— Как поживает моя девочка?
Наташа оторвалась от огромной бухгалтерской тетради, которую заполняла, и впервые за всю неделю улыбнулась.
— Привет, папа!
Как хорошо снова оказаться в объятиях любимого отца, в объятиях, которые согреют всегда, в самую лютую стужу за окном!
— Скучала?
Роджер Телфорд невольно залюбовался дочерью.
— Если бы я знал, что могу всегда рассчитывать на такой теплый прием, я бы приезжал почаще.
Наташа рассмеялась.
— Ну что ты, папа, в самом деле!
— Да шучу я, шучу… — И он щелкнул дочь по носу, а потом присел на один из стульев, похлопывая ее по руке.
Всю прошлую неделю она пыталась забыть о встрече с Данте. Семь долгих дней работала с утра до глубокого вечера, лишь перед сном немного отводила душу, болтая с Эллой. Работа, сон, работа, сон — все что угодно, лишь бы не думать о нем.
— Все в порядке?
Выдавив из себя улыбку, Наташа пробормотала:
— Да, да, все. Наоборот, у меня хорошие новости.
Надо срочно его отвлечь. Иначе он поймет, что ее сердце вновь разбито. Только этого ей не хватало.
— И что за новости?
Добрая улыбка сошла с его лица, на лоб набежали морщинки, в глазах появилась тревога.
— Хорошие новости, папа. Я решила ничего тебе не сообщать, зная, что ты уже скоро будешь дома.
— Что-то ты не слишком радостная. Ну давай, садись и рассказывай.
Наташа присела на подлокотник стула.
— Все нормально, папа. Тебя обрадует эта новость, — она обняла его за плечи. — «Тауэрс» снова полностью наш. Долг выплачен на сто процентов.
— Ты все же откупилась от этого негодяя! Но как? — Вместо того чтобы просветлеть, отец снова нахмурился.
— Помог принц Калиды. Я посодействовала ему кое в чем. И он хорошо заплатил. Это просто чудо.
Странно, почему же тогда ей так грустно на душе!
— Это и правда добрые вести. Даже не могу поверить.
Морщинки наконец разгладились, и отец радостно улыбался.
— Так теперь мы по-настоящему свободны?
— Вот именно.
Наташа улыбнулась, пожимая руку отца. Свои сердечные тайны она оставит на потом. Отец наверняка заметил ее грусть. Но… это будет позже.
— Полагаю, мы не ничего не должны принцу?
Улыбка сошла с лица Наташи, но тут же вернулась.
— Что ты! Его очень впечатлил наш отель. Уверена, он будет его рекомендовать всем своим друзьям и знакомым.
Как бы не так, подумала она про себя.
— Я всегда знал, что моя дочь — золото. Ты — мое самое лучшее вложение в дело. Мы спасены!
Его глаза затуманились. И Наташа поняла, что в это мгновение он вспомнил о матери. Надо было сменить тему:
— Папа, пожалуйста, не надо. И потом, тебе надо передохнуть с дороги. Заказать ужин?
Отец улыбнулся.
— Я немного устал. Увидимся утром?
— Ага.
Чмокнув его в лоб, Наташа вышла из комнаты, где она провела свои лучшие годы вместе с родными. Только вот с некоторых пор она сильно сомневалась, а будет ли она когда-нибудь счастлива теперь.
Только Наташа закончила подводить итоги дня, как в вестибюль отеля вошла Джина. Наташа даже не успела спрятаться.
Вот это удар ниже пояса! Ей такие напоминания о прошлом совершенно не нужны.
— Тебя еще здесь не хватало! — зло пробормотала Наташа.
Словно не заметив ее мрачного выражения лица, Джина ослепительно улыбнулась:
— Тебя-то я и ищу. Есть минутка?
Наташа картинно посмотрела на часы, хотя знала, что ее никто не ждет, кроме отца.
— Одна минутка найдется.
Обе женщины направились в уютный уголок с мягкими креслами.
Джина, как всегда, была одета с иголочки. Платье от лучшего дизайнера, идеальная прическа. Наташа почувствовала себя рядом с ней бедной сироткой.
— Если ты пришла сюда разговаривать о Данте, то напрасно, — очередная грубость с ее стороны, но так-то лучше. Все равно с семьей Андретти покончено навсегда.
Джина вздохнула и покачала головой.
— Данте не рассказывал тебе о нашей матери?
Наташа удивилась: что за странная тема разговора? Каждый раз Джина чем-нибудь ее да удивляла.
— Немного.
— Мать капризна, своенравна и всегда права.
— Ну… — запнулась Наташа, припоминая, что примерно в таких же выражениях когда-то Данте описывал Джину.
— Жизнь Данте была расписана с самого рождения. А мне повезло родиться девочкой, и поэтому я смогла сбежать.
Что-то уж больно издалека она завела речь. Надо ее поторопить.
— Не понимаю, зачем ты мне все это рассказываешь?
Глаза Джины недобро блеснули.
— Данте уехал и даже не попрощался со мной. Просто исчез. Еще он не берет трубку и не отвечает. Обычно я не вмешиваюсь в его дела, но сейчас… Он ведет себя как влюбленный глупец. Мать стоит на ушах, каждый день звонит мне и пытается узнать, что случилось с Данте в Мельбурне. Поэтому я и пришла к тебе. Мне надо знать, как прошла ваша последняя встреча с Данте. На чем вы расстались? Иначе мать сведет меня с ума своими расспросами. Или — что хуже — приедет сюда сама.
Джина замолчала.
Зачем она мне все это рассказала? — с удивлением подумала Наташа. Какое ей дело до того, что Данте в кого-то влюблен. Вот счастливица, эта неизвестная девушка. Хотелось бы оказаться на ее месте! Впрочем, пора уже поставить все точки над «i» и распрощаться с Джиной.
— Слушай, я счастлива за Данте, но не имею представления, почему твоя мать налетает на тебя, а ты на меня. Тут какая-то путаница!
Брови Джины подлетели к потолку.
— Так ты счастлива, что он страдает из-за тебя? И не собираешься что-нибудь предпринимать. Пусть бедняга страдает? Не думала, что ты такая жестокая!
Наташа рухнула в кресло как подкошенная.
— Ты хочешь сказать…
— Да ладно, больше ни к чему со мной играть в прятки. Мы оба знаем, что он по уши влюблен в тебя, но почему-то ты здесь, а он — там. Вот я и думала, что ты сможешь прояснить ситуацию. Может, ты поедешь к нему?
Нет, надо поскорее избавиться от этой назойливой особы, подумала с тоской Наташа. Все эти россказни о том, что Данте в нее влюблен, ей уже порядком надоели.
— Мы с Данте расстались не лучшими друзьями, когда я пришла к нему, как ты и советовала, — сказала она. — Поэтому могу тебя заверить: я последняя женщина, в которую он может быть влюблен. Так что это совершенно точно ошибка. Я не имею никакого отношения к плохому настроению Данте. Мне жаль, но вам самим надо в этом разбираться.
— Никакой ошибки, — решительно заявила Джина. — Данте любит тебя. И ты немедленно должна навестить его в Калиде. И все прояснить. Выходи за него замуж. Данте — хороший парень, и он заслуживает счастья.
Наташа ошарашенно взглянула на Джину. Как только язык у нее повернулся сказать такое?
— Не могу. Мы с твоим братом решили все раз и навсегда. Я ему не нужна. Все. Конец истории.
— Это ты так думаешь, — сказала Джина и нетерпеливо всплеснула руками. — Я ошибалась насчет тебя. Ты не просто хорошая подружка для моего брата. Ты единственная женщина, которая ему нужна.
Наташа покрутила головой, будто желая избавиться от наваждения. Похоже, Джина пытается свести ее с ума.
— Ладно, я буду на связи. До встречи, — неожиданно проговорила Джина и с быстротой молнии удалилась из отеля, не сказав больше ни слова.
Кажется, все же придется взять небольшой отпуск, с тяжелым вздохом решила Наташа. И выберет она, конечно, совершенно другую страну, подальше отсюда. Какое-нибудь глухое местечко. Лучше всего маленький островок в океане…
Нет, нет и нет!
Джина все же успела передать ей долю безумия. Никакой Калиды, ни сейчас и никогда.
Она не собиралась в который раз причинять себе боль. Какой бы наивной она ни была в прошлом, мазохизм ей все же несвойственен.
Теперь, когда отец вернулся, она может немного отдохнуть и подумать над своей жизнью. Пора наконец прекратить по-девичьи грезить о принцах с синими глазами.
— Ты избегаешь меня.
Данте сидел за рабочим столом, стараясь не смотреть в лицо своей сестры, хотя оно и было на экране монитора.
Сестра выглядела решительной, как никогда, глаза ее сверкали гневом, и она грозилась прилететь первым же рейсом в Калиду.
— Я не избегаю тебя. Я просто очень занят, и прости, что не попрощался с тобой в Мельбурне.
— Лжец, — сказала она, с презрением глядя на него. — Ты никогда не умел врать.
— Думаю, это хорошая черта, — он откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, не желая перед ней оправдываться ни в чем.
Со своей сестрой он всегда разговаривал в таком тоне: покровительственном и снисходительном, временами излишне твердом.
Временами ему казалось, что он не слишком хорошо справляется с ролью старшего брата и в чем-то даже виноват перед Джиной. Может быть, если бы он лучше присматривал за ней, она бы не наделала столько глупостей в своей жизни.
— Сбавь тон, любезный братец. У меня будет с тобой серьезный разговор.
Он подался вперед, встревоженный.
— С тобой все в порядке? С Паоло?
Он был так погружен в свои думы, что мог и пропустить что-нибудь важное.
— Да мы-то в порядке, только немного огорчились из-за того, что ты сбежал из Мельбурна и не попрощался.
Данте вздрогнул, словно она проникла в самые его потаенные мысли и нанесла удар из-за угла. Ему и самому не по душе был этот внезапный отъезд и его поведение. Но он не мог иначе.
Ведь тогда они неизбежно стали бы обсуждать Наташу, а он этого не хотел.
Но чтобы Джина интересовалась чувствами других людей — такого прежде не бывало.
— Мне жаль. У меня было столько дел.
— Я знаю. Я заходила к ней. Два раза.
Он выпрямился и уставился на нее.
— Прошу прощения?
Джина улыбнулась, той самой загадочной улыбкой, которая по молодости сводила его с ума и обозначала, что его младшая сестричка что-то затеяла.
И вот сейчас. Что там у нее на уме?
— Я разговаривала с Наташей. С твоей подругой. Я встречалась с ней дважды.
Его сердце подпрыгнуло и затрепетало при этом имени, а воображение снова наполнилось воспоминаниями.
— Зачем ты это делаешь? Ведь ты ее даже не знаешь.
— Вот и она так же говорила. — Джина выпучила глаза, желая показать, как они оба ей надоели. — Такая же упрямица, как и ты. Подходите друг другу, как два сапога пара.
— Ты не ответила на вопрос, — сказал он, пытаясь не замечать, как кольнуло в сердце.
— Я это делаю потому, что желаю тебе счастья, — сказала она и неожиданно погрустнела. — А еще не хочу, чтобы ты совершил ту же ошибку, что и я.
Черт, опять за свое!
— Ты правда хочешь это обсуждать?
Джина кивнула, ее черные кудри заплясали.
— Вряд ли мы можем дольше откладывать этот разговор.
Она была права, но как-то это несвоевременно. Его сердце до сих пор саднило. И история с Наташей не забыта.
После долгого-долгого молчания он наконец кивнул.
— Я люблю тебя, и ты это знаешь, да?
Горькая улыбка появилась на ее лице.
— Да, но ты постоянно ругал меня.
Нехорошие слова готовы были сорваться с его языка, но он промолчал. Придется на сей раз признать ее правоту.
— Я просто завидовал твоей свободе, свободе выбора, — сказал он, как бы жалко это ни звучало из его уст.
— Даже несмотря на бардак в моей личной жизни?
— Но это же был твой выбор. Я же только мог судить тебя как старший брат, но это потому, что таков был мой долг. К тому же мне кажется, сейчас ты счастлива.
Теплая улыбка Джины согрела его больше, чем все признания.
— Я люблю Мельбурн. Не говори маме, но я горжусь тем, что родилась в Калиде, и иногда скучаю по дому. Но ни за что бы не променяла свою жизнь на все богатства… — добавила она, послав ему многозначительный взгляд.
— Понятно. Но у нас с тобой разные пути. Я могу завидовать твоей свободе, но выполнить долг перед нашей страной и ее народом для меня гораздо важнее.
— Важнее собственного счастья?
Сколько раз за последнее время он задавал себе тот же самый вопрос. И не находил на него ответа.
— Я доволен своей жизнью, — сказал он, презирая себя за фальшь в голосе.
Кажется, у них с сестрой отношения теперь налаживаются. И он не хотел ее нагружать своими проблемами.
— Доволен — это не значит счастлив.
— Прекрати, Джина.
Он перестал думать о собственном счастье с тех пор, как повстречал одну молодую особу, которая обманула его мечты.
Джина улыбнулась и ткнула пальцем в его сторону:
— Ну что за сестра была бы я, если бы оставила тебя одного в таком трудном положении? Послушай меня, братик. Наташа влюблена в тебя по уши. Так что давайте, разберите все причины, по которым вы разбежались, и живите долго и счастливо. Калида никуда не денется. Корона всегда будет на месте. Но вот твоя настоящая любовь… ее ты можешь потерять, парень, если вовремя не удержишь.
Она не стала добавлять «как сделала это я». Он и так видел горечь и сожаление на ее лице.
Не желая огорчать ее еще больше, он лишь сказал:
— Я ценю твою помощь, правда.
— Ладно, удачи, братишка.
Джина послала ему воздушный поцелуй, и он — ей в ответ, чувствуя себя глупее некуда.
Уж куда глупее: разрушить собственное счастье и счастье любимой женщины.