расшитой красной тесьмой — держался высокомерно. Богато одетый, он был, видимо, знатным скифом. На кожаном поясе висел меч с рукояткой, украшенной замысловатым узором и заканчивающейся головой какого-то животного.

Арита испытала унижение оттого, что кто-то надменно осматривал её.

Второй, тот, что стоял ближе к ней, согнувшийся в полупоклоне, был, видимо, слугой.

— Она, кажется, пришла в себя, — сказал господин.

Слуга приблизился к девушке и наклонился к самому её к лицу, Арита даже почувствовала его смердящее дыхание. Киммерийка собрала последние силы, и плюнула ему прямо в глаза. Тот резко отпрянул и зашипел ругательства.

Знатный скиф ничего не сказал, и, обдав слугу надменным холодом, вышел.

— Ах, ты дочь шакала… — замахнулся на неё слуга, но ударить не посмел, только погрозил кулаком и шмыгнул вслед за господином.

Арита осталась одна. Она попыталась подняться, но не смогла. Помимо её воли, глаза наполнили слезы. Она сильно зажмурилась, выдавив из-под век солёную влагу, и попыталась осмотреться.

Она лежала на тюфяке и подушке, набитых оленьей шерстью. Светильник в виде круглого котелка с ручкой-обручем, подвешенный в центре жилища, тускло освещал стены, обитые войлочными полотнищами. В неярком свете, среди тревожного бега теней, по стенам, словно в сказке, неслись искусно вышитые вереницы пантер, нападающих на оленей. Рядом с её лежанкой на круглом столике с изогнутыми ножками, похожими на лапы какого-то животного, стоял ещё один маленький светильник, квадратный. Он разбрасывал язычки пламени, которые золотыми искорками мерцали на гладкой синей поверхности лежащего рядом Лазуритового Жезла.

«Они приняли меня за царевну», — подумала Арита и потела сознание.

Возможно ли в безбрежной степи найти дорогу и не сбиться с пути? Возможно ли вернуться в этот мир, когда ты знаешь, что тот, кто связывал тебя с ним уже не живёт? Возможно ли, уже не чувствуя себя частью этого мира, страшиться неизбежности смерти?

Скифы долго лечили её, но жизнь возвращалась к ней медленно. Она бредила, иногда приходила в себя и снова погружалась в беспамятство. Она поправилась бы скорее, если бы хотела жить. Лишь желание отомстить заставило её вернуться к жизни. Мало-помалу, девушка пошла на поправку. Кобылье молоко, баранье и конское мясо, целительный степной воздух вернули телу упругость, глазам зоркость, а сердцу страсть. Она всё вспомнила, осознав унизительное положение, в котором находится, и снова горе овладело ею.

Когда однажды хмурым ветреным утром, Арита, наконец, вышла из убежища, она была готова мстить. Каждый высохший стебель шелестел ей о мести.

Для начала нужно было выяснить, сможет ли она сама бежать отсюда.

Очень скоро она поняла, что сделать это будет нелегко.

Мощные стены кольцом опоясывали крепость. Окружённая с трёх сторон огромной каменной стеной столица царя Скифии Савлия была неприступной. Единственные большие ворота в высокой стене охранялись сторожевыми башнями. За крепостной стеной, под курганом белой глины, покоились скифские цари вместе со своими конями, женами и рабынями.

С южной стороны цитадель защищала толстая земляная оборонительная насыпь. Сразу же у стены, с внутренней стороны, — открытое пространство с загоном для скота. Жилые постройки внутри этого пояса теснились ближе к северу города. Дома были в основном самые обычные, из дерева, состоящие из пристроек, выступающих с обеих сторон и центральной овальной части.

От прохладного свежего воздуха у Ариты закружилась голова. Она покачнулась и упала бы, если бы кто-то не подхватил её под руку.

Киммерийка оглянулась.

Рядом стоял молодой плечистый скиф. Длинные русые волосы, густые и мягкие, как степные травы, покрывала скифская шапка. Тёмные глаза смотрели остро и хмуро, словно сквозь облака едва пробивалось солнце. Мех на его накидке, перехваченной поясом с массивной золотой пряжкой, трепетал при малейшем дуновении ветерка, отчего скиф был похож на льва.

Не успев опомниться, Арита оперлась на его руку, и её пронзило, словно молнией. Она вздрогнула и выдернула ладонь.

Скиф не засмеялся. Напротив, он ещё больше нахмурился, словно его тоже обожгла её маленькая горячая ладонь.

— Меня зовут Тирсай, — голос скифа прозвучал низко и глухо.

— Арита, — коротко ответила киммерийка и поспешила уйти прочь.

С того дня она видела Тирсая почти каждый день.

То он проходил мимо, то оказывался рядом с ней за трапезой. Но ни разу они не заговорили друг с другом.

Однако, Арита никак не могла понять, почему она всё чаще думает о нём, почему он попадается ей на глаза — то ли он постоянно рядом с ней, то ли она невольно оказывается поблизости.

В тот день был праздник Великой Богини Табити. В честь покровительницы одной из самых могучих стихий — огня — готовилась совместная трапеза, на которую участники приносили яства, приготовленные собственными руками для общего стола.

В бронзовых котлах варилось мясо, в собственом жиру жарились кабаньи туши и тушки птиц. Скифы с наслаждением пили из большой золотой чаши, ходившей по кругу, синеватое кобылье молоко и быстро хмелели. Было людно, возбуждённые громкоголосые скифы сновали повсюду, но Арита чувствовала себя чужой среди них, не различая голосов, не узнавая напевов. Ей хотелось остаться одной, и она решила уйти к небольшому ручью, резво вытекавшему из-под городской стены.

Девушка присела у самой воды, обхватила руками колени, опершись на них подбородком, и стала слушать, как звенит вода, сталкивая друг с другом гладкие камешки. Здесь было спокойно и так хорошо просто посидеть, послушать незатейливую песню ручья, вспомнить о Гирте…

Неожиданно совсем рядом, прямо над головой, она услышала:

— Арита? Почему ты здесь одна? Разве ты не пойдёшь на праздник?

Она обернулась на голос и увидела Тирсая.

На скифе был короткий кафтан с длинными рукавами и вырезанным воротом, длинные широкие штаны, заправленные в мягкие кожаные сапоги. На узком ремне висел короткий меч.

— Киммерийцы не поклоняются скифским Богам, — сказала Арита тихо, но непреклонно.

— А каким Богам поклоняешься ты?

Тирсай присел рядом. Его крепкое плечо коснулось плеча девушки. От смущения она напряжённо уставилась на воду:

— Богу, который внутри меня, — ответила она.

Тирсай внимательно смотрел на неё.

— И чему же учит твой внутренний Бог?

— Он учит жить на своей земле, не убивать и не грабить…

Арита осекла себя, понимая, что не смеет дерзить, если хочет убежать отсюда до того, как её казнят за такие речи. Но куда ей было бежать? В степь?

Тирсай же, напротив, решил поддержать разговор.

— А разве у киммерийцев нет культа Великой Богини? — продолжал он. — Культы Богинь плодородия есть почти у всех народов. Египептская Сехмет, семитская Астарта, вавилонская Иштар, греческая Деметра…

— Откуда ты всё это знаешь? — спросила Арита, удивлённая познаниями молодого скифа. Она внимательно посмотрела на его лицо. Это было лицо человека, способного осмысливать жизнь. Она уже чувствовала странную власть его над собой, и боялась её.

— Я служил у царевича Анахарсиса, брата царя Савлия. Царь отправил брата послом в Афины, а я поехал вместе с ним. В Афинах царевич изучал философию у самого Солона, одного из семи греческих мудрецов, получивших знания ещё у египетских жрецов. Когда Савлий призвал Анахарсиса обратно, тот не стал торопиться и по пути домой посетил немало городов. В Кизике, где по преданию жили долионы, потомки греческого Бога Посейдона, на горе Диндим есть святилище фригийской Богини Кибелы, олицетворения матери-природы. У неё есть и более древние имена: лувийская Ати Купапа, микенская Тейайа Матреи, Матерь Богов. Анахарсис говорил, что святилище Кибелы Диндимены на горе над Кизиком основали ещё аргонавты, посетившие город на своем пути в поисках Золотого Руна. Анахарсис принял участие в мистериях в честь Богини. Вернувшись домой, мой хозяин хотел ввести культ Кибелы среди скифов, но царь Савлий страшно разгневался и убил его собственными руками.

Этот скиф, он говорил с ней так, как когда-то с ней говорил с ней Гирт. А она смотрела на его губы, как смотрела когда-то на губы Гирта.

Но они были чужими, незнакомыми, и… она печально опустила глаза.

Вдруг, словно её обдало жаром костра, она остро почувствовала горячее сильное плечо скифа. Арита подняла глаза и увидела в распахнувщемся вороте кафтана могучую грудь Тирсая.

Заполночь уставшие скифы разошлись, и всё стихло.

А чуть позже, перед самым рассветом, когда едва уловимый ветерок принёс из степи запахи влажной после дождя земли и посвежевшей зелени, и ещё что-то такое, от чего замерает сердце, она очнулась в полутёмной палатке. Светильники догарали.

Арита не понимала, отчего так размякла. Куда подевалась её злость? Разве она больше не жаждет мести? К своему удивлению, она осознала, что мстить не хочет. Напротив, ей нравился этот молодой скиф, бывший так близко, рядом, и говорящий с ней так, будто они знакомы с детства. Она вглядывалась в точёное лицо, и не ненавидела ни его, ни себя. Она не видела ничего, кроме глаз и улыбки, такой близкой теперь. Было ясно одно, эта ночь была ночью истинной жизни и глубоко скрытых желаний сердца. Истина была обнажена, а она обнажена как истина. Она не смогла бы сейчас солгать даже в мелочи, в пустяке, потому что поняла — всё, что она делает, теперь имеет значение, каждое слово, как сакральная правда.

— А ты и вправду киммерийская царевна? — неожиданно спросил Тирсай.

Арита растерялась, ведь она помнила, что её приняли за царевну, потому что нашли при ней Лазуритовый Жезл. А вдруг только это обстоятельство заставило скифов оставить ей жизнь?

— Я наследница Великой Царицы Намму, — прошептала она. — У меня есть доказательство — царский жезл.

Это было правдой. Получив посвящение там, в беспредельной степи, той тёмной звёздной ночью, она стала полноправной наследницей своего Рода, заплатив за это великую плату — она заплатила жизнью своих родных, соплеменников, жизнью любимого. Она потеряла всё, но преобрела что-то новое, что-то, что не совсем ещё осознавала. Она только нащупывала путь, по которому должна пройти в этой жизни.

Арита посмотрела в глаза Тирсаю, взяла его руку и увидела…

…Она уйдёт из этого города. Обязательно уйдёт от людей, жестоко расправившихся с её племенем. Она уедет верхом рано утром, навстречу рассвету, спрятав Жезл в сумку у седла. И никто не догонит её, ведь она умчится, как степной ветер. Тирсай поможет ей, она знала это уже тогда, в то пасмурное утро, когда они впервые соприкоснулись руками, и её пронзило, словно молнией. Она и не знала, что эта вспышка была первым опытом Дара Прозрения, который она получила по наследству от Великой Богини.

Табити, скифская Богиня подземного огня, грозная, воспламеняющая Богиня, имела и другие имена… Огненная, могучая и властная, Табити позволила киммерийке заглянуть в своё волшебное зеркало, в котором был виден весь мир, и где отражались все людские судьбы….

… Она обязательно уйдёт. Но только не теперь…

Меткая скифская стрела, догнавшая её в степи, когда она, не помня себя от ярости, мчалась отомстить за смерть Гирта, была выпущена Тирсаем. Она вспомнит потом, как, очнувшись от конского топота, почувствовала себя лежащей поперек седла связанной, как чья-то сильная рука, вцепилась в узду, как качалась степь, мелькали перед глазами алые цветы маков, гнущиеся на тоненьких огненных стебельках, как белым пятном промелькнул лошадиный череп.

Острые, пронзающие насквозь, как и его беспощадные стрелы, глаза Тирсая удержат её на долгие годы. Она и не знала, что скифы умеют так любить и быть преданными.

Табити была богиней жертвенного огня и молитвы. Именно этим огнём, будет долгие годы согревать её Тирсай.

Грозная Табити была ещё и божеством домашнего огня. Её именем Тирсай принёс ей священную клятву верности.

Табити, молодая женщина в длинном платье. Такой её изображали скифы. Такой хотел видеть Ариту Тирсай.

… А потом она обязательно уйдёт.

Куда она двинется дальше? Она, киммерийка, жена скифа, наследница Намму, связавшая звенья одной цепи, уходящей в века прошлого и века будущего…

Неважно куда… Наверное, подальше отсюда, на север, через беспредельную степь, такую беспредельную, что нужно не меньше года, чтобы достичь её края, да и не каждый вернётся из этого странствия. Ведь там, за краем степи клубиться тот самый изначальный мрак, из которого раз в несколько веков выходят новые народы, потрясающие землю. Именно оттуда вышли киммерийцы, а потом и скифы. А потом выйдут другие…

Неважно куда, ведь исчезновение киммерийцев неизбежно, ибо они, не смотря на свою воинственность, решили уйти со своей земли, без боя уступив её скифам. Этот народ исчезнет в зазеркалье истории так же, как их преследователи, скифы. Люди будущего будут спорить, откуда они пришли, кто из них был захватчиком, и на чьих землях селились оба этих народа? Загадочные этруски на своих прекрасных вазах изображали киммерийцев в виде всадников в высоких шапках. А высокие шапки были символом Верхнего Египета, Кеме… Свою страну египтяне называли Кеме. Земля кеме, смесь водорослей и земли, приносимая на их поля голубым Нилом. Эта плодородная смесь называлась кемет. Кемет, кеме, кемерийцы, киммерийцы… Киммерийцы будут отступать под яростным натиском скифов в сторону Египта, возможно, своей прародины.

Хетты, этруски, киммерийцы, скифы…Кто дальше?