Просто дыши

1

После долгих лет визитов в клинику Сара начала чувствовать, что это пространство ее раздражает. Может быть, здешние специалисты полагали, что разнообразные оттенки почвы производят успокаивающий эффект на встревоженных, страстно желающих добиться цели пациентов. Или, может быть, радостное бульканье стенного фонтана может настолько оживить бесплодных женщин, что они неожиданно снесут яичко, подобно сверхпродуктивной курице. Или мелодичное звучание медных колокольчиков может способствовать тому, что сперма найдет свой путь домой, словно ракета, реагирующая на тепло.

Минуты после процедуры, когда она лежала на спине с поднятыми вверх бедрами, текли бесконечно долго. Современная практика осеменения уже не требовала таких мер, но многие женщины, включая Сару, были суеверны. Им нужна была вся помощь, которую они могли получить в этом важном деле.

Раздался легкий стук в дверь, и почти сразу она услышала, как дверь приоткрылась.

— Как у нас дела? — спросил Фрэнк, медбрат-практикант с бритой головой, с медицинской маской на лице. Серьга в ухе и хирургический костюм с рисунком в виде маленьких кроликов удачно дополняли его облик. Мистер Чистота демонстрировал свой профессионализм.

— Надеюсь, на этот раз это «мы», — сказал он, закладывая ей руки за голову.

От его улыбки Саре захотелось заплакать.

— Есть спазмы?

— Не больше, чем обычно.

Она тихо лежала на застеленном стерильном столе, где он измерил ей температуру и записал время.

Сара повернула голову набок. С этой точки она могла видеть свои вещи, аккуратно разложенные на полке в прилегающей раздевалке: свою сумочку цвета корицы от Смитсона с Бонд-стрит, дизайнерскую одежду, мягкие туфли, поставленные аккуратно у стены. Ее мобильный телефон, запрограммированный на то, чтобы дозвониться мужу с нажатия одной кнопки или даже с голосовой почты.

Глядя на все эти вещи, она думала, что они принадлежат женщине, о которой заботятся. Обеспеченной. Может быть — не обязательно — испорченной. Но вместо того чтобы ощущать себя особенной, избалованной, она просто чувствовала себя… старой. Словно она была дамой среднего возраста, вместо своих двадцати с копейками, и, между прочим, самая юная клиентка в «Решении проблем деторождения». Большинство женщин ее возраста все еще живут со своими приятелями в мансардах, обустроенных с помощью молочных ящиков и некрашеного дерева. Она не должна была завидовать им, но порой просто ничего не могла с собой поделать.

Без всяких на то причин Сара испытывала потребность защищаться и чувствовала себя ужасно виноватой, проходя эту дорогостоящую терапию. «Это не моя вина, — хотелось ей объяснять всем. — С моей способностью к воспроизведению потомства все в порядке».

Они с Джеком не сразу решили обратиться за помощью к медикам, поначалу это казалось безумием, с ее-то превосходно здоровым телом! Но теперь она использовала лекарства, зажимы, трансвагинальный ультразвук, сдавала кровь на анализ… и испытывала сокрушительное разочарование, когда результаты оказывались негативными.

— Избавься от плохого настроения, — говорил ей Фрэнк. — Уныние — плохая карма. С моей особой точки зрения.

— Я не унываю. — Она села и улыбнулась ему. — Я в порядке, в самом деле. Просто сегодня в первый раз Джек не присутствует при процедуре. Так что, если это сработает, мне придется в один прекрасный день объяснить своему ребенку, что его отец не принимал участия в его зачатии. Не говорить же ему, что дядя Фрэнк оказал мне честь?

— Да, это будет отлично.

Сара говорила себе, что Джек не виноват в том, что не смог присутствовать. И никто не виноват. К тому времени, как ультразвук показал зрелую овуляционную фолликулу и она была готова к инъекции, у них оставалось тридцать шесть часов для искусственного осеменения. К сожалению, Джек уже назначил встречу поздно вечером у себя на работе. Он не мог ее отложить. Клиент приезжает из другого города, сказал он.

— Так вы все еще пытаетесь добиться своего старомодным способом? — спросил Фрэнк.

Она вспыхнула. Эрекции Джека были редкими и уже давно, в конце концов он просто сдался.

— Все не так горячо, как ты думаешь.

— Привези его завтра, — сказал Фрэнк. — Я жду тебя к восьми часам утра.

Будет второе осеменение, пока окошко деторождения все еще открыто. Он отдал ей карточку с предписанием и оставил ее одну, чтобы она оделась и привела себя в порядок.

Ее желание иметь ребенка превратилось в голод, который был физически болезненным и только усиливался, пока бесплодные месяцы проходили один за другим. Это был их двенадцатый визит. Год назад она не думала, что дойдет до этой вехи, и тем не менее встретила ее одна. Все лечение стало депрессивно-привычным — инъекции, введение зеркала, боль и жжение катетера-осеменителя. В конце концов, отсутствие Джека — не такая уж проблема, напомнила она себе, одеваясь. Сара помнила, что весь этот центр науки и технологии является чем-то очень человечным и совершенно необходимым для тех, кто страстно желает иметь ребенка. Позже ей было тяжело даже смотреть на матерей с детьми. Их вид вызывал у нее физическую боль.

Если бы Джек был с ней, чтобы держать ее за руку и говорить, перекрывая набившую оскомину музыку нью-эйдж, ей было бы легче. Она высоко ценила его юмор и поддержку, но сегодня утром сама подбодрила его, чтобы он не чувствовал себя виноватым, пропустив назначение.

— Все в порядке, — сказала она с иронической улыбкой за завтраком. — Женщины беременеют без мужей каждый божий день.

Он едва поднял глаза от своего мобильника:

— Хорошо, Сара.

Она коснулась ногой его ноги под столом:

— Предполагается, что мы будем пытаться забеременеть обычным способом.

Он на мгновение поднял глаза, и она заметила темную вспышку в его взгляде.

— Точно, — сказал он, отодвигаясь от стола и закрывая свой кейс. — Зачем еще мы занимаемся сексом?

Такое отношение, полное сожалений, началось несколько месяцев назад. Секс по обязанности, ради продолжения рода был не слишком радостным для них обоих, и она не могла дождаться возвращения его либидо.

Были времена, когда он смотрел на нее как на богиню, но это было до того, как он заболел. В те дни Джек сетовал, что трудно интересоваться сексом, после того как твои половые железы подверглись облучению. Не говоря уже о хирургическом удалении одного яичка. Джек и Сара заключили пакт. Если он выживет, они вернутся к мечте, которая появилась у них до того, как у него обнаружили рак, — попытаться завести ребенка. Много детей. Они шутили о его единственном яичке, они дали ему имя — Юни-болл — и окружили его вниманием. Когда химиотерапия была завершена, доктора сказали, что у него хорошие шансы восстановить функцию деторождения. К сожалению, эта функция не восстановилась. Или сексуальная функция, к примеру. Во всяком случае, так, как предсказывали.

Они решили тогда прибегнуть к искусственному осеменению, используя сперму, которую он сохранил до агрессивного лечения. Так начался период хломида, утомительного отслеживания менструального цикла, частые визиты в «Решение проблем деторождения» и счета, такие огромные, что Сара перестала их открывать.

К счастью, медицинские счета Джека были оплачены, поскольку рак не предполагался как одна из проблем новобрачных, только пытавшихся создать семью.

Кошмар начался в 11.27 утром вторника. Сара отчетливо помнила, как она включила свой компьютер, пытаясь сохранять правильное дыхание. Выражение лица Джека повергло ее в слезы еще до того, как он произнес слова, которые изменили курс их жизни:

— Это рак.

После обильных слез она поклялась благополучно провести своего мужа через болезнь. К счастью, он предпочел улыбку, которую сохранял на протяжении всей серии процедур химиотерапии с бесконечными рвотами и корчами на полу. «Ты сможешь сделать это, парень, я с тобой, и мы улыбаемся».

В то утро, чувствуя себя сокрушенной после их разговора, она попыталась найти решение, пролистывая брошюру текущего проекта Шамрок-Даунс, роскошного строения в пригороде. Брошюра называлась: «Конный центр, дизайнер Мими Лайтфут, ЭВД».

— Мими Лайтфут? — спросила Сара, изучая невыразительные фотографии пастбищ и прудов.

— Отличное имя, чтобы занять людей конным спортом, — заверил он ее. — Если Роберт Трент Джонс[1] создает корты для гольфа, она создает арены.

Сара подумала, насколько сложно создать овальную арену.

— На кого она похожа?

Джек пожал плечами:

— Ты знаешь, лошадница. Сухая кожа, никакого макияжа, волосы в хвостик.

Он издал тихое ржание.

— Ты такой плохой.

Сара проводила его до двери, чтобы попрощаться.

— Зато пахнешь просто отлично. — Она вдохнула одеколон Карла Лагерфельда, который подарила ему в прошлом июне. Она купила его по секрету, вместе с коробкой шоколадных сигар на День труда, в надежде, что им будет что отметить. Когда выяснилось, что праздновать нечего, Сара все равно отдала ему Лагерфельда, просто чтобы быть милой, а шоколад съела сама.

Она также заметила, что он надел свои великолепно отутюженные брюки, одну из подходящих к ним рубашек из «Кастом-шоп» и галстук от «Гермес».

— Важный клиент? — спросила она.

— Что? — Джек нахмурился. — Да. Мы встречаемся по поводу маркетингового плана развития.

— Ну, — сказала она, — в таком случае хорошего дня. И пожелай мне удачи.

— Что? — спросил он снова, впихиваясь в свое пальто от «Берберри».

Сара покачала головой и поцеловала его в щеку.

— У меня свидание с миллионной армией твоих сперматозоидов, — сказала она.

— А, черт. Я в самом деле не могу отменить эту встречу.

— Я буду в порядке. — Она еще раз поцеловала его на прощание и подавила укол сожаления, вдыхая его ароматный запах.

После процедуры Сара прошла по указателю к лифту и спустилась в гараж. Странное дело, у клиники были мойка и парковка, но она не могла заставить себя пользоваться ими. Она и без того баловала себя. Она натянула кашемировые полосатые перчатки, обтянувшие ее пальцы, словно мягкая оленья кожа, затем скользнула на подогреваемое кожаное сиденье своего серебряного «Лексус-SUV» со встроенным детским сиденьем. Итак, Джек поторопился немного, купив эту штуку. Но может быть, только может быть, что через девять месяцев, считая с сегодняшнего дня, оно превосходно подойдет. Идеальная машина для мамы будущего футболиста.

Она поправила зеркало заднего вида, так чтобы видно было заднее сиденье. В настоящее время там была барахолка — мятая бумага и сумка из «Дик Брик» и разные материалы и, кроме всего прочего, факс-машина, которая была практически динозавром в нынешнее время. Джек полагал, что она должна умереть естественной смертью. Она предпочитала отвезти ее в починку. Это была первая покупка, которую она сделала на деньги, полученные за серьги, выполненные ею как художницей, и она хотела сохранить ее, даже если никто больше теперь не посылает факсов. В конце концов, она сделала карьеру. Не то чтобы очень успешную, пока нет, но все равно. Теперь, когда Джек избавился от рака, она намеревалась сфокусироваться на комиксах. Люди думают, что это просто — рисовать комиксы шесть дней в неделю. Некоторые полагают, что она может нарисовать месячное задание за один день, а потом прекрасно проводить время. У них нет представления, как отчаянно и всепоглощающе захватывает тебя любимое дело, в особенности в начале карьеры.

Самая лютая чикагская непогодь обрушилась на ветровое стекло, когда ее автомобиль выехал с парковки. Город обладал неисчислимым запасом грязи, которая налетала с ветром, казалось, прямо с озера Мичиган, пачкая машины, ударяя по пешеходам и заставляя их искать укрытия. Сара никогда не могла привыкнуть к этому климату, не важно, как долго она здесь прожила. Когда она прибыла в город — свежая девушка с широко открытыми глазами из крошечной пляжной деревушки в Северной Калифорнии, она подумала, что на нее обрушилась буря века. У нее не было представления, что для Чикаго это нормально.

— Иллинойс, — сказала ее мама, когда Сару той весной приняли в колледж. — Зачем тебе это?

— Там Чикагский университет, — объяснила Сара.

— Лучшие школы страны находятся прямо у нас за задним двором, — возразила ее мама. — Кэл, Стэнфорд, Помона, Кэл-Поли…

Сара оставалась тверда. Она хотела поступить в Университет Чикаго. Ей не было дела до расстояния, или до плохого климата, или до плоского пейзажа. Николь Холландер, ее любимая художница мультфильмов, училась там. Это было место, которому Сара, как она чувствовала, принадлежала, во всяком случае четыре года.

Однако она не представляла себе, что проживет тут до конца своей жизни. Она продолжала ждать, что вырастет из этого. Город был жесткий и шумный, без претензий, местами опасный, местами широкий и щедрый, с отличной едой, куда бы ты ни пошел. Это было выше ее сил. Даже неизбежная приветливость чикагцев вызывала смущение. Как можно было понять, кто из них и в самом деле является твоим другом?

Она планировала уехать отсюда, как только окончит университет. Она не помышляла о том, чтобы создать здесь семью. Но вот вам жизнь. Она полна сюрпризов.

Джек Дэйли также был сюрпризом — его сияющая улыбка и неотразимое обаяние, легкость, с которой Сара влюбилась в него. Он был уроженцем Чикаго, главным по контрактам в семейном бизнесе. Вся его жизнь прошла здесь, здесь его семья, друзья и работа. Не возникало вопроса о том, где они с Сарой будут жить, когда поженятся.

Сам город был частью плоти и крови Джека. Тогда как большинство людей думают, что жизнь — это праздник, Джек не мог себе представить жизни где угодно, кроме города ветров. Давным-давно, в разгар жестокой зимы, когда она не видела солнца или чувствовала, что мороз сковал город на недели, она предложила переехать куда-нибудь, где будет потеплее. Он подумал, что она шутит, и они больше никогда об этом не говорили.

— Я построю тебе дом твоей мечты, — пообещал ей Джек, когда они обручились. — Вот увидишь, ты научишься любить этот город.

Она любила его. Но не Чикаго.

Его рак — это тоже был сюрприз. Они пережили это, напоминала она себе каждый божий день. Но болезнь изменила их обоих.

Чикаго сам по себе был городом перемен. Он был сожжен дотла в 1871 году. Семьи были разделены раздуваемой ветром стеной огня, которая не оставила после себя ничего, кроме обгорелой древесины и пепла. Люди, потерявшие любимых, печатали отчаянные письма и расклеивали и объявления повсюду, в надежде найти друг друга.

Сара представляла себе Джека и себя самое шагающими сквозь дымящиеся руины, тоже в надежде найти друг друга. Они были беженцами в несчастье другого рода. Выжившими после рака.

Не переднее колесо скользнуло в выбоину. Это вызвано целый фонтан брызг вокруг заляпанного грязью лобового стекла, и она услышала грохот за спиной. Посмотрев в зеркало заднею вида, Сара убедилась, что факс-машина свалилась с заднего сиденья на пол.

— Прекрасно, — пробормотала она. — Просто роскошно.

Она включила «дворники», но грязь только размазывалась по ветровому стеклу. Предупредительный сигнал сообщил: «Пусто».

Движение было ужасным, все двигались на север. Остановившись у третьего светофора, Сара уперлась в рулевое колесо запястьем.

— Я не должна сидеть в пробке, — сказала она себе. — Я работаю на себя. Я, даже может быть, беременна.

Она подумала, что сделала бы Ширил в такой ситуации. Ширил была альтер-эго Сары в ее комиксах «Просто дыши». Более резкая, более уверенная в себе, более тонкая версия ее создания, Ширил была бесстрашной; у нее было ко всему свое отношение и импульсивная натура.

— Что бы сделала Ширил? — вслух спросила Сара. Ответ пришел к ней немедленно: она заказала бы пиццу.

Сама эта мысль была полна такого страстного желания, что она рассмеялась. Может быть, это уже первый признак беременности.

Она съехала на боковую улицу и набрала «пицца» на своем навигаторе. Меньше чем в шести кварталах обнаружилось местечко под названием «У Луиджи». Звучит многообещающе. И выглядит многообещающе, подумала она, подъехав к этому месту несколькими минутами спустя. Красная неоновая вывеска над заведением гласила: «Открыто до полуночи». Там же обнаружилось и еще одно объявление, обещающее лучшую пиццу в Чикаго с 1968 года.

Набросив капюшон своего пальто на голову, Сара двинулась к входу, как вдруг ее осенила блестящая идея. Она купит пиццу, чтобы разделить ее с Джеком. Его встреча, вероятно, уже закончилась, и он, должно быть, проголодался.

Она ослепительно улыбнулась молодому человеку за кассой. На кармашке его рубашки было вышито имя Донни. Он выглядел как хороший мальчик. Вежливый, немного застенчивый, отлично вышколенный.

— Снаружи довольно погано, — заметил Донни.

— Как скажете, — согласилась она. — Движение — просто кошмар, вот почему я поехала в объезд и остановилась здесь.

— Что я могу вам предложить?

— Тонкую пиццу навынос, — сказала она. — Большую. И кока-колу со льдом и… — Она запнулась, думая о том, как вкусно будет отхлебнуть сладкой, как сироп, холодной колы. Или пива, или «Маргариты», если на то пошло. Однако она сопротивлялась искушению. Согласно всем книгам о зачатии, которые она прочла, она должна создать из своего тела храм, свободный от кофеина и алкоголя. Для многих женщин алкоголь является ключевым фактором зачатия, а вовсе не запрещенной субстанцией. Забеременеть означает куда больше удовольствия для людей, которые не читают книг с советами.

— Мадам? — повторил паренек.

Это «мадам» заставило ее почувствовать себя старой.

— Только одну кока-колу, — сказала она. Как раз в эту минуту оплодотворенная яйцеклетка, может быть, превращается в несколько клеток внутри ее. Порция кофеина — плохая идея.

— Наполнение? — спросил паренек.

— Итальянская колбаса, — автоматически сказала она, — и перец. — Она с тоской посмотрела в меню. Черные оливки, донышки артишоков, песто. Она обожала эти соусы, по Джек их не выносил. — Это все.

— Получайте. — Паренек погрузил руки в муку и приступил к работе.

Сара испытала легкий укол сожаления. Она, в конце концов, могла бы заказать черные оливки хотя бы на половину пиццы. Но нет. В особенности когда Джек проходил лечение, он стал исключительно разборчив в еде, и один только вид определенной еды отбивал у него аппетит. Большая часть лечения от рака заключалась в том, чтобы он ел, так что она научилась следить за его аппетитом с таким самоотречением, что позабыла о своих собственных предпочтениях.

Но он больше не болен, напомнила она себе. Закажи чертовы оливки.

Однако она этого не сделала. Врачи не расскажут вам о том, что рак приключается не с одним человеком. Он происходит со всеми вокруг него. Он лишает сна его мать, он посылает его отца каждый вечер подальше от дома, чтобы забрать его братьев и сестер, где бы они ни были. А что он делает с его женой… Она никогда не позволяла себе погружаться в это.

Болезнь Джека полностью изменила ее жизнь. Она забросила свою карьеру, отставила в сторону планы покрасить гостиную и посадить цветы в саду, отложила до времени свое страстное желание иметь ребенка. Все это стало неважным, и она с готовностью согласилась с таким положением. Пока Джек боролся за свою жизнь, она торговалась с Богом. Я буду превосходной женой. Я никогда не поддамся гневу. Я никогда не буду скучать о прежней сексуальной жизни. Я никогда не буду жаловаться. Я больше никогда не захочу пиццу с черными оливками, если от этого ему будет лучше.

Она выполняла свою часть сделки. Она никогда не жаловалась, даже когда была не в настроении, она была сама деликатность. Она ни разу не издала стона жалобы по поводу их сексуальной жизни или отсутствия таковой. Она не съела ни единой оливки. И вскоре лечение Джека подошло к концу, а рентген показал, что все чисто.

Они рыдали, и смеялись, и праздновали, а потом проснулись в один прекрасный день, не зная больше, как быть супругами. Пока он болел, они были солдатами в битве, товарищами, которые борются за жизнь в объятиях друг друга. Когда худшее оказалось позади, они растерялись, не зная, как жить дальше. После того как они выжили — а она не обманывала себя, они оба выжили в этом бедствии, — как снова начать быть нормальными?

Полтора года спустя, вспоминала Сара, они все еще не были уверены. Она покрасила дом и посадила цветы. Она закатала рукава и погрузилась в работу. И они решили попытаться завести ребенка, которого обещали друг другу давным-давно.

И тем не менее теперь для них это был другой мир. Может быть, это было только ее воображение, но Сара чувствовала новую дистанцию между ними. Пока он был болен, бывали дни, когда Джек целиком и полностью зависел от нее. Теперь, когда он в порядке, естественно, что он восстанавливает свою независимость. Ее работой было позволить ему это, прикусить язык вместо того, чтобы сказать, что ей без него одиноко, ей плохо без его прикосновений, без той нежности и интимности, которой они когда-то одаривали друг друга.

Когда аромат свежей пиццы наполнил магазинчик, она проверила, нет ли сообщений на ее мобильном, и не нашла ни одного. Тогда она попыталась набрать номер Джека, но он был «вне зоны доступа», и это означало, что он все еще на стройке. Она отложила телефон и взяла потрепанный экземпляр «Чикаго трибюн», который лежал на столе. На самом деле она не стала его листать. Она перевернула страницы прямиком к секции комиксов, чтобы увидеть «Просто дыши». Вот он, на своем обычном месте, нижняя треть страницы.

А там была ее подпись, через нижний край последнего рисунка: «Сара Мун».

«У меня лучшая работа в мире», — подумала она. Сегодняшним эпизодом был очередной визит в клинику зачатия. Джек ненавидел эту сюжетную линию. Он не мог выносить, когда она брала материал из реальной жизни, чтобы заполнить им комиксы. Но Сара ничего не могла с собой поделать. Ширил жила ее собственной жизнью, и она жила в мире, который был даже более реален, чем сам Чикаго. Когда Ширил начала процедуру искусственного осеменения, две ее газеты заявили, что сюжет слишком резкий, и они отказались от ее рисунков. Но еще четыре подписались на серию комиксов.

— Не могу поверить, что ты находишь это забавным, — жаловался Джек.

— Это вовсе не забавно, — объясняла она. — Это просто реальность. Некоторые люди могут находить это забавным. — Кроме тою, заверила она его, она публикуется под девичьей фамилией. Большинство людей не знают, что Сара Мун — жена Джека Дэйли.

Она попыталась придумать историю, которую он полюбит. Может быть, она придумает Ширил мужа, Ричи, с бицепсами. Джекпот, который они сорвут в Вегасе. Моторная лодка. Эрекция.

Это никогда не пройдет через ее редакторов, но девушка может помечтать. Перебирая в уме возможности, она обернулась к окну. Залитое дождем окно обрамляло контур Чикаго. Если бы Моне писал небоскребы, они выглядели бы именно так.

— Обычную или диетическую колу? — Донни нарушил ход ее размышлений.

— О, обычную, — сказала она. Джек мог использовать эти калории себе на благо, он все еще набирал вес, который потерял за время болезни. Что за идея, думала она. Есть, чтобы набрать вес. Она не делала этого с тех пор, как ее мать отняла ее от груди во младенчестве.

— Пицца вот-вот будет готова, — сказал мальчишка.

— Спасибо.

Пока мальчик обслуживал ее, Сара изучала его. Он был симпатичным, на вид лет шестнадцати, с этой самой очаровательной неловкостью, которая присуща подросткам. Зазвонил телефон на стене, и она могла сказать, что звонок был личный и наверняка от девушки. Он наклонил голову, вспыхнул и, понизив голос, сказал:

— Я сейчас занят. Я скоро позвоню. Да. Я тоже.

Вернувшись к рабочему столу, он сложил картонные коробки, неосознанно напевая себе что-то под нос вслед за радио. Сара не могла вспомнить, когда она в последний раз испытывала такого рода счастье — смеяться без причин. Может быть, это была функция возраста или матримониального статуса. Может быть, женатый взрослый человек не должен смеяться ни над чем. Но, черт, она скучала по этой возможности.

Ее рука потянулась к животу. Однажды она может оказаться матерью сына, вроде Донни — честного, работящего мальчишки, который, вероятно, разбрасывает свои грязные носки по полу, но собирает их достаточно тщательно, когда на него ворчат.

Она добавила щедрые чаевые в стеклянный кувшин на прилавке.

— Большое спасибо, — сказал Донни.

— Не за что.

— Приходите снова, — добавил он.

Удерживая коробку с пиццей одной рукой, балансируя стаканчиком с напитком на ее крышке, она вышла наружу в дикую погоду.

Через несколько минут весь «лексус» пропах пиццей, а окна запотели. Она включила кондиционер и двинулась сквозь симпатичные пригороды и деревушки, окружающие город, словно спутники. Она с чувством жажды посмотрела на кока-колу, которую заказала для Джека, и ее одолело страстное желание, но она его подавила.

Через двадцать минут она свернула с шоссе штата и двинулась внутрь пригорода, где Джек развивал строительство изысканных домов. Она затормозила, подъехав к фигурным бетонным воротам, которые однажды станут открываться только карточкой. Выполненное со вкусом объявление у входа гласило: «Шамрок-Даунс. Частное конное владение».

Именно тут будут жить миллионеры с их изнеженными лошадьми. Компания Джека планировала анклав до последней былинки травы, которая ничего не стоила. Участок включал сорок акров[2] высококачественного пастбища, пруд и крытую тренировочную арену, освещенную и окруженную белильными баками. Местные Торобред и Уармблад займут ультрасовременную конюшню на сорок стойл.

В вечерней полутьме она увидела, что «субару-форестер» припаркован у амбара, но никого из людей видно не было. Трейлер прораба тоже выглядел заброшенным. Может быть, она разминулась с Джеком и он направляется домой. Может быть, у него был приступ совестливости и он пораньше закончил встречу, чтобы побыть с ней в клинике, но застрял из-за кошмара на дороге. На ее мобильнике не было сообщений, но это ничего не значило. Она ненавидела мобильники. Они никогда не работают, когда нужно, и звонят, когда вам необходим мир и покой.

Незаконченные дома выглядели зловеще: черные скелеты на фоне залитого дождем неба. Оборудование, разбросанное то тут, то там, выглядело так, словно гигант торопливо собирал игрушки в промокшей песочнице. Наполовину заполненные контейнеры для мусора были разбросаны по бесплодному пейзажу. Люди, которые переедут сюда, никогда не узнают, что вначале это все походило на поле боя. Но Джек был волшебником. Он мог начать со стерильной прерии или утилизованной фабрики отходов и превратить их в Плезантвиль. К весне он превратит это место в нетронутую, буколическую утопию, где дети будут играть на газонах, лошади — галопировать в паддоках, а женщины с лошадиными хвостами и без косметики — маршировать к конюшням.

Вот-вот стемнеет. Пицца скоро остынет.

И тут она заметила автомобиль Джека. Отреставрированный на заказ GTO был исключительно мужской машиной, хотя по закону принадлежал ей. Когда он был болен, она купила эту машину, чтобы ободрить его. Используя гонорары от комиксов, она умудрилась скопить достаточно для этого роскошного подарка. Потратить свои сбережения на автомобиль было актом отчаяния, хотя она была готова отдать все, пожертвовать всем, чтобы заставить его почувствовать себя лучше. Она желала только одного — потратить свой последний цент, чтобы купить ему здоровье.

Теперь, когда он был здоров, автомобиль остался его призом, его собственностью. Он водил его только по особым случаям. Его встреча с клиентом, должно быть, очень важная.

Черно-красный автомобиль припал, словно экзотическое животное, к подъездной дорожке одного из модельных домов. Он был почти окончен и напоминал охотничий домик, наевшийся стероидов. Все, что Джек строил, было больше, чем должно было быть, — панорамный настил, вход, гараж на четыре машины, водосборник. Двор все еще был скопищем грязи, с огромными ямами под взрослые деревья, которые будут вкопаны на этом месте. Инсталлированы — это словечко Джека. Сара бы сказала «посажены». Деревья выглядели патетически, словно падшие жертвы, лежащие на боку, с корнями упакованными в мешковину.

Дождь полил еще сильнее, когда она припарковалась, выключила фары и двигатель. Газовый фонарь слегка освещал сделанную от руки надпись: «Улица мечты». В доме было как минимум два газовых камина из речного камня, и один из них топился, что она могла наблюдать в виде золотого свечения в окнах верхнего этажа.

Прихватив стаканчик с кока-колой и коробку с пиццей, она открыла свой автоматический зонтик и вышла. Порыв ветра согнул ребра ее зонтика, выворачивая их наизнанку. Ледяной дождь бил ее по лицу и скользил за воротник.

— Ненавижу эту погоду, — сказала она сквозь сжатые губы. — Ненавижу ее, ненавижу, ненавижу.

Ручьи воды с голого двора бежали по склону к подъездной дорожке и свивались в мутные потоки. Нефункционирующие сливные трубы лежали беспорядочной кучей. Она не могла пройти не замочив ног.

«Пожалуй, я заставлю Джека отвезти меня домой в Калифорнию в отпуск», — подумала она. Ее родной городок Гленмиур в графстве Марин не вызывал у него нежных чувств. Он любил белые пески пляжей Флориды, но Сара почувствовала, что настала ее очередь выбирать место для отпуска. Прошедшие полтора года были целиком заняты Джеком — его нужды, его выздоровление, его желания. Теперь, когда беда осталась позади, она испытывала настоятельную потребность всплыть на поверхность. Это выглядело немного эгоистично, но зато чертовски привлекательно. Она хотела поехать в отпуск подальше от промокшего насквозь Чикаго. Она хотела сохранить каждый свободный от тревог день, кое-что, что она была не способна сделать довольно долгое время.

Путешествие в Гленмиур — не так много, чтобы об этом не попросить. Она знала, что Джек будет разочарован; он всегда утверждал, что в этой сонной прибрежной деревушке просто нечего делать. Пробираясь сквозь ураган, она решила, что с этим стоит поспорить.

Она улыбнулась, толкнув входную дверь, и вздохнула с облегчением. Что может быть уютнее, чем сидеть в дождливый вечер у камина и есть пиццу? Вполне возможно, что этот дом — единственное теплое и сухое место во всей округе.

— Это я, — позвала она, вылезая из ботинок, чтобы не запачкать новый паркетный пол. Ответа не было, только тихий звук радио, откуда-то сверху.

Сара почувствовала легкую боль в животе. Спазмы были побочным эффектом оплодотворения, и она не обращала на это внимания. Тот факт, что она испытывала боль, придавал значимость ее миссии. Это было физическое напоминание о ее решимости создать семью.

Стряхнув капли дождя, она на цыпочках, в носках двинулась к лестнице. Она никогда не была здесь раньше, но ей был знаком интерьер дома, Джек работал всего с несколькими планами домов. Массивные размеры и роскошные материалы снаружи — он строил то, что без смущения называл «типовыми домами». Она однажды спросила его, не надоело ли ему в самом деле строить все время один и тот же дом. Он рассмеялся в ответ.

— Разве может надоесть плетение рыбацкой сети? — возразил он.

Ему нравилось делать деньги. И ему это хорошо удавалось. Она была не столь удачлива. Каждый год, когда они платили по страховке за дом, он смотрел на цифры доходов от ее комиксов и снисходительно улыбался: «Я всегда хотел быть покровителем искусств».

Наверху лестницы она повернула на звук радио, ее плащ задел перила. По радио передавали «Разбитое сердце», и она вздрогнула. У Джека был ужасный вкус к музыке. Настолько ужасный, что это даже умиляло Сару.

Дверь в хозяйские комнаты была открыта, и дружественное пламя камина освещало покрытый ковром пол. Она заколебалась, чувствуя что-то…

Предостережение пульсом забилось в ее ушах.

Она шагнула в комнату, ее ноги утонули в пушистом ковре, пока глаза привыкали к мягкому золотистому свету. Рассеянный свет, мягко струящийся из двух пожизненной гарантии газовых фонариков, осветил два обнаженных тела, слившиеся в объятии на толстых шерстяных одеялах, расстеленных перед камином.

Сара испытала мгновение невыносимого смущения, ее взгляд затуманился, и она почувствовала головокружение и тошноту. Здесь была какая-то ошибка. Она вошла не в тот дом. В чужую жизнь. Она боролась с паническими мыслями, играющими в пинг-понг в ее сердце. Секунду или две она просто стояла недвижно, ошеломленная, позабыв дышать.

После бесконечных секунд они заметили ее и сели, подобрав одеяла, чтобы прикрыться. Песня по радио сменилась на такую же отвратительную: «Поцелуй бабочки».

Мими Лайтфут, осознала Сара, была точно такой, как Джек описывал ее: лошадница — сухая кожа и никакого макияжа, волосы в хвостик. Но с большими сиськами

Наконец Сара обрела голос и произнесла единственное, что было у нее в голове:

— Я привезла тебе пиццу. И кока-колу. Со льдом, как ты любишь.

Она не бросила пиццу и не пролила напиток. Она осторожно положила все на консоль рядом с радио. Она была так собранна и точна в движениях, словно всю жизнь работала горничной.

Затем она повернулась и вышла.

— Сара, подожди!

Она слышала, как Джек зовет ее, пока сбегала по лестнице со скоростью и грацией Золушки, услышавшей, как часы бьют полночь. Сунуть ноги в ботинки — это едва ли заняло у нее много времени. В одну секунду она была снаружи со своим сломанным зонтиком и бросилась к машине.

Она уже завела двигатель, когда из дома выскочил Джек. На нем были хорошие брюки — те самые, с отутюженными складками, которые она отметила сегодня утром, — и больше ничего. Она видела, как его рот открывается, произнося ее имя: «Сара». Она включила дальний свет и испытала чувство глубокого удовлетворения, когда «лексус» снес бампером почтовый ящик из речного камня. Огни ее машины осветили фасад дома, в их свете засиял брус крыльца, деревянные рамы окон, андерсеновское стекло и шикарный подъезд к дому.

На мгновение в свете фар появился Джек, ослепленный, застывший на месте.

Что бы сделала Ширил? — спросила себя Сара. Она схватилась за руль, перевела автомобиль на привод и нажала акселератор.