Потери и обретения. Книга первая

Глава 14

Перемену в Редклиффе она почувствовала, как только они выехали из города. Он включил радио, поймав станцию, передававшую попурри из заразительных мелодий, от которых ноги сами начинали пританцовывать. Мелодии сменяли друг друга, и Редклифф окончательно расслабился.

Они мчались по скоростному шоссе, протянувшемуся бесконечной серой лентой вдоль заболоченных низин, полей сахарного тростника и рисовых плантаций. Голубые цапли бесшумно планировали среди величественных кипарисов, с которых словно бороды свисал мох, отливавший на солнце золотом; нутрии и ондатры плескались у берега, в темной воде мелькали их осторожные тени.

Наконец музыка кончилась, и Редклифф выключил радио. Тишина располагала к общению, если б только эти двое не скрывали так прилежно своих чувств, говорить о которых вслух было слишком опасно.

- Здесь так красиво, - тихо произнесла наконец Джоанна.

- Мы называем эти места «зыбучие прерии». Корни здесь уходят глубоко.

Она поняла, что он говорит не о корнях узловатых кипарисов, растущих из воды.

- Должно быть, вы сильно скучаете по этим местам.

- Всегда приятно возвращаться домой, - согласился Редклифф. - Если родился в этом заболоченном крае, то это уже в крови, никуда не денешься. Даже если захочешь.

- А вы не хотите?

- Нет.

Он хорошо ориентировался в лабиринте грязных дорог и водных протоков. Джоанна вспомнила, что когда-то читала о способности кочевников находить путь домой через большие расстояния в песках пустыни, пребывающих в вечном движении. Конечно, сам факт его стремительного взлета по служебной лестнице в «Сэвидж» свидетельствовал о его выдающихся деловых способностях. Но она подозревала, что только здесь, в туманном таинственном краю болот, Редклифф чувствовал себя по-настоящему спокойно и уверенно.

Свадьба, состоявшаяся в бывшем доме Редклиффа на берегу реки, оказалась не только семейным событием, на ней гуляла вся округа.

Люси Морино, выходившая замуж за владельца ранчо, расположенного по соседству, тепло поздоровалась с Джоанной.

- Спасибо, что приехали отметить вместе с нами наше радостное событие, - сказала она. Улыбка ее была искренней, но Джоанне показалось, что в ее глазах, таких же темных, как у сына, мелькнула тревога.

Вполне еще красивая женщина, которой только перевалило за пятьдесят, Люси выбрала для торжественного случая платье ярко-синего цвета, скроенное по косой и заходившее чуть-чуть за колено. Джоанна отметила, что платье идеально подходит ей.

Бабушка Редклиффа по линии отца оказалась более словоохотливой, чем ее невестка. Она крепко обняла внука, потом отступила на шаг и долгим проницательным взглядом окинула его спутницу, напомнив Джоанне любопытную птицу, а потом без лишних слов заявила:

- Ты прошла через страдание.

Девушка вздрогнула, но постаралась скрыть свое волнение улыбкой.

- А какая женщина через это не проходит?

Старая крестьянка оставила ее дерзкое замечание без ответа.

- Грядет следующее, - объявила она. - Но в конце долгого пути ты обретешь любовь, которую заслуживаешь.

- Маман… - чуть слышно сказала Люси, - пожалуйста… - Она искоса бросила на Джоанну извиняющийся взгляд.

Бабушка даже внимания не обратила на ее тихое предостережение.

- Что же до тебя, мой мальчик, - она высоко запрокинула свою седую голову, пристально всматриваясь в лицо Редклиффа, - не держи рот на замке.

Он улыбнулся.

- Почему бы тебе прямо не сказать, что ты обо мне думаешь? - предложил он с присущей ему прямотой.

И снова Джоанна заметила материнскую тревогу в глазах Люси. Мать Редклиффа поспешила увести их, чтобы представить Джоанну остальным членам огромного семейного клана Морино.

Свадебный стол оказался подлинно кулинарной феерией: острый суп из стручков бамии, джамбалайа, лангусты и филе аллигатора под соусом табаско, настолько горячее, что Джоанна обожгла себе рот.

Настроение у всех было веселое, а еда обильная. Пыль, поднятая ногами танцующих, и дым от горящих углей, на которых стояли решетки с зарумянившимися кусками мяса, носились в прохладном воздухе.

Джоанну то и дело вытаскивали в хоровод гостей, наряженных в карнавальные костюмы. До захода солнца, опускавшегося в водную гладь, она успела перетанцевать, по ее приблизительным подсчетам, чуть ли не с двадцатью двоюродными братьями Редклиффа.

- Завидую я вам, - тихо сказала она ему, когда в первый раз оказалась в кольце его рук. В ночных полях плясали зеленоватые огоньки болотного газа, оркестр перемежал исполнение романтических баллад с зажигательными танцевальными мелодиями.

- Почему? - Он не мог оторваться от ее глаз, вспыхивающих при свете разведенных костров точно старинное золото.

- У вас так много родных, которые беспокоятся о вас, любят вас.

- По-моему, для людей, живущих тяжелой трудовой жизнью, семейные узы приобретают первостепенное значение, - задумчиво ответил Редклифф. - У меня есть фотография, на которой запечатлена вся наша семья - отец, мама, мои сестры и я - во время уборки большого урожая сахарного тростника на бабушкиной плантации. В прошлом году, когда я стал президентом «Сэвидж», я поручил художнику написать с нее картину. Как только меня заносит, я смотрю на эту картину, которая висит на стене в моем кабинете, и вспоминаю, откуда я вышел. Это помогает.

Его рассказ не удивил Джоанну. Наблюдая Редклиффа в общении с родными и друзьями, она узнала его с той стороны, о которой, наверное, мало кто имел представление. Интересно, знает ли его жена настоящего Редклиффа Морино? Или леди Памела видит в нем только лицо, облеченное большой властью? Впрочем, ответ напрашивался сам собой, потому что на свадьбу матери он привез ее, а не Памелу.

- Бабушка у вас интересная женщина, - шепнула Джоанна.

Редклифф засмеялся. Громкий раскатистый смех обворожил девушку, и она еще отчетливее поняла, насколько эта поездка для нее небезопасна.

- Охарактеризовать ее можно одним словом - упрямая, как и все в семействе Морино. Утверждает, что обладает даром ясновидения. Как и ее собственная бабка.

- А вы верите ей?

Редклифф пожал плечами.

- Когда был мальчишкой, не верил. Но как-то осенью, мне тогда было тринадцать, я весь сезон не мог добыть оленя. А нам крайне нужна была оленина, чтобы пережить зиму. Вот тогда она точно назвала мне место, куда я должен пойти. Решив, что терять мне нечего, я воспользовался ее советом и наткнулся на огромного самца, который стоял рядом с кипарисом так, словно поджидал, когда я приду и застрелю его. После этого случая я стал чаще прислушиваться к ее словам.

- А сегодня вечером? Что она вам сказала?

- А-а, это… - Редклифф знал, что бабушка не одобряла его жену. Но знал он и то, что развод она одобрит еще меньше. - Есть такое древнее местное выражение - «Не роняй картошку». В переводе это означает приблизительно «не отчаивайся».

- Понятно. - Джоанна почувствовала возникшее в нем напряжение и воздержалась от дальнейших расспросов.

Он увел ее в танце к укромному месту под сенью деревьев. Они плыли под звуки страстной романтической баллады, его подбородок касался ее волос, пальцы Джоанны сплелись у него на шее.

Музыка смолкла, а они все не выпускали друг друга из объятий и взглядами говорили о своих чувствах, которые невозможно было выразить словами.

- Джоанна, - тихо произнес он ее имя внезапно охрипшим голосом, и такая мука послышалась в нем, будто Редклифф испытывал физическое страдание.

Ей вдруг стало понятно, что она видит перед собой человека, жизнь которого всего за один день изменилась навсегда. Ей были доступны мучившие его чувства, ведь она переживала то же самое. Она отдавала себе отчет в том, что играет с огнем. И в этом огне кому-то из них придется сгореть - вероятнее всего, этим кем-то будет она. Но, очарованная этим мгновением совершенной близости, она не хотела думать о том, чем грозит ей будущее.

Редклифф весь день героически старался держаться от нее на расстоянии. Его усилия напоминали борьбу с отливной волной. Черт возьми, он никогда не претендовал на звание святого мученика!

Он провел пальцами по ее щеке, следуя за ними жадным взглядом.

- Сегодня вы, вне сомнений, здесь самая красивая.

От этого нежного прикосновения у Джоанны закипела кровь.

- На свадьбе самая красивая женщина - невеста, - возразила она тихим дрогнувшим голосом.

- Маман всегда была красавицей. - Он провел ладонью по ее шее, взглядом вбирая ее всю, одетую в пушистое, словно мох, зеленое платье, в замшевые сапожки цвета лесной зелени, всем обликом напоминавшую ему лесную нимфу.

Прошлой ночью, в макияже, Джоанна выглядела ярче, более страстной и слишком соблазнительной. Сегодня, когда ее лицо расцвело от солнца, волнения и удовольствия, в ней проявилась та светлая, нежная, неподвластная времени красота, которая поразила его в облике актрисы Одри Хепберн в фильме «Беззаботная Холли». Сейчас, в лунном свете, с выступившими на переносице веснушками, Джоанна казалась ему хрупкой и легко ранимой.

- Но вы, - печально настаивал он, - само совершенство.

Медленно, давая ей возможность угадать его намерение и уклониться, он взял ее лицо в свои такие большие и такие надежные ладони и с предельной осторожностью торжественно склонился к нему. Он целовал ее трепещущие губы от уголка до уголка с нежностью, о существовании которой и не подозревал. И пока его губы искушали и ласкали ее, внутренний мир Джоанны возрождался.

Она обвила его шею руками и, чтобы не мешать ему, закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать. Она отдавалась его поцелуям, потому что поступить по-иному в этот момент означало бы отречься от своих чувств. А отречение было бы противно ее честному характеру.

Очарованный, Редклифф смаковал каждый ее вздох, малейший стон. Когда же губы ее приоткрылись, он ощутил ее теплое прерывистое дыхание и окончательно забыл обо всех доводах рассудка. Услышав свое имя, произнесенное шепотом возле его губ, он только удивился, как превосходно Джоанна Лейк вписывается в кольцо его рук.

Он покрыл поцелуями все ее лицо, упиваясь дразнящим запахом ее кожи, и снова вернулся к губам. Поцелуй длился и длился… минуту, час, вечность? Когда он кончился, Редклифф ощущал себя словно человек, для которого отменили объективные законы физики, он потерял ориентацию, не знал, на каком он свете и существует ли еще сила земного притяжения.

Не умея выразить словами свое состояние, он снова произнес ее имя - Джоанна, смакуя его благозвучие, испытывая наслаждение и абсолютную радость. Прядку ее блестящих волос он намотал на палец как кольцо, отпустил - и она мгновенно скрылась в густой массе пушистых завитков. Понимая, что занимается мазохизмом, он представил эти шелковистые волосы на своей обнаженной груди, на бедрах.

- Это что-то… - Голос его сорвался, он мог только качать головой от изумления, от невозможности найти нужные слова.

- Неожиданное, - закончила за него Джоанна, - захватывающее и пугающее.

- И мучительное, - добавил Редклифф.

Ни один из них не решился бы назвать это недоразумением.

- Я хочу быть честным с тобой, дорогая. Мне необходимо быть честным с тобой. Сложность в том, что мое чувство, как его ни называй, ни к чему хорошему не приведет.

- Оно и не может нас никуда привести. - Голос Джоанны звучал нежно и отрешенно.

Редклифф предпочел бы, чтобы она возразила, закричала. Ну хоть что-нибудь, только не эта тихая покорность.

- Не сейчас. Конечно, ты можешь мне не поверить, но я не из тех мужчин, которые обманывают своих жен.

- Я верю тебе. Потому что я не из тех женщин, которые заводят романы с женатыми мужчинами.

- Я не хочу причинить тебе боль.

А боль была бы страшная, Джоанна знала.

- Я собирался предложить тебе завтра поездку в глубь штата.

Она уловила в его голосе нотки сожаления.

- Но?… - мягко спросила она.

- Мне позвонили полчаса назад.

Его действительно недавно звали к телефону из дома матери. Джоанна подумала, что звонила его жена, через несколько минут он вышел мрачнее тучи.

- На строительстве нового магазина «Сэвидж» у Уэст-Палм-Бич произошел пожар. Предполагают, что он начался от искры сварочного аппарата.

- Надеюсь, никто не пострадал?

- К счастью, нет. Но пожарный инспектор города завтра утром прибудет на строительный участок. Мне тоже надо быть там в это время, поэтому я поменял рейс. Самолет утром, в четыре тридцать, на нем я вовремя прибуду в Майами.

- В четыре тридцать, - повторила Джоанна и подумала: совсем скоро.

Ему послышалось в ее голосе легкое сожаление.

Джоанна нерешительно улыбнулась.

- У нас впереди еще остаток ночи, Редклифф. Я тоже поменяю рейс, и мы сможем вместе лететь во Флориду. А теперь я хочу танцевать с тобой.

- А потом? - У него было предчувствие, что ее ответ ему не понравится.

Он угадал.

- А потом, - ответила она тихо, но твердо, - мы приземлимся в Майами, и ты вернешься к своей жизни, а я вернусь к своей.

Разум твердил ему, что она права. Но тут взглядом он коснулся ее губ. Господи! Какие сладкие, нежные, восхитительные губы! Он подумал, что лучше бы она предложила им вдвоем бежать. Скажем, на какой-нибудь отдаленный романтический остров в южных морях, где никто никогда их не отыщет и они смогут провести всю оставшуюся жизнь, занимаясь любовью и питаясь тропическими плодами.

- И ты действительно сможешь уйти после того, что возникло между нами? Вот так просто? - Его голос, глаза свидетельствовали о невозможности поверить в это.

В горле у Джоанны образовался комок, и, не в силах говорить, она только кивнула.

Как ни старалась она внушить себе, что нескольких драгоценных часов с ним ей будет вполне достаточно, пока они танцевали и целовались, шептались и вздыхали, она все равно чувствовала себя в роли Золушки, которая глаз не сводит с дворцовых часов, предательски отбивающих уходящее время. Позже, когда они мчались в машине по темному шоссе назад в Новый Орлеан, храня натянутое молчание, ей казалось, что взятый Редклиффом напрокат автомобиль вот-вот превратится в тыкву.

Часы украденного счастья пролетели слишком быстро. В самолете, укрывшись под голубым одеялом в салоне первого класса, этот тяжелый предрассветный час они целиком посвятили друг другу. Они целовались, словно подростки, впервые познавшие любовь, и тела у обоих изнывали от мучительной боли желания. Наконец после длинного насыщенного событиями дня девушку сморил сон, и она уснула на плече Редклиффа, поджав на сиденье ноги.

Самолет приближался к Майами, а Редклифф так и не уснул. Он испытывал чистое наслаждение, созерцая Джоанну, такую беззащитную во сне, и мечтал о невозможном.

Когда самолет уже подлетал к аэродрому, она проснулась и поспешила в туалетную комнату, расчесала растрепавшиеся волосы, сполоснула лицо холодной водой, сделала несколько глубоких вдохов и напомнила себе, что, как ни прекрасна была романтическая передышка с мужчиной ее мечты, пора ей спуститься на грешную землю и вернуться к реальности.

Реальностью был Майами с его быстро растущими ценами, транспортными пробками на улицах и эскалацией преступности. Реальностью было возвращение Редклиффа к делам в центральном здании правления компании и к семейной жизни. Реальностью была ее работа у Холли.

Они стояли лицом друг к другу достаточно близко, чтобы дотронуться, но не осмеливались из-за торопливо суетящейся вокруг них толпы прибывших с ранним рейсом.

Редклиффу мучительно не хотелось отпускать Джоанну, но он не мог забыть о том неприятном факте, что женат. Его не оставляла надежда, что Джоанна, может быть, сама захочет встречаться с ним иногда, но он не мог просить об этом и таким образом играть ее чувствами.

Развод исключался. В последний раз, когда он виделся с Памелой, он предложил ей развестись, но она закатила истерику и приняла большую дозу снотворного. Врач успокоил Редклиффа - доза не смертельная, но цели своей Памела достигла, чертовски испугав мужа.

Возвращаясь мыслями к тому роковому дню, когда он впервые встретил Памелу Сэвидж Кардигос Сторм, Редклифф понимал, что он поддался влиянию взбунтовавшихся гормонов, а не сердечному влечению или доводам разума. Отныне в расплату за свое вожделение к той женщине, его нынешней жене, ему придется нести этот крест.

- Знаешь, на самом деле этот город тесен, - сказал он. - Возможно, нам придется невзначай встретиться.

- Возможно. - Несмотря на бодрый тон, увлажнившиеся глаза Джоанны говорили о том, что бодрости она вовсе не испытывает.

Они оба знали, что это не случится. Они не допустят, чтобы это случилось. Потому что слишком велико их взаимное притяжение, которое не позволит им остаться просто друзьями.

Джоанна старательно изображала превосходное настроение, и ей это на какое-то время здорово удалось. Редклифф даже подумал, насколько ему было бы легче, если бы она не выдержала и заплакала. Или закричала. Но он тут же одернул себя. Клятва, которую он дал добровольно, оказалась тяжелым бременем и сковала его цепью. Он не удержался и прикоснулся к щеке Джоанны.

- До свидания, Джанни.

Это нежное прикосновение и уменьшительная форма имени грозили свести на нет все ее усилия.

- До свидания, Ред.

Ее глаза заволокли жгучие бессильные слезы. Она быстро повернулась и пошла, стуча по плитам каблучками своих замшевых сапог.

Редклифф стоял, глядя ей вслед и засунув глубоко в карманы сжатые кулаки. У него предательски ныло сердце. В отчаянии он хотел позвать ее, вернуть, но знал, что этим только увеличит то страдание, которое уже причинил ей.