Посох Богов

Глава 3. День рождения

Большой каменный дом Тахарваиля, виночерпия царя Мурсили, выглядел богато снаружи и был великолепно убран изнутри. Особенно сегодня, в день восемнадцатого дня рождения Асму-Никаль. Дом был залит светом и полон воздуха, свободно и без преград проникавших в огромные низкие окна, ставни на которых были заранее сняты. Всё было украшено лотосами, любимыми цветами Асму-Никаль. Изысканная посуда, наполненная всемозможной едой, теснилась на столах. Фрукты, овощи, напитки, пирожки, мясо, все яства источали нежные и терпкие, тонкие и насыщенные ароматы. Облако душистых благовоний смешивалось с запахом пряностей.

Гостей пригласили немного — несколько сановников с жёнами и детьми, друг и боевой товарищ Тахарваиля тысяченачальник Аммун со своим младшим сыном Тасмисом, и Харапсили, подруга Асму-Никаль.

Музыкантов не звали, время не слишком подходящее для веселья, ведь страна начала новый военный поход. Однако, отсутствие музыки с лихвой окупалось великолепием угощений! Осушив не один сосуд прекрасного нессийского пива, и опустошив целое блюдо ячменной каши, заправленной маслом и измельчёнными фруктами, гости гудели, как пчёлы. Сановники, сидя вокруг стола на расшитых подушках, обсуждали затеянный царём поход на амореев. Их жёны тихонько переговаривались между собой о чём-то, что одинаково сильно интересовало их всех, сидя в отдалении небольшой, но яркой группкой. Дочери, похваставшись нарядами, теперь перешёптывались, поедая сладости, лениво расположившись на подушках, а их младшие братья, изображая сражение хеттов с вавилонянами, бегали по великолепному тканому ковру, покрывавшему большую часть комнаты.

Слуги то и дело сновали туда-сюда, снова и снова принося из подвала продукты и напитки. Что-что, а этот сосуд в доме Тахарваиля был всегда полон — фрукты, хлеб, пиво, молоко, мясо, выпечка для праздников в изобилии лежали на полках в прохладе глиняного подвала.

Гости потягивали из тростниковых трубочек тёплое пиво и говорили, говорили, говорили….

Асму-Никаль, прекрасная как благоухающий розовый лотос, принимала поздравления, улыбалась, благодарила. Но среди хмельных криков и тостов она думала лишь о том, как завтра утром отправится в храм Хатахциффури, где вот уж десять лет под руководством своей наставницы Истапари изучала жреческую премудрость, постигая сакральное знание и сокровенный смысл таинств и мистерий. И вот наступило время и Асму-Никаль принять посвящение в сан жрицы храма. Но то, о чём она так мечтала в детстве, к чему так стремилась — служение Богине Хатахциффури — сейчас казалось ей не таким уж исключительно прекрасным занятием. Теперь, когда она так горячо полюбила, ей хотелось служить только своей любви и своему возлюбленному. Но как сказать об этом Истапари? Как сказать об этом отцу?

Как сказать об этом Харапсили?!

И словно услыхав её мысли навстречу ей, прекрасная и грозная, как богиня Ха-Пантали, когда она к Богу Грозы подходила, горделиво подняв красивое лицо, шла её черноокая подруга Харапсили.

Одного лишь взгляда хватило Асму-Никаль, что бы понять, Харапсили окутана тёмной страстью как мороком, заставляющим идти путём разрушения. Она знала, её подруга не остановится ни перед чем в своей жажде обладания Алаксанду.

— Рада видеть тебя, Харапсили.

Асму-Никаль понимала, какую опасность представляет теперь её подруга, как хорошо отточенный кинжал. Но, не имея прямых причин избегать её — ведь всё, что она знала о намерениях своей соперницы, было лишь догадками и…сном, — вслух она произнесла лишь то, что было истинной правдой:

— Ты сегодня пугающе красива, моя дорогая подруга.

Харапсили из рода Аллува, была невысока ростом и прекрасно сложена, смугла, темноглаза и темноволоса. Полная противоположность Асму-Никаль, которая была будто выточена из паросского мрамора, стройна и на полголовы выше многих девушек, а волосы её искрились золотом. И ещё Асму-Никаль обладала необычными способностями, которые тщательно скрывала от всех, кроме тех, от кого этого уже не скроешь. Тех, кто знал, было совсем немного: её отец, виночерпий Тахарваиль, жрица Истапари и Харапсили. Сходство подруг было лишь в том, что они были ровесницами, обе были младшими жрицами храма Богини Каттахци-Фури и были влюблены в одного человека.

Как два чёрных обсидиана блеснули глаза Харапсили, и мгновенная догадка осенила Асму-Никаль — они враги навсегда.

— С днём рождения, Асму-Никаль!

Даже простое приветствие теперь звучало из уст подруги-врага как угроза:

— Прими и мои поздравления.

Асму-Никаль понимала, между ними всё кончено. Совсем недавно это казалось невероятным, но теперь их крепкая дружба дала тоненькую, почти незаметную посторонним взглядом трещину. Трещина была шириной всего в несколько месяцев, но глубиной сравнима с пропастью. Они переступили ту черту, за которой начиналась вражда. Для неё, как и для Харапсили, путей к отступлению не было.

Алаксанду один, и они не смогут договориться.

Асму-Никаль любила их обоих. Но Алаксанду она любила больше. С того самого первого дня, когда четыре месяца назад она впервые увидела его.

Это было во время праздника пурулли.

Хатти называли Страной Тысячи Богов, и царь Мурсили не считал нелепым, что свита переезжает из города в город на церемонии. Например, в честь Солнечной Богини в Арипне — городе, расположенном менее, чем в дне пути от столицы. Или когда вся хеттская знать, сопровождаемая челядью, отправлялась в Хаттусу, чтобы встретить новый год в царском дворце.

Тысяча богов Хатти! Были ли они разными сущностями одного божества, или под знойным солнцем Хатти просто находилось место для всех. Стоя в жёлтом одеянии храмового служителя за царем Хатуссили и царицей Каддуси, пока они вкушали церемониальные блюда перед культовыми статуями одного, а потом другого божества в соседних городах, Мурсили даже не мечтал о временах, когда станет царём, и ему самому будут подносить Покров Золотого Копья в день пурулли.

В конце февраля или в начале марта, прекращались обильные дожди, подсыхали лощины, и дороги становились проходимыми. Путь в столицу занимал немало времени, но эта поездка того стоила. Праздник пурулли был одним из самых пышных праздненств в царстве Хатти. Жены сановников надевали лучшие наряды, самые прекрасные юные невесты и самые знатные женихи собирались, чтобы показать себя. Играла весёлая музыка, к праздничному столу в изобилии подавались по-царски изысканные блюда.

В тот день Асму-Никаль и Харапсили впервые присутствовали на церемонии вместе со своими семьями.

С галереи, на которой стояли подруги, было хорошо видно всё, что происходило во дворце.

В тронном зале, украшенном штандартами с изображениями оленей, сфинксов и львов, уже восседала царствующая чета — Великий Мурсили Первый-Солнце и его супруга звездоподобная царица Кали.

Стены, колонны и рамы были украшены гирляндами из свежих цветов.

Приглашённые гости ожидали лишь знака для начала праздника.

Дворцовый прислужник внёс Покров Золотого Копья и вручил его царю. Распорядитель церемоний вошёл в зал и представился царю. Затем, обращаясь к жезлоносцу, воскликнул:

— Они готовы, они готовы!

Служители изваяния, облачённые в ритуальные жёлтые одежды, встали рядом с царём, держа руки поднятыми, и принялись медленно, не сходя с места, вращаться.

Дворцовые распорядители, стоявшие у входа в зал, время от времени громко объявляли имена и титулы прибывающих гостей.

Вся знать Хаттусы, вельможи самых высоких рангов с разряженными жёнами и детьми, раскланивались друг с другом, кривя губы, кто в надменной, кто в подобострастной улыбках. Прохаживаясь у дверей зала с непроницаемо высокомерными лицами, сверкая оружием, в горящих искрах золотых украшения, в переливах драгоценных камней, придворная знать готовилась засвидетельствовать своё почтение царю с царицей.

Двое дворцовых прислужников уже расстелили перед царствующими особами красную, расшитую разноцветными узорами, подстилку для коленопреклонений.

Перед сановниками прошёл жезлоносец и указал отведённые им места. Людской водоворот, наконец организован в торжественную процессию, которая двинулась к трону.

Когда дань уважения царственной чете отдана, и гости расселись каждый на своё законное место, двое дворцовых прислужников поднесли царю и царице золотой кувшин с водой для омовения рук. После омовения глава дворцовых слуг подал им белоснежную льняную ткань, украшенную по краям золотой вышивкой, чтобы они вытерли руки.

Распорядитель церемоний пригласил поваров, и те поставили подготовленные серебряные блюда с ароматным мясом и сосуды с водой.

Блюда распределены и, наконец, принесли праздничный напиток марнуван.

На низких сидениях у столов, выстроившихся вдоль стен, расселись гости, ожидая знака к началу праздничного пира. Пёстрые кувшины, плетёнки и чаши с фруктами, кубки и вазы уже стояли на подставках, призывно источая ароматы яств.

Жезлоносец подошёл к дверям и позвал музыкантов. Они внесли инструменты, и, заняв свои места, заиграли, наполняя зал радостными звуками аркамми, неистово завываниями хухупал, переливчатыми брызгами бронзовых систр и ритмичными ударами галгалтури. Музыка рассыпалась по мозаичнму полу, поднялась вдоль нарядно убранных стен и закружилась вокруг новогоднего дерева эйа.

Царь-Солнце снял алый покров, накрывавший блюда и, сверкнув драгоценными украшениями на пальцах, бросил его дворцовым прислужникам. Преклонив колени, они подобрали его, и передали стольникам.

Под ликующие крики гостей, наконец, началось настоящее пиршество.

Мурсили дал знак для начала праздничного ритуального представления, олицетворяющего битву между божественным героем Телепину и его противником драконом Иллуянкой. Потом своё искусство представили фокусники-акробаты, глотатель мечей, пожиратель огня и акробат. Потом из клетки выпустили розовых голубей и зеленых павлинов, и юные танцовщицы, грациозно лавируя между ними, исполнили танец сложного рисунка под возбуждающую мелодию, состоявшую из смены скачущих нот и темпов. Танцовщицы с красными цветами в чёрных волосах, тоненькие и гибкие как стебельки невиданных водных растений, плавно струящихся в волнах, то содрогались в томных изгибах стройных тел, то трепетали в страстном кружении. Мужчины жадно следили за чувственными движениями танцовщиц, забывая о вине в чашах. Когда волны музыки стихли, и её последние всплески унесли танцовщиц, послышались восторженные крики, а из поднятых чаш на пол расплескалось вино.

Из наполненного людьми зала шёл тяжёлый аромат благовоний. Разгорячённые вином и представлением, роскошью яств и одежд, гости становились всё шумнее и шумнее, среди звуков раскатистого хохота, свойственного опьяневшим людям, среди радостных звуков праздничных хухупал и рокощущих галгалтури, было невозможно расслышать даже соседа по застолью.

Пиршество достигло своего высшего накала, когда посреди праздничного разноголосья и непрерывного рёва труб перед пирующими гостями встали несколько мужчин. Предстояло выступление поэтов.

Они пропели гимн о подвигах божественного героя Телепину, и едва замерли его последние звуки, Асму-Никаль вдруг услышала один голос, возносящийся под самые своды. Кто-то читал древний гимн.

Этот голос, он был знаком и незнаком ей одновременно

Голос лился свободно, торжественно и печально.

Она искала глазами того, кому принадлежал этот голос. Она почти угадывала, как должен был выглядеть тот, кто мог говорить так, чей голос мог вот так запросто проникать в самое сердце. Она должна была его увидеть этого человека, его голос звал её.

С трудом протискиваясь сквозь ряды придворных, выстроившихся вдоль стен, она пробралась к большому низкому окну и…. наконец, увидела его.

Он был очень красив, этот молодой поэт, и был так же не похож на жителей Хатти, как и она сама. Но она узнала его. Это был юноша из её снов. Высокий, златокудрый и синеглазый, прекрасный, как самое изысканное изваяние божественного Телепину. Сердце молодой жрицы забилось как праздничный барабан.

Когда растаяли под сводами зала Собрания последние звуки, поэт поклонился царю с царицей, повернулся к гостям, и… они встретились взглядами.

О Боги, ведь иначе и быть не могло! Они словно были созданы друг для друга. Все предчувствия и сны говорили ей о том, что это обязательно случится.

Асму-Никаль, взволнованная, с неистово бьющимся сердцем, повернулась к подруге, чтобы спросить, знает ли она этого молодого придворного.

— Кто это? — срывающимся шёпотом промолвила Асму-Никаль, но ответом ей было ледяное молчание. Харапсили не отвечала, словно окаменев.

— Он так красив! — сердце Асму-Никаль пронзило незнакомое восхитительное чувство. Волнение, трепет, смятение, радость? Она едва могла дышать.

— Харапсили… — прошептала Асму-Никаль, пытаясь поймать руку подруги. Но не найдя руки, она повернулась к ней и поняла, что молодую жрицу Каттахци-Фури поразила та же стрела.

Так и стояли они рядом, ошеломлённо глядя на юношу.

Уже тогда Асму-Никаль знала, что Алаксанду встанет между ней и Харапсили. Но она не могла предположить, что её подруга станет с ней соперничать. Ведь если бы он полюбил Харапсили, а не её, она не стала бы препятствовать их любви.

Но её подруга была другой.

— Я не отдам его тебе! — тихо, но грозно, словно раскаты дальнего грома из-за гор, сказала Харапсили, вытягиваясь во весь свой небольшой рост, словно стараясь казаться выше и значительнее.

Асму-Никаль, приблизившись к ней на шаг, как можно мягче произнесла:

— Успокойся, моя дорогая. Давай же поговорим!

— Не расточай на меня свои чары, — в недоброй усмешке скривила губы Харапсили, Асму-Никаль даже послышалось, как скрипнули её зубы.

Харапсили шагнула назад, отстраняясь.

— Достаточно того, что ты околдовала Алаксанду.

— Как ты не понимаешь, здесь нет никакого колдовства. Это любовь, но она сильнее зелья и заговора.

— Посмотрим, Асму-Никаль, посмотрим. Я ведь не отдам тебе Алаксанду. Так и знай!

— Как ты можешь так говорить? Он любит меня, он мой жених.

Услыхав эти роковые слова, Харапсили отпрянула назад, задыхаясь, как воплощение слепой безоглядной ярости, бушуя как бурный водопад, почти закричала:

— Пока лев и вол не пойдут в одной упряжке, ворон не станет белым как аист, вепрь не спрячет клыки и не покроется шерстью овцы, Алаксанду не будет принадлежать тебе! И если мне не хватит жизни, я найду вас и после смерти и заберу его у тебя! Так и знай, Асму-Никаль, так и знай! Да будет так!

Не имея больше сил укротить ревнивую ярость, Харапсили повернулась спиной и побежала прочь