Пустышка

— Потому что, когда мы позвонили моему приятелю Поли, он вспомнил, что вышел покурить посреди собрания в тот день и увидел белый BMW на стоянке.

Карие глаза Тарин тускнеют, мечась между мной и Фрэнки.

— Это ничего не значит. Белое BMW — не эксклюзив.

— Верно, — соглашаюсь я, кружа вокруг нее, как лев вокруг добычи. Она следит за моими движениями, пока я не оказываюсь позади и не прижимаю губы к ее уху. — Но эксклюзивным считается номерной знак «TARYNMCD» на том самом белом BMW. Теперь понял, почему такие знаки называются эксклюзивными.

Я так близко, что чувствую, как ее тело напрягается. Часть меня хочет встать ближе, просто чтобы наслаждаться моментом, но другая часть возмущена тем, что приходится дышать с ней одним воздухом.

— Это ничего не доказывает, — шипит она, отталкиваясь от меня. — Никто не видел меня в той комнате. У тебя нет доказательств.

Я сжимаю руки за спиной и иду обратно к своему столу.

— Точно. Она нас наебала, да, Фрэнки?

Он ухмыляется: его плечи расслаблены, а руки глубоко в карманах.

— Не могу спорить с фактами.

Я почти слышу вздох облегчения Тарин позади меня. От этого, повернувшись, мне намного приятнее.

— Оу, но знаешь, что у меня есть? — Я хочу сделать паузу для драматического эффекта, но слишком взволнован для подобной херни. — Человек, которому ты заплатила, положил наркотики не в ту сумку. Травку подкинули даже не в сумку Шайло, тупица.

— Я не... я…

Я снова начинаю ходить вокруг нее, дабы вывести Тарин из себя.

— Понимаешь, я не мог понять, как, блять, тебе удалось попасть туда незамеченной. Ты довольно вызывающая, — добавляю я, указывая на ее платье. — Я бился головой об стену, пока друг Фрэнки, Поли, не перезвонил нам. — Остановившись, обращаюсь к Фрэнки. — Может, уточнишь?

— Поли сказал, что он вспомнил, как какой-то новый чувак в тот вечер задержался на встрече, — объясняет Фрэнки. — Он описал его, и меня осенило. Я все рассказала боссу.

Я оглядываюсь на Тарин и приподнимаю бровь.

— Тебе это ни о чем не говорит?

— Нет, — улыбается она. Вид улыбки, который демонстрирует все зубы. Вид улыбки, который заставляет правую часть ее рта подергиваться. Снова. И снова.

Подхожу к ней, чтобы провести большим пальцем по ее скуле. Лгунья.

— Ну, позволь мне освежить твою память. — Думаю, она ожидает, что я ударю ее, потому что вздрагивает. Вместо этого я отступаю и продолжаю ходьбу. — Около трех недель назад новенький парень стал болтаться в моем центре. Тихий пацан, немного ершистый, что довольно распространено в начале. Но этот никогда не заводился так, как другие. Держался отстраненно и делал свое дело. Может, поэтому я и не заметил, когда он перестал приходить.

— Срать я хотела на это дерьмо, — кричит Тарин, поворачиваясь к двери. Она делает два шага, прежде чем я хватаю ее за локоть и разворачиваю к себе лицом.

— Ах, останься, милочка. Скоро история станет интересней. — Отпустив ее, медленно возвращаюсь к столу. — Фрэнки слышал, как этот парень упоминал свое место жительства, поэтому мы нанесли ему визит. Хочешь знать, что он нам рассказал?

— Все, что ты повторяешь от уличного бандита — слухи, — шипит она. — Тебе ли не знать.

— Ты совершенно права. Вот почему я пригласил его сюда, чтобы он повторил свое вранье, глядя тебе в лицо.

Я бы не смог придумать сценарий лучше. Как по команде, тощий высокий парень заходит в комнату. Он выглядит серьезным. Не умным, а таким, которого лучше не встречать в темном переулке, потому что он способен вышибить из человека дух.

Надеюсь, Тарин сейчас писается в свои дизайнерские трусики.

—Ах, Дакс, заходи, — приглашаю его внутрь, и он пробирается к нам, не взглянув на нее второй раз. Я хлопаю его по спине. — Похоже, у нашей общей подруги Тарин небольшая проблема с памятью. Почему бы тебе не помочь ей?

Дакс наконец-то смотрит на Тарин, и за все деньги мира я бы не отказался от лицезрения ее выражения лица в данную минуту. Потому что это бесценно.

— Моя мама работает на дядю Тарин в департаменте здравоохранения, — начинает он, его голос удивительно спокоен для мальчика, который собирается признаться в серьезном преступлении. — Она знала, что вы управляете центром и сказала, что мне стоит на него посмотреть. Она поговорила об этом с мистером Макдениэлсом, а тот попросил Тарин помочь мне как наставнице или типа того. Мне понравилась эта идея. Я слышал, что здесь есть ринги и вы тут по- всякому веселитесь.

— Переходи к хорошей части, чувак, — шепчет Фрэнки.

Дакс кивает.

— Ага, но перед тем, как подвести меня, потому что у меня нет машины, Тарин сказала, что может выбить прибавку моей маме, а затем дала мне наличные, чтобы я кое-что для нее сделал.

— Что сделал? — подсказываю ему.

Он пожимает плечами.

— Наебал одну цыпочку. Попугал немного. Но потом все стало слишком серьезно... Она заставила меня достать дурь и подсунуть той в сумку.

— Зачем ты сейчас это рассказываешь? У тебя будут неприятности.

— Потому что моя мама не получила повышение. Слушай, мужик, я на многое способен, но не собираюсь подставлять невинную девушку. Тарин сказала, что эта цыпочка убила свою подружку, но умолчала про несчастный случай. — Он повернулся к Тарин, испепеляя ее взглядом. — Я не палач, стерва. Ты сама по себе.

Глаза Тарин полыхают огнем.

— Ты маленький гребаный предатель!

— Называй меня, как хочешь, — заявляет Дакс, глядя на нее. — Я не собираюсь расплачиваться за все, только потому, что тебя отшили.

Тарин фальшиво хныкает.

— Это все еще мое слово против его! Как думаешь, в чьи слова поверят — члена семьи Макдениэлс или необразованного сопляка?

— Поверят нашим.

Все поворачиваются, когда в дверь входят Уилл с двумя полицейскими в униформе. Нас с Тарин потрясывает, но по двум разным причинам. Я жил этим с момента, как Фрэнки позвонил ей. Тем не менее, Тарин выглядит так, как будто ее сейчас вырвет каждым блюдом, которое она ела с младших классов.

Первый офицер вытаскивает наручники из-за пояса и встает позади нее.

— Мисс Макдениэлс, пожалуйста, положите руки за спину.

— Пошел ты! — бросает она через плечо.

— Хорошо. Будь по-вашему. — Под крепкие словечки и протесты, он обхватывает ее руки наручниками и начинает зачитывать ее права.

— Вы не можете этого сделать! — кричит она, дергая металлические манжеты. — До суда ничего не дойдет! Это провокация.

Я изучаю лицо Уилла. Оно уставшее. Его лоб и рот прорезают глубокие морщины, которых не было ранее. Похоже, он не спал больше, чем я, а это о чем-то говорит. Очевидно, что он переживает о Шайло, и ее арест подкосил его так же, как и меня. От этого я чувствую себя полным кретином, за то, как относился к их дружбе.

Мне нужно многое наверстать, когда все закончится.

— На самом деле, — говорит он с удовлетворенной ухмылкой, — у нас есть сообщник, свидетели, а еще мы поднимем все телефонные звонки, чтобы проверить, кто звонил в полицию в день ареста. Уверен, что знаю, кто тот аноним.

Дакс ничего не говорит. Он просто поворачивается и скрещивает руки за спиной, ожидая, когда второй офицер защелкнет наручники. Он знал, когда мы попросили его прийти сюда сегодня вечером, что не вернется домой даже при условии снисхождения суда. Думаю, чистая совесть для него важнее свободы.

С облегчением я прижимаюсь к столу, когда их двоих выводят из моего офиса. Как только я закрываю глаза, шарканье у двери останавливается, я поднимаю взгляд и вижу Тарин. Она смотрит на меня с пустотой на лице, но непониманием в глазах.

— Ты сделал все это ради нее? Почему? Что она сделала для тебя?

Я улыбаюсь, зная, что она не поймет.

— Она полюбила мальчика с газонокосилкой, — отвечаю, когда дверь за ней закрывается.

ГЛАВА 35

Шайло

Даже в тюрьме меня бесит ранний подъем. Что печально, потому что охранникам, как правило, насрать на такие вещи. В семь утра постель должна быть заправлена, душ принят, а завтрак съеден.

В семь пятнадцать меня ведут в ту богом забытую крошечную комнату, где сидит Бьянка с моим телефоном, зажатым в руке.

— Мама? — удивляюсь я, когда охранник снимает с меня наручники и закрывает за собой дверь.

— Я не шпионила, — хрипит она голосом женщины с очевидным отсутствием сна. — Твой друг, Фрэнки, дал мне твой телефон. Я его поставила на зарядку, а ночью пришли сообщения. Тебе стоит их прочитать.

Хотя мне не особо интересно, я все равно спрашиваю.

— Что случилось?

Она не отвечает, вместо этого, толкает телефон через стол, поворачивая его так, чтобы я могла видеть светящийся на экране текст.

СКУПЕРДЯЙ: Банк заморозил твой счет. Они отправили несколько уведомлений, утверждая, что кто-то подделал чек на девять тысяч долларов. Этот идиот перевел деньги себе, вместо того, чтобы просто их обналичить. Его банк предупрежден. Кэррику Кинкейду стоит подучиться совершать экономические преступления.

Желчь поднимается к горлу, когда я читаю вторую СМС.

СКУПЕРДЯЙ: О, и мой ассистент-засранец приходил умолять вернуть его на работу и подслушал разговор мой по телефону с твоей матерью. Он решил отомстить за увольнение. Он продал информацию. Прости.

ГЛАВА 36

Кэри

К середине утра следующего дня новость об аресте Тарин уже распространилась по нашему сообществу. Слухи о том, что дочь местной известной семьи арестована, слегка позабавили бы выросших здесь людей. Но как только имя Шайло добавляется в микс, начинается настоящий бум. Национальные новости так часто повторяются, что я едва успеваю переключать каналы. Мне пришлось закрыть общинный центр, чтобы защитить частную жизнь ребят.

Тем не менее, даже взрыв в СМИ не может испортить мое настроение. Уилл нарушил протокол и отписывался мне на протяжении всей ночи и утра по продвижению дела Тарин. Видимо, на третий час допроса, она раскололась и призналась во всем.

Итак, вот он я, мой живот сводит и я очень взволнован. Из того, что сказал Уилл, сегодня с Шайло снимут все обвинения. Я отправлюсь туда и не уйду, пока мы не поговорим.

Пришло время раскрыть все свои карты. Я обещал ей начать с чистого листа, и выполню свое обещание. Может, она простит меня за то, что я сделал. Может, нет. Но, по крайней мере, я смогу покинуть ее с чистой совестью.

Схватив ключи, собираюсь закрыть дверь в квартире, как слышу сигнал сообщения на своем телефоне.

УИЛЛ: Сегодня утром Тарин разговаривала с адвокатом.

Держа ключи во рту, быстро набираю ответ.

Я: Мне должно быть не все равно... Или что?

УИЛЛ: Она рассказала ему все о том, что вы двое собирались сделать с Шайло.

Я: Она ничего не может доказать.

УИЛЛ: Нет, но она пытается оправдать себя этим. Утверждает, что ей пришлось так поступить из-за твоих откровений о проступке Шайло семилетней давности. Печально, что ты не доверился мне, Кэри. Сейчас тебе нужно подготовиться к буре грязных сплетен в прессе.

Мне стоило все это предвидеть. Макдениэлс самый гребанный адвокатишка по грязным делам своих родственничков, который когда-либо выпускался из юридической школы. Конечно, они попытаются повесить это дерьмо на меня.

Я: Опять же, у нее нет доказательств, и я уже отсидел. Вину Шайло нельзя доказать. Дело закрыто.

УИЛЛ: Скорее всего, но это еще не все. Ты проверял заголовки этим утром?

Я: Нет. Должен?

УИЛЛ: Просто посмотри. Что, черт возьми, ты наделал?!

Вам знакомо это чувство на американских горках, когда поднимаешься прямо перед невероятным падением? Желудок напрягается, потому что вы знаете, что сейчас произойдет. Именно такие у меня ощущения, когда я открываю значок браузера и вбиваю название нашей местной новостной станции. Нажав на ссылку и прочитав заголовок, теряю почву из-под ног.

«Владелец местного общинного центра обвиняется в хищении денег у влюбленной модели».

ГЛАВА 37

Шайло

— Он был здесь весь день, Шайло, — говорит Уилл, пока мы ждем обработки документов. — Неужели нельзя уделить ему пять минут? Ты не сможешь избегать его вечность. Он все еще твой босс, если ты вдруг забыла.

— Думаешь, такое возможно забыть? — кричу я, хотя обещала себе, что постараюсь сохранить самообладание.

Помню ли я, что он все еще мой босс?

Боже, да это единственное, о чем я могу думать! Как я буду приходить на работу каждый день и смотреть ему в глаза? В глаза человека, который держал меня в руках и клялся, что я не принадлежу никому другому. В глаза человека, который рассказал все секреты Тарин, поведясь на бессмысленные слова и низкопробный секс.

Видите ли, есть разница между моим злом и его. Моя аморальность проявляется в запале, в моменте. Я ударяю и забываю, двигаясь дальше. Я — пчелка, порхающая от цветка к цветку. Его же безнравственность была просчитана, предназначалась для причинения максимальной боли в нужный момент. Кэри оказался достаточно терпеливым, не так-то просто ждать семь лет. Даже если его совесть одержала верх в последнюю минуту, это не затягивает мои раны. Возможно, я нанесла их себе сама, но он их сделал более глубокими.

Уилл откидывается на спинку стула и скрещивает руки.

— Если ты не хочешь говорить с ним, то как планируешь общаться по возвращению в центр имени Элизабет Кинкейд? Языком жестов?

— Достаточно будет одного, — отвечаю я, поднимая средний палец.

Уилл вскидывает руки.

— Хватит, я понял. — Спустя несколько неловких минут тишины, он залезает во внутренний нагрудный карман пиджака и достает белый конверт. — Слушай, он предвидел твой ответ, поэтому дал мне это. — Встряхнув им в воздухе, бросает конверт на стол передо мной.

— И что это за ерунда?

— Он все еще защищает тебя. Обвинения Тарин в том, что ты тогда сделала, набирают обороты, но он отказывается признавать тебя виноватой. Если не хочешь его видеть, то хотя бы выслушай.

Я так загипнотизирована конвертом, что не замечаю, как Уилл встает и выходит.

Десять минут спустя я все еще таращусь на письмо, как на ядовитую змею, которая готовится ужалить. Это всего лишь самый обычный белый конверт с моим именем на лицевой стороне. Узнаю прерывистый и угловатый подчерк отправителя.

Я просто уйду, оставив письмо в том же виде на столе. Не хочу слышать его оправдания. Мне все равно.

Я — лгунья.

Вскрываю конверт и разворачиваю тетрадный лист, прежде чем могу себя остановить.

«Дорогая Звездочка,

Когда-то я сказал тебе, что хочешь ты этого или нет, я всегда буду рядом, чтобы поймать тебя, когда ты упадешь. Если ты читаешь это письмо, то, наверное, забыла.

Я надеялся, что смогу сделать это лично, но теперь попытаюсь объяснить свои поступки на листе бумаги и надеюсь, что ты поймешь, почему я сделал то, что сделал.

Прежде всего, не беспокойся о Тарин. Я не собираюсь подтверждать ее рассказ. Я помалкивал семь лет не для того, чтобы трепаться сейчас.

Двинемся дальше. Воровство денег непростительно. Я не жду, что ты когда-нибудь поймешь этот мой поступок, потому что даже я сам не могу его понять. Я был в отчаянии. Я не стал тебе рассказывать, потому что пытался найти способ вернуть деньги таким способом, чтобы мне не пришлось признаваться, что я вор. Глупо, да?

Но больше всего я сожалею, что не рассказал тебе о сговоре с Тарин. Мне было стыдно. В течение семи лет я винил тебя во всем, что было не так в моей жизни, мечтал о дне, когда заставлю тебя за все заплатить. Но вот ты вернулась, и у меня в голове все перемешалось. Тарин увидела возможность свести с тобой счеты и подпитывала дерьмо в моей голове. Я плохо с тобой обходился, но уже ничего не могу изменить. Уверяю, что как только понял, как далеко она готова зайти, я остановился.

Знаешь, почему? Потому что влюбился в тебя. Снова. Я не могу понять, почему ты имеешь надо мной такую власть, но я перешел от любви к ненависти к тебе и обратно к любви. Я говорил серьезно, когда назвал тебя своей. Ты моя, Шайло. Независимо от того, что ты себе твердишь, ни один другой мужчина никогда не будет иметь всю тебя. Потому что ты моя. Так было и так останется.

Если ты все еще не хочешь со мной общаться, я сделаю Фрэнки твоим контактным лицом в центре и не буду тебе мешать. Но мы все совершаем ошибки, Шай. И мы все просим прощения. Некоторые из нас достаточно удачливы, чтобы получить его. Ты свое получила. Может быть, я тоже его получу...

С любовью,

Кэри».

Его имя расплывается, когда две слезинки скатываются по моим щекам и падают на бумагу. Вздохнув, сжимаю письмо и стучу в дверь, пока она не открывается.

***

— Готова, дорогая? — Бьянка касается моей руки, отчего я улыбаюсь. Этот жест напоминает мне схожий момент десять месяцев назад, когда она стояла рядом со мной возле зала суда округа Лос-Анджелес. Только тогда я съежилась от ее прикосновения, закатив глаза на эту попытку сыграть любящую мать для телекамер. Теперь же мы по-настоящему близки. Между нами теплота и искренность.

Бьянка Уэст — доказательство того, что люди могут меняться. Может, это означает, что и для меня есть надежда?

— Да, — выдыхаю я, кинув и поправив платье. Оно белое, так что мне приходится сдерживать смех. Интересно, это не то самое девственное платье, которое мама специально заставила меня надеть во время суда? Тогда цвет должен был подчеркнуть мою невиновность.

Интересно, что оно подчеркивает сейчас?

Мы стоим между Уиллом и несколькими вооруженными полицейскими перед выходом из участка. Вот он — путь к моей свободе и толпе разгневанных протестующих, новостных фургонов и зорким папарацци. Небольшая часть меня задается вопросом, не безопаснее ли переждать в тюремной камере, нежели пытаться пробираться через них, ничего себе при этом не повредив?

Когда охранник открывает дверь, я делаю шаг навстречу свободе и упираюсь прямо в твердую грудь.

— Уходи, — шепчу я в крепкие мышцы.

Кэри удерживает меня на месте.

— Ты никуда не пойдешь, пока не поговоришь со мной.

Офицер выходит вперед, положив руку на пистолет.

— Сэр, мне нужно попросить вас отпустить леди.

Глаза Кэри не покидают мои.

— Не в этой жизни.

— Кэри... — предупреждает Уилл.

— Не встревай, Уилл. Это касается только меня и Шайло.

— Оглянись вокруг, дружище, — говорит Уилл, показывая на множество вооруженных полицейских. — Если ты не сделаешь, как тебя просят, то это будет между тобой и отделом полиции Миртл-Бич.

Кэри на мгновение замолкает, затем сжимает мои руки.

— Я отдал тебе два года, Шайло. Можешь уделить мне две минуты?

Как бы мне не хотелось наорать на него, его слова вонзаются в меня ножами. С ним не поспоришь. Он прав.

— Окей. У тебя две минуты.

— Мы можем поговорить наедине?

— Я — Шайло Уэст, — бросая, растягивая ухмылку. — Я не знаю что такое «уединение».

Он закатывает глаза.

— Да ладно тебе, Шай…

— Одна минута тридцать секунд.

Он чертыхается себе под нос.

— Уилл сказал, что передал тебе письмо. Ты его прочитала?

— Да.

— Я не прошу ответа прямо сейчас. Понимаю, тебе нужно время все обдумать. Я солгал, и ты в ярости, я все понимаю. У меня не получается зайти в личный кабинет банка, но клянусь, я верну деньги. — Он понижает голос и смотрит в сторону одного из офицеров. — При условии, что меня не арестуют сию минуту.

— Серьезно, Кэри? Думаешь, дело в деньгах? Да мне на них насрать! Девять тысяч для меня — ничто. Я уже отозвала обвинения в хищении. Что я думаю на счет вранья? Я — последняя, кто может быть судьей или палачом. Это было бы лицемерно, тебе так не кажется? — Убрав от себя его руки, киваю Уиллу. — Пойдем.

Медленно движемся к двери со всеми моими сопровождающими. Как только выходим, нас ослепляют вспышки камер папарацци, люди выкрикивают мое имя, называют меня уродиной, некоторые отправляют гореть меня в ад. Я поднимаю руки, стараясь прикрыть лицо, но рядом со мной появляется Кэри. Он закрывает мою голову, прижимая к своей груди, словно его автоматической реакцией было защитить меня от этого хаоса.

Но он меня неправильно понял. Я не пытаюсь прикрыть лицо в попытке спрятаться или из-за страха быть уведенной. Те дни прошли.

Я отталкиваю его и отступаю назад, когда толпа успокаивается. Кэри явно ошеломлен.

— Мне нечего стыдится, Кэри.

— Я знаю.

— Я та, кто я есть, и никогда не буду кем-то другим. Можно либо смириться с этим, либо проживать, а не жить. Я не жила двадцать пять лет. Но сейчас выбираю жизнь. Оно того стоит. Теперь я это знаю.

Мы смотрим друг на друга, губы Кэри раздвигаются и адамово яблоко катается по горлу. Я сказала ему абсолютную правду. Двадцать пять лет я потратила впустую, но старая Шайло умерла. Та, что выходит из этого здания, живет ради других, а не ради себя. Это ключ к нормальной жизни. Жаль только, что у меня ушло так много времени, чтобы его найти.

— Кэри Кинкейд! Что вы можете сказать о выдвинутых против вас обвинениях относительно вашего предполагаемого хищения у Шайло Уэст?

— Кэри! Это правда, что вы сговорились с Тарин Макдениэлс, чтобы отправить Шайло Уэст в тюрьму штата Калифорния?

Мое сердце, о существовании которого я не знала, стало бешено колотиться в груди. Кэри выглядит взволнованным. Как рыба без воды, готовая засунуть камеры в чьи-то задницы. Общение с журналистами — целое искусство. Тонкость, которой учат годы в эпицентре внимания.

Кэри не научится этому за тридцать секунд.

Прежде чем кто-то успевает остановить меня, я подлетаю к нему и хватаю за руку. Отказываюсь думать о последствиях своего поступка, пока тащу его с собой к ожидающему лимузину. Поначалу его рука сжимает мою, напоминая мне ту яростную хватку в душевой.

Но потом она ослабевает. Он отпускает мою руку, полностью останавливаясь, прежде чем мы достигаем обочины. Я оборачиваюсь, чтобы уточнить, какого хера он делает, но встречаюсь с ним взглядом. Там нет гнева или раскаяния. Только гордость.

Кэррик Кинкейд вырос в скромных условиях в самом непопулярном районе Миртл-Бич. Его родители едва сводили концы с концами, управляя дешевым захудалым мотелем, который выживал за счет случайных приезжих и отрывающихся подростков, которые приезжали на каникулы. Его приняли в нашу привилегированную школу в рамках программы по перераспределению средств для диверсификации уровней доходов школ в округе Хорри.

Он работал на двух работах во время учебы, чтобы помочь своей семье оплачивать медицинские счета сестры, одной из которых была стрижка газона у моей семьи. У него не было денег, но была гордость.

Кэри Кинкейд такой же гордый, как и Кэррик Кинкейд.

Вот почему он не садится в мой лимузин. Вот почему он не позволяет мне прятать его, как какой-то грязный маленький секрет. Кэри готов пройти через все сам и сам ответить за свои поступки, как и должен гордый мужчина.

Мы еще раз долго смотрит друг на друга, прежде чем он оборачивается и пробирается сквозь толпу с высоко поднятой головой. Я ничего не могу сделать, кроме как наблюдать за его уходом. После позволяю Уиллу и Бьянке увести меня. С поднятым подбородком.

ГЛАВА 38

Шайло

Несмотря на то, что в тот раз именно он ушел от меня, в глубине души я знала, что это не последняя наша встреча. Мои подозрения подтвердились двумя ночами позднее.

Покинув полицейский участок, Малкольм объехал каждый закоулок в городе, пытаясь увернуться от неугомонных папарацци в течение часа. К счастью, домой мы попали до того, как его оккупировали. Вскоре после этого Уилл позвонил, чтобы сообщить, что в связи разбитым журналистами лагере возле общинного центра, Кэри принял решение закрыть его до конца недели. Видимо, я была вольна все это время заниматься восстановлением моей миролюбивой жизни.

Сейчас на улице громыхает. Я тихо считаю до пяти, прежде чем молния освещает ночное небо. Сползая с кровати, подхожу к окну и останавливаюсь у него, перед тем как задернуть шторы. Снаружи темно, но видно дождь, стучащий в окно моей спальни. Большинство людей ненавидят грозы. Мне они всегда нравились. Меня успокаивает этот хаотичный покой.

Телефон звонит уже в одиннадцатый раз, и в одиннадцатый раз я не отвечаю. Я бы выключила эту чертову штуку, но жду звонка от Лены и не хочу его пропустить. Швырнув его на тумбочку, падаю обратно на кровать и прижимаю ладони к закрытым векам. Кэри взрывал мой мобильный звонками и смс в течение последних сорока восьми часов, и, не смотря на мой игнор, он был неумолим. Я не прочитала и не прослушала ни одно из его сообщений.

Не потому, что мне все равно. Наоборот. Меня это слишком волнует. Я знаю, что как только упаду в кроличью нору, пути назад не будет. Простив его, мы начнем наш цикл заново. Мы — мощный яд, отравляющий вены друг друга. Может быть, разделившись, мы выживем, но вместе наверняка все уничтожим. Не намеренно, конечно, но это произойдет. По кусочку за раз, пока от нас ничего не останется.

Когда раздается еще один громкий раскат грома, я переворачиваюсь и смотрю на будильник.

00:37.

В голове каша из мыслей о нем, так что абсолютно точно, я не усну в ближайшее время, так что направляюсь в смежную ванную комнату для принятия третьего душа за день. Но на полпути через комнату меня охватывает знакомое тепло.

Как и до этого, я чувствую его. Обернувшись, в оцепенении иду к окну, как мотылек, привлеченный пламенем. От вспышки молнии я ясно его вижу. Он стоит на заднем дворе и смотрит в окно третьего этажа, засунув руки в карманы своих черных джинсов. Он насквозь вымок: белая футболка облипает тело, а темные волосы свисают на нос. Наши взгляды встречаются и что-то ломается внутри меня.

Время обращается вспять, и я не могу дышать. Семь лет назад он стоял на том же месте. В рубашке и брюках тех же цветов. Промокший от такого же ливня с грозами, стекающим по его лицу.

— И что ты собираешься делать? Стоять здесь под дождем и охранять меня, словно бродячий пес?

— Да.

— Почему ты так одержим мной?

— Я не одержим, просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке, отложим разговор до завтра.

— Тебе не помочь мне.

— Тогда я просто буду тебя защищать.

Он звонил не для того, чтобы умолять еще об одном шансе. Он звонил, чтобы проведать меня. Будь у меня сердце, я бы зашторила занавески и ушла, вскрыв вены и выпустив яд. Будь у меня сердце, я бы так и поступила, но не могу. Потому что оно в его руках, там, за окном.

Я сбегаю по двум лестничным пролетам, пролетаю холл, гостиную и недавно отдраенную кухню и прохожу через заднюю дверь. Он не сдвинулся с места, лишь устремил на меня взгляд, словно знал, что я приду.

Бегу, хлюпая по мокрой траве, остановившись перед ним в нескольких сантиметрах. Дождь усиливается: омывает мое лицо и пропитывает бледно-желтую ночную сорочку. Когда взгляд Кэри падает вниз и принимается блуждать по моему телу, его дыхание становится тяжелым.

— Возвращайся домой, Кэри.

— Я никуда не уйду. — У него сиплый голос, словно он простоял под дождем гораздо дольше, чем мне казалось.

— Ты идиот? — кричу я. — Если Бьянка заметит тебя, ползающим здесь посреди ночи, она сначала нажмет на курок, а уже потом начнет задавать вопросы.

— Ты не отвечаешь на мои звонки.

— И это сподвигло тебя вскочить посреди грозы и надеяться, что я приду, прежде чем тебя прибьет разрядом электричества?

— Мне не в первой, — говорит он с легкой ухмылкой. — Я рассчитывал, что ты человек привычки.

Гребанный придурок. Вот она я — выбегаю в чертов ливень, потому что волнуюсь за него, а он использует одно из моих самых дорогих воспоминаний против меня.

— Боже, ты такой... — Расстроившись, вскидываю руки в воздух и поворачиваюсь, чтобы уйти. — Иди домой, Кэри.

Схватив меня за локоть, он разворачивает меня обратно.

— Да что с тобой такое, Шайло? Когда ты взяла меня за руку возле участка, я подумал, может, все вернется на круги своя, но ты игнорируешь меня уже два дня. Это все из-за денег? Я же уже извинился, и сказал, что верну все до последней копейки...

— Господи, опять мы говорим об этих сраных деньгах, — перебиваю я, закатив глаза. — Ты можешь оставить эту тему?

— Как, блять, мне ее оставить, когда ты продолжаешь наказывать меня за...

Я начинаю орать, потому что спустя столько времени до него все никак не дойдет.

— Черт возьми, я знала о деньгах все это время, ясно?

Его лицо резко застывает, превратившись в камень.

— Какого хера ты только что сказала?

— Ради всего святого, Кэри, ты считаешь меня настолько тупой? Думаешь, тем вечером я совсем не соображала? Я прекрасно осведомлена, что положила обратно в сумочку, а что нет.

— Нет, — бормочет он, качая головой. — Нет, это не может быть правдой.

— Давай, подумай получше. Как удобно, что моя чековая книжка выпала из сумочки именно в тот момент, когда я вылезала из машины? — Взглянув на него, чтобы пробраться через наше постоянное вранье и недосказанности, понижаю голос. — Кэри, я дала необходимый тебе толчок.

— Ты меня подставила? — Он делает шаг назад.

Я качаю головой.

— Нет, просто вынудила тебя принять на твоих условиях то, что ты отказался бы принять на моих. Я постоянно спрашивала, почему, мать твою, ты охотно берешь деньги Тарин, но отказываешься брать мои, но ничего конкретного ты не говорил. До сих пор не сказал.

— Но СМИ... Ты позволила меня публично унизить!

— Ничего не должно было всплыть! Из-за твоего союза с Тарин меня арестовали до того, как я уволила своего публициста за его выходку на благотворительном забеге. Я посчитала, что если ты когда-нибудь захочешь мне рассказать, мы бы это обсудили, но если честно, Кэри, мне наплевать на это. Насколько я могу судить, ты их заслужил.

— Ты знала, что я их взял, но все равно пожертвовала центру такую сумму и выплатила долги моих родителей? Почему?

Даже сквозь проливной дождь я слышу стук своего сердца. Интересно, он тоже его слышит?

— Потому что прекрасно знала, что тебя загрызет совесть, и ты их вряд ли используешь, поэтому мне пришлось приступить к запасному плану. Кроме того, это было не ради тебя, — отвечаю с грустной улыбкой. — Это было для меня.

Кэри сжимает руки в кулаки, полыхая гневом.

— Ты заставила меня пройти через ад!

— Там немного жарковато, но быстро привыкаешь.

— Я должен ненавидеть тебя, — выпаливает он, снова приближаясь. — Я должен чертовски тебя ненавидеть.

Делаю к нему шаг.

— Ну, по крайней мере, с этой концепцией я знакома.

— Пошла ты, что заставила меня идти против всего, за что я выступаю. Просто пошла на хуй, Шайло.

— Серьезно? — огрызаюсь я. — Хорошо, становись в очередь, милый. Она длинная!

Мы смотрим друг на друга. В бледном сиянии фонаря его глаза кажутся темнее. Он раскрывает рот и слизывает языком каплю с кольца на губе. Легкое движение, такое незначительное, но посылает безумную вспышку желания по моей спине, от которой соски моментально наливаются жаром.

Реакция моего тела не ускользает от горячего взгляда Кэри, и как только это происходит, все вокруг размывается. Мы образуем стихийное бедствие. Словно два магнита, неспособные управлять притяжением между нами. Мои руки запутываются в его влажных волосах, в то время как он достигает низа моей пропитанной дождем ночной рубашкой и приподнимает меня за задницу.

Мои ноги автоматически обвиваются вокруг его талии, когда он целует меня, толкаясь своим языком в мой рот. Мы поглощаем друг друга с бешеной интенсивностью, первобытным теплом, несравнимым ни с чем, что я когда-либо испытывала.

Я направляю его руку между своих ног, заставляя его пальцы скользить между гладких складок.

— Все из-за тебя. Такое происходит только с тобой, и это до смерти меня пугает.

Он всасывает воздух сквозь стиснутые зубы.

— Мы сейчас разорвем друг друга на куски.

— Я уже разорвана, — стону я, раскачиваясь против него. — Добей меня.

Не проронив ни слова, он разворачивает нас и направляется к домику у бассейна. Я издаю громкое ворчание, когда моя спина сталкивается с дверью. Оказываюсь на небесах, когда он протискивает между моих ног колено, чтобы, не снимая меня с рук, начать ощупывать облицовку из плюща вдоль верхней части дверной рамы. Наконец, отыскав серебряный ключ, вставляет его в замок, поворачивает и, распахнув дверь, заносит меня внутрь.

Кэри спотыкается в затемненной комнате и позволяет мне соскользнуть вниз по его телу, после чего пинком закрывает дверь. О он удерживает меня, обхватив мое лицо руками.

— Чего ты хочешь, Звездочка?

Я дрожу от его хищного взгляда.

— Тебя.

— Как ты этого хочешь?

— Жестко, — отвечая, не раздумываю ни минуты.

На его лице появляется неспешная улыбка.

— Какое совпадение.

Возможно, стоило подобрать другое слово, потому что губы Кэри безжалостно встречаются с моим ртом, он раздвигает мои ноги и вонзает в мое тело два пальца с намерением брать и властвовать.

Я ничего не вижу. Я не могу думать. Все, на что я способна — это получать удовольствие и высоко подниматься на волнах наслаждения. Я задыхаюсь. Кричу в его рот, но как только собираюсь упасть в глубину, он останавливается.

Я потрясено хватаюсь за его плечи.

— Какого черта?

Игнорируя меня, Кэри расстегивает штаны и спускает их вниз по своим ногам. Он предстает передо мной: сильный, могущественный и нуждающийся. Налитый кровью член прижимается к его животу.

Он прав. Мы точно разорвем друг друга в клочья.

Схватив обе мои руки, Кэри поднимает их над моей головой, другой опуская мою ночнушку с плеч к талии. Не прерывая зрительного контакта, он закидывает мою ногу вокруг своего бедра, пока я не оказываюсь обездвиженной. Все, что я могу делать — ждать, пока он что-нибудь скажет.

Только он этого не делает.

Согнув колени, он без предупреждения в меня толкается. Он слишком большой, чтобы принять все сразу. Мое тело восстает, зажимаясь и сопротивляясь к его дальнейшему проникновению.

— Давай же, Шайло, — стонет он. Отстранившись, он входит обратно, заставляя мое тело его принять.

Я в шоке, не могу говорить или даже дышать, когда он совершает серию толчков, которые заставляют меня искать дополнительную порцию кислорода. Как он и обещал, каждый удар жесткий. Каждое движение такое же грязное, как и мы.

— Кэри... — наконец-то удается вымолвить мне.

— Знаешь, почему я не дал тебе кончить раньше, Звездочка? — хрипит он, меняя угол так, чтобы металлический шарик его пирсинга касался моих чувствительных стенок. — Потому что, если мы не можем это сказать, то мы, блять, это почувствуем.

Его слова — моя погибель. Выкрикиваю его имя до хрипоты в горле, пока вспышки света не ослепляют меня, раскалывая и ломая мое тело. Я пытаюсь набрать воздуха в легкие, пока его тело содрогается. Он зарывается лицом в мою шею, что-то прорычав, и опустошается внутри меня.

Мы оба затихаем, вдыхая насыщенный запахом секса и сожалений воздух. Кэри, наконец, убирает подбородок с моей шеи и опускает меня на ноги. Мы стоим в крайне неудобной тишине. Я полностью скидываю свою ночную рубашку, и вижу доказательство того, что мы только что сделали, которое стекает вниз по внутренней поверхности моего бедра. Кэри не обращает на это внимания. Он просто стоит, не шевелясь, с болтающимся полутвердым членом, словно это совсем не неловко.

Когда он не предпринимает никаких шагов, чтобы что-то произнести, мне приходится повести себя, как взрослой.

Вздохнув, подхожу к небольшому шкафу в углу комнаты и достаю два огромных пляжных полотенца. Вручая один Кэри, плотно оборачиваюсь другим, собираясь с мыслями.

— Это больше не повторится, Кэри. Мы отравляем друг друга. Разве ты этого не понимаешь?

Он останавливается, держа руку на молнии штанов.

— Отравляем? Так ты называешь то, что только что произошло?

— Нет. Я называю это прощанием.

ГЛАВА 39

Кэри

Я не уверен, что правильно ее расслышал.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду под «прощанием»?

Она держит полотенце вокруг груди, подергивая торчащую из него нить.

— Да брось, Кэри, не заставляй меня это делать.

Несмотря на темноту, в комнате из-за уличных фонарей возле главного дома сквозь окна тускнеет свет. Я могу разглядеть добротный деревянный комод у дальней стены и квадратное зеркало над ним. Это комната забыта временем, но не мной.

— Не заставлять тебя делать что? — требую я, закончив застегивать джинсы, полностью переключая свое внимание на девушку. — Остаться и хоть раз в жизни ответить за свои поступки, вместо того, чтобы выстрелить и свалить?

Ну, может я и перегнул палку, но я не в настроении подслащивать дерьмо.

— Ты просто пытаешься сделать мне больно.

— Господи, Шайло, ты думаешь, мы занимались любовью здесь случайно? — Я размахиваю рукой, обрисовывая пространство вокруг нас.

— Мы просто трахались, Кэри, — настаивает она монотонно. — Немного увлеклись. Это ничего не значит.

Могу сказать, что она пытается казать бесстрастной, но впервые я замечаю то, на что раньше не обращал внимания. Сжимая полотенце двумя руками, она скрещивает и разжимает указательный и средний пальцы на обеих руках так незаметно, что если бы я не был сосредоточен на ней, то не увидел бы. Туда-сюда. Снова и снова. Это чертовски отвлекает, так что я собираюсь сказать ей прекратить, но тут меня озаряет.

Это сигнал Шайло. Нужно было лишь подождать, когда ее стены сломаются, и она подаст сигнал о том, что лжет.

— Чушь собачья, и ты это знаешь! — Делаю несколько шагов к ней навстречу, укрепив мою решимость этим открытием. — Ты сказала, что то, что я делаю с тобой, пугает тебя до смерти. Это ничто по сравнению с тем, что ты делаешь со мной.

От волнения она убирает одну руку от полотенца, чтобы смахнуть пригоршню мокрых волос, прилепленных к ее лбу.

— Я? Кэри, я только что вернулась домой после четырех дней за решеткой. Что, скажи на милость, я могла сделать, чтобы напугать тебя?

Еще два шага, и я оказываюсь прямо перед ней.

— Ты снова влюбила меня в себя, а теперь вот так просто бросаешь! — кричу я, но мне плевать. Хватит танцевать под ее дудку. — Ты же не меня боишься. Ты боишься потерять контроль и впустить меня в свое сердце. Блять, Шайло, сколько еще раз ты собираешься отнимать у меня будущее?

— Будущее?

Она же не серьезно? Как можно не понимать?

— Ты, Шай, — говорю ей, рискуя всем. — Мое будущее — это ты.

Единственный физический признак того, что она меня услышала — это ее учащенное дыхание. Ее грудь поднимается и опускается в ускоренном темпе. Она поворачивается ко мне спиной, проходит мимо кровати, проводя рукой по подушкам. Я собираюсь повторить, но она останавливается, и, все еще стоя ко мне спиной, оказывается около деревянного комода.

— Я называла ту ночь своей любимой ошибкой, но теперь я понимаю, что она была роковой.

Наблюдая, как она смотрит на комод, в груди возникает тревожное чувство.

— Наша история не должна на этом заканчиваться.

Она тяжело вздыхает, прежде чем взглянуть на меня через плечо.

— Наша история никогда не начиналась, Кэри. Разве ты не видишь? Я разрушаю все хорошее в своей жизни. До меня ты был хорошим человеком. — Бросив еще один широкий взгляд по комнате, она опускает глаза. — Именно той ночью я начала разрушение твоей жизни, а не когда тебя подставила. Мой яд попал в твои вены той ночью и превратил милого мальчика, которого я знала, в того, кем он никогда не должен был становиться.

— Полная хрень!

— Это правда. Посмотри, что ты наделал с тех пор, как я вернулась! Дело не в тебе. Старый Кэррик никогда бы не позволил Тарин управлять им. Ненависть, с которой я тебя бросила, съедала тебя семь лет, и теперь, знаешь что? Ты превратился в меня. Поздравляю.

Мне нужно что-нибудь швырнуть, но в пределах досягаемости нет ничего, кроме долбаной подушки. Но все равно хватаю ее и бросаю в стену.

— Черт возьми, Шайло, я не позволю тебе снова уйти от меня.

Шайло смотрит на глупую подушку с кисточками, упавшую у стены, а затем медленно подходит ко мне. Какой бы безумной не была эта ночь, я понятия не имею, собирается она меня ударить или пнуть коленом в пах, так что готовлюсь к обоим вариантам. Грустная улыбка поднимает уголок ее рта, когда она кладет руку на мое плечо и поднимается на цыпочки. Как только ее нежные губы касаются моей щеки, я понимаю, что она собирается сделать.

— Я больше не разрушу тебя, Кэри, — шепчет она рядом с моим ухом. — Ты заслуживаешь лучшего, и ты его найдешь. Как только снова найдешь себя.

И, опустившись на полную стопу, она поворачивается, чтобы уйти, но затем резко останавливается. Не проронив ни слова, она подходит к комоду. Не думаю, что кто-то из нас дышит, когда она его изучает. Взяв с него фигурку ангела из чистого серебра, она кидает ее в зеркало. Расколовшись, осколки стекла разлетаются повсюду.

Я наблюдаю за ее уходом. Моим прошлым. Моим настоящим. Моим будущим. И когда я больше не могу это терпеть, перевожу взгляд на разбитое зеркало. Оно уничтожено. Его невозможно починить.

Мне знакомо это чувство.

Я хочу разбить все в комнате и стереть в порошок. Так же, как она поступила с моим сердцем, но здесь больше ничего нет. С другой стороны комнаты на меня смотрит мое треснувшее отражение. Оно разделилось на десяток частей, образуя человека со шрамами.

Зеркала.

Они никогда не лгут.

***

Семь лет назад

Апрель. Выпускной бал

Она смотрит на меня, как будто удивлена, что я все еще здесь торчу, но мы оба понимаем, что все это игра. Мы с Шайло усовершенствовали наш танец. Я преследую ее. Она притворяется, что мы просто друзья. Я веду себя так, словно принимаю то, что она говорит. Так мы и движемся по кругу. Снова и снова.

Все твердят, что я сумасшедший, если думаю, что у меня есть с ней шанс. Может, они и правы, но меня это не останавливает. Я люблю Шайло Уэст, и, признается она себе в этом или нет, она тоже любит меня.

В ее комнате гаснет свет, но я никуда не уйду. Я обещал ей, что останусь здесь до утра, чтобы убедиться, что она в безопасности, а я человек слова. Не важно, знает она, что я здесь или нет. Я знаю, и это самое главное.

Десять минут спустя начинается ливень. Когда я промокаю насквозь, задняя дверь дома распахивается и Шайло выходит из него в крошечной майке и узких шортиках. Дождь сразу же обдает ее, пропитывая тонкую одежду, пока она не прилипает к ее коже и не заставляют мое тело бурно реагировать.

— Какого черта ты все еще здесь? Иди домой, Кэррик! Сколько раз тебе повторять?

— Я не могу, — единственные слова, которые я могу произнести, когда ее соски просвечивают сквозь прозрачную ткань.

Быстро оказавшись возле меня, она упирается руками в мою грудь. Ее подбородок дрожит, а глаза наполняются слезами.

— Почему ты не оставишь меня в покое? Почему ты продолжаешь так себя вести, хотя я такая отвратительная?

— Я говорил тебе. Потому что я люблю...

— Нет! Прекрати! Скажи что-нибудь плохое. Обзывай меня. Называй пустышкой, как все остальные за моей спиной.

— Ты не пустышка. Ты — моя звезда.

— Твоя что?

— Мой солнечный свет в ливень, Шайло, но ты такая одна. Знаешь ли ты, что не существует двух одинаковых звезд? Вот что делает тебя особенной. Станешь ты знаменитой однажды или нет, мне все равно. Ты сама по себе звезда, Шай. Ты — моя Звездочка.

Она просто таращится на меня с отвисшей челюстью, словно я уродец. Сжимаю кулаки по бокам, злясь на себя. Девчонкам не нравятся парни, которые болтают такие глупости. Им нужны высокомерные футболисты, как этот придурок Росс, который перебросит ее через плечо и трахнет у стены. Явно не тощий ботаник, который пишет любовные сонаты и целует руки.

Я — тупица.

— Блин. — Провожу рукой по лбу. — Неважно. Я не имел в виду...

Остальные мои слова заглушаются, когда Шайло бросается в мои объятия. У меня даже нет возможности спросить, что, черт возьми, она делает, прежде чем ее губы оказываются на мне. Я не могу ничего сделать, кроме как поцеловать ее в ответ.

Мир начинает вращаться. В моих руках Шайло Уэст. Ее ноги обвиваются вокруг моей талии, и мы целуемся. Я мечтал об этом моменте. Господи, еще несколько поцелуев и я кончу в штаны. По-видимому, моя реакция на нее очевидна, потому что Шайло протягивает между нами руку и гладит меня через брюки. Я стону, толкаясь в нее бедрами, нуждаясь в большем.

Еще чуть-чуть...

Убрав ее руку, опускаю девушку на ноги и смотрю на нее.

— Что это? Какая-то шутка?

Шайло качает головой, слегка побледнев.

— Я уезжаю через два месяца, Кэррик, и никогда не вернусь. Я понятия не имею, что делаю, но мне надоело играть по правилам. — Взяв меня за руку, она открывает мою ладонь и прижимает ее к груди. — Ты никогда не задумывался о том, каково это — прикасаться ко мне?

— Каждый чертов вечер.

Она ведет меня к домику у бассейна. Я видел его много раз, когда стриг газон, даже смотрел в окно, но никогда не решался войти внутрь. Шайло поднимается на носки и шарит по верхушке дверной рамы в плюще, найдя ключ. Единственное, что я слышу — это мое собственное тяжелое дыхание и щелчок замка, когда Шайло открывает дверь и заводит меня внутрь. Схватив пульт дистанционного управления с полки, она нажимает кнопку и музыка внезапно заполняет комнату.

— Чтобы заглушить шум, — объявляет она. — Я немного громкая.

— Прости, что?

— Одна ночь, — поясняет она, стоя ко мне лицом, пока капли дождя стекают с ее подбородка. — Без обязательств. Никаких правил. Мы оба выбросим это из головы и больше никогда об этом не заговорим. Договорились?

— Ты имеешь в виду…

Схватив нижнюю часть майки, она стягивает ее на голову и кидает на пол.

— Насколько сильно ты хочешь меня, Кэррик?

Ее груди блестят в темноте: полные и круглые, с торчащими сосками, которые умоляют о моем рте. Я чертовски нервничаю. Я перевозбужден, но не могу ее разочаровать. Шайло не девственница. Она знает, что ей нравится, и ожидает, что все будет сделано правильно.

Шагнув вперед, я прижимаю ее к деревянному комоду под огромным квадратным зеркалом. Как только ее задница врезается в край, я обнимаю ее груди ладонями и поигрываю двумя большими пальцами с твердыми пиками ее сосков. Она всасывает воздух как раз перед тем, как я опускаю голову и вбираю один из них в рот. Шайло ахает, запрокинув голову назад и опирается руками о комод.

Не давая ей передышки, хватаю ее за бедра и приподнимаю, усадив на поверхность мебели так, что ее спина прислоняется к зеркалу. Резкое движение опрокидывает металлическую фигурку, нанося повреждение плитке на полу. Не отрывая от девушки глаз, нащупываю пуговицу на брюках. В ту минуту, когда я тянусь к своему члену, она хватает меня за руку.

— Скажи, что любишь меня, а потом трахни, как не любишь, — шепчет она под «Toxic» Бритни Спирс на заднем плане.

ГЛАВА 40

Шайло

По большому счету, три дня — это не так уж и много. Но когда, все что ты делаешь — так это пялишься через окно своей спальни в домик у бассейна, то они превращаются в вечность.

Раздается четвертый за час телефонный звонок где-то снизу. Поскольку мой мобильный молчал с тех пор, как я ушла от Кэри три дня назад, яростные попытки дозвона начинают меня беспокоить.

— Шайло, возьми трубку! — орет Бьянка около лестницы. — Если бы я хотела быть личным секретарем, я бы не вышла замуж за твоего отца.

Я смеюсь. Отчасти представив маму за офисным столом, но в основном потому, что это правда.

— Иду! — кричу в ответ, пролетая по две ступеньки за раз.

Спустившись, застаю ее на кухне, наливающую себе бокал шардоне.

— Добрый день, — она улыбается.

— Доброе утро, — поправляю я. — Что за повод?

— Сегодня же среда.

— Сейчас же десять утра.

Она пожимает плечами и поднимает бокал в воздух.

— Недалеко от пяти вечера.

Закатив глаза, беру телефон со стойки и замечаю, что у меня четыре пропущенных звонка и сообщения на голосовой почте. Номер неизвестный, поэтому сначала сомневаюсь. Однако любопытство берет надо мной верх, и я решаю их прослушать. После первых слов мое сердце начинает биться так громко, что, боюсь, оно заглушит остальную часть послания.

«Привет, Шайло, это Дэн Голдберг из агентства «Оптимум». Мне нужно с тобой поговорить. Это очень важно. Позвони мне по этому номеру, как только получишь сообщение».

Мои руки дрожат, когда я нажимаю на повторный набор. Я уже практически перехожу на голосовую почту, расхаживая по комнате, но слышу глубокий голос.

— Дэн Голдберг.

Мне приходится дважды прочистить горло, прежде чем начать говорить.

— Дэн, привет. Это Шайло Уэст.

Он вздыхает.

— Шайло, наконец-то. Слушай, нет хорошего способа сказать это, но я не собираюсь ходить вокруг да около.

— Окей…

— Бизнес есть бизнес, и ты, как никто другой, понимаешь, что верхушка будет делать то, что выгоднее для их имиджа. Десять месяцев ты была им не нужна. Но все меняется. Тогда ты была исчадием ада, теперь — раскаявшийся ангел.

— Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было.

— Точно. В общем, господа костюмы пронюхали, что ты пожертвовала деньги подросткам из группы риска, спасла центр и уберегла пожилую пару от потери последних трусов. Такой пиар невозможно купить. Они хотят тебя вернуть, крошка.

Я перестаю ходить и плюхаюсь на один из барных стульев рядом со стойкой на кухне. Должно быть, я неправильно его расслышала.

— Ты шутишь…

— Я никогда не шучу, когда речь идет о деньгах, Шайло.

— Но я вроде как осуждена, Дэн. Мне осталось отрабатывать больше двух с половиной лет. Я не могу просто взять и уйти, не нарушив условия испытательного срока.

— Это не проблема. Твой адвокат уже переговорил с судьей, занимающимся твоим делом. Тебе предоставляют двухнедельный отпуск, чтобы ты могла слетать в Калифорнию и встретиться с руководителями агентства. Если все пойдет хорошо, он согласился перенести отработку твоего приговора в Лос-Анджелес. Тебе придется продолжать принудительную работу и тебе по-прежнему будет запрещено покидать страну, но мы что-нибудь придумаем.

Голова идет кругом, и если бы мне не было запрещено пить, я бы схватила бутылку вина Бьянки и прикончила бы ее залпом. Моя жизнь возвращается ко мне. Это мой шанс вернуться на подиум. Туда, где меня ждут.

— Даже не знаю, что сказать.

— Есть еще кое-что.

Конечно. Всегда есть подвох.

— Агентство нашло пластического хирурга, который уверен, что первоначальная оценка твоего врача была ошибочной. Им требуется устное согласие, что ты встретишься с хирургом по прибытию в Лос-Анджелес.

Я вцепляюсь за край кухонного островка.

— Зачем?

— Тебе сделают предложение, только если ты сделаешь операцию, чтобы уменьшить рубцевание на лице.

— Я ничего не понимаю.

— Да брось, Шайло. Речь идет о совершенстве. Я предлагаю тебе шанс снова стать совершенной.

Я стараюсь не искать скрытого подтекста, но это бесполезно. Весь прогресс, которого я достигла перед зеркалом с Кэри во время нашего бурного занятия любовью, вылетает в окно из-за одной фразы.

«Я предлагаю тебе шанс снова стать совершенной».

Сжимаю трубку крепче.

— Могу я все обдумать и перезвонить?

Он испускает низкий стон.

— Мне нужен ответ до завтра, Шайло, или контракта не будет.

— Ясно.

После отключения вызова, я бреду в гостиную, где Бьянка раскинулась на белом кожаном диване. Она опустошает последние капли вина, перелистывая последний номер журнала «Город и деревня». Заметив меня, журнал выпадает из ее рук, и она садится.

— Все в порядке?

Качая головой, падаю рядом с ней и прижимаю голову к ее плечу. В конце концов, она принимается гладить мои волосы — сначала робко, а затем твердыми, успокаивающими движениями. Так мы сидим достаточно долгое время, пока я не выдыхаю и не передаю весь разговор ей. Она спокойна, впитывает все, прежде чем прислониться щекой к моей голове.

— Ты можешь начать все заново, дорогая.

Я качаю головой в ее платье, размазывая слезы по дорогому материалу.

— Не все. Мне придется уехать отсюда.

Хотя я не произношу его имени, она все равно понимает.

— Ты действительно любишь его?

Отвечаю, ни на секунды не сомневаясь.

— Угу.

— Тогда попрощайся с ним, иначе никогда не простишь себя. Ступай за своей мечтой, дорогая, но прежде чем это сделать, заверши, что не закончила.

***

Кэри валяется под капотом машины возле своей квартиры, когда Малкольм подвез меня с обещанием, что будет ждать прямо за углом. Двигатель автомобиля Кэри работает, и музыка орет так громко, как только возможно. Хотя она не похожа на то, что он обычно слушает. Ритм медленный, даже назойливый. Я спотыкаюсь, когда подхожу к нему сзади и узнаю песню.

«Praying»⁸ Кеши. Песня о переменах и завершении.

Мои глаза горят. Надеюсь, он тоже найдет покой.

— Свернула не туда?

Я останавливаюсь, не в состоянии протянуть ему руку, но и не в силах отвернуться. Сердце сейчас выпрыгнет из груди, но Бьянка права. Нам обоим нужно покончить с этим.

— Как ты узнал, что я здесь?

— Я чувствую тебя, когда ты рядом, — поясняет он, вытирая измазанные руки об тряпку и захлопнув капот. — Так было всегда.

— Мне это знакомо.

Он оборачивается, и мое сердце вырывается из груди. Его белая футболка испачкана масляными пятнами, рваные джинсы такие же грязные. Пот струится по его лицу, спутывая темные волосы, свисающие на щеки.

— Тебе что-то нужно или ты здесь, чтобы вкрутить нож поглубже?

— Я ухожу, Кэри, — выпаливаю я.

Он хихикает и отшвыривает тряпку.

— Ну, спасибо за информацию. Увидимся в понедельник.

— Нет, ты не понимаешь, — устало шепчу я, положив ладонь на его руку. — Я уезжаю навсегда. Мое агентство предложило мне контракт. Если все пройдет хорошо, я буду отрабатывать срок в Лос-Анджелесе.

В его глазах вспыхивает темнота, но на своем лице он держит восторг, пока собирает свои инструменты.

— Итак, когда уезжаешь? Через пару недель?

— Завтра.

ГЛАВА 41

Кэри

Шайло следует за мной, когда я, развернувшись, и поднимаюсь по лестнице в свою квартиру. Никто из нас ничего не произносит, проходя в дверь. Черт, я все еще пытаюсь понять слово «завтра», не теряя при этом самообладания.

Но в основном, пытаюсь подготовиться к ее потери. Снова.

Я наблюдаю, как она садится, вжимаясь в изношенный диван в углу комнаты и держа руки на коленях. Рассказывает мне, что уходит, что планирует позволить ножу пластического хирурга вырезать душу, которую она недавно открыла.

Как, черт возьми, она может быть такой спокойной, когда все, что я могу делать — это сдерживать себя от того, чтобы не сжать ее в объятиях и никуда не отпускать?

— Скажи что-нибудь, Кэри.

— Никакая операция не обходится без риска, Шай.

Она хмурит брови, и клянусь, я вижу в ее глазах сомнения.

— Знаю, но модельный бизнес — это единственное, что я умею. А Лос-Анджелес — мой дом.

— Как и Миртл Бич.

— Нет, это твой дом. — Не в состоянии встретиться со мной глазами, она фокусируется на подоле своего черного платья, проводя по нему пальцами. — Как только принудительные работы закончатся, что мне делать, Кэри? Выйти замуж за богатого козла, как моя мать? Устраивать чаепития каждые выходные, чтобы он мог уехать из города «по делам» и потрахаться с секретаршей? Нет, спасибо, — фыркает она.

Скользнув по дивану, я прижимаюсь к ее щеке с рубцом, обводя его большим пальцем.

— Ты так и не поняла, Шайло. О том, кто ты и где твое место. Но когда-нибудь поймешь...

Закрыв глаза, она тянется к моему прикосновению.

— Мне страшно.

— Все как всегда. С самого начала ты бежала от того, что больше всего хотела.

— Попроси меня остаться, Кэри.

Боже, да она понятия не имеет, как сильно я хочу сказать эти слова. Но я бы обманывал себя, посчитав, что она пришла сюда не ради успокоения совести. Шайло не хочет, чтобы я велел ей остаться. Она хочет, чтобы я подтолкнул ее уйти.

— Не могу. — Я отвожу руку и провожу костяшки пальцев по ее подбородку. — В итоге возненавидишь меня за это, а это хуже, чем потерять тебя.

Взрослея, моя мама любила цитировать всякие ванильные глупости, от которых мне приходилось закатывать глаза. Но когда Шайло со слезами на щеках сидит передо мной, держась за мое запястье, я, наконец, понимаю ее любимые строки.

Если любишь что-то любишь — отпусти. Если оно вернется, то это твое. Если нет, то твоим никогда и не было.

— Тебе стоит ехать, — говорю я, осторожно убирая ее руки с моих.

Слизнув слезу со своих губ, она сжимает мою руку.

— Давай со мной. Обещаю, ты полюбишь Голливуд.

Она хватается за соломинку, но я не могу вечно ее защищать.

— Ты же знаешь, что я не могу. Здесь моя жизнь, я нужен своим ребятам.

— Почему все так сложно? — Она рыдает, закрывая лицо ладонями. — Я уже уходила от тебя. Это не должно быть таким сложным.

Я опускаю ее руки и заставляю посмотреть на меня. Ее глаза покраснели и опухли, на щеках потеки размазанной туши. Еще никогда она не выглядела красивее.

— Ты была рождена для великого, Шайло. Теперь ты владеешь миром, а не он тобой.

— Ты меня забудешь?

— Как я могу? Ты незабываема. — Проведя большими пальцами под ее глазами, я ловлю еще две падающие слезинки. — Никаких сожалений, Звездочка.

Нельзя сказать точно, кто из нас двинулся первым, но наши губы оказываются прижатыми друг к другу, смакуя. Никакой спешки. Я не тороплюсь, запоминая, как двигаются ее губы и незабываемый вкус дождя и солнца.

Подхватив ее, крепко прижимаю к груди и отношу в спальню. Она закрывает глаза и запутывает пальцы в моих волосах, целуя меня так же медленно.

Думаю, она тоже создает собственные воспоминания.

ГЛАВА 42

Шайло

— Останови машину! — кричу я.

Малкольм смотрит в зеркало заднего вида, но его глаза больше не полны сострадания, которое было ранее, когда он тащил мои чемоданы вниз по двум лестничным пролетам сегодня утром.

— Мисс Уэст, мы уже опаздываем в аэропорт, потому что вы заставили меня объехать каждую улочку и переулок в городе, чтобы вы могли «впитать все это», как вы это называете. Я не могу остановить лимузин посреди улицы.

У меня нет времени на это дерьмо.

— Останови машину, или я выпрыгну из нее.

До Малкольма доходит, что либо я серьезна, либо психопатка, потому что он резко поворачивает направо и врезается машиной в бордюр. Я даже не жду, пока колеса перестанут катиться, прежде чем открыть дверь и вывалиться на тротуар.

— Черт возьми, — бормочу я, перепрыгнув через бордюр, бегу назад по дороге, где я ее видела.

Приблизившись, замедляю свой темп в попытке перевести дыхание. Она сидит на корточках возле левой задней части своей машины, таращась на спущенную шину, как будто это неразрешимая задачка века

Если у Сьюзи двенадцать яблок, а у Бобби четыре, сколько пирогов испечет Сьюзи, если украдет семь бананов и подставит подружку Бобби для контрабанды фруктов?

Ответ: нисколько. Потому что задница Сьюзи гниет в тюрьме.

Она не замечает, что я позади нее, поэтому я наклоняюсь над ее плечом и осматриваю повреждения.

— Жалость-то какая! Не думаю, что ты входишь в Ассоциацию автолюбителей?

Испуганно вскрикнув, ноги Тарин вылетают из-под нее, и она приземляется на свой зад.

— Пошла на хуй, Шайло.

— Смотрю, папочка заплатил за тебя залог, — говорю я, пнув шину. — Когда начинается судебный процесс?

— Катись в ад.

— Нет, спасибо. Я уже там была. Отвратная еда и слишком большая влажность.

Тарин рычит — буквально рычит, как собака — и поднимается на ноги.

— Разве тебе больше нечем заняться, кроме как разрушать жизни людей?

Я прищуриваюсь. Может пнуть ее, чтобы она снова обтерла асфальт своим задом? Может, я смогу заставить Малкольма случайно переехать ее несколько десятков раз. Не то чтобы она это не заслужила...

Тем не менее, я перевернула лист, поэтому подавляю свои убийственные побуждения и пожимаю плечами.

— Нет. Ну, это не самое главное мое хобби.

— Мы были совершенно счастливы, пока ты не вернулась в город и не раздвинула ноги. — Она стоит и ухмыляется мне в лицо. — Сколько раз ты предлагала ему свою киску, прежде чем он, наконец, сдался? Это твоя фишка, Шайло? Ты не можешь найти себе собственного мужчину, поэтому трахаешься со всеми подряд?

За все оскорбления. За все время, что она красовалась с Кэри передо мной. За время, что я провела взаперти в темном шкафу. За проведенное время на узкой вонючей койке в тюремной камере за преступление, которого не совершала. Ярость проходит через мою руку и оседает в сжатой ладони.

Взмахнув рукой, я наношу настолько сильный удар по ее физиономии, что ее голова откидывается назад, и она-таки падает на асфальт.

Черт, давно пора было это сделать.

Я сказала, что начала с чистого листа. Но я не говорила, что этот лист из другого материала.

— Ты глупая стерва! — кричит она, садясь и вытирая кровь возле рта. — Я могу подать на тебя за нападение!

Я стряхиваю руку, пытаясь вернуть чувствительность.

— Оглянись, — говорю я, указывая вокруг нас. — Здесь никого нет, и даже если бы кто-то был, как думаешь, кто-нибудь стал бы за тебя заступаться?

Она начинает отвечать, когда Малкольм появляется рядом со мной. Он бросает один взгляд на Тарин, растянувшуюся, как сбитое на дороге животное в дизайнерском тряпье, и качает головой.

— Мисс Уэст, вы пропустите свой рейс.

Я киваю ему и следую за ним, но вдруг зеленый уличный знак бросается в глаза. Не знаю, как я этого не заметила, когда мы подъехали. Я снова читаю эти слова, и уголки моего рта вздымаются, когда я вижу два знакомых контура вдали.

— Какого хера ты улыбаешься? — Тарин шипит.

— Твоя машина сломалась на Альварез Стрит.

— И что? Ты перепихнулась и здесь с чьим-то парнем?

Я снова смотрю на знак, моя улыбка расширяется.

— Нет. Всего лишь познакомилась с кое-кем. Вот и все.

Повернувшись к ней спиной, иду к Малкольму, который ожидает меня у открытой двери автомобиля. В последнюю минуту я оглядываюсь через плечо и подмигиваю ей.

— Передавай Мо и Конгу привет от меня.

ГЛАВА 43

Шайло

В последний раз, когда я сходила с борта самолета в переполненный терминал, меня сопровождал федеральный эскорт, пробивающийся через толпы бешенных папарацци. Сопровождают меня и сейчас, но я прохожу незамеченной сквозь людей в Лос-Анджелесе, спешащих на свой рейс.

В этом вся суть этого города. Здесь никого не удивит появление знаменитости. Известные личности — такое же нормальное явление, как утренний кофе или десятибалльные пробки. Никого не волнует, что Шайло Уэст плетется среди них. Для них я всего лишь одна из миллиона.

Забавно. Помниться кто-то сказал мне, что я такая одна.

Добравшись до места выдачи багажа и вытащив свои чемоданы из багажной карусели, я конкретно задолбалась и готова завалиться спать. Эскорт уже давно ушел, так что я достаю телефон из сумочки и собираюсь позвонить Дэну Голдбергу, когда пронзительный визг разрывает мои барабанные перепонки.

— Куколка!

Я вовремя поднимаю взгляд, чтобы лицезреть, как торнадо в бриллиантах и «Гуччи» пробивается сквозь стену путешественников, а два разозленных телохранителя гоняться за ним. Лена прыгает в мои объятия, словно какой-то гламурный кенгуру, обхватывая меня руками за шею и перекрывая мне доступ к кислороду.

— Черт возьми, как давно мы не виделись? Гребаный год?

В перерывах между попытками дышать, я смеюсь. Боже, как я по ней соскучилась.

— Почти, — говорю я, обнимая ее. — Два месяца.

— Чушь собачья. Прошло как минимум восемь.

— Сойдемся на пяти, чтобы никому не было обидно.

— Окей. — Отстранившись от меня, Лена наклоняет голову и тычет своим длинным ногтем перед моим лицом. — Что за хрень, дорогуша? Что вообще происходит?

— О чем ты вообще?

— У тебя точно был член. Огромный! — У нее самодовольное выражение лица с ликованием гордого родителя.

Я смотрю на нее с благоговением.

— Как ты, черт возьми, это делаешь? Ты обладаешь неким шестым секс-чувством?

Одарив меня понимающим подмигиванием, она кивает одному из своих ненормально больших телохранителей, а затем на мои сумки. Пока ее охранники собирают мои вещи, она протягивает руку через мою и ведет меня к выходу из аэропорта к ожидающему у тротуара лимузину.

Когда стеклянные двери открываются, сухая калифорнийская жара бьет меня по лицу, и я не могу не заметить отсутствие влажности. Никаких капелек пота, покрывающих губы, никакой рубашки, пропитанной липким потом.

— Добро пожаловать домой, — говорит она, сжимая мою руку.

— Верно, — шепчу я, заставляя себя улыбнуться. — Домой.

***

Утром, перед выходом из пентхауса, я переодевалась около четырех раз. За два часа до встречи с руководителями агентства, я решаюсь за долю секунды. Назвав водителю Лены адрес, закрываю глаза и жду визита, с которым задержалась на десять месяцев.

— Мы почти на месте, мисс Уэст.

Разомкнув веки, вижу изогнутую перегородку, небольшую кирпичную стену и простую черную вывеску.

«Парк и кладбище братьев Пирс Валгалла».

Цветы всех оттенков простираются по длине забора. Один их вид заставляет меня улыбаться. Розы.

— Останови машину, — выпаливаю я, когда кирпичная стена проходит мимо моего окна.

— Мэм?

— Просто останови машину.

У меня дрожат колени, когда я, спотыкаясь, становлюсь на колени перед клумбой. Скорее всего, это дурной тон и чертовски незаконно, но я не могу себя остановить. Наклонившись, срываю желтую. Она небольшая, идеальная. Прямо как она.

Поскольку вход на кладбище находится в западном конце, нам приходится объехать практически весь объект, прежде чем оказаться где надо. Живот все время сжимается, когда машина подъезжает к обочине и останавливается.

— Уверены, что вам не понадобится помощь?

— Да, — отвечаю, перекатывая стебель розы между пальцами. — Я должна сделать это сама.

Хлопнув дверью автомобиля, прокладываю путь сквозь таблички, пока не нахожу ту самую. Увидев ее имя, что-то прорывается сквозь стену в моей груди и скручивает мое сердце, пока оно не начинает истекать кровью. Упав на колени, медленно провожу пальцем по буквам ее имени, закручивая букву «Д» в конце, как делала она, подписывая автографы.

— Привет, Кирк. — Не знаю, почему шепчу, но это кажется уместным. — Давненько не болтали. Я бы сказала, что ты, вероятно, задаешься вопросом, почему мне потребовалось так много времени, чтобы навестить тебя, но поскольку тебе оттуда все видно, то ты уже знаешь...

Молодая пара идет рука об руку, и я прерываю разговор, прижимая губы к колену, пока они не проходят мимо. Как только мы снова останемся одни, делаю глубокий вдох и продолжаю.

— Я так и не извинилась перед тобой за то, что подвергла тебя опасности той ночью. Думаю, сейчас это не особо важно. Я не могу изменить прошлое. Могу только изменить себя, но еще хочу убедиться, что мир тебя никогда не забудет. Я в процессе создания стипендии, названной твоим именем, в твоей старой школе в Чикаго. Теперь твое наследие будет жить вечно.

Я смотрю вниз на свой сжатый кулак и понимаю, что когда-то идеально сформированная роза теперь увяла под беспрерывным потоком слез. Вздыхая, оставляю ее у памятника.

— Я принесла тебе кое-что. Она желтая... Твоя любимая. Никому не говори, но я сорвала ее с клумбы у входа в парк. — Где-то в глубине души я слышу смех Киркланд и улыбаюсь. — Даже не делай вид, что ты шокирована.

Слышится рингтон телефона, достаю мобильник и, посмотрев на время, вздыхаю.

— Мне нужно идти, Кирк. У меня важная встреча и множество решений, которые необходимо принять, но обещаю, что приду, — поднявшись на ноги, посылаю воздушный поцелуй, прежде чем вернуться к машине.

***

Мои колени подпрыгивают на заднем сиденье лимузина, когда я смотрю на огромное стеклянное здание, а маленький комок в горле утраивается в размере. Закатываю глаза на водителя Лены в зеркале заднего вида. Он начинает что-то тараторить одновременно с сигналом о входящем сообщении моего телефона. Я копаюсь в сумочке, и мое сердце сжимается, когда вижу, от кого оно.

КЭРИ: Добралась до хирурга?

Понятия не имею, что на это ответить, поэтому отправляю одно слово.

Я: Нет.

КЭРИ: Шайло…

Нервничая, ерзаю на месте, поглядывая на стоянку в поиске знакомых, непослушных темных волос. Ничего не найдя, быстро набираю ответ.

Я: Откуда ты можешь знать?

Я жду, но он молчит. Уже собираюсь бросить мобильник обратно в сумку, но снова раздается звуковое оповещение. На этот раз это не сообщение. Он прислал только ссылку. Мой первый инстинкт — игнорировать ее, но у меня не выходит. Палец нажимает на URL, прежде чем я могу себя остановить.

Я сразу же попадаю на видео в YouTube клипа Алессии Кары «Scars To Your Beautiful»⁹. Сжимаю телефон в руке, пока женщины с разными фигурами, цветом кожи и всевозможными несовершенствами перекликаются с душевной лирикой.

Я не знала, что плачу, пока слезы не скатываются на экран телефона, забрызгивая лица на видео.

Будь он проклят за то, что сделал это прямо сейчас. Я здесь. Я встречалась с руководителями агентства. Контракт лежит рядом и ждет лишь моей подписи. Все, что мне осталось — это пройти консультацию и утвердить процедуру, которая вернет меня на вершину.

Все, о чем я когда-либо мечтала, снова будет моим.

Ненавижу его.

Бросив телефон на пол лимузина, выхожу на улицу и захлопываю дверь в прошлое, пока навязчивая мелодия песни все еще играет за тонированным окном.

ГЛАВА 44

Кэри

Через полчаса после закрытия центра на ночь Фрэнки бросает правый хук, который, к счастью, я успеваю заблокировать в последнюю минуту.

— Так и не научился драться, Малой? — ухмыляюсь я, зная, что прозвище все еще въедается ему под кожу.

— Все еще не научились не болтать попусту, да, Кэррик? — парирует он, даже не удосужившись обороняться.

Я в бешенстве, мой фокус размыт. Мне стоило увидеть его замах за милю. Да я вообще не должен был его так близко подпускать. Черт, Фрэнки должен был валяться на заднице десять минут назад.

Поднимаясь на ноги, я бормочу проклятие и срываю ленту с рук. Дело не только в сегодняшнем дне. Я не мог сосредоточиться уже две недели. Все напоминает мне о ней, и это медленно сводит меня с ума.

— Я закончил, — объявляю я, перепрыгивая через веревки.

Фрэнки стоит неподвижно посреди ринга, взгляд на его лице — нечто среднее между раздражением и жалостью.

— Перестаньте быть таким слабаком.

— Осторожнее, Малой, — предупреждаю я сквозь стиснутые зубы. — Я не в настроении для шуток.

— Ох, никто не шутит. Я всегда равнялся на вас, мужик, но этого придурка, что сейчас стоит передо мной, я не знаю. — Он срывает ленту на своих руках, не отводя от меня своего жесткого взгляда. — Кем бы он ни был, он не Кэри Кинкейд. Он не мой босс.

— Что, черт возьми, я должен делать, Фрэнки? Боже, даже после того, как я пообещал себе, что перестану пытаться, я все равно прислал ей ту дурацкую песню. — Швырнув рваную ленту в мусор, смотрю как поток крови возвращается к моим бледным рукам. — Она все равно меня бросила.

— Неужели вы настолько тупой? Она хотела, чтобы вы заставили ее остаться.

Я и хотел, чтобы она осталась. Хотел приковать ее к кровати и держать взаперти вечность. Но нельзя иметь то, что никогда тебе не принадлежало. Она как колибри: врывается и исчезает из моей жизни. Колибри прекрасны. Но знаете, что происходит, когда их сажают в клетку? Они, блять, умирают.

— Запри за собой, когда будешь уходить, — говорю я, не оглядываясь, когда поворачиваюсь к раздевалке, еще одному месту, которое стало моим личным адом. — Неважно, чего она хотела. Или что я хотел, если на то пошло. Для нас двоих уже слишком поздно.

***

Вода недостаточно горячая.

Моя кожа в огне. Вода, стекающая сверху, обжигает плоть, но она все еще недостаточной температуры. С полным пренебрежением к собственной коже, я проворачиваю этого ублюдка на полный оборот, заставляя трубы визжать, как умирающего пса.

Никакого сочувствия.

Меня обволакивает настолько тяжелое облака густого пара, что приходится делать короткие вдохи, рискуя задохнуться. Черт, может мне так и сделать — задержать дыхание и покончить с этим?

Фрэнки прав. Нытик, которым я стал, — не Кэри Кинкейд. Он Кэррик Кинкейд. Не знаю, как она это сделала, но Шайло схватила часы, сделала пару оборотов, и, блять, вернула меня обратно в старшую школу. Я стал тем унылым неудачником, чья жизнь вращалась вокруг женщины, с которой ему ничего не светило.

Вцепившись в трубу, я ныряю под брызги и стону.

— Что, черт возьми, мне теперь делать?

— Ну, для начала, перестань стоять на моем месте.

Каждый мускул в моей спине напрягается, я пытаюсь убедить себя, что у меня начались галлюцинации. Все еще держась за душ, садистская потребность доказать, что я ошибаюсь, заставляет мой подбородок выглянуть из-за плеча. Внезапно пар перестает быть причиной, по которой я не могу дышать.

— Что ты здесь делаешь?

— Соскучилась по океану, — тихо шепчет она.

— Ты живешь в тринадцати милях от пляжа Венис-Бич.

— Мы действительно собираемся говорить именно об этом?

Я полностью оборачиваюсь, и Шайло же шагает вперед. Пар рассеивается по мере ее приближения, позволяя мне впервые за две недели рассмотреть ее. Ушли простые белые шорты и майки, к которым она привыкла, работая на меня. На ее лице макияж, волосы завиты, а обтягивающее фиолетовое платье обнимает ее тело во всех нужных местах.

Она двигается по-кошачьи: грациозно и уверенно, но не без цели. Я потерял дар речи от желания, которое оглушает меня на долю секунды, глядя на подъем ее подбородка и соблазнительную кривую губ.

Я вижу только ее. Моя рука движется сама по себе, прорезая поток воды и прослеживая сморщенную форму C, все еще выстилающую ее левую щеку.

— Шайло, твое лицо, — как только слова вылетают изо рта, я хочу их вернуть. Последнее, что я хотел сделать, это устыдить ее. Я просто шокирован, что она вернулась такой же, какой ушла.

Она смотрит вниз, ее голос мягкий, но уверенный.

— Знаю. Оно прекрасно, не так ли?

Самое совершенное, что я когда-либо видел.

Мое тело отбрасывает тень на нее, когда я наклоняюсь и целую верхнюю часть ее шрама.

— Я тебе это говорил, но почему ты передумала?

Она вдыхает, прежде чем выдохнуть воздух через округлые губы и медленно встретиться со мной взглядом. Я ожидаю слез, как перед ее отъездом, но ее глаза ясны. Единственное, что в них отражается — покой, который она искала всю свою жизнь.

— Мое лицо — это я, Кэри. Это ты. Это Киркланд. Это мое напоминание, что зеркало не является отражением того, кто я есть. Оно отражение того, кем я была.

— Значит, ты не будешь делать операцию?

Она подбирается чуть ближе с призраком улыбки на губах.

— Нет. Я вроде как нравлюсь себе такой, какая я есть.

— И агентство ничего не имеет против?

— Имеет. Они разорвали мой контракт.

Какой-то бред. Если агентство разорвало с ней контракт, она должна быть расстроена. Какого черта она ведет себя так, будто ей не перезвонили на счет должности кассира из сети супермаркетов?

— Что происходит, Шайло? Что ты хочешь этим сказать?

Я смотрю на ее руку, которую она прижимает ладонью к моему сердцу. Мне стоит пытаться контролировать реакцию своего тела, потому что, хоть кипяток и обжигает мою кожу, это ничто по сравнению с теплом от ее прикосновения.

— Перед тем, как я уехала, ты сказал, что я все неправильно поняла. Про то, кто я есть и где мое место, и что когда-нибудь я это пойму.

Я снова вспоминаю слова моей мамы.

Если любишь что-то любишь — отпусти. Если оно вернется, то это твое. Если нет, то твоим никогда и не было.

Сердце вырывается из груди.

— Да.

— Мне не нужно ждать «когда-нибудь». Кэри, я поняла все в ту минуту, когда сошла с самолета. Мы все ошибаемся. Все причиняем боль тем, кого любим. Как-то так... Но не всем даруется второй шанс... А если все-таки дается, то нужно быть круглой дурой, чтобы просто отказаться от него, верно? — Она хлопает на меня ресницами с совершенно спокойным лицом, как будто она только что не извергла самое удивительное дерьмо, которое я когда-либо слышал.

— Шайло Уэст, ты только что призналась, что любишь меня?

Она ухмыляется, ее глаза блуждают по моему телу.

— Ну, учитывая, что я только что пролетела через всю страну, едва поспав, поймала вонючее такси и теперь стою рядом с нагим мужчиной с полутвердым членом в душевой, в которой жарче, чем в мошонке Сатаны, тогда да. Думаю, что люблю.

Я смотрю вниз и вскидываю бровь.

— Ты называешь его полутвердым?

— Серьезно? Это единственное, что тебя зацепило?

Она взвизгивает, когда я хватаю ее за талию и притягиваю под брызги. Вода пропитывает ее волосы и платье, которое теперь обтягивает ее еще сильнее. Потянувшись к крану, чтобы настроить воду до нормальной температуры, меня озаряет.

— А как же перевод? — спрашиваю я, убирая влажные волосы с ее лица. — Разве тебе не организовали перенаправление общественных работ в округ Лос-Анджелес?

Шайло приподнимается на цыпочки и обхватывает меня руками за шею.

— Я была в двухнедельном отпуске, помнишь? Все это время я доделывала дела в Калифорнии. Меня больше ничего не связывает с Западным побережьем. Я в твоем полном распоряжении, — ее голос затихает. — Если ты все еще меня хочешь.

— Ты издеваешься? — рычу я, дергая ее к себе. — Здесь твое место. Возле меня. — Проведя рукой по ее волосам, я повторяю слова, которые не говорил ей семь лет. — Я люблю тебя, Шай.

Она проводит рукой по моей щеке.

— Я тоже тебя люблю.

Как только она произносит слова, которых я ждал десять лет, меня покидает самообладание. Две недели без вкуса ее губ сводили меня с ума. Притянув ее ближе, врезаюсь в ее рот. Наши языки переплетаются в поцелуях, которые становятся все жестче и глубже. Я чертовски сильно хочу ее, но не собираюсь на нее давить. Не в этот раз.

Постанывая, провожу губами по ее горлу и целую углубление у основания шеи. Я чувствую вибрацию ее смешка против моего рта, когда она скользит руками по моей грудной клетке.

— Ты понимаешь, где мы находимся, не так ли?

— Хммм?

— Оглянись вокруг, — говорит она, опускаю руку на мое бедро. — Давай же... Скажи это.

Как только перестаю облизывать ее шею и осматриваю обстановку, до меня доходит, что она имеет в виду. Чувствую, как коварная улыбка растягивается на моем лице, когда я произношу эти слова.

— Если ты собираешься остаться здесь, Звездочка, то должна быть голой.

Собрав нижнюю часть платья в руки, она тянет его вверх и над головой, бросив через всю комнату.

— Я думала, ты уже никогда не скажешь.

ЭПИЛОГ

Шайло

Спустя три года

— Мама, да успокойся уже. — Бьянка поджимает губы, но мудро держит рот закрытым, когда я вытаскиваю каждую инкрустированную бриллиантом заколку, которые она всунула в мою вуаль, и кидаю их на столик.

— Я просто пыталась закрепить фату, дорогая.

— Нет, ты пыталась сделать мою голову похожей на диско-шар. Я хочу, чтобы все было просто. Простая церемония, простой прием, простое платье, и да, мама, вуаль тоже простая!

— Разве нельзя хоть что-то украсить?

Я поднимаю платье и вытягиваю ногу, демонстрируя смехотворно дорогущую пару «Лабутенов», на которых настояла Лена.

Мама вздыхает.

— Хорошо, но можно же взять что-то напрокат?

Задрав платье повыше, я оттягиваю антикварную подвязку, которую мама Кэри подарила мне вчера на репетиции ужина.

— Этого достаточно?

Проводя пальцами по серебряной цепочке на шее, я сжимаю медальон с бриллиантами, выложенными в форме буквы «К» в ладони. Он принадлежал Киркланд. Несколько недель назад мне доставили его по почте от ее матери. В записке было только сказано, что она хочет, чтобы он был у меня.

Бьянка кивает с блестящими глазами и платом у основания носа, но заставляет себя улыбнуться.

— Ну, тогда, полагаю, на этом все.

— Не все. Ты забыла про что-то голубое?

— О нет! Шайло, церемония вот-вот начнется. Я не знаю, где мы собираемся найти что-то...

Положив руку на нее, я останавливаю ее тираду на полпути.

— Что ты всегда говорила мне о женских аксессуарах?

— Пока женщина носит дорогую обувь, дизайнерскую сумочку и идеальный маникюр, она способна покорить мир.

Поднимая руку, я шевелю пальцами, демонстрируя свой светло-синий маникюр, в углу безымянного ногтя правой руки курсивом инициалы «Б.У.»

— Может ты и считала, что я никогда тебя не слушала, но я слушала. Что-нибудь голубое и старое.

Она вытирает глаза салфеткой.

— Не могу поверить, что моя маленькая девочка выходит замуж.

— Мама, мне двадцать восемь. Я явно не маленькая.

— Дорогая, тебе может быть пятьдесят, но ты все еще будешь моей маленькой девочкой.

Ее слова поднимают вопрос, которого я избегала все это время.

— Алистер получил приглашение?

Тепло покидает ее лицо, когда она слышит имя моего отца.

— Полагаю, что да. Я отправила его по последнему адресу, который у меня был.

Я киваю, оставляя остальное невысказанным. Я и не ожидала, что папа появится на моей свадьбе, но это не значит, что я не надеялась. Но не важно. Мне не нужно, чтобы он вел меня к алтарю, и уж точно не нужно, чтобы он сидел в первом ряду, когда я выхожу замуж за мужчину своей мечты.

Дверная ручка щелкает, и Лена засовывает голову внутрь с огромной улыбочкой, которую носила с тех пор, как ее самолет приземлился три дня назад.

— Эй, куколка, пятиминутная готовность. Боже мой, как ты прекрасно выглядишь! Дерьмо, кажется, я сейчас заплачу.

— Нет! — я кричу, указывая на нее голубым кончиком пальца. — Если ты заплачешь, то заплачу и я, тогда все это испортиться. — Кручу пальцем вокруг своего лица.

Лена хлопает своими накладными ресницами и смотрит на потолок в почти комичной попытке контролировать свои эмоции.

— Окей. Ладно, я поняла. Я в порядке, — она стреляет в меня своей лучшей улыбкой для фотосъемок, но ее подбородок все равно немного подрагивает, а взгляд снова устремляется вверх. — Нет, я вру, — заявляет она, качая головой и отступая. — Ладно. Увидимся у алтаря.

Бьянка наклоняет голову и таращится на закрытую дверь.

— Какая интересная женщина.

Смеясь, в последний раз бросаю взгляд в зеркало, которое мы установили на столе Кэри.

— Как я выгляжу?

Мы обе смотрим на мое отражение, пока Бьянка не поднимает тюбик консилера со стола и не протягивает его мне.

— Возможно, стоит подправить макияж. Подмазать шрамы...

Такой маленький тюбик. Большинство людей даже не подумало бы, что такая маленькая упаковка — это огромная гора, которую нужно преодолеть. Выбрать путь. Зависимость такая же сильная, как и любой наркотик. Большинство людей смотрели ей в лицо и сдавались.

Накрыв ладонь мамы, я обхватываю пальцами тональный крем и осторожно отталкиваю.

— Я знаю, — говорю мягко. — Это мой знак почета.

Несколько минут спустя, я стою за дверью офиса Кэри, переступая с ноги на ногу, между ладонью и букетом желтых роз образовался слой пота. Мое платье, кажется, весит тонну, хотя оно максимально простое. Тонкие бретельки прикрепляются к узорчатым кружевам, которые постепенно переходят от середины груди к прямой прозрачной юбке. Абсолютно не-Шайло-стиль. Именно так, как мне хотелось.

Мы с Кэри изначально планировали провести свадьбу в центре Кинкейд. Нам не казалось правильным провести ее где-то еще. Это место снова нас свело и хранит множество воспоминаний. Именно здесь три года мы были единой командой, а домой в нашу квартиру возвращались как любовники.

— Последний шанс передумать, Снежинка, — замечает Фрэнки, поправляя галстук, когда я обнимаю его руку. — Теперь я на колесах. Мы можем свалить отсюда прямо сейчас.

Начинает играть музыка, я крепче сжимаю его руку.

— Не в этой жизни.

На его лице появляется неприлично огромная улыбка. Глядя вперед, он быстро кивает.

— Это все, что мне нужно было услышать.

Мы покидаем безопасный коридор и входим в открытую зону «Общинного центра имени Элизабет Кинкейд». Пока Фрэнки ведет меня к алтарю, я не могу сказать, кто мне улыбается. Все они просто размытые лица в размытой толпе. Мой взгляд направлен только на него.

Кэри стоит в конце прохода на небольшой белой деревянной платформе между священником и Уиллом. Его обычно дикие темные волосы расчесаны и уложены назад, но он все еще выглядит опасно. По моему настоянию, Кэри оставил кольцо в губе, хотя вчера мы как следует поспорили о том, насколько оно уместно на свадьбе. Мне все равно на чье-то мнение. Это часть его, а значит я ее люблю.

В этом все дело. Я встречалась с моделями, которые украшали рекламные щиты и самые востребованные обложки журналов мира. Самые сексуальные мужчины из списков People разрывали мой телефон, умоляя о втором свидании. Тем не менее, ни от кого у меня не захватывало дух, как от Кэри Кинкейда.

Даже когда я отказывалась это понимать.

Добравшись до места, Фрэнки целует меня в щеку и шепчет кое-что мне на ухо. Я хихикаю, он берет меня за руку и помогает мне подняться к мужчине, за которого я собираюсь выйти замуж.

Кэри переплетает наши пальцы и проводит подушечкой большого пальца по моему голубому лаку для ногтей, изгибая губы.

— Что он сказал?

— Посоветовал мне не позволять тебе переносить меня через порог сегодня вечером.

— Почему бы и нет?

Я встаю на цыпочки, затем снова на пятки, кусая губу, чтобы не рассмеяться.

— Он сказал, чтобы я должна ходить на своих двоих, иначе всегда буду на коленях.

Его взгляд отправляется в первый ряд, где сидит Фрэнки с наглой усмешкой на губах.

— О, так и сказал, да?

Мы находимся в своем маленьком мире, пока священник не прочищает горло. —

— Прошу прощения, но мы можем начать?

В толпе раздается гогот смеха, и я киваю, вручая свой букет Лене, чтобы взять Кэри за руки. Мы смотрим друг другу в глаза и повторяем слова священника. Лена скулила, когда я сообщила ей, что мы не собираемся сами писать клятвы, потому что у нас с Кэри не было никакого желания признаваться друг другу в любви перед кучей людей словами, которые не предназначались лишь нам двоим. Эти слова мы скажем друг другу позже вечером, и абсолютно точно эти обещания мы сдержим. Потому что мы заслужили каждое из них.

Обменявшись кольцами, произнеся обеты и молитвы, лицо служителя освящается.

— Объявляю вас мужем и женой. Теперь жених может поцелова…

Кэри не ждет окончания речи, чтобы зачерпнуть меня в свои объятия и опустошить поцелуем, который, вероятно, заставляет Бьянку задыхаться от шока.

У меня перехватывает дыхание, когда он скользит от моих губ к моему уху и шепчет злым тоном:

— Я вынесу тебя уже отсюда, поэтому тебе, вероятно, следует подготовить свои коленки, Звездочка.

Раскрыв от этого заявления рот, Кэри смеется и целует меня в лоб. Как только он поворачивает меня лицом к толпе, священник громко объявляет под возгласами и свистками:

— Представляю вам мистера и миссис Кэррик Кинкейд.

Как и было обещано, Кэри тащит меня от алтаря на руках и не опускает до тех пор, пока я не встаю на колени.

***

На часах четыре утра, но меня меньше всего интересует время. Я бодрствовала последние несколько часов, наблюдая, как спит мой муж, запоминая ритм его дыхания и любуясь, как он тянется ко мне, если я отдаляюсь к краю матраса.

Сегодня полнолуние, и свет проникает через окно нашей спальни, подчеркивая мое свадебное платье. Когда мы вернулись домой, Кэри сорвал его и бросил на пол. Не то чтобы я возражала. Платье было последним, о чем я думала.

Просто безумие, что женщины тратят столько времени, денег и усилий, выбирая «то единственное платье», которое проносят в течение часа, а затем повесят в шкаф в мешке для хранения на всю оставшуюся жизнь. Если об этом подумать, то это кажется дикостью. Ведь вряд ли наряд пригодится ещё раз. Какая глупость.

Мысли крутятся снова и снова в моей голове, пока я в конце концов не отбрасываю покрывало и не поднимаю платье. Провожу руками по шелку, направляясь в ванную. Я включаю там свет и, прежде чем понимаю, что делаю, шагаю в него.

В сознание возникают образы — вспышки серовато-фиолетового платья в комплекте с юбкой из тюля до пола и лифом, покрытым австралийскими кристаллами с выпускного. Наклонив голову, я провожу пальцами по простому кружевному декольте, и мое красивое, скромное свадебное платье возвращается в фокус, доказав мне, как далеко я продвинулась.

Я больше не та девушка.

Да, я по-прежнему упрямая. По-прежнему гордая и вспыльчивая. Но поверхностная? Точно нет.

Пустышка — это термин для людей, которые используют неуверенность других, чтобы повысить свою самооценку. Только блеск и зеркала. Если я что-то и есть, так это тень.

Мне не нужно быть в центре внимания, чтобы чувствовать себя важной, не нужно пламя обожания твердило мне, кто я внутри. Я вполне довольна тем, что живу в тени мужчины, которого не заслуживаю. Мужчины, который всегда был яркой сияющей звездой в моем тумане.

Тени — забавные штуки. Люди довольствуются тем, что отбрасывают ее, пока не понимают, что лучше встать посередине. Но пока я купаюсь в тени Кэри Кинкейда, мнение других для меня не имеет значения. Я буду стоять в его темноте вечно. Это место, которому я принадлежу. Это место, которому я всегда принадлежала.

Я Шайло Уэст Кинкейд — женщина, которая понимает, что быть любимой за одну только красоту нереально. Такого рода обожание оседает на поверхности и исчезнет вместе с привлекательностью. Настоящую любовь не заботит обертка— она ее разворачивает и принимает все, что внутри —притягательное и уродливое.

Кэри ежедневно говорит мне, что я прекрасна, и я ему верю. Его тип красоты тот, что длится вечно. На что я потратила большую часть своей жизни? Красота лежит лишь на поверхности.

И гнаться за ней, значит быть пустышкой.

Notes

[

←1

]

Shiloh (Шайло, имя героини) и Shallow (пустышка, прозвище героини) - созвучны

[

←2

]

Тот, кто живет в стеклянном доме, не должен бросать камни

[

←3

]

американский предприниматель

[

←4

]

SubstanceAbuseRehabandAwareness

[

←5

]

toxic — ядовитый

[

←6

]

Песня TheJohnButlerTrio - ThouShaltNotSteal

[

←7

]

отсылка к телесериалу

[

←8

]

«Молясь»

[

←9

]

«Не обезображивай свою красоту»