Глава 12

Простите, что дал вашему ребенку умереть (Алекс)

Шерман догнал меня в двух кварталах от квартиры Дилана. Я слышала, как он звал меня, но продолжала идти. Я была слишком занята, слишком зла, чтобы остановиться.

Он, наконец, догоняет меня и пристраивается к моему шагу. Сначала он ничего не говорит.

День был довольно теплым, немного темным, несколько листьев было разбросано тут и там. Вполне соответствовало моему мрачному настроению.

Наконец, я полностью останавливаюсь. Шерман делает еще два шага, чтобы сбавить темп, затем разворачивается и говорит:

— Ты хорошо это восприняла.

— Я могу убить его, — говорю я.

— Злость это хорошо, — отвечает он.

— Я не могу больше плакать, ясно? Он принял свое глупое решение.

— Хочешь поговорить?

— Не особо.

— Просвети меня.

Я делаю глубокий вдох. Я не могу сосредоточиться на своих эмоциях. Внутри пустая дыра. Это пугает меня больше, чем что-либо другое.

Как Дилан смеет просто… отнять часть меня таким образом? Я знаю, что это вопрос времени, когда придет боль. И когда это произойдет, я не знаю, что буду делать. Возможно, просто полностью развалюсь на части.

Я киваю. — Хорошо.

Таким образом, мы разворачиваемся и идем в кафешку.

— Давай, сядем снаружи, — говорю я.

Он кивает, и мы идем за кофе, затем садимся на ближайшие сидения на улице. Он демонстративно стучит по руке пачкой сигарет несколько раз, затем срывает целлофан и закуривает.

Я говорю:

— Можно мне одну?

Он моргает, затем передает сигарету.

— Я не думал, что ты куришь.

— Я не курю. Дай огоньку.

Он качает головой.

— Выглядит так, словно все, кого я знаю, совершают сегодня глупые решения.

— Отвали, — отвечаю я, затем беру его зажигалку и поджигаю сигарету. Я делаю сильную затяжку, чувствуя, как горит горло, затем кашляю.

— Господи, это отвратительно, — говорю я.

— Да уж…

Я делаю еще одну затяжку. У меня появляется легкое головокружение.

— Слушай, Алекс… поможет, если я скажу, что это, возможно, временно?

Я смотрю на него и говорю:

— Нет, не совсем.

Он хмурится, затем опускается на свое место.

— Это не поможет, потому что не временно. Он может изменить свое мнение завтра или через день или на следующей неделе, но у него будет та же проблема. Он будет думать, что недостаточно хорош. Ненавидеть себя.

Он вздыхает, и я делаю еще одну затяжку. Теперь я действительно получаю кайф.

— Ты всегда кайфуешь, когда куришь?

Он качает головой.

— Нет… так бывает у людей, которые курят в первый раз или не часто это делают.

Думаю, я хмыкнула. Было огорчением услышать это. Какой тогда был смысл в курении?

— Что ты собираешься делать? — спрашивает он.

Я качал головой.

— Я не знаю.

Он кивает и делает глоток кофе. Он откидывается на своем кресле, глядя на транспорт, затем говорит:

— Надеюсь, это прозвучит не эгоистично, но все же, я надеюсь, ты не откажешься от него. Дилан хороший парень. Он просто… облажался.

Я киваю, затем тушу сигарету.

— Не знаю, почему ты куришь, — говорю я, кладя голову на руки. — Я ощущаю головокружение.

Мы некоторое время молчим, мимо проносятся автомобили. Я спокойна. Устойчива. Неестественна. Я была относительно уверена, что как только я сяду и позволю на самом деле что-то почувствовать, это будет конец. Я была не готова распасться. Пока нет.

Я смотрю на него, затем говорю:

— Нет. Я не откажусь от него. Но я не буду… себя обманывать. Я люблю его. Я очень сильно люблю его, Шерман. Я даже не знаю, что думать. Как он может быть таким чертовски упрямым? Что, если он вернется завтра? Должна ли я буду принять его и просто страдать в следующий раз, когда он будет злиться на себя?

— Боже, мне нужно выпить, — говорит Шерман.

Я киваю. Мне тоже. Но я пропустила сегодня все занятия, и мне нужна завтра трезвая голова.

Он кивает, затем говорит:

— Если это как-то поможет… дерьмо. Дилан не оценит это. Но черт с ним. Я перешлю тебе несколько писем. С марта прошлого года, когда он впервые попал в Уолтер Рид. Думаю, тебе необходимо прочесть их. По крайней мере, это даст тебе представление о безумном дерьме в его голове.

Он достает телефон, и я могу видеть, как он листает в нем что-то.

— Хорошо, — говорит он, — какая у тебя почта?

— Эм… «AlexLovesStrawberries» в одно слово, «yahoo.com».

Он усмехается.

— Весело. Ладно. Просто… удали их или еще что-нибудь, ладно? Я не должен посылать их тебе. Но… в общем. Он мой друг. И меня убивает то, что он делает с собой.

Через секунду мой телефон вибрирует. Я проверяю… это письма от Шермана.

— Спасибо, — говорю я.

— Ты будешь в порядке?

Я пожимаю плечами.

— Что значит в порядке, когда твое сердце разрывается на части? Я не собираюсь умирать, если это то, о чем ты спрашиваешь. Но нет. Я не в порядке, — впервые после разговора с Диланом мой голос срывается. — Я вовсе не в порядке.

Нечего было сказать. Я спрашиваю его, как долго он останется в городе. Он говорит:

— Пару недель. По крайней мере, таков был план. Я не знаю, захочет ли Дилан, чтобы я был рядом, но все мои вещи у него. Посмотрим, что произойдет, ладно? Я буду держать тебя в курсе. Если больше ничего, мне нужно попытаться держать подальше от тюрьмы.

Я сглатываю, затем говорю, мой голос тих.

— Спасибо тебе.

Мы стояли, он неловко обнял меня, и я пошла обратно в свое общежитие. Я могла видеть его образ в своей голове: худой, измученный, бледный, опирается головой на стену. Говорящего мне, что он должен был защитить меня от себя, что он порвал со мной, потому что не был достаточно хорош. Душевная боль и боль в его глазах, когда он оттолкнул меня.

Если у меня были или не было сомнений, любит ли он меня, то они исчезли. Но возможно любви было недостаточно.

Я не понимаю, когда начинаю плакать. Пока парень из цветочного магазина на углу 109-ой Вест Стрит и Бродвей не увидел меня. Он смотрел, затем вытащил одну розу и сказал:

— Девушка. Это вам. Что бы не заставляло вас грустить… я надеюсь, благодаря этому все наладится.

Я останавливаюсь, потрясенная, и беру розу.

— Спасибо, — говорю я и начинаю плакать сильнее. — Я действительно ценю это, — говорю я, вытирая лицо и чувствуя себя полной дурой.

Он практически кланяется и возвращается в свой магазин. Я иду дальше, через пять минут достигая общежития. Но я не готова пойти и столкнуться с Келли, так что я продолжаю идти, поворачиваю направо на 103-ю улицу и спускаюсь в Риверсайд парк. Это было давно, но я сидела здесь на скамейках, иногда одна, иногда с Келли, и смотрела на реку.

По правде сказать, мы с Келли проводили тут пикники по выходным в прошлом году, иногда с Джоэлем. В этом году такого не было, и не только мне было интересно почему, но я также задавалась вопросом почему, когда Дилан спросил меня о моем любимом занятии в Нью-Йорке, я не назвала проведение времени здесь.

Конечно, ответ был прост. Я провела большую часть прошлого года, тоскуя по нему. Беспокоясь о нем, зная, что он в опасности каждый день, проведенный в Афганистане. Тогда, ничего не зная, кроме того, что его имя не появлялось в списке солдат, погибших в бою, который я проверяла каждый день, но и что он исчез на некоторое время.

Я не имела ни малейшего представления, что была причастна к тому исчезновению, к его госпитализации, или чему-то еще.

Так что я сидела на берегу реки, думала и вспоминала.

Я вспоминала наш первый поцелуй на другом конце света.

Я вспоминала, как сидела с ним в ночь перед отъездом из Израиля. Он был одет в черный плащ, мы стояли на широком балконе лицом друг к другу.

Я спросила его, чего он хотел. Хотел ли он, чтобы мы были парой? Закончится ли это, когда мы вернемся домой? Будем ли мы вместе, не смотря на расстояния? Чего он хотел?

Он не ответил.

Я вспомнила, как ударила его по груди, крича:

— Почему ты не хочешь сказать мне, что чувствуешь?

Потому что он не мог.

— Я не знаю, как ответить на это, — сказал он. — Думаю, мы просто должны посмотреть, что произойдет.

Так что у нас не было планов. Все было запутано, не было никаких обязательств, но мы все еще любили друг друга. Мы порвали с людьми, с которыми встречались, как только вернулись домой, но, не смотря на это, все было так же непонятно.

Думаю, что меньше чем через девять месяцев после этого он сказал своему сержанту, что собирался жениться на мне. Почему, черт возьми, он не сказал это мне?

— Детка, почему ты плачешь? — спрашивает парень на велосипеде, останавливаясь передо мной. — Нужно утешение?

— Отвали, — отвечаю я.

— Стерва, — говорит он, затем уезжает.

Я делаю глубокий вдох. Я была в беспорядке. Я порылась в своем кошельке, нашла не особо чистую салфетку и вытерла лицо. Затем достала телефон и начала читать. Сначала сообщения не имели смысла, затем я поняла, конечно, что последние были по теме. Так что я прокрутила до конца, и начала читать. И пыталась не распасться на части.


24 МАРТА, 2012

КОМУ:< RAY.M.SHERMAN@HOTMAIL.COM>

ОТ:< DYLANPARIS81@GMAIL.COM>

ТЕМА: КАК ДЕЛА?

Косяк,

Я в Уолтер Рид. Они говорят, что я могу сохранить ногу, но это не стоит того. Что случилось с тобой? Как дела у всех?

Я скучаю по вам, ребята, больше, чем ты думаешь.

Дилан Пэриш


25 МАРТА, 2012

КОМУ:< DYLANPARIS81@GMAIL.COM>

ОТ:

ТЕМА: RE: КАК ДЕЛА?

Святое дерьмо, он живой! Ты получил новый ноутбук? Как Уолтер Рид? Я уверен, что в больнице отстойно, но пища там хотя бы лучше, чем здесь? У нас все в порядке, по большей части. Уэбер избил несколько хаджев пару недель назад, Сержанта Колтона ранили. Колтон уже снова приступил к службе, и спустил на нас всех псов, когда поймал нас за распитием джина в палатке. Держу пари, он забрал его и выпил сам.

Я тоже скучаю по тебе, парень. С одной стороны, не с кем поговорить. Боуги продолжает рассказывать о своих похождениях весь день и всю ночь напролет. Единственное, в чем он преуспел — отношения со своей рукой. За этим занятием мы поймали его в патруле. В смысле, ну, ладно в спальном мешке, но в поле? Дайте мне чертов перерыв.

Ты что-нибудь слышал от Алекс?

Напиши мне ответ в ближайшее время, ублюдок. Если они не продлят нам срок, то я выберусь отсюда через шесть месяцев. Приблизительно. Я ненавижу это чертово место.

Рей.


Я не могу ничего поделать, поэтому смеюсь в тон письмам, но сердце мучительно сжимается. Ты что-нибудь слышал от Алекс? Похоже на то, как Дилан и Шерман говорят друг с другом. Я продолжаю читать, переходя от письма к письму.


25 МАРТА, 2012

КОМУ:< RAY.M.SHERMAN@HOTMAIL.COM>

ОТ:< DYLANPARIS81@GMAIL.COM>

Косяк,

Жаль слышать о Уэбере. Что ж, я хотел бы попрощаться. Или что-то еще. Я думал навестить родителей Роберта, когда выйду из больницы. Но не знаю, возможно, я должен держаться подальше. Как ты скажешь чьей-то матери: «Простите, что дал вашему ребенку умереть».

Если пошел разговор об Алекс, то все кончено. Почти уверен, что она сама разыграла этот чертов спектакль. Но серьезно, я не должен был влюбляться в нее. Она не в моей лиге. Я ненавижу это, но такова жизнь.

Скажи сержанту Колтону, что в моих сумках было два литра водки, и я хочу их обратно. Я знаю, он забрал их, прежде чем они перевезли мои вещи сюда.

Дилан.


1 АПРЕЛЯ,2012

КОМУ:< DYLANPARIS81@GMAIL.COM>

ОТ:

Прекрати называть меня Косяком, мистер Жеребец.

По тому вопросу: тебе нужно расслабиться и внимательно посмотреть на вашу совместную с Алекс фотографию. Да, возможно, она покончила с тобой. Но если бы я был тобой, я бы все выяснил. Серьезно.

Что касается Робертса: не будь мудаком. Не ты убил его, хаджи убили. Не твоя вина, парень. Если бы не мы были в патруле, так кто-нибудь другой. И они были бы просто мертвы.

Так что серьезно, не пойми это неправильно. Но сходи к психоаналитику. Например, завтра. Тебя сильно ударили по голове, и то, что ты пишешь, беспокоит меня.

Твой друг,

Рей.

P.S. Прости, что так долго отвечал. Был пять дней в гребаном патруле. Они говорят, лейтенант Эггерс вызвал нас на это дерьмо.

И пофиг на водку. С каких пор ты пьешь?


1 АПРЕЛЯ,2012

КОМУ:

ОТ:

Рей,

Послушай. Мы друзья. Но, пожалуйста, не пиши мне об Алекс. Я просто разрушил ее жизнь. Мы слишком разные. Иногда я думаю, что закончу также как мой отец. Пока мама не стала умнее и не выгнала его задницу, он использовал ее для битья всякий раз, когда напивался. Вот почему, мой друг, я не пью.

Я скажу тебе, что находясь в больнице, думаю, что мне нужно к психоаналитику. За исключением мамы, которая приходит почти каждый день, здесь очень тихо. Медсестры и доктора приходят и уходят. Я сдаю тесты. Смотрю телевизор и читаю. Вот и все. Много времени, чтобы подумать. И думать. И думать. Чувак, я напишу вещи, о которых думал и о которых говорю, и ты предпочтешь выслушать. Потому что больше никого нет.

Алекс отправила мне кучу писем. Сразу после того как я расстрелял ноутбук, и на следующий день, и через день. Каждый день в течение пары недель, затем раз в неделю. Затем они прекратились.

Я не читал их. Каждый раз, когда я открываю почту, они там. Шестнадцать непрочитанных писем. Я уверен, она сейчас ненавидит меня.

Так что думаю, что это лучший путь. Ты говоришь, что я должен пересмотреть все. Но я уже знаю. Я люблю ее больше чем свою собственную жизнь, Шерман. Но она умна и красива и собирается в прекрасный колледж, у нее вся жизнь впереди.

Я получил письмо от ее отца. Он реально любящий человек. Бывший посол любит запускать во все свои щупальца. Правда, когда я пришел к ней в гости в Сан-Франциско пару лет назад, он отвел меня в сторону, чтобы сказать, каким куском дерьма я был. То, что я даже и близко не подходил ее дочери. Можешь поверить, что он проверил меня? И моих родителей? Я уверен, что он откопал несколько хороших фактов на отца. Он сказал мне, оставаться подальше от нее в своем письме. «Заставь ее поверить, что ты мертв. Так лучше для вас обоих».

Дело в том, что он прав. У нее есть шанс на красивую жизнь. Я же инвалид-ветеран, у которого судороги и обмороки, отключение памяти. Иногда ночью я просыпаюсь от криков. Потому что меня преследует один и тот же сон. Мы направляемся вниз, по этой чертовой дороге, и я могу видеть бомбу прямо там, под открытым небом. Я не могу остановить это. Это приоритет для меня, мы собираемся смотаться оттуда, когда я хватаю руль, слишком поздно. Взрыв. Робертс испаряется, около двух галлонов его гребаной крови окружает меня, а затем я просыпаюсь с открытыми глазами и кричу. Они приходят и дают мне успокоительное, и я снова засыпаю. До следующей ночи.

Я никогда не буду стоить всего этого дерьма после этого. Она не заслуживает такого. Я не нужен в ее жизни, тянущий ее вниз, губящий все.

Рэй, я люблю Алекс, ты даже представить не можешь насколько. И потому что я люблю ее, я дам ей двигаться дальше. Что-то еще может навредить ей. И я убью себя, даже если пострадает один волос на ее голове. И это не пустая угроза.

Так что теперь никаких чертовых разговоров об Алекс, ясно? Тема закрыта.

Дилан.


1АПРЕЛЯ,2012

КОМУ:

ОТ:

Чувак,

Твое письмо заставило меня рыдать как чертову девчонку.

Хорошо. Я не буду снова обсуждать Алекс. Но тебе лучше пообещать мне, что ты поправишься. Слышишь меня? Поправляйся. Возьми себя в руки. Делай что угодно, чтобы усвоить: а) ты хороший парень; б) ты заслуживаешь лучше того дерьма, про которое пишешь; в) ты ни хрена НЕ несешь ответственность за смерть Робертса.

Парень, воспользуйся помощью.

Чертова армия,

Рей.


Боже. Я скучаю по нему. Я люблю его. Но я не знаю, как помочь ему. Я не знаю, как кто-либо может. Пока он сам не поможет себе. И что насчет отца, я не поняла. У меня с ним будет серьезный разговор, когда я приеду на каникулы.

Я немного погуглила: «КАК ПОМОЧЬ ДРУГУ С ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство)». И это не особо помогло, если честно. Все в общем, бесполезный хлам. Не принимайте на свой счет. Обозначьте личные границы. Да, правильно. Не судите. Любите их.

Люблю их.

Боже. Я не могла прекратить любить его. Но и помочь ему тоже не могла.

Солнце садилось, что обозначало, возможно, один из самых длинных и грустных дней моей жизни. Я встала, отложила подальше телефон, подняла мою розу и пошла обратно к себе в комнату.

Как ты можешь быть таким беспечным в этом (Дилан)

Когда на следующее утро звонит будильник, я как обычно встаю. На самом деле, я не знаю, что еще делать. Продолжать в том же духе. Ходить на занятия. Ходить в суд. Какая разница.

Темно, тихо и очень холодно. Ледяной ветер дует с реки Гудзон, поворачивая зелень перед библиотекой к аэродинамической трубе. Я надеюсь, что в ближайшее время не выпадет снег. Я в своем армейском свитере, с натянутым капюшоном, приступаю к растяжке.

Я довольно умело делаю отжимания только на левой руке, но надеюсь, что правая в ближайшее время придет в норму. Нужно скоро повидаться с врачом по этому поводу. Я пропустил встречу в понедельник в Академии Ветеранов из-за тюрьмы, но я пойду туда в среду. Возможно, они наложат мне другую повязку.

Я отжимался, когда услышал шаги. Я продолжал делать то, что делал, но поднял глаза.

Это Алекс. В спортивном костюме и кроссовках, начинает делать растяжку. Так же, как в обычное нормальное утро.

Черт возьми.

Я продолжал делать отжимания, пока не дошел до ста, затем перевернулся и стал растягивать ноги.

Она не говорит ни слова.

Я не говорю ни слова.

Я не знаю, о чем она думает. О том, что я изменю свое решение? Она не понимает. Не то чтобы я не хочу ее. Господи, я хочу ее больше всего на свете. За исключением позволить ей иметь достойную жизнь. Со мной на это нет шансов.

Наконец, я встаю, готовый бежать. Я говорю:

— Мне не нужен больше наблюдатель.

Она смотри мне в глаза и говорит:

— Я здесь не для тебя. Я здесь для себя.

Я качаю головой и начинаю бежать. Она начинает вместе со мной в своем темпе, пробегая в ногу со мной. Я стискиваю зубы. Почему она все усложняет? Почему не может просто признать, что все кончено? У нее может быть прекрасная жизнь.

К тому времени, как я добираюсь до 101-ой улицы, я бегу быстрее, набирая темп. Она остается рядом, когда я сворачиваю с 101-ой и бегу к Центральному парку. Движение только началось, чтобы такси с пассажирами добрались от Коннектикута до «бог знает куда». Кто, черт возьми, поедет в Нью-Йорк? Сумасшедший. Я останавливаюсь на красном свете по диагонали от парка, и бегу на месте, пока не загорается зеленый.

Даже если я покажусь скучным, я все равно начинаю говорить.

— Мне было шесть, когда он впервые пришел пьяный и ударил ее. Я не знал, почему… думаю, он потерял работу или что-то еще. Они оба пили, и это, вероятно, привело к его увольнению. Но я помню, как сидел там. Примерно через неделю после первого раза все началось. Мы делали пирожные на кухне маленькой дерьмовой квартиры в Чэмбли, штат Джорджия, США, недалеко от Атланты.

Дыши. Я прерываю свой монолог, на случай если она не слушает.

— В общем. У них были фотографии, где они вдвоем. Счастливые и прочее. Они ходили в одну школу, веришь или нет. Встречались, затем поженились. В любом случае, в тот день он пришел домой, и он был зол. Я чувствовал это и был тих. Но я хотел показать, что мы сделали. Поэтому я взял большую ложку и окунул ее в карамель для пирожных и принес ее в гостиную, что-то крича. Не помню что. «Пап, посмотри, что мы сделали?» Или что-то вроде того. И эта чертова карамель… ее было слишком много на ложке, и часть упала на ковер…

Мы почти пробегаем половину пути до Центрального парка и, хотя не совсем в полную силу, мы бежим довольно быстро. Я поднимаю взгляд и вижу ее ярко-красное лицо. Ну, я не просил ее приходить.

— Во всяком случае, — продолжаю я медленнее, делая длинные паузы, чтобы дышать между предложениями. — Мой отец… он встал и начал кричать. О том, что я испортил ковер, и мы должны будем заплатить за него. И затем пришла она, чтобы защитить меня. Все так запуталось у меня в голове, но следующее, что я знал, он ударил ее в челюсть. Она упала. А я держался за маму и кричал на него, говорил оставить ее в покое.

Я гримасничаю, понимая, что слезы текут по моему лицу. Я быстро вытираю их.

— Дело в том… что любящие друг друга люди не всегда следуют этим путем. Иногда они причиняют друг другу боль.

Она фыркает, затем говорит.

— Да, я знаю кое-что об этом.

Черт.

Я ускоряю темп. Я бегу изо всех сил, так быстро, как могу, но она все еще бежит рядом. Я делаю левый поворот вокруг южной части парка с Алекс, бегущей рядом со мной, и стаей птиц, улетающих в небо, когда мы бежим через них.

Это привычный для меня маршрут, но я никогда еще не бежал в таком темпе. Я выдыхаю и вдыхаю снова воздух, и легкие по-настоящему горят. После следующего поворота, я спотыкаюсь, обратно становлюсь на ноги и продолжаю бежать, теперь на север вдоль восточной стороны до Пятой Авеню.

Когда в поле зрения появляется водохранилище, я знаю, что дальше ничего не собираюсь делать. Я перехожу на бег, выпуская большие вдохи, моя грудь дрожит, ноги ощущаются резиновыми.

Алекс замедляет шаг, бегая на месте рядом со мной.

— Слишком? — спрашивает она.

Я качаю головой, внезапно рассердившись. Она знает, что я к ней чувствую. Она словно мучает меня. Оставаясь в поле зрения, зная, что я принял решение защищать ее.

— Что ты хочешь от меня, Алекс? — кричу я.

Она прекращает бежать, просто идя вместе со мной. Ее лицо достаточно серьезное, поэтому я ошеломлен тем, что она говорит.

— Я хочу, чтобы ты научил меня рукопашному бою. Самообороне.

— Что? — спрашиваю я недоверчивым голосом.

— Я серьезно. Я столкнулась с двумя попытками изнасилования за полтора года в колледже. В следующий раз, когда кто-то ко мне прикоснется, он пожалеет об этом.

Я в изумлении качаю головой.

— Ты серьезно?

Она кивает.

— Да. И похоже, что, в конечном итоге, мне надо будет с кем-то опять встречаться… моя история с этим не ахти.

Я вздрагиваю, чувствуя колющую боль. Я отвожу взгляд. Мысль о ней, встречающейся с кем-то еще, кем-то другим, заставляет меня хотеть выть.

— Ради Бога. Дилан. Не выгляди таким расстроенным.

Я останавливаюсь на месте, поворачиваясь к ней лицом. — Как ты можешь быть такой беспечной в этом?

Она качает головой, ее лицо — смесь гнева и разочарования.

— Ничего личного, Дилан. Но ты не дал мне выбрать. Ты не поговорил об этом со мной. Ты решил принимать решения сам. Ну, смирись с этим. Я не проведу еще один год, рыдая по тебе в своей комнате. Я покончила с этим.

Она была права, и я все это заслужил. Но это больно. Больно видеть ее такой злой. Больно знать, что она готова двигаться дальше просто так, даже если это было то, чего, я говорил себе, я хотел.

Я не знаю, чего хочу.

— Хорошо, — говорю я, мой рот опережает мозг.

— Что?

— Я сказал: «хорошо». Я научу тебя тому, что знаю.

Она задумчиво смотрит на меня, затем кивает.

— Когда?

Она смотрит на меня, затем говорит.

— Я занята по утрам вторника, четверга и субботы. Как насчет понедельника, среды и пятницы.

Это когда она бегает? Ради всего святого. Она сведет меня с ума.

— Ты сумасшедшая, — говорю я.

— Слушай, если ты не хочешь учить меня, я найду кого-нибудь еще. Я уверена, что смогу записаться в класс или еще куда-нибудь.

Я качал головой.

— Нет. Я сделаю это. Утро среды. В шесть. Не опаздывай.

Она кивает, ее лицо все еще смертельно серьезно.

— Я буду там.

Потом она поворачивается и бросается бежать. Я смотрю ей вслед, восхищаясь ее смелостью, ее мужеством. Господи. Когда я вижу, как она удаляется, все, о чем я могу думать, что я ничего не сделал для нее. Совсем ничего. И я хотел побежать за ней, сказать ей, что был неправ, попросить ее принять меня. Любовь значит многое, она значит все, и она ничего не значит.

Загрузка...