Соленая, остро пахнущая железом влага из разбитой губы стекает по подбородку, но я не обращаю на нее внимание. К боли я привыкла, как и к собственной крови. Я смотрю в окно экипажа и искренне надеюсь, что больше никогда не увижу ухмыляющихся лиц с такими же выразительными глазами, как и у меня, только не зеленого, а темно-синего глубокого цвета. Но мне не так везет. В открытую дверь врывается ветер, заставляя мои волосы плетями хлестать по моим щекам.
— Бежишь? — такие же черные пряди, как и у меня, скрывают высокий лоб, падают на глаза, но даже они не могут спрятать издевательского взгляда, который, словно игла мотылька, пронзает меня насквозь.
Молчу. Потому что, единственное, чего я хочу, чтобы он провалился к ядру. И это не то, что можно говорить такому, как он.
— Знаешь, — его рука тянется ко мне, и я дергаюсь, будто от удара молнией. — Я не могу перестать думать о том, как отдаю тебя огненным котам. Я слышал, они жестоки со своими женщинами.
— Им в любом случае далеко до тебя, — не успеваю прикусить язык.
— А если и они тобой побрезгуют, так и быть, оставлю себе, как напоминание о том, что предательство в нашей семье наказуемо, — он бьет теперь не рукой, а словами. Больно, но уже не так, как раньше от подобных слов.
— Не ты это решаешь, — делаю я последнюю попытку защититься.
— Только пока, моя дорогая сестренка, — он выплевывает последнее слово, словно ядовитого паука, который случайно заполз ему в рот, и оставляет меня в одиночестве.
Экипаж трогается, я слышу скрежет мелких камней под колесами, достаточно громкий, чтобы заглушить мой скулеж. У меня есть год, чтобы решить, что делать со всем этим. Но пока мне нужно просто расслабиться и насладиться жизнью подальше от родного дома.
Вытираю лицо шелковым платком и растягиваю губы в улыбке, который слишком напоминает оскал старшего брата.