Надин Иверс не помнила иной жизни, кроме жизни на ранчо. Она увидела Скалистые горы, ощутила веяние ветра и услышала шум листвы гораздо раньше, чем узнала, что на свете существуют время и смерть, потому все это и поныне казалось ей олицетворением вечности. Она любила леса Вайоминга, печальные и мрачные даже при солнечном свете, его необъятные пастбища и величественные вершины.
Пока Надин не вышла из детского возраста, она ощущала себя защищенной от любых бед. Если даже кругом было полно несправедливости и зла, мать ограждала ее от этого. По вечерам она рассказывала дочери сказки и учила ее молитвам, мастерила ей кукол и постоянно напоминала, что Надин должна делать все, как велит отец, потому что он не привык повторять что-либо дважды. Однако у девочки не было поводов для ослушания, к тому же она слишком редко видела Джозефа Иверса, да и тогда он не стремился разговаривать с ней, а всего лишь смотрел на нее с непонятной досадой.
Днем, пока Кортни Иверс хлопотала по дому, Надин могла находиться где угодно: на конюшне, на кухне, в хлеву — ей везде улыбались, трепали ее по волосам; работавшие у отца ковбои, случалось, поднимали ее на плечи и катали по двору или в шутку подсаживали на лошадь. Сама не заметив как, она научилась ездить верхом, доить коров и, не стесняясь, общаться с людьми.
Когда она стала старше, все изменилось. Надин узнала, что большой и важный мужской мир и тесный женский мирок очень разные вещи: с одной стороны, второй является частью первого, с другой — не должен с ним соприкасаться. На разговоры с ковбоями, как и на «неженские» занятия, был наложен строгий запрет. Одновременно Надин наконец почувствовала и поняла, что из себя представляет ее отец.
Джозеф Иверс воровал материнский смех, высасывал из ее тела молодость и вызывал у нее слезы, которые Кортни смахивала тайком, чтобы не увидела дочь. Когда отец появлялся на горизонте, Надин приходилось превращаться в куклу, в существо, всецело покорное его воле.
Лучше всего было не попадаться ему на глаза, но со смертью Кортни это стало невозможным, и тогда Надин осознала, что ранчо, прежде казавшееся ей обителью свободы, на самом деле — тюрьма. Что она никогда не сможет убежать от будущего, уготованного отцом.
Он определял время, когда она должна вставать, выходить к обеду, ложиться спать, и решал, чем ей заниматься днем. Наверное, так же жила ее мать, просто прежде Надин не догадывалась об этом. Кортни не смогла выполнить главной миссии — родить мужу наследника, и за это он обращался с ней, как с мебелью. Когда матери не стало, Надин не могла отделаться от мысли, что отец рад ее смерти.
Она сидела у постели умирающей, но его не было. Джозеф Иверс появился, лишь когда пришла пора отдать распоряжение о похоронах.
Кортни похоронили на семейном кладбище, рядом с четырьмя ее детьми, которые умерли, не дожив до года. Джозеф Иверс никогда сюда не приходил. Похоже, в его глазах память о покойных ничего не стоила.
Отец всегда оценивал людей и животных с точки зрения их пользы. В его взгляде в любой момент могла появиться холодная ярость, а в словах — рассчитанная, бьющая наотмашь издевка.
Надин навсегда запомнила день, когда Джозеф привел в дом Эвиан. Нет, он не вошел с ней под ручку, он втащил ее, тяжело дыша и бранясь, и по пути прикрикнул на застывшую в изумлении дочь.
Она никогда не видела, чтобы чей-то гнев вырывался наружу с такой безумной силой. Незнакомая девушка извивалась, Пиналась, царапалась и кусалась.
Надин не сомневалась в том, что отец совершает преступление. Она решила бы, что Джозеф Иверс сошел с ума и похитил чужую женщину, если б не знала, насколько он властен над собой и расчетлив в поступках.
Его руки были сильнее девичьих, и ему не составило труда уволочь незнакомку в спальню.
Надин не спала всю ночь, то прислушиваясь в надежде уловить какие-то звуки, то напротив — зажимая уши руками.
Утром Надин увидела на щеке отца две длинные тонкие царапины. За завтраком он сказал:
— Девушка, которую ты видела вчера, — моя жена. Я сочетался с ней браком в Шайенне. Ее зовут Эвиан. Некоторое время она не будет выходить к столу.
Надин застыла, словно пораженная ударом молнии.
Кухарка носила пленнице еду. Иногда та колотила в дверь и выкрикивала какие-то фразы, но чаще сидела молча. Каждую ночь Джозеф Иверс запирался с ней в спальне, и Надин не хотелось думать о том, что там происходит.
А потом Эвиан появилась в гостиной. Холодная, неподвижная, уязвленная, но не сломленная.
Улучив момент, Надин задала девушке вопрос, который не давал ей покоя:
— Как ты сюда попала?
— Не по своей воле, — отчеканила Эвиан, глядя прямо перед собой.
— Кто ты и откуда?
— А ты?
— Я живу здесь с рождения. Я — дочь Джозефа Иверса, хозяина этого ранчо, — твердо произнесла Надин.
— Я ненавижу твоего отца, тебя и ваше ранчо, — сказала Эвиан.
Надин опешила, но не осталась в долгу:
— Это я должна ненавидеть тебя. Ты не имеешь никакого права занимать место моей матери!
Эвиан скривила губы.
— Твою мать я тоже ненавижу. Зачем она умерла? Пусть бы мучилась вместо меня!
За эти слова Надин была готова ее убить.
С тех пор они не разговаривали, но их взаимная ненависть росла с каждым днем. Надин пришлось распоряжаться хозяйством, тогда как Эвиан ничего не делала.
Когда девушка попыталась пожаловаться отцу, он небрежно произнес:
— Я привез ее сюда не для того, чтобы она топила печь и доила коров.
«Почему именно я должна выполнять грязную работу? Чем она лучше меня?!» — хотела воскликнуть Надин, но ей пришлось молча проглотить обиду.
Чуть позже Джозеф поделился с дочерью своими планами:
— Надеюсь, Эвиан родит мне наследника, а для тебя я подыщу в Шайенне состоятельного жениха.
Услышав такое, Надин едва не задохнулась от возмущения. Значит, эта девица станет хозяйкой ранчо, а ее отец сбудет с рук, выдав замуж за какого-нибудь немолодого банкира!
Когда Эвиан убежала из «Райской страны» (как только и могла сбежать горожанка — в туфлях и легком платье, без запасов еды), Надин искренне надеялась, что она сгинет в лесу, но ее поймали и вернули назад.
Надин слышала, как отец сказал ей:
— Если еще раз сбежишь, я упрячу тебя в бордель. Для меня это будет проще простого. Там тебя быстро сломают, и тебе придется спать не с одним, а со многими. И не удивляйся, если я стану твоим постоянным клиентом.
Эвиан ничего не ответила, но задрожала как осиновый лист. Увидев это, Надин подумала, что, пожалуй, белоручке приходится куда хуже, чем ей самой, однако не почувствовала жалости.
С тех пор Эвиан не предпринимала попыток сбежать, зато принялась тайком наведываться к Зане. Надин не понимала, что общего может быть у шайеннской девицы с обитательницей лесной хижины, и поневоле испытывала ревность.
Она слышала о Зане, хотя никогда ее не видела. Когда заболела Кортни, один из работников посоветовал Джозефу позвать старуху, но та не пришла. Создавалось впечатление, что она никогда не покидает границы леса.
Надин вышла во двор с молодым ковбоем, думая, что этот человек не знает о том, что он — первый мужчина, с которым ей позволено прогуляться и поболтать с тех пор, как она вышла из детского возраста. Он был симпатичный, хотя застенчивый и неловкий, как все эти парни, и Надин решила взять инициативу в свои руки.
— Я еще не поблагодарила вас за то, что вы остановили коня. Сама бы я ни за что не справилась.
— Я просто вовремя заметил, что лошадь понесла. Ведь так и было?
— Да, — ответила Надин после небольшой паузы.
На самом деле что-то заставило ее хлестнуть коня, направив его за толпой ковбоев. Наверное, то было внезапно вспыхнувшее желание выразить неповиновение отцу, вырваться на свободу, хотя на самом деле она бы сумела избавиться от его власти, только разбившись о камни.
— Я рада, что вам здесь нравится, — сказала она. — Я родилась и выросла в этих краях.
— Вы часто ездите по ранчо верхом?
— Вообще не езжу. У меня много работы по дому.
— Тогда вам, наверное, понравилась поездка в Шайенн?
До этого Надин шла, глядя себе под ноги, чтобы случайно не наступить на коровью лепешку, но сейчас она остановилась и посмотрела на него.
Ей совсем не понравилась эта поездка, несмотря на то, что отец обещал заказать ей новые платья. Он ездил договариваться о браке, браке, в котором Надин должна была потерять все свои радости, мечты и надежды. Ее женихом стал представитель железнодорожной компании «Юнион Пэсифик», сорокапятилетний мужчина с собственным домом и большим счетом в банке. Он совершенно не приглянулся Надин, и теперь она думала, что ее участь мало чем отличается от участи Эвиан.
— Возможно, скоро я перееду в город, — сухо произнесла она.
Ее спутник удивился.
— Вот как?
— Да. После того, как отец выдаст меня замуж.
Надин не знала, зачем говорит это незнакомому человеку, хотя, в сущности, ей было совершенно не с кем поделиться своей бедой. Девушка не знала, как объяснить, что, с одной стороны, она желает навсегда остаться в «Райской стране», а с другой — что порой ей хочется бежать отсюда куда глаза глядят.
— Вы не согласны с решением мистера Иверса?
— Нет. Но отец не допустит отказа. Это мужчины вольны выбирать, как им жить, а женщины — никогда.
— Мне редко приходилось выбирать, — сказал он. — Я вырос в бедной семье, и у нас всегда было мало возможностей.
— И все-таки вы смогли уехать из дому, найти работу. И наверняка женитесь по своему выбору.
Парень смущенно пожал плечами, а Надин испугалась. Разве она хорошо знает этого человека? Не ему ли отец предлагал работу и обещал покровительство? А если он выдаст ее с головой?!
— Прошу, не передавайте мои слова мистеру Иверсу! — вырвалось у нее.
— Что вы, конечно, нет!
Надин прочитала в его глазах сочувствие и неподдельный интерес к ее скромной персоне.
— Будучи в Шайенне, я кое-что узнал о вашем отце, — нерешительно произнес он.
— Только не говорите, что когда-то он был другим, — с горечью промолвила Надин.
Он сделал паузу, словно не решаясь в чем-то признаться, а после сказал:
— Нет, я имел в виду вовсе не это. — А потом вдруг спросил: — Почему «Райская страна»? Обычно ранчо так не называют.
— Это насмешка. Отец всегда говорил: «Ковбои такие тупые — не могут связать двух слов, но при этом щеголяют вычурными названиями. Что ж, я придумаю такое, что переплюну их всех!» — ответила Надин и, внезапно охнув, закрыла рот рукой.
Молодой человек засмеялся, и тогда она тоже улыбнулась.
— В чем-то он, без сомнения, прав!
— А он никогда и не сомневается в своей правоте.
— Я мало ходил в школу, хотя умею читать и писать. Мне рано пришлось взяться за работу.
— А меня учила мама. По книгам, которые она привезла из города.
Надин заметила, что ноги несут ее на кладбище. Что ж, это может послужить оправданием, если отец скажет, что она задержалась с незнакомцем дольше положенного. Почему бы во время прогулки им не навестить могилу Кортни Иверс?
— Ваша мать жива? — спросила она своего спутника.
— Да, — отозвался он с оттенком вины.
— Как ее зовут?
— Ирма.
— Красивое имя. И необычное.
— А мне нравится ваше.
Надин вновь посмотрела на него своими серо-голубыми глазами. В ее взгляде были простота, искренность и надежность — совсем как во взоре матери Арни, и юноша ощутил, как в нем растет симпатия к этой девушке.
Кладбище казалось совершенно заброшенным, оно заросло сорными травами и мхом. Неприметная тропинка вела к простому камню, под которым покоилась Кортни Иверс.
Надин стояла молча, опустив руки. Казалось, она смотрит на сверкающую паутину, сплетенную крохотными паучками и покрывавшую камень, будто тончайшее кружево, как на еще одно доказательство хрупкости мира и жизни.
Арни слушал тишину. В лесу, который начинался совсем рядом, стояло безветрие. Листва на деревьях поредела, с кустов осыпались ягоды. Стаи улетавших в теплые края дроздов пересекали небо огромными стаями, похожими на темные реки.
Арни чувствовал, что в его встрече с Надин осталось много неясности и недосказанности. К тому же он не выполнил поручения Кларенса: не расспросил девушку ни об Эвиан, ни о Зане. Впрочем, он не представлял, как к этому подступиться.
— Мы сможем увидеться еще раз?
Услышав этот вопрос, Надин вздрогнула. Много лет на нее давил страх, давил не хуже могильного камня. Когда, возвращаясь из Шайенна, она пустила лошадь вскачь, надеясь то ли хоть на мгновение вырваться из плена, то ли разбиться о скалы и положить конец тому, что еще и не начиналось, ее остановил именно этот человек. Не являлось ли это знаком судьбы?
— Вряд ли. Отец не позволит. А встречаться тайком просто негде.
— А здесь? — спросил ее спутник.
Губы Надин приоткрылись, а потом на них появилась улыбка.
— Да! Обычно я посещаю кладбище раз в неделю, но могу и чаще. Отец об этом знает, и он ни за что не последует за мной. Он сюда не ходит. А вы можете появиться со стороны леса. Вас никто не заметит.
Она не думала о том, плохо это или нет. Джозеф Иверс никогда не раскаивался в свих поступках, и Надин знала, что, ослушавшись его, испытает если не удовольствие, то, по крайней мере, чувство мести.
— А зачем вам это? — запоздало спросила она.
— Мне кажется, нам есть о чем поговорить.
Надин кивнула.
— Хорошо, мистер Янсон. А сейчас нам лучше вернуться.
Он поморщился, словно от зубной боли.
— Прошу, не называйте меня так! Это тоже звучит, как насмешка. Меня зовут Арни.
Она засмеялась.
— Ладно.
Глядя на нее, он улыбался, и Надин поймала себя на мысли, что находит его обаятельным и красивым. Чего стоит мистер Фостер с его брюшком, суетливыми движениями, плотоядным взглядом и кислой улыбочкой против этого высокого, хорошо сложенного парня!
Надин едва не расхохоталась, представив, как Арни дает мистеру Фостеру пинка под зад! Ничего, что у этого юноши нет даже десяти долларов, чтобы купить самую плохонькую лошадь. Зато у него есть молодость и особая независимость, свойственная только ковбоям.
В последнем Надин убеждалась не раз. Пусть, работая на ранчо, большинство из них ни разу не переступало порога хозяйского дома, они точно так же не желали, чтобы кто-то вмешивался в их жизнь. Если ковбою что-то было не по нутру, он мог в одночасье собраться и уехать, что называется, вслед за закатом.
Надин хорошо помнила, как однажды в ответ на оскорбление отца ковбой плюнул ему под ноги, а потом отбыл с ранчо, даже не стребовав положенной платы. И пусть через несколько суток его нашли на дороге с пулей в голове, он все равно поступил так, как хотел.
— Вы знакомы с мистером Уиллисом? — спросил Арни, когда они шли обратно.
— Да, он бывал у нас. У них с отцом хорошие отношения, — ответила Надин, подумав о том, что, по мнению Джозефа Иверса, «хорошие отношения» всегда подразумевают взаимную выгоду.
Задержавшись возле крыльца, Арни негромко произнес:
— Когда?
Надин опасливо оглянулась.
— В эту пятницу, в пять часов пополудни.
Он кивнул.
— Хорошо.
Выбор места показался Надин тем более удачным, что она надеялась на покровительство матери, которая наверняка наблюдала за ней с Небес.
Джозеф Иверс простился с Арни со словами:
— Что ж, мистер Янсон, надеюсь увидеть вас здесь весной.
Когда дочь вошла в дом, он насмешливо произнес:
— Ну как, твой пропахший навозом кавалер сумел связать хотя бы два слова?
— Да, — сдержанно ответила Надин.
Видя, что дочь хмурится, Джозеф Иверс расхохотался.
— Я пошутил. Это же настоящий викинг! Вот что значит северная порода.
До конца дня Надин не покидало хорошее настроение, и, даже ложась спать, она продолжала думать об Арни, не зная, что тот вернулся обратно в растрепанных чувствах.
Молодой человек понимал, что нельзя влезать в то, во что ни в коем случае не надо влезать. Он был не таким, как Кларенс. Еще в детстве он слышал, как люди говорили: «Кларенс Хейвуд бежит впереди с факелом в руках, а за ним мчится Арни Янсон с ведром воды».
Так оно и было. Вот только Арни никогда не успевал догнать приятеля.
Он смог поговорить с Кларенсом только поздним вечером, когда оба приехали домой с пастбищ.
— Совсем забыл: смотри, что я нашел, пока ты ездил в Шайенн! — сказал Кларенс и показал Арни два тулупа из бизоньей шкуры. — Тяжелые, но теплые. В них холода не страшны.
— Если еще придется зимовать, — мрачно заметил Арни, накладывая в миску бобы. — Может быть, раньше Иверс сделает из меня хороший бифштекс за то, что я втайне встречаюсь с его дочкой!
Кларенс прищурил темные глаза.
— Ты что же, боишься его?
— Не боялся бы, если б оказался с ним один на один. Так ведь у него уйма народа и у всех винтовки!
— Каким он тебе показался?
— Если б я ничего о нем не слышал, то решил бы, что он — обыкновенный богатый ранчеро.
— Ты что-то узнал о мисс Эвиан?
— Я ее видел. Она не произнесла ни слова в моем присутствии, но все было ясно и так.
Со звонким хрустом сломав сухую ветку, Кларенс бросил ее в огонь.
— А о Зане?
— Я не знал, как спросить о ней у мисс Надин. Да и вряд ли она что-то знает об этой женщине. Она сказала, что у нее полно работы в доме и потому ей редко доводится покидать пределы усадьбы.
— Выходит, ты зря побывал в «Райской стране», — в тоне Кларенса слышался упрек.
— Я познакомился с мисс Надин, — заметил Арни.
— И что дальше? Она дочка Иверса!
— Она хорошая девушка.
— Ты думаешь так, потому что выбрал ее с самого начала.
— Знаешь, — с горечью промолвил Арни, — я ничего не выбирал. Выбрал ты. А я… тогда я думал, что это обыкновенная болтовня. Но теперь, — твердо добавил он, — я хочу помочь мисс Надин, так же как ты — ее мачехе.
— Чем же ты ей поможешь? Женишься на ней? — с усмешкой произнес Кларенс.
Арни невольно представил клочок плохонькой земли, покрытую досками и дерном хижину и женщину, которая со временем возненавидит и нищету, в какой ей придется жить, и его самого.
— Разве Иверс выдаст ее за меня? Странствующий ковбой — самая худшая партия для дочери богатого ранчеро. Он уже подыскал для мисс Надин подходящего жениха — какого-то толстосума из Шайенна.
— Тогда какой в этом смысл?
Арни посмотрел ему в глаза. Иногда Кларенс видел чужую правду, но в упор не замечал своей.
— А какой смысл в твоих разговорах о мисс Эвиан?
— А это уж мое дело, — несколько угрожающе произнес Кларенс.
— Я понимаю, она очень красива, красивее, чем дочка Иверса, но она принадлежит ему, даже если он и взял ее не по праву, обманом или силой!
— Слушай, заткнись, а?
Арни подумал о том, что значит мечтать о девушке, которую постоянно видишь в своих снах. Равно как и о девушке, которая подходит тебе своим образом мыслей, простотой желаний и жизненными целями. Да, чисто внешне ему больше понравилась Эвиан, но после сегодняшней прогулки он понял, что едва ли сможет забыть Надин.
Прошло много времени, прежде чем он промолвил:
— Давай не будем ссориться.
— Хорошо, — ровно произнес Кларенс. — Но я хочу найти Зану.
Опустив «зачем тебе это», Арни сказал:
— Возможно, все это выдумки. Разве может женщина жить в лесу?
— Мне известно, что это правда.
Арни знал, что упрямство Кларенса значит больше, чем любые доводы рассудка, потому промолчал. Но в его душе осталась обида.