Потанцуй со мной

15. Юля

Если я попрошу выключить медиа-систему и включить, например, радио, это будет слишком нагло с моей стороны?

Просто это уже третья песня Маршала, которая звучит из динамиков его офигенной тачки.

Меня бесит тот факт, что я знаю слова этих песен и крепко сжимаю губы, чтобы не начать подпевать.

Хотя про себя я уже давно их пою.

Меня дико раздражает еще и то, что Маршал — любимый певец моего папы, а значит не стоит говорить о том, что Мистер Костюм уже давно не мальчик и примерно того же возраста, что и мои родители.

Я упорно не собираюсь высчитывать разницу нашего возраста, поэтому я просто хочу выключить этот долбанный привет из конца 90-х.

Всё потому, что я категорично не собираюсь воспринимать Романова Константина Николаевича, как взрослого мужика, пожалевшего маленькую девочку, какой, по всей видимости, он меня и считает.

Я — не маленькая девочка, мне 20.

А он — не старик, он мужчина, с которым безопасно и опасно одновременно.

Меня пугают и настораживают слишком частые в последнее время наши пересечения. В то, что это нелепая случайность, я отказываюсь верить.

Москва — не тот город, в котором выйдя за хлебом ты встретишь всех, начиная от своей первой учительницы, до бывшего одногруппника, с которым лет сто назад сидели на одном горшке в детском саду.

Волнует меня еще и то, что я осознанно играю со своей жизнью в рулетку.

Какова вероятность, что в этот раз он меня не изнасилует и не выбросит в канаву?

Но я послушно сажусь в его тачку и еду, черт знает куда.

Так же послушно я выполняю все его приказы, хотя не чувствую какого-то давления или гипнотического внушения.

Просто я поняла, что мне нравится, как и когда он приказывает.

Это не грубость и не самоутверждение, например, как угрозы Матвея, когда хочется сопротивляться и отстаивать свое гордое я.

С Ним я хочу подчиняться.

Потому что он — мужчина, рядом с которым ты можешь быть слабой.

Его толстовка сидит на мне как спортивное плотное платье, и я кутаюсь в нее, зарываясь носом. Вдыхаю терпкий аромат мужского тела, на мгновение прикрывая глаза. Я не могу его описать при всей гамме возникших эмоций. Это что-то граничащее между запахом солидного, состоявшегося мужчины, и его настоящего естества.

Мне нравился запах Матвея, правильно даже будет сказать, запах его парфюма. А эта толстовка пахнет телом. Крепким мужским телом, адским тестостероном и властью.

Рассматриваю его профиль, не скрываясь.

Сегодня на его лице появилась щетина, и она до умопомрачения ему идет, хоть и делает старше. Волевой подбородок подпирает правая рука, опираясь на подлокотник, а левая расслаблено управляет машиной.

Мы едем плавно, соблюдая скоростной режим и все дорожные знаки. И меня в другой раз бы это взбесило, но не сегодня, когда с ним не хочется никуда спешить.

От моего состояния униженной и оскорблённой ничего не осталось, кроме саднящей щеки и мелких мурашек, периодически пробегающих по моему телу.

Но сейчас, когда я смотрю на этот светлый джемпер, напоминающий кольчугу, и широкие плечи, я не уверенна, что мурашит меня от озноба.

Он везет меня домой, я знаю подспудно.

Это как раз то, о чем я говорила.

Я его опасаюсь, но рядом с ним безопасно.

Он не разговорчив и всё время молчит, а я хочу, чтобы он узнал мое имя.

Для чего?

— Меня Юля зовут, — пусть знает, кого спасает уже во второй раз.

— Согрелась?

Не интересно.

Ему не интересно мое имя.

Я для него дочка какого-нибудь знакомого, которую он втайне от папки снова вытаскивает из дерьма.

Не больше.

Меня несказанно это задевает, и запускает в моей крови волну негодования.

— Как так получилось, что я снова нахожусь в вашей машине? — молчать я не могу, в морге успеется.

— Я — не маньяк. И за тобой не слежу, — поворачивается ко мне и с легкомысленной улыбкой изгибает брови.

— Но именно так я и считаю, — разворачиваюсь к нему всем корпусом, случайно задевая рычаг переключения скоростей.

От него не укрывается сея неосторожность, и он бросает на меня укоризненный взгляд отца.

— Я знаю, — опускает правую руку и кладет поверх селектора, защищая от раздолбайки-меня.

И всё.

Он снова молчит, когда у меня просто полыхает в груди.

Я одна это чувствую?

Почему так жарко?

— Можно печку убавить? — бурчу обиженной девочкой. — И музыку выключить. — Да, вредничаю, но сколько можно слушать одно и то же?

Пусть считает меня истеричкой малолетней. Просто не нужно вести себя, как равнодушная задница.

Мистер Костюм усмехается и выполняет ровно то, что я попросила.

Хотя, скорее велела.

Рассматриваю уличные билборды и огромные светодиодные экраны.

Тишина давит.

Я так не могу.

Долго молчать не могу.

— Почему вы меня постоянно спасаете? Поверили в себя, что герой? Думаете там, — указываю пальцем наверх, — вам воздастся? Ну, типа каждому по заслугам и всё такое, — выжидательно смотрю на Костюма.

Не поворачивая головы, слышу, как вздыхает.

Я его утомила? Так я еще не начинала даже.

И подвозить меня не просила.

Решив, что ответа, как обычно, я не дождусь, вдруг замираю под глубоким мужским баритоном:

— За мной столько грехов водится, что на место в раю не рассчитываю.

Очевидно, что эта информация меня должна насторожить. Возможно, конкретно сейчас, Сурикова, он признается тебе, что лишил жизней не малое количество людей, а ты сидишь тут, млеешь от его голоса и широких плеч.

— Вы всё-таки маньяк? — кажется, прозвучало как будто с надеждой.

Мистер Костюм откидывает голову назад и раскатисто смеётся, щуря глаза и прикрывая кулаком рот.

Хохочу вместе с ним.

— Да. И прямо сейчас я везу тебя пить горячий кофе. А вот потом, — таинственно понижает голос, отчего начинаю нервозно ерзать, потому что где-то внизу чувствую, как горячий узел закручивается в спираль, — собираюсь отвезти тебя домой, — улыбается.

«И как следует отыметь», — добавляю про себя и краснею.

Вот черт.

Свожу колени вместе и зарываюсь по самый нос в толстовку Костюма, чтобы ненароком не выдать свои пунцовые щеки.

Я надеюсь, он не умеет читать мысли?

Кручу головой по сторонам, потому что мы и правда подъехали к какой-то кофейне. Здесь очень светло и людно, поэтому решаю не волноваться. Мне достаточно того, что мое сердце отбивает чечетку от наивной, глупой радости, что этот странный, чужой, но такой манящий Мужчина поведет меня в кафе.

И мне глубоко безразлично, из каких соображений он это делает, возможно даже не придавая этому факту столь значимого значения, но сейчас в его тачке сижу именно я и его толстовка надета на мне, а значит я могу с чистой совестью представить, что мы как будто бы вместе.

Поспешно отворачиваюсь и берусь за ручку двери, чтобы он не успел заметить на моем лбу сияющей надписи: «Уиииии»!

— Посиди. Я схожу за кофе, — Мистер Костюм стирает певучие гласные, рисуя вместо букв огромный жирный поднятый вверх средний палец.

Так тебе, Сурикова, закатай губу обратно.

— Хорошо, — обиженно закусываю губу и отворачиваюсь.

Он уходит, бесшумно прикрывая за собой дверь.

Чертов педант.

И дело не в том, что у этой модели машины, шумно и не получилось бы. Просто Константин, мать его, Николаевич, такой весь правильный и уравновешенный, что хочется немножко пошалить и добавить хаоса в его правильность.

Рыскаю по салону, к чему бы придраться и за что можно было бы зацепиться.

Я хочу тебя узнать, Романов Константин Николаевич. Потому что кроме того, что ты — адвокат, я ничего не знаю.

В углублении приборной панели коротко булькает телефон.

Гипнотизирую его взглядом, а руки чешутся его взять.

Закусываю изнутри щеки и воровато оглядываюсь по сторонам.

Я только посмотрю.

«Ну там, на модель телефона, например», — уверяю себя.

Меня не удивляет, что его телефон — отпрыск американского откушенного яблока последней модели, но меня поражает, что он не запаролен.

Неразумно и самонадеянно, Мистер Костюм.

Провожу пальцев по гладкой панели и жмурюсь от понимания, что этой поверхности касались его теплые длинные пальцы.

Первое, что я стараюсь успеть сделать — узнать номер его телефона. У меня нет времени задаваться вопросом, на кой черт мне его номер, но я поспешно ввожу свои цифры и делаю себе дозвон.

Быстро стираю и бросаю взгляд в сторону кофейни.

Молясь о том, чтобы очередь за кофе была, как можно длиннее, шарю по иконкам дисплея.

Но надкусанное яблочко абсолютно пустое: ни чертовых фотографий в галереи, не загруженных документов, ничего.

Кроме одного непрочитанного сообщения, будоражащего любопытством мою бунтарскую кровь.

От И 553: В. доволен работой. Всё было сделано чисто и без лишних свидетелей. Приятно иметь дело с профессионалом.

Телефон выпадает из рук.

Я смотрю на свои вытянутые трясущиеся ладони, когда тело охватывает холодом ужаса.

К горлу подступает тошнота, и я пытаюсь сглотнуть густой комок. В глазах темнеет, когда представляю себя связанной на полу подвала заброшенного завода и с кляпом во рту.

Трясущимися руками забрасываю телефон обратно, но потом вспоминаю, что оставила в этой машине преступника кучу отпечатков.

Да что ж я такая «везучая» на уродов, а?

Стираю рукавом толстовки все поверхности и выглядываю в окно, чтобы убедиться в отсутствии адвоката.

Какого адвоката, Сурикова?

Тебя красиво развели и разве что только не поимели.

Пока.

Сколько у него таких корочек с вымышленными именами и профессиями?

Выбираюсь из машины, попутно озираясь, и поспешно крадусь вдоль припаркованных машин.

Нагибаюсь и на полусогнутых ногах несусь к мерцающей спасительной букве М московского метро.

Только тогда выдыхаю, когда, очнувшись в вагоне, чувствую себя в относительной безопасности.

Устало закрываю лицо длинными рукавами и в нос тут же ударяет пряный мускусный запах.

Неееет…Нет-нет-нет!

Его толстовка…

На мне…

Возможно, именно в ней он и сделал «всё чисто и без свидетелей».

А мой пиджак?

Ой, блииин, Сурикова, куда ж ты снова вляпалась, бестолковая?

За один вечер я успела стать жертвой насилия, получив затрещину от парня, и чуть не стала жертвой маньяка-убийцы.

Полное, мать его, комбо.

Рюмина будет в восторге!

*А.Маршал «Орел»