Практикум для теоретика

В этом году я впервые съездила в отпуск на море.

Выражение неверное.

Я впервые съездила в отпуск. Так правильно. Море — фактор приятный, но второстепенный. Первый раз в жизни я полноценно и сознательно отдыхала.

Во время учебы каждый год ездила на каникулы домой, но это не назовешь отдыхом. За три года, прошедших с тех пор, как я пошла работать в Элидианский Магический университет, это был мой первый нормальный отпуск и так совпало, что провела я его на море. Не на роскошном курорте вроде Байи, куда ездит отдыхать все светское общество, а в рыбацкой деревушке, но мне, если честно, плевать.

Вообще‑то я собиралась, как обычно, сидеть в универе до последнего, притворяясь жутко занятой, а в оставшиеся до нового учебного года две декады посетить родителей, и заранее тосковала: будут мне папенька с маменькой на пару мозги грызть. А если и братцы присоединятся, то к началу учебного года от меня ничего не останется. Как тогда студентов учить?

Все бы так и было, если бы не Соль. Моя единственная подруга Соледад сообщила, что выходит замуж и пригласила меня на свадьбу.

Торжество должно было состояться в богатом имении у моря: ее жених был по совместительству тамошним лордом. Соль предложила мне ехать с ней сразу, как закончится летняя сессия и в течение двух недель до свадьбы пожить с ней и помочь подготовиться. Я поехала, огляделась и решила остаться здесь до конца лета. Ничего прекраснее я раньше не видела. Красота, тишина, а главное море! И, кроме Соль, никаких знакомых и родственников!

Нагружать собой подругу после заключения брака было неделикатно, так что я решила: чем мучиться дома, выслушивая нотации, лучше найму‑ка комнату в деревне по соседству и на самом деле отдохну.

Об этом я сказала Соледад. Она, зная о моей жизни практически все, меня поддержала. Жених Соль уговаривал меня поселиться в имении, мол, комнат хватит, но я настояла на своем. Не люблю одалживаться, да и мешать молодоженам не стоит. Им же хочется побыть вдвоем, а я тут я буду болтаться. Воспитание не позволит меня игнорировать и придется заниматься надоевшей гостьей, когда новобрачным друг друга хватает с избытком… А мне и вправду неплохо бы побыть одной. В общем, уговорились, что я время от времени буду приходить к ним обедать.

Еще до того, как прошли торжества, я договорилась с симпатичной теткой и получила в полное свое распоряжение комнату с верандой. Когда же отгремели последние залпы свадебного фейерверка и гости стали разъезжаться, я потихоньку взяла свой чемоданчик и слиняла в деревню.

Соледад и ее муж Бруно Бескаль на другой же день заехали туда и упрашивали вернуться в господский дом хоть на недельку. Бруно поступал так, как ему диктовал долг хозяина и был искренен, моя подруга ему поддакивала, но я видела, что она довольна моим поступком. Так было лучше и для нее и для меня.

Так что я сумела выдержать первый натиск и отказаться. Не удалось отбояриться только от кучи продуктов, которые ежедневно мне посылали с кухни имения. На меньшее проявление гостеприимства Бруно был несогласен. К счастью, моя хозяйка принимала все эти мясо — фрукты — овощи в зачет оплаты за жилье, так что отдохнуть вышло очень недорого.

Кажется, впервые в жизни мне ничего не надо было делать, никуда спешить, зато появилось время для того, чтобы немножко подумать. Поразмыслить о себе, о своем месте в этой жизни, о том, чего я хочу и что ненавижу.

У меня есть то, ради чего я билась последние семнадцать лет моей недолгой жизни: прекрасно оплачиваемая и очень интересная работа в одном из самых престижных учебных заведений Девяти Королевств. Вроде все хорошо. Почему же мне так хреново?!

Наверное, тут стоит рассказать о себе. Познакомьтесь: Марта Аспен, преподаватель начертательной и аналитической магии элидианского университета. Не маг никаким боком. Рост средний, телосложение среднее, глаза серые, особых примет не имеется. Возраст… Нормальный такой возраст. Относительно молодой. Три года назад я с отличием закончила математический факультет Университета в Лиатине и получила приглашение в Элидиану. Учить магов математике.

Надо принять во внимание, что маги живут значительно дольше, чем обычные люди, а уж учатся… Простые люди уже дедушками становятся, а они все никак диплом не получат. Так что мне с ними поначалу было трудно. Третьекурсники и то меня старше, а мой предмет начинается с пятого. Приходят этакие многоопытные дяди и смотрят на меня как на насекомое. По первости‑то я на них прикрикнуть боялась. Ничего, сейчас гоняю и в хвост и в гриву за невыполненные задания.

Как так вышло, что простая, ничем не примечательная математичка без дара оказалась преподавателем в одном из лучших магических учебных заведений Содружества Девяти Королевств? Сама удивляюсь. Похоже, просто так карта легла.

От всех государств Девятки мой родной Лиатин отличается тем, что там очень долго существовал запрет на магию. Даже когда было создано Сообщество, в Лиатине по — прежнему магией занимались только приезжие по контракту. Своих же, у кого вдруг открывался дар, отправляли учиться за границу, откуда они очень редко возвращались.

Что греха таить: в народе к магам до сих пор настороженное отношение. Не любят их в Лиатине.

Зато у нас получили развитие немагические отрасли знаний. Изделия лиатинских механиков и инженеров ценятся везде, а наши математики — лучшие на континенте. Книгопечатание тоже у нас изобрели, и маги не гнушаются размножать этим способом свои магические трактаты.

В общем, вы поняли. Моя родина — центр немагического знания на континенте.

А мой отец, Франк Аспен — знаменитый математик, основатель школы Аспена, куда за большую честь считают поступить самые математически одаренные мальчики и девочки.

Ой, вот насчет девочек я погорячилась.

В сущности, с отца и надо было начинать. Он у меня из простых. Третий сын кузнеца из деревни Морро, что под Лорной, столицей Лиатина. С детства хотел учиться, а отец желал видеть сына дома. Пусть матери помогает, раз пока до молота не дорос.

Но Франк был малый упорный и хитрый. Премудрость местной школы он преодолел в два раза быстрее всех и решил идти в учиться город во что бы то ни стало. Как‑то раз послали его на рынок, кое‑что продать, кое‑что купить…

Продать‑то он продал, а вместо покупок взял денежки и отправился прямиком в университетскую школу для одаренных детей. Была такая и сейчас есть.

Умудрился сходу сдать все экзамены и был зачислен без оплаты.

Когда отец прискакал в Лорну его искать, дело было сделано. Школа‑то государственная, а спорить с властью у кузнеца кишка тонка. Махнул рукой и уехал обратно в Морро.

Папа же выучился в школе, закончил ее с отличием и поступил в университет. Там ему даже стипендию именную платили.

За время учебы в университете он сделал несколько очень интересных работ, так что когда получил диплом, уже считался известным ученым. Поэтому его и пригласили работать в королевском научном центре. А это большая честь и хорошие деньги.

Лет через десять после окончания университета он женился.

Моя мама не была ни богачкой, ни красавицей, зато она принадлежала к очень древнему, хотя и полностью обнищавшему роду. Может, нехорошо так говорить о родителях, но мой отец, как простолюдин, был неравнодушен к таким вещам, как хорошее происхождение. Он встретил мою маму на королевском балу в честь Весеннего равноденствия и ему представили ее как последнего отпрыска рода Мончел. Может, если бы ему так не сказали, он не обратил бы внимания на бледную, изящную, но совершенно невыразительную девочку. А тут… Он влюбился и женился.

Знатные родственники, правда, пытались что‑то квакать, но надо знать моего папашу. Если он что‑то решил, то идет к цели не сворачивая, и тут только берегись! К тому времени он уже был не бедным сыном кузнеца, а уважаемым и довольно состоятельным ученым, вхожим к самому королю. Так что, когда его попрекнули происхождением, он просто пожаловался монарху. Обидчиков обязали извиниться перед почтенным господином, так много сделавшим для страны, и выдать за него девушку.

Несмотря на экзотический способ сватовства, брак не был неудачным. Отец обожал маму, она тоже очень тепло к нему относилась. Боюсь, более страстные чувства ей просто были неведомы. А Франк Аспен дал Клариссе Мончел собственный дом, средства для ведения хозяйства, почет и уважение, а кроме того четырех детей, на взращивании которых она и устремила все силы своей души.

В сущности, мои родители — очень разные люди и то, что они до сих пор дружно живут в любви и согласии можно считать чудом. Это если глядеть со стороны. На самом деле они просто разграничили области, в которых принимают решения.

Мать безраздельно правит домом. Любящий муж отдает ей на откуп все вопросы, связанные с повседневной жизнью семьи, и она оправдывает его доверие. По характеру она — домашняя курица, хлопотливая наседка, осторожная, бережливая, заботливая, и совершенно равнодушная к знанию и наукам. То, что ее муж — знаменитый ученый добавляет ей головной боли, но никакой гордости за него она не испытывает. Сколько раз при мне повторяла: «Лучше бы он был купцом или чиновником».

Сам же отец с головой ушел в дела основанной им математической школы, все трудности и проблемы у него там, а дома он только отдыхает. Заботу матери он принимает с удовольствием, радуется ей, но для него это лишь минутное отвлечение от того, что для него действительно важно. Он как королевский фрегат: приятно побывать в родном порту, но жизнь корабля — в море.

Так было, пока я жила дома, так будет, пока мои родители живы.

Кажется, я упоминала четырех детей? Я — младшая. У меня есть еще три старших брата. Хорошие ребята, добрые, порядочные, но у них со мной еще меньше общего, чем у моих отца с матерью.

Отец очень хотел дочку и, когда я родилась, решил остановиться в деле размножения. Но до этого они с мамой успели наплодить мальчиков. Забавно: Карл, Симон и Марк внешне похожи на отца, но душой все они мамины сыночки. А я лицом — вылитая мама, но в душе и по характеру — папина дочка.

Отец, естественно, хотел, чтобы сыновья пошли по его стопам. С детства натаскивал их на математику. Но со всеми тремя дело шло ни шатко, ни валко. Лучше всего дело пошло у младшенького, Марка. А так как у нас с ним разница в год с небольшим, то я вечно присутствовала на их занятиях. Считалось, что просто играю рядом. Когда же братец в очередной раз тупо засел над простейшим примером, мелкая я вдруг вылезла и зашипела:

— Бестолковый, раскрой уже скобки и сократи дробь.

Папа случайно услышал мой совет и с тех пор я занималась вместе с Марком. Мама была недовольна. По ее мнению, девочка должна изучать домоводство, уметь готовить, шить и вышивать, в лучшем случае играть на музыкальных инструментах и рисовать. А математика… Если она умеет считать деньги, этого достаточно. Но папа как всегда настоял на своем. Сказал, что Марку будет полезно соперничество с сестрой. После чего никто уже не мешал мне изучать любимую науку.

Первый скандал случился много позже, когда Марк отказался поступать в папину математическую школу. Хотя нет, это неверно. Много лет назад старший брат Карл не стал даже пробовать сдать экзамены. Тогда и случился первый скандал. Случай с Марком был третий: Симон тоже не пожелал серьезно учиться математике.

В результате все они закончили обычную школу. Карл женился на единственной дочери богатого купца и сегодня из математики применяет только процент и пропорцию. Симон, абсолютно неспособный к точным наукам, закончил исторический факультет нашего университета и сейчас там преподает, а Марк пошел в армию и уже дослужился до капитана. Никто даже не попытался связать свою жизнь с математикой.

Думаю, ни один из братьев просто не рискнул попробовать свои силы. Сравнения с отцом никто из них не выдержал бы, а быть вечной тенью знаменитого папы то еще удоволсьтвие.

Как ни мечтал наш отец о том, что один из сыновей унаследует его дело, но нарушить собственные принципы и принять кого‑либо, пусть даже родного сына, без экзаменов для него было немыслимо.

Школу он основал, когда Карл был еще в проекте. Случилось это так. Его пригасили дать несколько показательных уроков в школе при университете. Мол, глядите, дети, каких высот достигают наши выпускники. А он первым делом поругался с руководством по поводу того, что у них программа неправильная и подход к преподаванию отсталый. Тогдашний директор ему сказал: критиковать легко, ты сам попробуй!

Он и попробовал. Добился королевского финансирования, купил здание в пригороде, нанял учителей, во всем с ним согласных, и открыл «Школу Франка Аспена». К делу подошел очень принципиально: поступить в его школу могли только способные дети, прошедшие испытания. Деньги, связи, происхождение ничего не значили. Отец этим бравировал: отказывал в приеме сыновьям графов и герцогов. Исключения ни для кого не было, даже для его родных сыновей.

Надо сказать, мальчиков в нашей семье воспитывали очень строго. Ранний подъем, зарядка, душ и занятия с утра и до поздней ночи. Сладости только в награду за отличные успехи и примерное поведение. А меня, девочку, баловали. Я могла до полудня валяться в кровати, стоило лишь намекнуть на недомогание. В конфетах и пирожных меня тоже не ограничивали. Надо было лишь приносить из школы положительные оценки, вовремя являться на семейные трапезы и вести себя прилично. Других требований ко мне никто не предъявлял.

Поэтому когда я вдруг выразила желание попробовать свои силы и поступить в папину школу, на меня все посмотрели как на больную. Я обиделась.

Отец так сердился на маму, когда та поддерживала мальчишек в желании жить обычной жизнью, что я думала, он будет рад: наконец кто‑то из семьи хочет заняться математикой. А он полностью с ней солидаризировался.

Мол, место женщины на кухне, нечего ей лезть в науку.

Мне казалось, после провала моих братьев отец должен мной гордиться. А он запретил мне даже думать о том, чтобы принять участие в экзаменах.

Но тут нашла коса на камень. У меня характер не мягче, чем у папеньки. После того, как я с ним месяц отказывалась разговаривать, он сдался.

Разрешил попробовать, не более того, но мне было достаточно.

На экзамене я получила самый сложный вариант задания и блестяще с ним справилась. Если бы не комиссия, которая должна была наблюдать за тем, чтобы все было по справедливости, папуля меня бы завалил. Но когда он заявил при всех, что я могла знать билеты заранее и прорешать задачи дома, мне на помощь пришел декан математического факультета из университета.

Он предложил отцу самоустраниться: родитель не может быть объективен в деле собственного ребенка; а затем дал мне несколько дополнительных задач. Их я щелкала как орешки, чем развеяла все сомнения. Меня приняли.

Школа Франка Аспена — это три старших класса перед выпуском. Математика каждый день и не по одному занятию. Но это не значит, что другим предметам уделяется недостаточное внимание.

Мне, чтобы не вылететь и не порадовать этим маму с папой, приходилось так плотно заниматься, что я не помню сейчас ни одного из своих соучеников. С некоторыми из них я потом встретилась в в университете: там и познакомились как следует.

Не скажу, что такая жизнь мне нравилась. Я нормальная, мне тоже хотелось и погулять, и повеселиться, но тогда пришлось бы признать поражение, сдаться. А этого слова в моем словаре нет, не было и не будет! Вот я и впахивала как проклятая.

Отцу ни разу не удалось меня подловить на несделанном задании или невыученном уроке. Под конец он меня даже зауважал. Правда, когда вручал аттестат, сказал грустно:

— Бедная моя девочка. Нелегко тебе придется в жизни с твоим упрямством и максимализмом.

В университет я поступила без труда и тогда же переехала из дома в общежитие. В сущности могла и дома остаться: мы жили при школе в пригороде Лорны, до университета пешком минут сорок, а верхом и вовсе десять. Но я в очередной раз уперлась. Очень уж не хотелось выслушивать каждый день мамочкины песни тему: «Ах, зачем губить свои молодые годы в этом дурацком университете! Лучше давай я тебя познакомлю с одним чудесным мальчиком, сыном моей подруги»…

Лучше уж жить в общаге и ни от кого не зависеть.

Там у меня наконец‑то началась насыщенная студенческая жизнь. Пьянки — гулянки, мальчики и прочие радости, о которых я даже не подозревала, воспитанная в строгой академической атмосфере. Полученных в школе знаний хватало, чтобы отлично учиться на первом и частично на втором курсе, так что я с энтузиазмом включилась в получение от жизни всяческих удовольствий. Правда, мне это быстро надоело. Скучно. Книги гораздо интереснее.

забыла сказать. Стоило мне уйти из дома, как мама развила бешеную активность с целью вернуть меня и выдать‑таки замуж. Ради этого она уговорила отца прекратить меня субсидировать. Он выделил из своего капитала приличную сумму денег, положил на счет на мое имя с тем условием, что это мое приданое и взять деньги я смогу не раньше, чем пойду под венец. А ежемесячных карманных денег я лишилась.

Думаете, это меня образумило? Как бы не так! К концу первого курса я уже получала именную стипендию, такую же. какую в свое время получал сам Франк Аспен. Она примерно равнялась жалованью чиновника — письмоводителя. Не жирно, но жить можно, а у меня даже откладывать получалось.

К третьему курсу я приобрела стойкую репутацию заучки, которая знает все.

Тогда же у меня появился первый серьезный кавалер. На два курса старше, высокий, статный, симпатичный. Как‑то подсел ко мне в библиотеке, задал вопрос по применению математических методов… Я ответила и в свою очередь его о чем‑то спросила. В общем, слово за слово… Мы стали встречаться. Сначала в библиотеке, а потом везде и всюду.

Парень оказался очень непростой. Происходил из весьма знатной и богатой семьи и планировал занять пост а королевской администрации, для чего учился на специальном факультете, куда без длиннющей родословной, подкрепленной увесистой мошной, можно было не соваться. Меня бы туда точно не приняли.

Ухаживания Альфреда мне льстили. Парни со спецфакультета для нас, нетитулованных девиц, были чем‑то вроде принцев. Я, правда, об этом не думала, но нашлись доброхоты, просветили. В смысле, пятерка барышень, претендовавших на внимание Альфа, зажала меня в туалете и угрожала побить, если я не перестану с ним ходить.

Но я их тоже напугала. Сказала, что если они от меня не отстанут, то могут не просить помощи при выполнении заданий и не задавать вопросов по учебе, все равно не отвечу. Оказалось, моя угроза была пострашнее. Красавчик мог так никому и не достаться, а вот курсовые сдавать всем надо.

Полгода Альфред меня обхаживал, угощал конфетами, водил гулять и всячески развлекал, а затем мы стали любовниками.

Он жил не в общежитии, а снимал квартирку в городе, так что о месте ему беспокоиться не приходилось. Меня тоже все устраивало: дни заняты учебой, ночи — любовью, чего еще хотеть? Тем более что вне постели Альфред относился ко мне с уважением, по любому вопросу интересовался моим мнением, советовался, даже иногда просил помощи.

А еще он позаботился о моей безопасности. Первый подарок, который он мне преподнес в ту ночь, когда мы стали близки, до сих пор со мной. Это настоящий ведьминский противозачаточный амулет, дорогущая штука. В Лиатине их просто так не купишь. Выполнен в виде изящного кольца — змейки с зеленым камушком. В отличие от обычных его не нужно подзаряжать у магов, он действует постоянно, пока остается на пальце. С тех пор я его так и не снимала, хотя после Альфа у меня был всего один любовник, да и то уже давно.

Какая я тогда была наивная! Мне в голову не приходило, что Альф заботился о себе. Если бы я забеременела, ему пришлось бы жениться: наш король на такие вещи смотрит строго. Тем более что я не дочь мелкого лавочника, от которого можно откупиться деньгами, а из уважаемой семьи. Вот он себя и обезопасил, за что я ему до сих пор благодарна.

Но в те времена, если бы меня кто‑нибудь спросил: а что дальше? я бы посмотрела на него как на больного. Мне все было ясно. Студентам вступать в брак не разрешается, так что мы с Альфом ждем, пока оба закончат универ, а потом поженимся. Никто мне этого не говорил, но я сочла такое развитие событий логичным и непротиворечивым, поэтому уверовала в него, как жрец в догматы богов.

Мы с Альфом были вместе уже около двух лет, все девицы в универе клацали зубами от зависти, а я была простодушно счастлива.

Меж тем моему возлюбленному приходил срок выпуска. В Лиатенском университете учатся семь лет, так что когда я должна была перейти на пятый, Альфред писал свой диплом. Надо ли говорить, что я стала его бесплатным и безотказным консультантам по всем вопросам! Искала в библиотеке нужную литературу, выписывала цитаты, собирала данные, обсчитывала результаты. А мне еще надо было сдавать собственные зачеты и курсовые. Он же в это время еще лез ко мне с непрошеными нежностями.

Поэтому ничего удивительного, что однажды я спряталась от него в том читальном зале, куда никогда раньше не ходила. Думала: поработаю в тишине и покое, а ему и в голову не вспрыгнет тут меня искать.

Читальных залов в нашем универе великое множество и в них все сделано для удобства учащихся. Этот был новомодный: каждый столик отделен от соседних довольно высокой непрозрачной загородкой. Я забилась в угол, обложилась книжками и приступила к работе.

Так прошло часа четыре. Я практически закончила на сегодня, хотела уже подняться и идти сдавать книги, как услышала мужские голоса. Пришла целая группа парней, пятеро или шестеро.

Несмотря на наличие личной жизни, а может и благодаря, я их побаивалась. Поэтому не стала вставать и обнаруживать себя, наоборот, прижалась в своем закуточке. А парни были все ближе…

Они остановились, не доходя до меня стола на два. И тут я различила голос моего Альфреда:

— Ну, сюда она не потащится. Сидит, небось, корпит над книгами, так что можно не беспокоиться и говорить свободно.

Это кто не потащится? Кто корпит над книгами? Я? Да вроде больше некому. Я еще ниже склонилась над столом, сгорбилась, (эх, мама бы мне сейчас линейкой по спине врезала!) и прислушалась. О чем это Альф собирается свободно говорить, о чем не может сказать в моем присутствии?

Какой‑то парень спросил его:

— Так ты что, Марту не любишь? Ты же с нею уже два года хороводишься!

— Ну и что? Где я еще найду такое сокровище? Скромная, непритязательная, подарков не просит, квартиру мою в порядке содержит, жениться не требует.

— А еще весь диплом за тебя делает! — крикнул кто‑то.

— Не без этого, — самодовольно произнес Альфред, — У этой девчонки в голове целый ученый совет и большая библиотека. А что невзрачненькая… Зато в постели знаете какая горячая!

Убью гада. Вот просто сейчас встану и убью!

— Но ты же не собираешься на ней жениться, Альф? — пробасил чей‑то голос.

— Нет конечно. Получу диплом и прости — прощай.

Кто‑то выразил сомнение:

— А ты не погорячился? У нее отец очень известный человек, да и мама из старой знати. Такая и в жены годится.

Альфред насмешливо его осадил:

— Низко летаешь, Ник! Мне мама нашла такую невесту… Уже смотрины были.

— Это кого же тебе прочат, что ты такими как Марта перебираешь?

Тут Альф назвал совершенно незнакомое мне женское имя, а следом за ним фамилию, которую я слышала неоднократно. Кажется, он собрался жениться на дочке министра иностранных дел.

Почему‑то мне вдруг стало жарко, будто горячей водой окатили, а затем резко похолодало и внутри все оборвалось. А потом я увидела всю ситуацию со стороны, как будто дело меня не касалось абсолютно, и поняла: никакой любви не было. Он пользовался, я сдавала себя в аренду и продешевила.

Дочка министра? Ну что ж, хорошая партия. Только я в эти игры больше не играю.

Кажется, я выслушала достаточно. Поднялась, расправила плечи, подняла голову и спокойно прошествовала мимо группы оторопевших парней на выход.

Ни они, ни Альфред этой встречи не ожидали, поэтому никто слова не смог сказать. Уже в коридоре мой бывший любовник меня догнал и попытался что‑то сказать.

Не знаю, чего мне это стоило, но я сохраняла ледяное спокойствие, хотя внутри кипела от ярости.

Обернулась и спросила:

— Что тебе от меня надо?

Альфред залебезил, заблеял сладким голосочком:

— Марта, ты же не подумала, что я это серьезно? Я просто, как дурак. Хотел похвастаться перед товарищами. Я так не думаю. Ты у меня самая лучшая.

Он мямлил и смотрел умильно, пытаясь меня разжалобить, но все добрые чувства к этому человеку в душе у меня умерли.

— Не трудись, не поможет. Я была дурой набитой и благодарна тебе, что открыл мне глаза. Больше между нами ничего нет и быть не может.

— Марта, как же так?! Ты не можешь сейчас меня бросить!

Ага, за свой диплом испугался?! Пусть теперь пишет его сам. Или…

— Если беспокоишься за свой диплом, то бесплатно я больше не работаю. Но все материалы у меня есть. Пятьдесят гитов и диплом твой.

Цену я заломила. Обычно богатенькие ученики заказывали бедным, но умным студентам писать за себя дипломы, но стоило это не дороже двадцатки. Поэтому Альфред вдруг перестроился и начал торговаться:

— Почему так дорого, Марта?

— Двадцать за диплом. А тридцать как компенсация за моральный ущерб. Не нравится — ищите того, кто сделает дешевле. Я не торгуюсь.

Повернулась и пошла. Ага, найдет он. До защиты месяц, через неделю он уже должен сдать готовый текст. А парень между тем замахнулся на непростую тему. Хотел защитить не абы что, а полноценную научную работу. Это дало бы ему преимущество по сравнению с другими выпускниками. Так что деваться Альфреду было некуда.

Я и свои пятьдесят гитов получила, и на парне сумела отыграться. Нет, я не стала сажать ошибки или путать цифры, как поступило бы на моем месте большинство. Я просто хорошо знала потенциал моего бывшего возлюбленного и сделала так, что каждому становилось ясно: он не владеет тем материалом, который объявляет своим. Мою высокоученую писанину он защитил, но с каким трудом!

Сама я, правда, не присутствовала, но очевидцы донесли: над Альфредом измывалась вся комиссия. Просили пояснить, откуда он взял ту или иную цифру и наслаждались, а он крутится как уж на сковородке.

В результате оценку он получил гораздо ниже, чем рассчитывал. Председатель комиссии напутствовал его словами: «В следующий раз, молодой человек, постарайтесь хотя бы разобраться в том, что вам написали». Но работу признали хорошей, так что требовать назад свои деньги Альф не пришел.

Через полгода он женился на той самой дочке министра. Подпорченный диплом в его жизни большой роли не сыграл. Ничего, я хоть получила моральное удовлетворение.

Но мне грех держать обиду на этого парня. Кроме дорогого артефакта он подарил мне нечто гораздо более ценное: дело всей моей жизни.

Как раз когда я перешла на третий курс, в нашем университете открыли новый факультет. Магический. После гонений на магов прошло столько лет, что наконец снова начали рождаться дети с даром и их где‑то надо было учить. Преподавателей, естественно, выписали из‑за рубежа: в Лиатине магов практически не было, а имеющиеся до уровня университетского профессора не дотягивали.

Меня все это не интересовало. Тогда мне казалось, что мы с магией живем в разных, не пересекающихся между собой мирах. Так что создание нового факультета я просто проигнорировала.

Но в начале четвертого года обучения Альф как‑то привел к себе домой странного господина. Сразу было видно, что иностранец. Костюм по кортальской моде, да и внешность… Не водятся у нас такие жгучие, черноглазые, смуглые брюнеты. Но симпатичный и молодой, не старше Карла, а ему тридцать стукнуло.

Появление гостя не удивило. Я знала, что семья Альфа каким‑то образом связана с дипломатическим корпусом, так что иностранцы для него — дело привычное. Только зачем он его к себе привел? Может, тому негде переночевать?

Я как раз сидела над учебником, поэтому встала, поздоровалась с гостем и засобиралась на выход. Пусть поговорят без помех. Но Альф загородил мне дорогу.

— Куда ты, Марта? Господин Лоренцо пришел к тебе. Он очень хочет с тобой познакомиться.

Когда я услышала имя гостя, вспомнила: так зовут декана нового магического факультета и он действительно из Кортала. Маг! Что ему может быть от меня надо?

Но строить из себя ничего не стала, пригласила мага за стол. Пусть сам расскажет зачем пришел.

Для начала они с Альфом развели такой политес, что я просто перестала понимать, на каком я свете. Переводила взгляд с одного на другого, но ясности это не добавляло. Лоренцо оказался человеком умным, он это просек и предложил мне оставить хозяина заниматься своими делами и пойти в кафе. Там и поговорим.

К моему удивлению обычно ревнивый Альф не стал возражать. Так я оказалась в кафе напротив мага. Без вмешательства дипломатичного Альфреда мужик взял демона за рога и прямо перешел к делу. Ему нужны мои математические познания.

Я обалдела. Зачем магу математика?! И потом: я всего лишь студентка, а он — декан факультета. Мог бы обратиться к кому‑нибудь более сведущему.

Видно, мое недоумение слишком явственно проявилось в выражении лица. В ответ на невысказанные вопросы Лоренцо изложил мне свою историю

Он молодой, но очень амбициозный магистр из Кортальской академии. Разрабатывал некие новые подходы к заклинаниям перемещения. На родине его никто не понимал и не поддерживал, но он не отчаивался.

У него были некоторые успехи, которые уперлись в несовершенство доступного магам математического аппарата. Сам он расчеты делать не умеет, поэтому нанимал специалиста в этой области из своих, из магов. Но толку было немного: оказалось, его подход требует таких расчетов, какие его нанятому специалисту оказались не под силу. Тот ему посоветовал ехать в Лиатин: там самые продвинутые на континенте математики. Если и они откажутся, значит, не судьба.

Поэтому он ухватился за предложение Лиатинского короля и приехал сюда. А вот тут его сурово обломали. Ни один местный математик не согласился делать ему расчеты, ссылаясь на то, что в магии они ничего не понимают.

Оказалось, прежде чем пойти ко мне, он к кому только не обращался. Целый год на это убил. Мой отец, кстати, тоже ему отказал. Наконец один из студентов посоветовал ему поговорить с Мартой Аспен, дочерью знаменитого математика и студенткой университета. Если в пику своему отцу она согласится…

На этих словах я поднялась. Ничего не собираюсь делать в пику отцу! Пусть он против моего обучения и каждый раз, как я прибываю на каникулы, требует бросить учебу и наконец заняться устройством своей личной жизни (читай: выйти замуж), но я его дочь!

Лоренцо понял, что погорячился. Вскочил, поймал меня за руку и заговорил горячо. Что он не то имел в виду, что я его последняя надежда, что он умоляет хоть попробовать…

Попробовать я согласилась. Интересно же, как там маги свои заклинания рассчитывают. Мне представлялось, что тут скорее интуиция нужна, чем что‑то другое, но оказалось магия — тоже наука.

Только вот математика, которую они использовали, совершенно допотопная! Способ обозначений и записи такой, что демон ногу сломит. Сначала с ними пришлось разбираться. Мне надо было привести свою систему взглядов и понятий в соответствие с задачей, приладиться к требованиям магических расчетов.

Так что я попросила Лоренцо, чтобы он мне достал как можно больше книг по теории магии. Должна же я понимать, что считаю.

Он обрадовался, притащил целый воз всяческих фолиантов и я погрузилась в чтение.

Тут‑то и поняла, почему все отказывались. Геморроя выше крыши, а результат… То ли будет, то ли нет. К тому же, не разбираясь в магии, можно такого наворотить…

Но я работы никогда не боялась, так что решила взяться за это. Ну и что, что трудно? Зато я буду первым математиком, решившим настоящие магические задачи!

О своих новых занятиях я сказала отцу. Роман с Альфредом от него скрывала, как чувствовала, что ничего из этого не получится, а свою научную деятельность скрывать не собиралась. Пусть не думает, что я это делаю, чтобы его позлить или опозорить.

К моему удивлению папа не стал ни ругаться, ни запрещать. Покачал головой и сказал:

— Девочка моя, бросай ты это дело. Не думай, что я хочу тебя обидеть, но не потянешь ты. Никто не взялся, слишком задача непонятная. А ты еще даже диплома не имеешь.

Я поняла его мысль, но отказываться не стала, ведь я уже дала слово Лоренцо. И после этого разговора два года, не покладая рук, я трудилась над приведением мудреных магических выкладок к приемлемому виду, попутно делая расчеты для Лоренцо.

Может мне потому и дался так легко разрыв с Альфредом, что я была по горло занята другим? Все мысли, не связанные с учебой, были только о том, как совместить магию и научное знание, выразив это в стройных математических формулах.

Надо сказать, узнав о том, что у нас произошло с Альфом (а слухи об этом мигом распространились по всему универу), Лоренцо поспешил выразить мне свою поддержку. Долго распинался, что рад, что я наконец рассмотрела истинную физиономию моего кавалера. Он, оказывается, не понимал, что такая выдающаяся девушка, как я, нашла в таком ничтожестве, как Альфред Дагерхоффер. Правда, своих услуг по утешению не предложил, резонно опасаясь получить по физиономии.

Зато с того самого момента я с головой ушла в новую область знания. До этого все искала подходы, а тут случился настоящий прорыв. Я сумела‑таки сделать нужные Лоренцо расчеты. Они оказались сложными, но не настолько, как думал об этом мой отец. Просто надо было вникнуть в проблематику.

Лоренцо проверил полученные мной формулы на практике и опубликовал свои результаты в уважаемом магическом журнале. После чего я проснулась знаменитой. Нет, в родном университете я как была студентка шестого курса, так ею и осталась. Наши, немагические математики тоже не пришли в восторг, потому что пребывали в неведении. Зато мне начали пачками приходить письма от магов всех стран с предложением сотрудничества.

Но я не собиралась изменять Лоренцо, тем более что, после того, как мы отметили наш успех в лучшем ресторане Лорны, наши отношения как‑то сами собой перешли в горизонтальную плоскость. Маг стал вторым и последним моим любовником.

Лоренцо оказался гораздо более порядочным человеком, чем Альф. Он меня не любил, но ценил чрезвычайно, поэтому почти сразу сделал предложение. Не стал врать о неземной любви, а сказал прямо: я ему нужна. Он человек амбициозный, хочет многого достичь. Со мной он достигнет большего, чем в одиночку. А у меня есть шанс стать первым в мире магом — теоретиком.

Озвучил он и вторую причину, по которой желает этого брака.

Он много работает, ему некогда шляться по бабам, так что соратник и жена в одном лице его более чем устраивает. А если я еще соглашусь его обучить математике, он вообще будет счастлив.

Отказать ему мне и в голову не пришло. Сомнения вызвала только наша разница в возрасте. В том смысле, что маги дольше живут и медленнее стареют. Как выяснилось, Лоренцо лет на пятнадцать старше моего отца, хотя выглядит моложе моего брата Карла.

Он меня успокоил. Все нормально. У магов это в порядке вещей, а для их немагических подруг тоже есть своя лазейка. Поживем какое‑то время, притремся и, если я захочу, проведем обряд разделения жизни. Тогда я проживу столько же, сколько он.

Я была согласна, но свадьбу пришлось отложить. Студенты не имели права вступать в брак до получения диплома. Зато я познакомила Лоренцо с родителями, представила как своего жениха.

Мама была счастлива. Оказывается, она знала о моем романе с Альфом и страшно переживала, понимая, что он на мне не женится. А ее мечта — пристроить дочь, удачно выдав замуж. Лоренцо же был, хоть и иностранцем, но вполне состоятельным человеком, да и внешне производил приятное впечатление.

Отец, напротив, был не в восторге. Он с самого начала считал мое сотрудничество с магом авантюрой, а уж замужество и вовсе вселенской глупостью. Он тоже был в курсе моих отношений с Альфредом но, в отличие от матери, надеялся, что тот на мне все‑таки женится. Так что моя помолвка с Лоренцо ему представлялась чем‑то несерьезным, вроде жеста отчаяния.

Одна надежда была на то, что мама в конце концов его уговорит. Ведь свадьба должна была быть еще не завтра.

Наше сотрудничество с Лоренцо развивалось, он изучал математику, я — магию. Мы даже опубликовали с ним несколько работ в соавторстве. Те из них, что я сочла интересными не только с магической, но и с научной точки зрения., попали в журнал нашего университета.

После этих публикаций даже отец признал, что я не тупая девица, которая возомнила о себе невесть что, а серьезный ученый, хотя пока и молодой. Диплом я защищала по экзотической для Лиатена теме: «Применение методов аналитической геометрии для решения задач прикладной магии».

На защиту приехали аж целых три профессора из Элидианского Магического Университета. Они и предложили мне контракт. Мне, но не Лоренцо. Он их не интересовал.

Я хотела сразу отказаться, но почему‑то попросила время подумать. Не знаю, что мне в голову стукнуло, но вместо «спасибо, но я не смогу принять ваше предложение», я произнесла «спасибо, я подумаю и дам вам ответ через три декады».

Оказывается, правильно поступила. После защиты Лоренцо уехал на родину, чтобы, как он сказал, все подготовить к свадьбе. А через две декады пришло письмо. Он, сообщал, что влюбился и женился. Просил его простить, каялся, посыпал голову пеплом, но в итоге становилось ясно: он не жалеет о своем поступке. Как ни нужна я ему, а любовь нужнее, и пусть все амбициозные планы идут в задницу.

Думаете, я заплакала? Ха! Я просто достала тот договор, который мне оставили элидианцы, подписала его, составила сопроводительное письмо, запечатала и отправила. Мне от Лоренцо нужно было не семейное счастье, а продолжение работы. Если нет, я найду с кем сотрудничать.

Отец, когда узнал, за голову схватился. Мама зарыдала. Они уговаривали меня не ездить в Элидиану. Но контракт оказался магическим, нарушить его было невозможно. Я на пять лет запродала себя в чужую страну. Отменить его получилось бы только в одном случае: если бы я официально вышла замуж. Но кто женится на девице — заучке, которую бросил жених?

Контракт я подписала с горя, но в кои‑то веки что‑то у меня вышло удачно.

В Элидиане мне неожиданно понравилось. Люди оказались приветливыми, выделенная мне квартира удобной, работа интересной. Маги меня жалели и старались не нагружать сверх меры. Я работала под началом профессора Кассиуса, помогала ему перерабатывать курс, который он читал, и вводить в него элементы математики.

Этот самый профессор Кассиус был одним из тех магов. которые присутствовали на моей защите. Моя работа очень его заинтересовала, поэтому он добился, чтобы мне предложили этот самый контракт.

С ним у меня поначалу сложились странные отношения. С одной стороны он горел идеей приложить математические методы к магическим явлениям, с другой ему было трудно работать с тем, кто магию не понимает и не чувствует.

В сущности он относился ко мне неплохо, но мне казалось, что он видит во мне какого‑то инвалида: безногого или безрукого. Потом поняла: так маги воспринимают простых людей, с которыми общаются постоянно. Но когда он немного ко мне привык, то работать стало очень комфортно.

Несмотря на солидный возраст, Кассиус отличался тягой к новому и невероятной общежительностью ума. Ему все на свете было интересно. В его голове все виды магии уживались со знаниями из немагических областей. Поэтому он живо воспринял мои выкладки и перешел на привычную мне систему счисления и записи. Учебные пособия мы переписывали вместе.

В первый год к студентам меня не выпускали, резонно полагая, что бедной девушки без магии с ними не справиться.

Но время шло, я осваивалась как с магией, так и с коллегами. Ко мне привыкли и даже стали прислушиваться к моему мнению.

На второй год я уже вела семинары. На третий мне даже доверили прочесть две лекции. В подготовленном на четвертый год учебном плане я должна была читать четыре лекции на кафедре профессора Кассиуса и две — на кафедре профессора Валериуса. Мое вознаграждение, которое и так было немаленьким, тоже должно было существенно увеличиться.

С Соледад я познакомилась в первый день как приехала в Элидиану.

В числе прочих благ, предоставляемых мне по контракту числилась служебная квартира, так что стоило мне прибыть и сообщить ректору, что я готова приступить к своим обязанностям, как мне вручили ключ и показали домик, где мне предстояло прожить пять лет.

Преподавателей без званий, вроде меня, селили в домики на четыре квартиры, разбросанные там и сям в парке университета. Для магистров дома были получше, на две квартиры. А особняки для университетского начальства вообще можно было за деньги показывать: просто шедевры архитектуры.

Мне досталась махонькая квартирка на первом этаже: крохотные спальня и кабинет, кухня — столовая, оборудованная плитой и стазис — ларем, ванная и, по южному обыкновению, роскошная веранда.

Как раз с этой веранды и вступила в мою жизнь Соледад. Я просто рот раскрыла, когда она вдруг вошла в мою комнату: таких красавиц вблизи я раньше просто не видела. А уж представить себе, что я с этой богиней подружусь и буду проводить вечера за чаем, было просто немыслимо.

Однако все так и произошло.

Она оказалась моей соседкой и сразу же пришла посмотреть, кого ей подселили. Как она потом рассказывала, увидев вместо наглого мага растерянную девочку, да еще без дара, Соль тут же прониклась ее бедственным положением и взяла дело в свои руки.

Помогла обустроиться, познакомила с домовым и велела ему за мной присматривать. С тех пор я с хозяйством горя не знала. Везде чистота, порядок, вечером на столе ужин горячий, только не забывай продуктов подкупать. О чем еще можно мечтать?

Я уже потом выяснила, что такое счастье доступно лишь ведьмам. Магов домовые недолюбливают, тем приходится самим заботиться о себе. А Соль у нас ведьма. Преподаватель факультета Магии Жизни. Это все — от целительства до растениеводства. Конкретно Соль занималась выращиванием лекарственных трав.

Моя математика к ее предмету никакого касательства не имеет, и это заставляло меня еще больше ценить нашу дружбу. Ведь ни ей от меня, ни мне от нее по большому счету никогда ничего не надо было. Мы просто проводили вместе свободное время, обсуждали все, что в голову придет, радовались успехам и поддерживали друг друга в трудные минуты.

Поэтому сейчас, когда Соль нашла свою судьбу и вышла замуж, у меня двойственное чувство. С одной стороны, я рада, что она счастлива. А с другой, я ее потеряла. Не совсем верное высказывание. Соледад не перестала быть моей подругой, но согласитесь: одно дело, когда друг всегда рядом, а другое — когда он от тебя за многие лиги.

Закончились наши посиделки по вечерам, теперь никто не прибежит ко мне с отваром, если я простужусь, да я сама не постучусь к ней в час ночи потому, что вдруг приехал в гости мой брат и привез из дома ее любимое лакомство. Кого бы не поселили в квартирку Соль — это будет уже не она.

Когда в нашем университете узнали, что Соледад выходит замуж и за кого она выходит, многие стали поговаривать, что она это делает из корыстных побуждений.

Какая глупость!

Да, Бруно Бескаль молод, хорош собой и происходит из знатного рода, которому принадлежат обширные плодородные земли на побережье. Здесь выращивают лучшие в стране сорта винограда и делают замечательные вина. Бруно — владелец огромных подвалов с винными бочками.

А еще у него есть свое особое дело: он построил оранжереи, где выращивают всевозможные растения, от экзотических фруктов до редких целебных корешков. Это тоже приносит ему приличный доход.

Соледад же просто ведьма, у нее даже звания магистра нет и семья самая простая. Но если поставить их рядом…Временами мне казалось, что Бруно не стоит моей подруги.

Соль высокая, статная, черноволосая и черноглазая, очень красивая. Фигура у нее такая, что наши магистры только слюни пускают. Еще она умная, добрая, смелая и веселая. И характер у нее замечательный.

А Бруно тоненький, хлипкий блондинчик, чуть ли не ниже ее ростом, простой человек, без магического дара.

На мой взгляд это он заключил выгодную сделку. Кроме очень красивой жены он получил впридачу сильную ведьму в свое хозяйство. Соль с ее умом и талантом к магии жизни была для него ценнейшим приобретением. Если она применит свои знания и умения в его оранжереях, их доходность увеличится минимум втрое!

Но когда я смотрела на них, становилось ясно: никакая это не сделка! Они так друг на друга смотрели… В их глазах светились восторг, трепет, нежность, обожание и боги еще знают какие восхитительные чувства. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: это любовь. Лучшее чувство в мире. А мне достались только ревность и зависть.

Не надо себя обманывать: я не осталась в их доме не из‑за болезненной тактичности. Просто мне тяжело было изо дня в день смотреть на счастье своей подруги. Я не завидовала тому, что у нее богатый и знатный муж, меня убивало понимание того, что никто никогда не посмотрит на меня так, как смотрел на нее Бруно. А еще хуже было сознавать, что и я никогда не буду глядеть на мужчину с теми чувствами, которые изливала на мужа Соль. Они мне просто не даны.

Альфреда я не любила, сейчас я это ясно видела. Просто шла за ним, увлеченная движением. Его ухаживания были такими милыми, а все остальное, что за ними последовало, логичным, и это все. Он разбудил во мне чувственность, но не любовь. Я злилась тогда на то, что меня использовали, а не на что‑то другое. Поэтому и пережила разрыв так легко: отомстила и забыла.

С Лоренцо у нас вообще был взаимовыгодный договор и то, что он его не смог исполнить, не моя вина. На него я гневалась, злилась, обижалась, но это была реакция на сорванные планы, а никак не тоска по любимому. Работа в Университете вытеснила из моей головы все мысли о бывшем женихе. Сейчас я за него даже рада.

Кажется, я вообще не способна на сильное чувство, в точности как моя мать. И вот это меня угнетало больше всего.

С тех пор, как я перебралась в деревню, каждый день с утра пораньше уходила на море. Сын хозяйки показал мне маленькую труднодоступную бухточку, куда невозможно попасть с берега. Он отвозил меня туда на лодке и я там проводила целый день. Брала с собой только подстилку, книги и фрукты, а вода там была: источник бил прямо из каменной стены. Под вечер парень возвращался за мной и отвозил обратно, а хозяйка кормила сытным, вкусным ужином, после чего я гуляла по окрестностям и отправлялась спать.

В бухточке у меня было то, чего не было никогда: свободное, только мое время. Никто и ничто не висело надо мной, напоминая о долге. Я

вообще ничего никому тут была не должна. Читала что хотела, размышляла о том, что приходило в голову. А еще купалась и загорала голышом. Педро, сын хозяйки, предупредил меня, что кроме него никто за весь день в бухточку не заглянет, и я этим пользовалась. Конечно, меня можно было увидеть со скал, если кому‑нибудь пришло бы в голову туда забраться. В первый день меня это смущало, а потом я подумала: ну что принципиально новое он увидит? Тем более что на скалы местные предпочитали не лазить, это считалось опасным.

Так что я могла наслаждаться свободой и отдыхом, если бы не мысли, которые постоянно лезли в голову.

Вообще способность мыслить, которые мои учителя провозглашали величайшим благом, оказалась для меня проклятием.

Ее нельзя выключить. Если ты умеешь думать, ты будешь думать во что бы то ни стало, даже если особо не о чем.

Когда я училась или работала, для моих размышлений всегда было достаточно пищи. А тут я очутилась в странной для меня ситуации. Голове нечем было себя занять.

Отправляясь к Соль на свадьбу, я не взяла с собой книг, кроме «Общей теории магического поля» архимага Арсеникуса. Свои записи я тоже оставила дома и теперь страшно об этом жалела. «Общую теорию» я уже выучила наизусть, а в доме Бескаля научных книг, кроме трудов по растениеводству и виноделию, не держали. Соль насовала мне любовных романов, но читать их я не смогла. Наверное, у их авторов как‑то не так голова устроена: большего бреда вообразить себе трудно.

Но свое дело эти дурацкие книжки сделали. Как известно, злые демоны всегда найдут заботу для праздных рук, а в моем случае для праздного ума. Вместо того, чтобы заниматься любимым делом, я целыми днями думала о своей жизни и чем дольше думала, тем больше убеждалась: со мной что‑то не так.

Я припоминала и внимательно рассматривала каждый момент моей жизни. Отношения с родителями и братьями, роман с Альфредом, помолвка с Лоренцо — все подверглось моему пристальному анализу.

Отцом я восхищалась, но когда стало ясно, что он наметил мне в жизни дорогу, которая мне не понравилась, я ни на минуту не усомнилась в своем праве пойти против него. Добилась своего? Да. Но какой ценой? С папой у меня сейчас более чем прохладные отношения, это подтверждает и мой счет в банке.

Маму в детстве я вроде бы нежно любила, но всегда в грош не ставила ее мнение. Когда выросла, она стала вызывать у меня глухое раздражение. Ее безапелляционные мнения по всем вопросам, продиктованные так называемой житейской мудростью, всегда казались мне убогими, а ее благоговение перед институтом брака и желание выдать меня замуж, все равно за кого, просто злило. То, что мои братья при выборе жизненного пути предпочли прислушаться к материнскому здравому смыслу и отринуть сложный, но благородный путь отца, тоже не прибавляло добрых чувств.

Братья? В самых лучших отношениях я была с Карлом. Он был настолько меня старше, что никогда не принимал всерьез маленькую сестренку. Из всех братье он больше всего путешествовал по делам своего торгового дома, так что три — четыре раза в год наезжал в Элидиану и привозил мне из дома разные вкусности. Я радовалась, обнимала его, целовала, но была ли это радость от встречи с любимым братом или от получения любимого лакомства?

С Симоном мы никогда не были дружны, слишком разные мозги дали нам боги. Я не понимала его, он не понимал меня, так что любая наша дискуссия заканчивалась или дракой, или слезами. Несмотря на то, что Симон пошел по академической стезе, он очень поддерживал мать в желании выдать меня замуж и регулярно подыскивал мне женихов среди своих знакомых. Не стоит упоминать, что они все были ужасны: занудливые уроды. Это не добавляло мне добрых чувств к его персоне.

С Марком мы очень дружили в детстве. Я решала за него задачи, а он строил мне домики и катал на качелях. Когда он ушел в армию, я даже плакала. Сейчас, когда его отпуск случайно совпадает с моим, мы встречаемся как благожелательно настроенные друг к другу, но совершенно чужие люди.

Мои возлюбленные? Вряд ли Лоренцо и Альфред достойны этого наименования. Любовники, это да. Альф мне лгал, а Лоренцо был честен, вот и вся разница. Я же не любила никого.

И что же выходило в сухом остатке? Я всегда, с самого детства была бездушным чудовищем. Неприятно это сознавать, но врать себе я не привыкла.

Есть у меня шанс все изменить?

Не думаю. Свою сущность не изменишь, как ни старайся. У лягушки не вырастут крылья. Она может стать большой, даже очень большой, но — лягушкой.

Мой персональный маленький рай моими же трудами медленно, но верно превращался в персональный ад.

Спасла меня, как водится, Соль. На пятнадцатый день моего отпуска рано утром пришла ко мне с огромной корзиной, полной всяческий вкусняшек, и заявила:

— Я тебя похищаю.

Не передать, как я обрадовалась визиту подруги. Я как раз только продрала глаза и завтракала, ожидая, когда Педро подгонит свою лодку к причалу. Но если Соль хочет меня увести куда‑то в другое место…

Она не хотела. Наоборот, прослышала, что я езжу купаться в уединенную бухточку и решила присоединиться.

— А куда ты дела своего мужа?

— Он уехал на сборище виноделов. Будут решать всякие глупые вопросы, а потом напьются как свиньи. Бруно меня звал, но я предпочла этот день провести с тобой. Любоваться, как эти старые хрычи будут спаивать моего мужа? Увольте!

Педро отвез нас и с гордостью обвел рукой бухточку, словно представляя свои владения. Соль огляделась.

— Классное местечко! Мне нравится. Надо будет как‑нибудь притащить сюда Бруно. А то он вроде тебя: работает — работает, никак не найдет времени отдохнуть.

Когда же рыбак скрылся за мысом, отсалютовав нам веслом, Соледад вдруг вперила в меня свой знаменитый взгляд, который я называла прокурорским, и сказала:

— Ты мне не нравишься.

Я пожала плечами.

— Сказала тоже. Я сама себе не нравлюсь. Да и как такое может кому‑то нравиться?

Она плюхнулась рядом со мной на песок, взяла меня за плечи и заглянула в глаза:

— Ты действительно так думаешь?

— А что тебя удивляет?

— Ну, вообще‑то ты мне нравишься, и не только мне. Вряд ли я бы стала с тобой дружить, если бы ты была мне несимпатична.

Я опустила глаза. Вот как объяснить ей, что я чудовище? К Соль я отношусь очень хорошо, она моя единственная за всю жизнь подруга, а она… Она просто очень хороший человек и ей меня жалко.

— Так, нечего песок рассматривать. Лучше скажи мне, что тебе в себе не нравится?

— Мне ничего не нравится.

— А все же? Внешность?

— Она в том числе. Ты же не будешь утверждать, что я красавица.

Соледад рассмеялась.

— Красавица? Нет конечно. Ты милая, а это гораздо лучше.

— Гораздо хуже! Дело не в том, что я не красавица, а в том, что у меня затрапезная, невзрачная внешность. Лучше уж быть уродом, как наша магистр Лисистрата.

Лисистрата была одна из ведущих целительниц. Кроме огромного дара, у нее еще была самая, на мой взгляд, запоминающаяся внешность. Уродливая, даже страшная, но притягивающей к себе все взгляды. Лисистрата обладала невероятной харизмой. Перечить ей не решался никто. Стоило ей нахмурить брови, как студенты тут же становились шелковыми, а ректор превращался в комнатную собачку и бежал по ее поручению. Мне бы так!

В ответ на эту мою реплику Соль еще громче закатилась смехом:

— Ничего себе. Милашка Марта Аспен завидует Лисистрате! Кому рассказать — не поверят! Девочка, посмотри на себя в зеркало и успокойся. Когда у тебя так горят глаза, ты — само очарование.

Она меня не понимает или я не умею объяснить? Скорее второе.

— Понимаешь, Соль, я не такая, как ты, например.

— Так это же прекрасно! Зачем нам вторая Соледад?

— Я не в этом смысле. Ты такая добрая, хорошая, все чувствуешь… А я…

— Ты злая и бесчувственная, хочешь сказать? Ну знаешь, много я ерунды слышала, но такой…

— Погоди, послушай…

И я выложила все, о чем думала последнюю декаду. Про родителей, братьев, любовников и про то, что у меня нет настоящих чувств, тех о каких книги пишут и в песнях поют. Мысли есть, а чувств нету.

Соль слушала меня, не перебивая, а когда я наконец закончила, еще некоторое время молчала. По лицу ее было видно, что она переваривает сказанное. Затем она вдруг погладила меня по голове и привлекла к груди, как ребенка. Моя мать так никогда не делала.

— Бедная девочка. Бедная маленькая девочка.

В первую минуту мне стало так хорошо и тепло, что внутри открылись какие‑то краны и из глаз сами собой потекли слезы. Но потом я устыдилась: нельзя же так распускаться! А Соледад все гладила меня по голове.

Я осторожно выбралась из ее объятий и спросила:

— Ну, что ты обо всем этом думаешь?

Она ответила вопросом на вопрос, причем спросил такое… Я никак не ожидала.

— Марта, а сколько тебе лет?

— Двадцать пять, а что?

Соль задумалась, потом сказала:

— Ты на три года моложе Бруно, но он по сравнению с тобой дитя — дитем… хотя ты тоже хороша. А знаешь, сколько мне?

— Понятия не имею.

Я, конечно, понимала, что Соль меня старше, но когда поняла насколько… Не упала только потому, что и так сидела на песке.

— Пятьдесят шесть. Для ведьмы юность, но, как ты понимаешь, жизненный опыт еще никто не отменял. И вот что я тебе скажу: не переживай.

— В смысле?

— А вот просто: не переживай. Или так: не бери в голову. Ты нормальная. Просто у таких умненьких, как ты, эмоциональное развитие часто запаздывает.

Я вытаращила глаза, Соль на это махнула рукой:

— Ум поначалу все подавляет, детка. Но приходит время, и чувства расцветают тоже. А что поздно расцветает, долго цветет. Я, конечно, не целитель душ, но кое‑что про это знаю. Все в твоей жизни еще будет: и яркие чувства, и любовь. А то, что ты сказала про родителей… Ты их любишь, запомни! Просто при этом реально оцениваешь. Так это трудней: любить такими, какие они есть, а не рисовать себе идеальный портрет и с ним носиться, как с писаной торбой.

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю, я знаю. Вот скажи: если с твоими не приведи боги, что‑нибудь случится, ты же все бросишь и побежишь на помощь?

Странные вопросы она задает.

— Ну естественно, они же моя семья.

— Вот это и есть любовь. Настоящая, действенная, а не сюси — пуси. Ну, а любовь к мужчине… Когда придет, ты поймешь.

— А ты, Соль? Я же вижу, что ты любишь Бруно… Но я никогда не думала, что между вами такая разница. А он знает?

Моя подруга вздохнула.

— Знает. Я ему сразу сказала. Иначе вышло бы нечестно. Своих я не обманываю даже в мелочах, а тут совсем не мелочи. Ты же знаешь, как мы познакомились?

Ну еще бы! История любви Соль и Бруно разворачивалась на моих глазах. Сначала была ее статья в «Вестнике травника», которую Бруно прочел и написал автору. Он еще не знал, что С. Каванис — это не зануда — ботаник, а прекрасная девушка. Она ему ответила, завязалась переписка, а через полгода они встретились на сборище растениеводов.

Бруно узрел Соледад и влюбился с первого взгляда. Правда, он потом уверял, что влюбился в нее еще по письмам, а встреча только подтвердила правильность его первоначального чувства. Он ей тоже понравился.

Мне она тогда не стала сообщать, что влюблена, но, вернувшись с того форума, говорила только о Бруно. Ясно было, что он запал ей в душу.

Затем было долгое ухаживание. Предложение он сделал на третьем или четвертом свидании, но Соледад желала проверить чувства. Да и уйти посреди учебного года ей бы никто не позволил. Бруно просадил огромные деньги на порталы в столицу: он не мог бросить свое хозяйство, но не видя Соль жить тоже не хотел.

И вот наконец они поженились. Без очков видно, что брак оказался удачным.

Соледад подтвердила:

— Оказалось, мы подходим друг другу. Я и вправду очень счастлива. Но ты должна понимать: я ведьма. Бруно не первый мой муж и не последний.

Историю ее первого мужа, ученого — ботаника и тоже обычного человека, я знала давно. Он трагически погиб во время одной из своих экспедиций в болота устья Каруны. Это случилось за пять лет до моего появления в Элидиане. Тогда Соль по нему тосковала, что не мешало ей менять любовников как перчатки. Я ее не осуждала: для ведьм это самое действенное средство утешения и реабилитации. Когда же появился Бруно, Соль стало не узнать: любовники исчезли вместе с тоской в ее глазах.

— Как только я увидела Бруно, поняла: это мое! Но боялась серьезных отношений, он ведь гораздо меня моложе, а с другой стороны… Когда‑нибудь он станет старым и умрет, а я все еще буду молодой женщиной. К сожалению, для ведьм не существует обряда разделения жизни. Я не смогу сделать своего мужа долгожителем. Поверь, осознание этого не слишком приятно как для него, так и для меня. Но это первое, что я ему рассказала, когда он попросил меня стать его женой.

— А он?

— Поцеловал меня и сказал, что ему все равно. Он хочет отведенные ему годы прожить со мной рядом. Наверное, мне правильнее было бы выбрать в мужья мага, но сердцу не прикажешь.

Я молчала, потрясенная. Оказывается, все не так просто, у ведьм свои трудности в жизни, и не скажу, что при таких условиях я завидую их долголетию.

Соль же вдруг замолчала, затем встряхнула волосами:

— Это я к чему? Это я к тому, что нечего на жизнь дуться и выдумывать себе проблемы на ровном месте! Магистру Лиситрате она завидует! А кстати, почему?

Это я могла объяснить. Внешность мне досталась от мамы. Не скажу, что некрасивая, но Альф в свое время правильно сказал: невзрачная. Бледная, бесцветная, как еще назвать? Все серенькое: серые глаза, серые волосы, которые из любезности называют русыми, бескровное личико… А так даже ничего: если вглядеться, то черты лица довольно симпатичные. Только… Такое лицо годится для домохозяйки, а не для серьезного ученого. Ничего удивительного, что глядя на меня, никто сразу не верит, что я что‑то из себя представляю. Мне приходится прилагать огромные усилия, чтобы меня воспринимали всерьез, а не принимали за уборщицу или кастеляншу. Уж Соль‑то знает, чего мне стоит хотя бы минимально поддерживать строгий вид.

Лицо мне досталось от мамы, но от папы я тоже кое‑что получила. Кудрявые волосы. Правда, у него на голове крупные благородные завитки, когда‑то темные, а сейчас седые, а у меня — мелкий бес. Если их не укладывать, они стоят на голове копной. Каждая волосинка представляет собой пружинку и, как пружинка, в любую секунду готова свернуться, сколько ее ни распрямляй. Я тоннами извожу масла и другие средства для укладки, стягиваю волосы лентой на макушке до тех пор, пока глаза на лоб не полезут, закалываю их шпильками, и все равно, какая‑нибудь шалая прядь норовит вылезти в самом неподходящем месте, закрутиться и подпрыгивать в такт моим движениям.

Я даже подстричься не могу: если волосы будут короче, я с ними просто не справлюсь. Превращусь в одуванчик, то‑то смеху будет! Поднимешься в таком виде на кафедру и аншлаг обеспечен. Никто не будет меня слушать, зато как будут смотреть!

И надо ли после этого удивляться, что я завидую магистру Лисистрате?!

Когда я все это изложила Соль, она опять стала хохотать. Что, я такая дура?

— Девочка моя, ты далеко не дура, но про внешность свою думаешь такие глупости, что я не могу от смеха удержаться. Ну кто тебе сказал, что для того, чтобы тебя воспринимали всерьез, нужно выглядеть строго? Вздор какой! Нужно быть яркой, только и всего. Сначала обратят внимание на то, как ты выглядишь, потом прислушаются к твоим словам. А ты можешь, я знаю. Я тебе давно говорю: нечего строить из себя серую мышь. Вот ее действительно никто всерьез не принимает. Кстати, Лисистрата и берет тем, что яркая. Яркая, но уродливая. А ты можешь стать яркой и симпатичной. У тебя милое личико, неплохая фигурка и совершенно роскошные волосы. Только я бы их на твоем месте покрасила. Легкая рыжина — и будет совсем другой вид! А если еще не поленишься и глазки подведешь… Сразу станет видно, какие они у тебя большие и красивые. Ну ладно, не подводить. Слегка подкрасить, чуть — чуть, хотя бы реснички… Румян на щечки накидай. Тоже очень аккуратно, но ты тогда перестанешь выглядеть бледной немочью. А вообще…, — она отстранилась и критически меня оглядела, — Сегодня, когда мы вернемся, подойди к зеркалу и внимательно на себя посмотри.

Я удивилась, но решила последовать совету. А Соль сделала таинственный вид, поманила меня пальцем и прошептала:

— И вообще тебе пора заканчивать свое затворничество. С тех пор, как ты приехала в Элидиану, у тебя никого не было. Я не настаиваю на конкретной кандидатуре, но попробуй поглядеть вокруг… ты женщина и должна жить женской жизнью. Ты мне скажешь, что ты ученый? А я тебе отвечу: одно другому не мешает!

Больше мы на эти темы не разговаривали. Ели, пили, купались, загорали… Я зачитывала Соль особо выдающиеся перлы из очередного любовного романа и мы катались по песку от смеха. В общем, день прошел плодотворно.

Когда мы вернулись в деревню, у причала нас встречал Бруно. Осмотрел внимательно обеих и вместо того, чтобы тащить в имение, повел ужинать в деревенский трактир. Там хозяину земель обрадовались как родному и накормили нас вкуснейшей запеченной рыбой и свежайшими морепродуктами.

А вернувшись в свою комнату я последовала совету подруги и посмотрела на себя в зеркало. Обычно я не обращала внимания на то, что там вижу. Главное проверить, все ли в порядке, на остальное плевать. А тут я присмотрелась к девушке, которая глядела на меня из стеклянных глубин. Соль права: очень даже миленькая. По крайней мере стала такой.

Я не помню, когда еще так хорошо выглядела. За проведенное на море время волосы сильно выгорели на солнце и стали золотистыми, кожа покрылась легким загаром и уже не выглядела бледной, на ее фоне глаза казались синими, хотя я точно знаю, что они серые.

Пожалуй, я последую советам Соледад. Она много раз предлагала мне что‑то сделать с моей внешностью, но я отбрыкивалась, а тут поняла, что была неправа. Если перестать прилизывать мои волосы, сделать другую прическу…

Я сначала подняла пряди повыше, но мне не понравилось. Затем попробовала завязать хвост низко, почти на шее. Вот так гораздо лучше. А реснички действительно лучше покрасить, да и брови тоже, они сильно выгорели и стали совсем светлыми. Думаю, мои студенты не умрут, если увидят своего преподавателя в новом облике. Профессор Кассиус тоже как‑нибудь переживет. Пора начинать новую жизнь!

Знала бы я, во что она выльется! Я имею в виду новую жизнь. Еще раз убедилась: не стоит строить планов, не так будет обидно, если их нарушат.

После трех с половиной декад на море, я прибыла в ставший уже родным Магический университет и тут узнала…

Но обо всем по порядку.

Стоило мне ступить на землю университетского городка, как тут же ко мне подбежала парочка малознакомых ведьм и, к моему удивлению, наперебой стала пересказывать последние новости.

Пока я наслаждалась жизнью на морском побережье тут много чего произошло. Но меня касалась одна важная новость.

Магистр Кассиус получил звание архимага и в связи с этим его пригласили занять должность при дворе. На элидианского короля работал целый штат придворных магов, но моему профессору предложили стать среди них главным, а от такого не отказываются.

На место Кассиуса пришел магистр Агенор, который до этого был вторым профессором на кафедре у Валериуса.

С этим Агенором у меня не заладилось с самого начала. Он меня все время тыркал, упрекая в том, что я, ничего не зная о магии, лезу ее реформировать. Встретив в коридоре, никогда не здоровался, наоборот, отворачивался и проходил мимо, задрав нос. Никогда не упускал случая сказать про меня гадость вслух, так, чтобы я тоже услышала. Даже толкнуть на лестнице не гнушался.

Это продолжалось все три года, что я работала. Он так и не смирился с тем, что в магическом университете преподает девчонка, да еще и без малейшего признака дара.

Сейчас вдруг оказалось, что он мой непосредственный начальник. То еще счастье. Ради такого случая не стоило менять внешность, все равно к студентам Агенор меня не выпустит. Скорее найдет повод и уволит без сохранения содержания.

Мой контракт в крайних случаях это позволял и я была уверена: Агенору вполне по силам мне нечто подобное организовать.

Но, как оказалось, ему не улыбалось начинать военные действия сразу после вступления в должность. Он выдумал, как решить дело со мной другим способом.

Как иначе объяснить то, что он вдруг встретил меня с распростертыми объятьями? Подловил на подходе к дому, в котором располагалась моя уже ставшая родной квартирка, и пошел навстречу, улыбаясь во весь рот. Улыбка, к слову, его не красила. Огромный лягушачий рот в сочетании с лошадиными зубами и так выглядит не очень, а когда это чудо ощеряется…, лучше закрыть глаза и не смотреть.

Но отказаться созерцать начальство я не могла. Поэтому тоже «радостно» улыбнулась.

— Добрый день, магистр Агенор!

— Марта, деточка! — это он мне? Ненавижу, когда меня называют деточкой, — Хорошо, что ты уже приехала! Зайди ко мне в кабинет завтра, но только с самого утра! Знаешь куда? Ну и умница. Буду ждать!

Ой, как мне все это не понравилось! Удумал ведь что‑то, мордоворот противный! Полагаю, он вел себя так мило потому, что со всех прилегающих дорожек и изо всех ближайший кустов на нас смотрели заинтересованные свидетели.

Я вошла в квартиру, бросила в угол свой чемоданчик и прислушалась. Откуда‑то со стороны кухни доносились горестные всхлипы…

Кому тут плакать, если никого нет. Стоп! Как «никого»? А домовой? С другой стороны, разве домовые плачут?

Оказалось, плачут, да еще как! Мой маленький друг и помощник сидел прямо на кухонном столе и рыдал так, что сердце сжималось. Увидев меня, спрыгнул со стола, бросился ко мне, обхватил за ногу и замер.

— Что случилось? — не выдержав, спросила я.

Вообще‑то домовым с нами, жильцами, разговаривать не положено. Я в качестве простого человека даже видеть его не должна. Это создание, внешне напоминающее человека, но размером с кошку, служит не людям, а дому, и общаться с ним могут только ведьмы, им маленькие «хозяева» как‑то подчиняются. Сферой влияния конкретно этого домового был весь наш четырехквартирный домик, но по факту он обслуживал только наше с Соледад жилье. Прибраться, постирать, сготовить…

Двух магов — боевиков со второго этажа он гордо игнорировал. Даже вредил иногда, если они слишком сильно шумели.

А со мной он раньше напрямую не говорил, но помогал всегда. Когда моя подруга уезжала, то велела домовому за мной присматривать. Взять его с собой она не захотела и не смогла: в имении‑то свой домовой имеется.

Спасибо Соль, что она каким‑то образом дала мне возможность видеть это волшебное существо и научила, как с ним надо обращаться: кормить, делать мелкие подарки и звать в случае нужды. В отличие от нее власти над ним у меня нет. В лучшем случае могу озвучить пожелание, он, если захочет, выполнит.

Домовые очень гордые и скрытные, лишний раз не покажутся на глаза, так что от изъявление чувств моего мелкого хранителя я чуть не спятила.

Чтобы домовой рыдал у меня на кухне и обнимал мою ногу в поисках утешения?… Это что же должно было произойти, я вас спрашиваю?!

— Хозяйка, хозяйка, — лепетал он тем временем, — не бросай меня, хозяйка.

Я присела, погладила его по темной, похожей на мех зимней лисы шевелюре, и успокаивающе зашептала:

— Не брошу, не брошу, ну что ты… Не плачь, все будет хорошо, вот увидишь…

А сама лихорадочно перебирала в уме все возможные катаклизмы, не находя среди них причин такого странного поведения.

Домовой немного успокоился и вдруг спросил:

— Куда они тебя, хозяйка?

То есть как это куда? Меня что, выселяют? Не зная, что ответить, я промолчала. А маленький «хозяин» произнес убежденно:

— Ты меня не оставляй здесь, хозяйка, с некромантами я не уживусь. Я бы в другой дом ушел, да некуда. Все дома уже заняты. Так что ты возьми меня с собой.

— Дружочек, — как можно ласковее проговорила я, — Я пока не знаю, куда поеду. Я вообще не уверена, что мне придется покинуть это место.

Ерунда, стоило домовому сказать первые слова, как я душой поверила, что здесь мне остаться не судьба. Но необходимо было излучать спокойствие и уверенность.

— Обещаю тебе, что если мне придется уехать и ты захочешь поехать со мной, я тебя не брошу. Только не представляю себе, как это сделать. Как домовые переходят из дома в дом?

Он аж просиял:

— Это просто, хозяйка. Я дам тебе одну штучку. Ты положи ее в свой чемодан, когда будешь уезжать, а на новом месте вынь, дунь, брось на пол и скажи: «Пин, сюда!» Пин — это я.

С этими словами он протянул мне простой деревянный свисток на веревочке и я поняла, что значило слово «дунь». Взяла свисток, положила в карман и еще раз пообещала не бросать бедного Пина. Если сюда и впрямь собираются вселить некроманток… Домовые с ними не уживаются.

Но если некроманта на мое место, то меня куда? Выгнать? У меня контракт заканчивается только через два года, а в нем есть такие интересные пункты… Меня дешевле убить, чем уволить.

На всякий случай я не стала распаковывать чемодан, наоборот, сложила те вещи, которые еще оставались. Одежды и предметов обихода набралось немного, всего лишь еще на один умеренных размеров чемодан, зато книги заняли огромный кофр. Если это была ложная тревога, то распаковать все обратно не составит труда, а если меня и впрямь отсюда попросят, я не задержусь.

Наутро я пришла к кабинету заведующего кафедрой раньше его хозяина. Не желая стоять в коридоре как дура, отошла в сторонку и применила обычный студенческий прием: залезла на подоконник и спряталась за занавеску, благо вокруг никого не было.

Сделала я это вовремя. Явился Агенор под ручку с незнакомой мне дамочкой. В нашем Унивеситете она раньше не работала, даю что угодно. Зато сейчас она висела на локте нового завкафедрой и умильно заглядывала ему в лицо. Куда там заглядывать? Что она, мерзких харь никогда не видела?

Когда они прошли в кабинет, я решила. Что пора и мне появиться на сцене. Только решила выползти, как появились еще двое, на этот раз хорошо знакомые. Они тихо разговаривали между собой. Что меня дернуло, ведь я никогда не была ни сплетницей, ни шпионкой? Вместо того, чтобы выбраться из‑за занавески и приветствовать коллег, я забилась поглубже и прислушалась.

Правильно сделала. Говорили обо мне, вернее, о том, что в университете я не останусь, это дело решенное. Гадали только, под каким предлогом меня заставят подписать прошение об увольнении.

Но меня поразило не содержание их речей, что‑то подобное я предполагала и была к этому готова. Эти люди, казалось, испытывали ко мне живейшую неприязнь. То, что меня выгоняют, они обсуждали взахлеб и с удовольствием. Пафос их речей сводился к одному: наконец‑то эту выскочку уберут из Университета.

Вот так! А я думала, что за эти три года нашла с ними общий язык и если не подружилась, то приятельствовала. А меня все время держали за чужачку и не могли дождаться, когда меня с позором выгонят.

С позором? Не бывать этому!

Мужики здорово меня разозлили, и это мне помогло не растечься жалкой лужицей, а собраться. Злая я моментально перестала чего‑либо бояться, наоборот, рвалась в бой.

Я выскочила из‑за занавески прямо перед их нахальными мордами, одарила сплетников широкой улыбкой, одним движением распахнула дверь в кабинет Агенора и захлопнула ее перед их нахальными носами.

Сразу стало ясно, что давешняя радостная встреча была игрой на публику. Сейчас мне никто не обрадовался. Я решила не стесняться. Уволят так уволят. Найду другую работу. А с университета стрясу неустойку.

Магистр Агенор со своей дамочкой сидели за столом и пили чай. Увидев меня, он сморщился, как от кислого, и уже хотел велеть мне подождать за дверью, но, увидев мой боевой настрой, вздохнул и махнул рукой в сторону сиротливо стоящего в отдалении стула.

Взяла стул, переставила его поближе к столу, уселась и уставилась на магистра.

Он брезгливо протянул:

— Госпожа Аспен, я хочу, чтобы вы ушли. К сожалению, ваша деятельность на моей кафедре не вписывается в мою концепцию обучения. Так что часов у вас в это году не будет. К тому же место ассистента, которое вы до недавнего времени занимали, я уже взял более подходящего специалиста, — он бросил такой взгляд на свою дамочку, что без слов было ясно: место отдано ей, — Вы об этом знаете?

— Догадываюсь.

— Я не имею формальных оснований вас уволить, но… Мы с вами не сработаемся. Так что лучше вам подать заявление самой, не дожидаясь, когда я найду повод.

Он посмотрел на меня так, что я автоматически спросила:

— Вы мне угрожаете, магистр Агенор?

— Скажем так, предупреждаю.

— Не поторопились ли вы, магистр Агенор? Мой контракт истекает только через два года. Если вы хотите мой контракт разорвать досрочно, то мне полагается компенсация.

— Естественно, вам выплатят жалованье за два месяца.

Ха, за два месяца! Так он еще не знает самого интересного!

— Вижу, вы не читали мой контракт. Жалованье за два года в пятикратном размере.

Это если меня станут увольнять, а если я уволюсь сама, то деньги уже дожна буду платить я. Пункт был внесен не мной, но он был. Три года назад маги боялись, что я сбегу, не отработав и года, поэтому потребовали компенсацию за досрочное расторжение контракта. Но магия — она справедливость любит. Формула работала в обе стороны.

— Не может быть!

— Может! Сходите в канцелярию, почитайте.

Ага, и поймите. Что никогда не напишу заявление об уходе. Вернее, не раньше, чем срок контракта истечет.

— Университет не будет платить таких денег!

— Я ничего не имею против, если их выплатите мне вы лично.

Ой, как ему это не понравилось.

— Знаете что, госпожа Аспен… Идите к ректору. У меня на кафедре вы больше не работаете. Если он найдет возможность пристроить вас в другое место… Надеюсь, в контракте не оговорено, где именно в университете вы должны работать.

К ректору я летела как наскипидаренная. Сначала мне повезло. Так как до начала учебного года было еще почти две декады, в предбаннике никого не было, включая и секретаря. А вот ректор был на месте. В приоткрытую дверь было видно, что за столом кто‑то сидит. Вот и отлично, решила я, побеседуем.

Но стоило мне сунуть нос внутрь кабинета, как боевой задор уменьшился наполовину. За столом сидел вовсе не ректор Лонгинус, который всегда относился ко мне покровительственно, а архимаг Бальтазар. Лонгинус был славный старикашка, который всегда старался выглядеть грозным, но у него это плохо получалось. А Бальтазара, главу боевого факультета, по слухам все боялись до трясучки, хотя он всегда мило улыбался. Я с ним раньше никогда не сталкивалась.

Он поднял на меня пустые глаза, недоумевая, что может здесь делать эта пигалица, затем узнал:

— Аспен? Зачем вы пришли?

— Мы не пришли к консенсусу с магистром Агенором и я решила просить господина ректора нас рассудить. А где он, кстати?

Его ответ меня обескуражил.

— Ректора не будет еще декад восемь. Он отправился в Хотей в составе посольства. Так что рассудить вас придется мне, как временно исполняющему его должность.

Был бы тут душка Лонгинус, он бы что‑нибудь придумал. А Бальтазар ради меня палец о палец не ударит.

Он снова заговорил и я поняла, что он не просто не хочет мне помочь, а готов выбросить меня в окошко, распылить на атомы и закопать в землю, чтобы избавиться от такой заразы. Что я ему сделала?

Следующие полчаса архимаг тщетно пытался заставить меня написать заявление об уходе по собственному желанию. Обещал, что это не будет иметь для меня никаких последствий. Но я‑то знаю: контракт магический, а слова Бальтазара всего лишь сотрясение воздуха. Если напишу — буду им должна по гроб жизни. Лучше сразу удавиться.

Маг сначала улещивал, затем давил и стращал, но я стояла на своем. Было видно, что он охотно бы меня прибил, да опасается ответить по закону. Наконец он он устал и сказал.

— Ну хорошо, если вы так настаиваете, я вас переведу. Куда только?

— К Валериусу? — робко пискнула я.

— Нет, у него нет вакансий. Вы же не станете претендовать на должность второго профессора? — это был риторический вопрос. — А где есть? — он пошарил среди бумаг, — У меня на боевке и на факультете Магии Жизни. К себе я вас взять не могу, я не убийца маленьких девочек. У магов жизни вам делать нечего… Стойте!

Его глаза хищно сверкнули.

— У меня есть отличная идея. Не хотите ли, Аспен, поработать за рубежом?

— Что вы этим хотите сказать? Я, в общем, и так за рубежом.

— Ах, да, вы же у нас лиатенка. Тем более! Раз вы так храбро сорвались с места и переехали в другую страну, то почему бы вам не поехать дальше?

— Куда?

— В Шимассу!

Не ожидала я такого поворота, честно. Что мне теперь делать? Соглашаться? Боюсь, мне не оставили другого выбора.

К моему стыду я не знала о Шимассе ничего, кроме географического положения и того, что ее столица называется Сармион. Это было самое закрытое из Девяти королевств. О нем даже в учебнике было всего пара слов.

Я попробовала получить больше информации.

— А что там, в Шимассе? Насколько я помню, там какой‑то бюрократический военизированный режим. Маги все чуть ли не строем ходят.

— О, это устарелые сведения. Еще отец нынешнего короля провел реформы и освободил магов от пожизненной повинности. Сейчас это одна из наиболее быстро развивающихся стран Девятки. Молодой король направил к нам запрос: ему нужны преподаватели в реформированную Школу Магии. Вот мы вас им и пошлем. Условия чуть ли не лучшие, чем в Элидиане: подъемные, жалованье, жилье, питание, оплаченная дорога и все такое. Соглашайтесь, Аспен.

Я молчала, соображая, где тут подвох. Голос Бальтазара стал мягким, как подушка.

— Подумайте, что вас тут ждет. Уж поверьте, ничего хорошего. Магистр Агенор — человек мстительный, подловит на чем‑нибудь и уволит по закону. Скажете, ректор вас поддержит. Но где он? Агенор все провернет быстро. Когда наш уважаемый Лонгинус вернется, вас тут уже не будет в любом случае. Не лучше ли отбыть с почетом в другую страну? Мы оформим это как перевод, таким образом контракт никак не будет нарушен. И потом… Здесь вы были всего лишь ассистентом, а там имеете шанс читать свой собственный курс.

Этим он меня и купил. Мама всегда говорила, что стремление к самостоятельности меня погубит. Она была права.

В общем, я согласилась. Бальтазар пообещал прислать мне дополнение к контракту и прочие бумаги прямо на дом. А завтра он ждет, что я до полудня освобожу жилье: двое некромантов поступают работать в Университет и их надо где‑то поселить.

Вот так. Выходит, Бальтазар играл передо мной спектакль, у него все было решено заранее. Не удивлюсь, если и бумаги уже готовы. Надо сказать, у моего домового была точная информация.

Я правильно угадала. Не прошло и часа, как принесли документы. Их было много, настолько много, что грешным делом я подумала: Бальтазар хочет меня обмануть. Надеется, что я не прочту в короткий срок столько бумаг.

Но все оказалось не совсем так, как я думала.

От самого Бальтазара исходила только одна бумага: дополнение к контракту. Я ее изучила и не нашла ничего криминального. В ней Элидианский Университет Магии в лице временно исполняющего обязанности ректора архимага Бальтазара Селинийского уступал свои права и обязанности по исполнению контракта с Мартой Аспен Высшей Школе Магии Шимассы в лице ректора этого учебного заведения архимага Рихарда ар Арвиля, а Марта Аспен с этим соглашалась. Все честь по чести. Даже гарантии, что финансово я не пострадаю.

Я подписала.

Заверенная копия договора между Университетом и Школой. Понятно, почему Бальтазар так расщедрился: все оплачивает принимающая сторона.

Заверенная копия моего контракта. Так — так. Сюда я могу прибавить свои диплом и метрику, не помешают.

Дальше шли бумаги, полученные из Шимассы. Не зря эту страну считают образцом бюрократизма. Они прислали тучу всяческих бумаг и бумажонок, без которых меня бы даже не подпустили к порталу на Шимассу. В них надо было вставить мое имя и заверить подписью и печатью ректора. Все это было уже сделано, не подкопаешься.

По одной бумажке меня должны были пропустить через границу, по другой — впустить в эту самую Школу, третья гарантировала мой бесплатный проход через портал, четвертая — доставку багажа без досмотра, пятая — получение подъемных, и так далее, и тому подобное. На каждый чих своя бумажка.

Перелопатив все документы, я сложила их в саквояж в одной мне понятном порядке. Если что‑то потребуется — выну нужное мгновенно. Если полезет чужой — будет копаться без толку, пока не поседеет.

Затем позвала домового и попросила его накормить меня ужином. Чай с вареньем и галетами? Отлично. Сообщила ему, что информация о некромантах подтвердилась (как будто он мог ошибаться), и подтвердила свое обещание забрать его с собой. Предупредила, правда, что еду я в Шимассу, о которой сама ничего не знаю. Если ему там будет плохо, я не виновата. Попросит — отпущу.

Пин уверил меня, что ему все равно, лишь бы некромантов поблизости не было. Шимасса так Шимасса.

Остаток вечера я посвятила написанию писем. Одно ушло к Соль, другое родителям.

Соледад я рассказала все как есть. Постаралась только изложить изменения в моей и университетской жизни в позитивном, юмористическом ключе. Посетовала, что не успела применить ее советы, пообещала попробовать на новом месте. Порадовалась, что она вовремя оттуда слиняла. Выразила надежду, что в следующие каникулы смогу ее навестить.

Родителям написала о невероятном везении, заключающемся в том, что мне дается шанс создать свой курс теоретической магии с нуля. Только для этого я должна уехать в Шимассу, по какой причине приехать к ним в этом году так и не смогу.

Я и так не собиралась в этом году почтить родной дом своим присутствием, но родителям об этом не сообщала. Кормила их отговорками. Сначала свадьба подруги, затем рекомендация мага — целителя — морские ванны, теперь — новое назначение. Утешила отца тем, что в деньгах не потеряю, а маму перспективой новых интересных знакомств. Знала бы, о чем пишу, проглотила бы перо вместе с чернильницей.

Утром за мной пришли. Именно так: притащились два амбала из вспомогательных служб и один из них, тот, у кого лицо чуть поинтеллектуальнее, сказал:

— Ну, давай, что ли, вещи, перетаскивать будем. А сама иди к выходу, там уже ждут.

Я в последний раз оглядела комнату, взяла со стула красивый клетчатый плед, который купила специально, чтобы сделать казенную квартиру чуть поуютнее, перебросила его через руку, подхватила саквояж и ткнула пальцем:

— Вот эти два чемодана и кофр!

Мужики недовольно скривились при виде огромного кофра, но спорить не стали. Один из них (тот, что с более тупой физиономией) кротко поднял его на плечи и потащил. Его более сообразительный собрат удовольствовался чемоданами.

За воротами нас уже ждала повозка, которая и доставила меня в здание центрального элидианского портала, а багаж и грузчиков на грузовую портальную площадку.

Государственная портальная служба Элидианы была безупречна. Ее отлаженную работу ставили в пример всем и каждому. За последние триста лет ее существования не было случая, чтобы пассажир или груз прибыли не туда. Так что я не волновалась. Передала служащему бумажку, гарантирующую оплату моего перемещения в Сармион, заполнила полагающуюся форму на багаж, подписала маршрутный лист и прошла на пассажирскую площадку.

Она представляла из себя некую геометрическую фигуру, больше всего похожую на цветок со множеством лепестков разного размера. Каждый стационарный портал представлял собой окружность со вписанным в нее многоугольником, заполненным рунами. Чем более популярным было направление, тем больше была окружность. Самые крупные могли одновременно переместить дюжину пассажиров. Я поискала глазами ту геометрическую фигуру, которая должна была переместить меня в Шимассу, но оказалось, что мы находимся на площадке внутренних линий. Межгосударственные порталы располагаются дальше.

Мы прошли в красивую белую колоннаду, где очередной чиновник проверил мои документы и указал дорогу:

— Вам туда.

Межгосударственные порталы выглядели практически так же, как внутренние, но их было значительно меньше, да и сами они оказались не такими крупными. Самый большой вмещал не более пяти пассажиров.

Практически к каждому стояла небольшая очередь. Я уже начала глазами искать мою, но встретивший меня маг, вместо того, указать, за кем я стою, ткнул пальцем в сиротливо пустующий круг и велел в него встать. Заметив мой удивленный вид, спросил:

— Вам ведь в Шимассу? В Сармион?

Я вздохнула и кивнула, понимая, что вляпалась во что‑то нехорошее.

— Становитесь в круг, закройте глаза, — скомандовал он, — и не беспокойтесь, ваш багаж вас уже ждет.

Я сделала как он велел, размышляя, не погорячилась ли, когда пошла на поводу у Бальтазара. Ничего не надо было подписывать, ничего…

Вам когда‑нибудь снился сон, что вы падаете с большой высоты? Примерно такие ощущения вызывает у меня перемещение порталом. Ноги не ощущают под собой твердой почвы, сердце ёкает, желудок куда‑то проваливается, голова кружится, мутит… В общем, куча удовольствия. Я потом еще час хожу как пьяная.

Говорят, маги переносят перемещения легко, а обычные люди, вроде меня, по — разному, кто‑то лучше, кто‑то хуже, а кто‑то вообще предпочитает тащиться в повозке несколько декад, лишь бы не лезть в проклятый портал.

Когда мои ноги снова оказались на земле, я открыла глаза и осмотрелась. Однако! По сравнению с элидианской здешняя портальная площадка была крошечной и представляла собой не многолепестковый цветок, а унылый трилистник. У стены здания из красного кирпича какой‑то здоровенный мужик складывал мои пожитки. Я хотела к нему подойти, но меня остановил военный в темно — синей форме:

— Оставайтесь на месте и предъявите ваши документы.

Бальтазар сказал, что в Шимассе произошли изменения и это теперь не военно — полицейская страна? Соврал, гад. И как ему теперь отомстить?

Я сунула руку в саквояж и спросила:

— Какие именно документы вы желали бы увидеть?

Мужчина удивленно поднял брови:

— А у вас их много?

— Да порядочно.

И я начала перечислять:

— Метрика, ее заверенная копия, паспорт, выданный королевской канцелярией Лиатина, вид на жительство в Элидиане, диплом…

На этом месте он меня прервал.

— Замечательно, что все эти бумаги у вас имеются. Они вам понадобятся для получения вида на жительство здесь, в Шимассе. Но пока меня интересуют те документы, на основании которых вы хотите въехать в нашу страну.

Ага, значит, договор между Университетом и Школой. Ну, и все, что к нему прилагается. Я вытащила из саквояжа пачку и протянула офицеру. Он пробежал глазами первую страницу и пригласил меня внутрь кирпичного строения.

Насколько в Элидиане здания, относящиеся к портальной службе, были красивы и удобны, настолько здесь они выглядели убого. Вместо красивой белой колоннады — кирпичный куб практически без окон. Внутри все выкрашено синей краской на редкость отвратительного оттенка. Мебель самая грубая и неудобная: дощатые столы, лавки и табуретки. Единственным украшением служил портрет мужчины в мундире и при регалиях, вероятно, шимасского короля, а может быть и генерала — начальника пограничной службы. Короны на нем не было, а в остальном я не разбираюсь.

Меня усадили на табуретку, напротив за столом устроился офицер. У него сидение было только чуть получше. Наверное, он считал это креслом, но я видела перед собой ту же табуретку, только со спинкой и подлокотниками. Разложив перед собой полученные от меня бумаги, он стал их изучать так внимательно, как будто перед ним были как минимум рукописи древних мудрецов. Время от времени он отрывал взгляд от бумаг и бросал их на меня. Я же от скуки не знала куда себя девать. Обводила взглядом унылые стены, разглядывала царапины и на столе и изучала внешность офицера как картинку в хрестоматии. Отмечала форму носа, разрез глаз, то, как растут волосы надо лбом, пересчитала родинки на щеках. Если честно, предпочла бы разглядывать настоящую картину. Но меня посадили так, что портрет висел прямо над моей головой, а затылком я видеть пока не научилась.

Офицер читал и читал, закончив с одной бумажкой брал следующую, затем опять возвращался к предыдущей… Что уж там было ему непонятно, не ведаю, но он гонял мои документы по кругу без всякого толка. Нервы мои испытывал? Время шло. Когда я мне показалось, что он собрался на пятый круг, он внезапно

закончил изучать мои бумаги и позвал другого, одетого тоже в форму, но не синюю, а блекло — сизую. Такого цвета перья у голубей у меня на родине, не зря их зовут сизарями. Тот тоже стал изучать документы, но не все, а те, что для него отобрал первый. Затем обратился ко мне:

— Везете ли что‑то запрещенное к ввозу?

Ага. Это таможенник.

— Не могу знать, так как не имею представления о том, что именно у вас запрещено.

— Оружие, алкоголь, табак, книги по некромантии или магии крови?

Он выдал этот перечень с вопросительной интонацией. Я улыбнулась и ответила:

— Ничего из вышеперечисленного.

— Хорошо, пусть принесут ваши вещи.

Я не поняла, кому он это сказал, но тут вошел давешний мужик и вкатил все мое богатство на тележке. Таможенник лихо подскочил, снял чемодан, который я привезла с моря, плюхнул на стол и радостно заявил:

— Будем смотреть!

Он мне сейчас все вверх дном перевернет! Я сунула руку в саквояж, вытащила тот лист, где мне гарантировали отсутствие досмотра личных вещей, и протянула «сизарю».

— Вы не можете вскрывать мои чемоданы.

Он просмотрел бумагу, бросил ее на стол рядом с чемоданом и весело сказал:

— Я все же просил бы вас открыть и показать мне содержимое.

Ага, чтобы он все оттуда выбросил, а я потом бы укладывала обратно? Да ни за что!

Я снова взяла документ и уже внимательнее прочитала. На чьи распоряжения этот красавец решил болт забить? Гарантию выдала личная канцелярия короля.

Сунула ему под нос и спросила ласково:

— Вы полагаете, что имеете большую власть, чем начальник канцелярии Его Величества?

Эти слова оказались волшебными. Оба офицера вдруг вытянулись по струнке, сложили стопочкой все бумаги, еще и от себя по квиточку нацарапали, отдали все мне и пожелали счастливого пребывания на земле древней Шимассы.

Все тот же здоровенный амбал снова поднял все мое имущество и потащил на выход. Там мена поджидала карета. Сидевший на козлах человек свесился ко мне и задушевно спросил:

— В Высшую Школу магии?

Я кивнула.

— Из Элидианы?

— Да.

— И контракт имеется?

— А как же!

Еще не хватало, чтобы кучер велел мне документы предъявить!

— Ну садись. Ведьма что ли?

Я сочла за благо не отвечать на этот вопрос. Дождалась, чтобы мои пожитки привязали к задку кареты, и забралась внутрь. Кучер тут же тронул с места, а я прилипла к окошку.

Сармион не походил на знакомые мне столицы.

Наша Лорна была скромным, но симпатичным городом, выстроенным из серого камня. Узкие высокие трех — четырехэтажные дома под красными черепичными крышами, стоящие вплотную друг к другу, узкие улочки, небольшие площади с конными памятниками, трактиры и лавки, занимающие первый этаж, и надо всем этим серая громада древнего замка королей.

Элидиана поражала красотой богатого южного города. Белые дома из мрамора и известняка, украшенные колоннами, портиками, балюстрадами и прочими архитектурными изысками, утопали в зелени садов. Широкие проспекты и улицы кишели нарядным, веселым народом. Обширные площади украшали фонтаны. Королевский дворец царил над городом, напоминая раскрывшийся цветок белого пиона: такой же роскошный и одновременно изящный.

Оба города мне нравились, хоть и по — разному.

Сармион же сразу не приглянулся. В отличие от серенькой Лорны и белоснежной Элидианы он был кроваво — красным. Не знаю по какой причине, возможно, в Шимассе не было своих каменоломен, но город был выстроен в основном из кирпича. Некоторые дома были оштукатурены и выкрашены в белый, розовый или голубой цвета, но сущности дела это не меняло. Да и штукатурка по большей части была старая и обшарпанная, из‑под нее проглядывал родной кирпичный колер.

Улицы были замощены брусчаткой, на которой колеса кареты подскакивали в нерегулярном ритме, так, что вытряхивали из меня всю душу. Я даже порадовалась, что не поела с утра, хотя до этого злилась на это обстоятельство.

Лавки и трактиры попадались, но, по сравнению с той же Элидианой, нечасто. Я обратила внимание на то, как убого они выглядят. Может, мы проезжаем по бедным районам?

Толпа, которая в Элидиане всегда выглядела ярко и празднично, тут поражала мрачностью. Люди ходили в серых, бурых, черных и редко белых одеждах, как будто ярких цветов не существовало в природе. Еще удивило меня то, что несмотря на еще более жаркий, чем в Элидиане, климат, женщины здесь носили полностью закрытые платья. Мое скромное летнее платьице песочного цвета, которое Соль считала образцом уныния, здесь смотрелось чуть ли не фривольно.

Мы пересекли столицу насквозь и выехали за город. Кругом расстилались поля, разделенные на небольшие квадраты. С части из них урожай уже убрали: торчало сухое жнивье. На других росло что‑то отличное от пшеницы, но что именно опознать я не могла. Сельское хозяйство для меня темный лес. Поняла только, что культур несколько: все квадраты были разного цвета. Даже розовые попадались.

Карета катилась теперь по немощеной дороге, все еще трясло, но не так сильно и резко, и я снова вспомнила, что голодна. Но развить эту мысль не успела: меня тряхнуло последний раз и кучер остановил карету у высоких кованых ворот. Слез с облучка и достал из кармана странного вида дудку, в которую задудел. Звук, надо заметить, она издавала отвратный, но на него из ворот вышел высокий унылый старик и, игнорируя кучера, подошел ко мне. Я вышла из кареты и дожидалась его, стоя на земле. Попутно огляделась: амбал, который грузил мои вещи на портальной станции, сейчас притулился на кофре с книгами и мирно дремал. Выходит, он здешний работник. Старик остановился от меня в двух шагах и, не здороваясь, задал вопрос:

— Это вы к нам из Элидианы?

Я в который раз кивнула.

— А бумаги у вас есть?

Я сунула руку в саквояж, намереваясь снова достать всю пачку, но старик удовлетворился одной моей готовностью.

— Вот и хорошо. Ректору покажете. Только… это потом. А сейчас я вас поселю. Квартиру вам хорошую оставили, не сомневайтесь. Садитесь в карету, Авир вас довезет.

Я полагала, что он тоже сядет и мы поедем вместе, но старик развернулся и быстрым шагом двинулся куда‑то внутрь территории Школы. Я вскочила в карету и она тронулась за ним.

Все постройки были из темно — красного кирпича и обнесены высокой, локтей в шесть, тоже кирпичной стеной, только ворота здесь были кованые, полупрозрачные. Пара больших зданий в центре претендовала на некие архитектурные изыски: ломаная линия фасада, крыльцо под шатровым перекрытием, стрельчатые окна, ложные колонны, башенки, эркеры… Но карета направлялась вглубь участка к унылым прямоугольным постройкам, располагавшимся вдоль внешней ограды. Кучер знал, куда ехать. Обогнав нашего проводника, подкатил к невысокому крылечку под козырьком, остановил лошадей и разбудил грузчика. Тот начал возиться, пристраивая чемоданы на кофр. Это же какая силища, если он может поднять сразу все мои пожитки вместе с книгами?

Старик к нам присоединился, достал из кармана ключи на тяжелом железном кольце, отпер наружную дверь и пригласил:

— Заходите.

Отбиваться я не стала, кротко вошла. Мы поднялись на второй этаж, там старик отпер одну из дверей в длиннющем коридоре (под номером двадцать семь, я запомнила), толкнул ее и сделал приглашающий жест:

— Располагайтесь, барышня.

Н — да, невесело. Узкое окно давало мало света, но рассматривать тут было нечего. Довольно большая комната с кухонной нишей была до середины высоты выкрашена той же мерзкой синей краской, которая мне все глаза выела на портальной станции. Сбоку располагалась дверь в спальню, которая для разнообразия была выкрашена в столь же отвратный зеленый. Через открытую дверь хорошо была видна убогая обстановка: узкая кровать, заправденная серым солдатским одеялом, тумбочка и крошечное зеркальце над ней, деревенский половичок.

Это не мои хоромы в Элидиане. Там была полноценная квартира, небольшая, но уютная, а здесь… На гостиничный номер не тянуло, разве что в придорожном трактире такое бывает, но там люди много на пару ночей останавливаются, а мне в этой дыре два года жить. Как тут мой домовой приживется?

Амбал занес мои вещи, восторженным взглядом посмотрел по сторонам и впервые подал голос:

— В двухкомнатный поселили? Везет.

Мне одной не нравится то, что я вижу? Кажется, смерть для Бальтазара будет слишком мягкой карой.

Старик взмахом руки отправил грузчика и представился:

— Отставной полковник Зорко Градич, комендант здешний. А вас как величать, барышня?

— Меня зовут Марта Аспен.

— Из ведьм будете?

— Нет. Я приехала преподавать теоретическую магию.

Еще дорогой я обдумывала, как назвать мой предмет. Аналитическая и начертательная магия? Здорово, но не совсем то. Студентов таким названием не завлечешь. Поэтому я остановила свой выбор на теоретической магии. Звучит солидно и таинственно. Содержание курса я себе представляю, осталось его выстроить в логическую систему. Надеюсь, оставшегося до начала учебного года времени мне хватит, чтобы подготовить хотя бы первый семестр.

Эффектное название не произвело на коменданта ни малейшего впечатления. Его больше волновал вопрос не ведьма ли я. Убедившись, что нет, он потерял ко мне всякий интерес.

— Устраивайтесь, барышня Марта. Тут и ванна есть, не сомневайтесь, можете помыться с дороги. Обед для преподавателей уже закончился, но я по дороге зайду на кухню, там наверняка что‑то осталось. Еще мало кто приехал, а готовят с расчетом, что половина уже на месте. Если будут стучать, не бойтесь. Это скорее всего обед принесли.

Я поблагодарила, Зорко оставил мне ключи и ушел, предупредив, что если мне что‑то понадобится, надо обращаться к нему. Где его при этом искать не сказал.

Осмотр моего нового места жительства не затянулся. В спальне кроме вышеперечисленного был еще огромный уродливый шкаф для одежды и то, что здешние жители по ошибке считали письменным столом. К нему прилагалось такое же кресло, какое я видела у пограничного офицера: табуретка со спинкой и подлокотниками.

Я накрыла кровать вывезенным из Элидианы пледом, который до сих пор все еще висел у меня на руке. Стало чуть лучше.

В спальне нашлась дверь в ванную. Я была готова увидеть что угодно, вплоть до ковшика и деревянной шайки, но эта часть жилища приятно удивила: там было все, что надо. Допотопное, но работающее. Из крана даже текла горячая вода. Умывшись с дороги, я вернулась в большую комнату и изучила ее. В кухонной нише нашлось место для плиты и раковины, о стазис — ларе можно было даже не мечтать. Хорошо хоть под разделочным столом имелся ящик — холодильник, правда, небольшой. Ладно, мне хватит.

Кроме этих плодов цивилизации комнату украшали круглый стол и два стула — родственники все той же табуретки, рассохшийся буфет и продавленный диван. Зато над ним висел портрет. С него на меня пялился все тот же, что и в портальной, мужчина в парадном мундире, только здесь картина была размером поменьше, а художник не очень хорошо знал свое ремесло. Как иначе объяснить, что голова явно была от более крупного туловища, а таких рук и вовсе не бывает в природе? Зато эта картина полностью проясняла вопрос, кто этот тип. На голове у него была корона. По всему выходит, что король. Если в портретах есть хоть малое сходство, то должна сказать: малосимпатичная личность. Что‑то не похож он на молодого реформатора.

Обойдя свои новые владения и убедившись, что лучше не будет, я полезла в чемодан за свистком Пина. Когда он передо мной появился, я чуть не разрыдалась. Малыш бросился меня утешать.

— Не переживай, хозяйка. Лучше такой дом, чем никакого. Некромантов здесь нет — уже хорошо. А порядок я наведу. Ты только купи кое‑что, я тебе списочек составлю.

Надо же, мой домовой умеет писать! Никогда бы не подумала. Тут в дверь постучали и Пин живо метнулся куда‑то за плиту.

Принесли обед или ужин, не знаю. Три обливных судка, вставленные один в другой, в оплетке из лозы: первое, второе и салат. К ним полагались несколько огромных ломтей хлеба. Притащила все толстая горластая баба, настроенная, впрочем, дружелюбно. Надо сказать, переносить хорошее отношение подобных людей едва ли не тяжелее, чем их ненависть.

Для начала она, как все здесь, поинтересовалась, не ведьма ли я, а затем, когда узнала что нет, обозвала бедняжечкой. Тут же сообщила, что сама она буфетчица, зовут ее Паной, а муж ее работает здесь же садовником. Распаковывая еду и вываливая ее в добытые в недрах буфета тарелки (я не успела их помыть), она не прекращала трындеть громким голосом. Из ее воплей я вынесла некоторую информацию, заставившую меня в очередной раз задуматься. Кроме двух ведьм — целительниц, других преподавателей женского пола в Школе не было. О чем это говорит?

Кроме того удалось узнать, что те два относительно красивых корпуса — это и есть сама школа, здания, где учатся студенты и располагается администрация. Ректор сидит в том, что ближе к нашему общежитию для преподавателей. Сейчас он на месте, ирод.

Теперь я знала, куда пойду после еды.

Поблагодарив добрую тетку, с трудом выставила ее за дверь и приступила к трапезе. Что могу сказать? Есть можно, особенно когда ты голодный. Не удивлюсь, если большинство преподавателей готовят себе сами. Хотя… Они же в основном мужчины… Им можно только посочувствовать.

Я отложила часть еды на блюдечко для Пина. Тот вылез, обнюхал и сказал:

— Нет, хозяйка, я это не ем. Хлеб возьму, а остальное… Ты лучше мне завтра молочка добудь. А сейчас иди погуляй, я дом в порядок приводить буду.

Что зря время терять? Надо идти знакомиться с ректором. Я сменила дорожное платье на другое, более по моему мнению строгое, насыщенного синего цвета. Волосы тоже постаралась уложить покрасивее, ориентируясь скорее на память рук, чем на отражение в зеркале, в котором только нос и удавалось разглядеть.

Прихватив саквояж с документами, я направилась к административному корпусу. Входная дверь была не заперта и я вошла внутрь. Думала, на входе опять привяжется какой‑нибудь секретарь или что‑то вроде и станет проверять документы. Ничуть не бывало. Здание встретило меня гулкой пустотой. Там никого не было!

Я прислушалась. Вроде со второго этажа доносились звуки, только не разберешь какие. Видимо, ректор там. Не зря же буфетчица сказала, что он на месте. Я осторожно поднялась по лестнице (мало ли, все же магическая школа, тут всякое может быть), никого не встретила и прошла дальше по коридору, разыскивая нужный кабинет.

Нашла. В конце коридор расширялся, образуя небольшой уютный холл, отделанный панелями из мореного дуба. Мрачно, но красиво. Дверей было три, и все разные.

Из‑за тяжелой дубовой двери с латунной табличкой «Ректор» раздавались возбужденные голоса. Я толкнула ее, она открылась и моему взору предстала феерическая картина под названием: «Три пьяных мага на отдыхе».

Для начала стоит подробнее описать, что я увидела. Большой кабинет в довольно мрачном старинном стиле был темным не только потому, что стены его покрывали панели из резного дуба, но еще и потому, что два высоких окна были занавешены плотными шторами так, что ни один лучик не проникал сюда с улицы. Зато над столом плавали магические шары, дававшие тусклый желтый свет. Так как они не висели смирно, а все время перемещались, не могу точно сказать, сколько их было. Не то шесть, не то восемь.

Со стола стоило начать. Это был самый значительный предмет мебели в кабинете. Огромный, дубовый, резной, со столешницей, обтянутой зеленым сукном, он сделал бы честь и королю.

Так вот, за этим столом в кресле, положив на столешницу скрещенные в щиколотках ноги, развалился молодой, богато, но небрежно одетый и в дымину пьяный человек. Так как я не могла себе представить, что ректор кому‑то уступил собственное кресло, то решила по умолчанию считать его ректором. Как там его? В контракте было его имя. Ага, Рихард ар Арвиль.

Имя не местное, скорее он мой соотечественник. У нас люди с приставкой ар к фамилии обычно принадлежат к высшей знати. Но так как он маг, я могу представить и другой вариант. Он гремонец. Там частица ар свидетельствует о том, что данный господин — бастард семьи Арвиль. Законные отпрыски гордо носят приставку фар. Когда‑то наши страны были едины, а когда разделились, на трон Лиатена сел бастард тогдашнего гремонского короля. С тех пор знатные лиатенцы присоединяют к фамилии именно эту частицу.

Думаю, он все же гремонец. У нас в Лиатине магию запрещали, не делая ни для кого исключений. В Гремоне магию разрешали практиковать под суровым надзором, но это никогда не относилось к знати. Маги, рожденные в родовитых семьях, могли себе позволить все, что угодно, вплоть до некромантии, их никто не смел тронуть. Можно предположить, что данный ар Арвиль — выходец из гремонского благородного семейства.

Выглядел ректор, если не считать крайней степени опьянения, неплохо. И хотя каштановые кудри спутались, голубые глаза были мутны, породистый нос покраснел, а щеки покрывала неопрятная щетина, можно было догадаться, что в трезвом, выбритом и вымытом виде он скорее красив и уж во всяком случае импозантен. А чем он занимался…