Противоположности

Глава 8

Разум проснулся раньше, чем тело. Голова наливается свинцом, приковывая голову к подушке, а по вискам долбят дятлы своими острыми клювиками. Безостановочно и монотонно. Тошно. Глаза медленно открываются и сразу же Нэйтен жалеет об этом, когда солнечный свет бьёт в самые зрачки, выжигая в них дыру, пробиваясь в самую глубь, а и без того болезненная голова раскалывает черепушку. Он болезненно стонет. Осушенный язык проскальзывает по такому же сухому ребристому небу, а затем по потрескавшимся губам. Воды, такой спасительной, целебной, чтобы избавила от мучений выветривающегося алкоголя.

Он слышит только звук открывающейся двери и неспешных шагов и сделал ещё одну вынужденную попытку открыть глаза. Чуть привыкнув к яркому свету, жмурится, но вглядывается, подмечая фигуру Маркуса на пороге комнаты.

– Проснулся? – он направляется к пьянице.

– Угу, – Нэйтен вымученно мычит, на слова не хватает ни сил, ни слюны во рту. Там полнейшая засуха. Но когда бутылка минералки опускается на тумбу рядом с кроватью, он боготворит друга и даже приподнимается, опираясь на локоть, открывая бутылку, жадно прикладываясь к горлышку, едва не постанывая от игристой влаги и того наслаждения, что она приносит, ощущая потрескивания пузырьков уже на влажном языке.

Край кровати проминается под пятой точкой Марка. Нэйт ощущает его внимательный взгляд, но сейчас его поглощает желание осушить бутылку до последней капли, осушить её стенки и дно. Живительная влага наполняет прохладой, запускается механизм внутренностей, позволяя заново ощущать конечности.

– Ты святой, – не сдерживается Нэт, хрипит пока не пришедшим в норму горлом, отставляя пустую бутылку в сторону.

Маркус посмеивается. Сколько раз он её слышал после таких загулов друга? Три, семь, пятьдесят? Не важно. Но то, с каким тоном она произнесена, каждый раз вызывает одну и ту же реакцию:

– А ты придурок.

– В последнее время мне об этом сообщают все, кому не лень, – откидывается Нэйт на кровать, удобно подкладывая подушку под голову, и осматривает комнату. Светлая, чистая… почти. Знакомые стены, но не его обитель. Значит, Маркус притащил его пьяную тушку к себе. Что же, неплохо. Уже не привыкать. Частенько грешен в том, что друг оставляет его у себя, не брезгуя, что кишки могут не справиться, выворачивая внутреннее содержимое наружу – привык. Ещё немного бы сообразить, склеить моменты вчерашнего. То, что он напился – это ясно, но необходимо больше деталей. Единственный образ, который до сих пор стоит прямо перед глазами, чёртова Николь со своей сексуальностью. То, как она прижимается к Марку и её слова «ненавижу». Снова отвратительно, и душа выворачивается наизнанку. Точно блеванёт, если глубже уйдёт в воспоминания. Пока он проглотит это. Пускай подождёт до лучшего момента в сознании.

– А ты и не отрицаешь, —Маркус смотрит прямо на него, а у Нэйтен почему-то впервые просыпается злоба на лучшего друга. Ревнует? Возможно. То, как рука друга скользила по спине Тёрнер, остаётся скрипом на его зубах.

– Смысл отрицать очевидного, – и он прав. Как будто и сам не знает этого.

– Хоть мозги немного на месте, – смеётся друг, пока Нэйт осмеливается приподняться и сесть рядом на край, осматривая комнату уже на наличие его одежды, по-видимому, раскинутой в пьяном угаре. – Что собираешься делать с Мэй?

– В каком смысле? Что я должен с ней делать?

– Ты переспал с бедняжкой прямо в туалете клуба, – улыбка Марка спала, сейчас он серьёзен. Словно подводит к тому, что они давно должны обговорить.

– Твою ма-а-а-ть, – стонет Нэйт от собственной глупости, опуская голову и запуская в спутанные волосы пальцы, взъерошивая их ещё сильнее. Воспоминания наплыли со слишком большой скоростью. Слишком быстро. Моментально. Действительно стало тошнить… от самого себя.

Стоны Мэй хуже утренних дятлов по вискам. Девичьи вскрики, которые он заглушал ладонью, потому хотел слышать их не от неё. Влажные звуки от соприкосновений тел. Он чувствует себя последней мразью, когда заставил маленькую Мэй нагнутся сильнее, выгибая спину, чтобы не видеть её лица, и входя до самого основания, выпуская отравленную ярость, что кипела в крови. Прямо там, в грязной кабинке, рядом с бачком. Грязно. Пошло. Низко. Ублюдок, не думающий в тот момент ни о чём, кроме как желания тупо забыться, хоть на минуту, хоть на долю секунды. Он воспользовался глупышкой, которая так податлива его рукам и голосу, завороженно подчиняясь, даже если он потребует чего-то более низкого и пошлого. Она не виновата, просто выбрала не тот вариант для обожания.

Не тот.

Чужой.

Она просто. Оказалась. Под. Рукой.

Смотри, Николь, что ты сотворила с ним.

Губишь без остатка. Потешаешься, проглатывая душу по кусочкам – от неё и так остались лишь ошмётки.

Он в отчаянии выдирает волосы, сдерживая желание сейчас не разгромить чужую комнату.

Холодная банка прикасается к напряжённой руке, и Картер поднимает взгляд, выпуская измученные волосы, когда Пэрри протягивал банку пива, только что взятую из холодильника. Маркус прекрасно улавливал момент, когда надо уйти, промолчать, а когда вот так просто протянуть банку.

– Похмелись, – дождался друг, пока он не примет холодное пиво, и уселся напротив кровати в кресло, нажав на ушко крышки, издающую при этом характерный шипящий звук, и совершил глоток. – Не думаешь, что нам давно пора поговорить? – приподнимает бровь, пока Картер не спешил открывать свою, да ещё и не до конца вернувшись из своих мыслей.

– Что ты хочешь от меня услышать? – наконец, вторая банка издаёт тот же звук, и, запрокинув голову, глоток скользит по пищевой трубке, оставляя прохладу.

– Как давно ты знаком с Николь? – это то, что его сейчас интересует. С Мэй Нэйтен разберётся сам, а вот Николь остаётся так и незаконченной, да и не открытой темой.

– С детства.

Маркус вздёргивает бровью, но он не смотрит на него, снова тревожит волосы и совершает глоток. Да, с детства. С чёртова детства, когда она смотрела своими большими глазками уже в то время серьёзно для ребенка её возраста, но уже тогда он понял, что хочет постоянно находиться с ней рядом. Такой вредной и порой чересчур упрямой, что хотелось сильно дёрнуть эту обезьянку за хвостики. Но он был единственным, кого она подпустила в друзья (если можно так сказать). Дети не умеют ненавидеть. Они чисты для этого чувства, да и не понимают всех её красок для познания. Так откуда у неё вспыхнула эта ненависть? «Ненавижу» – снова фраза вспыхнула огнём, прожигая, оставляя жалкие огарки от его и без того опустошённого тела.

– Любишь её? – вопрос Марка режет слух и проникает мелкими иголками под самые ногти. Провоцирует. Картер чуть сильнее сжимает стенки банки так, что остаются вмятины. Как он её ещё не смял полностью, чтобы пенистая жидкость вытекла наружу, проскользнула по руке и каплями спадала на паркетный пол, скапливаясь в лужицу.

– Мне плевать на неё, – лжёт. Нагло открыто лжёт и продолжает избегать прямого взгляда друга. Он лжёт, в первую очередь, себе и этой ложью утешается.

Маркус хмыкает, приподнимая уголок губ. Что же, Картер, может, тогда теперь пора начать игру с лучшим другом?

– Тогда я заберу её себе.

***

Николь Тёрнер вновь переводит взгляд в окно, пока преподаватель монотонно гундел лекцию. Она единственная, кто способен выдержать это нудное кряхтение старичка в возрасте, у неё «иммунитет отличницы» ещё со школьных времён, пока другие студенты, не сдержавшись, откровенно, порой даже слишком открыто, зевали и складывали головы на столы. Да и она не сдерживает зевка, заглушая его ладошкой, а затем почему-то бросает взгляд на задние ряды, где обычно располагается компашка Картера. Как обычно, отсутствуют. Что же, и почему-то не удивлена? Да и почему вообще о них думает?

Плевать!

Да, именно плевать!

Отворачивается она и мимолётно цепляет взглядом соседнее место, которое, как правило, занимала Мэй, но сегодня она так же отсутствовала, а на сообщения и звонки не отвечает, вызывая вопросы «Куда девалась эта надоеда?» Видимо, Тёрнер единственная стойко вынесла поход в клуб. Странно, но сейчас не хватало щебетания девушки в самое ухо, ощущая скуку от лекции. Просто дожидается звонка. Видимо, привычка выслушивать бредни в одно ухо и впитывать знания в другое.

Небольшая, необъяснимо откуда взявшаяся доля переживания встрепенула от понимания: пьяный Нэйтен, тёмный клуб и влюблённая дурочка. Николь качает головой из стороны в сторону, отгоняя подозрительные мысли-мушки.

Ей плевать. Сколько ещё повторять?

Звонок. Наконец.

Она хватает вещи, едва ли не первой вырываясь из душной аудитории и по ходу набирая знакомый номер. Опять. Нет ответа. Снова.

«Да где носит эту мелкую чертовку?»

Длинный коридор, кишащий студентами, которые торопятся занять очередь в столовую, мешают пройти. Николь не ощущает голода. Нет аппетита. Постоянно натыкаясь на чужие плечи, она просто хочет поскорее проскочить всех тех, кто, кажется, без крошки хлеба не доживут до конца дня. Она протискивается против потока, сворачивая в поворот на лестничный проход, где, слава Богу, было пусто. Выдыхает сгусток воздуха и поправляет сумку на плече, опуская руку на перила, стукнув каблуком по первой ступеньке, затем второй, а потом встаёт на месте, когда снизу из-за поворота появляется «он».

Привычная кожанка накинута на одно плечо, а через чёрные рваные джинсы видны коленки. Волосы лежат в хаотичном порядке – кто-то даже не удосужился причесаться утром. Но… чёрт, ему идёт даже это.

Нэйтен замирает на месте, встречаясь с ней взглядом.

Сколько проскользнуло времени? Секунда?

Николь должна идти дальше, но встала столбом. Берет себя в руки и движется дальше. Пропустит все моменты у клуба, всплывшие в голове, мимо мыслей.

«Сколько ещё мне раз сказать тебе «пошёл ты», чтобы до тебя дошел смысл? Я ненавижу тебя, Нэйтен Картер, выжги себе это на лбу».

Тишина, и лишь неприятно туго сжимающаяся грудная клетка, ломающая рёбра. Губы дрожат, но она поджимает им. Почему волнует то, что не должно волновать? Должна быть спокойна. Должна быть выше, где и всегда была. Должна быть Николь Тёрнер – гордой и твёрдой. Но долбаные «почему» (почему волнует, почему опять, почему снова он) кишат и выедают стенки сознания.

Она не посмотрит больше на него. Пройдёт мимо, ощущая шлейф его одеколона от сближения навстречу.

Да, просто пройдёт.

И проходит. Действительно не смотрит. Но так хочет увидеть. «Что сейчас в твоих глазах, Нэйтен Картер?» Пусто. Пускай там будет пусто. Пусто и холодно, а жар спишем на полуденное солнце.

Перед ней незнакомый человек – так должно быть.

А он позволяет ей пройти, смотря перед собой. Впервые вот так просто позволил, не сопроводив ничем вслед. Просто пускай уйдёт.

«Смотри, только вперёд», – твердит он себе, ведь так теперь и будет.

Только звуки её каблуков эхом отдаются в больной голове. Чёрт, как же это жутко бесит.

Больше не будет колких слов, двусмысленных взглядов, мысленных уничтожений друг друга.

Ничего. Не. Будет.

Их игра окончена.

И в сердцах обоих неприятно кольнёт от прошлого.

Чужие…

***

Николь вытерпела этот вроде обычный, но и не обычный день в институте. Всё как обычно, но чувство недостающего, кажется, пропитало даже воздух и витало по округе, вызывая необъяснимое беспокойство. Расслабиться – мечта номер один. Волшебное слово, которое действительно недостаёт в жизни. Просто… просто расслабиться. Пожалуйста.

Девушка поправляет свой тугой хвост, проводя руками по прядям, покидая стены серо-белого здания. Вдыхает прохладный воздух и расправляет блузку. И почему сегодня лекции казались тягучими, как резина плохого качества? И она, наконец, рада оказаться на улице, не видя преподавателей и студентов. Николь Тёрнер сдаёт позиции,? Нет, просто мозги и без того кипят. Кто-то включил порыв дурных мыслей, а выключить забыл, и теперь они бурлят, переливаясь через край, неспособные удержаться в черепной коробке.

Нэйтен Картер появился в институте, но ни на одной паре так и не присутствовал. Он точно был. Она видела. Хоть и не смотрела на него, но видела. Это же не мираж? Хотя тишина до сих пор эхом отражалась где-то в недрах и кажется, что, возможно, это разыгравшаяся фантазия. Его аура отражалась на её плече, когда пересеклись. Нет, не фантазия. Он был зол и растерян одновременно, она ощущала, не прикасаясь и не смотя. Прожёг её всю, и, кажется, если кто до неё дотронется, разлетится прахом по ветру.

Почему опять думает о нём?

Стоп. Хватит. Обещала же себе. Выкинь эту «каку» из мыслей.

– Николь, – окрикивают со стороны, и, чёрт, она даже рада, что так резко вырвали из мыслей, которые уже начинают тухнуть. – Привет, – Маркус улыбается, опять теряя свои глаза. Но Николь нравится это выражение – действительно мило.

Он буквально подлетел к Тёрнер и затормозил совсем рядом, вытяни она руку, спокойно уберёт прядь выбивших волос, спадавших на глаза и явно мешали. Он опережает, запуская пальцы в волосы, откидывая их назад, чуть запрокидывая голову, открывая вид на шею с выделяющимся кадыком. До безобразия сексуальный жест. Скажи, Пэрри, сколькие уже пали перед тобой на колени, протягивая ручонки к ширинке за твою соблазнительность? И всё же, «ангелок», в клубе она не пила, а память не подводит. Его руки касались спины, скользя подушечками пальцев по углублению, пересчитывая позвонки, проявляя желание о поцелуе.

Эти воспоминания вызвали её сухое:

– Привет.

– Я тебя искал. Знаю, что в клубе вышла неловкая ситуация, – Серьёзно? Неловкая? Да она готова была давиться никотиновым облаком до тошноты, лишь бы её нервные клетки восстановились. Но чудес не бывает, и ещё долго сбивала дурь в душе, под прохладными струями воды. – Позволишь исправить? – протягивает он ладонь, предлагая опустить её пальцы в его и, видимо, пройтись вместе.

Она хмурит брови, косясь на парня, пытаясь понять, может ли снова доверять, но, твою мать, он продолжает задавливать обаятельностью. Рука дрогнула, сжала пальцы в кулак и разжалась, а потом всё же опустилась в мужскую, такую тёплую, что, казалось, способна прожечь кожу. А нет, не разлетелась прахом, её удержали, сгладили края в один момент, словно говоря «ещё не время». Слишком горячо для «воды-Маркуса». Невольно сравнивает его прикосновения с касаниями Картера, подмечая большой контраст. Руки Пэрри горячие, обжигают, но при этом пробегает холодок по телу. А что же Картер? Его руки холодны, как будто их держали в холодном снегу продолжительное время, но от его холода вспыхивает жар. Жгучий, испепеляющий, и ты задыхаешься пеплом собственной кожи.

– И как собираешь исправлять?

– Хочу видеть тебя в обычной обстановке. Как ты относишься к кафе?

И снова это «хочу видеть». Хочет, Маркус. А вот хочет ли этого Николь?

Она пожимает плечами, позволяя ему развлекать себя, раз уж вызвался и проявил желание. Валяй, Пэрри. Добивайся внимания, а она попытается его понять: чего хочешь и чего добиваешься. Правда ли испытывает к ней симпатию? Возможно, и это стоит учесть.

«Я бы хотел тебя поцеловать».

В чём заслуга такого внимания?

Нейтральные темы для общения Маркус с лёгкостью поддерживает, пока вёл к кафе, видимо, запланированном, учитывая уверенные шаги, с которыми он руководил, ведя её рядом с собой, перекинув женскую ладонь на согнутую руку. Он открывает любезно дверь, под звук колокольчика пропускает вперёд.

Резкий колкий запах ванили с корицей бьёт в носовые пазухи Тёрнер, и она хмурится, поглощая порыв чихнуть, выгоняя аромат, моментально успевший провонять одежду – придётся выветривать её потом. Это характерный запах для кофейни. Не лучшее заведение, где она любит бывать, но Маркус придерживает её локоть, указывая на свободный столик рядом с панорамными окнами – вид прямо на оживлённую улицу.

Николь присаживается, ставит сумку на соседний стул и осматривается по сторонам – мило и уютно, на первый взгляд, только если бы не этот запах, от которого хочется зажать нос. Маркус листал меню, а когда подоспевший официант подошёл к столу с блокнотом в руках и во всеоружии великолепного обслуживания, бросая надежду для чаевых, и вовсе дала ему полноценно распоряжаться заказом. Николь немного нервничает, отстукивая каблуком неизвестный ритм, пока сжавшуюся на столе руку в кулак не накрывает тёплая, чьё ощущение она уже знала, ладонь. Пэрри чуть сжал пальцы, улавливая её взгляд. Каблук замер, пока хозяйка посмотрела прямо на него, разжимая кулак.

– Всё в порядке?

В порядке. С Марком почему-то действительно в порядке. Нет напряжения. Ну, может, немного. Спокойно и расслабленно, не учитывая дробь каблука. И подозрительно доверительно. Или просто хочет доверять.

Хоть кому-то.

Хоть немного.

А как же Нэйтен?

Выбрось мусор из головы…

Возможно, причина в том, что давно не была на свидании, если это можно так назвать. И снова ловит себя на мысли, что с ним не улыбается так, как всем, как полнейшая идиотка, или как недалёкая девушка, после неудачной пластики лица. С ним обычная. Всё ещё внутренне контролируемая, но уже немного чуть больше открытая парню. Самую малость. Миллиметр шага навстречу.

Она изучает его черты, внимательно вглядываясь в радужку. Раньше казалось, что они светлые с золотистыми крапинками, но в действительности там полнейшая тьма. Тёмные с чёрной каёмкой. Способные поглотить, если слишком долго в них смотреть. А она смотрит без грамма страха. «Что ты задумал, Маркус?»

– Ты меня смущаешь, – и действительно смущён, его выдаёт улыбка и морщинки возле уголков глаз, которые посветлели, стоило лучам солнца немного поиграть, отражаясь искорками, пробиваясь через стекло окна.

Так и хочется хмыкнуть. Смущён. Ты так же смущен, как она в восторге от местного запаха. Ох, Пэрри, да она видела тебя ни один раз зажимающегося с девушками в коротких юбках. О каком смущении идёт речь? Или всё же Ники производила этот эффект, не стремясь заглянуть в содержимое его трусов, а изучая его сущность?

– Скажи, чем вы занимаетесь? – откидывает его смущение Николь, как что-то не столь важное, и смотрит прямо, пока его улыбка медленно стекала в норму обычности.

– Тебя интересует наша будничная жизнь? – брови парня приподняты от удивление и лёгкая обескураженность. Николь Тёрнер не отличается любопытством, а на их компанию и вовсе, кажется, повесила ярлык «безнадёжность».

– Нет. Меня интересует тот бред, что я увидела возле вонючего клуба.

Не забыла ту ночь и ярость Нэйтена в глазах. Тогда она впервые была напугана. Тот пылающий огонь – Инферно – поглощал. А она сама прикоснулась, так до сих пор и оставив на губах от него клеймо. Сама оставила печать их невидимой связи, которую так до сих пор и не воспринимает. Отнекивается, пытаясь доказать, что ничего и не было вовсе.

Было, Николь, было. Помнит жар его губ и стальной привкус.

Что эта за девушка контрастов? От милой девушки до Эльбора* с острыми гранями равно одному морганию век. С непривычки это сбивает со всех мыслей, заставляя их разлетаться, как попрыгунчикам, ловко отлетая от стенок разума. И как Картер привык к этому? Но и Маркус приспособится. Ему нравится наблюдать за ней. Необычная.

Он не спешит с ответом. Разве может вот так легко выдать? Нет, Нэйтен точно открутит ему голову, если она узнает. И всё же они с ним уже сели за эту партию игры.

Принесённый заказ немного разбавляет обстановку, заставляя отвлечься на горячий кофе с мягкой пенкой. Официант чиркает своей фирменно-заученной улыбкой, желает приятного аппетита и, хвала всевышнему, не навязывается излишним обществом. Возможно, действительно сегодня отыграет свои чаевые – заслужил. Он подхватывает поднос, удаляется, пока Николь рассматривала рисунок на напитке. И почему в кофейнях так любят подавать розовую хуй… хрень… розовую хрень? Это сердечко раздражало, так что хотелось просто запустить ложку, словно протыкаешь ножом живой орган, и стереть это, разбивая чашку, чтобы перестало резать глаза, удовлетворяясь разлитой коричневой жижей в осколках – эта картина приятнее для глаз. Пошло всё к чертям, от подобной милости, над которой обычно пищать нормальные девушки, её же выворачивает наизнанку, ещё чуть-чуть, и она задохнётся от блёсток и единорожек на радуге.

Маркус наблюдает, просто разглядывает ту складочку между бровей, когда она запускает ложку и крутит по кругу, стараясь привести к однородности напиток.

– А хочешь сама увидеть?

Процесс, совершаемый девичьей рукой, моментально замирает – перед ним статуя, секундная или ровно настолько, насколько оказалась без движения, пока её взгляд медленно не поднялся из-под опущенных ресниц.

***

Телефон с до сих пор открытым сообщением сжимается в руке до белых костяшек. Старая ранка на губах давно прокусана до крови, и во рту ощущается привычный железный вкус.

Дорога. Всего две проезжие полосы ограничивали его от панорамного окна, которому скоро будет грозить разбиться. Девушке всего лишь стоит повернуть голову и увидит его с пламенем в глазах. Как до сих пор не почувствовала его взгляда, словно под лупой, с прищуром, со всем откликом надрывающейся язвы в душе. Но не смотрит. Не видит. А он внутренне кричит: «Обернись!» Посмотри всего одни раз, чтобы ты поняла, увидела, наконец, его не железное сердце. Оно рвётся, медленно, не спеша, специально причиняя боль неспешным разрывом волокон. Пытка.

И снова идиот…

Всего пара строчек, а он вспыхнул, а увидев подтверждение, пылает и, кажется, собственная кожа начала плавиться до мяса, уже доходя до внутренностей, иначе, как объяснить боль в груди. Его проткнули насквозь ломом и прокручивают, наматывая кишки, до самых тошнотворных судорог. Дурно. Перед глазами плывёт, но он должен смотреть, должен видеть её отчётливо, собирать все её эмоции, что позволяет рядом с тем, с кем сидит за одним столом. Изучит. Запомнит. Будет прокручивать кошмаром. Неприятно даже моргать, словно глаза высохли, а в них ещё и засыпали песка.

Маркус дебил раз решил привести её сюда. Она терпеть не может кофе и всё, что с ним связано. Он бы это знал, если бы действительно знал Николь Тёрнер. Подтверждением служит, когда она отодвигает так и не тронутую губами, не вкушая привкус кофе, кружку в сторону, пока он втирал ей какую-то ересь.

Впервые так беспокоит её фальшивая улыбка – её нет. Куда она её дела? Почему убрала? Верни! Пускай покажет, что ей всё равно! Пускай не будет с ним такой, какой бывает с Нэйтеном Картером!

Разве не слышишь, как хрустит его челюсть, от того, как её сводит?

Не не улыбайся никому, кроме него.

«Пожалуйста, Тёрнер» – стон. Уставший и мучительный стон.

Пускай ему будет всё равно…

Не будет…

«16:00, кофейня на углу».

Маркус.

Экран треснул.

«Ну ты и мразь, друг».

*Эльбор – твёрдый Картерерал, аналогичен по твёрдости с алмазом.