Привет, любимая (СИ)

- Тебе за Олега надо было выходить, - недовольно буркнула тетя Нина, воюя со своими черными войлочными сапожками модели "прощай, молодость".

- Ну да! Как же! Ты в свое время и слышать о нем не хотела, - отмахнулась я. И стала разворачивать выуженные из сумки цветы.

- Купила все-таки, - охнула тетка. - Ну, Александра ...

Непонятно, не то восхищается, не то осуждает. Тетка одернула на себе платье, поправила на плечах пуховый платок. Провела рукой по косичке, туго свернутой на затылке. Сделала два шага из прихожей и замерла... Что там у нее еще?! А-а-а... Все понятно. В центре празднично накрытого стола - Светка.

- Давай, давай, - подтолкнула я тетю Нину. - Плюнь на все. Иди, не порть людям праздник.

Она обиженно сжала губы в "куриную гузку". Но гнев свой умерила. И весь вечер продержалась молодцом, кривя лицо только, когда Светка обращалась ко мне или заигрывала с Ванечкой. Ванюшка в ответ на Светкины приставания куксился и похныкивал. Даже ребенок чувствует фальшь.

Со мной Светка сначала разговаривала только по необходимости. На большее смелости не хватало. Но к тому моменту, когда все уже были тепленькими и разбрелись по их трехкомнатной квартире, она подсела ко мне за стол. Помявшись, сказала:

- Твой сын очень похож на Мишку.

Я высоко подняла брови. Какая наглость!

- Правда, правда, - закивала головой Светка.

- А на кого ему быть похожим? На соседа? Мишка - его отец.

Светка прикусила губу. Отвернулась к стене. Интересно, ей действительно не по себе? Или это рассчитано специально на меня?

- Аль, я хотела ...

Вот только этого не надо! Может, Светку подобное объяснение не унижает. А меня - дальше ехать некуда.

- Света! - я встала из-за стола. - Ничего говорить не нужно. Поздно об этом говорить ...

Светка разом сникла. Даже ее красное платье с люрексом как-то потускнело, не искрилось больше. Зря я с ней так резко! Ей совсем не везет. Никому она не нужна, несмотря на ее роскошный вид. Играя с Шурочкой и Ванюшкой, я постоянно поглядывала на нее. Она выглядела такой несчастной и потерянной, что невольно хотелось ее пожалеть. Но переломить себя мне не удалось. Да и Ванечка к восьми часам совсем раскапризничался. С ним это редко случалось. Мы с тетей Ниной забеспокоились. Не обращая внимания на уговоры, стали собираться домой.

На прощание отец Олега сфотографировал нас всех вместе. Тетя Нина села в центре. Таня и я пристроились с боков. Детей усадили на колени. Олег встал за нашими спинами и в последний момент обнял нас с Таней за плечи. Замечательный должен будет получиться снимок.

- Пленка, между прочим, цветная, - похвастался Алексей Николаевич, переводя кадр, чтобы щелкнуть еще раз. Олег быстро скорчил рожу. А Ванечка протянул ручонку к фотоаппарату. Его привлекла вспышка. Светка тоскливо стояла в углу, возле кресла. Никем не приглашенная. По ее лицу было видно, что она отчаянно завидует, подойти же к нам и пристроиться рядом не смеет.

Впрочем, предаваться состраданию к ее незавидной участи времени уже не было. Тетя Нина сразу схватилась одевать Ванечку. Нас шумной гурьбой проводили до троллейбуса ...

Когда мы делали пересадку на автобус, тетя Нина обратила внимание, что щеки у Ванечки неестественно красные.

- Слышь-ка, Александра... Чего он там ел-то?

- Две картошины, яблоко... кусок курицы... И то не доел, - я посмотрела на нее, потом на сына. Ванечка привалился ко мне и закрыл глазки. Щеки действительно были пунцовыми. И тихий слишком. Весь вечер капризничал, вдруг притих. Губами дотронулась до его лба. Господи, натуральный огонь. Тетка все поняла по моему лицу.

- Эх, ты... не углядела, - только и сказала она.

* * *

"Скорой" не было очень долго. Ванечка лежал на диване и сипел горлом. Лицо его стало багровым. Сначала он кашлял с натугой и хрипом, потом уже и кашлять не мог. Лежал с закрытыми глазами и синел.

Я металась по комнате, не зная, что предпринять. За все время он ни разу не болел. Ну, ни единого разочка. Несколько раз выскакивала на улицу - встречать "скорую помощь". Ее все не было.

Тетя Нина сидела рядом с Ванечкой. Поправляла одеяло. Держала за руку. Смотрела на меня пустыми глазами.

Наконец врачи приехали. Осмотрели сына.

- Ложный круп, - сказал пожилой.

Я взглянула на тетю Нину. Она охнула и прикрыла рот рукой. Это что, так страшно?

- У вас сода есть?

Тетка побежала на кухню. Молодой врач забрал у нее пачку соды и пошел в ванную комнату. Тетка - за ним. Пожилой спросил у меня:

- Отец есть?

Я кивнула.

- Сейчас где? На работе?

- В Африке.

- Где? - он снял очки. Кожа на его лице напоминала шкуру носорога - свисала толстыми пористыми складками.

Господи! Да не все ли равно, где? Главное, не здесь. А был бы здесь, я бы "скорую" не вызывала.

- В Африке, - повторила я с отчаянием.

- Группу крови сына знаете?

- Да. У него не моя группа крови. А что?

- Вероятно, потребуется донор. На станции никогда не бывает нужной группы. Или очень мало. Донора ищите сейчас. Не теряйте время. Мало ли что?

Я прекрасно знала, в каких случаях бывает нужен донор. Все-таки жена врача. Знала. И потому испугалась. Смотрела на врача, пытаясь по его лицу понять, как на самом деле обстоит дело. Из ванной донесся шум льющейся воды. Тетка прибежала. Схватила Ванечку и прямо в одеяле потащила его в ванную.

- Что ... что они с ним будут делать?

Я рванулась за теткой. Пожилой Айболит поймал меня за руку, не пустил. Сказал спокойно, слегка дребезжащим голосом:

- Не волнуйтесь. Содовая ингаляция. Ненадолго поможет. Лучше ищите донора.

Господи, боже мой! Да что же это такое? Где же я ночью донора найду?!

- Не волнуйтесь так. Подумайте, - он усадил меня на диван и похлопал по плечу. - Может быть, среди родни мужа?

Конечно. Как я сразу не сообразила? Роман так похож на брата. У него должна быть такая же кровь!

- Тетя Нина! - крик мой мог переполошить весь дом. - Где визитка, которую Роман дал?

И помчалась на кухню - рыться в полках. Тетка ее куда-то туда запихнула. Вот. Вот она.

Врач мне говорил, мол, они забирают Ванечку, но я слушала в пол-уха. Трясущейся рукой набирала номер.

- Романа Анатольевича, пожалуйста!

Через минуту он взял трубку.

- Роман Анатольевич? Это Аля...

Секундное молчание. Потом укоризненно:

- Я же просил вас не звонить мне домой!

Я и забыла совсем. Столько времени прошло. Два года. Да и не тот случай, чтобы церемонии разводить.

- Я виновата, виновата, но... Какая у вас группа крови?

- Что? - растерялся он.

- Ванечке плохо. Срочно нужен донор. Какая у вас группа крови?

- Вторая.

- А резус?

- Положительный.

- Роман Анатольевич! Голубчик! Я вас умоляю! Приезжайте сейчас. Немедленно. Спасите сына. Я все для вас сделаю! Все! Берите такси и приезжайте!

- Подождите, Аля. Это что, так серьезно?

Вместо ответа я заплакала.

- Не ревите. Через пятнадцать минут ... Максимум, через двадцать, я буду у вас.

- Вы не успеете так быстро. Его сейчас увезут.

- Глупости. У меня машина. Если я не успею, оставьте адрес больницы.

Он повесил трубку.

Врачи записывали адрес детской больницы, куда-то звонили. Тетя Нина одевала Ванечку. Я лихорадочно собиралась. Ощущение было такое, что время помчалось вскачь. Не успевала до конца осознавать происходящее...

В машине мне разрешили сидеть возле носилок, на которых лежал Ванечка. Но в больнице дальше приемного покоя не пустили. Минут через десять вынесли его одежду. Я взяла ее и заплакала ... Одежда была теплой. Страшная мысль пришла в голову. Я громко зарыдала. Регистраторша, - или кто там она? - покосилась на меня неодобрительно, возмущенно фыркнула. Вот сволочь! У меня сын умирает, а она фырчит, гнида! Но в руки себя взяла, реветь перестала. Так и сидела на жесткой кушетке, держа на коленках Ванечкину одежду.

Время все тянулось и тянулось, как подсыхающий резиновый клей. Представлялось, что сижу не меньше часа. Хлопнула входная дверь. Вошел Роман Анатольевич. Я взглянула на свои часики. Только десять минут, оказывается, прошло. Деверь шел ко мне. Уверенный. Спокойный.

- Ну что?

Я сбивчиво пересказала события вечера, стараясь объяснить все коротко и ясно.

- Не волнуйтесь. Обязательно обойдется.

Глаза его улыбнулись. Почти, как у Мишки. Только смешинок нет.

- Сейчас узнаем, - и пошел к регистраторше.

Он еще не дошел до стола, а та уже приняла боевую стойку.

- Мы справок не даем, - злобно тявкнула ему.

- Насколько я знаю, ваша работа заключается именно в выдаче справок. Извольте ответить, - с металлом в голосе сказал он. - Вам привезли сейчас тяжелобольного ребенка. Кузнецова Ивана Михайловича, восемьдесят третьего года рождения.

Оглянулся на меня. Спросил:

- Восемьдесят третьего, Аля?

Я кивнула. С восхищением смотрела на деверя. От него сейчас за версту несло большим начальником. Регистраторша, приоткрыв рот, слушала ...

- Он - сын известного в городе хирурга, - тем же номенклатурным тоном продолжил мой деверь.

Зачем же так спекулировать? И потом, какой же Мишка известный хирург?

- Михаила Анатольевича? Кузнецова? - ахнула регистраторша, повергая меня в изумление. Роман Анатольевич согласно кивнул.

- Что же вы сразу-то не сказали? - с укором спросила она меня. И снова Роману Анатольевичу:

- Я все сейчас узнаю.

Выскочила из приемной пулей. Подумать только, Рыжего везде знают. Неужели такая знаменитость? Я и не подозревала раньше.

- Что же это вы, Аля? - поинтересовался у меня Роман Анатольевич, присаживаясь рядом. - Такая сильная женщина, а здесь спасовали?

- Не знаю, - я тоскливо посмотрела на него. - Ванечка никогда не болел, а тут ... Просто растерялась.

Хорошо ему упрекать. Он привык к власти. Привык к послушанию. А мы с тетей Ниной даже на почте - жалкие просители. И мне в голову никогда не пришло бы воспользоваться именем мужа.

- Ничего, - он погладил меня по голове, как когда-то это делал Мишка. - Все будет хорошо, вот увидите!

Я уткнулась ему в плечо и опять разрыдалась. Так мы и сидели в полнейшей тишине. Минут двадцать сидели. Я вдыхала незнакомый мне, но приятный запах мужского одеколона и медленно успокаивалась. Роман Анатольевич обнимал меня за плечи. Говорил веселым, но тихим голосом ничего не значащие слова - успокаивал. Потом замолчал. Немного отодвинулся. Я больше не плакала.

Вышла регистраторша. Жалкая, растерянная. Спросила у меня:

- На "скорой" бригада сказала: у вас донор есть, Александра Владимировна?

Уже имя и отчество мое выяснили. Когда только успели?

- Я - донор, - Роман Анатольевич встал.

- Пойдемте со мной, - она протянула ему халат и повернулась ко мне,

- Вы пока здесь посидите, Александра Владимировна. Хорошо? Сейчас вам кофе принесут. А к сыночку вас попозже пустят.

Они торопливо ушли. Я осталась ждать. Думала о Ванечке. О Мишке, который бросил меня и уехал в какие-то Сахары... Если бы он не ушел от меня, с Ванечкой ничего бы не случилось... Мысли мои разбегались, не задерживались в голове... Перед глазами проплывали картины, такие страшные, что хотелось кричать и биться головой о стенку. Ничего тяжелее этих трех часов напряженного ожидания у меня в жизни не было.

Потом, когда я совсем уже изнемогла от неизвестности, мне разрешили подняться к сыну. Сказали, что обошлось - будет жить. У меня даже на слезы сил не хватило. Молча поднялась на третий этаж, ничего не спрашивая у медсестры, которая меня провожала.

Ванечка спал. Дышал еще с трудом. Веки сиреневые, прозрачные. Под глазами - черные тени. К ручонке тянулся шланг капельницы. Малыш мой. Но сипа больше не было. Я присела на стул рядом с кроватью. И в мутный предрассветный час заснула.

* * *

Тетя Нина была благодарна моему деверю. Крайне благодарна. Но как человека его невзлюбила. Роман Анатольевич приезжал к нам домой дважды. Вскоре после того, как Ванечку выписали. Привозил дорогие гостинцы. В первый раз тетка суетилась возле него. Даже поставила ему тщательно оберегаемый бокал Рыжего. Красивый бокал. С рисунком сине-золотого парусника на белом поле. Говорила с ним с заискивающей улыбкой на лице. Во второй раз - вела себя очень сдержанно. И все приглядывалась, приглядывалась. Едва за ним захлопнулась дверь, она враждебно заявила:

- Ты, Александра, скажи ему, чтобы он сюда больше не шлялся!

Я вытаращила глаза. С ней все в порядке?

- Ты что? Свихнулась?

- Ничего я не свихнулась, - озлилась тетя Нина. - А только нечего ему сюда шляться!

Она убирала со стола чайную посуду и гремела ею в раздражении.

- Ничего я ему не скажу. Я еще в своем уме. Он Ванечке жизнь спас, а мы в благодарность за это его выгоним?

- Помог и спасибо. Он не чужой, родной дядя-то. А ходить сюда ему нечего!

Тетя Нина оставила в покое посуду и сделала вид, что разыскивает ногу от пластмассового Буратино. Ха! Думает, меня обмануть можно. Никому эта нога не нужна. Ванечка в Буратино и не играет совсем. Ему мечи и пистолеты подавай. Просто тетке не хочется встречаться со мной глазами. Стыдно. Уж я ее знаю.

- Теть Нин! Ты не мудри. Говори прямо, - возмутилась я, доставая эту самую буратиновскую ногу с полки и торжественно поднимая ее над головой.

Тетя Нина смутилась. Нога ей была совершенно ни к чему. Просто удобный предлог. Смешно смотреть: стоит вся красная, щеки надулись, смотрит исподлобья. Ну что ты с ней будешь делать? Я присела к столу, отодвинула подальше от края розетки с вареньем.

- Сама сказала: он Ванечке дядя. Уж если отца нет, то пусть хоть дядя к нему приходит.

- Отец у Ванечки есть. Только ты его выгнала, - непримиримо ответила тетка. - А Роман твой ... К Ванечке! Да! Как же! Жди! Это он за тобой ухлестывать начал! Лыжи навострил ...

- А не пора ли тебе повторить курс лечения? - полюбопытствовала я, - Опять, наверное, с головой что-то? Заговариваешься!

Оборвала неделикатным образом дурацкий разговор. Ушла на кухню - мыть посуду. Потом стирала. Потом читала Ванечке книжку. Тетя Нина молчала. Обиделась. До позднего вечера мы вообще не разговаривали. Зачем я полезу, если она дуется, как мышь на крупу? И напрасно. Послушала бы себя со стороны. Такую чушь городит несусветную...

Когда Ванечка уже спал, а я села к столу - штопать его колготки, тетя Нина завелась снова.

- Ты вот не хочешь меня слушать, а я тебе правду говорю. Смотри, Александра ...

Она села за стол напротив меня и полезла в коробочку с катушками.

- Ты опять за свое? - поморщилась я. От неожиданности нечаянно воткнула иголку себе в палец.

- И буду! - тетя Нина выловила в коробочке наперсток, протянула мне. - Пока не поймешь!

Я дотронулась кончиками пальцев до своего левого виска. Там, после Ванечкиной болезни, ярко выделялась седая прядка. Ну, кто польстится на седую? Тетка усмешливо смотрела на меня. Жест мой прекрасно поняла, но была со мной не согласна. Мне хотелось спать, ругаться с тетей Ниной не хотелось вовсе.

- Что ты так дергаешься? Даже если он и начал ухлестывать - ничего ужасного. Наоборот, приятно.

- Он женат, Александра. Ведь - это грех ...

- Он женат, я замужем ... Брось ты ... - улыбка получилась кривой.

- Грех на душу берешь, Алька!

- Я что? Его поощряю? Кокетничаю с ним? Сама знаешь, что нет! - и перешла в наступление. - Ты сама говорила, мне надо личную жизнь устраивать. А как до дела дошло, так ты в кусты ...

- Тебе замуж надо! А не с семейными мужиками блудить!

- Совсем чокнулась, - вздохнула я.

- Ты меня, Александра, не обижай. Я тебе добра желаю, - тетя Нина напряженно перебирала в коробочке катушки с нитками.

- Да кто тебя обижает?! - вспылила я и в сердцах швырнула Ванечкины колготки на стол. Помолчала. Успокоилась. И ехидно добавила:

- А если мне приятно его внимание? Тебе такое в голову не приходило? Или я каменная?

Тетя Нина неодобрительно покачала головой. Спорить все-таки не стала. Ну да! Какие уж тут споры?! Знает, что бесполезно.

Я разобрала постель и легла, не дожидаясь, когда тетя Нина закончит свои дела. Притворилась спящей. Надо подумать над теткиными словами. Может, Роман Анатольевич на самом деле ко мне заскакивает под удобным предлогом? Не к Ванечке? Все может быть. А даже если и так? Кому от этого плохо? Я ведь ему авансов не выдаю...

Но я все-таки намекнула Роману Анатольевичу о нежелательности его посещений. Мы удачно встретились через день на улице перед моим домом.

Гуляли с Ванечкой до ужина во дворе. Ванечка со змеиным шипением гонял по двору голубей. Я наслаждалась теплым вечером, вспоминая о премии, которую мне дали за сверхурочные. Будет на что этому извергу рыжему шубку купить. И тут, как черт из табакерки, возник Роман Анатольевич. Я вздохнула. Тетка права. Что-то зачастил. В руках - огромный разноцветный пакет. Опять подарки? Это уж слишком.

Я поздоровалась и сразу откровенно все ему выложила. Он правильно понял, не обиделся. Даже пошутил:

- Придумайте пароль, Аля. А я позабочусь о связных.

Мне понравилось, что не обиделся. Да черт с ним! Пусть шляется. Только, чтоб тетка не расстраивалась.

Больше в нашем доме он не появлялся. Звонил мне на работу, договариваясь о встрече. Валька Прохоров, из профкома, давно положивший на меня глаз, едко усмехался:

- Пока муж там в какой-нибудь Зимбабве уродуется, она себе хахелей заводит.

Он не знал, что мы с Рыжим разошлись. На работе все думали, Мишка ухватил счастливый случай подзаработать.

- Тебя бесит, Валя, что ты не входишь в число моих хахелей? Не бесись. У тебя все впереди, - так же едко усмехалась я и начинала готовиться к очередной встрече с деверем.

За май мы встречались с ним пять раз. Он ухаживал за мной аккуратно, не переходя границы приличий. Все время помнил, что Ванечка рядом. Ему тоже уделял много внимания. Приносил сласти, игрушки. Мне эта корректность импонировала. И, хотя понимала, к чему это все идет, чувствовала себя в безопасности. Ванечка, как партизан, дома ничего не рассказывал. Не вспоминал даже о дяде "Ломане". И, честно признаться, без всяких просьб с моей стороны. Может быть, считал эту тему недостойной для обсуждения с бабой Ниной? Кто знает ... Подаренными игрушками не хвастался. По приходе домой прятал их в свой ящик и больше оттуда не доставал.

Ванечка молчал. Я молчала. Тетя Нина не знала ничего. Если и догадывалась о чем-то, то свои соображения больше вслух не высказывала. Меня это устраивало. Я плыла по течению, не испытывая желания трепыхаться ...

Однажды деверь повез нас на своей машине в лес. За ландышами. Я радовалась, наверное, больше Ванечки. В машине всю дорогу тихонько мурлыкала себе под нос старые шлягеры. Лес - это здорово. Я так давно не была в лесу.

Роман Анатольевич предоставил нам с сыном полную свободу, не претендуя на особое внимание. Только ходил и удивлялся нашей непосредственности. Мы с Ванечкой бегали, верещали, рвали ландыши и лесные фиалки. Видели белку и немного поохотились за ней. Земля была уже сухой. А молодая листва так вкусно пахла. Мы на минутку прилегли с Ванечкой на траву, послушать лес. Птицы пели... И тишина...

Роман Анатольевич стоял в стороне, сдержанно улыбаясь. Я поделилась с ним своим желанием снять чулки, туфли и пройтись босиком. А он поинтересовался моей температурой. Не понимает человек ...

От свежего лесного воздуха начала кружиться голова. Пока Ванечка ковырялся в траве, мы присели на поваленную ель. Пили апельсиновый сок из банок. Роман Анатольевич с собой захватил. В продаже такого сока не было.

- Послушайте, Аля ...

- Да? - я оторвала взгляд от сына.

- Понимаю, что вы не можете себя переломить и перейти со мной на "ты" ...

- Мы с вами на брудершафт не пили, - немного резковато перебила я, опасаясь углубляться в тему.

- Это дело поправимое, - пошутил он.

- Я давно уже ничего не пью. Только сок, - врать ему было так же легко, как говорить правду его брату.

- Не хотите - не надо. Но перестаньте, бога ради, называть меня по имени отчеству. Я ощущаю себя стариком. А ведь мы с вами ровесники.

Я, прищурившись, смотрела на него. Как похож на Рыжего. Только в улыбке нет того обаяния, заразительности. И не пляшут смешинки в голубых глазах. Значит, без отчества? Черт с тобой! Без отчества, так без отчества. Мы действительно ровесники. Нам и по тридцати еще нет.

- Что же вы молчите?

- Интересуюсь у самой себя, смогу ли выполнить вашу просьбу.

- И?

- Хорошо, Роман, - я вздохнула. Неужели нельзя просто так погулять в лесу? Ни о чем не думая? Здесь так здорово. А запах-то, запах какой! И птицы поют... Чисто так посвистывают, звонко...

Ванечка подбежал ко мне. Сунул в руку пригоршню мятых листьев и травы. Счастливо засмеялся и побежал обратно. Невольно вспомнилось, как Мишка с Толиком швырялись в Светку листьями сирени. Листья они сминали вот точно так же, как сейчас Ванечка. Через неделю ему исполнится три года... Время летит... Он растет, я - старею...

- Знаете, Аля, а я на вас зациклился.

- Как это понимать? - я насторожилась, подобралась. Кажется, начинается.

Роман ничего не заметил. Поднял с травы и кинул Ванечке новый резиновый мячик. Ванечка чуть не захрюкал от удовольствия. Схватил мяч и зашвырнул его в кусты. И сам полез туда же. Куда? Ведь штаны порвет! И курточку!

Роман повернулся ко мне.

- Не ем. Не сплю. Думаю о вас.

Поднялся с ели. Стоит и смотрит прямо в глаза. Улыбается. Чему он улыбается, интересно? И зачем это все мне говорит? Старая любовница надоела? В том, что у него есть любовница, я не сомневалась. По повадке видно.

- Это вредно для здоровья - не есть и не спать.

- Конечно, - радостно согласился он. И опять напомнил мне Рыжего. "Ага", - радостно согласился тогда Мишка, - "И умыться". Улыбался, как сейчас Роман. Да что же это такое?

- Кажется, вы забыли, что женаты, а я - замужем.

- Я-то точно женат. А вот вы замужем только формально.

Не его это дело, формально я замужем или нет. Откуда такой смелый только выискался? Еще один бабник на мою голову. Мало мне Мишки было?

- Поедем домой, Роман. Наверное, пора ...

- Мы только приехали, - неуступчиво ответил он. - Час прошел, не больше.

Я вскочила и отошла к елочкам, росшим на краю полянки. Иголочки были мягкие. Приятно щекотали пальцы. И запах ... Я тихонько ощипывала иголочки и прислушивалась к себе, к своим ощущениям. Душа молчала.

Ответа не было. Никакого. С огнем играю! А нужно ли мне это?

- Молчите? - он подошел сзади. Взял меня за плечи. Крепко взял. Я вывернулась.

- Давайте, оставим все, как есть. Ни к чему это ...

Он с интересом меня разглядывал.

- Вы все равно никуда от меня не денетесь, Аля. Не сейчас, так позже...

Ты посмотри, какой смелый! А смелый ли? Может, просто не привык получать отпор? Вроде Рыжего? А что? Красивый мужчина с высоким положением. С большими возможностями. При деньгах. Какая юбка откажется?

- Вы всегда так самоуверенны? - ехидно улыбнулась я, подходя к поваленной ели и поднимая с травы ветровку и сумочку.

И тут он перестал улыбаться. В лице даже как-то переменился. Шагнул ко мне. Черт! Вот положеньице! Но ... Нет, он не Рыжий. Его я не боялась. И дыхание у меня не перехватывало.

- Ты думаешь, я шучу?

Интересно, когда я ему разрешила ко мне на "ты" обращаться? Что-то не припомню.

- Думаешь, очередная интрижка?

Но рук не распускает. Не смеет? Не уверен в себе? Да ... Он, конечно, не Рыжий. До брата ему далеко ...

- Не все ли вам равно, что я думаю по этому поводу?

- Мне - не все равно!

Он стоял совсем близко. И гневно смотрел мне в глаза. А у самого глаза совсем посветлели. От бешенства, что ли? Ну и агрессивная же порода - эти Кузнецовы. У Мишки, правда, наоборот - от бешенства глаза темнели, становились васильковыми ...

- Я уже сказала: давайте оставим ...

- Мама, - закричал Ванечка, подбегая. - Дядя Ломан! Там гнездо!

Предлог закончить этот опасный разговор, не ссорясь, был превосходным. Я с удовольствием полезла в кусты к Ванюшкиной находке. Гнездо оказалось пустым. Все равно интересно.

Всю обратную дорогу Роман хмуро молчал. Только в городе, высаживая нас из машины, придержал меня за руку.

- От судьбы, Аля, никуда не денешься.

- Вы уверены, что вы - моя судьба? Я - нет. Вам не приходило в голову, - сказала я сухо, осторожно высвобождая руку, - что я могу все еще любить мужа?

Он криво усмехнулся.

- Но Михаила в твоей жизни больше нет. И, надеюсь, не будет. А я здесь, рядом с тобой. Ты мне нужна. Без тебя я уже не могу. И не буду!

Ванечка подошел. Встал рядом. Округлил глаза и приоткрыл ротик. Слушал Романа внимательно. Господи, понимал бы что! Эх, не при Ванечке надо бы отношения-то выяснять. Но как-то притормозить Романа следует. Слишком уж разогнался. Широко шагает. Штаны порвет.

- В моей жизни и вас может не быть. Вы - не продукт первой необходимости. И, вообще... На лето мы отправляемся в деревню. Приезжать туда не советую. Хочется верить, что за три месяца вы прочухаетесь.

Взяла сына за руку, повернулась и пошла. Не собиралась ничего больше слушать. Ванечка увидел голубя. Рванулся за ним. Я крепко сжала его руку. Все еще внутренне бурлила.

В подъезде Ванечке удалось выдернуть свою ручонку. Он остановился и серьезно спросил, глядя на меня Мишкиными глазами:

- Мама, ты дядю Ломана плогнала? Да?

- Нет, милый.

- А лугалась ...

- Не ругалась вовсе, - рассмеялась я. - Объяснила ему кое-что, и все.

Он хихикнул и поскакал вверх по лестнице. Рыженький мой.

* * *

Летом мне пришлось трудновато. В первый раз за несколько лет мы поехали в деревню. Тетя Нина с Ванечкой безвылазно сидели там. Я моталась на работу в город. Вечером возвращалась к ним.

Зато в субботу и воскресенье отдыхала на полную катушку. Брала Ванечку и мы уходили гулять. В лес. Или в поле. Ванечке все было интересно: жуки, бабочки, хвоинки. Я с ним и сама превращалась в маленького ребенка. Так же ползала по траве на четвереньках и всем восхищалась. Часами могла наблюдать за каким-нибудь муравьишкой. Иногда мы ложились на спину и, как любил говорить Рыжий, слушали природу. Ванечке особенно нравились жаворонки - болтаются выско в небе на одном месте, трепещут крылышками, радуют чистыми трелями. Еще он полюбил собирать чернику. Земляника его не очень-то вдохновляла. На родник мы почти не ходили, хотя сынуле там понравилось. На роднике тоска с такой силой одолевала меня, что я потом несколько дней бывала не в лучшем настроении.

Тетя Нина окончательно пришла в себя. Стала поговаривать о корове, курах, огороде. Ну, огород - еще куда ни шло. Весной я залезла в долги. Купила семенной картофель и засадила им пять соток. Клубнику посадила. Для Ванечки. Еще огурцы, зелень. Но живность заводить? Увольте. Человек я или трактор? А зимой куда корову пристраивать? А корма? Обсуждать эту тему с теткой я отказалась на отрез.

Она злилась. Все было не по ней. Ругалась на нас, как баба Яга: и обедать-то мы не пришли, и к ужину опоздали, и коленки у нас зеленые, и рожи грязные. Ей, видите ли, стыдно перед соседями.

Соседи обращали на нас внимание только первые две недели. Перемывали косточки, пока окончательно не вспомнили. Потом привыкли и перестали. Даже Люська Кривая не лезла со своими сплетнями. Она раздалась и стала похожа на большую юлу. Все кряхтела, да на мужика своего изредка жаловалась. Дескать, к рюмке стал часто прикладываться, зараза.

Олег с Таней сидели у нас каждый вечер. От Олега я даже стала уставать. На работу в город - вместе. Вечером из города - опять рядом.

Не смотря на то, что в город приходилось мотаться пять дней в неделю, я отдохнула душой и окрепла телом. Даже слегка поправилась. Петька Козлов, не удержавшись, сделал мне комплимент. Ехал как-то на своем стареньком мопеде, увидел меня и притормозил.

- Все цветешь, Аленький?

- Да брось ты, Петь!

- Чего, брось-то? Красивая ты, зараза, стала!

- А ты женись на мне, - ехидно предложила я.

- Смеешься? - укоризненно спросил он. - Мишка вернется - меня на атомы разложит.

Для деревенских, так же, как и для сослуживцев, существовала легенда, что Мишка в загранке на заработках.

- Он врач, - хохотнула я. - Как разложит, так и соберет.

- Нет, - открестился Петька. - Может, тебе и удается с ним справляться, а я - так не возьмусь.

- Зря, значит, я расцветаю, если ты от меня отказываешься? - мне стало вдруг легко и просто. Я шутила и смеялась. В первый раз с тех пор, как ушел Мишка.

- Ох, зря, - до ушей улыбнулся Петька.

Он крутанул педаль, дождался, пока мотор заработает ровно. И покатил, на прощание махнув мне рукой. Я смотрела ему вслед и чувствовала себя шестнадцатилетней девчонкой, у которой никаких забот, кроме разукрашивания песенников.

К концу лета я совсем ожила. Татьяна удивлялась, не узнавала меня. Олег тихо радовался. Мы несколько раз втроем заглядывали на волейбольную площадку по вечерам. Но там теперь играла молодежь, которую мы знали очень мало. В наше время они пешком под стол ходили.

В город мы вернулись в начале сентября. И то, потому что зарядили дожди. Ни мне, ни тете Нине в город не хотелось. Слишком спокойно жилось в Денисовке. Даже Олег с Таней, которая не любила отдыхать в деревне, проторчали там вместе с нами до осени.

* * *

Неделя прошла с момента нашего возвращения, когда Валька Прохоров бочком протиснулся между кульманов к моему столу и сказал:

- Александра Владимировна. Там опять твой хахель трезвонит. Все лето пропадал. Вдруг появился.

Валька нависал над столом, как рыхлый сугроб. Обиженно шмыгал носом.

- Не расстраивайся, Валя, - ласково усмехнулась я. - Он у меня только до зимы. С декабря я тобой займусь.

И вышла к телефону. Знала - это Роман. И Валька сказал, и больше некому. Олега на работе давно узнавали по голосу. Считали его моим братом. Я и не переубеждала в этом никого. Кстати, Олег заметил наши встречи с деверем. Как-то, еще летом, посоветовал мне один на один:

- Ты этот роман с Романом брось. Не закручивай. Себе хуже делаешь.

Я тогда виновато опустила голову. Отмолчалась. Кивнула. Вроде, как согласилась. И Олег успокоился, больше этот вопрос не поднимал. Кроме всего прочего, была надежда, что Роман уймется. Ан, нет...

- Да?

- Здравствуй, Аля.

- Добрый день.

- Я соскучился!

С ума сошел! Так сразу и говорит, без предисловий! Может, я не права? Может, у него это на самом деле всерьез? И что с ним тогда делать? А, черт... Почему бы и нет? У Рыжего, наверное, баб за это время было - не перечесть... А я все одна. А жизнь продолжается. Попробовать, что ли?

- Ты что молчишь?

- Вас слушаю.

- Мы встретимся?

- Допустим.

- Когда?

- Сейчас соображу ... В субботу устроит?

- Где?

Быка за рога берет, лихой казак! И куда торопится? Может, я еще передумаю.

- У меня.

Повисло напряженное молчание. Потом тихо:

- А тетя Нина? Ваня?

- Ну, это уже моя забота. В восемь часов. Хорошо?

- В семь, Аля! А еще лучше - в шесть!

- Что так рано? Боитесь домой поздно вернуться? От жены влетит?

Он возмущенно запыхтел:

- Чем больше времени у нас с тобой будет, тем лучше.

Я повесила трубку. Кому будет лучше? Ему? Ему-то, может, и будет. А мне?

* * *

В субботу я сплавила тетю Нину с Ванечкой в деревню. Сама не поехала. Отговорилась овощной базой. Пообещала прибыть в воскресенье с утра. Проводила своих до вокзала, посадила в поезд и вернулась. По дороге купила торт и отстояла очередь за вином. После указа Горбачева о борьбе с пьянством и алкоголизмом спиртные напитки жутко подорожали. Шесть рублей пришлось отдать за бутылку десертного вина. Кошмар! А вино необходимо. Просто так с Романом не смогу ... Только, если хорошо надравшись.

Квартиру вычистила до блеска. Как при Мишке. К шести часам накрыла на стол. Приготовила парадный ужин. Вроде бы, так полагается? Намарафетилась: новое платье, косметика, замысловатая прическа, духи... Стала ждать.

Он не опоздал. Наоборот, немного раньше появился. Приехал с розами и коньяком. Знала бы, не покупала вино. Шесть рублей - на ветер. Жалко.

Роман был радостен. С порога полез целоваться. Я осторожно отстранилась. Он понял, настаивать не стал. Оглядел меня с ног до головы и развел руками.

- Ты сногсшибательная женщина.

Мысленно я хихикнула. Пристроила розы в хрустальную вазу в центре стола. Роман критическим взглядом окинул стол. Одобрительно хмыкнул. Только одно замечание сделал:

- Свечей не хватает.

- При дневном-то свете? - фыркнула я. - Еще не вечер.

- Но вечер-то будет? - с прозрачным намеком спросил он.

Вот терпеть не могу пошлую многозначительность. За утром наступает день, за днем - вечер. Закон природы.

- На стол подавать? - вздохнула и посмотрела на него.

- Подавай, - ответил он и стал свинчивать пробку с бутылки. "Наполеон". Ничего себе! За ценой, видимо, не постоит. Ну, Алька, смотри не продешеви! Раз тебя так дорого покупают.

Мы сидели за столом часа три. Никуда не торопились. Приглядывались друг к другу. Роман был уверен в себе. Радостен и оживлен. Непривычно говорлив. Рассказывал анекдоты и смешные случаи из жизни. И пикантные истории о высшем руководстве страны. Делился планами относительно карьеры. Не рано ли? Или он так во мне уверен? Я слушала его, поддакивала. Делала вид, что все в порядке. Сама же была, как туго скрученная пружина. И пила, пила ... Мешая коньяк с десертным вином.

- Тебе не хватит? - в какой-то момент заметил Роман и отобрал у меня полный бокал. До чего он сейчас похож на Мишку! У-у-у ... Рыжий бы поступил так же.

- Аля! - серьезно сказал он. - К чему так напиваться?

- Это с радости, Роман Анатольевич, - слегка косноязычно отозвалась я и полезла за своим бокалом, чуть не перевернув при этом вазу с цветами. Роман едва успел придержать ее.

- Аля! - он укоризненно покачал головой.

Мне захотелось икнуть. Удержалась. Захотелось хихикнуть, глядя, как он обходит стол. Торжественен, как монумент. Хихикнула.

Роман поднял меня со стула, обхватил ладонями мое лицо. Вот странно! Это же не Роман! Это же Мишка! Веснушки-то, веснушки ... Фу ... Ой, боже! И чего только с коньяка не померещится!

- Я хочу, чтобы ты была трезвой. Я хочу, чтобы ты соображала, что делаешь. Я хочу, чтобы ты меня любила не с пьяных глаз!

Он хочет! Трезвой он меня видеть хочет! Чтоб любила его, хочет! А больше он ничего не хочет? А если трезвая я с ним никак не смогу? Тогда что? Ладно, получишь трезвую, если тебе этого так хочется.

- Трезвой? - тупо переспросила его, улыбнулась. - Сейчас сварю кофе, выпью и буду трезвой, как масло ... ой, как мало ... сольный огурчик. А ты ко ... кофе будешь?

- Буду, - кивнул он. - Иди, вари. Только недолго.

Я варила кофе оч-чень долго. Так долго, что даже сама устала. Если честно признаться, не такой уж и пьяной была. Себя пыталась обмануть да Романа разыгрывала. Веселилась, одним словом. На кухне веселье с меня соскочило. Что же это я делаю?

За окнами стремительно темнело. А я уговаривала себя хотя бы на час полюбить Романа. Решающий момент приближался. Я переломила себя. Интересно, он меня будет раздевать? Или самой придется? И постель тоже... Стелить? Не стелить? Мишка мог где угодно, но предпочитал свежие простыни. А Роман? Бог мой, сколько всего не учла...

Я была так занята своими мыслями, что ничего не слышала. А когда вошла в комнату с подносом, приклеилась к месту... Роман сидел без пиджака и галстука. Уже? Ворот рубашки расстегнут. Он курил, вытянув ноги. Смотрел телевизор.

Какая я дура! Мишка бы никогда ... Да разве можно было их даже сравнивать?! Не то, что рядом ставить ... Рыжий любил. Какой может быть телевизор, когда любишь?! А я-то, я ... Хороша! Шлюха! Ну? Что? Попробовала, как оно? Без любви-то? Вот так люди сами себе и изменяют. А потом уже катятся, катятся ... Остановиться не могут ... И я туда же. Не Мишке ведь - себе изменяю. Себя наказываю, не его.

Роман вскочил.

- Долго ты. Я заждался.

Взял у меня из рук поднос. Пристроил его на стол. Выключил телевизор. Затем - свет. Я с места не тронулась. Чувствовала себя безжизненной. Роман подошел. Обнял. Стал целовать. Я не уворачивалась.

- Аля! Почему ты, как мертвая? - тихо спросил он.

А я и есть мертвая. Почему, почему? Не нужен ты мне. Вот почему!

- Ну же, девочка, расслабься, - сказал мне ласково, пытаясь расстегнуть пуговицы на платье.

- Да пошел ты! - вдруг взорвалась я. Вырвалась из его рук.

- Что? - растерялся Роман.

- Уходи отсюда, Роман! Совсем уходи!

- Аля!

- Вот вам и Аля!

Подошла к выключателю, зажгла свет. Ну и вид у него! Я захохотала. Он ошалело смотрел на меня.

- Объясни, что произошло?

- Ничего, - ответила отсмеявшись. - Ровным счетом ничего. Не люблю я вас, Роман Анатольевич. Вот и все. Брата я вашего люблю.

Он прошелся по комнате. Вернулся к столу. Взял сигареты, нервно закурил. Сказал медленно и веско:

- Ты его любишь, а он тебя - нет.

- И он меня любит. Не врите.

- Если бы любил, то здесь сейчас был бы он, а не я.

- Он не может, - я издевательски улыбнулась. - У него контракт. Он в Африке. Достойно представляет Союз нерушимый...

Роман непослушными пальцами застегивал воротник рубашки. Нацепил галстук. Взялся за пиджак.

- Он в городе. Вернулся в июле.

- Как?

У меня схватило сердце. Боль стала острой - точно шилом прокололи.

- Вот так, - мстительно усмехнулся Роман. Достал из верхнего кармана расческу, стал неторопливо причесываться. Был спокоен. Но я-то видела, как у него дрожали губы. Переживает. Ну и пусть. Мне наплевать. Мне теперь на все наплевать. Рыжий в городе! Целых два месяца. И ни звука. Как же это? Что же это он? Хоть бы где в толпе... издалека... И эта сволочь, Роман, до сего часа ни единым словом не обмолвился.

- Ну, пусть, - сказала я с отчаянием и села на диван.

- Что? - не понял Роман. Он все еще стоял у стола. Закуривал новую сигарету. Сердитый. Одним махом опрокинул в рот рюмку коньяку. Не закусил ничем, а сразу же налил себе еще. И снова залпом выпил. Поморщился. Опять ничем не закусил.

- Пусть он меня не любит. Какое это имеет значение? - я устало смотрела на деверя. - Я-то его все равно люблю. И всегда только его любила.

Мы молчали. До-олго. Почему же он не уходит? Не понимает разве, что он мне не нужен?

- Уходите, Роман Анатольевич. И никогда больше не возвращайтесь.

- Аля! Ты еще передумаешь. Не торопись, - он топтался теперь рядом со мной. До чего жалок. Я молча покачала головой. Неужели не ясно?

- Ну, чем, чем он лучше меня? - внезапно закричал Роман. - Что в нем есть такое, чего нет во мне?

Взрослый человек, а спрашивает об элементарных вещах. Вот чудак!

- Он - настоящий мужик. А вы - всего лишь мужчина. Не умеете брать на себя ответственность... за себя и других. Да что вам объяснять? - я махнула рукой. - Все равно не поймете.

Роман снял с вешалки плащ. Взял зонт. В дверях жестко сказал мне:

- Не думай, Аля, что у нас все кончилось.

Однако! Быстро же он в себя пришел.

- Да не было у нас с вами ничего, - ощетинилась я.

- Все равно. Я не отступлю. Я тебе еще весной ясно дал понять, что это не очередное похождение. Ты мне нужна. И ты со мной будешь. Ты сейчас успокойся, мы после поговорим.

- Катись ты! - вконец рассвирепела я.

* * *

Тетя Нина беспокоилась. Не зря, конечно. Но я с собой поделать ничего не могла. Не пила, не ела, не спала. Даже о сыне забыла. И ничего никому не рассказывала. Дважды тетка призывала Олега с Таней. Они прибегали, тормошили меня. Я делала вид, будто все отлично. Правда, обмануть при этом никого не могла. Полюбила после работы бродить по улицам. Просто так. Без всякой цели.

Вечерний город был удивителен. Особенно, когда совсем темнело. Море огней. Я шла, никуда не торопясь. Засматривалась на чужие окна - разноцветные окна. Видела за ними людей, чужую жизнь. Мне думалось, что жизнь, которая текла там, счастливей моей, и я подсматривала, заглядывалась на нее. Несколько раз случайно оказывалась возле клиники. И однажды увидела его. Он садился в белую "Ниву". Наверное, своя ... Похудел. Стал поджарый, загорелый до черноты. Волосы совсем выцвели - ни намека на рыжинку. Мишка меня не заметил. Я была счастлива, что увидела его. Стояла и смотрела, как он выруливает с площадки перед клиникой на проспект. Счастья мне хватило на дорогу до дома. А там снова навалилась апатия. Вот бы кто-нибудь сказал ему, что у него есть сын. Ведь к сыну-то должен прийти? Хоть разок?

К ноябрю истощение нервной системы стало таким, что одна простуда следовала у меня за другой. Таня звонила несколько раз. Приглашала на седьмое к ним.

- Алька, мы так давно не собирались. Приезжай.

- Таня! Я опять простудилась. Температура. Куда мне ехать? А тетю Нину с Ванечкой одних не пущу.

- Ну, Аля!

- Танюш, мне болеть нельзя. Больничный не полностью оплачивается. Лучше дома отсижусь.

- Ну, как знаешь, - обижалась она.

А через день звонила снова. Олег не встревал. Чувствовал: что-то неладное происходит. А что? - понять не мог. Осторожно присматривался к ситуации. Лучшего друга у меня никогда не было. Если не считать, конечно, Вальку Прохорова. Он неожиданно тоже оказался на высоте. Охранял меня от звонков Романа, как цепной пес. Я только раз ему и намекнула. Туманного намека оказалось вполне достаточно. С того момента меня для Романа никогда не было на месте. То я взяла отгул, то у нас совещание, то я на приеме у начальника, то просто... в туалете. Валька сам с ним разговаривал. Изощрялся, как мог. Иногда мне становилось нестерпимо любопытно, что Валька изобретет сегодня? Роман периодически пытался отловить меня на улице. Но мне везло. Всегда удавалось ускользнуть. Я опять изменила маршрут, по которому ездила домой. Теперь мой путь обязательно пролегал мимо клиники. Жаль, Мишку увидеть больше не удалось. "Ниву" его видела каждый раз. Его самого - нет. Он, вероятно, восстановился на работе. Может, мне придумать себе какую-нибудь поганую болезнь и лечь в клинику? К нему в палату? Пусть лечит. Я сама пугалась своих мыслей. И ничего ровным счетом не предпринимала. Сразу после седьмого - обещала сама себе.

* * *

Седьмое ноября мы отмечали дома. Без выпивки. Тетя Нина сердилась.

- Вот увидишь, Александра, теперь сахар исчезнет. Все самогон гнать начнут.

Мы сидели за накрытым столом и смотрели по телевизору праздничный концерт. Ванечка вилкой пытался сделать огромному яблоку глаза и рот. Яблоко не поддавалось. Я отобрала у сына вилку.

- И что? - поинтересовалась у тети Нины. - Какой он, самогон-то? Пить можно?

- Да сивуха сивухой, - вздохнула тетка. - А на водку ... бабы в очереди говорили: талоны.

- Ну, мы с тобой водку раз в год пьем. И то на кладбище. Подумаешь! Будем там не водку пить, а самогон. Нам и нужно-то по пятьдесят грамм.

- Ох, Александра, - покачала головой тетя Нина.

В дверь позвонили.

- Вроде, Олег, - удивилась тетка. Она почти всех знакомых определяла по звонкам. И что интересно, с поразительной точностью. Ошибалась крайне редко.

- Чего это он? Уже поздновато.

Я пожала плечами. Мне-то откуда знать?

- Пойди, Александра, открой.

Смотри ты, действительно Олег. Всклокоченный. Глаза бешенные. Летел что ли всю дорогу?

- Привет, Олежка!

Он не поздоровался. Перевел дух и хрипло сказал:

- Быстро собирайся. Он у нас. Вернулся.

Я даже не стала делать вид, будто не понимаю, о чем речь.

- Он давно вернулся. Еще летом.

- Не понял... - Олег переступил порог.

- А чего тут не понимать?

Я села на калошницу и стала рассматривать молнию на его куртке.

- Откуда ты знаешь? - он присел рядом со мной на корточки. Заглянул в глаза. Вышла тетя Нина. Он кивнул ей.

- Не все ли равно?

- Совсем сбрендила?! - Олег тряхнул меня за плечо. - Ты думаешь бороться или нет?

- Зачем? - безразлично спросила я.

- Да ведь он любит тебя! - Олег уже тряс меня, как грушу. - От вашей с Ванькой фотографии сейчас полчаса не отходил. Боюсь, сопрет, пока меня нет.

- Это какая же фотография? - встряла тетя Нина.

- С Шурочкиного дня рождения, - пояснил он, не оборачиваясь. - Слышишь, Аля? Он только о тебе и спросил, когда пришел. Больше ничего не спрашивал. Мы пока ничего и не сказали ему. Ни о тебе, ни о Ваньке.

- А ну, вставай! - вдруг гаркнула на меня тетя Нина.

Я опешила. И встала ...

- Ты чего? - пролепетала ей, не на шутку испугавшись. Тетя Нина сама на себя не походила.

- Собирайся и иди, куда сказано!

- Не пойду! - я упрямо сжала губы. - Я простужена. У меня температура. Если ему будет нужно, он сам придет. А я не пойду.

Тетка размахнулась. И как даст мне. Крепкой натруженной ладонью. Изо всей силы. По щеке.

- Ты что? - ойкнула я, схватившись за щеку.

- Ваньку без отца оставила, дрянь! - загремела тетка. - Собирайся и иди. И без мужа не возвращайся!

- Зачем вы так, теть Нин? - вполголоса растеряно спросил Олег.

- А как с ней еще прикажешь разговаривать? - огрызнулась тетка. - И жить без него не может, и мириться не желает. Ее ведь и трактором не сдвинешь. У-у ... Ослица упрямая!

Она снова замахнулась. Я быстро спряталась за Олега, и, заикаясь, сказала:

- Хорошо, хорошо. Я уже иду. Ты только не волнуйся.

Ванечка выскочил в прихожую. Разобраться в происходящем не мог. Смотрел на нас широко раскрытыми глазенками. Того и гляди, заплачет.

- Иди, иди, Ванечка! - подтолкнула его в комнату тетя Нина. - Иди, голубчик. Мама скоро придет.

Я спешно натягивала сапоги, пальто, все еще прячась у Олега за спиной. По теткиному лицу поняла, дальнейшее ее поведение непредсказуемо. Продолжая прикрываться Олегом, выскочила на лестницу.

- Ну и ну! - только и сказал Олег, беря меня на улице под руку.

Уже на автобусной остановке сказал:

- Щека болит? Снег приложи.

Я кивнула. Щека горела, как от ожога. Но комментировать случившееся не хотелось. Думала о другом. О Рыжем думала.

* * *

Олег включил в прихожей свет. Взглянул на вешалку.

- Он еще здесь. Ты раздевайся. Не торопись. Я обстановку прощупаю.

Скинул куртку и, не снимая ботинок, прошел в комнату. Оттуда доносился неясный гул, звон посуды, смех. Я расстегнула пальто. На какое-то мгновение все вдруг поплыло перед глазами. Я боюсь? Ерунда. Я ничего не боюсь. Стянула шарф и сняла шапку. Вдруг совсем рядом знакомый голос бухающими басами произнес:

- Нет. Я уж поеду. Мать ждет.

Я обмерла, привалившись спиной к стене. В прихожую вышел Мишка.

Мамочка моя! Четыре года ... Четыре года ... я не видела его. Целую вечность. Четыре года мечтала встретиться ... Взглянуть в глаза ... Сказать ... Вот сказать-то ничего и не получилось. Только всхлип какой-то в груди вместо слов.

Он насмешливо смотрел на меня. Взгляд жесткий, чужой.

- А-а ... Это ты ... - протянул. - Ну, привет, любимая.

Чужой. Совсем чужой. Глаза - ледяные. Смешинок и в помине нет. И вовсе он не такой огромный, каким помнился. Или усох? На африканском солнышке?

- Зачем пришла? - неприязненно спросил он. Прищурившись, оглядел меня с ног до головы. Задержался взглядом на моем левом виске.

- На тебя посмотреть, - медленно ответила я, рассматривая его. Он спокойно ждал, пока я насмотрюсь. Прибарахлился. Выглядел пижоном в заграничных шмотках, но еще более чужим.

- Ну, посмотрела? - Рыжий был настроен враждебно.

- Посмотрела. Теперь поговорить хочу... - мне пришлось выдавливать из себя слова. Сами они никак не шли.

- Хм... Ну, давай!

Сказать ему? А что? Что четыре года меня без него просто не было? Что подушка моя не просыхает? Что в страшных снах он мне снится без передышки? Что мерещится мне за каждым углом? Как об этом скажешь? А он еще и слушать не захочет. Зря я сюда прибежала ...

- Пойдем на лестницу, - сухо предложил Мишка. - Там тебя кроме меня никто слушать не будет. Здесь любопытных слишком много.

Мы вышли на лестницу. Он тут же привалился спиной к стене. Скрестил руки на груди.

- Я слушаю.

Точно врач на приеме. Это он нарочно. Как же! Специально так поступает - меня унизить. А для меня все годы без него были сплошным унижением. И сильней унизить меня уже нельзя.

- Пойдем домой, Рыжий! - тихо попросила я и заглянула ему в лицо.

- Куда? - опешил он.

- Домой, - потерянно повторила я. - Нас там сын ждет.

- Хм ... сын, - усмехнулся он. - Чей?

- Наш, - я отвернулась, чтобы Мишка не мог увидеть слезы в моих глазах.

- Когда это мы с тобой успели? - он откровенно издевался. - Наверное, когда я в Африке был?

- Я уже беременной была, когда ты ушел. Только сказать тебе не успела.

- Давай, давай, ври больше ...

Рыжий достал из кармана роскошного пиджака импортные сигареты, зажигалку. Закурил сам и предложил мне. Джентльмен!

- Я не вру, - взяла у него сигарету и механически смяла ее. - Не веришь? Спроси у Олега. У сына даже веснушки, как у тебя. Пойдем домой, а?

- Ты кое-что сказала в свое время моей матери. Забыла? Ну, так я тебе напомню. "Передайте ему, что меня для него нет, и не будет в ближайшие пять лет", - процитировал он, сильно затягиваясь.

- И что? - не поняла я.

- А то, что пять лет еще не прошли. Годик всего остался. Потерпи чуть-чуть. Через год встретимся и поговорим.

- Понятно, - я смахнула рукой слезы. И зачем я у него в ногах ползаю? Доставила ему удовольствие и хватит. Стала спускаться по лестнице вниз. По дороге обернулась и крикнула ему:

- Тогда вообще не приходи! Совсем. Без тебя с сыном обойдемся! Слышишь?

Вышла из подъезда и пошла, куда ноги понесли. Пальто нараспашку, шапка и шарф в руке. Шел густой снег. Мелкий. Колючий. И ветер дул. А мне почему-то не было холодно.

- Эй, Василек!

Я обернулась с тайной надеждой готовая броситься к нему. Он стоял у подъезда. Без верхней одежды. Ведь простудится так после своей Африки!

- Троллейбусная остановка в другой стороне, - крикнул он и махнул рукой, указывая направление.

Не все ли равно, где остановка? Ему-то какое дело? Он теперь совсем чужой мне человек. Я отвернулась и быстро пошла прочь.

- Как сына-то назвала? - послышалось вдогонку.

Я не выдержала, разревелась. Не разбирая дороги, помчалась вперед.

* * *

Часа два я бродила по улицам, не помня себя. Домой вернуться в голову не приходило. Было же мне сказано - без мужа не возвращаться. Ведь тетка не поверит, что я не фокусничала. Ей не докажешь, что я изменила самой себе и звала его домой. Уж лучше бы я ему изменила, чем себе ...

Было жарко. Все вокруг казалось серым: тротуары, дома, машины, люди, небо. Прохожие кутались. Поднимали повыше воротники. А мне, не смотря на расстегнутое пальто, было жарко. И я расстегнула еще несколько пуговиц у ворота платья.

Что же делать? Как теперь смотреть в глаза тете Нине и Ванечке. Мысли мои путались, сбивались. Все плыло перед глазами, казалось странным, незнакомым... Я шла и шла куда-то. Потом набрела на скамейку в незнакомом сквере. Или на бульваре? Я уже не соображала. Уже не видела разницы между бульваром и сквером. Ноги не держали, подгибались. Присела на холодную скамью. Шапку и шарф положила рядом. Огромные черные деревья толпились вокруг меня. О чем-то переговаривались между собой. Снег хлестко бинтовал их стволы. Глаза у меня стали закрываться, и все медленно плыло. Все вокруг уплывало, уплывало... Хотелось пить. Кое-как негнущимися пальцами сгребла со скамейки немного снежной крупы и сунула в рот. Снег был теплым, как чай, который я любила, а мне хотелось холодненького... Умыться бы студеной водой, из деревенского колодца... Где-то близко, совсем рядом скрипнули тормоза. Катаются же эти деревья в такую погоду. Я закрыла глаза. Сунула в рот еще немного снега. Теперь он мне показался горьким.

Знакомый голос сказал над ухом:

- Совсем сдурела! Ну-ка, поднимайся!

Я попыталась открыть глаза. Тонны снега лежали на веках. Все не получалось разлепить их. Наконец попытка удалась. С трудом и не сразу. Лицо мужчины, который что-то беззвучно, как рыба в аквариуме, говорил мне, расплывалось.

Роман? Откуда он здесь? Здесь должны быть одни черные деревья и снег. Это их царство. Не надо... Не надо меня трогать. Или это не Роман? Все равно... Мне здесь так хорошо...

- Не надо... Не могу... - прохрипела я. Глаза сами закрылись. Штормило. Зачем ветер так сильно дует? Вдруг сметет, унесет далеко-далеко?.. Кто-то держал меня подмышки. Для чего держать? Все равно ноги разъезжаются. И, вообще, оставьте вы все меня в покое... Разве не видите? Я умереть хочу... Меня стошнило. Чья-то холодная рука легла на мой лоб. Ох, как хорошо-то. Потом меня подняли, перекинули через плечо и понесли непонятно куда. А деревья-то... Они же остались? Почему мы их с собой не берем? Не надо меня нести... Не надо! Сейчас опять вырвет...

Сон был необыкновенным. Или это бред? Наверное, бред. Сны у меня в последние годы кошмарные. А тут... Мне чудилось, будто я лежу дома. На своей кушетке. Под одеялом. И плыву на кушетке куда-то. Прямо по воздуху. А немного в стороне и снизу стоит Рыжий. Я плохо вижу его. Он расплывается. Но я точно знаю, что это он. Держит Ванечку на руках. Ванечка обнимает его ручонками и звонко спрашивает:

- Папа! Ты совсем к нам плиехал? Или еще не совсем?

- Совсем! - смеется Мишка и крепко обнимает сына. А я плыву, плыву над ними по воздуху. Хочу крикнуть Ванечке: "Не верь ему. Это неправда. Он врет. Он от нас отказался. Он врет". И не могу. Нет голоса. А Ванечка счастливо заливается. Возле кушетки вдруг появляется тетя Нина. Она растет, растет... Становится огромной, как готовый взлететь аэростат. Я пугаюсь. Мне некуда будет плыть по воздуху на своей кушетке, если она не прекратит расти. Но она пухнет все больше и, наконец, голосом Олега говорит... Говорит так громко, что у меня звенит в ушах:

- Да сделай же что-нибудь, черт возьми. Ведь она же умрет!

Кто-то умирает? - пугаюсь я. Где тетя Нина? Я ее больше не вижу. Она умрет оттого, что стала огромной, как дом? Рыжий, которого я тоже почему-то больше не вижу, отвечает тоскливо:

- Я сделал все, что мог. Теперь только ждать.

- Чего ждать? Она умирает, разве не видишь?

- Да пошел ты! - свирепо огрызается Рыжий. - Сказал: надо ждать.

Чего ждать? Чего? Я так давно жду... Все жду, когда же моей кушетке разрешат плыть дальше. А они не разрешают. Рыжий не разрешает. Держит зачем-то кушетку. Ведь я могу не успеть... Туда... В тот замечательный светлый коридор, откуда просто веет великой любовью и покоем... Могу не успеть. Надвигается ночь. Вот... Вот она - эта непереносимая чернота... Вокруг меня... Она страшная. Она на меня давит. Я ничего не вижу!

- Дайте мне уйти отсюда! - кричу я в испуге.

- Куда, Аленький? - тревожно спрашивает меня Рыжий.

Где он? Тут темно. Холодно. Я его не вижу. Шарю вокруг руками.

- Миша! Миша!

- Я здесь... здесь... - шепчет он нежно и берет меня за руку.

Ничего не вижу. Где же он?

- Миша! Не уходи! Пожалуйста! Ну, не уходи! - я плачу.

- Вот глупая, - невесело смеется он. - Куда я от тебя уйду? А, любимая?

Почему я не вижу, как он смеется? Не вижу его замечательных чертиков в глазах? Кругом темно. Куда же он делся?

- Миша-а-а-а-а ... - снова кричу я.

Что-то мокрое и холодное касается моего лба.

* * *

Солнце било прямо в лицо. Я зажмурилась. Трудно привыкать к свету. Настолько от него отвыкла. Вещи приобрели какие-то слишком резкие очертания. А у меня совсем еще недавно все плыло перед глазами, то исчезая, то появляясь вновь. Теперь уже ничто никуда не исчезает. Все на своих местах, все неподвижно. И этот свет... Глазам больно!

- Мама... - послышалось рядом.

Я осторожно приподняла ресницы. В полосе яркого солнечного света стоял Ванечка. Руки по-взрослому держал в карманах шортиков. Его рыжеватые кудряшки сверкали на солнце разноцветными брызгами. Где-то я такое уже видела. Но где? Когда? Вот досада, нее могу вспомнить.

- Ваня, - позвала его. И сама себя с трудом услыхала.

- Мамочка, молчи, не то кашлять будешь, - командирским шепотом сказал Ванечка, смешно вытаращив глазенки. - С тобой нельзя говолить. Папа лугается!

- Кто?

- Папа, - торжественно пояснил Ванечка и добавил, засияв радостной улыбкой. - К нам папа плиехал!

Фу-у... Это все еще бред. Конечно, я брежу... Вот и голова кружится. И дышать тяжело. Интересно, какой такой папа мог приехать к Ванечке? Бред, да и только...

- Какой еще папа, Ванечка? Что ты, милый?

- Обыкновенный папа, золотко. Как у всех. И хватит сюсюкать с парнем! Ванечка! Растишь мне из мужика бабу!

Я с трудом повернула голову на этот голос. На стуле у стены сидел Мишка. Уставший. Лохматый и небритый. Расслабленный, как отдыхающая кошка.

Ну вот! Небритый Мишка! Разве это не бред?

- С Ванечкой сколько не сюсюкай, все равно бандитом растет, - пояснила я недовольно. Пусть Мишка не заблуждается на счет сына. Потом опять взглянула на Рыжего и иронично спросила:

- Кстати... Это ты что ли папа?

- А кто еще, хотелось бы мне знать?! - воинственно спросил он. В глазах его плясали омерзительные чертики.

- Ванечка, - тихо попросила я, - посиди немного на кухне, милый. Мне с Ры ... с твоим папой поговорить нужно.

Ванечка с места не сдвинулся. Стоял, теребил кармашек на шортиках. Вопросительно глядел на отца.

- Иди, Ванька, иди, - снисходительно разрешил тот.

Ванечка развернулся и колобком укатил на кухню. Ну вот, он меня уже и не слушает. Я для него больше не авторитет. Черт знает, что такое! И этот Рыжий... Я закрыла глаза. Устала. Но память вдруг сыграла со мной злую шутку. Вспомнилось, как мы стояли в прихожей у Олега, а потом - на лестнице. Вспомнились Мишкины слова: "Чей сын?.. Когда это мы с тобой успели?.." А теперь ему, значит, сын понадобился? Признал отпрыска? Обида заполыхала в душе... Бабу ему, видите ли, из мужика растят!.. Обида и гордость...

- С чего ты взял, что это твой сын? - спросила, стараясь придать голосу безразличие.

- Мне его мать три дня назад сама об этом сказала.

- Его мать была не в своем уме. Она тебе наврала.

Мне страшно было смотреть на Рыжего. Страшно увидеть, как его взгляд становится ледяным. Что я несу? Ведь ему, наверное, все давно доложили... Потому я не открывала глаза. Слышала, как он поднялся со стула. Подошел совсем близко и присел ко мне на кушетку. Тяжелый какой. Кушетка под ним, как человек, вздохнула. Взял меня рукой за подбородок.

- Ну-ка! Открывай глаза, симулянтка. Хватит притворяться умирающей.

Я подчинилась. По старой привычке? Может быть. А, скорее всего, из желания еще раз посмотреть на него. Ведь хорош же, мерзавец! Даже такой помятый.

Он смотрел на меня с нежной жалостью, затаив где-то в глубине глаз улыбку. И опять у меня возникло ощущение, что где-то я это уже видела ...

- Ты же не умеешь мне врать, - ласково усмехнулся он. - Ты никогда мне не врала.

Это, конечно, так. Почему-то именно ему, ему одному я никогда не врала - всегда говорила правду.

- Я устала.

- Угу, - кивнул он. - Сейчас отдохнешь.

Встал и ушел на кухню. Его и не было всего несколько минут, а я запаниковала. Вдруг он совсем ушел? Больше не вернется?

Он вернулся. Держал в руках странный пластмассовый шприц. Таких мне видеть еще не приходилось.

- Ой, только не в вену!

Он хохотнул.

- Как была трусихой, так и осталась.

Много он понимает! Я рожала вон как и то - ничего не боялась. Я вообще ничего не боюсь.

- Куда руку спрятала? - насмешливо спросил он и бесцеремонно залез своей лапищей ко мне под одеяло. Пришлось подчиниться. Вытащить левую руку из-под спины.

- Да не трясись ты так, - откровенно смеялся Мишка, ловко попадая иглой в вену. Как у него это просто получилось! Ничего не поделаешь, профессионал.

Он поднял голову от моего локтя. Заглянул в глаза. Сказал серьезно:

- Теперь спи, любимая. Постарайся больше не умирать.

- Послушай ...

- После поговорим.

Спорить с ним было бесполезно. Это я еще помнила. Вздохнула. Закрыла глаза. Если "после поговорим", значит, еще увидимся. Сон накрыл меня мягкими лапами.

* * *

Ванечкина кровать была отодвинута подальше от моей кушетки. Кто ее отодвинул? Зачем? Ванечка спал, подсунув одну руку под пухлую щеку. Большой палец другой руки засунул себе в рот. Одеяло сбилось. Сквозь прутья решетки выглядывала розовая пятка. Вот всегда он так спит. Обязательно ноги из-под одеяла выбрасывает. Жарко ему, что ли?

Я вздохнула. Голова еще кружилась. Но дышать стало легче. Опять в комнате темно. До вечера проспала? Вот молодец-то. Миша, наверное, уже ушел ...

Ох, нет. Вон сидит. Не ушел!

За столом, освещенные оранжевым светом странного светильника, тетя Нина и Мишка пили чай. Перед Мишкой стоял его любимый бокал.

Откуда у нас такой светильник? Никогда не было. Мишка приволок? Зачем? А, вообще, здорово... Уютно. В углу, возле телевизора, куча самых разнообразных картонных коробок - одна на другой. Коробки явно иностранного происхождения, изрисованные непонятными надписями на английском языке. Тоже Мишка приволок? Хм... после разберемся.

Я опять взглянула на Рыжего. Как хорошо, что он здесь. И тетя Нина как рада. Вон, улыбается ему... Мне захотелось посидеть за столом вместе с ними, в этом мирном круге оранжевого света... Но так непривычно видеть Мишку здесь. Комната кажется совсем маленькой. Может быть, он и усох, а все равно огромный. И незнакомая мне красивая серая рубашка совсем не скрадывает этой его огромности.

Я пошевелилась. Они прервали тихий, не слышный мне разговор и разом повернулись.

- Как ты? - спросил Мишка.

- Ничего, - шепнула я. Сказать громче от чего-то боялась.

- Чаю хочешь? С малиной?

- С малиной не хочу. Просто чаю ...

Тетя Нина и Мишка переглянулись. Тетка понимающе улыбнулась. Взяла со стола чайник и вышла на кухню. Зная ее, можно не сомневаться - свой чай я получу очень нескоро.

Мишка пересел ко мне на кушетку. Пощупал мой лоб. Скула у него от уха и до подбородка была испачкана чем-то темным. Я еще утром заметила, да спросить постеснялась.

- Что у тебя на щеке?

- Где? - удивился он, но, поймав мой взгляд, ухмыльнулся:

- Ах, это ...

Дотронулся до грязи пальцами.

- Гематомка, - весело пояснил он. - Очень симпатичная. Как ни прискорбно, но уже проходит.

Гематомка. Синяк, что ли? Вот ведь человек! Ни слова попросту ... Скоро совсем на латынь медицинскую перейдет. Как я его тогда понимать буду? Латынь мне учить придется? Кстати, ничего себе синячок. Обширненький.

- Где ты приложился?

- Это мне Олег объяснял, что я подлец. Когда я позволил тебе уйти. Встретил меня на лестнице и все популярно объяснил. Очень доходчиво получилось.

- Зачем? - мне стало холодно. Я попыталась натянуть одеяло до носа. А еще лучше - до бровей. Не сам вернулся. Его заставили.

- Мы же с тобой все решили. Я сама тогда ушла.

- Ну да, - он поправил мне подушку. Легко, привычно. Немного приподнял меня, подоткнул одеяло. Смотрел серьезно. Дотронулся пальцами до седой прядки на моем левом виске.

- Я притворялся, а ты, глупая, поверила. Я не знал, что и подумать, когда тебя увидел. А ты еще меня и домой позвала. Своим ушам не верил, тебе тоже... И почему ты к остановке не пошла? Мы потом с Олегом полтора часа колесили по окрестностям. Сюда сначала приехали. Потом назад вернулись. Все закоулки обшарили.

Значит, это все-таки он меня на скамейке нашел. Так хотелось в это верить... так хотелось... Но боялась, просто померещилось... Значит, все-таки он!

- Слушай, Миш, а с чем я свалилась?

Он посмотрел на меня. Внимательно посмотрел. Лицо его стало скучным. Пожал плечами. Мне стало смешно. Это он врать приготовился. Всегда так. Я укоризненно покачала головой. Он смутился.

- Так, пустяки. Всего-навсего двухстороннее крупозное воспаление легких.

Воспаление легких? Он, наверное, все это время здесь обретается? Где же он спал? И спал ли? Вон рубашка мятая. Хорошо, догадался рукава закатать. А уставший какой! Тяжело ему со мной пришлось. Отдых ему нужен и немедленно.

- Ты когда уйдешь, Миша?

- Куда уйду? - оторопел он.

- Ну... - замялась. - Я уже поправляюсь... Ты, наверное, уйдешь?

- Еще чего! - возмутился он. Вскочил. Сунул руки в карманы серых, спортивного покроя брюк. Заходил по комнате - ей-богу, тигр в клетке, ни дать, ни взять. Пнул ногой стул, остановился в центре комнаты. Под люстрой. Как всегда... Обернулся ко мне. Сердитый. Взъерошенный.

- Ты меня домой звала? - спросил жестко.

- Звала, - ответила я тихо и виновато.

- Насовсем звала? Или как?

- Насовсем...

- Я, конечно, гад, сволочь... Я виноват... Но раз звала насовсем, значит, простила?.. Ну, вот. Я пришел. Куда мне теперь прикажешь идти?

Я молчала. Глядела на него во все глаза. Вернулся! Насовсем вернулся! Значит, еще любит? Или из-за Ванечки? Если из-за сына, то не надо...

- Если ты из-за сына решил остаться, - неуверенно начала я, - то приносить такую жертву не надо. Я три года без тебя с ним справлялась, с Ванечкой... Ты не знаешь...

Он перебил меня. Громко и раздраженно.

- Что за чушь ты несешь? Ванечка... Прекрати Ваньку так называть. Он мужик. А про тебя я уже все знаю. И с Олегом говорил. И с Татьяной. С тетей Ниной до сих пор все еще говорю... Даже Ромкины сказки слышал.

Вот тут я испугалась. Зарылась поглубже в одеяло. Дышать стала тихо-тихо. Романа он мне не простит. Такое он не сможет простить. А если Роман еще и небылиц наплел...

- Что спряталась? - фыркнул Мишка. - Как про Ромку услыхала, так и спряталась? Чего ты боишься?

Подошел. Плюхнулся на кушетку. Кушетка всхлипнула. Сгреб меня в охапку вместе с одеялом. Прижал к себе.

- Какая ты глупая, Алька.

- Но ты ведь хотел со мной разводиться? А теперь и подавно... - пробормотала я в одеяло, успокаиваясь. Любит, любит, любит...

- Разводиться? С тобой? - он уставился на меня, ничего не понимая. - Кто тебе это наплел? Никогда бы в жизни тебе развода не дал!

Прижал к себе еще крепче. Я тихонько высвободила одну руку и обняла его за шею. Он тщательно завернул меня в одеяло и поместил к себе на колени. Держал, как младенца. Целовал в глаза, в нос.

- Подумаешь, Ромка... - бурчал между поцелуями. - И его хорошо знаю, и тебя. Небось, кокетничала с ним, кокетничала... А потом по носу щелкнула?

- Ага, - я тихо рассмеялась. Как это он про нас с Романом так точно вычислил?

У Мишки было такое выражение лица! И эти его веснушки... вот окаянные... Я вытащила из одеяла и вторую руку. Дотронулась до них... Господи, до чего же я его люблю! Я ему так и сказала...

- Ты думаешь, я тебя не люблю? Я тебя, Алька, еще больше люблю!

- За что, Рыжий? За что?

Он перестал меня целовать. Серьезно посмотрел и тихо промолвил:

- А кто его знает, за что? Вот ты знаешь, за что меня любишь? Ну и я не знаю... Разве любят за что-то? Любят просто так. Любовь, она или есть, или ее нет. Я вот в Африку от тебя сбежал, а ты меня и там достала. Помню, я только из армии вернулся. Недели три прошло, не больше... Мы с тобой из-за Светки поссорились. Ты за поленницу ушла - плакать. Я тихонько с другой стороны зашел и смотрю. Сидишь ты на чурбаке и плачешь. Спокойно так сидишь. Подбородок руками подперла, а по щекам слезы льются... У меня тогда душа вся сжалась. Такая ты любимая, такая родная... Я в загранке каждый день это вспоминал. Женщин много разных встречал. Такой, как ты... такой вот родной, моей - нет. Не было больше такой. Мне теперь всю жизнь перед тобой свои грехи замаливать. И я о тебе только всегда и думал, Василек ты мой бестолковый...

Я поерзала у него на коленях, прижимаясь теснее. Прислонилась виском к его плечу. Любит. Любит, конечно. А что мне еще надо? Ничего мне больше не надо. Что-то у меня глаза защипало. Будет сегодня чай или нет? Куда тетка-то запропастилась?

Мишка угадал мои мысли. Громко сказал в сторону кухни:

- Теть Нин! Ты там еще часик посиди. Чай настояться должен.

В ответ донесся довольный смешок. Тетя Нина всегда любила Мишку и во всем шла ему навстречу. Мишка уложил меня на подушки. Расправил одеяло. И начал расстегивать свою рубашку. Сказал тоном, не терпящим возражений:

- С сегодняшнего дня я сплю не на стуле, а на своем законном месте. Ну-ка, подвинься. Развалилась, понимаешь!

- Еще чего! - передразнила я и хихикнула, счастливая тем, что он рядом. - Больным людям нужен покой.

- Что-что, а покой я тебе гарантирую, - нахально пообещал он, залезая ко мне под одеяло. - Ни одного мужика рядом с тобой не будет. Кроме мужа, разумеется.

Странное представление о покое у Рыжего. Он как раз самый беспокойный из всех известных мне людей.

- Отдохнешь от приключений, - продолжал развивать свою идею Мишка. - А увижу на горизонте Ромку - вообще прибью.

Хорошо, что про Олега не вспомнил. Или у него вместо Олега теперь Роман, как повод для скандалов?

- Скажи мне еще раз, что любишь, - шепнул Мишка, методично превращая мою ночнушку в кучу тряпок для вытирания пыли.

Ох, Рыжий! - только и смогла сказать я.

ЭПИЛОГ

Мы сидели с Олегом на лавочке в парке. Смотрели, как Мишка с Ванечкой и Таня с дочкой кормили уток.

Утки были тощие. Жадные. Наверное, оттого, что страшно голодные. Они скользили оранжевыми лапами по льду пруда и оглушительно гагакали. Стучали клювами. Особенно нахальными казались селезни.

Ванечка заливисто хохотал. Отталкивал от уток Шурочку. Шурочка визжала. Татьяна сосредоточенно крошила уткам хлеб. А Рыжий швырялся снегом во всех подряд.

- Пойдем к ребятам, - предложил Олег.

- Нет, - вздохнула я. - Мишка мне сказал здесь сидеть. Ты иди, если хочешь.

Снег искрился на ярком солнце. Под деревьями лежали серые, сиреневые, голубые и синие тени. Было так хорошо сидеть на лавочке, вдыхать вкусный, морозный воздух... Смотреть на Мишку с Ванечкой.

- Ты же замерзнешь!

- Мне ходить не очень рекомендуется, - не задумываясь, отозвалась я. - А потом, не забывай, что я на подушке сижу. И в десяти штанах.

- Почему? - он встревожился. - Почему ходить не рекомендуется?

В этот момент Рыжий обернулся к нам. Проверить, не соскочила ли я с лавочки? А может, не обнимает ли меня за плечи Олег? Я напрасно радовалась тогда, что Олега Мишка заменил Романом. Как же! Рыжий не изменял себе. Мне изменял, а себе - никогда! Теперь он попрекал меня уже двумя мужиками сразу: Романом, который имел нахальство изредка у нас появляться, плести байки о социализме с человеческим лицом и смотреть на меня тоскливыми глазами, и, как всегда, Олегом. Хорошо, что о Вальке Прохорове Мишка не знал ни сном, ни духом. Мои сослуживцы его никогда не интересовали.

Рыжий убедился, что Олег меня не обнимает, что я сижу, как приклеенная, что пока не замерзла. Помахал рукой. Я помахала ему в ответ. Он сгреб руками пригоршню снега. Слепил снежок и бросил в нас. Долетит? Не долетит?

- Ты не ответила.

Не долетел. Упал шагов за пять от нас, подняв в воздух снежную пыль.

- Угроза выкидыша, - беззаботно пояснила я, провожая взглядом еще один снежок. Не долетел. Попал в дерево.

- Ты что? Беременная? - изумился Олег.

Я обернулась к нему. Вот чудак! Что здесь удивительного? После всех моих злоключений... Кроме того, у меня в мужьях Рыжий. А Рыжий теперь хочет целую кучу детей.

- На третьем месяце, - засмеялась я. Поболтала ногой. Поддела носком сапога снег. Ну, до чего ж искрится!

- Ты с ума сошла, Алька! - потряс головой Олег. - Опять пеленки, стирка, уборка. Тебе тогда четверых придется обслуживать, не считая себя. А как же ты сама? У этого Рыжего совести нет... Засадить тебя дома с детьми!

Знал бы Олег, какие планы на счет детей у этого Рыжего!

- Смешной ты! - я задумчиво посмотрела на него. Ничего-то Олег не понимает. Рыжий сейчас, как домохозяйка. Натосковался по семье.

- Для чего ты живешь, Олег? Что для тебя в жизни главное? Что, вообще, для человека главное?

Он пожал плечами.

- У каждого свое... Кому работа, кому - семья, кому - деньги...

- Не-а... Главное для человека... для любого человека - это любовь. К мужу, жене, детям, родителям. К близким своим. К земле. К деревьям вот. Смотри, какие они красивые... Только люди по-разному эту любовь ищут. А если ее нет, то чем-то посторонним душу свою заполняют. Тоже по-разному. Одни - работой. Другие деньгами. Или шмотками - без разницы. Татьяна вот свою душу театрами заполняет. Ты - друзьями. А мне этого ничего не нужно. У меня любовь есть. Даже в избытке... Беречь ее только и все... Я сейчас и берегу ее... Как могу, конечно. Мне намучиться надо было, как следует, без Мишки, чтобы это понять. Хорошо, поняла все же... Ты сам подумай, я женщина! Чего мне еще надо?

Олег хлопал глазами и растеряно смотрел на меня. Переваривал мой монолог. Не привык к такому словоизвержению с моей стороны.

- Алька! - крикнул Мишка, направляясь к нам и отряхивая с себя снег. - Собирайся! Домой пора.

Я вздохнула. Втихаря, чтобы никто не видел, сунула в рот немного снега. Фу-у... Холодный, аж зубы ломит! Здорово как! Поднялась, радостно оглядывая мужа. Взяла с лавочки подушку.

- Ванька! - крикнул Мишка через плечо, продолжая ослепительно мне улыбаться. - Санки не забудь!

Я осторожно шагнула к Рыжему. Потом оглянулась на Олега. Он сидел потерянный. Смотрел на меня жалкими глазами.

- И что ты за человек, Алька?

- Человек! - мне стало весело. - Все очень просто, Олег. Я - женщина!

КОНЕЦ

P.S. Продолжения не будет. Никакого. Это все!

Москва. Ноябрь 1993 - Февраль 1994.