Повороты судьбы

Глава 10

За такими терзающими душу и рвущими сердце на части размышлениями прошла ещё неделя. Дома стало витать напряжение. Мама всё чаще и чаще намекала, что ждёт от меня «правильный ответ». Я только сильнее внутренне замыкалась. Ответа у меня не было. Я застряла ровно посередине. Так как разум твердил, что аборт это самое логичное в моей ситуации, а сердце кричало, что это ужасная ошибка. И я с головой застряла в раздираемых противоречиях и самостоятельно уже не могла вырваться из этого адского круга.

Точку в моих метаниях поставила мама. Однажды после ужина она остановила мой привычный побег в одиночество, взяв меня за руку и усадив обратно на стул:

— Жанна, я взяла на завтра отгул, — мама села напротив меня, прижавшись вплотную и соединив наши колени. Накрыла тёплыми руками мои дрожащие ладони. — Также я записала нас на завтра на процедуру прерывания беременности.

В ответ я только молча открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Вот и конец. Мама приняла за меня это страшное решение, а я опять позволяю ей это сделать.

— Доченька я понимаю, что тебе больно и страшно. Я вижу, что ты не готова к этому решению, но тянуть дальше нельзя. Чем раньше, тем меньше последствий для здоровья.

Я смогла зацепиться за тревожащую меня мысль, высказанную матерью:

— Это первая беременность, если прервать, то будет риск бесплодия, разве нет?

— К сожалению риск есть всегда, но твой срок позволяет это сделать. Клиника хорошая, врачи там квалифицированные. Я сама уже долгое время осмотр прохожу только там, поэтому доверяю им в большей степени, чем другим. Не забывай Жанна, что Игоря нет. Рассчитывать ты можешь только на себя.

— Но не на тебя? — мой жалобный писк только добавляет обречённости.

— Моё мнение тебе известно. Если хочешь сохранить беременность, то, как я уже сказала, рассчитывай только на себя.

Я молчу. А что тут скажешь? Вот так просто, не испытывая мук совести, родная мать лишила поддержки возможного внука и отправила дочь на аборт.

— А ведь поначалу мне не понравился этот парень, — мама решила прервать затянувшееся молчание. Я же вопросительно воззрилась на неё.

— Игорь. Он долго вился вокруг тебя, даже оберегал. Но при этом очень грамотно обвил тебя своей паутиной, — я напряглась, чувствую, что это внезапное мамино откровение, ещё аукнется мне. Не замечая моего напряжения, мама продолжила, будто погрузившись внутрь себя:

— Подружившись с ним, ты перестала общаться с подругами. С Лилей теперь вы не сестры, а как будто случайные знакомые. Я удивлена, что ты не переехала к нему и его бабушке. В глубине души я готовилась к этому, — мама отстранилась и отвернулась к окну, избегая встречаться со мной глазами. — Но я могу его понять, почему он так вцепился в тебя. Ты слишком наивная, чистая и доверчивая девочка.

— Но ты же не запретила мне общаться с ним? — недоумеваю. Я и раньше гадала, почему мама не запретила наше общение, но так ни разу не решилась спросить у неё напрямую.

— Хотя собиралась, — мама подтвердила мои опасения. — Ведь тебе было всего пятнадцать. Но он правильно повёл себя и не переходил грань допустимого. И я подумала, что возможно этот парень станет для тебя «тем самым» …. Даже перед уходом в армию он не соблазнил тебя. Хотя внутренне я опять-таки готовилась к противостоянию с тобой и думала, как сберечь тебя. Но Игорь и тут схитрил, вывернул всё в свою пользу, шельмец.

— Не понимаю тебя, что ты имеешь в виду? — я нахмурилась и насторожилась ещё сильнее.

— А дело всё в том, наивная моя доченька, что Игорь ушёл в армию, оставив тебя невинной не для тебя самой и твоего блага. Хотя он наверняка так и сказал, что ты ещё маленькая, тебе надо окончить школу или что-то в этом роде.

— Да, он именно так и сказал. Но что в этом плохого?

Мама поднялась, не спеша налила себе ещё чая, села за стол и устало вздохнув, отчего на её лице отчётливо проступили мелкие морщины, выдавая действительный возраст, продолжила откровения:

— Он просто проверял тебя Жанна.

— Что? Что значит — проверял? — я чуть не сорвалась на визг.

— Если бы он соблазнил тебя, до ухода в армию, то потом целый год ему пришлось бы мучиться сомнениями относительно твоей верности. Год — это достаточный срок дочка. За это время ты могла повстречать другого молодого человека и завести с ним близкие отношения. А Игорь противостоять этому никак бы не смог. И по возвращении проверить было что-то с кем-то у тебя или нет, тоже не смог бы, за исключением досужих сплетен. Поэтому и сберёг тебя — для себя самого. По возвращении из армии ты досталась ему нетронутой. Он, конечно, был доволен.

Я крепко зажмурилась, прогоняя обидные слёзы, и сжала пальцы в кулаки. Поверить не могу, бред какой-то. Вся его забота обо мне, это что миф, уловка? Мама, ободряюще, похлопала меня ладонью по крепко сжатым кулакам, давая мне возможность прийти в себя. И поднялась из-за стола, загремела посудой, поставила передо мной кружку горячего чая, с поднимающимся паром и села обратно. Что ж, чувствую, что разговор затянется, ведь судя по всему, откровения на этом не закончились.

Убедившись, что я начала пить горячий чай мама продолжила:

— Сейчас, когда ему пришлось надолго уехать, проверять и контролировать тебя он уже не сможет. Поэтому, чтобы самому не носить рога он предпочёл разорвать ваши отношения.

— Не может такого быть, мама, — в ужасе шепчу, голос куда-то пропал.

— Он далеко не святой, как тебе могло казаться, — мама и не думала меня жалеть, — он трус, Жанна. Испугался, что ты будешь ему изменять, два года — это долго. К слову, большинство, заметь, я не говорю все без исключения, но большинство жён моряков — изменщицы, как бы грустно и печально это не звучало. Такова жизнь дочь. Я думаю, если бы Игорь до наступления Нового года знал, что уедет, то близких отношений с тобой скорей всего не завёл. По крайней мере, избегал бы их.

— Откуда ты знаешь про Новый год? — я жгуче покраснела и опустила взгляд от смущения. Сама я ничего не рассказывала ей, а мама оказывается и так в курсе всех подробностей моей жизни.

— Ох, Жанна, Жанна, — мама покачала головой, снисходительно глядя на меня с видом, умудрённой жизненным опытом и прожившей не одну сотню лет «черепахи Тортиллы». — Это было не сложно понять. Ты впервые осталась у Игоря с ночёвкой. А перед этим он официально спросил на то моё родительское дозволение.

Я закашлялась, подавившись чаем: — Что ты такое говоришь?!

— Прости дочка, не правильно выразилась, — мама покаянно опустила голову, но я заметила блеснувшие смешинки в её глазах. Она ещё и потешается за мой счёт. — Он прямо заявил о серьёзных намерениях в отношении тебя, что будет ухаживать, как положено, и что намерен в будущем создать с тобой семью. Я не возражала, так как знала о твоих чувствах. Да и парень вился вокруг тебя три года неспроста, да он глаз с тебя не спускал. Так что ваши Новогодние каникулы — это совсем не тайна.

— Но… — мама запнулась и замолчала ненадолго, но стало заметно, что беседа начала её тяготить. Вот напряглись мышцы и сухожилия, видно, как она внутренне сжалась в комок, готовясь к последнему прыжку в разговоре:

— Но его трусливый побег и то, что он даже не отвечает на твои телефонные звонки…. Я правильно поняла? — её тяжёлый взгляд нашёл мои глаза.

— Да, — шёпотом подтверждаю я очевидное.

— Вот это для меня неожиданность. Я не учла его страх перед возможной неверностью…, хотя могла. Его фокус, что он не тронул тебя до армии, должен был меня насторожить. Ан нет, я ошиблась. Вот так дочка, все ошибаются, — мама тяжело поднялась со стула (будто мы не беседы вели за чашкой чая, а вагон с углём разгрузили), похлопала меня по плечу и бросив короткое: «Я спать», оставила меня одну переваривать всё услышанное.

Этот разговор мне помог взглянуть на Игоря под другим углом. Не моими глазами наивной влюблённой девы, а глазами постороннего к тому же взрослого человека. Мама конечно не посторонний человек, но логика в её словах для меня была очевидной. Ведь я на веру воспринимала все его слова и поступки. А со стороны, оказывается, могло быть совсем другое объяснение его поведению, к моему огорчению гораздо более логичное объяснение.

Но как ни странно, любить или ненавидеть больше-меньше я не стала. Напротив, эта информация как будто была принята к сведению моей головой, но вместе с тем отложена на более дальние полки сознания. Видимо ожидание завтрашней процедуры давило и беспокоило меня гораздо сильнее, чем обман пусть даже от любимого человека. Он уже бросил меня самым гадким образом, поэтому чуть больше грязи в его копилку не изменило моего отношения к нему. Хотя сейчас я вообще никак не хотела относиться к этому парню. Единственное, что меня волновало — это завтрашний день, чем он обернётся для меня? Крахом или просто очередной ступенькой? Вот, что не давало мне покоя, оттеснив переживания относительно моего бывшего возлюбленного далеко на задний план.

Перед сном Лиля меня обняла и сказала на ухо: — Не сердись на маму, но мне кажется, что она права. Да вы все сговорились что ли.

Из-за обострённых нервов перед завтрашним днём, так и не смогла заснуть, и всю ночь продолжала издеваться над своей головой, гоняя мысли то по кругу, то по квадрату с треугольником. Разумом я понимаю, что в моей ситуации прерывание беременности — это оптимальный вариант. Но почему же так болит сердце, а душа воет от безысходности. Игорь-предатель — это все ты виноват! Ведь знал же, что один раз мы были близки без презерватива. Но даже не вспомнил об этом, не задумался о здоровье своей девушки. И после этого он заливал мне в уши любовные оды. Какая любовь? Он удовлетворил свой интерес, свои потребности и выбросил меня как ненужного щенка на улицу. Боже мой, где найти силы пережить этот кошмар? Просто пережить…, чтобы не приходилось каждую долбаную минуту мучиться сомнениями, сгорать в этом адском огне от невозможности решиться на последний шаг.

Ненавижу… себя, Игоря, свою мать…. Игоря за то, что променял меня на большую зарплату, хотя клялся в любви. Мать — за выбор профессии по её указке, за планирование жизни по её указке, теперь аборт по её указке. Себя — за собственную нерешительность, за неумение вовремя сказать «нет», за нежелание становиться матерью так рано, за то, что собираюсь прервать беременность. Как же мне всё осточертело…! Каким образом я умудрилась из домашней приличной девочки превратиться в жалкую использованную брошенку, ещё и беременную?

А-а-а! Даже орать приходится про себя, так как Лилька давно спит на соседней кровати. Больше всего на свете я сейчас мечтаю сбежать из этого кошмара. Чтобы больше никто и никогда не давил на меня, не указывал, как мне жить. «Так в чём же дело? Дерзай, смелая девочка Жанна», — внутренний голос дал мне заслуженного пинка. Но я знаю, что не найду в себе смелости начать жизнь с нуля, тем более в деликатном положении. Это в кинофильмах можно увидеть, как главная героиня беременная или с младенцем на руках (нужное подчеркнуть) отчаянно сражается с жизненными трудностями, играючи преодолевает их и выходит победителем всего и вся, выйдя замуж за главного героя — красавчика. В реальности все гораздо, гораздо суровее. Работать официанткой или кассиршей я долго не смогу. Даже мне молодой девушке без соответствующего опыта и знаний понятно, что беременность накладывает ограничения в физическом плане, вроде тошноты, сонливости, беганий в туалет по-маленькому, отёков и т. д. и т. п., список далеко не полный. А как ещё без высшего образования я заработаю на съём жилья, на здоровое питание, на будущие пелёнки, распашонки, коляски, кроватки и т. д. и т. п. (этот список, в отличие от предыдущего, будет пополняться до бесконечности)? Без поддержки, хотя бы материальной (не говоря уже про моральную), одной мне не вытянуть. А уподобляться безответственным слоям общества злоупотребляющих спиртными напитками, беременеющих и затем сдающих своих младенцев в приют… брр… это не про меня. Такие «людишки» за гранью моего понимания, за гранью добра и зла.

В таком ключе, я раздумывала и так, и этак, но даже к рассвету всё равно не смогла одолеть сомнения. Скорее это они одолели меня уже в который раз. Встав раньше всех, так как за всю ночь не сомкнула глаз, отправилась в душ. Холодная вода, говорят, прочищает мозги, проверю на себе. Поскольку занятия в университете придётся пропустить, то оделась в мягкий тёплый спортивный костюм из штанов с толстовкой чёрного цвета, как раз подходят моему настроению. Мрачно, но уютно, может и не столько уютно, но как будто под защитой. Вот с защищённостью последнее время, а точнее после бегства Игоря, у меня напряжёнка. Спасаюсь спортивным костюмом, как назло в любимом цвете Игоря-предателя.

Я даже умудрилась приготовить завтрак для мамы с Лилей, впервые за долгое время. Поджарила яичницу-болтунью, зарумянила хлебцы в тостере и сварила свежий ароматный кофе. Самой кусок в горло не лез от переживаний. Поэтому для себя разлила кофе не в миниатюрную кофейную чашку, а взяла большую чайную кружку и заполнила её до краёв ароматным горячим напитком. Если маме не хватит, то всегда смогу сварить ещё порцию кофе, утешила я свою совесть.

Встала у окна и, потягивая мелкими глотками обжигающее крепкое питьё, заскользила взглядом по ставшим привычными для меня деревьям, уже полностью покрывшимися зелёным покрывалом из молодых листьев, по рассветному небу сложного серо-голубого цвета с оттенками розового. Из наших окон хорошо был виден закат, а вот встречать рассвет из дома возможности не было. Поэтому я довольствовалась лицезрением неба — рано утром небосвод ещё кажется хмурым, не обласканным солнечными лучами, но спустя короткое время появляющиеся солнечные лучи раскрашивают угрюмость и хмурость предрассветного часа розовым. А когда солнце в полной мере проявляется, то все тени исчезают без следа, оставляя незамутнённую небесную синеву. И глядя на кусочек природы, каким-то инородным чудом, сохранившимся в современном городском укладе, я могла отрешиться от собственных проблем. Сделать несколько глубоких вздохов, не ощущая себя зверем, загнанным в клетку обстоятельств. Только такие минуты созерцания чего-то воистину прекрасного, нерукотворного давали мне… надежду…. Не знаю на что именно, но возможно просто надежду на Жизнь?

— Доброе утро Жанна, ты сегодня ранняя пташка.

— Доброе утро мама.

— О, спасибо за завтрак. Горячий кофе и яичница — это то, что нужно мне с утра.

«Ну, хоть кто-то из нашей семьи доволен жизнью», проворчала про себя, но не осмелилась произнести это вслух. Лишние ссоры никому не нужны. Лиля тоже встала рано и присоединилась к маме завтракать.

— Жанна, ты уже поела? — досадую, что Лиля как всегда не может удержать язык за зубами.

— Я кофе пью, — киваю на большую чайную кружку в своих руках.

— Ого, а ты не размениваешься по пустякам, — Лиля, подразумевая несоответствие размеров тары под кофе, не может обойтись без колкости.

— Жанна, съешь хотя бы тост с джемом, если кушать не хочешь. Пить кофе на пустой желудок — никуда не годится. Так недолго и язву желудка заработать, — мы с Лилькой не можем без насмешек, а мама не может без нравоучений (такие узнаваемые семейные черты, после ослиного упрямства конечно).

— Как скажешь, мам. Но только со второй кружкой кофе, — ночная бессонница даёт о себе знать, и я чувствую, что начинаю клевать носом.

— Кто-то плохо спал, — прозорливые подростки в семье — это сущее наказание. Промолчав на эту Лилину реплику, я только закатила глаза, но затем вновь обратила взор на пейзаж за окном. Несмотря на то, что завтрак я приготовила легко и с удовольствием (хотелось чем-то занять руки), но участвовать в утренних семейных перепалках — я, пожалуй, пас. Мы с мамой сегодня выходили позже Лили, поэтому я неспешно сварила новую порцию крепкого кофе, также не спеша выпила его, заедая по совету мамы тостом и джемом. Но час икс все равно настал. Мы суетливо засобирались, нервно толкаясь в прихожей. Сегодняшний день не даётся легко нашей семье.

Честно говоря, ни поездка в такси (спасибо маме, она позаботилась), ни последующее нахождение в клинике, ни обратный путь домой — ничего не отложилось в моей голове. Я была в параллельной реальности, выполняла команды как робот, молча и беспрекословно. Ощущения были примерно такими же — я словно бездушная машина, не способная на чувства, но главное не испытывала отчаяние, безысходность и скорбь.

Лишь единственный раз очнулась от серой хмари, заполнившей мою голову, в кабинете доктора Элизы Абрамовны. Моя мать и доктор Элиза разговаривали на повышенных тонах, правильнее будет сказать — кричали друг на друга. Я недоуменно переводила взгляд с одной женщины на другую и в силу своего нестабильного эмоционального состояния никак не могла вникнуть в суть их спора. Лишь спустя несколько напряжённых минут, сосредоточившись достаточно сильно, смогла уловить суть: доктор была жёстко против прерывания беременности, моя мать же, наоборот, в ультимативной форме высказывалась в пользу этой процедуры. Наконец доктор заметила мой напряжённый взгляд на двух спорящих женщин и обратилась ко мне, беря меня за руку:

— Жанна ты не должна этого делать, последствия для тебя могут быть необратимы. Твоё психологическое состояние, судя по всему, далеко от идеального. Поэтому я настоятельно советую тебе отказаться от крайних мер.

— Жанна, — мама взяла меня за другую руку и потянула на себя переключая моё внимание, — детка, ты должна думать о будущем, если сейчас ты не примешь правильное решение вся твоя жизнь может оказаться на задворках. У тебя нет мужа, нет финансовой и социальной стабильности. А у меня ещё Лиля несовершеннолетняя помимо тебя, подумай о нас ней.

— Жанна, — доктор тянет меня в противоположную от мамы сторону, — ты уже взрослая, решение должно быть не мамино, а твоё, только твоё. И жить с этим не маме, а тебе.

— Вот именно, — мамин голос ворвался на визг, впервые на моей памяти я вижу её такой. — Ей ещё жить и жить, учиться, найти своё место в жизни, а не памперсы менять.

Эти две упрямые женщины начали дёргать меня из стороны в сторону, словно я — весы, если наклонить меня достаточно сильно в одну из сторон и при этом задавить аргументами, то, вуаля, я приму нужное решение. Но парадокс в том, что я так и не приняла никакого решения. Я застряла посередине, не желая всем сердцем становиться жестоким вершителем чьей-то судьбы, но и разумом осознавая, что мать-одиночка из меня никудышная. Вот и качалась как маятник между доктором и матерью. Пока мои нервы не решили все за меня. Я даже удивилась, когда вновь отключилась от реальности и наблюдала за собой словно сверху и со стороны, почему моя истерика не проявилась многим раньше. Ведь я уже давно живу в стрессовом состоянии, так и не переборов его.

— Хватит тянуть меня, вы мне так руки оторвёте, — слезы водопадом струились из моих глаз. Я потеряла всякий контроль. — Просто замолчите, обе. — Пересела на дальний стул, чтобы оказаться подальше от этих эгоистичных женщин, прикрывающихся мнимой заботой обо мне. Обхватила свою голову руками даже не пытаясь обуздать накатившую истерику, просто отдалась её бушующим волнам, швыряющим меня из стороны в сторону как беспомощную щепку.

— Хватит, покончим с этим. Будет так, как мама говорит. Я согласна на процедуру. Единственная просьба, выпишите мне, пожалуйста, рецепт на лошадиную дозу успокоительного и снотворного, я больше так не могу.

Больше я не произнесла ни слова, захлопнув рот на замок. И только слёзы непроизвольно беспрерывным потоком лились из моих глаз. И откуда столько воды берётся в организме? Все формальности доверила маме, по её указанию ставила подписи в документах. Затем по указанию медсестёр и врачей выполняла уже их команды…. И так до тех пор, пока не оказалась дома, в своей кровати. Мама что-то дала мне выпить, и я провалилась в темноту.

Следующие несколько дней также выпали из моей жизни, потому как я не вставала с кровати, кроме как в туалет, не умывалась, не ела, не пила. Я только рыдала безостановочно, горько, по-моему, временами переходя на вой. В комнате я осталась одна, наверно Лиля сбежала временно к маме и ночевала вместе с ней. За это время я выпила только пару стаканов воды, запивая горсти таблеток, оставляемых мамой на столе. Скорей всего среди этих таблеток, было так желаемое мной успокоительное, потому как между страшными рыданиями я проваливалась в спасительную для меня темноту. В которой не было предательств, не было всех ненавистных мне людей, и главное не было меня самой.

В какой-то момент я осознала незнакомых людей в белых халатах, суетящихся вокруг меня: «…сильный жар… воспаление… госпитализация… нервный срыв… психоз…». Я ничего не понимала, не воспринимала происходящее, и в моменты частичного просветления сознания мечтала об одном, чтобы меня вновь накрыла темнота и беспамятство.

Там было хорошо: блаженно спокойно, возможно излишне темно и безлико, но спокойно. Как же приятно чувствовать — ничто! Я не ощущала, не видела и не слышала ровным счётом ничего. Кроме мягко покачивающих волн, чёрного плотного тумана и оглушительного покоя, безмятежности вокруг себя. Мне это нравилось, я категорически не хотела возвращаться в жестокий мир, в котором сама стала жестокой. Мне хотелось, как можно дольше качаться в небытие. Не знаю, сколько времени я провела в этом пограничном состоянии. Счёт часам или даже дням потерял всякое значение для меня. Однообразное тёмное марево слилось для меня в единую, ничем не прерываемую, бесконечность.

Пока в один момент не появился маленький тоненький лучик света, болезненно бивший мне по глазам. Я пыталась отвернуться от него, поворачивала голову в разные стороны. Но лучик оказался упрямее. Он сверлил и сверлил сначала мои глаза, потом пробрался в голову и начал проникать в мозги, выжигая убаюкивающую черноту, причиняя тем самым жуткую головную боль. Которая началась от рези в глазах, и по мере проникновения этого неугомонного луча всё глубже в мою голову, боль разрасталась прямо пропорционально. Мигрень расползлась с глаз на лоб, затем на виски, и через какое-то время охватила всю голову, словно в моих мозгах устроили адский поджог всей поселившейся в них тьмы.

Нечеловеческим усилием я разлепила глаза. Слипшиеся ресницы после слёзного ниагарского водопада никак не желали раздираться. Но мне так хотелось избавиться от яркого луча резавшего глаза, что, матерясь про себя как портовый рабочий, я со стоном разлепила ресницы. Обвела комнату мутным взглядом. Какие-то невзрачные светло-серые стены, когда-то бывший белым потолок, повернула голову вправо, превозмогая ноющую боль в шее, увидела окно, частично скрытое жалюзи такого же невнятного толи грязно-белого толи светло-серого цвета. И сквозь лопасти жалюзи пробивались лучики света, один из которых так злобно разбудил меня, вызвав своим появлением головную боль и раздражение, что хозяйку головной боли лишили мрачной, но спокойной темноты.

— Наша больная очнулась, — чей-то жизнерадостный женский голос хоть и приятного низкого тембра, заставил мои нервы натянуться до предела. Скрип двери, топот нескольких пар ног, многоголосье чьей-то неразборчивой речи. Как оказалось, яркий свет, малейшее движение и звуки громче шёпота вызывали невыносимые болевые спазмы не только в моей многострадальной голове, но и во всём теле.

Решила пошевелиться, чтобы потянуть затёкшее тело, и заодно глянуть на нарушителей моего мрачного уединения. Со стоном прекратила эти жалкие потуги. По ощущениям меня придавило как минимум строительной бетонной плитой.

— Ничего, ничего, онемение скоро пройдёт. Вот, выпейте, вам нужно больше жидкости, — продолжил вещать всё тот же незнакомый мне женский голосовой альт. Перед моим носом оказался пластиковый стаканчик с торчащей из него трубочкой. Я разлепила пересохшие губы, покрытые жёсткой коркой, и присосалась к ярко-розовой трубочке. Живительная влага смочила горящее огнём пересохшее горло, стекая по пищеводу в желудок. Выпила до дна, но хотелось ещё и ещё.

— Жанна пока хватит, через полчаса мама даст тебе ещё. — Я, наконец, разглядела хозяйку незнакомого голоса. Женщина оказалась врачом, судя по белому халату и стетоскопу, перекинутому через шею. Удерживая мой лоб, мне в глаза бесцеремонно посветили фонариком, на что я задёргалась из стороны в сторону. Голова продолжала болеть, и этот режущий яркий свет причинял существенный дискомфорт.

— Голова болит? — сочувственно произнесла докторша-мучительница. Неужели дошло, наконец?

— Очень сильно, — я решила внести ясность, чтобы избавить себя от последующих врачебных экзекуций, которые мне в моём вялом состоянии вряд ли придутся по душе. Голос мой оказался чересчур сиплым, а горло драло от каждого глотания слюны, будто в нём недавно подралась парочка бешеных котов, знатно располосовав когтями.

— Потерпи, скоро пройдёт. Пара дней и забегаешь как молодая козочка, — врач панибратски похлопала меня по плечу, а я зашлась в судорожном кашле, выпучив глаза. Даже стороннее невинное похлопывание, ощущалось с десятикратным увеличением силы тяжести. Докторша даже не обратила внимания на мои хрипы, обратившись к матери: — Я зайду через пару часов, а сейчас пришлю медсестру, пусть возьмёт анализы. — Моя мать в ответ лишь энергично закивала головой.

Я прикрыла глаза, восстанавливая дыхание, и попыталась прочувствовать и расслабить каждую клеточку своего тела от макушки до самых кончиков пальцев на ногах. Неприятно чувствовать себя полуразвалившейся престарелой клячей. Раздражает.

— Как ты себя чувствуешь дочка? — ощутила на своём лбу прохладную мамину ладонь.

— Так себе, будто трактор пару раз проехал по мне, потом вернулся и повторил экзекуцию, — прохрипела в ответ, — как давно я здесь, и, кстати, где это здесь?

— Ты два дня провела без сознания, только бредила. Дома тебе стало совсем худо, и я вызвала скорую. Врачи настояли на госпитализации и привезли нас в городскую больницу. Тебе сделали несколько процедур по-женски. Устраняли последствия осложнения после аборта. Затем была целая вереница из всевозможных капельниц. Зато сейчас ты как новенькая, — мама всё подробно объяснила. Но что-то в её словах царапнуло меня. Но я не поняла, что именно.

Внимательнее всмотрелась в её лицо. Мама выглядела уставшей и не скрывала этого. Лицо совершенно без косметики, под глазами тёмные круги, волосы без укладки, одета в спортивный трикотажный костюм тёмно-серого цвета. Почти брат-близнец моей спортивки в чёрном исполнении. Да и весь её внешний вид сигнализировал о крайней степени усталости, даже привычный волевой не терпящий возражений взгляд исчез. Мама крайне редко позволяет себе так выглядеть. На моей памяти…, пожалуй, ни одного похожего случая я не припомню. Она носит спортивную одежду или джинсы, но в сочетании с немытыми волосами и отсутствием макияжа — такое впервые. Неужели моё состояние так сильно повлияло на неё? Как знать…. Сейчас я уже ни в чём не уверена.

Она начала несильно разминать мои онемевшие руки, помассировала каждый пальчик, неспешно прорабатывая каждую косточку и мышцу вплоть до самого плечевого сустава. Осторожно повернула меня на бок и проделала то же самое с другой рукой. Затем занялась ногами, начиная со ступни, и заканчивая ягодицами, я в это время лежала на животе и тихо млела от удовольствия. Такой нехитрый массаж, не причинил мне значимой боли, но после него я смогла самостоятельно шевелить всем своим телом. Даже боль в голове и шее отступила.

— Спасибо, мне лучше, — улыбнулась ей с благодарностью.

— Попей ещё, — мама протянула мне знакомый пластиковый стаканчик с ярко-розовой трубочкой, предварительно наполнив его холодной водой из кулера, установленного в палате. Хм, неплохие нынче условия в больницах, подумала про себя. Оглядела палату — на противоположной от меня стороне стояла белая металлическая кровать, застеленная синим одеялом, нынче пустующая, в ожидании очередного болезного. У изножья моей кровати была вторая дверь, ведущая, судя по всему, в туалетную комнату. Наверно мама устроила меня в платное отделение, сделала вывод. Вряд ли в наших больницах можно часто встретить платы на двух человек, да ещё с собственным санузлом.

С маминой помощью посетила приглянувшийся мне туалет. При передвижении голова кружилась знатно и к горлу подступала омерзительная тошнота. Из-за этого приходилось дышать, широко открывая рот и жадными глотками, как рыба на берегу.

Следующие два дня слились в череду нескончаемых уколов, капельниц, поедания полужидкой противной бурды, гордо именуемой полезной диетической едой. И сном в перерывах между этим. Как ни странно, плакать я перестала совсем. Даже слезинки не проронила. И заметила я это не сразу. Мысль только промелькнула тенью и тут же исчезла. Я пожала плечами, решив, что видимо слёзный запас наконец-то иссяк, чему я, безусловно, очень рада. Так как рыдать в таких количествах, это сомнительное времяпрепровождение, да и обезвоживание от такого слёзо-водопада недолго получить.

На третьи сутки знакомая мне уже врач, хотя (к своему стыду) я так и не запомнила её имя, разрешила мне выписаться, надавав целый ворох рецептов на таблетки и уколы. Но я уже привычно (в этом случае даже не устыдилась, да и совесть моя принципиально молчала) повесила всё на маму и даже не вникала ни в названия лекарств, ни в график их приёма.

Одев меня, так как иногда голова сильно кружилась, мама также собрала все мои нехитрые пожитки и как маленькую за ручку вывела на улицу. Сегодня небо было низким и хмурым и предвещало дождь. Но я всё равно радовалась оказаться вне стен больницы и вдохнуть полными лёгкими свежий городской воздух. Не такой свежий, как хотелось бы, но главное со вкусом свободы. Пахнущий особенно приятно после унылых больничных стен, пропитавшихся запахами лекарств, хлора и больных людей с такими же унылыми лицами, как и стены больницы.

На такси мы быстро добрались до дома, я даже не сильно устала за время поездки. А вот подъём пешком по лестнице на этаж дался мне не просто. От слабости коленки дрожали, заставляя подкашиваться ноги, по вискам и спине струился холодный липкий пот. Одной рукой мне пришлось вцепиться в лестничные перила, а другой рукой — в мамину кисть. Так совместными усилиями мы впихнули мою тушу в квартиру, и я с размаху плюхнулась на банкетку, стоявшую в коридоре. Дышала я как загнанная лошадь с хрипами, которым позавидовал бы практикующий пульмонолог. А ноги и руки сотрясала мелкая дрожь. Хм, как-то не так представляла я своё эпохальное возвращение домой.

— Ма-ам, а почему у меня такая слабость? Это нормально? — задалась вопросом, который следовало задать лечащему врачу ещё пару дней назад.

— Ты четыре дня не ела после прерывания беременности, плюс нервный срыв. Это физическое и эмоциональное истощение так влияет на тебя. Нужен постельный режим, хорошее питание минимум четыре раза в день, а лучше пять раз и полноценный сон. Всё войдёт в норму, — просветила меня мама.

«Похоже, вернуться в прежнюю форму мне придётся не скоро», я приуныла.

— Я оформила больничный и переслала по электронной почте старосте твоей группы в институте, адрес нашла у тебя в телефоне, извини за это. Так что не переживай, неделя, а то и две у тебя в запасе есть, чтобы, не торопясь прийти в себя и набраться сил, — мама уже порхала по квартире, раскладывая по местам наши вещи, в то время как я продолжала сидеть в прихожей и приводила в норму своё дыхание. По поводу телефона даже и не думала обижаться на неё, я ведь была в отключке, так что мама всё правильно сделала.

— Я разогрею обед. Иди умойся и проходи к столу, — мама уже кричит из кухни. Хотя выглядела она такой же уставшей, но передвигалась по квартире очень шустро. В отличие от меня, кряхтящей хуже старой бабки.

Если вам нравится сие произведение, добавьте, пожалуйста, книгу в библиотеку! Также буду премного благодарна вашим отзывам и комментариям! Ибо автор вдохновляется шоколадным тортом, а муз Рафаэль — вашими звёздочками, сердечками и непременно отзывами))