Пушистый талисман

11

Любка пребывала в недоумении, когда брат Натальи Сергеевны, этот угрюмый тип бандитской наружности, позвонил ей и предложил «сходить куда-нибудь». Ей не особенно хотелось куда-то с ним идти, но она согласилась, и только потому, что слышала в трубке восторженные вопли Даньки, сына Матвея.

— Тетя Люба! Тетя Люба! — мальчишка просто захлебывался от восторга.

— Тише… сынок, перестань, — сказал ему Матвей, прервав разговор с Любкой.

Он пригласил ее в боулинг. Оно и к лучшему. Хотя бы не так скучно, как могло быть.

— Ну как, тебе… вам понравилось? — спросил Матвей, когда они, вдоволь наигравшись, присели в ближайшем кафе.

— Да, здесь хорошо, — согласилась Любка, плюхнувшись на стул.

— С непривычки мышцы будут болеть, — предупредил Матвей. (Ну о чем он еще может говорить? Конечно, о мышцах! С такой-то физиономией.) — Знаете, лучше на ночь принять горячую ванну, чтобы распарить натруженные мышцы. Тогда будет легче, — не отставал он.

И за что ей все это? Почему-то все считают своим долгом дать ей какой-нибудь совет, будто она ребенок. Ольга всю жизнь ее поучает, теперь этот подключился. Поучайте лучше ваших паучат!.. Вот Игорь никогда не говорит ей, что она должна делать. Только он воспринимает ее как зрелую личность…

— Может быть, как-нибудь снова сюда зайдем? — предложил Матвей.

— Может быть…

Черт бы ее побрал, эту художницу! Матвей усиленно напрягал мозг, но ему на ум не шло ничего, что могло бы ее заинтересовать. У его сына Даньки и то лучше получается общаться с ней. Сказать по правде, он даже не ожидал, что мальчишка так к ней привяжется.

Что-то в этой странной девушке, безусловно, есть… Что-то такое милое и притягательное, раз он часто думает о ней и даже осмелился пригласить на свидание. Ну пусть это и не совсем свидание в привычном смысле — просто дружеская встреча двух знакомых с игрой в боулинг и пивом. Лиха беда начало. Что плохого в подобном времяпрепровождении? В конце концов, Данька рад до беспамятства, а он сам избавлен от необходимости щеголять хорошими манерами и познаниями в искусстве, которых не было, чтобы произвести впечатление на заинтересовавшую его девушку.

Матвей был рад тому, что пригласил Любу именно сюда. Он с удовольствием наблюдал, как легко и грациозно она двигается, словно молодая кошка. Ее узкие джинсы подчеркивали стройность длинных ног и округлость крепких ягодиц, а облегающая кофточка обозначала изящные линии тонкой талии и высокой небольшой груди. Матвею нравились ее длинные густые волосы, и он даже поймал себя на мысли, что безумно желает зарыться в них лицом, умыться ими или медленно пропускать эти локоны сквозь пальцы, чувствуя, как они текут шелковым дождем и дарят несказанное блаженство. А еще хотелось погладить ее макушку кончиками пальцев… Ну и еще много чего…

Самое смешное, что она боялась его, будто он людоед или монстр какой. Стоило немалого труда, чтобы перейти с ней хотя бы на «ты». Матвей попытался задать простой непринужденный, демократичный, как ему казалось, тон, и она вроде бы согласилась, стушевавшись, как школьница, но все равно продолжала ему упорно «выкать». Матвею ничего не оставалось, как тоже обращаться к ней на «вы».

— Люба, а у вас есть новые работы?

— Да, есть… несколько. А что?

— Я хотел бы посмотреть. Можно напроситься к вам в гости?

Данька обрадованно заелозил на стуле.

— Вот здо-орово! — закричал он. Такой смешной: волосенки взъерошены, глазенки горят, щербатый рот растянут в широкой и совсем по-детски непосредственной улыбке. Забавный! Он и мечтать не мог о таком счастье — поехать в гости к «тете Любе».

Любка, поняв, что отказать нельзя, нарочито улыбнулась.

— Ну хорошо…

Обидеть такого славного мальчишку, который искренне радуется ее присутствию, ласкается к ней, как котенок, она не могла. И потащилась вместе с ними к себе домой. То есть в квартиру, доставшуюся ей по наследству от Виктора Слуцкого.

Тут возникла небольшая проблема, так как апартаменты, в которые «напросились» гости, совсем не вязались с образом бедной художницы. Это надо было как-то объяснить, и Любке пришлось придумать более или менее правдоподобную легенду.

— Это квартира моих знакомых. Просто они уехали надолго заграницу, ну, и попросили меня присмотреть за жильем.

— Хорошее жилье, — одобрительно заметил Матвей.

— Располагайтесь…

Она развешала одежду в большом зеркальном шкафу в холле и пошла на кухню — ставить чайник. Матвей отправился мыть руки, а Данька побежал в гостиную, где обнаружил Степаниду, прятавшуюся от непрошеных гостей за диваном.

— Папа! Тут кошка! Смотри! — обрадованно закричал Данька. Он схватил Степаниду и понесся к отцу, чтобы показать находку.

— Смотри, какая киса!

— Угу… симпатичная…

Отец усмехнулся, глядя на сына, и направился в кухню, где Любка наспех готовила угощение. Она хотела накрыть стол в гостиной, но Матвей сказал, что они, мол, не графья, так что особенно суетиться не стоит, чаю можно и на кухне выпить. Пожав плечами, Любка согласилась: хозяин — барин.

— Данька, оставь в покое животное! — крикнул Матвей сыну, который резвился со Степанидой. — Иди мыть руки. Тетя Люба зовет нас к столу.

— Сейчас, па-ап!

— Пойдем я тебя провожу. — Люба взяла за руку Даньку, примчавшегося на зов отца, и повела его в ванную.

— Тетя Люба, а как вашу кошку зовут?

— Степанида.

— Кру-уто… А где вы ее взяли?

— На улице нашла. — Любка подала ему махровое полотенце. — Пойдем чай пить с бутербродами. Ты, наверное, проголодался?

— Совсем немножко…

Очаровательное дитя. Любка, расчувствовавшись, пригладила его торчавшие в разные стороны белесые волосенки и поцеловала мальчика в шелковистую макушку. Данька прижался головой к ее животу. Он вполне мог быть ее сыном. Когда они с Игорем поженятся, она бы хотела, чтобы первым у нее родился мальчик. Хорошенький, смышленый мальчик.

Она будет любить его, играть с ним в веселые пацанячьи игры, читать по вечерам сказки, покупать все, что попросит, и устраивать радостные дни рождения с приятелями, подарками и огромным тортом. Зимой они будут играть в снежки, барахтаться в сугробах и лепить снеговиков, а на Новый год — наряжать елку и запускать в небо разноцветные фейерверки. Летом можно будет кататься на роликах, есть мороженое, гулять в парке и выезжать на загородные пикники. И она обязательно повезет его к фантастическому, южному морю с кораблями и дельфинами, хоть сама там еще ни разу не была.

За чаем Данька вдруг с детской непосредственностью поинтересовался:

— Тетя Люба, а вы были замужем?

Матвей кашлянул, с укоризной посмотрев на сына. Любка рассмеялась.

— Нет, Данька, не была, — ответила она.

— А почему? — не отставал тот.

— По кочану, — ответил Матвей вместо Любки.

— А почему «по кочану»? — не унимался Данька. Казалось, что для него это вопрос первостепенной важности.

— Хочешь конфетку? — предприняла Любка отвлекающий маневр.

— Хочу, спасибо, — согласился Данька, и в качестве отступного взял предложенную конфету в золотистой обертке.

Чтобы избежать дальнейших расспросов, Любка решила взять инициативу на себя.

— Матвей, а ваши с Натальей Сергеевной родители живы?

— Живы-здоровы…

— А где они?

— В Новокузнецке. У них там большая квартира, отец вышел на пенсию. Он раньше работал главным инженером завода. Мама домашним хозяйством занята… Так, живут помаленьку. Мы с Натальей навещаем их два раза в год. Даньку с собой берем.

— Берут, — подтвердил Данька.

— Иногда и Федора с Анюткой берем. Иногда они сами к нам приезжают. Вот как-то так…

— Так вы сами, значит, из Новокузнецка?

— Ну да.

На этом темы для поддержания светской беседы окончательно иссякли.

Избавить обоих от возникшей неловкости могло только одно.

— Матвей, давайте я покажу вам свои картины. Вы просили, помните?

— Да, да… Помню…

Конечно, он уже забыл об этих чертовых картинах. Но делать нечего, Матвей покорно поднялся из-за стола, и, поблагодарив Любку за чай, отправился вместе с ней в гостиную. Там, за элегантной ширмой, стоял ее мольберт и хранились работы. Данька сначала смотрел вместе с отцом, а потом вновь затеял игру со Степанидой.

— Люба, я, честно сказать, не такой уж ценитель живописи, — сознался Матвей, смущенно кашлянув в кулак. (Да кто бы сомневался!). — Но мне ваши картины почему-то нравятся.

Такая похвала, наверное, дорогого стоит.

— Ай, папа, Степанида меня укусила! — радостно сообщил Данька, возясь на ковре с Любкиной питомицей.

— Как я ее понимаю, — закатив глаза, устало вздохнул Матвей. — Я бы на ее месте тоже тебя укусил. Оставь зверя в покое… Люба, а вот особенно мне нравится картина со старинным фрегатом, мне кажется, ее можно было бы повесить в комнате у Даньки. Он это любит. Его любимый фильм «Пираты Карибского моря»…

— Ага! Я прямо тащуся от него!

— Не тащуся, а тащусь, — менторским тоном поправил Даньку Матвей и вдруг сам стушевался, осознав, что сморозил что-то не то, и тихо чертыхнулся.

Но Любка только снисходительно улыбнулась. Данька вскочил с ковра и тоже уставился на картину, привалившись к Любкиному бедру. Она по-матерински положила руку ему на голову.

— Я дарю вам эту картину, Матвей.

— Да что вы, Люба, бросьте! — перепугался Матвей. — Я у вас ее куплю. Это же такой труд!

Любка усмехнулась. Ну конечно, он ведь думает, что перед ним бедная, убогонькая художница, «к которой в магазине никто не подойдет…».

— Нет, уж. Позвольте мне решать, за что брать деньги, а за что — нет.

— Берите, вам говорят, — настаивал Матвей, но Люба едва не рассердилась. Для нее это было все равно, как если бы он предложил ей деньги за секс. — Люба, но как же… я не могу так…

— Ну если вы уж такой щепетильный, можете считать, что эту картину я подарила Даньке. Это подарок, понимаете?

— Это мне?! Тетя Любочка, ты такая добрая! — растроганно воскликнул Данька и тут же в порыве чувств повис у нее на шее.

— Спасибо скажи… — тихо подсказал Матвей сыну.

— Спасибо!

В машине, когда они с сыном ехали домой, Матвей все думал о Любке, и об этом дне, проведенном вместе с ней. Так неудобно получилось с этой картиной. Девчонка, можно сказать, последнее оторвала от сердца. Она ведь этим зарабатывает, а тут, в порыве благородства, подарила ему свою работу. Ужасно неудобно и стыдно. Наталья говорила, что Люба живет в невыносимых условиях, в бедности, питается через раз. Хотя выглядит бедная художница сейчас гораздо лучше, чем три месяца назад, когда он впервые увидел ее в своем доме на дне рождения. Тогда она была похожа на испуганного зайца.

В ней появилась уверенность. Уверенность женщины, которая знает, что она хорошо выглядит и вообще — неотразима. Матвей ничего не понимал в женской одежде и модных фишках, но тем не менее заметил, что сотовый телефон у нее — не из дешевых. Наверное, дела-таки пошли в гору.

Вдруг ему стало понятно, отчего Люба так смущается рядом с ним. Просто он ей не нравится. Она художница — вся в искусстве, мысли о высоком, а тут он — со своими глупостями. И она не может прямо ему об этом сказать, потому что хорошо воспитана.

Матвей знал, что он не очень интересный кавалер, а для молодой талантливой и образованной женщины — и подавно. Порой он даже сам себе напоминал героев Шварценеггера или Лундгрена: масса хорошо натренированных мышц, ноль интеллекта, а в глазах — грозное предупреждение для непонятливых: «Не влезай — убьет!» — как на опорах высоковольтной линии. Последний герой боевика. Терминатор возвращается. Универсальный солдат «форево». Рокки-Сталлоне в этот смысловой ряд, по мнению Матвея, уже не вписывался, ибо в его грустных италийских глазах есть хоть какой-то намек на человечность.

Да, Матвей когда-то был убийцей. Не киношным, а настоящим. Как и многие другие — те, что сражались бок о бок вместе с ним на долгой и несправедливой войне. Слава Богу, все это позади. Жаль только, что многие так и не дождались окончания этого ужаса и то, что кто-то не дождался живыми своих сыновей, мужей, отцов и братьев. Но Матвей вернулся. И научился жить с этим опытом, и даже ориентироваться в мирной жизни, устроенной совсем по другим законам.

Если бы не эта беда с Юлькой… Матвей был убежден, что в ее проблемах виноват именно он. Ей было невыносимо скучно с ним, и она сорвалась. Рядом с таким нудным типом у любой женщины рано или поздно начнется психоз, или нервный срыв, или загулы с любовником… А Юлька выбрала наркотики — как бегство от повседневной серости.

Вот появилась Люба. Когда она сегодня положила руку на Данькину голову и стала его гладить, у Матвея так больно екнуло в груди! Сто лет уже ничто его так сильно не впечатляло, но до того все это мило и трогательно выглядело. Он даже представил себе картину: они с Любой сидят, обнявшись, на диване в гостиной, в камине потрескивает огонь, а на ковре у их ног безмерно счастливый Данька играет с полосатой кошкой. Дурдом! Как ему такое только в голову пришло? Ему что, Юльки мало?.. Тупой солдафон, дегенерат проклятый!

Матвей уже подъезжал к дому, угрюмо размышляя о своей судьбе, как вдруг Данька, сидевший сзади, спросил невинным тоном:

— Па-ап, а ты женишься на тете Любе?

Его будто ударило током. Он так разозлился… Нет, даже не разозлился, а рассвирепел, как раненый зверь, и, едва сдерживаясь, чтобы не разораться на собственного ребенка, только сухо процедил:

— Даниил, не вмешивайся в дела взрослых. Без сопливых разберемся.

Данька хлюпнул носом и замолчал. Когда они пришли домой, мальчишка был тише воды, ниже травы — рано и быстро лег спать. А Матвей долго сидел на кухне, курил, в одиночестве пил водку, а затем, опьянев, уснул в гостиной.