Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня, крепко сжимая мой подбородок.
— Что?
— Я беременна, — повторяю я.
В его глазах мелькает облегчение, и я клянусь, что вижу, как груз его забот уплывает вдаль.
— Это хорошо, — говорит он мне ошеломленным тоном. — Такая хорошая девочка.
Он целует меня, а затем гладит по лицу.
— Это все изменит.
И вот тогда я это вижу. За его облегчением я вижу его истинный мотив. И на долю секунды в осознании этого возникает укол предательства.
— Ты пошел на это, чтобы я не причинила себе вреда.
Он смотрит на меня и лжет прямо мне в лицо.
— Я хочу семью, Солнышко. Пришло время.
— Но ты также верил, что это все исправит, — настаиваю я. — Что это как-то исправит меня.
— Ты будешь отличной матерью, — говорит он мне. — У меня нет никаких сомнений.
— Как ты можешь не сомневаться? — я вступаю с ним в небольшую конфронтацию. — Это не исправит мой сломленный разум, Алексей. Это только означает, что ты купил себе уверенность на всю оставшуюся жизнь. Потому что теперь ты знаешь, что я ничего не сделаю. Но что, если ты ошибаешься? Что, если я…
Я не могу вымолвить ни слова. Что, если я сумасшедшая? Что, если я тоже причиню боль людям, которых люблю?
— Ты не твоя мать, — отвечает он. — Ты совсем не похожа на нее. Ты намного сильнее.
— Ты ее не знал.
— В этом нет необходимости. Я знаю тебя.
— Вряд ли, — отвечаю я, вырываясь из его объятий.
Я злюсь на него. И я не знаю, почему. Я больше не могу разобраться в своих эмоциях. Прошло так много времени с тех пор, как я испытывала настоящие эмоции. Кроме онемения и боли. Это что-то другое.
Все, о чем я могу думать, это то, что он сделал это с одним намерением. И это было не потому, что он хотел создать семью… со мной. Это было потому, что он женился на мне, а я сломлена, и ему нужно было это исправить, и поэтому он принял такое решение.
— Это не имеет значения, — глупо говорю я. Как будто я этого не понимаю. — Это был твой план.
Он не отрицает этого.
— Я же говорил, что хочу семью.
Но он не произносит слов, которые мне нужно услышать. Я была так смущена, думая, что, возможно, это что-то значило немного больше для него.
— Как это будет выглядеть на практике? — интересуюсь я.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду… для тебя это соглашение. Это не похоже на нормальный брак. Так как же это будет выглядеть на практике?
— Я обеспечиваю тебя, — отвечает он. — А ты станешь матерью моих детей и моей женой.
Он этого не понимает. И я даже не уверена, что мне нужно, чтобы он сказал. Но мне нужно, чтобы было нечто... большее. Это снова надежда. Прорывается во мне. Говоря мне, что я должна делать и иметь все это. Но это никогда не было правдой.
— Я даже не знаю, чем ты занимаешься, — выпаливаю я. — Весь день за компьютерами.
— Я счетовод Воров в сфере азартных игр. Как и для ирландцев.
— Так что это значит? — интересуюсь я. — Это незаконно. Тебя могут поймать. Что будет потом?
— Меня никогда не поймают, — усмехается он и на самом деле выглядит оскорбленным. — Я Призрак.
Его ответ не успокаивает меня, поэтому он сам пытается успокоить.
— Я лучший в своем деле, Талия. Вот почему я бесценен для Виктора. Для Воров. Больше нет никого с моим набором навыков. Я могу заверить тебя в этом.
Я ему верю. Я видела, как он работает. И я знаю, что в его мозгу есть что-то опасно гениальное. Но все это сваливается на меня разом. Что же я наделала.
Я вышла замуж за мафиози. Подписала контракт, который не в силах расторгнуть. А теперь у меня будет его ребенок. От этого человека, который недавно вот также заверял, что никогда не сможет полюбить меня. Я не думала, что захочу этого. Но теперь… Боюсь, что он прав. Что этого никогда не случится.
И я буду потеряна для него. Для этого мира.
— Ты проводишь весь день в своем офисе, — говорю я ему. — Распивая коньяк. Работая. Играя в шахматы. Все изменится?
Его брови сходятся на переносице.
— Я помогу с воспитанием ребенка, — отвечает он. — Это будет наш ребенок, Талия. Наша общая ответственность.
Я сглатываю, постукивая пальцами по бедру. Он этого не понимает.
— И мы будем ужинать вместе? Проведем отпуск совместно? Будем смотреть фильмы, играть в игры...
Теперь уже он выглядит встревоженным. С каждым моим словом его поза становится все более напряженной.
— Не знаю, — отвечает он. — Я занятой человек.
— Верно. — Я делаю вдох и собираюсь с мыслями. — Значит, все будет так, как сейчас. Я буду оставаться в своей комнате на весь день. Ты останешься в своем кабинете. Ночью ты трахнешь меня, и у нас будет общий ребенок, ответственность за воспитание которого мы будем делить поровну.
Он, кажется, смущен моим гневом.
— Разве это не то, о чем мы договаривались? Я не понимаю, Солнышко, что тебя так расстраивает.
— Я тоже не понимаю. — Я смотрю в потолок и потираю виски. — Ты хотел, чтобы мне стало лучше. И, может быть, так оно и есть. Но ты не изменился.
— Зачем мне меняться? — спрашивает он, наконец-то поняв, в чем дело. — Это соглашение работает в нашу пользу. Так меньше грязи. Ни эмоций, ни чувств. Мы оба можем быть счастливы.
— Верно.
Только меня больше нет.
Может быть, это несправедливо. Может быть, я слишком облажалась, и мои страдания слишком высоки.
Алексей, кажется, взволнован. Ему не терпится подняться наверх, чтобы налить себе еще выпить. Запереться в своем кабинете, чтобы остаться наедине со своими мыслями.
— Нет, — соглашаюсь я с ним. — Думаю, ты прав. Думаю, так будет лучше.
Он удовлетворенно кивает. С облегчением. Облегчением от того, что я ничего не прошу у него таким образом. Что мы можем продолжать в том же духе. Как будто ничего не изменится. Или изменится.
Но все уже изменилось.
— Наверное, будет лучше, если я останусь в своей комнате, — говорю я ему. — Чтобы все было так, как ты хочешь. Меньше грязи.
Он хмурится, но не спорит.
— Это к лучшему, — снова повторяю я.