Путь к счастью

14

Смерть Сола вышибла у Мэгги почву из-под ног. Только с его уходом она поняла, как много значили в ее жизни его мудрые оценки, опыт, его внимание к ней. Теперь она оказалась открытой всем ветрам, и ее быстро смело с вершины, на которую такими трудами удалось добраться. Она смешалась с толпой.

Ей предстояло пережить и еще одно потрясение. Оказалось, что дом на Холмби-Хилз заложен и пойдет с торгов, а все движимое имущество — автомобили и мебель, взяты в аренду. Сол всегда демонстрировал свою состоятельность, но на самом деле все его богатство оказалось мыльным пузырем. Чтобы финансировать «Мелчор продакшнз», он влезал в огромные долги и пытался выплатить их с помощью выигрышей, но, как правило, проигрывал в пух и прах. А она даже не подозревала, каким азартным игроком он был. Несмотря на то, что фильмы с ее участием приносили немалую прибыль, расквитаться с долгами Солу все равно не удавалось. Он уже давно балансировал на грани банкротства и только чудом удерживался на плаву. С его смертью все рухнуло, и Мэгги оказалась погребенной под обломками бывшей империи Сола Мелчора.

После похорон началась бесконечная вереница встреч с агентами и юристами, которые сочувственно сообщали ей один за другими, что состояние ее покойного мужа являло собой колонку цифр в графе «дебет». С домом пришлось распрощаться, а вслед за ним ушла и коллекция картин, которой Сол очень гордился и над которой дрожал, понимая, что, если придется ее продавать, весь Голливуд воспримет этот акт как свидетельство его полного банкротства. Среди этого собрания американской живописи Мэгги особенно нравились четыре натюрморта Джорджии О'Кифф, которые напоминали ей сад у ее родного дома, поэтому она потихоньку выкупила их прежде, чем коллекция была представлена на аукцион.

Итак, у нее не осталось ничего из бывшей собственности мужа, но, по крайней мере, на ней не повисли и его долги, поэтому она была довольна. Он сделал так много для нее при жизни, стоит ли жалеть, что его смерть не принесла ей богатства? К счастью, ее собственные деньги были надежно вложены. Понятно теперь, почему Сол так настаивал на этом. Он знал, что после его смерти ей ничего не достанется. И постарался заранее ее подстраховать.

Вернувшись в свой прежний домик — только теперь она обнаружила, что Сол тайно от всех перевел дом на ее имя — она поняла, что опять оказалась в одиночестве. Это было не то одиночество, на котором она настаивала до замужества и которое обеспечил ей Сол, а самое настоящее одиночество, без всякой поддержки и чьей-либо заботы. Она была предоставлена сама себе и почему-то отвергала все поползновения протянуть ей руку. Через полтора месяца после смерти Сола она почувствовала себя будто заживо похороненной вместе с мужем.

Пора было напомнить окружающим, что она готова работать.

Мария-Изабель, горничная-мексиканка, которая работала у Сола, но последовала за Мэгги в ее маленький домик на Голливудских холмах, постучав, вошла в спальню Мэгги. За окнами благоухал сад с лимонными деревьями и кустами бугенвилля, — за садом любовно ухаживал муж Марии — Хозе.

— Buenos dias, Senora.

— Buenos dias, Мария-Изабель.

Мэгги села, привалившись к подушкам, заботливо заткнутым ей за спину, прежде чем поднос с завтраком поставили на столик. Завтрак состоял из стакана свежевыжатого апельсинового сока, кофейника с дымящимся кофе и свежего номера «Лос-Анджелес таймс», который Мэгги тут же раскрыла на страничке «Календарь», где печаталось, кто и где снимается. В очередной раз она с удивлением отметила, что ее имя там не фигурирует. Куда подевалась армия ее агентов, черт побери? Она ведь всем сообщила, что абсолютно свободна и готова сниматься. А их как ветром сдуло.

Правда, они пытались возражать. «Мэгги, Сол тебя заштамповал. Ты снималась в картинах определенного плана, сейчас никто ничего подобного не ставит».

«Именно поэтому мне надо начать сниматься, чтобы сломать стереотип! Сол называл тысячи причин, по которым нельзя было «отваживать публику», которая привыкла к моему образу. Но не думаю, что сильно огорчу народ, если найдется приличный сценарий с живым характером. Вы же держите нос по ветру, наверняка можете приглядеть что-нибудь стоящее…» — отвечала обычно Мэгги.

«Сегодня все делают мужское кино, Мэгги. Кино не для женщин, а для мужчин. «Убойная сила пистолета «магнум» — чемпион проката. Похоже, догонит «Грязную дюжину». А полнокровных женских образов никто не пишет…»

А Сол заставил бы кого-нибудь написать для меня такую роль, подумала Мэгги.

Она отложила газету и задумалась, устремив невидящий взгляд в окно. Как забавно. Вырвавшись из-под контроля родителей, я поклялась, что отныне никто никогда не станет мной командовать. Но сколько раз благодарила я Сола за то, что он вовремя стреножил меня в этой истории с Сузи Гайлс и направил мою карьеру в то русло, в которое считал необходимым. А я была счастлива работать не задумываясь ни о чем, быть тем, чем всегда мечтала — Мэгги Кендал, звездой. Сол помог мне стать тем, чем мне хотелось, но сделал это, создав из меня то, чем я не желала быть, — стереотип. И вот сижу на развалинах. Что же делать? Как-никак пока я имею кассу. А если изменю образ, не отвернется ли от меня публика? История знает немало таких случаев. Но я должна доказать, что способна на большее, чем все привыкли думать.

Она снова взяла в руки газету и, проглядывая новости, заметила сообщение о готовящейся постановке «Гедды Габлер». Репортер писал, что репетиции откладываются в связи с тем, что исполнительница заглавной роли Хелен Крейг сломала бедро в автоаварии и выпала из процесса минимум на три месяца. Администрация обсуждает вопрос о замене, но найти актрису на такую роль непросто, тем более на этой стадии подготовки спектакля. Когда найдется претендентка, режиссером утвердят Тайлера Мейджи. Мэгги сложила газету, прикусила губу, задумчиво посмотрела в окна. И решительно сняла телефонную трубку.

— Мэгги!

Тайлер Мейджи вышел ей навстречу на середину кабинета.

— Сколько лет, сколько зим! Как ты? Я был так огорчен, когда услыхал о смерти Сола… Тебе, должно быть, его чертовски не хватает.

— Еще прежде чем я стала миссис Соломон Мелчор, я была актрисой и теперь продолжаю ей быть, но, похоже, об этом все забыли. Мне нужна работа, Тайлер. В ней вся моя жизнь. Я хочу играть Гедду.

Чтобы заполнить паузу, он подвинул ей стул, дождался, пока она сядет, и вернулся на свое место за столом.

— Ты прекрасная актриса, Мэгги, потрясающая просто актриса, но ты же не работала на сцене, — снисходительно объяснил он.

— Сол не позволял мне попробовать. Он считал, что надо строго следовать привычкам публики, и я слушалась его целых четыре года подряд. — Из-за своего дурацкого чувства долга, подумала она про себя.

— Ну вот, и я о том же, — обрадовался Тайлер. — «Гедда Габлер» далека от Мэгги Кендал, как луна.

— Я не ищу короткой и удобной дорожки, Тайлер. Мне нужно сменить амплуа. Я прошу только об одном — дать мне шанс показать, на что я способна.

— Но Гедда… Это же сложнейшая пьеса, огромная роль, сложнейшая женщина…

— Я знаю про Гедду все. Я прочла пьесу вчера вечером. Не в первый раз.

Когда Мэри Маргарет ездила в театр мисс Кендал, она любила потом сравнивать текст с тем, что слышала со сцены. Так она училась анализировать материал, познавать суть персонажей, добавлять к классическим трактовкам свои нюансы. Потом, когда она стала актрисой, это превратилось в привычку. И теперь она со всем основанием могла гордо бросить: «Я могу сыграть Гедду. Пусти меня на читку, и я докажу это».

— Никто — и меньше всего я — не сомневается в твоем даровании, Мэгги, но одно дело — играть перед кинокамерой, и совсем другое — перед публикой. Это две разные профессии.

Он пока еще сдерживался, хотя его терпению уже подходил конец. Эта Мэгги Кендал всегда воображала о себе Бог знает что.

— Я на своем веку повидала немало хороших театральных актеров, — напирала Мэгги. — Не забывай, я все же англичанка. У нас лучшая в мире театральная традиция. Я видела на сцене Оливье, Гилгуда, Бартона, Ричардсона, Пегги Эшкрофт, Дороти Тютин, Эдит Эванс — да любого мало-мальски известного актера назови — я всех видела. И в кино, и в театре. Неужели же я не знаю, какая разница между тем и другим! И я уверена, что претенденток на роль Гедды не так уж много. Во всяком случае, здесь. Многие из тех, кто мог бы ее сыграть, стары для этой роли, а те, что хотели бы, наоборот, еще не дозрели до нее. А я в самый раз. Попробуй меня. Устрой мне показ. Мне надо сменить амплуа. И я хочу сделать это, пока не поздно. Гедда — идеальная возможность.

Он задумчиво смотрел на нее. А ведь в ее словах что-то есть… Она собирала большую кассу, но благодаря своему мужу, который тщательно отбирал для нее роли, будто костюмер, со вкусом подбирающий костюм своей клиентке: чтобы был по росту и подчеркивал достоинства фигуры. Она прекрасно справлялась со своей задачей и вполне заслужила «Оскара» за «Я так хочу» и «Баттерфляй», но «Гедда Габлер»? Однако, если у нее получится… Одно ее имя способно собрать целый зал, даже если придут только те, кто пожелает насладиться ее позором. Если он о ней не такого высокого мнения, это не значит, что ее вовсе нужно сбросить со счетов. Почему бы не дать ей шанс? Хотя бы ради рекламы. А она, видно, в отчаянном положении, раз пришла просить.

— Ну что же… — начал он. — Показ, наверно, можно организовать… Чем мы рискуем?

Она встретила его взгляд, и она заметил, как в глубине ее глаз вспыхнул огонек.

— Моей репутацией.

— Положись на меня.

Мэгги не теряла времени даром. Ей было известно, что существует много трактовок роли Гедды — от величественной фигуры Элеоноры Дузе до трагической Патрик Кэмпбел. Мэгги увидела в этой героине насмешливую безжалостную женщину, которая была загадкой для самой себя. Вот почему она была так несчастна, а оттого и так жестока и с собой, и с другими. Читать Ибсена непросто, но Мэгги упорно читала и перечитывала текст пьесы, ища ключи к отгадке. Она склонялась к мысли, что Гедда одержима поисками собственной сути. Чудовищно эгоистичная, признающая себя дочерью генерала Габлера, но никак не маменькиной дочкой, маниакально амбициозная и ущербная, знающая о том, что ей не под силу добиться того, к чему влечет ее душу, внешне холодная как лед и пылкая внутри… О, я знаю тебя, Гедда, повторяла Мэгги, меряя шагами гостиную, произнося монологи, пытаясь представить, как она двигается, говорит, слушает. И я покажу тебя — сыграю тебя такой, какая ты есть.

Ей пришлось ждать целую неделю, и за это время Тайлер постарался, чтобы информация о намерении Мэгги просочилась в прессу. «Какая киноактриса добивается одной из наиболее сложных сценических ролей?» — вопрошала одна газета. «Кино — да, и чем больше, тем лучше. Но сцена? Сцена требует специальной подготовки и особой техники…» Мэгги проигнорировала эти колкости. И продолжала готовиться к показу.

К тому моменту, когда она входила в репетиционный зал, Мэгги была уже настолько пропитана духом Гедды, что, позови ее кто-нибудь этим именем, она бы откликнулась как на свое. Отправляясь на первый в своей жизни показ, она постаралась одеться так, чтобы наиболее соответствовать образу. Платье с глухим высоким воротником, туго затянутое в талии, темноволосый парик. В ремарках у Ибсена упоминалось, что у Гедды были плохие волосы, поэтому она так завидовала роскошной прическе фру Эльвстед.

Мэгги сразу заметила, что в зале собралось больше народу, чем обычно бывает на прослушиваниях.

После того как улегся ажиотаж, произведенный ее внешностью, она поразила собравшихся своей интерпретацией роли. В отличие от многих других актрис, она играла свою героиню без всякого сочувствия. Ее Гедда была мелочна в своих злодеяниях, каждый проблеск эмоции был тщательно отмерен, потому что она неспособна была чувствовать.

Тайлер выбрал для начала одну из труднейших сцен — встречу Гедды с судьей Барком. Барка играл грузный характерный театральный актер, очень авторитетный. Он с большим неудовольствием услышал имя актрисы, которой предстояло пройти испытание. «Она хороша в своих пределах, но здесь-то ей что делать?» — сказал как-то он. Но едва они начали играть, как его скептицизм исчез без следа. Вскоре партнер стал играть во всю силу. Через несколько минут весь зал затаив дыхание следил за тем, как великая актриса раскрывала внутренний мир редкостной стервы.

Следующая сцена была с фру Эльвстед. И эта партнерша была опытной и тонкой актрисой, но ей еще ни разу не приходилось видеть такого греховного огня в глазах Гедды, и она почувствовала, как по ее спине пробежал холодок, когда Мэгги-Гедда коснулась ее волос.

Когда была произнесена последняя реплика, никто не шелохнулся. И только когда Мэгги, выйдя из образа, сказала вежливое «спасибо» актеру и актрисе, которые ей помогали, люди смогли стряхнуть оцепенение и разразились аплодисментами.

Мэгги поклонилась как на спектакле и поискала глазами Тайлера Мейджи. По выражению его лица она поняла, что роль — ее. Только тогда она вздохнула полной грудью, и сердце ее замедлило свое бешеное биение. Но ноги отказывали ей, когда она сходила со сцены, и силы совсем оставляли ее. Еще никогда она так не выкладывалась.

Когда спектакль начали играть в зале Эхмансон, Мэгги превозносили как «подлинную Гедду, которой не под силу справиться со своей жизнью и потому она решает покончить с ней». Полтора месяца спектакль шел с аншлагом, потом с труппой перезаключили контракт еще на полтора месяца, а затем начались гастроли в Нью-Йорке, и Мэгги, блеснув на Бродвее, получила первую в жизни премию «Эмми».

Показав свои сценические возможности и не дожидаясь, пока к ней хлынет поток новых предложений, Мэгги исчезла из виду на целый месяц. Никому не сказавшись, она улизнула в Англию, чтобы навестить мисс Кендал и рассказать ей о своем триумфе, в который ей и самой еще не верилось.

Грейс Кендал постарела, ей уже исполнилось пятьдесят, она была еще больше привязана к матери, которая окончательно впала в старческий маразм. Мягко, но решительно отказалась она от приглашения провести несколько дней в Калифорнии. «Я не могу оставить маму в приюте, даже очень хорошем. Она будет страдать без меня».

— Но вам нужно как следует отдохнуть!

Грейс Кендал выглядела вконец измотанной, высохшей, хотя не желала признавать свое нездоровье и ссылалась на возраст.

— Я очень благодарна тебе за заботу, милая моя Мэгги, но, право же, ты зря беспокоишься. Со мной все в порядке.

— А денег вам хватает? Позвольте мне немножко вам помочь. Я вам стольким обязана! Я зарабатываю сейчас очень хорошо. Не откажите бывшей ученице в такой малости…

Грейс была глубоко тронута. Небольшая помощь была бы очень кстати, теперь она не может позволить себе отказаться от нее из гордости или ложной скромности. Эти деньги пригодятся, чтобы чуть-чуть побаловать маму, да и себе не мешает кое-что купить.

— Буду очень признательна, — просто ответила Грейс. — Я так рада, что ты добилась успеха, которого заслуживаешь. Я читаю все рецензии, которые ты мне присылаешь. Подумать только — ты играешь Гедду Габлер!

— Когда я взялась за роль, мне вспомнилось, как мы с вами ее обсуждали, как пытались понять, что же она за женщина. Это мне здорово помогло. Вы помогли мне добиться успеха, и я хочу, чтобы вы разделили его со мной…

Они как встарь вместе пообедали в Лидсе, беспрерывно болтая, потому что времени опять было в обрез. Потом мисс Кендал села на автобус, Мэгги — в лондонский поезд. Она провела неделю в Лондоне. Многое изменилось здесь за прошедшие семь лет. Греческий ресторанчик назывался теперь «Бургер Кинг», а ночной клуб превратился в секс-шоп. Ей было приятно увидеть огромный плакат, на котором была изображена она сама, он висел возле театра «Одеон» на Лестер-сквер. Каждый вечер она смотрела по спектаклю. Без грима ее никто не узнавал. Только раз ее инкогнито было нарушено. Она выходила из Национального театра, и какой-то молодой человек попросил у нее автограф.

— Автограф? — переспросила Мэгги. — А за кого вы меня принимаете.

— Ясно за кого — за Мэгги Кендал, — уверенно ответил он. — Я бы вас где угодно узнал.

— Тогда прошу вас, не говорите никому, что встретили меня здесь. Я приехала частным порядком. Договорились?

Ее смиренная просьба, сопровождавшаяся трогательной улыбкой, заставили его с готовностью кивнуть. Он был счастлив, что его посвятили в тайну Мэгги Кендал.

Она вернулась в Голливуд отдохнувшая, бодрая, уверенная у том, что ее одиночеству пришел конец. Теперь она была нужна всем.

Начались годы тяжелого бесконечного труда. Ее слава росла. Мэгги Кендал утвердила себя как хорошая актриса, а когда удавалось сыграть нечто близкое по характеру, то даже и великая. Она пробовала себя в разных амплуа, поочередно становясь трагической жертвой, благородной страдалицей, властной роковой женщиной, а то и стопроцентной стервой. Последнее нравилось публике больше всего. «Мэгги-сокрушительница», — назвал ее один критик, и это словечко закрепилось за ней.

Как раз в этот период она снялась в серии картин с очень популярным актером по имени Кори Баннистер, красавцем, чья тонкая и стильная игра отлично контрастировала с ее искрометным даром. Они снимались вместе в картине «Танец вдвоем», после чего были выпущены еще три ленты в этом же духе. Так продолжалось четыре года, финансовая прибыль была колоссальная. Публика обожала их дуэт, в них видели новых Кэри Гранта и Кэтрин Хепберн. Они прекрасно сработались как партнеры, чувствуя каждый шаг и жест друг друга. Полные юмора и живого веселья, мелодрамы с их участием затрагивали и серьезные темы — предательство, измену, развод, пьянство, разрушение личности. В них было много красоты, но была и суровая жизненная правда, ее драматическая противоречивость. Как в натуре самого Кори Баннистера.

Он был живым воплощением раздора между экранным персонажем и реальной личностью. За приятной внешностью, шармом и недюжинным дарованием скрывалась невротичная натура наркомана и пьяницы. Мэгги почувствовала в нем пропащую душу, отсутствие силы духа, страх перед обстоятельствами. Она увидела в нем союзника, ощетинившегося против враждебного мира. Это стало основой их дружбы. Раскусив его характер, она стала покрывать его мелкие грешки и промахи. Когда он являлся на площадку не в форме, она затягивала начало съемок, чтобы дать ему возможность собраться, так что сама приобрела репутацию «трудной», а вовсе не «бедной Кори».

С первой их встречи Мэгги чутьем поняла, что звезда Кори скоро закатится, но звездная пыль его комедийного дарования прибавит блеска ее собственному таланту. Четыре картины, которые они сделали вместе, стали классикой жанра.

Их дружба носила довольно странный характер. Они почти никогда не встречались за пределами съемочной площадки. Оба не любили шумных сборищ и ходили на премьеры только своих фильмов. Зато оба были уверены, что в случае нужды другой обязательно придет на помощь. На вечеринке по случаю завершения работы над их последним фильмом Кори так набрался, что чуть не разнес декорации на площадке. Он послушался только Мэгги, которая нежно и любовно успокаивала его. «Мэгги, Мэгги, — захлебываясь слезами, проговорил он, — помоги мне ради Бога, спаси меня…» Он прижался к ее груди и плакал, но это были не пьяные слезы, а слезы глубокого горя. Ее до сих пор тяготили воспоминания о том, какое несчастье может принести с собой состояние опьянения, и она понимала, как тяжело должно быть человеку, столь часто ищущему забвения в вине.

— Лучше всего тебе сейчас отправиться домой…

— Нет! — Он с силой оттолкнул ее, и она едва не упала. — Не хочу домой! Ты не представляешь, что меня там ждет! Никто не знает. Если бы знали…

Мэгги слышала, как администратор процедил: «Уберите отсюда этого сукина сына!» — и ответила ему ясным четким голосом: «Я отвезу его. Мне все равно надо уезжать».

— Не хочу домой… Я же сказал… — бормотал Кори.

Она посадила его в предоставленный ей студией лимузин. Кори свернулся в углу и что-то бормотал себе под нос всю дорогу до дома в стиле французского шато в районе Бель-Эр. Тогда Мэгги обнаружила, что он живет вместе с сестрой. По-видимому, оба когда-то состояли в браке, потом развелись. Карла Баннистер была точной копией своего брата, только, конечно, в женском варианте, белокурая, миловидная, но если он казался теплым, она была холодна как лед, но с каким-то внутренним огнем. Мэгги поняла, почему он не хотел домой. Потому что здесь была она.

Едва заметным движением головы Карла Баннистер распорядилась, чтобы слуга-кореец, сопровождавший ее по величественной лестнице — они что — готовились встречать Кори? — позаботился о ее брате. Так отдают приказ насчет нежеланного гостя.

Глядя, как высокого статного Кори уводят словно малого ребенка, Мэгги ясно поняла, что этот эпизод — рядовой. Обернувшись к Карле, Мэгги перехватила ее пристальный взгляд, подробно изучавший каждый сантиметр черного шифона и крепа, каждую жемчужину ее длинного ожерелья, бриллиантовые серьги. Таких ледяных глаз она еще не видела ни у кого.

— Сожалею, что мы доставили вам неудобство, — сказала Карла Баннистер. Ее слова, казалось, замерзали в воздухе, превращаясь в градинки.

— Никакого неудобства. Мы с Кори друзья.

— Вам, — это слово было подчеркнуто, — не стоит беспокоиться, мисс Кендал. Я знаю, как позаботиться о моем брате. Мне приходится это делать с четырнадцати лет. Боюсь, что Кори слишком дает себе волю на последних вечеринках. Благодарю вас за заботу, мой брат всецело на моей ответственности. Непроизнесенные слова «а не вашей» остались висеть в воздухе.

— О нем позаботятся как следует. Спокойной ночи.

Карла Баннистер повернулась к Мэгги спиной и последовала за грузным корейцем, а Мэгги пошла к машине. Вряд ли он благодарен тебе за твою заботу, подумала она. Но что поделаешь. Карла Баннистер была для Кори близким человеком.

Когда резные ворота особняка захлопнулись за ней, Мэгги оглянулась, и ее поразило сходство дома с тюрьмой. Сев в машину, она смотрела на него в заднее стекло, пока дом не скрылся за поворотом.

Через пару недель в два часа ночи в ее доме раздался телефонный звонок. Звонил рассерженный хозяин мотеля на берегу озера Тахоэ. В одном из бунгало нашли бесчувственного мужчину, учинившего грандиозный погром и уснувшего посреди развороченной мебели пьяным сном. В бумажнике нашлось лишь немного денег и бумажка с номером телефона, по которому он и звонил.

— Приезжайте и заберите его, леди. Я тут его держать не стану. Он мне столько убытку принес… И ежели мне за это не заплатят, я вызову полицию…

— Опишите мне этого человека, — перебила Мэгги.

— Высокий, белокурый, когда трезвый, наверно, симпатичный, худоватый для своего роста… Записался как Дуайт Доремус. Вы его знаете?

— Да, знаю, — ответила Мэгги. — Но как Кори Баннистера. Позаботьтесь о нем, пока я еду. Дайте ему все, что нужно. Он не расшибся? Врача не надо?

— Да нет, только он бесчувственный какой-то.

— Ну, пускай проспится. — Она нажала рычаг и набрала номер. — Уайти? — спросила она, когда ей ответили заспанным голосом. — Мэгги Кендал говорит. Мне нужна твоя помощь…

Уайти Бун был дублером Кори. Он тоже был его другом. У них были общие интересы, оба любили летать, правда, Кори по пьянке лишился своей лицензии. Уайти можно было доверять. И Кори так ей говорил. Мэгги вкратце объяснила ситуацию.

— На машине я туда Бог знает когда доберусь, хорошо бы ты доставил меня самолетом до Рено, оттуда только 60 миль…

— Через полчаса буду у тебя, — ответил он.

Она надела брюки, плащ, завязала волосы шарфом. Уайти, увидев ее, одобрительно кивнул. Так ее никто не узнает, а он вообще мало кому известен.

Они поехали на машине в аэропорт Бербанкса, где находился самолет Уайти. Мэгги рассказала ему подробности.

— Я так и знал, что случилось неладное. Он с неделю куда-то запропастился. Сестра сказала, что поехал рыбачить. Но тогда он бы меня с собой взял. Он без меня ничего не делает, только пьет и ширяется.

— Что же с ним такое стряслось? Он же талантливый актер, у него высокие гонорары, поклонники его обожают, его ждало бы блестящее будущее, но его будто что-то толкает прочь с проторенной дорожки.

— Сам не понимаю, в чем дело. Он никогда ни о чем не рассказывает, только намекает, что, мол, что-то его давит. Знаешь, ведь быть звездой не так легко. Все время тебя осаждают — поклонники, репортеры. Всем интересно, куда ты пошел, с кем, зачем. А Кори не больно-то сильный характером. Это факт. Когда трезвый — лучше его нет, надежный парень, добрый. Но в этом мире все делятся на тех, кто сам крепко стоит на ногах, и тех, кому позарез надо на кого-нибудь опереться. Кори вот из этих, последних. И он прилип к своей сестрице. Она им крутит, как хочет. По-моему, он ее боится.

— Они так внешне похожи, а по характеру разные. Кори теплый, а она ледышка.

Уайти бросил на нее взгляд.

— Они близнецы, — ответил он. — Разве не знала?

Мэгги покачала головой. Теперь ей многое становилось понятным. Отношения между близнецами обычно мучительно сложны.

— Кори насчет этого помалкивает, но сдается, ему никак не избавиться от нее. От этой своей половины.

— Он считает ее своей половинкой?

Уайти кивнул.

— Говорят, в таких парах всегда кто-то командует. Это, понятно, Карла. Я когда с ней встречаюсь, мне кажется, что она, вместо того чтобы пресечь его закидоны, поощряет его ко всяким этим штучкам. А когда я ему говорю, что надо от нее оторваться, он мне возражает, что, дескать, у нее, кроме него, никого нет, с тех пор как родители померли. Это когда они еще детьми были. Она его худо-бедно подняла, и он, видно, считает себя перед ней в долгу.

— Чувство долга — штука страшная, — сказала Мэгги. Для нее это были не пустые слова.

Войдя наконец в бунгало на берегу озера Тахоэ, они увидели покореженную мебель, пол, загаженный остатками пиццы и бутербродов, засыпанный битым стеклом от бутылок. Стаканы на столе и картины, развешанные на стенах, были припорошены белой пылью. Мэгги сразу узнала кокаин. Сломана была даже кровать, и Кори лежал на ее обломках и зычно храпел. Лицо его осунулось, он, видимо, не ел несколько дней и столько же не брился. От него разило перегаром.

— Душ работает? — спросил Уайти.

— Это единственное, что тут осталось в целости, — буркнул хозяин. — Когда теперь восстановлю все это…

— Давайте обсудим этот вопрос.

Мэгги отвела его в сторону, а Уайти поволок Кори в ванную. Когда он доставил его назад, побритого, пахнущего свежестью, хотя и не вполне трезвого, но уже способного стоять на ногах, Мэгги уже обо всем договорилась с хозяином. Она понимала, что тот попытается ее надуть, но артачиться в такой ситуации было неуместно. Достаточно того, что Кори уедет отсюда неузнанным; у него хватило ума записаться под чужим именем и не взять с собой удостоверения личности. Даже приехал он сюда не на знаменитом своем «порше», а на чужом «корсаре». По-видимому, все это случилось не впервой.

Пока Мэгги расплачивалась с хозяином наличными, Уайти вывел Кори за дверь и усадил на заднее сиденье «сессны». Тот немедленно провалился в сон.

— Куда теперь? — спросила Мэгги.

— Только не к этой стервозной сестрице. Я знаю одно тихое заведение, где он бывал раньше. Там его живо приведут в чувство. Четыре-пять дней, и он будет как новенький.

Мэгги согласно кивнула.

Когда она вернулась домой, на часах было восемь утра. На ходу сбросив плащ и шарф, она упала на постель и заснула мертвым сном на целых двенадцать часов. Уайти устроил так, чтобы сестра не смогла вытащить Кори из санатория. Они придумали легенду, будто в клинике Кори попытался выпрыгнуть из окна, и было решено оставить его там, пока он не придет в норму. Все это Уайти доложил Мэгги.

— Кори просил поблагодарить вас, мисс Кендал. Он не забудет того, что вы для него сделали. И я тоже. Теперь он в надежных руках. А уж надолго ли, это зависит от того, насколько крепко он решил избавиться от своих привычек.

Кори не объявился к началу съемок фильма «А теперь все вместе», которые были назначены через полтора месяца после приключения на озере Тахоэ. Сестра сообщила через прессу, что он страдает нервным расстройством в результате напряженной работы, и ему требуется отдых.

— Все-таки прибрала его к рукам, — сообщил Уайти Мэгги. — Добилась своего. Всю власть над ним забрала. И над телом, и над духом.

Мэгги передернулась.

— Она нас ненавидит — и меня, и вас, — добавил он. — Ей все известно про Тахоэ. Боюсь, что больше нам Кори Баннистера не увидеть.