Прости меня, папочка

Глава 2

Тина

Несмотря на то, что мое сердце ноет за этого человека и его боль, чистая, лучезарная радость наполняет мое тело, когда он не отвергает мою привязанность, по крайней мере, на данный момент. Радость и облегчение от того, что он обнимает меня, прижимает к себе как в те времена, когда я могла прильнуть к его широкой груди, чтобы погрузиться в тепло и комфорт, которые всегда обеспечивал его большой рост.

Мы находились в таком положении довольно долго, ни один из нас не сделал попытки разорвать объятия, даже когда мои руки начали слегка покалывать. Это дало мне время подумать о том, что я могла бы сделать, чтобы облегчить его боль, исправить то, что сломала мама. Предложение закрыть мою кредитную карту и устроиться на работу стало хорошим началом, но я знаю, что этого недостаточно.

Мои мысли возвращаются к спору, который я недавно услышала. Помню, меня передернуло, когда я слушала, как мама жестоко рассмеялась, после того как спросила: — С чего бы мне хотеть сосать член толстяка? Может быть, если бы ты немного похудел, мне бы снова захотелось тебя трахнуть. А пока…

Я не стала дослушивать тот разговор.

Отец не казался мне толстяком, но я также не была тем, кто мог бы вызвать его интерес.

Теперь это все, о чем я думаю.

Она не только не спала с ним, критикуя его вес и обзывая отвратительными словами, но и трахалась с каким-то тощим мудаком за его спиной. То, что она сделала, непростительно.

Может быть, именно так я смогу помочь ему почувствовать себя лучше… если дам ему то, от чего отказалась она. Возможно, он даже позволит мне остаться, вместо того чтобы прогнать меня, когда она вернется. Я сделаю все возможное, чтобы он снова был счастлив, забыл ее жестокие слова и предательство и таким образом извинюсь за свое дерьмовое поведение.

Я, наконец, отпускаю его шею, провожу ладонями по его рукам к огрубевшим от работы ладоням на моей спине, жар которых я чувствую сквозь тонкий материал своей прозрачной черной майки. Медленно, он позволяет мне убрать их, и снова выглядит убитым горем, когда я отпускаю его. Он прислоняется головой к стене и зажмуривает глаза, потирая переносицу, чтобы не видеть, как я быстро собираю в узел свои густые каштановые волосы, снимаю сандалии и опускаюсь перед ним на колени.

— Папочка, посмотри на меня, — шепчу я.

Он дважды качает головой и закрывает рот, подавляя, как мне кажется, всхлип. Я бросаю взгляд на его коричневый кожаный ремень с большой металлической пряжкой, который он выиграл на родео, когда ему было за двадцать. По фотографиям, которые он показывал мне во время соревнований, я знаю, что он всегда был красивым, импозантным мужчиной. Но сейчас, несмотря на его более массивную фигуру и мешки под глазами, мне кажется, что с возрастом он стал еще привлекательнее. Он совсем не похож на Тима, и я понятия не имею, что мама могла в нем найти, когда у нее был папа.

Был.

Она идиотка. Жестокая, бессердечная идиотка, и я отказываюсь быть такой, как она. Может, ей и наплевать на него, но мне нет, и я сделаю все, чтобы сохранить его любовь.

Чтобы удержать его.

Папа вздрагивает, когда я цепляюсь пальцами за пряжку его ремня, радуясь, что она расстегнулась с первой попытки.

— Тина. Что…что ты делаешь?

Его ярко-карие глаза широко распахнулись и стали похожи на блюдца, и он подхватил меня под мышки, чтобы помочь подняться.

Я вырываюсь из его объятий и опускаюсь на колени. Когда я расстегиваю пуговицу на его джинсах и тяну молнию вниз, он смотрит на меня с полным недоверием. Он выходит из оцепенения только тогда, когда я расстегиваю пояс его джинсов, обнажая черные боксеры.

— Черт, милая. Я не знаю, что, по-твоему, ты делаешь, но тебе нужно остановиться.

Он пытается подтянуть пояс обратно, но я качаю головой и сосредотачиваюсь. Я думаю, он в шоке, потому что я выигрываю битву и спускаю его джинсы до колен.

— Тина, милая, вставай. Давай же… — он прерывисто вздыхает, когда я стягиваю пояс боксеров достаточно низко, чтобы вытащить его большой член, и он сжимает руки в кулаки по бокам.

Я и раньше дурачилась со своими бывшими парнями, в основном это была прелюдия, так что я знаю, как выглядит член. Но ни у кого из них не было членов такого размера, несмотря на то, что у него не было эрекции.

Серьезно, о чем думала мама, когда бросала его?

У этого парня огромный член, и он еще даже не встал!

Он немного темнее, чем остальная часть его загорелой кожи, и восхитительный трепет пробегает по моим венам, когда я наблюдаю, как толстый кончик темнеет, когда кровь приливает к его члену прямо у меня на глазах. С каждой секундой его вены набухают, становятся более заметными, и у меня возникает желание провести по ним языком.

Он начинает возбуждаться — или, по крайней мере, его член — и, думаю, я тоже, потому что низ моего живота трепещет. Я никогда не делала этого ртом, поэтому мне более чем немного страшно при одной мысли о том, что я сделаю свой первый минет именно своему отцу, но я не могу колебаться, зная, что в конце концов его шок пройдет и он заставит меня остановиться.

Я запрокидываю голову и смотрю прямо в его широко раскрытые, не верящие в происходящее глаза.

— Я люблю тебя, папочка. Надеюсь, ты тоже все еще любишь меня.

Я кладу руки на его бедра, которые размером напоминают древесный ствол и наклоняюсь, опуская взгляд на его член, который дергается, когда я осторожно облизываю его головку. Дыхание папы прерывается, когда я дую на его твердеющий член, затем приоткрываю губы, чтобы втянуть в рот грибообразную головку и обвожу ее языком, как леденец на палочке. Конечно, на вкус он совсем не похож на леденец, но я бы не сказала, что мне также неприятно, как Бриттани, когда она отсасывает своему парню.

— О, черт, милая. Черт, черт!

Он стонет, когда я втягиваю в рот еще один дюйм, ровно столько, что кончик коснулся задней части языка, прежде чем у меня срабатывает рвотный рефлекс. Когда я начинаю отводить голову назад, папа умоляет: — Ты должна остановиться. Ты должна…

Я пресекаю его протесты, наклоняя голову, чтобы захватить еще больше длины. Его член такой толстый, что я не успеваю ввести его полностью, пока на этот раз меня все-таки не стошнит.

— Блядь! — кричит папа, и мои глаза распахиваются, когда я слышу, как он ударяется затылком о стену.

Он запускает руки в свои волосы, хватая и дергая короткие темные пряди.

Бриттани говорит, что парням нравится, когда девушки давятся их членами, но, должно быть, я делаю это неправильно, если он буквально рвет на себе волосы. Я прижимаю язык, надеясь, что у меня во рту останется больше места, и пытаюсь взять еще немного длины. Тот факт, что его член набух и стал тверже, чем раньше, является хорошим знаком, но меня снова стошнило, и он выругался, на этот раз дважды ударившись головой о стену.

Я отстраняюсь, на глаза наворачиваются слезы.

— Прости, папочка. Я никогда не делала этого раньше. Не знаю, в чем моя ошибка.

Его глаза мгновенно распахиваются и встречаются с моими.

— Милая, ты не делаешь ничего плохого.

Он обхватывает мое лицо обеими руками, и я накрываю их своими, наслаждаясь ощущениями, когда он вот так обнимает меня, будто я все еще дорога ему.

— Но ты продолжаешь ругаться и причинять себе боль, и… и… Я все испортила. Мне лишь хочется помочь тебе почувствовать себя лучше.

Он вытирает мои слезы большими пальцами и опускается передо мной на колени так, что наши глаза оказываются почти на одном уровне. Мне нравится, как он кладет руки мне на щеки, и я наклоняю голову набок, чтобы уткнуться носом в его ладонь.

— Милая, тебе не обязательно делать мне минет, чтобы я почувствовал себя лучше. Нет никаких причин, из-за которых ты бы должна была его делать. Я имею в виду, ты моя дочь… Просто пиздец, что мы вообще это обсуждаем.

— В самом деле? Ты все еще думаешь обо мне как о своей дочери? — спрашиваю я с растущей надеждой и, стоя на коленях, прижимаюсь к нему.

— Да, конечно. Ты всегда будешь моей дочерью, и я всегда буду любить тебя, несмотря ни на что.

То, что начиналось как слезы отчаяния, быстро превращается в слезы радости, то же самое чувство я испытывала перед тем, как опустилась перед ним на колени. Он запрокидывает мою голову и целует сначала в одну щеку, поймав скатившуюся слезу, а затем в другую. И так несколько раз, пока мои слезы не высыхают, и я не начинаю хихикать, чувствуя, как он проводит языком по моему лицу.

Я не знаю, почему я делаю это сейчас, когда знаю, что он все еще любит меня — и всегда будет любить — но я сжимаю его огромный, твердый как камень член, который все еще торчит из боксеров между нами. Теперь я знаю, как это сделать правильно: собрать преякулят, который стекает с кончика, и покрыть им ладонь, прежде чем опустить руку обратно, сжимая в кулак толстый ствол. Я усиливаю хватку, пока не убеждаюсь, что все получается как надо, когда он стонет и двигает бедрами, трахая мой кулак короткими ритмичными толчками.

— Черт, Тина, милая. Не надо… не…

Он стонет, его бедра с большей силой подаются вперед, он заводит руки мне за спину, одной обхватывая мой затылок, а другой наматывая мой конский хвост на свой кулак.

У меня отвисает челюсть, когда он заставляет меня запрокинуть голову назад, придерживая мой конский хвост. Его глаза закрыты и выглядят так, будто бы он испытывает боль, а его рот находится всего в дюйме от моего. Я провожу языком по губам, чтобы увлажнить их, затем слегка облизываю его нижнюю губу, как делала это с его членом.

Его глаза распахиваются, и все, что я вижу — отражение моего собственного зарождающегося пламя желания в его расширившихся зрачках. Его дыхание затрудняется, когда он отстраняется и двигает бедрами в более быстром темпе. Когда он сбивается с ритма, я беру инициативу в свои руки, двигая кулаком вверх и вниз по его твердому стволу от основания до кончика.

— Не надо, — повторяет он еще раз.

— Не надо что, папочка? Целовать тебя? Трогать твой член?

Я подчеркиваю последний вопрос, добавляя вторую руку, затем сжимаю его обеими руками и двигаю ими одновременно. Его член такой большой, что даже когда я кладу руки одна на другую, они все равно не охватывают полностью его длину.

Он рычит и подает бедра вперед с такой силой, что я теряю равновесие и падаю на спину, радуясь, что на мне джинсовые шорты, а не обтягивающие джинсы-скинни, иначе было бы намного сложнее высвободить ноги из-под себя. Но я не отпускаю его член, и он опускается на пол вслед за мной. Я поднимаю колени и развожу их в стороны, и его бедра заполняют пространство между моими раздвинутыми ногами.

— О, черт, черт, Тина! Нам не следует этого делать, — протестует он, даже когда опирается на локти по обе стороны от моих плеч.

Он прижимается лицом к изгибу моей шеи, двигая бедрами взад-вперед, трахая мои руки так, как если бы трахал меня.

Мне трудно дышать, но я наслаждаясь как его весом на мне, так и ощущением скользкой спермы, которая продолжает стекать с его члена. Я чертовски возбуждена, представляя, как он вводит свой твердый член в мою киску, а не кулаки. Такого страстного желания я никогда раньше не испытывала ни к одному из своих бывших парней. Я чувствовала, что на меня давят, заставляя делать то, что мы делали, чтобы они не бросили меня из-за того, что я была ханжой, но я никогда не была в восторге от происходящего.

Но то, что мой папа прижимает меня к полу, пока я дрочу его член — является одним из лучших моментов в моей жизни. Мое сердце переполняет гордость и удовлетворение от того, что именно я доставляю ему те простые удовольствия, в которых отказывала мама.

Она не нужна ему сейчас, когда у него есть я.

Единственное, что я могу придумать, чтобы сделать этот опыт еще лучше — это дать ему больше… больше себя. Всю себя.

— Трахни меня, папочка, — умоляю я, поворачивая голову в сторону в поисках его губ, чтобы поцеловать их по-настоящему.

Одного легкого прикосновения к его нижней губе недостаточно. Я хочу знать, каково это — полностью прижаться губами к его губам, почувствовать, как его язык танцует с моим. Я хочу знать, каково это — проглатывать его стоны, когда он кончает благодаря мне.

Он резко останавливается и, запрокинув голову, с ужасом смотрит на меня.

— Тина. Боже мой, нет. Я не могу этого сделать.