Пушистый талисман

10

Весной она затеяла ремонт в своей хрущевке: заказала пластиковые окна, новую входную дверь, наняла бригаду отделочников и время от времени стала заглядывать туда, чтобы оценить работу да узнать, что еще нужно закупить. В один из таких дней, когда Любка пришла, чтобы посмотреть, как идут дела, в дверь неожиданно позвонили. Она открыла.

— Привет, Любашка!

Перед ней стоял Николай с лучезарной улыбкой и двумя огромными спортивными сумками в руках.

— Привет, — настороженно поздоровалась Любка. — А что ты так… без звонка?

— Вот, малыш, сюрприз хотел сделать…

— Сюрприз удался.

— Ну и здорово! А что ты меня на пороге-то держишь?

— Коль, а ты чего приехал-то?

— Ну ты даешь! Жить с тобой хочу, как мы давно мечтали… Вот, с вещами пришел…

С этими словами он отстранил Любку со своего пути и легко закинул баулы в прихожую. Некоторое время она ошарашенно смотрела на него, затем, придя в себя, решительно взяла его сумки и выставила их обратно на площадку.

— Люб, ты чего? — не понял Николай.

— Нельзя у меня жить, Коленька, — сказала Любка, выпроваживая его следом. — У меня ремонт…

…Николай Зотов сидел на скамейке у подъезда хрущевской пятиэтажки и задумчиво курил. Две большие сумки, в которых кое-как поместились все его вещи, он поставил рядом, на лавочку. Хорошо, что на улице было по-весеннему тепло — это единственное, что его утешало в сложившейся ситуации. Остальное же просто бесило: и задорный щебет глупых птиц, и голубое прозрачное небо в легких белых облаках, и осевшие сугробы, и сладкий весенний воздух, от которого всегда немного кружилась голова и представлялось, будто земная, прекрасная жизнь в который раз началась заново.

А вот у него, похоже, прекрасная жизнь накрылась медным тазом. Ниночка, окончательно взбесившись, прогнала его из дома. Она и раньше его прогоняла. Вернее, он сам уходил, когда она уж очень доставала. Но это было как-то не всерьез. Во всяком случае, чужим холодным тоном ему не приказывали, мол, собирай вещи, уходи и живи где хочешь…

Что-то неладное стало твориться с Ниночкой после Нового года. Она больше не пилила его за то, что он целый день лежит на диване и смотрит телевизор, не шарила в записной книге его мобильного телефона, не спрашивала, где он «шлялся два дня», и не устраивала сцен ревности. Разве не этого он хотел? Да, пожалуй… Но почему-то в этой неожиданной перемене было что-то… противоестественное. Он даже заскучал, будто чего-то стало не хватать. Как говорила героиня одного известного фильма, так и тянет устроить скандал.

В середине весны Ниночка укатила на две недели в Таиланд. Николай даже не придал этому значения, просто рад был, что ее не будет целых две недели, а значит… тоже можно взять небольшой заслуженный отпуск и немного пошалить. И Коля шалил. Казалось, так он еще никогда не отрывался. Ну разве что в юности. Все две недели он был полон дикого, пьянящего, как в ранней молодости, ощущения свободы, как будто строгая мама уехала в гости с ночевкой и можно славно кутнуть в ее отсутствие. Как говорится, кто молод, тот прикалываться должен…

С приездом Ниночки закончились не только веселые оргии, но и вообще все. Она не скандалила. Вовсе нет! Просто сообщила, что в поездке она располагала достаточным временем, чтобы подумать, и приняла решение. Хуже всего было то, что она сказала это раньше, чем нашла в их супружеской спальне, под кроватью, чьи-то трусики-стринги. Господи, да он и сам-то не помнил чьи! И что у баб за манера забывать в неположенных местах свои трусики, лифчики, губную помаду и прочую женскую трихомудрию?! Нарочно они это делают, что ли?

Николай готов был выдержать ее истерику, или отчужденное, холодное молчание в течение нескольких дней, или запрет на вождение ее машины — этакое своеобразное «эмбарго», — или еще что-нибудь в этом духе. Но с очаровательной улыбкой, от которой у Николая буквально кровь застыла в жилах, она лишь спокойно произнесла:

— Коля, дорогой, мы разные люди. Мы не можем быть вместе. Я благодарна тебе за эти три года, что мы провели вместе, но я изменилась, и у меня начинается новая жизнь.

И вдруг его осенило.

Просто Ниночка, эта перезрелая Барби, завела себе любовника. Ну конечно! Не ранним же климаксом объясняется весь этот идиотизм в ее поведении. И когда Николай осознал чудовищный масштаб обмана, всю меру гадкого Ниночкиного цинизма — он взял да и сам устроил ей сцену ревности.

Она даже не испугалась.

— Милый, не нужно кричать. Я имею полное право расстаться с тобой. У нас в стране нет рабства. Мы даже не расписаны. И нам не надо делить имущество. Общих детей у нас тоже нет. Как видишь, нас ничто не связывает. Возьми себя в руки и отправляйся собирать вещи. Я так устала от перелета!

Она сладко потянулась — отдохнувшая, помолодевшая, загорелая, глаза сияют. Может быть, затащить ее в постель и уж там решить все миром, как он обычно привык делать? Николай даже предпринял попытку, но Ниночка мягко и одновременно решительно отстранилась, дав ему понять, что секса не будет.

— Ты хорошо подумала? — не без апломба спросил он.

— Ну а если плохо, то — что?

— А где я буду жить?!

Этот аргумент раньше действовал безотказно, ибо неизменно пробуждал в Ниночке ее женскую жалость.

Она проследовала мимо «бывшего мужа» в ванную, открыла воду и ответила оттуда, сквозь шум:

— Милый, я же сказала тебе, что устала. Пожалуйста, не грузи меня своими проблемами. Прощай.

Вот так Николай и оказался на улице, как дурак, с этими чертовыми сумками. Нет, даже не как дурак, а самый что ни на есть бомж. Да, вот так — он теперь бомж! И все потому, что какая-то глупая баба решила поиграть в независимость. Ну ничего, ничего… Пусть, пусть поспит без мужика, помечется в своей квартире одна-одинешенька. Феминистка недоделанная, дура эмансипированная! Он-то не будет долго один. Мужики теперь — товар штучный, и на дороге не валяются.

Однако следовало подумать о ночлеге. Николай точно знал, кто ему не откажет. Выйдя из подъезда Ниночкиного дома, он достал из кармана телефон и набрал номер Анжелки. Ее мобильник долго не отвечал. Наконец, в трубке раздался заспанный голос.

— Алло…

— Привет, Маркиза ангелов! — весело поздоровался с ней Николай.

— Господи, Коль, ты, что ли?! — Анжелкин голос тоже зазвучал бодрее и радостнее. Вот, кто его по-настоящему любит! Вот, кто ему беззаветно предан!

— Я, Анжелочка. Ты с ночи, что ли?

— Ну конечно… моя же смена была.

— Ну как там дела?

— Нормально.

— Анжел, а я к тебе в гости хочу приехать. Возражения не принимаются.

Анжелка почему-то замялась.

— Котик, а ко мне нельзя, — ответила она.

Он аж опешил.

— Почему?!

— Котик, я с мужчиной живу.

— С каким еще… Ты что, замуж вышла?! Когда же успела?!

— Ну вообще-то, ты не был у меня уже полтора месяца, — мягко упрекнула она.

Идиотизм…

— Котик, ты не расстраивайся. Мы с ним просто так живем, не расписанные.

Как будто ему это интересно!

Он хотел сказать ей что-нибудь гаденькое по поводу ее нового гражданского хахаля, чтобы отвести душу, но не стал. Ситуация складывалась таким образом, что ему, возможно, в ближайшее время потребуется работа, как это ни прискорбно, — должен ведь он на что-то жить! Так что Анжелка могла быть ему полезна. Поэтому он проглотил обиду и сказал, почти искренне:

— Ну совет вам да любовь! Слушай, Анжел, мне работа нужна. Как там у вас с этим? Водилы требуются?

— Решил вернуться?

— Да…

— Котик, без вопросов. Для тебя все, что попросишь…

И она отключилась.

Все, что попросишь! Вот и выгнала бы своего, так называемого сожителя, чтобы старинный друг мог переночевать. Как все-таки женщины лживы и жестоки! В лицо, понимаешь: «Котик-котик, котик-котик!» — а потом в душу тебе: «Тьфу!» — вот и вся их любовь!

Итак, вопрос ночлега был по-прежнему сверхактуален. С Анжелкой, верной, безотказной подругой, вышел облом. Но Николай не отчаивался: есть еще художница Люба, — уж она точно умрет от счастья, если он нагрянет к ней, в ее убогонькую халупку, и останется на ночь. Будет лучше, если он отправится к ней прямо с вещами, без предварительного созвона — то-то ей будет приятно! Она небось уж и не грезит об этом, бедняжка, а тут — раз! — и появляется он, ее принц на белом коне! Николай решительно поднял сумки и отправился к автобусной остановке.

…Но Люба его надежд, увы, не оправдала! Он выбросил окурок и снова закурил. Сейчас он не чувствовал ничего, кроме жгучей обиды… Как такое могло произойти, он решительно не понимал. Дожил, докатился… Ну ладно — Нинка, с ней все ясно — здравствуй, климакс. Ладно — Анжелка — всегда была шлюхой. Но Любка… От нее такой подлости Николай никак не ожидал. Разве он мог подумать: с виду тихоня, дурочка безответная, ждет, вздыхает, в рот заглядывает… Все ложь, все игра! И как он ее сразу, гадюку подколодную, не раскусил?

Эта бездарная малярша так умело прикидывалась доверчивой дурой, что Станиславский отдыхает. Подловила его, как лоха, на девственность, заставила поверить в свою беззащитность, мозги пудрила, на жалость давила, вся такая бедная и несчастная. А когда мужчине вдруг потребовалось элементарное женское участие и просто крыша над головой, она тут же показала свой нрав. Наверняка у нее завелся другой мужик — к гадалке не ходи.

Этого так оставлять нельзя. Зло должно и будет наказано. Так что, Любушка-голубушка, попомнишь ты еще Николая Зотова! Ох, попомнишь! Господи, ну хоть что-то из себя представляла бы, мышь-полевка!

Все его подруги как сговорились. Он набирал один за другим телефонные номера и всякий раз слышал одно и то же: «Коленька, сегодня не могу, у меня гости», или: «Нет, дорогой, ко мне сегодня нельзя, муж в первую смену» — и так далее…

О женщины, имя вам — вероломство… Хорошо, что он вспомнил о своем армейском дружбане — вот у кого можно без вопросов перекантоваться ночку-другую. Мужик мужика всегда поймет и выручит. И пусть его полудурочная баба гундит нарочито громко, чтобы он, Николай, слышал, мол, опять твой Зотов приперся, опять ты с ним связался, да когда все это закончится…