- О том, что тебя динамить бесполезно, знают, наверное, все медсестры в клинике.


- Ну не все, конечно, - ехидно улыбнулся Мишка и перевел взгляд на потолок, - но молодые и хорошенькие знают точно.


Ну вот. Так и есть. Ни одной мало-мальски приличной юбки мимо себя не пропустит. Юбочник! Хотя ... Что с него взять? Такому, как он, пять месяцев без жены - труба! Хорошо, что я ничего не знаю наверняка. После истории со Светкой он бережет мои нервы.


- Почему бы тебе опять не переехать в клинику? - заметила я не менее ехидно, делая попытку выскользнуть из кухни. Пусть катится к своим медсестрам. Не получилось. Он схватил меня в охапку.


- Пока рано. Дома есть одно очень важное дело, солнышко.


- Какое? - я притихла, пытаясь усыпить его бдительность. Да разве его обманешь? Он стиснул меня еще крепче.


- Пора детей делать. Время уже пришло.


- Детей? - растерялась я.


- У тебя что, плохо со слухом?


- Нет ...


-А почему переспрашиваешь?


Хочу и переспрашиваю. И как, скажите на милость, не переспрашивать, если я не верю своим ушам? Нет, со слухом у меня действительно все в порядке. А вот в порядке ли у моего мужа с головой? О детях я уже и не мечтаю. Пока мы учились, нам не на что было прокормить даже одного. Затем Рыжему понадобилась ординатура. Он делал карьеру и становился хирургом с большой буквы. И вдруг - несчастье с тетей Ниной. Мишка всегда был против ребенка. Говорил: "Потерпи. Пока рано". Чего там рано? Время-то уходит. А вот сейчас ... Сейчас - против я. Ведь он опять усиленно займется карьерой. Карьерист несчастный. Благо, тетя Нина теперь дома. Заботы о ней и так полностью легли на мои плечи. Если еще и ребенок ... Я просто не справлюсь. Моя драгоценная свекровь не поможет ничем. У нее даже в долг брать бесполезно. Отец тоже останется в стороне. Он считает, что с таким супругом, как Рыжий, женщине не о чем беспокоиться. Ну и на что мы будем жить? На Мишкины сто тридцать?


- Пусти, Миш! С детьми можно пока обождать, - серьезно сказала я, пытаясь освободиться. Шутить и смеяться расхотелось.


- Еще чего?! - возмутился Мишка. - Самое время! Идем, любимая!


Он оторвал меня от пола. Так и понес в комнату. На ходу закрыл ногой дверь. Поставил меня возле кушетки. Не торопясь начал раздеваться. Я делала то же самое. Я не люблю скандалы. А Рыжий не любит моего сопротивления. И не терпит на мне по ночам никакой одежды. Бесится.


Тетя Нина постанывала во сне. Изредка всхрапывала. И мне показалось на минуту, будто время повернуло назад: мы опять слишком юные для окружающих, чтобы заниматься любовью; мы опять партизаним, как когда-то. А потом все соображения отлетели в сторону. Мишка дотронулся до моего тела ... Провел теплой рукой по моей груди, животу ... Сладкая истома вместо крови побежала у меня по венам, затуманила голову ... Он опять заставил меня забыть об этом мире ...


О! Как эта проклятая цунами ломала меня! Как никогда раньше! А когда, наконец, вышвырнула на берег, сил не было ни на что.


Мишка убрал голову с моей груди.


- Ты, как ручеек в пустыне, Алька. Невозможно оторваться. Пью и никак не напьюсь.


Я блаженно молчала. Счастье переполняло легкие и грозило разорвать их, если вовремя не вздохнуть. Вздохнуть? Растратить даже малую каплю? Удалось сдержаться. Пожалуй, давным-давно мы не горели таким пламенем, как сегодня. Или во всем виноваты последние полгода? А, может, Рыжий действительно решил делать детей? Не все ли равно? Я люблю его. И я так счастлива ... Счастлива, что он меня тоже любит.


- Аль, - позвал Мишка тихо. - Ты спишь?


- С тобой разве уснешь?


- Кое-кто может уснуть и во время землетрясения, - нежно пошутил он.


Улыбается. По голосу слышно.


- В таком случае, землетрясение - мелкая помеха по сравнению с тобой, - улыбнулась я в ответ.


- Отличный комплимент. Принимаю, - хмыкнул он и снова подгреб меня под себя. - Я оправдаю его сегодня во что бы то ни стало. Ах, ты, Василек мой...


Я только охнула. И снова все закружилось перед глазами, как в калейдоскопе.


* * *


- Ты одна? Миха дома?


- Одна, - растерялась я.


Это были первые слова, которые сказал Олег, едва я открыла ему дверь.


- Ну и хорошо. Мы зайдем?


- Заходите, конечно. А с кем ты?


Он таинственно подмигнул.


- Сейчас увидишь.


Как интересно! Олег никогда никого к нам не приводил. А теперь ... Он вытянул из-за двери и пропустил вперед тоненькую девушку в черном пальто и вязаной белой шапочке. Вот это да! Ну, надо же...


- Познакомься. Это - Таня.


Таня смотрела на меня немного испуганно. Однако руку протянула довольно решительно. Я вопросительно взглянула на Олега. Он едва заметно мне кивнул. Ясно теперь, с чего такая радость по поводу Мишкиного отсутствия. Не иначе Олежка жениться надумал и притащил свою невесту к нам на смотрины.


Пришлось немного посуетиться ради такого случая. Даже тетя Нина не вытерпела. Встала со своего лежбища и пришла к нам на кухню пить чай. У меня в заначке была коробка шоколадных конфет.


Две недели назад мы должны были с Рыжим идти на прием, который устраивал профессор Золотов, уж и не помню, по какому поводу. Я не люблю такие мероприятия, и радовалась, что прием был вдруг отложен на неопределенный срок. Единственное, о чем я сожалела - о крупной трате на дорогие конфеты. Это при нашем-то хроническом безденежье. Зато сейчас дефицитное "Ассорти" пришлось очень кстати.


Мы пили чай с этими самыми конфетами. Слушали Олега. И тетя Нина, и я исподтишка рассматривали Таню. Очень милая оказалась девушка. Спокойная, под стать Олегу. Глаза такие хорошие. Серые, грустинкой. Она довольно быстро освоилась. Но без нахальства, с чувством собственного достоинства. Разговор наш тек неторопливо и доброжелательно. Не знаю, каких баек ей наплел Олег. Но у меня сложилось впечатление, что она приняла нас за его близкую родню. Ну, пусть. Олег мне и в самом деле словно брат. Случись неприятность, больше обратиться не к кому.


Они собирались пожениться. Не сразу, конечно. Пусть сначала Светка замуж выйдет. Я полностью согласилась с ними:


- Разумеется. Иначе она тебе житья не даст. С потрохами съест.


- Вот и я о том же, - подтвердил Олег. Таня только кивнула. Она успела уже близко познакомиться с этим ветром в юбке.


Значит, они поженятся не раньше весны? Слава богу, что еще не скоро. Мне не хотелось терять Олега. Никто ведь не знает, как сложатся наши отношения после его женитьбы.


Таня немного оживилась, когда стала рассказывать о том, как они познакомились. И это оживление ее очень красило. Олежка несколько раз вопросительно взглядывал на меня. Я взглядом же успокаивала его: "Все хорошо. Она чудесная". Но ему этого оказалось мало. Ничего не поделаешь. Почти все мужики страшно прямолинейны и намеков не понимают. Или делают вид, будто не понимают. Вечно хотят однозначности.


Когда они собрались уходить, Олег улучил момент и все-таки спросил:


- Ну? Как она тебе?


- Мне? Очень ...


Он с любовью посмотрел мне в глаза и ласково чмокнул в щеку:


- Не расстраивайся. У нас с тобой все останется по-прежнему...


Я, в который уже раз, поразилась его чуткости. Столько лет знакомы, а все не могу привыкнуть. И как он просек, что у меня появились такие опасения?


- Угу, - буркнула я и тоже чмокнула его в щеку. - Таня не обидится на нас из-за этого?


- Она все знает, - вздохнул Олег. - Или почти все.


Они ушли. А мы с тетей Ниной стали доедать конфеты и обсуждать происшествие. Сошлись на мнении, что лучшего варианта для Олега и быть не может. Тетя Нина последние два года относилась к Олегу очень дружелюбно, по-родственному. Не то, что к Светке. И радовалась за него не меньше меня. В общем, мы приняли Таню в круг близких людей. Пусть бы и она ответила нам тем же.


* * *


Осень в этом году была на удивление мягкой. Довольно тепло. Солнечно. Без дождей. Тетя Нина, правда, бушевала по сему поводу, насколько ей позволяли силы.


- Дура ты, Александра, - скрипела она. - Если землю не промочит, как следует, то зимой все вымерзнет. Сама же без яблоков останешься!


Но ее климатические соображения меня мало трогали. Бог с ними, с яблоками. Я не люблю дожди. Вот и радовалась их отсутствию. Часто после работы гуляла немного. Город казался не таким шумным, как обычно: менее торопливым, высветленным неярким осенним солнцем. Шум транспорта на улицах казался не таким громким. Прохожие - более доброжелательны. На кленах в парке листья просвечивали красным золотом, ласково шелестели. Так красиво. Наступила вторая половина октября, а даже нормального ветра не наблюдалось. Все это навевало на меня легкую грусть. Грусть с улыбкой.


Я шла с работы пешком. Домой особенно не торопилась. И размышляла. Было о чем. Рыжий, как всегда, выполнил обещание. Сам он об этом пока ничего не знал. А я уже знала. У нас будет ребенок.


Целую неделю меня рвало по утрам. Рвало сильно. Просто наизнанку выворачивало. К Мишке я не обращалась. У него снова появился какой-то тяжелый случай в клинике. Он весь извелся. Не ест, не спит, редко бывает дома. И мне не хотелось его загружать. Только, когда стало ясно, что своими силами не справиться, я взяла на работе день за свой счет и заявилась к участковому врачу. Тот меня слушал не более трех минут - послал в консультацию. Лишь тогда до моего сознания стало доходить, что к чему. Раньше у меня никогда не бывало токсикоза. Все беременности начинались совсем по-другому. Поэтому я сразу и не догадалась об истинных причинах злого недомогания. В консультацию пришлось идти еще раз. И вот теперь получены результаты анализов. Беременность. Шесть недель. Даже странно после многочисленных абортов снова оказаться беременной. На сей раз я буду рожать. Мишка хочет ребенка. И, слава богу. Но что мне сказать Рыжему? Может, вообще, пока не говорить? Срок слишком маленький. Вот вылечит он своего Сергеева... Придет в себя. Отдохнет. Появится у него свободное время, тогда и скажу. Не то он просто разорвется на части между клиникой и домом. А ведь он не резиновый. И без домашних проблем чертовски устает, хватает проблем на работе... Да и вообще... К чему мне сейчас диктатура, которую он моментально установит, основываясь на том, что он врач и знает, что делает? Нет, ничего пока не скажу. А тетя Нина никогда в такие ситуации не попадала, догадается далеко не сразу. Все-таки будет время подготовиться к ущемлению своих, и без того немногих, прав и свобод.


* * *


- Ты можешь не копаться?


Мишка возмущался. И был абсолютно прав. Я действительно копаюсь. Но если у меня быстрей не получается? От усталости немного кружится голова. Может, все-таки рассказать ему? Да, но тогда мы никуда не поедем, а поехать мне хочется очень. Столько мы сил приложили, чтобы эта поездка состоялась. Опять назанимали денег. На подарок, на цветы, на оплату медсестре, которая любезно согласилась подежурить возле тети Нины два дня.


Мы поздно вернулись вчера со Светкиной свадьбы. Оба изрядно утомились, а Мишка еще и выпил сверх обычной меры. Гулянье прошло с размахом. В престижном ресторане. Светка не могла иначе. Народу - около сотни. В основном, ученые и всякие там журналисты, писатели. Мне было неуютно. Мишка чувствовал себя, как рыба в воде: всех задурил, всех очаровал. Дьявольским обаянием сразил наповал большую часть гостей. Олег и Таня с легкой усмешкой наблюдали за нами, и я совсем стушевалась. Это, несмотря на то, что мы с Таней удивительно быстро и крепко подружились.


- Как ты с ним справляешься? - поинтересовалась у меня Таня, когда мы с ней одновременно оказались в туалетной комнате.


- Сама не знаю, - я пожала плечами. - Скорее, он со мной справляется, а не я с ним.


Таня только понимающе улыбнулась. Вид у меня, наверное, был слишком комичный. Они с Олегом кинулись на выручку, взяв меня под свое крылышко. И с того момента не отпускали от себя ни на шаг. Потанцевать правда кое с кем удалось. Но я быстро пожалела о допущенном легкомыслии. Возвращаясь домой, Мишка едко высказался о моей персоне.


- Есть такая категория женщин, которую я не переношу, - медленно и недовольно начал он уже возле самого дома.


- Какая же? - спросила я, не испытывая настоящего любопытства. И без его пояснений хорошо знаю, что он любит, а что - нет.


- Категория свиристелок. Они обожают, когда мужики вьются вокруг них, как комары.


Мы шли плохо освещенной улицей. Одной рукой Мишка придерживал меня за локоть, другой - раздраженно обрывал мелкие веточки с попадающихся по дороге кустов. Тихо бесился.


- Мне хотелось танцевать, а ты меня не приглашал, - лениво защитилась я. Прекрасно понимала, почему его крутит от ревности.


- Значит, и надо было сидеть на месте, а не давать повод тому бородатому типу в очках обнимать тебя у всех на глазах.


- Мы просто танцевали.


- Если это теперь так называется, то я - папа Римский! - вскипел Рыжий. - Он же готов был тебя съесть. Облапил-то как!


Положим, съесть бы тот журналистик меня не съел. Однако страстно обнимать пытался. А как еще прикажете привлечь к себе внимание собственного мужа? Я знаю всего лишь один способ, но зато действенный.


- Слушай, Рыжий, умерь свои собственнические инстинкты!


Он остановился у подъезда. Пришлось и мне остановиться. Лампочка на каменном козырьке, как всегда, была разбита. Это хорошо. Соседи не слишком много увидят. Но сколько они могут услышать...


- Что? Будешь обниматься с разными козлами, а мне прикажешь спокойно на это смотреть?!


Ну, завелся. Теперь будет пилить, пока спать не ляжем.


- Нет, - ухмыльнулась я. - Смотреть не обязательно, надо танцевать со мной самому.


Он больно сдавил мой локоть. Грубая сила - один из главных аргументов. Иногда мне это даже нравилось. Вот как сейчас. Ведь любит же. Иначе, зачем так беситься?!


- Терпеть не могут всяких танцев!


- А вот это ты врешь, друг мой милый, - подпустила я шпильку, направляясь к подъезду без него. - Только со Светкой три раза танцевал. Не говорю уж про других...


- Светка - невеста, - он догнал меня на лестнице и опять сдавил мой локоть. - И, вообще, мне же надо было соответствовать? А ты вполне можешь обойтись без танцев.


- Могу, - легко согласилась я и освободила свой локоть из его лапищи, - но не хочу.


- Впредь изволь обходиться, - тихо прорычал он.


А сегодня он не только злился на меня за вчерашнее, но еще и мучился синдромом похмелья. Потому и цеплялся ко всякой мелочи. Благоразумней с моей стороны молчать и со всем соглашаться.


Я наконец-то собрала сумку и пошла налить тете Нине чашку чая. Заодно сама с ней села. Для передышки предлог прекрасный. Голова все время кружилась, слегка подташнивало. Мишка мог заметить. К тому же, пить хотелось по-настоящему.


- Вы хоть знаете, как туда ехать? - отхлебывая горячий чай мелкими глоточками, брюзгливо спросила тетка. Она с утра, как и Рыжий, была не в настроении. Не хотела оставаться одна дома. А медсестра у нее за человека не считается. Платная сиделка и все.


- Миша знает, - настроение у меня было легкомысленным.


- А где оно, это Покровское? Далеко?


- Да сказала же: не знаю! - рассердилась я. - Наверное, недалеко.


- Ты такая раздражительная стала, Александра, - обиделась тетя Нина. Села насупившись. Стала очерчивать пальцем рисунок на клеенке. Делала это резко и с неприятным скрипом. Мне сразу же стало неловко за глупый срыв.


- Просто я немного устала...


- Вот и не ездили бы никуда!


Ха! Мы и так никуда не ездим. Вся жизнь проходит на работе и дома. Вероятно, это устраивает моего мужа и тетку, а я - так совсем одичала. Нет! На дачу к новоиспеченному Светкиному мужу мы поедем. За городом уж, конечно, лучше, чем в городе. Вдруг получится в лес сходить? И, между прочим, там будет одна молодежь. Без всяких мам, пап, бабок, дедок и теток...


- Заканчивай чаепитие, - скомандовал мне Мишка, застегивая куртку и пристраивая на плече спортивную сумку. - Я давно в дверях стою.


Мне пришлось оставить свой чай. Лист с инструкциями я вручила медсестре, сиротливо жавшейся в углу на кухне. Торопливо поцеловала тетку и выскочила вслед за мужем.


* * *


Это Покровское оказалось совсем недалеко. Полчаса на электричке, затем минут десять пешком - от станции.


Рыжий несся впереди. Я приотстала. Так давно не была за городом.


Вдалеке, за Покровским виднелся лес. Дымчато синел. Привораживал взгляд. Вот бы сейчас туда ... Осенью в лесу даже лучше, чем летом. Тихо. Душа отдыхает. Но разве Мишку уговоришь? Только мечтать и остается. Да стараться не отставать от Рыжего.


Дачу Андрея Мишка нашел быстро. Иначе и быть не могло. Ведь у Мишки всегда все получается лучше, чем у других.


С резного крыльца к нам высыпала веселая и хмельная компания.


- Наконец-то!


Крики, смех. Мишку окружили, хлопали по плечам. Он уже был своим среди людей, с которыми познакомился только вчера. Вот всегда так!


Светка с Андреем стояли на крыльце и довольно улыбались. К нам не подошли. Хозяева, называется!


Я начала выискивать глазами Олега и Таню - единственных знакомых и близких мне среди этой разношерстной публики. Светка в расчет не берется.


Мишку поволокли в дом. Молодожены отправились вслед за гостями. Я же осталась стоять посреди голого двора, не зная, что делать дальше, ощущая себя чужой здесь и никому не нужной. Светка могла и подойти, не переломилась бы.


Из дверей выглянул Андрей.


- Аля! Ну что же вы? Идите сюда!


- Да мне осмотреться хотелось, - не моргнув глазом, солгала я ему. - Тут так необычно.


- Вам интересно? - растерялся он и обрадовано предложил, - Тогда чуть позже я вам обязательно все здесь покажу. Хорошо? А сейчас идемте.


Я собралась последовать приглашению. Но тут из-за угла дома вышел Олег. Хорош! Нечего сказать. Весь какой-то помятый. Куртка нараспашку, рубашка расстегнута, глаза непривычно блестят. Сам на себя не похож.


Он увидел меня. Лицо его осветилось радостью.


- Аля! Где вы пропадали так долго? Мы с Танюхой заждались. Здесь черт знает что творится.


Я улыбнулась. Ясно, как божий день, что им с Таней не по себе в похмельном разгуле. У нас с Олегом частенько возникала одинаковая реакция на происходящее. Подставила ему, как обычно, щеку и почувствовала сильный запах спиртного.


- Олежка! Ты пьян!


- Слегка, - жалко улыбнулся он. - Здесь не удается уклоняться.


- А где Таня?


- Она там порядок наводит. Пытается, во всяком случае. Посуду моет и на стол по новой собирает. А меня проветриться послала.


Андрей, понаблюдав за нами немного, исчез за дверью. Не дождался. Пока Олег застегивал рубашку, я огляделась повнимательней. Ничего дачка - аккуратная, с балкончиком. И двор большой. Не то, что у нас в Денисовке. Но уж больно пусто вокруг и неухожено. Трава вытоптана. Клумб нет. Кустов тоже. Только старая одинокая береза в самом углу, у забора, и радовала глаз.


Олег пригладил взлохмаченные волосы.


- Это Татьяна вместо Светки гостей принимает? - укоризненно спросила я.


Олег покраснел, смутился.


- Там еще девушки есть, - сделал он слабую попытку оправдаться.


- Все равно. Как ты позволил? Давай, веди меня к ней.


Он стиснул мои плечи. Я прекрасно поняла, что он хотел сказать этим жестом. Мне бы он не позволил вкалывать вместо Светки. Знаю сама. Но к чему постоянно намекать на то, что когда-то не произошло? Пусть даже так осторожно и деликатно.


Мы прошли в дом. Гремела музыка. Было шумно и пьяно-весело. Подвыпившие гости своими беспорядочными перемещениями в пространстве представляли наглядное пособие по броуновскому движению. Сколько же Светка людей пригласила? Неважно. Все это гулянье выглядело как-то не симпатично на взгляд свежего человека. Но, может, я просто отвыкла от молодежной компании? Хорошо, мы с Мишкой не поддались соблазну и вчера вечером не поехали сюда вместе со всеми. Вернулись домой. Наверное, еще и потому Рыжий злился все утро? Конечно, Мишка свое возьмет. Успеет набраться не меньше остальных. Это у него всегда: раз пошла такая пьянка - режь последний огурец. Зато мне меньше придется лицезреть пьяного мужа.


- Где моя жена?


Мишкин рев доносился откуда-то сверху.


Мы с Олегом стояли в холле, совершенно невероятном для деревянной, пусть даже двухэтажной, дачи, - красное дерево, лак, инкрустации, - и, задрав головы, смотрели вверх. На антресольной галерее в живописной позе расположился мой супруг. Он трепетно прижимал к груди пузатую бутылку. Коньяк буржуйский, наверное. Мишка любит пижонить. Собравшаяся вокруг него публика громко хохотала.


- Хватит паясничать! - крикнула я ему. Расстегнула пальто. Сняла с головы беретик. Какой-то бледный юноша широко раскрыл глаза - загляделся. Я мило ему улыбнулась. Ведь приятно производить сильное впечатление. Даже на бледных юношей.


Рыжий просунул голову между резными столбиками перил. Свирепо посмотрел на нас с Олегом.


- Эй, друг любезный, - шутливо крикнул ему, - хватит обнимать мою жену. Я могу озвереть!


Народ от восторга зашелся смехом. Не понимаю, что они смешного нашли? Мне в Мишкином голосе послышались угрожающие нотки. Придется быть осторожней. Неровен час...


- А ты, вертихвостка, иди сюда и выпей с мужем за счастье своей лучшей подруги!


Этой лучшей подруги, кстати, что-то нигде не видно. Бросила меня на произвол. Еще и Олег... Даже не подумал убрать руку с моего плеча. Смотрел на Мишку с вызывающим нахальством. Ненормальный! Дразнит гусей по пьяной лавочке...


- Олег, - вздохнула я, - убери руку.


- И не подумаю, - спокойно усмехнулся он. - Пусть бесится. Ему полезно.


- Убери, а? - жалобно попросила я. - Он ведь сейчас целый спектакль устроит. Чего народ веселить?


- Ну и пусть.


- Тебе ничего, а меня на глазах у всех просто высекут.


- Ладно, - неохотно согласился он и убрал руку. Так и остался стоять посреди огромного холла, глядя, как я поднимаюсь вверх по лестнице.


Ступени под ногами тихонько поскрипывали. Это так не соответствовало окружающей меня сейчас продуманной роскоши. Почему-то захотелось в Денисовку. И чтоб дождь за окном. И в печке огонь пляшет. И мы с Рыжим тихо и нежно разговариваем, сидя на полу перед печкой. Ведь было же когда-то ...


- Иди, иди, любимая, - подначивал меня Рыжий, свинчивая пробку с пузатой бутылки.


Какой уж тут тихий и нежный шепот?! У Рыжего - гусарское настроение. Изволь гусарить вместе с ним. Что делать? Пить мне нельзя. Придется ему рассказывать. Вот скандал-то будет! Отказаться - удобного предлога нет.


И тут меня выручила лучшая подруга, неизвестно каким образом возникшая рядом с Олегом. Сияющие волосы в продуманном беспорядке. Свежий макияж. Успела переменить вечернее шелковое платье на черные вельветовые джинсы, выгодно подчеркивающие длинные ноги, и белый пушистый свитер. Для кого это она? Уж не для меня, конечно. Известное дело, для Рыжего.


- Аль! Там девчонки у плиты седьмым потом исходят, а ты собираешься коньяк лакать. У тебя совесть есть?


Исходили потом у плиты, вероятно, все, кроме Светки. Сама же она, как пить дать, отговорилась тем, что гостей развлекает. У самой совести ни капли. Но в данном случае я не обиделась на Светкино хамство. Очень вовремя Светка вмешалась.


- Есть! Есть у меня совесть! - радостно ответила я.


- Тогда плюнь на Мишку с его бутылкой и иди к плите, - скомандовала она. - Без тебя гусь с яблоками не получится.


Я скорчила Мишке рожу, развела руками и развернулась на сто восемьдесят градусов. Незаметно показала Светке, как я ей благодарна. Правда, гусь в яблоках у них действительно без меня мог не получиться.


* * *


К вечеру я сильно жалела, что так рвалась в это Покровское. Не давала покоя теткина обида. Да и трудно совершенно трезвому человеку веселиться среди пьяной "в дым" компании. Светкин муж - и тот изрядно набрался, хотя производил впечатление человека совершенно непьющего. Я эпизодически наблюдала за ним. И мне он понравился. Вполне симпатичный, интеллигентный мальчик. Не такая ему нужна жена. Не Светка. Но он совершенно явно был влюблен. Не сводил со Светки восторженных глаз, таскался за ней, как песик на поводке.


- Отстань! - отбрыкивалась от него Светка.


- Да я ничего... - жалко лепетал он.


Поговорить с ним не получилось ни разу. Я не расстраивалась. Таня была почти трезвой. Мы весь день крутились с ней вместе. Нам было о чем поболтать без помех. Светка активно нас избегала. И слава богу. За последние дни я внутренне отдалилась от нее.


Досаду эта поездка вызывала еще и тем, что Мишка напился капитально. Сам напился и Олега споил. Пьяные они стали совершенно невыносимы. Вместо веселого уик-энда получилась вульгарная попойка.


Мы с Таней совсем не знали, что делать. Обе не привыкли к разгулу и не любили его. Были в этом обществе инородными телами. Но тут, часам к семи, Светка вконец утомилась от Андрея.


- Займись гостями! - рявкнула она ему.


Андрей оторопел. А мы с Таней переглянулись. Интересно, кем тут заниматься, если все или уже спят, или на полпути к этому?


Светка заметила нашу реакцию и сказала Андрею более спокойно:


- Вон девчонок своди погулять. Заодно и ты проветришься. Вдруг на улице протрезвеешь?


Ничего себе! Сама изрядно под шофе - нормально. Муж на радостях лишнего выпил - сразу виноват. Да ... Светка неисправима!


- Андрей, - сказала я ему мягко, - помните, вы обещали показать мне Покровское?


- Да, да ... конечно...


Он уцепился за мое предложение, как за спасательный круг. Бедняга. А ведь это еще только начало.


Мы шли по темной улице, освещенной фонарями. Андрей немного заплетающимся языком объяснял, где чья писательская дача, кто что из себя представляет в быту. Мы подолгу стояли возле каждого замысловатого коттеджа. Таня слушала с интересом. Я не слушала совсем. Вдруг оказалось, что свежий воздух - истинное наслаждение. Хотелось в лес. Ох, как хотелось в лес. Побыть там одной. Он ведь здесь недалеко. Да только уже поздно. И голова опять кружится. Может, просто спуск крутой?


Улица вела нас с горы, на которой было расположено Покровское. Впереди заблестела вода. Пруд. Через пруд перекинут мост. Деревянный мост - широкий и крепкий. Две машины разъедутся. Никогда не встречала ничего подобного. Мост через ручей - это понятно. Но через пруд?


- Андрей, а зачем здесь мост?


Он оглянулся на меня и махнул рукой.


- Пруд разделяет два поселка. Там, за мостом, уже не Покровское, а Измалково.


Сразу пустился длинно, путано объяснять историю поселкового размежевания. До чего же утомителен. Он, случаем, не зануда?


- А мост-то зачем? - перебила я, когда это оказалось возможным.


- Пойдемте туда. Сейчас не видно отсюда. Темно, - ответил он. - А с моста все просматривается. Этот пруд обойти невозможно.


Мы спустились вниз, прошли на середину моста. Затейливо построили, однако. Прекрасное место для вечерних прогулок. Даже тротуары есть. Сколько, кстати, мы уже гуляем? Не пора ли назад? Прохладно.


- Ты что-то побледнела, - неожиданно сказала Таня.


- Да? Просто освещение такое...


- И ничего не освещение, - хмыкнула она, заправляя тонкие пепельные пряди за розовые ушки. - Ты на себя и вчера не очень смахивала. Сегодня вовсе не похожа.


Андрей, который в это время воевал с поясом от своего плаща, вдруг встрепенулся. Оставил в покое пояс, сунул руки в карманы. Стал меня рассматривать. Ему-то что? И Татьяна - молодец! Нашла при ком разговор заводить.


Таня, видимо, сообразила, что допустила оплошность. Повернулась к нашему кавалеру и, лукаво улыбаясь, коварно попросила его:


- Андрюша! Вон там, у берега, растет камыш. Сможете его нам достать?


- Это не камыш! - возмутился он. - Почему абсолютно все называют его камышом? Это рогоз!


- Называйте, как хотите. Рогоз, так рогоз, - покладисто согласилась Таня, незаметно мне подмигивая. - Только достаньте нам пожалуйста по камышин... ой, извините, по рогозинке.


В трезвом состоянии этот интеллигент в энном поколении туда точно бы не полез. А пьяному - море по колено. Криво застегнул свой пижонский плащ. Слегка выпятил грудь. Ну и вид у него. Просто гренадерский. Мы с Таней заулыбались. Смешная получалась картина.


- Для вас, девушки, все, что угодно!


Он храбро помчался с моста к темному топкому берегу.


- Ты сума сошла! - ахнула я.


- Но поговорить-то нам надо, - улыбнулась Таня. - Ничего, не беспокойся. Не утонет. Пьяных бог бережет. Давай, рассказывай, что стряслось?


Я внимательно изучала деревянные перила. Их не красили, только отшлифовали и покрыли лаком, оставив на всеобщее обозрение природную красоту дерева. Наверное, правильно. Естественные древесные узоры можно рассматривать часами. Они непонятны и загадочны. Как и наши отношения с Рыжим. А, может, и впрямь ей все рассказать? Невозможно же это постоянно носить в себе. Мысленно махнула на свои сомнения рукой. Взяла и рассказала.


- И Миша ничего не знает? - изумилась она.


Я отрицательно покачала головой. Подняла воротник пальто, чтобы хоть как-то бросить тень на свое лицо, отвернулась.


- Вот кто сошел с ума, так это ты! - фыркнула Таня. - Разве можно скрывать такие вещи?


Сказать в ответ мне было нечего. Таня права. Действительно, столь важное событие от близких не скрывают. Но ... Как мне объяснить ей, что такое Рыжий и какие у нас с ним отношения? Ведь не объяснишь. Не получится. Все равно, что попытка описать ветер, огонь или нечто в этом роде.


- Иди к нему немедленно и все расскажи!


Ого! А у Тани-то, оказывается, характер!


- Он вдрызг пьян и, скорее всего, спит.


- Ну и что?! - возмутилась она. - Разбуди и расскажи!


- Ты не понимаешь! - я повернулась к ней.


- И понимать не хочу, - отрезала она. - Если ты сейчас струсишь, я наябедничаю Олегу. Он сам расскажет Мише. Знаешь, что тогда будет?


Размер и качество вероятного скандала я знала, куда лучше, чем она. Таня никогда бы не пригрозила мне стукачеством, если бы знала Мишку достаточно долго. А, вообще... Чем черт не шутит, пока бог спит? Может быть, как раз сейчас все выйдет - лучше не придумаешь? Случаются ведь чудеса на белом свете.


- Иди, иди, - Таня подтолкнула меня в спину. Я все еще колебалась.


- А Светкин муж?


- Я займусь им сама, - пообещала она мне.


- Андрюша!


Как будто что-то удерживало меня здесь, на мосту. Свежий ли вечерний воздух, приятно холодивший щеки? Или стеклянное отражение фонарей в темной воде? Не знаю. Но что-то удерживало меня.


- Андрюша! - пропела сладким голосом Таня. - Куда вы запропастились? Я объявила всесоюзный розыск!


Ну и ну. Ай, да Таня! Тот самый омут, где черти водятся. Я посмотрела ей вслед. Она танцующей походкой шла в сторону этого странного Измалкова. И странные тени плясали вокруг нее. Одна... две... три ... Что за чушь мерещится? Просто мост так освещен. Расположение фонарей. Не более того.


Я повернулась и быстрым шагом стала подниматься в гору. Если решение принято, зачем откладывать?


* * *


В холле было пусто. Похоже, гости угомонились надолго. Тишина абсолютная. Табачный дым висел пластами. Сильно пахло вином. Кто-то разлил бутылку? В углу, в огромном плюшевом кресле расположился Олег. Поза расслабленная, глаза закрыты. Спит? Нет. На звук моих шагов приоткрыл один глаз. Мутно посмотрел на меня.


- Алечка! О-ох...


- Где Мишка?


Олег приоткрыл второй глаз.


- Наверху.


Язык у Олега едва ворочался. Чтоб он вообще у него отсох! Это же надо так напиться. А мой-то, наверное, и совсем лыко не вяжет...


- Где наверху?


- Там несколько комнат... Где-то в них... Поищи сама...


Добиться от него большего не получилось. Ладно, сама найду! Я быстро поднялась по лестнице, считая ступеньки. Чет-нечет. Загадала: выйдет нечет - ничего не скажу, значит, судьба против. Не повезло. Последняя ступенька оказалась четной.


Так. Двери три. За какой же из них Мишка? Начну с угловой. Там, вроде бы, свет горит. Слегка приоткрыла дверь. Никого. Пусто. Стол, два стула, кресло-качалка. Бархатные портьеры на окне. Миленькая комнатка. Только мебель слишком дорогая. Ну-ка, что за дверью? У стены... Вот тебе и никого. Сразу куча спящих прямо на полу людей. Нет, не на голом полу. Это я сразу не разглядела. Кто-то догадался пристроить у стены широкий и длинный матрац. Не матрац - ракетодром. Все не так холодно спать. Но позы... позы у людей ... Музей мадам Тюссо, да и только. Рыжего среди них нет? Ладно, пусть этот цыганский табор спокойно спит. Пойдем дальше. Закрыла за собой дверь уже не так тихо, как открывала. Вон в той комнате, кажется, тоже горит свет. Под дверь пробивается. Вдруг Рыжий там? Я больше не осторожничала. Распахнула дверь и шагнула на порог.


- Какого черта! - хрипло сказал Рыжий. - Пошли все вон! Отдыхать мешают!


Я бы вышла вон, как он мне посоветовал. Если бы могла это сделать. Нет. Не смогла. Ноги мои просто приклеились к порогу. Смотрела и не верила своим глазам. Господи, этого не может быть. Чушь какая. Этого не может быть никогда. Это невозможно... Невозможно?..


На низенькой широкой софе, среди сбившегося красного шелкового покрывала пластом лежал Рыжий. Из-за его плеча виднелось запрокинутое Светкино лицо. Глаза у нее были закрыты. Одной рукой Светка обнимала Рыжего за шею. Моего Рыжего! Другой - медленно гладила его крепкое мускулистое бедро. И ни грамма одежды на обоих...


Да, нет, мерещится. Этого просто не может быть. В голове не укладывается.


Мишка приподнялся на локте. Схватил маленькую диванную подушку, подвернувшуюся под руку, и, не глядя, швырнул через голову. Я даже не сделала попытки уклониться. Подушка попала мне в лицо и упала к ногам. Поднять ее, что ли? На ней, кажется, какая-то вышивка. Так и есть. Зеленые снежинки. Интересно, почему зеленые? А не заняться ли и мне вышивкой на досуге? Пяльцы у тети Нины имеются, цветных ниток сколько угодно...


- Алька... Аль ... Ты что там застряла? - донесся снизу еле слышный, невнятный голос Олега. Я не откликнулась. Вертела в руках подушку. Пыталась сообразить, что происходит. И тупо смотрела на эту милую парочку. Странные мысли появились в голове: почему все снежинки всегда геометрически точны? В небесной канцелярии инженерией забавляются?


- Я же сказал: пошли все вон! - рявкнул Мишка, резко поворачиваясь. Посмотрел на меня.


- Ты чего здесь? - пьяно спросил он. - Шла бы прогулялась!


- Два часа гуляла, - механически ответила я.


Светка приоткрыла глаза. Похоже, до нее сразу дошло, в чем дело. Или она меньше выпила? Зрачки ее расширились. Рука ущипнула Мишкин бок. На лестнице послышались нетвердые шаги.


Одурь начала медленно сходить с Мишки. Глаза его постепенно принимали осмысленное выражение.


- Аля ... - растеряно проговорил он.


Дошло наконец! Прочухался! Теперь бы и мне в себя прийти... Да что-то не получается. Я, словно пустой кувшин. Постучи - зазвеню.


- Что здесь происходит? - заплетающимся языком спросил за моей спиной Олег. Не выдержал все-таки, притащился. Он хотел еще что-то сказать. Начал уже было. И осекся.


Н-да! Что дальше? Надо уходить. Скандалы никому не нужны. А мне они теперь вообще противопоказаны.


Я развернулась и вышла. Отшвырнула в угол подушку. Пошла вниз, удивляясь собственному спокойствию. Сумка мне нужна или нет? И куда я пристроила свое пальто и сапоги? Господи, да они же на мне. Я и не раздевалась, как пришла. Есть у меня в кармане деньги? Есть. На билет должно хватить.


Резное крыльцо. Какая претенциозная пошлость - это резное крыльцо. Да и вся эта дача в целом. Куда повернуть за калиткой? Налево или направо? Ах, ну да ... Все верно. Когда мы шли со станции, мы проходили эту дачку с круглой остроконечной крышей из красной черепицы. Еще удивлялись, откуда люди взяли черепицу, при том красную? Значит, я иду правильно. До чего страстно она обнимала его. Стоп. Не думать об этом. Вот бы сейчас в лес! Только это чужой лес. Я его не знаю. И поздно. Темно, будто ночью. В своем лесу я бы не боялась. Там каждый куст, каждая ямка, точно собственные мысли - во сне не заблудишься. А здесь ... Потому лучше продолжать двигаться к станции. Любят писатели комфорт, но весьма странной любовью. Дорога к станции освещена не хуже любого проспекта в городе. Не заблудишься. Только ... Фонарей понаставили, а про асфальт забыли. Что же это они? Половинчатый получается комфорт. Или это от бестолковости? Как же она его обнимала... А он? Нет, не думать! Хорошо, погода стоит приличная. Дождей нет. В дождь такая вот дорога размокает, раскисает - сплошная глина. Случись дождь, я бы здесь не прошла. У меня и посуху-то ноги заплетаются. Наверное, до станции уже недалеко? Не видно за деревьями.


Кто-то бережно взял меня за локоть. Я в панике обернулась, готовая драться, кусаться, царапаться... Но это был не Мишка.


- Я провожу тебя, - успокаивающим тоном сказал Олег. - Уже поздно и небезопасно.


- А Таня? - мне захотелось тихо заскулить.


- Она еще не вернулась. Где-то бродит с моим зятем. Да ты успокойся. Кроме меня никто ничего не видел. Никто ничего не знает.


Он внимательно смотрел мне в глаза. Жалеет, что ли? Одернул на себе куртку. Протянул мне мой беретик. Я и забыла про него совсем. Помолчал и добавил:


- И не узнает.


Что же. И на том спасибо. На большее я рассчитывать не могу. Очень не хочу, чтобы меня жалели, кидали сочувственные взгляды. Та же Татьяна. И Олег, со свойственной ему чуткостью, понял это. Взял под руку. Повел к станции, немного косноязычно делясь со мной своими планами на будущее.


* * *


Путь от конторы, в которой я работала, до дома растянулся на два с лишним часа. Он мог стать еще длительней, если бы не мысль, что тетя Нина, скорее всего, нуждается во мне. И все-таки на лестничной площадке перед дверью я задержалась на несколько минут. Не могла пересилить себя и позвонить.


Позавчера, когда я вернулась, тетя Нина уже спала. Медсестра, помнится ее звали Лидочкой, уютно устроилась на кухне с книжкой. Она, конечно же, была удивлена моим несвоевременным возвращением. Но изо всех сил старалась не показать этого. Я отпустила ее, заплатив, как было условлено заранее. Деньги теперь значения не имели. А что имело?


Собирать Мишке чемодан оказалось легко. Никаких эмоций. Только практичность и здравый смысл. Или я все еще пребывала в шоке? Да и вещей у него имелось немного. Не накопили мы с ним никаких вещей.


После, не раздеваясь, прилегла на кушетку. Забылась тяжелым, дурным сном.


Утром я тихо и спокойно объяснила тетке все. Видит бог, мне этого не хотелось. Она любила Мишку, и для нее фортель Рыжего стал сильным потрясением. Ее состояние могло ухудшиться. Но, к сожалению, без объяснений тут уж никак не обойтись. Лучше раньше, чем позже...


Тетя Нина почернела прямо на глазах. Ушла в себя. Ничего не говорила, ни о чем не спрашивала. Это было так на нее не похоже, что я перепугалась до смерти. Теткино бледное лицо и синяки под глазами переворачивали мне внутренности похлеще всяких слов.


Рыжий дома и не появился. Ни в субботу. Ни в воскресенье. Ни сегодня с утра. Я старалась не заостряться на его исчезновении. На работе сегодня, тем не менее, весь день вместо выполнения служебных обязанностей обдумывала, куда ему теперь отправлять чемодан со шмотками? И сейчас, стоя на лестнице, размышляла о том же. Царапала зеленый пластик перил.


За дверью послышались голоса. Ну вот, кажется, никуда теперь чемодан отправлять не надо. Сам явился. Или не он? Да он, конечно. Кому еще быть? Только у него густые, бухающие басы в голосе. Ох, как встречаться не хочется. Не могу. Сил нет. Может, погулять вокруг дома полчасика? Да, ладно, чего уж там? Все равно придется...


Я рылась в кармане в поисках ключа, оттягивая время, когда дверь распахнулась. Через порог перешагнул Мишка. С чемоданом в руке. И - будто споткнулся.


Что это? Уже с чемоданом? Я ведь ему еще ничего не сказала. И он мне ничего не объяснил. Разве можно так уходить? Ничего не сказав?


- Здравствуй, - бесцветным голосом сказал Мишка. Окинул меня взглядом, таким же бесцветным, как голос. В глазах - ни капельки вины. Только пустота. Совершенная пустота. Аж страшно ему в глаза глядеть. Как будто его совсем нет ... совсем нет ...


- Здравствуй, - прошептала я, растерявшись.


Мы потоптались на месте. Дальше-то, дальше-то что? Что ж он молчит?


- Иди, - он кивнул на дверь. Тоскливо добавил, отводя взгляд:


- Там тебя Олег караулит. Часа два, не меньше. Теперь свою Татьяну, как пить дать, бросит.


Вот ненормальный. Даже сейчас он к Олегу цепляется. Лучше бы к себе цеплялся. Нетушки, пусть уходит. Сейчас. Сию минуту. Только бы по моим глазам ни о чем не догадался.


- Дурак ты, Кузнецов!


Он вздрогнул, как от пощечины. Ну, конечно. Ведь не Мишкой его назвала, не Рыжим.


- Ну что ж, - он вздохнул. Сгорбился. Не торопясь, стал спускаться с лестницы.


Я не оборачивалась. Столбом стояла перед дверью. Медленно выключалась из действительности.


- Аля!


Его голос вывел меня из оцепенения. Я обернулась. Он стоял на площадке между лестничными маршами. Смотрел на меня.


Какой пронзительно-тоскливый... какой долгий, долгий взгляд...


- Эх, ты ... Василек мой ...


Так нечасто называл он меня старым прозвищем. Только в редкие минуты нежности... Прощается - дошло до меня. Навсегда! Ведь это он навсегда!


Мишка опустил голову и снова неторопливо начал спускаться по лестнице, тяжело ступая при каждом шаге. Душа моя рванулась вслед за ним. Но ноги и руки были холодны, как лед, не могли пошевельнуться. Язык присох к небу.


Я вошла в квартиру только, когда перестала слышать его тяжелые, неторопливые шаги. Вошла. Тихо затворила за собой дверь. И прислонилась спиной к стене. В коридоре было темно. Очень хорошо, что темно. Свет слишком режет глаза.


С кухни доносились неясные голоса. Тетя Нина ... и Миша сказал, Олег здесь. Не могу их сейчас видеть. Постою в прихожей, пока они не знают, что я пришла.


Я, не раздеваясь, так и стояла, прислонившись к стене. Ушел! Ничего не объяснил. Дежурного "до свидания" не сказал. Чемодан взял и ушел. Как у него все просто... Словно и не было у нас с ним ничего. Ни нашей сумасшедшей любви, ни этих трудных счастливых лет... Не захотел оправдываться? Или ... Или разлюбил? Ведь я ничего не сказала. Я еще не успела ему ничего сказать... Мало ли, что чемодан собрала? Как собрала, так бы и разобрала... Ведь люблю же я его ... А он? Нет, это он меня разлюбил. Всего-навсего ... Раз-лю-бил... Все ...


Я включила свет и щелкнула замком. Стала снимать пальто. Из кухни на шум выглянула тетя Нина.


- Аля! Ты здесь?


- Нет, еще на работе сижу, - злобно отозвалась я, ставя сапоги в калошницу. Зачем-то поправила ровно висевшее зеркало. Как ни странно, тетка не обиделась.


- Миша приходил. Вы не встретились? - настороженно спросила она.


Встретились. Еще как встретились. Лучше бы совсем не встречались, чем так ...


- Повидались, - буркнула я.


- Олег приехал.


- Я знаю.


Она, сморщившись, жалобно смотрела на меня. То расстегивала, то опять застегивала верхнюю пуговицу своего синего байкового халата.


- Вот что, теть Нин. Я сейчас ни с кем разговаривать не могу... И не буду ... Дайте мне немного побыть одной... Ладно?


Тетя Нина торопливо закивала. Спряталась на кухне. Я прошла в комнату, не удосужившись отправиться за теткой и поздороваться с Олегом. Комната, несмотря на громоздкую мебель, казалась пустой. И чужой. Незнакомой. Другая планета. И все тут.


Легла на кушетку. Вниз лицом. Я действительно ни с кем не могла говорить. Такая черная пропасть разверзлась передо мной, что и конца и края у нее не было. Я видела перед собой только абсолютную черноту.


Мир внезапно и страшно опустел. Опустел, потому что рядом больше не было Рыжего. Кричи, не кричи - он не услышит. Раз-лю-бил... А мне ничего другого от жизни больше не надо. Только, чтобы Мишка был здесь, со мной ... А он разлюбил ... Ми-ша-а-а ... Да за что же это? В чем я провинилась, почему он со мной так?.. Я ведь сума сойду... Без него ... И эти двое на кухне ... Зачем они здесь? Присматривать за мной, пока я буду медленно издыхать без Мишки? Вон, все судят да рядят.


До моего сознания стали доходить сначала отдельные слова, а затем и весь разговор, ведущийся на кухне. Говорили Олег и тетя Нина тихо и осторожно, словно в доме находился тяжелый больной.


- Мне Таня сказала.


- Ах, Алька, Алька ... А Тане откуда известно?


- Ей Алька сама созналась.


О чем это они?


- Таня у тебя хорошая девочка.


- Хорошая-то она хорошая, - в голосе Олега слышалась усмешка, - да полезла не в свои дела.


- Как так? - голос тети Нины даже слегка сел от тревожного любопытства.


- Это ведь Татьяна ее в дом погнала. "Скажи" да "скажи". Если бы Алька в дом не вернулась, ничего бы и не узнала.


Ах, вот это они про что! Я села на кушетке. Подобрала рассыпавшиеся шпильки. Везет же мне. Всю жизнь получается так, что невольно подслушиваю чужие разговоры.


- И зачем, спрашивается, вмешалась? Не говорила Алька ничего Михе, значит, понимала, что делает. Столько лет вместе. А Татьяна влезла, куда ее не просили. Ведь их же знать надо обоих. Не характеры - танки!


- Вот и Миша так сказал, - горестно согласилась тетя Нина. - Я ему говорю: "Ты бы не спешил, Мишенька, дождался ее. Поговорили бы. Глядишь, все и обошлось". А он мне отвечает: "Нет, теть Нин. Что, я ее не знаю, что ли? Раз чемодан собрала, значит, даже слушать не будет". Он ведь прав, Миша-то. Не будет она его слушать. Фанатичная она у нас ...


- Бросьте, теть Нин, - устало возразил Олег. - Любит она его. За что? Никак не пойму. Но слишком уж любит. Потому ей простить Миху трудно. Ладно бы, еще с кем?.. А то ведь он со Светкой ...


- Что со Светкой - это плохо ... Совсем никуда...


А что? Если с кем-то другим, то хорошо? Все нормально? Да?


Я встала. Прошлась по комнате. Остановилась перед висевшей на стене фотографией: мы с Рыжим у дома в васильковых венках, у меня в руках огромная охапка полевых цветов, за нашими спинами - тетя Нина стоит на ступеньках крыльца, мы хохочем. Помню, мы тогда только из леса пришли, и Толик с Петькой Козловым к нам заскочили с фотоаппаратом. Пока Петька нас фотографировал, таких баек наплел - неделю отсмеяться не могли.


- Светку она ему никогда не простит, - задумчиво протянула тетя Нина после минутного молчания. - А ты с сестрой-то говорил?


- О чем с ней говорить? С этой стервой? - отмахнулся Олег. - Плакала. Обещала, что больше не будет. Как маленькая, ей-богу. Двадцать пять лет девке. Сюда собралась. Прощения просить.


- Вот ее сюда не надо, - заволновалась тетка. - Так ей и передай: и на порог не пущу!


- Смеетесь, теть Нин? Я сам ее к Альке близко не подпущу. Альке теперь о ребенке думать надо. Хватит с нее уже неприятностей.


- А Миша-то? Миша? - всполошилась тетка. - Так и не знает ничего?


- Откуда?


- Неужто ты ему не сказал? Чтоб тебе хоть полсловечка ему намекнуть. Ведь он бы тогда ни за что от нее не ушел. Хоть под расстрел!


- Да я его и не видел почти. А потом, скажи вот так и еще больше дел наделаешь. Как я могу, если она сама не хочет? Дело-то не мое.


Вот именно. Не ваше это дело, дорогие товарищи. Мое. И ребенок мой.


Я опять вернулась на кушетку. Поправила покрывало и легла лицом к стене, уткнувшись носом в выцветшие зеленые обои. Никаких абортов. Рыжий хотел ребенка? Хотел. Я рожу. И справлюсь без всякой помощи. Назло всем справлюсь. Никто меня слабой не увидит.


* * *


Обещать себе стать сильной - легко. На деле же оказалось, что это совсем не просто. Беременность протекала кошмарно, с изрядным токсикозом. Постоянно рвало. Транспорт я не переносила совсем, а есть могла только капусту.


На работе ничего не знали о моих семейных обстоятельствах. Все время подшучивали надо мной и моим мужем. Валька Прохоров советовал нам организовать совхоз по выращиванию гигантских кочанов. Слушать его плоские шутки было невыносимо. Улыбаться и делать вид, что все замечательно - и того хуже. Но я как-то справлялась. Никто ни о чем не догадывался.


Дома было легче. Тете Нине провели профилактический курс лечения. Она потихоньку поправлялась. Стала выходить из дома на пять-десять минут. Олег привез ей из деревни ее швейную машинку "Зингер", и она по полдня стрекотала ею. Сначала нашила мне широченных платьев. Из своих старых запасов навыбирала ситцев немыслимых расцветок. Я только ужасалась. Затем она взялась за пеленки, подгузники и все такое прочее. Таня предложила ей свою электрическую "Тулу" на время. Тетя Нина наотрез отказалась:


- Мне на "Зингере" сподручней, а с твоей "Тулой" я и не управлюсь.


Олег с Таней приезжали часто. На мой взгляд, они суетились возле нас не в меру. Или просто Татьяна пыталась заглушить в себе чувство вины? Глупая. Ее вины не было никакой. Одна я была во всем виновата. Значит, мало любила Мишку, если он потянулся к Светке. Не он от меня ушел. Я его прогнала. Существовала реальная возможность его удержать. Но ведь сама не захотела. Скажи я ему тогда хоть слово... Ведь промолчала... Надеялась, он сам что-нибудь скажет. И он ничего не сказал...


Вообще, Олег с Таней меня раздражали. Они стали чересчур шумными. Готовились к предстоящей свадьбе. Я смотрела на них и вспоминала, как выходила замуж сама. Ни фаты, ни белого платья, ни гостей, ни прочей мишуры. Тогда свадебный антураж представлялся совершенно несущественным. Важно было, что заканчивается наша партизанщина, что будем вместе. Не два-три раза в неделю, а каждый день. Все время. Сейчас я задним числом пожалела об этом: о белом платье, о возложении цветов к вечному огню. Вероятно, потому я с нарастающим азартом принимала участие в обсуждении вопросов: фата или шляпа, "Волга" или "Чайка"? Кроме всего прочего, мне предстояло быть свидетельницей со стороны Тани. Я страшно растерялась, когда услышала о своей ответственной роли в первый раз.


- У тебя что, больше подруг нет?


- Почему? - улыбнулась Таня. - Есть, конечно.


- Ну, вот и выбери кого-нибудь из них. Положено, чтобы свидетельница была незамужней.


- А у меня все подруги давно замужем.


- Таня! Ты себе представляешь, как это будет выглядеть? Свидетельница во-от с таким животом, - я развела руками.


- У тебя очаровательный живот, - рассмеялась она. - Он меня вдохновляет.


Ну, поговори с ней! Живот мой своими размерами действительно мог напугать кого угодно. Для срока в шесть месяцев он был слишком огромен.


- Там у тебя двойня, наверное, - вздыхала тетка.


- Ох, нет, - пугалась я. - Двойню мы не потянем.


- Потянем, - успокаивала она меня. - Куда мы денемся?!


Мой папочка, который раньше почти не вспоминал про нас, занятый новой семьей, вдруг почувствовал угрызения совести. Они с Евгенией Петровной тоже часто приезжали к нам. Холодноватая и чопорная Евгения решила для себя, что неплохо стать бабушкой. И выполняла теперь свое решение с необыкновенным пылом. Ее собственные дети потомством обзаводиться не спешили. Она махнула на них рукой и занялась падчерицей.


- Ты совершенно ничего не ешь, - возмущалась Евгения, выставляя из сумки на стол банки, коробки, пакеты.


- Да не могу я ничего есть, - мне приходилось отбрыкиваться. - Только капусту.


- Это у тебя аллергия, - заявляла она. И в следующий раз на столе вместе с продуктами выстраивалась целая батарея пузырьков и коробок с лекарствами.


Короче, меня замучили вниманием. Отдыхала я только в обществе Олега, когда он приезжал один. Но это происходило не слишком часто. А после одного нашего разговора стала избегать встреч и с ним.


Он как-то приехал без Тани. Выглядел хмурым. И все не начинал разговор, хотя видно было, что хочет. Не решался? Ходил по комнате, трогал пальцами книги на полках. Потом пил с нами чай на кухне. Помогал мне готовить ужин. Поужинал с нами. Наконец созрел.


- Аля! Ты не хочешь со мной поговорить?


Я удивленно взглянула на него.


- О чем?


- О себе.


- Нет, Олежка. Не хочу.


- Зато я хочу, - спокойно заметил он и отправил тетю Нину погулять на улицу. И тетка пошла. Без единого слова. А ведь с утра уже проветривалась.


- Ну? - спросила я, когда дверь за тетей Ниной захлопнулась.


- Ты думаешь искать Мишку или нет?


Что же это он так, прямо в лоб? Почему я должна искать Мишку? И, вообще, некорректно - касаться запретной темы ... Я неприязненно посмотрела на Олега.


- А зачем его искать?


Он заходил по комнате, меряя ее большими шагами из угла в угол. Задел стул, но даже не заметил этого. Того и гляди, на телевизор налетит. И что мечется? Я молча наблюдала за ним. Он вдруг остановился. В самом центре комнаты. Под люстрой. У меня кольнуло в сердце. Рыжий тоже частенько останавливался там. И стоял под люстрой, сунув руки в карманы брюк. Смотрел хмуро, а в глазах прыгали смешинки. Когда это было?.. Тысячу лет назад...


- Знаешь, Аля, я всегда тебя любил. Но жениться бы на тебе не стал ни за какие деньги.


- Это почему же? - обиделась я, отвлекаясь от воспоминаний.


- Нет, не стал бы, - Олег в раздумье потеребил мочку уха. - Ты не женщина. Ты - стальной сейф, набитый дурацкими моральными принципами. Мир у тебя черно-белый. Мало ли что в жизни случается? Нужно уметь прощать. Тем более, когда любишь... Могла бы Миху простить. Он же пьян был вусмерть. Не больно-то соображал, что делает. А ты не выслушала человека. Ни одного шанса ему не дала!


Что Олег будет мне мораль читать, я не ожидала. Кто-кто, но Олег? Он ведь всегда был на моей стороне.


- Да простила я его! - тихо отозвалась, надеясь внушить доверие. - Когда с чемоданом на пороге увидела - тут же и простила.


- И не остановила? - Олег растеряно смотрел на меня. - Ну что ты за человек?!


Человек как человек. Прощения Мишка мог бы попросить. Это как раз он - стальной сейф, а не я. Только набит дурацкой гордостью, а не моральными принципами. Принципы у него аморальные.


- У меня не получилось.


- Я не понимаю, - оскорбился Олег, - зачем ты мне врешь? Ладно, всем остальным. Но мне-то зачем?


И, правда. Зачем я ему-то вру? Он ведь меня знает, как облупленную.


- Да искала я его! Звонила в клинику.


- И что?


- И ничего, - разозлилась я. - Сядь, пожалуйста. А то ты, как маятник. От тебя в глазах рябит.


Он недовольно фыркнул, но присел к столу. Вытянул из кармана пачку сигарет и уставился на меня. Я кивнула: кури, мол. Он закурил. Дым расплывающимися кольцами поднимался к потолку, свивался прихотливыми узорами. Мне нравилось, когда мужчины курили. Нравилось следить за медленно тающим дымом. Мишка курил красиво, небрежно. Сам не замечая этого. А я тихонько засматривалась на него.


- Что в клинике? - гораздо спокойнее поинтересовался Олег, делая глубокие затяжки.


- Мне сказали, он уволился. У знакомых его тоже нет.


- Эх, ты, Шерлок Холмс, - укоризненно вздохнул он. - Надо было матери его звонить. Наверняка, Миха там. Куда бы я на его месте подался? К матери, конечно.


- Ты соображаешь, о чем говоришь? - недовольно поинтересовалась я. Подошла к окну и начала переставлять на подоконнике горшки с геранью - теткино хозяйство.


- Что я ей скажу? Что выгнала ее сына из дома?


Не смотрела на Олега. Не могла. Поскольку опять врала ему. Ну не могла я сказать ему правду.


Через месяц после Мишкиного ухода свекровь сама позвонила мне. И у нас состоялся очень неприятный разговор. Разговор, который погасил слабо тлеющую надежду, что все еще обойдется.


- Что у вас произошло? - начала Елизавета Михайловна с ходу, едва поздоровавшись.


- Разошлись, - коротко пояснила я.


- У меня другие сведения. Ты его выгнала! - обвинила она меня прокурорским тоном. Хамский тон взбесил меня больше всего. Я вовсе не обязана перед ней отчитываться и давать какие-либо объяснения.


- Это наше с ним дело.


- Я мать, милочка, и не могу смотреть, как сын, пусть даже непутевый, изводится.


Это она-то мать?! За все восемь лет нашей с Мишкой супружеской жизни она практически ни разу не удосужилась приехать к нам, поинтересоваться, как живет ее сын. Когда три года назад у Рыжего прямо на операционном столе умер больной, и Рыжий очутился на грани колоссального срыва, не считая угрозы следствия, она отделалась несколькими фразами по телефону. А теперь она, видите ли, не может смотреть... Значит, он у нее. Другого места для себя не нашел.


- Он сам виноват, Елизавета Михайловна.


- Знаю, знаю. Миша мне рассказал. Тоже мне вина! Подумаешь! С кем не бывает? Он - мужчина, - холодно рассмеялась она.


- С вашей точки зрения это нормально, а, по-моему, нет.


- Милая моя! У них в роду все мужчины такие. Даже дед. А отец его что, лучше? Гораздо хуже. Я-то терплю.


Еще бы тебе не терпеть. Ты же ни за что не откажешься от персональной машины для прогулок по магазинам. Это всем известно.


- Вы можете терпеть, сколько влезет. Лично я не собираюсь!


- Ты злая, испорченная девчонка, - вспылила она. - Ты загубила ему жизнь, карьеру. Если бы он не женился на тебе, у него все было бы по-другому ...


- Это ваше мнение, - невежливо перебила я ее, не собираясь в очередной раз выслушивать оскорбления. Список ее ко мне претензий давно выучила наизусть. Все наиболее обидное неоднократно говорилось и раньше.


- Не только мое, - неожиданно успокоилась свекровь. - Теперь и Миша так думает.


Почему-то я поверила ей. Сразу. Почему? Сама не знаю. Поверила. Ни на минуту не усомнилась. Холод заполз в сердце. Да так там и остался.


- Зачем же вы звоните мне тогда?


- Я считаю, вам надо обсудить детали вашего развода.


И тут нервы мои не выдержали. Я попросту сорвалась на крик.


- Ему надо, пусть он разводом и занимается. Я на это время тратить не буду.


- Он сам подъедет, - предложила она. - Уговорить его?


Ах, его еще уговаривать надо? Он виноват, а я суетиться должна?


- Нечего ему тут делать. И, вообще, передайте вашему сыну, что меня для него нет. И не будет в течение ближайших пяти лет!


Вот уже четыре месяца после этого разговора я боялась заглядывать в почтовый ящик. Вдруг там лежит повестка в суд? Вообще-то, в суд я сама ходила. Узнавала процедуру развода. Хотела досконально узнать, чего можно ждать от Мишки. Для себя решила на процесс не приходить. Но повестки по неизвестной причине боялась. Многолетняя обязанность выуживать из почтового ящика газеты была перепоручена тете Нине. А тетка не поняла, в чем дело. Восприняла все, как должное. И слава богу.


Не могла же я теперь сказать Олегу правду?! Мол, со дня на день жду развода. Вот он сидит. Вертит в руках еще одну сигарету, смотрит на меня потемневшими глазами. Переживает. Еще один свой груз на него перекладывать? Он и так моими проблемами сверх меры загружен. Не могу ему правду сказать. Я вообще никому не могу об этом сказать. Умру на месте, если кто-нибудь узнает. Представляю себе: заявляюсь в суд со своим животом. В том случае, если изменю решение. И что? Начинаются разборки? Благодарю покорно. Хватит с меня. Вот рожу дочку, тогда и подумаем о разводе. Если Мишке так свободы хочется. Отлично понимаю, что постоянно противоречу сама себе. Логики никакой ... Бог с ней, с логикой ... Чересчур душно стало ...


Олег свернул разговор, видя, что мне становится нехорошо. Уложил меня на диван. Принес воды. Больше ничего не сказал. Но я его знала. Знала не хуже, чем он меня. Возвращаться к мучительной теме все равно будет. Потому и стала избегать его неурочных визитов. Он все понял. Он всегда все про меня понимал.


* * *


- Ну-с, Александра Владимировна, наконец-то и вы к нам, - приветствовал меня старинный, еще по институту, друг Рыжего.


- Здравствуйте, здравствуйте тезка, - улыбнулась я.


Приемный покой шестого роддома навел на меня тоску своей стерильностью, серой масляной краской стен и холодным белым кафелем. Мишка был бы доволен. Он любил такой безжизненный порядок в больницах. А мне стало тошно. Я была рада увидеть знакомое лицо. Тем более, что никто меня сюда не провожал. Я сама себе вызвала "скорую". Тетя Нина только помогла собрать вещи. Да и как она могла меня проводить, когда ей самой требовался провожатый?


- Что же это, Алечка, вы одна? Без мужа? А?


- Его сейчас нет дома, - вывернулась, втайне надеясь, что Саша не будет больше затрагивать эту тему. Саша ... Вот беда-то! Не могу вспомнить его отчество. А на работе надо называть людей по имени отчеству. Ну, какое же оно у него? Нет. Не помню ...


- Давайте-ка, я вас посмотрю, - предложил он.


Я устроилась на клеенчатой кушетке возле письменного стола. Ощущение не из приятных. Добро бы, осматривал незнакомый мне мужчина. Но с Сашей мы раньше не раз распивали хорошее грузинское вино у него дома. На именинах. Мишка всегда покупал ему в подарок курительную трубку. Выискивал позамысловатей. Саша не курил, просто трубки собирал ... Надо же. Коллекцию его вспомнила, а отчество - ну никак! И фамилия Сашина почему-то забылась. Склероз что ли начинается? Ой!


Боль широкой лентой охватила живот и спину. Ударила в поясницу. Сейчас заплачу. Мамочка ... Стоп! Не раскисать! Мне нельзя раскисать! Я должна быть сильной. Пожалеть некому. И я все вынесу. Мы все с дочкой вынесем. Почему-то я была уверена, что родится дочка. Мне так хотелось именно девочку. И без отца растить легче, и дочка всегда ближе к матери, чем сын... Да что же так больно-то!


- Рожать сегодня будем обязательно, - прогудел Саша, снимая резиновые перчатки. - Вы знаете, что переходили неделю?


Он стоял у раковины. Мыл руки. Высокий, сутулый. Халат морщился на спине мягкими складками. Вот у Рыжего никогда никаких складок не образовывалось. Он любил и носил только жестко накрахмаленные халаты...


- Все сама знаю, Сашенька. А что делать? У меня вон вес, какой! Вся распухла.


- Ничего. Мы роды простимулируем. Пузырь проколем. Я понятно объясняюсь? Все будет в лучшем виде, - пообещал он, снимая с вбитого в стену гвоздя вафельное полотенце. Мишка вот точно так же отвратительно долго и тщательно вытирал руки.


- Сами до родильного отделения дойдете? Или на каталке?


- Дойду.


Он вызвал медсестру.


Меня отвели в душевую. Клизма. Душ. Короткая, выше колен больничная рубашка. Жесткие, заскорузлые тапочки. Велики, между прочим. Ой, мамочка! Больно как! А надо пройти этот длинный, унылый коридор. Ничего. Скоро все закончится. Потерплю.


Я вошла в предродовую палату улыбаясь. Пыталась улыбкой заглушить в душе острое ощущение тревожной неизвестности. Никого. Неужели я первая? Восемь коек. Без настоящих одеял, с коротенькими пеленками. Ладно, на дворе - июнь месяц, не замерзну. Ой, мамочка! У-у ... Которая из коек моя? На стене, напротив большого окна - часы. Восемь тридцать вечера. Сегодня или завтра я рожу. Лучше, конечно, чтоб сегодня. Начнется совсем другая жизнь. Да. Другая. А какая? Боль снова туго охватила поясницу и живот. Скоро, уже скоро ... Я опять улыбнулась.


- Чему вы все время улыбаетесь? - удивился Саша, неожиданно появляясь из-за ширмы со шприцем в руке.


- Как чему? Я рожать собираюсь!


Он неопределенно хмыкнул. Подождал, пока я выберу койку. Сделал укол.


- Дышите глубже, - посоветовал, подмигнув. И вышел.


Эта ночь оказалась одним большим кошмаром. Дождь за окном хлестал не переставая. Почти так же, как тогда, восемь лет назад ... Нет, не восемь. Скоро уже девять. Да что это я? Раскаты грома были оглушительны. Сверкали молнии. Синие. И от того еще более страшные. Схватки мучили меня каждые три минуты. Боль нестерпимая. Но я старалась не кричать. Кусала губы. Сама себе по памяти читала Лорку. Мишка любил этого испанца. Всегда просил меня почитать ему:


Любовь моя - цвет зеленый,


Зеленого ветра всплески ...


Не буду кричать! Не буду! Акушерка матерится на кричащих. Я ей такого удовольствия не доставлю. Без меня кричащих достаточно.


В течение нескольких часов предродовая заполнилась. Кто кричал, кто стонал, кто плакал. Саша через равные промежутки времени подходил ко мне со шприцем. Улыбался и шутил, но задерживался не более минуты. Наплыв рожениц случился огромным. Одних уводили в родилку. Других приводили на опустевшие места.


К трем часам ночи я устала. От слабости стала засыпать между схватками. В коротких снах мне мерещился Рыжий. На мотоцикле. И с венком из васильков на светлых кудрях. Боль новой схватки прогоняла эти мутные видения. А я старалась уцепиться за них, не отпустить. Без них боль возвращалась, с ними - отступала, становилась несущественной.


Наконец на рассвете Саша подошел ко мне с длинной стальной спицей в руках.


- Сейчас я вам пузырь проколю. Не бойтесь, Аля, это не страшно.


- А я и не боюсь. Только скорей бы. Уже устала, - сделала слабую попытку улыбнуться.


Он сделал свое дело хорошо. Мне почти не было больно. Почти? Вот именно. Пеленка подо мной пропиталась жидкостью. Воды отошли. Начались потуги.


- Саша! - позвала я. Никто не откликнулся. Даже акушерка, которую я испугалась с самого начала, едва увидев. Она напоминала мясника из детских книжек. Уж не говоря о том, что она ругалась похлеще любого грузчика.


- Саша! - закричала я.


Безрезультатно. И тогда я заплакала. Вдруг рожу прямо здесь? На койке? Не сумею справиться, и ребенок погибнет? Я плакала от бессилия. Но не долго. Справлюсь. Обязательно справлюсь. Вцепилась зубами в пеленку. Ткань трещала, рвалась... Однако рожать не получалось. Потуги мучили. Конечно, не так, как схватки. Терпеть можно. И я терпела. Еще часа три терпела, изредка поглядывала на часы. Терпела, пока не поняла: родить не могу. Тут меня проняло. Я покрепче вцепилась в металлические прутья койки. Мысленно перекрестилась. И матюгнулась. Впервые в жизни. Выматерилась сочно и выразительно. Саша возник рядом почти сразу же.


- У-у ... Пора ... Идемте.


Повел меня в родилку. И смех, и грех. Кое-как, без посторонней помощи я взгромоздилась на блестящее стальное сооружение. Ни креслом его не назвать, ни столом. Самой пришлось враскорячку надевать себе сшитые из странных лоскутов чулки. Для чего они? Чтобы ноги не скользили?


Акушерка, которую я раньше не видела, грозно скомандовала:


- Тужьтесь!


Я расхохоталась. Да я тужусь уже больше трех часов. И ничего ... Она правильно истолковала мой смех. Осмотрела меня. И помчалась в предродовую с истеричным кудахтаньем:


- Александр Борисович! Александр Борисович! Ее резать надо!


Вот какое у него отчество - Борисович. И впрямь, как я могла забыть?


Он же - Крутицкий Александр Борисович. Мама его - известная в городе портниха. Крутицкая Мариэтта Львовна. Мне костюм выходной шила. Бесплатно. Из-за Рыжего.


- Что тут у вас? - появляясь в дверях, недовольно буркнул Саша. Но, осмотрев меня, сам заволновался:


- Ирина Ивановна! Готовьте инструменты, капельницу. Скажите анестезиологу: пусть бросает свой чай и бежит сюда. Да скорее там.


Я испугалась. Резать-то зачем? Я и так рожу.


Пока они суетились, из угла незаметно подошла маленькая пожилая женщина в белом халате. Осмотрела меня и тихо сказала:


- Не суетитесь, Саша. Капельницу пусть принесут. А остальное - не надо. Можно обойтись без кесарева ...


- А как же ... - начал, заикаясь, Саша. Испугался?


- Раньше подобное делали. Не безопасно, правда. Ну, да возьму грех на душу ...


Она быстро натянула перчатки, взяла в руки странные ножницы и чик, чик, чик, чик ... Я и сообразить-то толком ничего не успела.


- Теперь больше не надо тужиться, - сказала мне. - Лежите спокойно и глубоко дышите.


Я последовала ее совету. Вздохнула глубоко. Только один раз и вздохнула. Саша рванулся ко мне, успев поймать ребенка на лету.


Фу-у-у ... Слава богу! Все!


- Дайте на дочку посмотреть, - попросила я, услыхав тоненький визг.


- Сын! Сын у вас, Алечка! - засветился Саша, перерезая пуповину ребенку. - Везет же Мишелю!


- Не может быть! - отчаянно отозвалась я. - А вы не ошиблись?


Саша громко расхохотался. Ну, все, все, как хотел Рыжий. Что же это за невезение? Почему у него должен быть сын? Почему не дочь? Я мельком взглянула на стенные часы. Восемь тридцать утра. Саша за ноги, вниз головой держал перед моим лицом ребенка. Мальчик. Весь сине-красный. И визжит отчаянно. Почему? Почему не девочка?


- Как назовете?


- Ванькой, - свредничала я. Ну не все ли равно, как его назвать?


- Ну, пошли, Иван Михайлович, процедуры принимать, - сказала акушерка, которую Саша посылал за анестезиологом. Вынесла моего сына из родилки. C ума сойти. Иван Михайлович! Она что, тоже знала Рыжего? Его все, что ли знают?


Я проводила ее взглядом. И стала медленно отключаться. Последнее, что видела - мне к руке пристраивали капельницу. Мелькнули где-то далеко в сознании рыжеватые кудри и васильки ...


* * *


Какое это было сумасшедшее время - первый год. Моя способность спать где угодно и как угодно давно стала поговоркой в семье. Но тут я превзошла саму себя. Спала, даже когда кормила Ванечку. Он обычно сосал долго, жадно, крепко обхватывая сосок беззубым ртом. Больно упирался в грудь кулачками.


- Весь в отца пошел, - вздыхала тетя Нина. - Такой же решительный!


Я морщилась. Ванечка действительно пошел в отца. И не только характером. Я напрасно постоянно всматривалась в сына, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь свое. Только расстраивалась.


- И волосики у него рыженькие, - умилялась тетка. - И глазки голубые.


- Еще двадцать раз все переменится, - сопротивлялась я. - За редким исключением все дети рождаются с голубыми глазами, как котята.


- Не ... - смеялась тетя Нина. - У нашего они такими и будут.


Вот этого не надо! Постоянно видеть перед собой уменьшенную копию Рыжего? Злей насмешки не придумаешь.


Кормежки, купанья, пеленки, прогулки так замотали меня, что я ходила буквально по стенке. Первые полгода вообще ни о чем не могла думать. Только одно страстное желание было - спать! Швы плохо заживали, гноились. Держалась небольшая температура. Я раздражалась по пустякам. Казалось, никаких материнских чувств к сыну не испытываю. Усталость. Раздражение. Постоянное беспокойство. И чувство, что должна сделать что-то еще, но так и не сделала. Потом постепенно пришла в себя. Стала радоваться беззубой улыбке сына.


Олег с Таней приезжали помогать. И заодно приглядывались. Им скоро предстояло то же самое. Быстро как они! Не то, что мы с Рыжим. Помогали и папа с Евгенией. Они души в Ванечке не чаяли. Я боялась, что близкие его избалуют. А он был требовательным и настырным.


В деревню мы не поехали. И Ванечку еще рано было туда таскать, и пересудов избежать хотелось. Торчали в городе. Лето промчалось, мы и не заметили. Тетю Нину появление в доме ребенка лечило быстрее всех лекарств. Она ожила. Загремела. Смысл в жизни появился - так надо понимать. По ночам она вскакивала к Ванечке быстрее, чем я. И голова при этом у нее не болела.


Нам обоим не терпелось. Скорее бы Ванечка сел. Только бы побыстрей встал. Первые зубки были встречены неслыханным ликованием, несмотря на то, что именно они достались нам ой-ой-ой как. Мы не ждали, пока он начнет ходить. Невмоготу оказалось ждать. Учили его сами. Ставили в центре комнат, под люстрой. Отходили на несколько шагов и звали его к себе, приманивали руками. Он делал один-два неуверенных шажка и падал, заливаясь тоненьким смехом, пуская пузыри из слюней. Не плакал - смеялся. Смешно переваливаясь, неуклюже поднимался. Сам. И снова делал попытку добраться до нас. Характер проявлял бойцовский. В парке на прогулке он важно сидел в коляске. Внимательно оглядывался и по-командирски что-то погукивал. Ну, копия - Мишка.


От Рыжего не было ни слуху, ни духу. Вот уже полтора года. Как в воду канул. Я вздрагивала от каждого звонка в дверь, по телефону. На прогулках с Ванечкой судорожно оглядывалась по сторонам, забывая любоваться парком, который очень любила. Потом постепенно перестала. Время шло, а он все не возвращался. К чему себя мучить? Разве не все ясно? Если не появляется, значит, я ему не нужна. Он неожиданно ворвался в мою жизнь. И так же неожиданно ушел из нее. Разлюбил. Надеяться не на что. Надо привыкать жить без Мишки. Не думать. Не вспоминать. Но как же это было больно! Как больно! Ванечка все больше походил на него. Что-то неуловимо похожее проглядывало даже в неловких пока движениях. Иногда я вздрагивала, в очередной раз нечаянно замечая сходство. Душа сжималась в маленький комочек, насквозь прохваченный болью. Только усталость и спасала. Да еще Ванечка. Появилось оно все же - это самое материнское чувство. Он ел отменно. Спал хорошо. Почти не капризничал. Не болел.


- Какой здоровый малыш! - говорили соседи. Они деликатно не обсуждали вопрос, на кого похож этот здоровый малыш.


В десять месяцев он протянул к тетке ручонки и с трудом произнес:


- Ба ...


Я разревелась. Почему не "ма"? На следующий день он, сидя у меня на коленях, потерся об мою щеку и скрипуче сказал:


- Ма-ма ...


С минуту я сидела растерявшись. Потом схватила сына в охапку и с диким воплем закружилась с ним по комнате. Тетя Нина бегала за мной по комнате, пытаясь перехватить, и тоже дико кричала:


- Осторожней, чумовая! Ребенка угробишь!


И тут вдруг раздался звонок в дверь. Длинный и резкий. Мы обе застыли, как вкопанные. Ванечка громко расплакался. Он любил кружиться.


- Кто это? - спросила у меня тетка.


Я пожала плечами. Таня в роддоме. Олег шляется под окнами вышеупомянутого заведения, и все новости сообщает нам по телефону. С работы сначала звонят по телефону. Отец с Евгенией всегда дают в дверь два звонка. А больше, вроде, и некому ...


- Сама открою, - ворчливо сказала тетка. У нее что, надежда на дополнительную пенсию? Хотя, было бы неплохо. Теткина пенсия по инвалидности и мое пособие - это слишком мало на троих.


Тетя Нина отправилась к двери. Я с Ванечкой на руках пошла за ней. Интересно же, в самом деле.


На пороге стоял мужчина. До того похожий на Рыжего, что я чуть с ума не сошла. Только через секунду поняла - это не Мишка. Ниже ростом, уже в плечах и груди, плотнее в талии и бедрах. И, вообще... Ну, ни капельки не похож. Разве, что волосы с рыжинкой, голубые глаза и веснушки ...


- Здравствуйте, - недружелюбно сказал мужчина и без приглашения шагнул в прихожую.


- Здравствуйте, - в один голос растеряно проговорили мы с теткой и переглянулись. Он заметил наше недоумение. По-хозяйски закрыл за собой дверь, холодно отрекомендовался:


- Кузнецов. Роман Анатольевич.


Я смотрела на него во все глаза. Роман. Родной Мишкин брат. Мы никогда раньше не встречались. Вот он какой! Высокий. Не такой, как Мишка, но высокий. И, пожалуй, красивый. Чисто выбрит. Светлые волосы тщательно уложены. Взгляд - холодный. А одет как! Есть же мужчины, которые понимают толк в хорошем пошиве. Хотя, что это я? Он же в МИДе работает. Мишка говорил. Положение обязывает ... Не легковато ли одет для апреля? Но до чего все-таки похож! И не похож одновременно. Выражение лица, глаз - не то ... И веснушки слишком яркие ...


- Вы, я так полагаю, Александра?


Я взглянула ему прямо в глаза. Что там? Презрение? Брезгливость? С налету не поймешь - целый букет. И поведение соответствующее. Ишь ты! Без предварительного звонка, без договоренности. За людей нас не посчитал. Незваным гостем. А разговаривает, как прокурор с подследственным. У себя в МИДе научился? Или с молоком мамочки всосал? Сейчас я тебе, голубчик, устрою финскую баню. Роман он, видите ли, Анатольевич.


- Кузнецова Александра Владимировна.


Щелчок по носу был оценен. Роман Анатольевич приподнял брови. Не ждал. И напрасно. Я передала Ванечку тете Нине. Незаметно поправила халат.


- Чему обязана? - тон мой был еще ледянее, чем у незваного гостя.


- Это, надо думать, мой племянник? - Роман Анатольевич глазами указал на Ванечку. Ванечка давно уже перестал хныкать и теперь таращил глазенки на незнакомого дядьку.


- Вы не ответили мне, - сухо напомнила я.


- Я, собственно, по делу ...


Этот надменный человек начал потихоньку съезжать со своего номенклатурного тона. Так тебе и надо. Знай наших! Что это на него так подействовало только, интересно знать? Недоброжелательный прием? Или явление племянника дяде? Как бы то ни было, Мишкин брат мне очень не понравился. И я всем своим видом демонстрировала это.


- Ну, я вас слушаю.


- Разрешите раздеться? Это разговор не на одну минуту.


Да? А мне сначала показалось, что он не собирается у нас задерживаться. Переменил решение? Ну-ну ...


- Пожалуйста. Вешалка вот. Прошу меня извинить. Я тогда переоденусь.


Дверца шкафа скрыла меня от этого наглеца. Я скинула затрапезный халат. Что же надеть? После родов габариты мои увеличились, и теперь на меня ничего не налезало. Пришлось с трудом втиснуться в старый рабочий костюм, самый свободный из моих шмоток. Волосы были тщательно расчесаны, высоко подняты и заколоты шпильками. Быстрый взгляд в зеркало - все отлично! Я вышла из-за дверки.


Роман Анатольевич топтался у входа в комнату. Посмотрел на меня и замер.


На что это он так вытаращился? У меня что, костюм грязный?


Он продолжал топтаться и молчал, словно язык себе откусил. Растерялся? Или смутился? Скорее, последнее. Хотя ... Не очень-то он похож на человека, способного смущаться. Тем не менее, кажется, смущен.


- Проходите на кухню, - вежливо, но неприветливо предложила я. - Здесь разговаривать неудобно. У нас всего одна комната.


Да, всего одна комната. Вся завалена: куча неглаженных пеленок и ползунков на столе, игрушки, кроватка, горшок, в углу - коляска. Не хватало, чтобы этот человек внимательно разглядывал нашу нищету.


Роман Анатольевич кивнул, соглашаясь, и пошел на кухню. Я отправилась за ним, жестом успокаивая тетю Нину, которая оставалась в комнате с Ванечкой.


- Мама скоро придет, Ванечка, - уговаривала тетка сына, который тянулся ко мне.


- Значит, моего племянника зовут Иваном? - поинтересовался Роман Анатольевич, без приглашения устроившись на угловой табуретке. Меня передернуло. Что это он, как у себя дома?! Родней нас возомнил?!


- С чего вы взяли, что это ваш племянник?


Я внимательно разглядывала Мишкиного брата. Нельзя же по первому впечатлению в прихожей составить окончательное мнение. Или можно? По глазам видно, не дурак. Благополучен. Умеет держаться. Красивый мужчина. Наверняка, имеет у женщин успех. Но слишком надменный. И этим производит крайне неприятное впечатление. Нет, не симпатичен. Мне ровесник, а выглядит лет на десять старше.


Он язвительно улыбнулся.


- Только не придумывайте, что он от соседа. Мальчик - вылитый Михаил. Это видно невооруженным глазом.


Кем он там мне приходится? Деверем? Или шурином? Кажется, все-таки деверем.


- Очевидно, вы думаете, что сказали мне приятное?


Я перестала откровенно и беспардонно разглядывать его. Подошла к плите. Пристроила чайник на конфорку. Кинула через плечо быстрый взгляд. Как мой деверь среагирует? Осталась довольна. Он действительно растерялся.


- Чай? Кофе? - спросила я его насмешливо.


- Кофе ... если можно ... - он хлопал длинными ресницами.


- Можно. Почему нет?


Он молчал. Рассматривал меня с видом перепуганной курицы. Чего бы он от меня не ждал, не дождется.


Молчание затянулось. Но начинать первой, проявлять любопытство? Увольте. Я варила кофе и ждала: что дальше?


- Аля!


Ого! Уже Аля?! Быстро он!


- Объясните, почему вы никому ничего не сказали?


Я сразу поняла, он говорит о Ванечке. Хм, это его так заело?


- Очень просто. Я не хочу иметь никаких дел с вашим семейством.


Его глаза вылезли из орбит. Видимо, думал, раз я не шантажировала их своим ребенком, значит, ударюсь в другую крайность - буду отрицать Мишкино отцовство. Я же не дура. Глупо отрицать очевидное. Ванечка - точная копия Рыжего. Почему бы мне попросту не сказать правду?


- Но у вас, наверное, крайне плохо с деньгами?


Ишь ты! Материальное положение мое его озаботило.


- Это мои трудности. В подачках с барского стола не нуждаюсь.


Он полез в карман пиджака. Вытащил носовой платок и вытер им лицо. Что он там вытирал? Не пойму. Пота даже на лбу у него не было ни капли. Вообще, в нашей квартире жары не случалось и в самое знойное лето.


- Но ведь ребенку нужны фрукты, натуральное молоко ...


- У моего сына есть все необходимое.


Он склонился над чашкой, в которую я мстительно плесканула горячий кофе, в тайной надежде, как бы ненароком, облить этого мерзавца.


- Мать с ума сойдет от радости. Как же! Первый внук! - сказал Роман Анатольевич, адресуясь к самому себе.


Он еще целую минуту бормотал на завлекательную тему. Пришел мой черед вытаращить глаза.


Я встала прямо перед ним. Подбоченилась, как торговка, и в первый раз за много лет высказала представителю этой семейки, что я о них думаю. Они надеются, я позволю им уродовать Ванечку, как они изуродовали его отца??? Может, моя бывшая свекровь и сойдет с ума от радости. Судить не берусь. Я ее практически не знаю. Только она - бывшая свекровь, и мне здесь не нужна. Ни ей, ни ее мужу Ванечку не видать, как своих ушей. Хватит с меня Кузнецовых.


- А теперь говорите, зачем пришли, и убирайтесь, - закончила я свой монолог. Мне уже надоело разыгрывать из себя светскую даму. Да и спесь с этого господина была давно сбита. Можно и расстаться, наконец.


- Ух ... У Вас действительно ... характер ... того ...


- Пусть вас мой характер не заботит. Вам со мной детей не крестить!


- Допустим, - он отхлебнул остывший кофе. - М-м-м... Неплохо.


Я насмешливо присела в книксене. Он поморщился.


- Я вам ничего плохого не делал. Будьте повежливей!


Резонно! Мне уже было немного стыдно за свою проповедь. Ладно, буду вежливей, если ему так хочется. Переломлю на десять минут свой исключительно мягкий характер. Но не больше, чем на десять минут. Нечего испытывать мое терпение.


- Давайте решим ваши проблемы, - предложила я более миролюбиво. - И расстанемся друзьями. Что вы хотите?


- Берете быка за рога? - он усмехнулся. - Не терпится меня выставить? Хм ... Хорошо. Отдайте папки с документами, и я уйду.


У меня из прически выбилась вьющаяся прядка и упала на щеку. Поправлять было лень. Уж не на локон ли мой он так заглядывается?


- Какие папки? Все документы я ему в чемодан положила.


- Вы не поняли, - ответил мне мой деверь, с заискивающей улыбочкой протягивая пустую чашку.


Еще кофе? Однако ... Я опять налила ему кофе. Теперь уже без фокусов.


- Три красные папки, - пояснил он, с любопытством глядя на меня. - Там записи, истории болезней, рентгеновские снимки. Ну, все такое ... Михаил оставил их здесь.


Теперь я поняла о чем речь. Эти папки валялись на шкафу. Сама их туда зашвырнула. На них, наверное, пылищи ...


- А что же он сам за ними не зайдет?


Сказала и внутренне сжалась. К чему, спрашивается, ляпнула? Сейчас получу в ответ, что меня видеть не хотят.


- А он не может. Он в Африке. Их туда надо переслать.


Боже, подумать только, куда он от меня спрятался. Ближе места не нашел?


- Как он в Африке-то оказался? С клубом кинопутешественников?


- Вы напрасно иронизируете, - нахмурился деверь. - Он там по контракту. На три года. Стажируется, если можно так сказать. В тяжелых, между прочим, условиях. Достойно представляет ...Союз нерушимый...


Хорошо, что ему не взбрело в голову в Афган рвануть. Африка - это еще по-божески. Там не стреляют. Но слушать о Рыжем невыносимо.


- Ладно, - я встала. - Сейчас принесу вам эти папки.


Он поднялся вместе со мной. И пошел следом. Как телок на привязи.


Ха! Пыли на этих папках действительно было невпроворот. Роман Анатольевич дождался, когда я их вытру мокрой тряпкой. Взял и сразу пошел в прихожую. Молодец! Понял абсолютно все, что хотели ему объяснить.


Он неторопливо надел роскошный плащ. Небрежно накинул на шею шелковое кашне. Уже в дверях повернулся ко мне.


- Аля! Возьмите мою визитку. Мало ли что понадобится? Только домой не звоните. Жена у меня ... Ну, вы понимаете ... Звоните на работу.


Ага! Разбежалась. Завтра же и позвоню. Держи карман шире! Но визитку взяла. Никогда в жизни визитных карточек не видала. Только читала в книгах. Хоть в руках подержу.


- До свидания, - он церемонно кивнул. - Вы очень интересная женщина, Александра Владимировна. Теперь я понимаю брата намного лучше. И больше не осуждаю. Жаль, раньше у нас не было случая познакомиться.


Вот дурак! Я захлопнула за ним дверь. Уф-ф-ф... Ну и визит! Обалдеть. И пошла в комнату. Делиться с тетей Ниной.


* * *


- Это что такое? - сердито сказала я тетке.


- А что? - невинно спросила она, сияя глазами. - Ты о чем?


- Вот об этом! - я показала рукой на кухонный стол. На нем красовались две бутылки: водка и шампанское.


- Это Олег принес, - расплылась в улыбке тетя Нина. - Таня родила.


- Ох, - всплеснула я руками. - Кого?


- Девочку. Три шестьсот. Пятьдесят два сантиметра.


- А где же он сам?


- В магазин побежал. У нас хлеба не оказалось.


- Ты могла мне раньше сказать, что хлеба нет? - возмутилась я, раздевая в комнате сына. - Когда мы с Ванечкой гулять пошли?


- Я и сама забыла, что хлеба нет.


Как можно забыть про отсутствие хлеба? Ведь едим в основном хлеб. Масла не достанешь. Сыр и колбаса - не по карману. Ими в доме давно не пахнет. На столе каждый день хлеб и рыба, как у древних греков. Жить становится все труднее. Кругом километровые очереди. Денег нет. Но и тетя Нина, и отец настаивали, чтобы я досидела с ребенком положенный год. Я злилась, ругалась. Тем не менее, отдавать Ванечку в ясли не поднималась рука. Правда, кое-какой выход нашелся. Договорилась в ЖЭК-е и теперь по вечерам за восемьдесят рублей в месяц я мыла два соседних подъезда в нашем доме. Быстро начала худеть. Необходимость покупать новую одежду отпала сама собой. Уже и старые вещи болтались на мне, как на вешалке. Отец с Евгенией помогали нам, чем могли. Да у них и самих доходы не бог весть какие. Иногда мне очень хотелось разреветься. Чем дальше, тем труднее приходилось. Ванечке была нужна шубка, валенки, много чего еще. Я просто выбивалась из сил. Оставалось только, сцепив зубы, не замечая, что жизнь отвратительна, продолжать тянуть свой воз. Когда хотелось плакать, я заставляла себя смеяться. Календари больше не существовали. Отсчет времени велся мной по событиям, выпадавшим из рядовых будней.


- Привет, - сказал Олег, появляясь в прихожей с огромной теткиной сумкой в руках. Из сумки торчали свертки.


- Олежка! - я бросилась к нему. - Поздравляю! Вы такие молодцы!


- Позвони отцу, - скомандовал он, передавая мне сумку. - Пусть они с Евгенией заберут Ваньку. Я взял отгул. Ух, напьемся!


Я счастливо засмеялась. У нас так давно не было никаких настоящих праздников.


* * *


Девочку назвали Александрой. В мою честь. И я от гордости пол года задирала нос. Они летом крестили дочку. Это наводило на мысль, а не крестить ли и нам Ванечку? Ему шел второй год. Тетя Нина был "за" обеими руками. Меня мучили сомнения. Я не так давно вышла на работу. Что там скажут, если узнают? Например, Валька Прохоров, наш профсоюзный деятель, способен пронюхать об этом моментально. Конечно, крещение сына может сойти с рук. На дворе не семьдесят четвертый год, а восемьдесят четвертый. В последнее время многое людям сходит с рук. Но кто его знает? Я никак не могла сориентироваться. На работе происходили изменения, видные невооруженным глазом. Все вдруг увлеклись политикой. В курилках и коридорах громко обсуждались такие вещи, о которых раньше и подумать было страшно. Гуляли анекдоты - один хлеще другого. Все вдруг увлеклись политикой, кроме разных тетех вроде меня. Никогда не интересовалась ничем подобным. Величайшее событие последних лет, - смерть Брежнева, - прошло мимо моего сознания. Голова была забита совсем другими проблемами. В памяти от того времени осталось только одно: удивление при виде того, как страшно отец и тетя Нина паниковали - умер Брежнев! Ну и что? Умер и умер. Не вечно же человеку жить. И так всем давно надоел. Про Андропова я могла и не узнать, если бы тетя Нина, вернувшись однажды из магазина, не рассказала про облаву в универсаме. Черненко же совсем не стоил моего внимания. Однажды я видела по телевизору, как он вручал награды в Георгиевском зале. Этот божий одуванчик шатался от дряхлости. И без всякого ветра. Не сегодня, завтра покинет сей бренный мир. Нам с тетей Ниной от этого ни тепло, ни холодно. Зарплату все равно не повысят. Сослуживцы мои были иного мнения. Они яростно спорили при первом удобном случае. В разговорах проскакивала сногсшибательная информация. О некоторых вещах я раньше даже не подозревала. Начала прислушиваться к этим спорам. Иногда спрашивали и мое мнение. Вдруг стало ясно, насколько сильно я отстала от жизни. Ничего не понимаю. Ничего не знаю. Не о чем с людьми поговорить. Деревня деревней. Всегда считала, что главное - добросовестно работать, остальное - не моего ума дело. Теперь до меня доходило, что это не так. Пора собой всерьез заняться. Окончательно я это поняла, когда тетя Нина в декабре отмечала свой день рождения. Никогда не отмечала, а тут... Пятьдесят лет, как-никак.


Были отец с Евгенией, Олег с Таней и дочкой, да бабка Серафима притащилась из деревни.


Посидели мы хорошо. Тихо, по-семейному. Жаль, что отец с Евгенией уехали рано. Мачеха боялась ходить по улицам в сумерки. На прощание Евгения шутливо посоветовала:


- Вы бы детей сейчас помолвили. И так живете, как одна семья. Увидите, они сами вопрос решат, если вы вовремя не подсуетитесь.


- А что? Это идея! - громко воскликнул Олег и тут же пугливо обернулся на бабку Серафиму. Серафима Степановна давно уже похрапывала на теткином диване. Зря пугался, между прочим. Ее теперь и пожарная сирена не разбудит.


- За такую мысль надо выпить! - громким шепотом заявил Олег.


Я печально развела руками и подняла с пола пустую бутылку из-под "Рислинга". Он огорченно вздохнул. Татьяна настораживающего эпизода не видела. Она сидела на полу, рядом с детьми. Но и детей она не видела тоже. Взахлеб читала "Литературную газету", какую-то статью про Сталина. Ванечка играл в новый ярко-красный паровозик. Шурочка, которую так звали, чтоб не путать со мной, пыталась этот паровозик отнять и, стоя на четвереньках, капризно хныкала. Матери ее до детской обиды не было никакого дела.


Тетя Нина полезла за шкаф и вытянула оттуда пыльную бутылку вина. У нее всегда кстати обнаруживались винно-водочные заначки.


- Танюша, - позвала она, - иди к столу.


И, обтерев бутылку полотенцем, передала Олегу. Тот поколдовал над пробкой, торжественно разлил вино по бокалам.


- Татьяна! - возмутилась я. - Хватит просвещаться. Иди к столу. Выпьем за детей!


- А? Да ... сейчас ... - рассеянно отозвалась Таня, не отрываясь от газеты.


- Татьяна! - повысила я голос.


Она отложила газету на кушетку. Встала и прошла на свое место.


- Не понимаю, что ты шумишь, Аля? - добродушно спросила она.


- Да потому и шумлю, что кое-кто людей на газеты променял. Не ты газеты читаешь, а они тебя.


Она не торопясь села. Положила себе на тарелку заливной рыбы. Взяла в руки бокал.


- А ты сама газеты читаешь? Хоть иногда? - усмехнулась грустно.


- Ой, Тань, давай, не будем! - взмолилась я, чувствуя под ногами зыбкую почву. Книги читала. Даже много. В основном, по ночам. Но до газет руки совсем не доходили.


- Нет, почему? - Олег придвинулся ближе, отставив свой бокал в сторону. - Тема интересная. Главное, вовремя поднята.


- И ничего не вовремя, - надулась я, соображая, как лучше всего возвести оборонительные сооружения. Пугалась, когда Олег начинал меня воспитывать.


- Вовремя, вовремя, - хохотнул Олег, заметив мою реакцию. - Ты посмотри на себя. В кого ты превратилась?!


- В чучело огородное, - ответила за меня Таня. - Газет не читает. Что в мире происходит - не догадывается. В театры, кино, на выставки не ходит. Жизнью не интересуется. Себя совершенно запустила. Посмотри, Олег, ее роскошные локоны сто лет назад в паклю превратились.


Ты посмотри! Целой гневной филиппикой разразилась. Тоже мне, Цицерон нашелся.


- Мне некогда, - начала я заводиться. - Заниматься собой времени нет... И желания.


- Вот с этого бы и начинала, - иронично заметил Олег.


- Ты о себе совсем не думаешь, - неожиданно вмешалась тетя Нина.


Я смотрела на нее и ничего не понимала. Вот предательница. Она же лучше других знает, насколько мне приходится туго. Ведь я ее освободила почти от всех домашних обязанностей. Не дай бог, опять заболеет.


- Говорить скоро разучится. И смеяться совсем перестала, - сообщила тетя Нина Олегу тоном прирожденной ябеды.


Я отвернулась от них. На глаза навернулись слезы. И тетка туда же! С чего это они за меня взялись? Да я только и делаю, что думаю о себе. Немного иначе, правда. Вероятно, не с того бока, если близкие ополчились. Втихомолку оглядела себя, вздохнула. Они ведь правы. Совсем опустилась. Рыжий бы меня не узнал. Вон, Олю Скворцову позавчера встретила. Однокурсницу. Не узнала сначала ее, такой элегантной женщиной она стала. Уже на место ведущего инженера в своем КБ метит. А я чуть ли не в чертежницах сижу. Да как быть-то? Или карьерой заниматься, или семьей. Кто о Ванечке с теткой позаботится? Пушкин? Деньги нужны или нет? Не отказываться же от мытья подъездов в ущерб самым близким и дорогим?


- Я о семье думаю. Это все равно, что о себе.


- Ничего не о себе, - отрезала тетя Нина. - Тебе еще свою жизнь устраивать надо. Замуж выходить. Ванечке отец нужен.


Тетка сказала, и сама испугалась своей смелости. Даже голову в плечи втянула. За столом повисло тягостное молчание.


Они что, думают, без мужика нормально ребенка не выращу?


- Для начала с Рыжим надо развестись, - мрачно ответила я. И ушла на кухню. Выползать из того проклятого отчаяния, в которое толкнули меня теткины слова. Ведь не отболело еще... Два года... Третий год уже пошел, а не отболело...


Вечер был безнадежно испорчен. Олег с Таней оставались после теткиной диверсии недолго. Одели Шурочку и тихо ушли. Я с ними не прощалась. Не могла. Так и сидела возле плиты, уткнувшись лбом в стенку. Тетя Нина меня не трогала. Сама уложила Ванечку спать. Грязную посуду составила в одну кучу на кухонном столе. И привалилась под бочок к бабке Серафиме.


Я все сидела на кухне. Сварила себе кофе. Взяла сигареты. Олег забыл их на подоконнике. Не курила лет с двадцати, а тут вдруг захотелось.


Ребята, конечно, правы. Чучело огородное. Чучело и есть. А для кого мне теперь собой заниматься? Рыжего-то нет. И не будет. Ребята правы. Но и я права. Или нет? Кто его знает ... Вот, если так разобраться, то не нужны мне были, по большому счету, ни театры, ни газеты, ни парикмахерские. Я жила одной только любовью. Сначала к Рыжему. Теперь к Рыжему и его сыну. А разве вся наша жизнь не состоит из любви? К людям. К месту. К делу. Любовь мне давала больше, чем газеты и спектакли. Может, слишком рано она меня нашла, эта любовь? И ничего-то я в жизни не добилась. Ну, ничегошеньки. Никем не стала. Потому, наверное, и Мишка от меня ушел. Скучно ему показалось со мной. С домохозяйкой по призванию. Да, нет, какое там призвание? Ведь это я - для него. Для него от себя отказалась. Да? Ну и что из этого получилось? Ничего из себя не представляю. Теперь вот для Ванечки выворачиваюсь. А он вырастет и уйдет? Скучно с тобой, - скажет, - мать!


* * *


Олег принес мне билет в театр. Через месяц после теткиного дня рождения.


- Мы тоже идем, - радостно сообщил он.


- А Шурочку с кем же? - всполошилась я. - Твои-то отказываются. Татьянины и вовсе не могут.


- С Шурочкой Светка посидит, - легкомысленно бросил он. Не раздеваясь, прошел на кухню - глотнуть из чайника кипяченой воды. Сам сырую не пил и меня терроризировал.


Я задержалась в прихожей. Задумалась. Давно что-то было не слышно этого имени: Светка.


- Ты чего там застряла? - крикнул Олег. - Давай, я тебе быстро всю информацию выдам и помчусь. Таня ждет.


Я прошла к нему. Он жевал кусок хлеба, запивая водой из чайника.


- А где тетя Нина?


- Они с Ванечкой к соседке пошли, валенки мерить. Да ты присядь. Что толку от сухомятки? Я тебе сейчас борща налью.


- Некогда, - он сделал последний глоток. - Слушай сюда. Идем в субботу. Начало в семь. Встретимся у метро. Или у нас. Созвонимся тогда.


Пошел в прихожую. Я - за ним.


- Подожди, Олег. А разве Света может? У нее же такая бурная светская жизнь. Ты сам говорил.


Он обернулся в дверях.


- А чем ей теперь заниматься? Андрей от нее ушел. Детей нет.


- Как? - изумилась я. - Как ушел?


- Давно уже. Мы тебе просто говорить не стали. Они полгода, как развелись. Ну, все. Я побежал.


Хм! Новость - та еще! Я всю неделю, до самой субботы, ее обдумывала. Мне стало жалко Светку. Знала, что она сама во всем виновата. Эгоистка до мозга костей. И все же мне ее было жаль. Любви, прежней любви к ней давно не сохранилось ни крошечки. Но в глубине души... Несмотря на жестокую, незаслуженную обиду, я готова была простить прошлое. Или это мне так казалось?


* * *


Одеть в театр было нечего. Татьяна уступила одно из своих платьев. Принесла дорогой шампунь, косметику, духи.


Я собиралась, как вор на ярмарку. Ребята сердились на меня. Без конца названивали. В результате мы опоздали. Из-за меня. Из-за кого же еще? Они дулись. А мне все доставляло удовольствие. Даже злобный шепот в спину, когда я в темноте пробиралась между рядов к своему креслу. О спектакле и говорить нечего. Это как другой мир. Я про все забыла. Впервые не думала, что надо постирать белье, уложить Ванечку спать, вовремя дать лекарство тете Нине. В антракте Олег угощал нас бутербродами с красной икрой. Я не ела ее лет десять. Но даже икра была ничем по сравнению со спектаклем. Или я просто давно не была в театре? Олегу с Таней не очень понравились режиссура, актерское исполнение. Вот чепуха-то! Мне не терпелось вернуться в зрительный зал. С первым же звонком я рванулась через фойе. Ребятам пришлось схватить меня с двух сторон за локти и осадить, словно норовистую кобылку. Как же, как же! Приличия должны быть соблюдены. С большим трудом удалось заставить себя неторопливо плыть по направлению к залу. Но у самого входа вдруг появилось сильное и неприятное ощущение, что на меня смотрят. Я вскинула голову. И увидела холодное голубое сияние. Рыжий - кольнуло меня в сердце. Кольнуло и тут же отпустило. Всего-навсего Роман Анатольевич. Он стоял чуть в стороне под руку с интересной молодой женщиной. Отличные костюмы, высокомерный вид. Дураку ясно: элита! Роман Анатольевич прищурился. Едва заметно мне кивнул и сразу же отвел взгляд. Но Олег уловил.


- Кто это? - неприязненно спросил он.


- Так, один знакомый, - отмахнулась я.


Таня сразу же посмотрела, куда следовало. Таким, знаете ли, оценивающим взглядом! Позже, в зале, когда потихоньку гас свет, она негромко спросила меня:


- Ты не находишь, что твой знакомый очень похож на Мишу?


- Это его родной брат, Роман, - сухо пояснила я, не желая вдаваться в подробности.


- Да? - она повернулась ко мне и долго что-то разглядывала на моем лице. Я уткнулась в программку. Хорошо, свет наконец гаснет.


- А он интересный мужчина. Даже красивее Миши, - сказала мне с намеком.


- Ерунда, - презрительно заметил Олег уже в полной темноте. - Мелковат он против Михи!


- Тише! - сердито шикнули на него сзади.


* * *


Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год мы прожили относительно спокойно. Правда, материальное положение наше значительно ухудшилось. А из магазинов катастрофически исчезали продукты. Но зато не приключилось никаких несчастий. Наоборот, вокруг царило оживление. Город, да и вся страна бурлили. Каждый день приносил что-то новое. На меня обрушился столь мощный поток информации - я с трудом ее перерабатывала. Тетя Нина лишь охала, и все вечера просиживала у телевизора, не в силах пропустить программу "Время". Таня окончательно закопалась в газетах и журналах. Олег часто приезжал к нам один или с Шурочкой и сетовал на судьбу, которая подарила ему ненормальную жену - кроме прессы ничего не видит. Я молчала. Не хотела признаваться, что теперь по ночам вместо романов запоем читала "Аргументы и факты", "Огонек", которыми меня снабжала его непутевая супруга.


Несколько раз мне удалось сходить с ними в театр. Мы строили планы совместной поездки по Золотому кольцу. Жить стало интересней. Но и трудней. На работе я получила старшего инженера. Обязанностей прибавилось. Очереди в магазинах съедали почти все свободное время. Усталость накапливалась. Иногда я и на Ванечку срывалась. Он рос упрямым. Если что не по нему, топал ногой, сердился, голубые глазки темнели. Но уж если радовался, то заливался таким звонким смехом - все вокруг невольно улыбались. Правда, воспитательница в детском саду частенько жаловалась мне на него: драчун, забияка, слишком самостоятелен. Я соглашалась, краснея. А что тут можно сделать, если он весь в отца? Против природы не попрешь. Ну наказываю я его, а он все равно ведет себя так, как считает нужным. Такой клоп еще, а характер - кремень. Странно, но он ни разу не спросил меня про своего папу. Как будто и без меня прекрасно понимал, что к чему. Или не было у него потребности в отце? Я думала об этом постоянно. Радовалась, что пока ничего объяснять сыну не надо. Не надо придумывать, врать, выкручиваться. Да и как такому малышу объяснишь? О Рыжем я тоже думала постоянно. Все время против собственной воли. Ничего не могла с собой поделать. Любила по воскресеньям во время большой стирки, когда тетка с Ванечкой уходили на трехчасовую прогулку, надевать Мишкину старую ковбойку в красную и зеленую клеточку. Олег однажды заехал во время стирки и застал меня в этой рубашке. Он покачал головой, неодобрительно хмыкнул и проворчал себе под нос:


- Дуры-бабы, которые сами себе душу травят.


Я не обиделась. Только Олегу и было позволено говорить мне правду, сколь горькой бы она не являлась.


Новый, восемьдесят шестой год мы встречали у нас. К Олегу с Таней я не ездила больше. С тех самых пор, как Светка вернулась домой. Ребята приезжали к нам. Да у нас и проще было. Без церемоний.


* * *


В середине апреля мы с тетей Ниной были приглашены на день рождения Шурочки. Ей исполнялось два года. Первую годовщину не отмечали, поскольку Шурочка болела отитом. С высокой температурой. Так что в этот раз намечалось грандиозное торжество.


Тетка пришла в состояние перманентного возбуждения. Ее тысячу лет уже никто никуда не приглашал. Она ходила по магазинам. Выбирала подарок. Лучше бы она этого не делала. Возвращалась оттуда расстроенная и злая.


- Бешеные деньги надо иметь, - грохотала она по вечерам, - чтобы купить ребенку игрушку.


Конечно, она имела в виду самые лучшие игрушки. Это же для Шурочки!


- Не такие уж большие деньги, - возражала я ей. - Просто мы с тобой нищие, как церковные крысы.


- Так уж прям и нищие? - оскорблялась тетя Нина.


- Конечно. А вот если бы ты не заставила меня бросить мытье подъездов, мы бы жили лучше.


Она замолкала. Сказать-то нечего. Я уходила на кухню, не имея сил видеть, как она вытирает слезинки в уголках глаз. В конце концов, мое терпение лопнуло. Пришлось, вроде студентки, подрядиться выполнить серию чертежей. Неделю я ночи напролет чертила. И никакие теткины крики и угрозы на меня не действовали... За несколько дней до торжественного события выложила перед ней на стол сорок рублей.


- Иди и купи Шурочке то, что тебе нравится. Олегу с Таней тоже купи подарки. И оставь немного денег на цветы.


Тетя Нина тут же подхватилась и увеялась в магазины, по дороге громко брюзжа, что племянница у нее ненормальная.


- Зачем мне господь такое испытание определил? - вопрошала она перила на лестничной площадке.


Я громко хохотала ей вслед. Надо знать мою тетку. Весь этот треск означал одно - она довольна выше носа. И потратит все, что ей дали. У меня еще оставались пятнадцать рублей. Я их зажала. Мало ли потребуются?


Как в воду смотрела. На цветы тетя Нина не оставила ни копейки. Уже по дороге в гости она корила себя за это на чем свет стоит. Я зловредно молчала. Так ей и надо, транжире. В моей сумке были спрятаны три небольшие гвоздички, тщательно завернутые в кальку.


Дверь нам открыл Олег. Сколько помню, он всегда выполнял в семье обязанности швейцара. Помог нам снять пальто. Я еще не успела до конца раздеть Ванечку, как Олег подхватил его на руки и унес. Ванюшка крепко обнимал его за шею. Олега он очень любил.

ТЕЛЕГРАМ

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Большая библиотека с любыми жанрами и авторами

Большая Библиотека

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги