Путь к счастью

15

Мэгги познакомилась с Конни Кавано летом 1975 года на съемках фильма «Лучший друг девушки», где они играли вместе. Они и раньше знали друг о друге, но за работой встретились впервые. Конни играла свою коронную роль остроумной, злой на язычок девушки Пятницы, подружки героини, и поскольку у нее была репутация актрисы, которая может ловко «украсть» фильм у звезды, Мэгги навострила ушки. Для Конни же сотрудничество с Мэгги стало открытием. С точки зрения актерского мастерства игра Мэгги была феноменальной. Кроме того, она никогда не выпендривалась и не сваливала черную часть работы на других. Например, когда долго и утомительно устанавливали свет для крупных планов, она сама стояла под слепящими юпитерами, терпеливо дожидаясь, когда все будет готово к съемке. Однажды, когда объявили, что можно снимать, Мэгги вдруг спокойно сказала: «Справа перегорела лампочка«.

— Проверьте! — распорядился оператор, и осветители осмотрели семь или восемь десятков ламп, направленных на нее со всех сторон.

— Все в порядке, — отрапортовали ему. — Горят все.

— Кроме одной, — уточнила Мэгги.

Они повторили проверку.

— Нашли!

Действительно, одна малюсенькая лампочка, невидимая снизу, потухла.

— Как это ты углядела? — спросила ее потом Конни.

— Почувствовала. Будто какое-то легко дыхание прохлады повеяло вместо обычного густого жара.

Это произвело на Конни незабываемое впечатление. За двадцать лет работы в кино, встречаясь со звездами первой величины, она ни разу не встретила никого, кто был бы сравним с Мэгги Кендал. К примеру, если ее просили сделать несколько дублей, она выдавала шесть совершенно разных вариантов сцены, каждый раз отталкиваясь от предыдущей.

Но больше всего Конни поражала ее способность всегда абсолютно точно занимать позицию на площадке. Для самой Конни это было ужасно трудно. Мэгги внимательно следила за тем, как оператор размечает мелом площадку, потом обходила все отмеченные участки, изучала их, что-то запоминала про себя и уже потом двигалась будто не обращая на меловые границы никакого внимания.

— Как это у тебя получается? — спросила Конни.

Мэгги ответила ей удивленным взглядом.

— Просто запоминаю, — ответила она, будто это само собой разумелось.

А самым главным, что ценила в ней Конни, была естественность. Мэгги никогда не пускала пыль в глаза. Она никогда не являлась на студию со свитой секретарей, репортеров, гримерш, парикмахеров и всяческих прихлебателей. Не исчезала на долгие часы в обеденное время, как это было принято у многих суперзвезд. Ее не окружала стая сплетников и прилипал, приносящих на хвосте свежие новости. Она не прерывала работу точно в 5.30, как было оговорено в контракте, и не уезжала со съемок потому лишь, что ее гримерше нездоровилось. Она вела себя как настоящий ответственный профессионал. Она была подлинная актриса.

Мэгги, со своей стороны, с первой же совместной сцены поняла, что и Конни заслуживает всяческого уважения. У нее тоже было чему поучиться. Например, тому, что иной раз в самом деле — лучше меньше, да лучше. Короткий быстрый взгляд — эффектней, чем целая серия многозначительных взоров. Надлом в голосе берет за душу верней, чем длинный монолог. Едва заметное движение бровей способно выразить океан чувств. У Конни был довольно небольшой набор приемов, но она очень умело и продуманно ими пользовалась. Мэгги беззастенчиво перенимала их у нее, а Конни великодушно позволяла это делать. «У тебя все эти штучки работают куда лучше, чем у меня, распоряжайся ими как хочешь», — мудро заключила она.

В «Лучшем друге девушки» Конни играла ушлую репортершу, которая добивается интервью у такой же ушлой бизнесменши, не желающей общаться с журналистами, которую играла Мэгги. В конце концов две эти независимые женщины становятся закадычными подружками. В жизни произошло примерно так же. Они так прикипели друг к другу, что студийная администрация, носом чуя, где можно извлечь для себя выгоду, для своей же пользы решила их не разлучать. Они снялись вместе в трех картинах. На этом заканчивался договор, подписанный Мэгги со студией. На банкете по случаю конца съемок Конни, кивком указывая на веселящуюся толпу, сказала:

— Последний раз я на такой гулянке.

— Что такое?

— Надоело читать про себя из раза в раз: «Хорошо справилась со своей ролью…» Меня это прямо бесит. Будто слов других нет. Ну напиши: точно, с юмором, уверенно и так далее. Но «хорошо»! Брр! Долго я ждала другой оценки, да видно, не судьба…

— Сколько — долго?

— Слишком.

— Но как же ты решишься уйти? — Мэгги не могла понять, как такое может прийти в голову.

— Да очень просто. Кончен бал. Надоела вся эта бодяга. Другое дело, коли я стала бы звездой вроде тебя. Но мне никогда не увидать своего имени над названием фильма. А все время идти во втором эшелоне скучно. Пора искать тихое гнездышко.

— Могу предложить такое, — поспешно сказала Мэгги. — Мне нужен человек — как раз такой, как ты: для связи с прессой, чтобы вести переписку, читать корреспонденцию, общаться с публикой, а главным образом, со мной. Правда, я слишком долго вела холостяцкую жизнь и, наверно, стала стервой первостатейной…

— Что за глупости!

Мэгги рассмеялась.

— Вот что мне в тебе нравится — непосредственность! Словом, если тебе наскучило играть девушку Пятницу, попробуй стать ею в жизни! Жалованье приличное, рабочий день ненормированный, условия превосходные. У тебя будет собственное жилье — у меня полно места в доме — и автомобиль. Будешь много путешествовать. Мне хочется, чтобы ты везде меня сопровождала, расходы, естественно, за мой счет…

— Вот уж не думала, что ты сподобишься на уговоры, — прервала ее Конни.

Мэгги недавно купила дом по соседству со своим и соединила их переходом. Теперь у нее были личные апартаменты, а большая часть была отдана под общую гостиную, столовую и две спальни — каждая с собственной ванной. Все это не считая двух кухонь. И еще бассейна. Дверь в переходе, отделяющая владения Мэгги, была полностью в ее распоряжении. Если она открыта — Мэгги дома, к ней можно войти. Если дверь закрыта, туда соваться не следует. Конни эта преграда не волновала. Она не любила лезть туда, куда не просят. Кроме того, как все в Голливуде, она знала, что Мэгги Кендал любит уединение. К счастью, она тоже не была любительницей массовых сборищ.

С самого начала между ними установились отношения партнерства. Конни ни в коей мере не рассматривалась как наемная работница. Но и она сама была непритязательна. Любимым жестом она оттягивала пальчиками кожу на руке: «Видите? Толстая, как у носорога». Ей нравилось быть непрошибаемой. Язычок у Конни был острый, как бритва, и она умела им пользоваться, когда Мэгги слишком заносило. Но, как правило, они ладили, хотя время от времени в мирную картину счастливого быта врывались холодные ветры извне.

Больше всего Конни была довольна тем, что ей не надо подниматься ни свет ни заря, чтобы ехать на студию.

— Мы, мелкая сошка, обязаны являться задолго до того, как появляется крупный зверь вроде тебя, — пожаловалась она Мэгги.

— Ты забываешь, что я тоже была мелкой сошкой в свое время. Работала на студии «Пайнвуд». На студию ехала автобусом. Но он останавливался за милю до нее, дальше приходилось пешком шлепать. В холод, в снег, в дождь и всегда почти еще до рассвета. Потом мне посчастливилось познакомиться с одной статисткой, у которой была машина. Я вцепилась в нее мертвой хваткой. Это было просто даром небесным.

— А помнишь, как приходилось гримироваться буквально в полусне, пить кофе из бумажного стаканчика, чтобы очухаться и дремать, ожидая, когда, наконец, понадобишься? — подсказала Конни.

— И ублажать режиссера, притворяясь, что можешь абсолютно все, и терпеть капризы примадонн, которые грызутся между собой из-за того, что им кажется, будто оператор польстил сопернице…

Они переглянулись и улыбнулись друг другу.

— Вот было времечко, — сказала обе в один голос.

Конни никогда не расспрашивала Мэгги сверх того, что она сама желала открыть.

У Конни был дружок, ассистент режиссера на студии «XX век — Фокс». Пару ночей в неделю он проводил у нее. Потом его сменил монтажер, за ним появился сценарист, который писал тексты для телевизионных комедий. А в промежутках царила атмосфера женской солидарности. Конни дважды выходила замуж.

— Каждый мой брак длился, пока не стиралась позолота с обручального кольца. Теперь я решила сэкономить на кольцах. А ты? Я имею в виду, после смерти Сола Мелчора?

— А я состою в счастливом браке со своим ремеслом.

Конни вскоре обнаружила, что ремесло Мэгги Кендал было для нее не только мужем, но и любовником, учителем жизни, смыслом существования, словом — всем. Оно было на первом месте, на втором, третьем и так далее.

Осенью 1982 года разгорелся скандал. Мэгги выгнала всех своих агентов. Они вовлекли ее в авантюру со съемками фильма, которому прочили фантастический успех. Это должно было быть нечто среднее между «Могамбо» и «Африканской королевой».

Мэгги убедили дать согласие на участие в съемках, упирая на то, что снимать будет режиссер, входящий в верхнюю пятерку, с которым она давно мечтала поработать, а сценарий писал обладатель двух «Оскаров». В пользу проекта говорило и то, что съемки решено было проводить в Кении, где ей не доводилось бывать.

Но едва они покинули Найроби, все пошло наперекосяк.

Во-первых, Мэгги оказалась без Конни, которая свалилась с жесточайшей лихорадкой. Во-вторых, ее известили, что снимать ленту будет совсем другой режиссер, поскольку выяснилось, ее кумир ни в чем не может столковаться с продюсером. Вновь назначенный режиссер оказался совершенным новичком на натурных съемках. Хуже того, и павильонный его опыт тоже был равен нулю. Группой он тоже руководить не умел. Натуру выбрали самым неудачным образом — почти сразу чуть ли не все слегли с дизентерией, потому что питьевая вода оказалась зараженной.

Вдобавок ко всему партнер Мэгги, модный красавчик, с которым она должна была работать впервые, оказался просто занозой в заднице и требовал, чтобы его замечательный профиль всегда был в фокусе, а на то, как при этом будет выглядеть Мэгги, он плевать хотел. Явно настроился украсть у нее картину. А продюсер допек сценариста, ежедневно вымарывая целые страницы текста, так что из задумывавшегося красочного шедевра могла выйти разве что жалкая серенькая лента.

В конце концов все закончилось кулачной дракой между продюсером и сценаристом. Мэгги тоже негодовала на действия продюсера, ведь она согласилась сниматься, потому что была уверена в качестве сценария, и ее нисколько не удивило, что обычно уравновешенный сценарист взорвался как вулкан, разодрал в клочки все, что осталось от его испоганенного детища, и пригрозил, что подаст в суд, если его имя упомянут в титрах этого дерьмового фильма, как он выразился.

Бедолага режиссер покинул сцену боя в слезах, но не без облегчения, ибо сбросил с себя ответственность, которая не давала ему спать по ночам. Продюсер уполз в свою палатку с расквашенным носом, грозя прикрыть эту лавочку.

В конце концов ему ничего другого и не оставалось: Мэгги заявила, что выходит из дела, если не удовлетворят два ее требования: будут снимать по одобренному ею сценарию и заменят режиссера — тут она назвала фамилию, от которой продюсер охнул, представив, во сколько ему влетит эта замена. Шум поднялся до небес. Мысль о том, что пущены на ветер миллионы, вызвала у продюсера тяжелое нервное расстройство, и воздушная «скорая помощь» увезла его подальше от тех мест.

Все, что заработала Мэгги за этот месяц, была дизентерия. Она потеряла в весе десять фунтов. Ей не заплатили ни цента. Она вернулась в Голливуд в ужасном виде; «краше в гроб кладут», — определила Конни.

Мэгги обрушила на своих агентов водопады ярости. Она возложила на них всю ответственность за постигшие ее бедствия и орала так, что ее крик достигал вершины высочайшей точки Беверли-Хиллз. Изорвав в мелкие клочки договор, она швырнула им это конфетти в лицо. «Только попробуйте притянуть меня к суду, — пригрозила она. — Я только рада буду дать там подробный отчет о каждом дне, который вы заставили меня прожить в этом аду. Я расскажу не только про придурка режиссера, скупердяя продюсера и беспомощную группу, которая не способна отснять даже свадьбу на любительскую камеру, не то что многомиллионный проект, но и про звезду, про этого засранца, который не умеет двух слов написать, разве что подписаться под контрактом! Я взыщу с вас за намеренное введение меня в заблуждение и не позволю от моего имени даже собачий ошейник выбрать!»

Они потом рассказывали, что Мэгги так грохнула дверью, что чуть не обрушила все стеклянное здание на Сенчури-бульвар. Агентство, естественно, протестовало против таких обвинений на свой счет и вовлекло в тяжбу своих адвокатов. Профессиональные издания гудели слухами о возбужденных судебных исках за нарушение условий контракта. Но внезапно шум стих, скандал улегся как не бывало. Агентство поместило в прессе краткое извещение, что прекращает представлять интересы мисс Кендал в связи с творческими разногласиями.

На самом деле причина была совершенно другая и обнаружилась она благодаря усилиям человека, который отныне стал постоянным агентом Мэгги. Это был двадцатидевятилетний юрист по имени Уильям Дж. Бартлет. Он был уроженцем здешних мест, что крайне редко встречается в Голливуде. Окончив университет в Беркли, он поступил в Гарвардскую юридическую школу. Получив диплом, молодой человек устроился в агентстве, которое вскоре стало самым престижным в Голливуде. Ему прочили блестящее будущее. Когда Мэгги Кендал подобно библейскому Самсону рушила храм киноиндустрии, в котором располагалось ее бывшее агентство, босс Бартлета — один из трех компаньонов фирмы — велел ему отправиться на место и определить масштабы разрушений.

— Но осторожненько, ладно? С Мэгги Кендал непросто иметь дело, как и с Кэти Хепберн. Все равно мне хочется занести ее в наш список ожидания, так что давай подключай обаяние и всякое такое, чем ты усмиряешь наших дам, когда они являются сюда, извергая дым и пламя. Если тебе удастся ее заарканить, получишь вознаграждение.

Барт по опыту знал, что не следует входить в клетку со львом, не зная, насколько он голоден, и потому прежде всего решил узнать, каковы аппетиты Мэгги Кендал. Он нашел в своем агентстве несколько толстых папок с материалами о ней, что свидетельствовало о давнем желании руководства видеть ее в числе своих клиентов.

Прочитав все вырезки, он провел опрос среди знавших ее людей.

— Мэгги Кендал? — переспросил режиссер. — Сложная натура, великая актриса, но с ней очень, очень нелегко. Она приходит на площадку со своим представлением о том, как играть, у нее уже все продумано до мелочей. Приходится бороться. Если тебе с самого начала не удастся утвердить свою власть, все пропало. Она тебя подомнет. Но если ты устоишь, из нее можно выжать гениальную игру…

— Мэгги Кендал? — прищурилась актриса. — Хитрющая особа, умеет втереть очки. Одна треть таланта и две — самомнения. Неудивительно, что она одна живет. С ней дольше пяти минут невозможно пробыть. И между прочим, все эти разговоры насчет ее необычайного диапазона — туфта. Она всегда играет самое себя!

— Мэгги Кендал! — метал громы актер. — Мужененавистница, телка самовлюбленная! Мэгги Кендал, мать ее растак! Играет баб эдаких независимых, и сама такая же, подметки на ходу режет, так и смотрит, чтобы картину у тебя оттяпать. Если вовремя ей мозги не вправишь — обставит и глазом не моргнет. А в жизни телка никудышная.

— Мэгги Кендал! — воскликнул сценарист, и лицо его озарилось. — Это актриса, которая облекает плотью твои грезы, оживляет твои мечты. Оба своих «Оскара» я получил благодаря ей. Она словно доктор Франкенштейн вдохнула в мои сценарии жизнь.

— Хищница, — безапелляционно заявил репортер светской хроники. — Глотает все, что может предложить Голливуд, и ничего не дает взамен. Не хочет давать интервью, не посещает вечеринок; сама никогда ничего подобного не устраивает. Если бы здесь все были такие, мне пришлось бы зубы положить на полку!

Ну что ж, заключил Барт, это уже кое-что. Однако, какой бы она рассамостоятельной ни была, без агента ей не обойтись. Ни одна звезда не обговаривает условия контракта сама. Все предпочитают отстегивать десять процентов за эту грязную работенку кому-нибудь другому. А кроме контрактов, есть еще малоинтересная деятельность по созданию репутации и деликатная политика расстройства чужих договоренностей.

Перед ним стояла важная задача — выяснить, какой агент требовался Мэгги Кендал, а этом было возможно только при личной встрече.

Ранним, но ярким и солнечным калифорнийским утром он проехал по извилистой, обсаженной с обеих сторон кустами жасмина и бугенвиля дороге и нашел в конце затененного пальмами и кипарисами тупика узкую калитку в некрашеном тесовом заборе.

— Она сидит в своей норке, — сказал ему сотрудник студии, кое-чем обязанный Барту и потому хоть и неохотно, но сообщивший ему ее адрес. — Лучше не звони, а напиши с просьбой принять тебя. Она помешана на неприкосновенности своей частной жизни и не очень добра к незваным визитерам.

Но Барт решил предпринять неожиданную атаку и взять противника врасплох.

Он припарковал машину в тени высокого кипариса, вышел и огляделся. Это был оазис тишины. Дом стоял у подножия холма, далеко от других. В этом были своих плюсы и свои минусы. Подойдя к калитке, Барт понял, что Мэгги подразумевала под неприкосновенностью частной жизни — тут не было ни таблички с именем, ни номера, ни кнопки звонка.

Распахнув калитку, он очутился в дивном саду, наполненном пеньем птиц и журчаньем воды. Пройдя по гравиевой дорожке, он обогнул фонтан, осыпавший его мелким бисером брызг. Откуда-то из-под ног выскочила белка, вскочила на ближайшее дерево и исчезла в густой листве. Свернув по дорожке, Барт оказался возле дома, точнее, возле двух домов, соединенных крытым переходом, похожим на оранжерею. Дома были длинные, низкие, опоясанные широкими лоджиями, в духе Средиземноморья. Атмосфера дома и сада ничуть не напоминала обитель кинозвезды; Барт почувствовал неловкость — сюда и впрямь неприлично являться незваным.

Он добирался сюда не более получаса, но, казалось, попал за тридевять земель от центра цивилизации, каким обитатели Голливуда мнили свой город. Подойдя к дому, он остановился и прислушался. Слышно было только птиц и фонтан.

Когда дверь отворила сама хозяйка, он даже не удивился. Это вполне соответствовало тому, что он о ней слышал. Поразила его она сама. Она была очень похожа на себя экранную, только еще лучше. Пламенеющая корона волос была небрежно перевязана лентой и открывала безупречную лепку лица. Чистая, без признаков косметики кожа была удивительно нежна и будто светилась изнутри. Ни следа помады на изящно очерченных губах, никакой туши на густых ресницах, обрамляющих золотистые глаза. Такие были у сибирского тигра, которого он видел в зоопарке Сан-Диего. Она оказалась неожиданно статной — настоящая зрелая женщина, ничуть не похожая на высушенных широкоплечих и узкобедрых девиц. На ней были вытертые брюки цвета хаки и видавшие виды туфли. В одной руке она держала чашку кофе, другой опиралась на дверь. Секунд десять они молча глядели друг на друга.

Ее взгляд пронзил его, как сверлом.

Она заговорила ледяным тоном с причудливой британской интонацией и соответствующим акцентом.

— Кто вы такой и что тут делаете?

— Доброе утро, мисс Кендал. — Он собрал в кулак всю свою волю и обаяние. — Меня зовут Бартлет, Уильям Дж. Бартлет, в просторечии Барт. Я агент.

Визитная карточка была у него наготове, но он не стал ее показывать. Увидев ее, он понял, что эта женщина нужна ему как никто на свете.

Она смерила его взглядом, в котором по-прежнему не было ни капли тепла. Он не спасовал.

— А вы ранняя пташка, — сказала она, приподняв бровь и нисколько не смягчив тон.

Дверь она, однако, не захлопнула. Это вселило в него надежду.

— Кто рано встает, тому Бог подает.

Она рассмеялась. Голова ее откинулась, он увидел длинную изумительной красоты шею.

— Кого же вы представляете? — спросила она.

— Себя самого.

— Видно, так оно и есть. Потому что я о вас ничего не слыхала.

— Мы восполним этот пробел, если вы подарите мне пять минут.

— Я смотрю, вам нечего особо рассказывать.

— Я быстро говорю, — с ложным смирением ответил он.

Он заметил, что ей стало интересно, и широко улыбнулся. Он даже мог поклясться, что в ее глазах мелькнул огонек. Она, видимо, быстро принимала решения.

— Входите, — пригласила она. — И дерзайте.

— Вы здорово сыгрались бы с Клинтом Иствудом, — выдавил наконец Барт первый комплимент.

— Если я вас найму, вы, надеюсь, организуете нам дуэт, — бросила она через плечо, предоставив ему закрыть дверь.

— Пока что у меня есть другое предложение, — сказал он, входя следом за ней в просторную, освещенную солнцем гостиную. — Вы запросто впускаете в свой дом, который стоит черт знает в какой глуши, совершенно незнакомого человека. А что, если я никакой не агент, а бандит? Вы живете на Голливудских холмах. Полиция доберется сюда не раньше, чем через двадцать минут. За это время вас могут много раз прикончить. В Беверли-Хиллз полиция гарантирует выезд через четыре минуты.

— У меня нет ни малейшего желания переселяться в Беверли-Хиллз.

— Тогда я предлагаю вам установить современное охранное устройство в саду и по забору. Есть такое агентство, называется «Вооруженный отпор», они гарантируют, что будут на месте через три минуты… Мы живем в опасное время, и вы совершенно не защищены.

— Все, что нужно, это повесить на воротах табличку: «Оставь надежду всяк сюда входящий», — проворчала сидевшая на диване блондинка. Худощавая, не первой молодости, но элегантная, она ловко орудовала стилетом, как Джек Потрошитель расправляясь с грудой лежащей перед ней корреспонденции.

— Он тебе кажется опасным, Конни? — обратилась к ней Мэгги.

На Барта устремилась пара светло-зеленых цепких глаз. Его откровенно изучали.

— В каком смысле? — иронично переспросила блондинка и добавила: — Кофе хотите?

— С удовольствием. Черный, без сахара.

Барт сел в глубокое кресло, обитое серой с розовым тканью, и осмотрелся. Комната была уютная и без всяких претензий. Глубокие кресла, мягкие подушки, толстые ковры. На стенах цвета зрелого персика картины Эдварда Хоппера и Джорджии О'Кифф. В китайских вазах — их тут было с полдюжины — свежие цветы. За окнами зеленел сад.

— Конни, это Уильям Дж. Бартлет, в просторечии Барт. Мистер Бартлет, это Конни Кавано, моя правая рука.

Конни подала ему чашку кофе.

— А теперь поведайте нам, пожалуйста, с чего вы вдруг решили, что мне следует сделать вас своей левой рукой. Но прежде чем вы ответите, я должна предупредить вас о том, чего я ни за что не буду делать. Я никогда не стану сниматься в таких фильмах, как «Приключения Посейдона» или «Ад в поднебесье». Но я с удовольствием буду играть с Полом Ньюменом или Стивом Маккуином. Я не снимаюсь в вестернах, не играю преданных жен и любящих матерей. И никогда не играю вторую скрипку. Мое имя всегда идет перед названием фильма. Я настаиваю на том, чтобы в моих картинах был четко прописан сюжет, крепкая фабула и яркие эпизоды. Я не отказываюсь изображать стерву, но это должен быть жизненный персонаж. Я снимусь в комедии, если это будет нечто в духе Джо Манкевича, с тонким юмором, а не с мордобоем. Эпические полотна абсолютно исключаются. Ну как, достаточно для знакомства?

— Сквозь частокол препятствий, которым вы себя огородили, вполне можно протиснуться, — пробормотал он, отхлебывая кофе.

— И я не потерплю, чтобы меня использовали как пешку, как это позволили себе мои прежние агенты, которые втянули меня в эту африканскую авантюру. Вы скоро поймете, что я ценю честность и терпеть не могу беззастенчивых стяжателей, которые умеют только брать. А теперь… — Она откинулась в кресле и подобрала под себя ноги. — Теперь скажите, что вы можете сделать для меня.

Барт набрал в легкие побольше воздуха.

— Если позволите, я начну с того, что выложу вам всю подноготную об этой самой африканской авантюре, как вы выразились.

— Подноготную?

— Да, в доказательство моей доброй воли.

— Будьте любезны.

— Дело в том, что я не только агент, но и юрист… — начал он.

— В одном флаконе, — вставила Конни.

— … я довольно подозрителен…

— Просто мужчина моей мечты, — опять встряла Конни.

— … и к тому же у меня налаженные связи.

— Надо думать, — снова прервала его Конни. — Все-таки в Голливуде живем. Тут половина населения кормится тем, что продает информацию другой половине.

Но Барта было не так легко сбить с толку.

— Начать с того, что ваше прежнее агентство на семьдесят пять процентов финансировало эту африканскую аферу. Имя Джорджа Штольца они использовали в качестве приманки для вас. Они вовсе не собирались давать ему постановку. И в контракте специально предусматривалась лазейка, чтобы он мог безболезненно выйти из игры. Вместо него взяли пешку, который готов был работать практически за так и делать что велят, то есть действовать по указке продюсера, между прочим, мужа сестры главы вашего агентства. Ваш партнер получил от них приличный аванс и, соответственно, вынужден был его отрабатывать. Такие вот дела.

На мой взгляд, у вас есть все основания вчинить им иск за мошенничество, но когда они сообразят, что вы в курсе их махинаций, постараются спустить дело на тормозах и не будут вас задевать. Им невыгодно раскрывать карты, иначе они могут лишиться многих клиентов.

Женщины переглянулись, потом перевели взгляды на Барта.

— Вот бы им что экранизировать. Захватывающая история, — сказала Конни.

Барт опять почувствовал, как пристально его изучают. Глаза Мэгги шарили по нему, и он почти физически ощущал на себе прикосновение ее взгляда. Кровь в висках забурлила, ему пришлось напрячься, чтобы взять себя в руки.

— Где вы получили диплом? — наконец спросила она, прервав затянувшееся молчание.

— В Гарварде, в 1975-м. С отличием.

— Мало того, что красавец, еще и умница, — съязвила Конни. — И что вас заставляет при таких достоинствах ввязываться в этот братоубийственный бизнес?

— У меня твердая рука, — ответил Барт.

Мэгги и Конни вновь переглянулись, Барт заметил, как Конни едва заметно кивнула. Они как сиамские близнецы, подумал Барт.

— У вас есть свое агентство? — спросила Мэгги.

— Теперь да.

— Но не постоянно?

— Нет… — Он решил идти ва-банк. — Я подумываю о создании собственной конторы. Вы были бы идеальной клиенткой для моего старта.

— И куда же вы с него рванете? — поинтересовалась Конни.

— Скажите, где и как вы осваивали ваше дело, — спросила Мэгги, не выслушав ответа, — и с кем работали?

Он перечислил имена своих клиентов, назвал некоторые сделки, которые заключил сперва под эгидой руководства, потом самостоятельно, заручившись собственным кругом клиентуры. Когда он замолчал, женщины вновь переглянулись и Конни, обращаясь к Мэгги, сказала:

— Ну что мы теряем? Он знает, почему ты рассталась со своими агентами, и знает, чего не следует делать. Можно дать ему возможность показать, на что он способен. Кроме того, ты знаешь мое пристрастие к высоким блондинам с широкими плечами…

Барту страстно хотелось услышать, что обо всем этом думает Мэгги. Она вновь устремила на него изучающий взгляд, и он усилием воли заставил себя оставаться спокойным.

Наконец она заговорила:

— Я терпеть не могу вникать в то, что напечатано в контрактах мелким шрифтом. За тем мне и нужен агент — чтобы прочитать и разъяснить мне каждое слово, прежде чем я подпишу бумагу. Ваше юридическое образование очень кстати. Агент и юрист в одном флаконе, как удачно пошутила моя подруга. Я привыкла доверять первому впечатлению, а вы произвели на меня сразу благоприятное впечатление. Похоже, что вы знаете свое дело и уже имели дело с довольно значительными лицами. А посему не вижу причин отказывать вам в удовольствии иметь дело со мной.

Дай мне только шанс, подумал Барт.

— Время, а также конкретные дела покажут, насколько правильное решение я приняла. Если я увижу, что вы не соответствуете моим требованиям, вы будете об этом извещены. Давайте-ка пока заключим соглашение с испытательным сроком на три месяца.

— Подходяще, — согласился Барт, изо всех сил пытаясь скрыть свое ликование. Через три месяца им ни за что не удастся его отсюда выкурить. Даже слезоточивым газом.

— Когда сможете приступить?

— Прямо сейчас.

— Ну что ж, — заметила Конни, возвращаясь в гостиную, проводив гостя. — Это был довольно приятный сюрприз. Ты видела эти плечи? А глаза!

— Ты права, — согласилась Мэгги. — Все агентства в Голливуде наперебой искали ко мне ход — и звонили, и цветы присылали, и на банкеты приглашали… И только он единственный додумался показать товар лицом.

Зеленые глаза Конни мечтательно затуманились.

— Надо же, какая птичка к нам залетела… Эх, скинуть бы мне лет пятнадцать…

— С каких пор ты стала придавать значение возрасту?

— Ах, так вот, значит, почему ты его сюда впустила!

Впустила, потому что сразу почувствовала в нем нечто притягательное. Возможно, это была его внушающая доверие надежность. Пленила ее и холодная быстрая расчетливость. И то, что за каждым его словом ощущались глубокое знание и опыт. Насторожила же явная самоуверенность. От столкновения с ее собственной тщательно лелеемой самостоятельносЧтью от этого возникла вольтова дуга.

Мэгги всегда, даже теперь, была начеку, чутко реагируя на угрозу, которую представляли собой мужчина. При малейшем проблеске корысти с их стороны у нее безотказно срабатывал инстинкт самосохранения. К слухам на свой счет она относилась равнодушно. Раз или два ее видели на премьере с каким-то кавалером, которого тут же записала в любовники. Если это их радует, думала она, Бог с ними. А вообще голливудский свет постепенно смирился с тем, что она ведет одинокую жизнь, списав на причуду. В конце концов, Грета Гарбо тоже жила одна. Хотя и имела любовников. Обоего пола.

Секс — вторая после кино индустрия Голливуда. Если бы Мэгги каждую ночь спала с разными мужчинами, все бы вздохнули с облегчением: «Ну что ж, не она первая, не она последняя…»

Она же этого не делала. И тем безумно интриговала всех и каждого. Только общеизвестный факт стоЧпроцентной гетерогенности Конни помешал зачислить Мэгги в лесбиянки, хотя поначалу такие попытки предпринимались. С годами обращенное на нее пристальное внимание ослабло, хотя, когда утихал один слух, невесть откуда рождался новый. Так лесбиянка она или нет? Фригидная? Может, у нее с давних пор имеется тайный любовник? Конечно, она выходила замуж, так ведь за Сола Мелчора! Старикана. Да и тот помер восемь лет назад.

Ах, как зажглись бы кое у кого глазенки, узнав, что Уильям Дж. Бартлет пробудил Мэгги от летаргического сна в тот самый миг, как они впервые встретились взглядами. В то время, как ее ум производил трезвый анализ, внеЧзапно пробудившая чувственность откликнулась на зов мужской плоти этого высокого мускулистого краЧсавца, ей понравилось в нем все — густые белокурые волосы, квадратный подбородок, его загорелая кожа, белоснежные по-американски зубы, не говоря уж об обаятельной улыбке, обнажившей эти самые зубы, и бархатном баритоне, от которого у нее мурашки по спине побежали.

Правда, уже через секунду ее выдрессированный инстинкт исправил сбой и немедленно включился в действие. Да и как же иначе! Она слишком долго и тяжело боролась за то, чего достигла, наладила жизнь, которая устраивала ее до мелочей. Нельзя же все это ставить на карту ради какого-то смазливого пришельца. Уж слишком велик риск. Поэтому Барту быстро дали понять, чтобы он не заблуждался. Мэгги нутром чуяла, где надо гасить искру, чтобы не разгорелось пламя. Почувствовав, что противник повержен — в его глазах мелькнула растерянность, — она принялась теснить его линию обороны, пока не одержала полной победы. В своей независимой жизни Мэгги достигла состояния вымечтанной благодати, и, даже допустив на мгновение взаимное притяжение между ней и Уильямом Дж. Бартлетом, не могла позволить ему взять над собой верх.

Поэтому она демонстрировала подчеркнуто деловой интерес, задавала лишь вопросы, касавшиеся его профессиональных качеств, ни на секунду не отступая с позиции «той, кому следует повиноваться». Было бы глупо, доказывала она сама себе, отказаться от его услуг, не попробовав его в деле. Он пять лет проработал в респектабельнейшей голливудской фирме. Хороша бы она была, если бы, дав ему от ворот поворот, она через некоторое время убедилась бы, что он один из лучших людей в своей профессии!

Барт отъехал от дома Мэгги Кендал в превосходном настроении. Выгорело! Он выследил рыбку и подцепил ее на крючок. Теперь у него будет свое агентство, а первой клиенткой станет Мэгги Кендал — одна из самых высокооплачиваемых голливудских звезд. Дорога открыта!

Барт подъехал к дому в Малибу, где жил вместе с Меллисой Кей, фотомоделью, которую подклеил на одной вечеринке. Ее обхаживали несколько студий, но Мелисса не имела ни малейшего желания становиться актрисой. И слава Богу, потому что таланта у нее не было ни на грош. Ее желания были просты — выйти замуж и рожать детей. Ничего такого в планы самого Барта не входило. Во всяком случае, в ближайшем будущем. Ему ведь только двадцать девять. Может, годам к тридцати пяти…

Когда он рассказал ей, какую большую рыбу ему удалось зацепить, Мелисса завизжала от восторга, и они отпраздновали это событие обедом в ресторане «Спаго» и сексом в джакузи. Но позже, ночью, когда Мелисса, сладко посапывая и чему-то по-детски улыбаясь во сне, лежала рядом с ним, Барт вдруг отчетливо вспомнил то захватившее дух ощущение узнавания, которое — он готов был в этом поклясться — испытала и Мэгги при их первой встрече. Несмотря на то, что она держала официальный деловой тон и подчеркивала дистанцию. Если бы она подала ему хоть малейший знак, он ни секунды бы не сомневался. Не такой он человек, чтобы топтаться на старте. Но никаких знаков она ему не подала. Почему же тогда мысли о Мэгги Кендал не дают ему уснуть?

Сколько таких тайных и явных сигналов получал он от женщин, которые реагировали на его тайный или явный призыв! Он готов был поклясться еще и в том, что Мэгги Кендал не только отозвалась, она распахнула перед ним дверь. Только когда он перешагнул порог, ее не оказалось дома.

Однако поработав с ней, он обнаружил, что Мэгги вслушивалась в сигналы совершенно иного рода. Никто и никогда не мог увлечь ее за собой. Она всегда слушала только себя и поступала по-своему. А свойство ее властной натуры было таково, что никому не приходило в голову спросить, права она или нет.

Начать с того, что на самом деле существовало две Мэгги Кендал. Суперзвезда, за образом которой она тщательно и ревностно следила, который беспрестанно шлифовала, доводя до невозможного совершенства, идя на все, чтобы не дать захиреть легенде о ней. И еще была женщина, упорно не желавшая «оголливудиться». Не для нее были все эти обеды, на которые приглашали гостей по строго отредактированному списку, компании, собирающиеся на коктейль у бассейнов, принадлежащих то какому-нибудь продюсеру, то суперагенту, то модному режиссеру. Правда, она всегда посещала премьеры собственных фильмов, щедро расточая вокруг аромат какой-то иной жизни, поражая видом драгоценных мехов и камней, но никогда не ходила на чужие премьеры, за исключением тех, в которых был занят кто-нибудь из ее близких друзей.

Но таких было немного, Барт вскоре убедился, что люди ей не нужны, и когда Конни, гораздо более общительная и компанейская, принимала гостей, Мэгги просто делала ей уступку, выходя в гостиную, а чаще всего просто закрывала наглухо дверь между старым и новым домом.

Когда она закрывала эту дверь, это означало своего рода предупреждение: НЕ ВХОДИТЬ!

Вообще очень немногие переступали порог «маленького дома», как окрестил его Барт. По голливудским стандартам, в такой конурке полагалось жить не хозяйке, а горничной-мексиканке.

Мэгги — светская дама, носила туалеты от Валентино, бриллианты и русские соболя. Мэгги домашняя предпочитала затертые хаки и футболки. Мэгги светская пользовалась контактными линзами. Мэгги домашняя надевала очки — она была близорука и без них не могла прочесть ни строчки.

Интервью, которые она соглашалась давать, всегда носили деловой характер и были приурочены к выходу на экран ее очередного фильма. Во время съемок в девять вечера Мэгги уже была в постели. Впрочем, для Барта, выросшего в киношной среде, тут ничего удивительного не было. Он прекрасно знал, что кинопроизводство — тяжелый труд, требующий физического и эмоционального напряжения. Обычно звезда подымается в шесть утра, а то и в половине шестого, садится в присланный студией лимузин, приезжает на студию, гримируется, потом переходит в руки парикмахера и костюмера. Затем идет репетиция. Переодевание. Под слепящим светом юпитеров стекает семь потов, но надо точно двигаться по площадке в соответствии с разметкой оператора и при этом не глядя под ноги, и не сбиваться с текста. И вот, когда режиссер убедится, что все готово, он командует: «Мотор!» — щелкает хлопушка — начали! И бывает, что за восемь часов изнурительного труда в коробку попадает пленки на пять минут экранного времени.

Барт знавал актеров и актрис с тех самых пор, как начал понимать, что такое актерство. Он рано узнал, насколько этот народ ненадежен и эгоистичен, как любит похвалы и обожание, как нуждается в аплодисментах и восторженных оценках: «Гениально, крошка! Просто фантастика!»

Мэгги была совершенно другой.

Она не окружала себя свитой, как другие звезды. Помощников у нее был минимум. «Перевод денег», — лаконично отвечала она, если ей предлагали взять человечка на какую-нибудь должность при ее особе. И причина заключалась не в скупости. Мэгги никак нельзя было назвать транжиркой, но и мелочности она не проявляла. Просто не любила ничего лишнего. Конни, ее девушка Пятница, прекрасно со всем справлялась.

Но вот поклонников она старалась не отталкивать от себя. Они помогали ей ощущать себя истинной звездой. Барт обнаружил, что в отличие от похвал коллег, к которым она поразительно равнодушна, обожание поклонников ее радовало и вдохновляло. Она приветствовала всяческие излияния, свидетельствующие о признании ее достоинств, и старалась не остановить их поток.

Зрительская любовь к ней, на взгляд Барта, была вполне оправданной. Когда Мэгги Кендал появлялась на экране, в темном зале происходило какое-то колдовство, и публика отзывалась на ее чары. Они одинаково сильно воздействовала и на мужчин, и на женщин. Мужчины реагировали на поданное легким намеком обещание воспылать страстью — и притом «только к тебе одному». Женщины ценили в ней самостоятельность, независимость, свободомыслие ее героинь, способных себя обеспечить и не распускающих слюни по поводу и без повода. Мэгги была окружена аурой. Ее присутствие на экране затмевало всех и вся.

В обязанности Барта входило обеспечение карьеры звезды. Переговоры по контрактам, гонорары, проценты, выбор режиссера, сценариста, всей группы, которая должна быть призвана подчеркивать ее блеск и работать на ее репутацию, словом, всячески способствовать все той же карьере. Вокруг этого все и вертелось. И он взялся за работу, засучив рукава, чтобы показать Мэгги, на что способен.

В тот момент, когда Барт приступил к своим обязанностям, в Голливуде разгорелся ажиотаж из-за бестселлера, который вот уже восемь месяцев значился в горячем списке «Нью-Йорк таймс». Всем хотелось перехватить права на экранизацию.

Книжка называлась «На холме». Это была история одной жительницы Новой Англии, уроженки Бостона, жившей в конце прошлого века. Накануне свадьбы она неожиданно бросила своего жениха и отходившее ей в наследство имение Бикон Хилл и стала странствующей феминисткой, взбудоражив тихое болото добропорядочной жизни своими скандальными проповедями.

Несмотря на горячее желание многих продюсеров поскорее экранизировать нашумевший роман, это никому не удавалось. Возникали разноречивые слухи. Время от времени молва доносила известие о том, что неуловимый автор бестселлера подписал контракт с одной студией, то с другой, на такое-то количество миллионов долларов или на эдакое, но вскоре оказывалось, что это липа. Говорили, что ускользающий из раскинутых на него сетей писатель болезненно робок, чурается людей, настроен против Голливуда и кино.

А между тем страсти накалялись, то и дело разгорались очаги ненависти между администрациями студий, продюсерами и бухгалтерами, стремящимися урвать для себя лакомый кусок. Когда, естественно, им удастся напасть на след таинственного нелюдима.

А он тем временем покинул Принстонский университет, где преподавал историю, и отбыл в неизвестные края.

Эти неизвестные края оказались, по стечению обстоятельств, Пасаденой, где он нашел приют в родительском доме своего бывшего соседа по комнате в студенческом общежитии университета Беркли. Звали приятеля Уильям Дж. Бартлет.

Писатель получил приглашение отдохнуть в тихом укромном уголке, поскольку Барту припомнилось, что его робкий замкнутый сосед с юных лет обожал кинозвезду Мэгги Кендал.

Хотя бывшие однокашники утратили между собой связь сразу по окончании университета, Барт все же решил воспользоваться Богом данным шансом и выяснить, погас ли в душе его приятеля жар бывшей привязанности или, вопреки все житейским ветрам и грозам, еще теплится.

Как ни слаба была надежда Барта, но она оправдалась. Автор сенсационного романа с радостью признался, что Мэгги Кендал по-прежнему представляет собой предмет его романтических грез.

Барт убедился и в том, что его знакомец все так же робок и застенчив. Годы, проведенные в университетской башне из слоновой кости, сделали его светским человеком. Все, что он не решался высказать вслух, он облек в форму романа, который тайно писал четыре года. И вот что главное: преодолевая робость, писатель сказал Барту в телефонном разговоре, что придал своей героине Абигайл Уинтроп внешность своей обожаемой экранной богини. Тогда Барт как бы вскользь упомянул, что знаком с Мэгги Кендал, о том, что он ее агент, естественно, не заикнулся. Реакция на другом конце провода была чрезвычайно бурной. Терпеливо переждав изъявление восторга, Барт заметил, что, разумеется, был бы рад познакомить друга юности с упомянутой кинозвездой. Или даже так, будто на ходу импровизируя, предложил он: надо получить приглашение к ней на обед, а там можно будет наговориться вдосталь.

Дальше все пошло как по маслу.

Барт позвонил Мэгги и пересказал почти весь разговор. Она мгновенно усекла суть дела и даже не пожурила его за то, что он без спросу распоряжается приглашениями на ее обеды, — ведь дело шло о карьере, игра перемещалась на площадку Мэгги светской и велась вполне по ее правилам.

Первым делом она потребовала достать ей книгу.

По совету Барта писатель отправился на встречу не через Лос-Анджелес, а через Сан-Диего. Барт встретил его в аэропорту, привез к себе в Пасадену, где он успел принять душ и переодеться, прежде чем встретиться со своим кумиром.

Обедали вчетвером, по-приятельски: Мэгги — во всеоружии своего звездного блеска, Конни, Барт и писатель. Когда подали кофе и коньяк, Барт и Конни отсели в сторонку, а Мэгги принялась вершить свое колдовство.

Когда Барт вез своего очарованного друга назад в Пасадену, тот мог говорить только о том, что реальность превзошла все мечты. «Что за женщина! — без конца повторял он. — Просто невероятная женщина!»

— Как думаешь, она могла бы сыграть Абигайл? — без обиняков спросил Барт.

— Как можно сомневаться! Она вылитая Абигайл! Я только о ней и думал, когда писал этот роман.

— Ты, помнится, слегка помешался на ней в студенческие годы, — заметил Барт.

— Неужели ты не забыл?

— Как можно! Ты только о ней и говорил целыми днями. И портреты ее развесил по всей комнате.

— А что удивительного? Она просто великолепна.

— Ну…

— Брось, Барт! Сознайся, что ты тоже к ней неравнодушен!

— Пожалуй.

— Молодец, что вытащил меня сюда и познакомил с ней. Ведь столько лет прошло… Восемь, кажется?

— Но из моей памяти не выветрились стишки, которые ты кропал, но так и не удосужился ей послать.

— Спасибо, что хоть не упомянул о них за обедом, — смутился писатель. — Это было ребячество. Мое ремесло — проза, а не поэзия.

— И твоя книга — лучшее тому подтверждение. Я, собственно, позвонил тебе, чтобы сказать, какое сильное впечатление она на меня произвела.

— Кстати, ты меня удивил. Не ожидал, что станешь агентом. А как же юриспруденция?

— А как твоя физика?

Они рассмеялись.

— Как ты думаешь, Мэгги Кендал согласилась бы сыграть Абигайл, если бы речь зашла об экранизации? — спросил после паузы писатель. — Она ведь такая знаменитая, у нее небось график составлен до конца столетия…

— Все зависит от того, кому ты продашь права на экранизацию, — ответил Барт. — Продюсеры сами решают, кому дать ту или иную роль, обычно они покупают права, уже имея кого-нибудь в виду.

Барт уронил зерно в подготовленную почву и стал ждать всходов.

— Но Абигайл должна играть Мэгги! Плевать мне, что там у них на уме. Мне нужна Мэгги, и без нее я свою книжку никому не уступлю.

— Знаешь что? — снова заговорил Барт. — Если хочешь, я могу провести переговоры от твоего имени… Или у тебя есть свой агент?

— Литературный.

— Кто именно?

Он назвал незнакомое Барту имя. Узнав, что эта дама живет в Нью-Джерси и специализируется на научных публикациях, Барт понял, что «На холме» — первое художественное произведение, с которым она имела дело как агент, и разумеется, ее навыки в этих играх — издательских и киношных интригах — равны нулю. Предполагаемая цифра гонорара за передачу авторских прав на экранизацию такой модной книги, которую назвал Барт, повергла писателя в шок. Суммы с таким количеством нулей ему даже не снились.

— Потому что агентша не работала в Голливуде, — сказал Барт. — А я тут у себя дома и знаю, что к чему.

— Может, тогда замолвишь за меня словечко? — спросил писатель, словно умоляя о великом одолжении. — Откровенно говоря, я боюсь, Джин с этими акулами не сладит. Она до сих пор не может очухаться от неожиданного успеха нашей книжки. Мои предыдущие четыре не привлекли к себе и одной десятой этого интереса.

— Нельзя ждать коммерческого успеха от книг по физике. Роман — совсем другое дело. Я могу продать его за семизначную сумму — минимум! — а твоя агентша еще получит процент от сделки. На эти деньги ты сможешь позволить себе…

— Тогда назначаю тебя, — прервал его писатель, — своим агентом. Но с одним условием. Абигайл должна играть Мэгги Кендал. Без Мэгги никакой продажи прав не будет. Сделаешь?

— Приложу все усилия, — честно пообещал Барт.

Как и следовало ожидать, студия, которая согласилась заплатить за права на экранизацию миллион долларов, имела свои соображения насчет того, кому следует поручить главную роль, и настояла на личной встрече с этим упрямцем, который был «всего-навсего писателем. Что он понимает?».

Тут-то этот отшельник показал, с кем они имеют дело. Кровь бросилась ему в лицо, он грохнул кулаком об стол и рявкнул: «Либо Мэгги Кендал сыграет Абигайл, либо запихните ваш миллион себе в задницу. Я держал в уме именно ее, когда писал свой роман. Мэгги Кендал и есть Абигайл. И никто другой».

Через месяц Мэгги уже примеряла костюмы, а режиссер и оператор выехали в Новую Англию на поиски подходящей натуры. Съемки назначили через полтора месяца.

Дней десять спустя пронзительный телефонный звонок разбудил Барта среди ночи. Нащупывая в темноте трубку, он побурчал:

— Ну, если только какой-то болван звонит из-за пустяка…

Электронные часы на телефонном аппарате показали 2.35.

— Слушаю.

— Немедленно выезжай, — как всегда, лаконично и по-деловому проговорила Конни. — У нас неожиданный посетитель.

Барт вскочил, будто подброшенный пружиной.

— Я же говорил, что нужно связаться с агентством «Вооруженный отпор»…

— Я сказала «неожиданный», а не «неизвестный». Шевелись, малыш.

В трубке сухо щелкнуло. Сонливость как рукой сняло. Он спал один — Мелисса уехала на Карибское море сниматься для обложки журнала «Вог». Быстро натянув джинсы и свитер, сунув ноги в мокасины, он выскочил во двор и бросился к гаражу, где стоял его «ягуар-XJS». Все, в том числе его жена, то есть все, имеющие вес в Голливуде, уже ездили на «ягуарах-XKE», но он-то был еще никем, ему и этот годился.

Он одолел двадцать миль за шестнадцать минут.

Первое, что он увидел, подъехав к дому Мэгги, — развороченный забор, помятые кусты, чей-то автомобиль, врезавшийся в стеклянный переход, соединяющий два дома. Следы колес ясно говорили о том, что водитель резко, но запоздало затормозил. Все вокруг было засыпано стеклянными осколками. Конни сказала: «неожиданный посетитель». Но не незнакомый. Кто же из знакомых Мэгги Кендал мог позволить себе явиться к ней столь экстравагантным образом?

Одного взгляда на мужчину, лежавшего на диване в гостиной, хватило, чтобы узнать его. Кори Баннистер. Глаза его были прикрыты, некогда прекрасно вылепленное лицо осунулось, кожа посерела и покрылась сетью царапин, будто по ней прошлась чья-то когтистая лапа. Рядом сидела Мэгги и осторожно стирала салфеткой обильно сочившуюся кровь. Кори не появлялся в Голливуде так давно, что его успели забыть. Звезда его закатилась. Болтали, будто он то ли умер, то ли при смерти. Одни в качестве причины называли наркотики, другие СПИД. Но человек, лежавший на диване, был жив, только или спал, или был без сознания. Он высох как скелет, зарос щетиной, белокурые волосы давно не мылись и не стриглись и висели длинными клочьями. На полу у ног Мэгги стоял таз с розовеющей водой, валялась груда окровавленных ватных тампонов.

— Что случилось? — спросил Барт.

— Вот виновник торжества, — указала Конни на Кори. — Въехал на машине прямо в дом, под хорошим кайфом, бубнил что-то насчет ссоры с сестрой. Видно, схватились врукопашную. Судя по его виду, она тоже должна быть хороша.

— Вам с Конни надо поехать в дом Баннистеров, — сказала Мэгги, обращаясь к Барту и доставая из пакет очередной тампон. — Надо выяснить, что там с Карлой.

Барт подошел к дивану, склонился над Кори и принюхался. Алкоголем не пахнет. Чувствуется какой-то слабый женственный аромат. Духи, что ли?

— Он торчит? Я слыхал, он из-за наркоты сгинул с горизонта.

— Переработал, у него было нервное расстройство, требовался отдых, — отчеканила Мэгги, избежав прямого ответа.

— А чего он сюда заявился? Почему именно к тебе?

— Он однажды обратился ко мне за помощью. Я помогла. Он это запомнил.

— Может, полицию вызвать? Пускай они с ним разберутся. На этот раз он только полстены снес, но для такого чумного ничего не стоит и голову кому-нибудь снести.

— Кори безобидный.

Барт отметил, что она не опровергла того, что Кори был под кайфом.

— По физиономии не скажешь, — скривился Барт.

— Они с сестрой в контрах, — опять уклончиво ответила она.

Барт почувствовал, что тут пахнет соперником, и чуть было не ударился в дальнейшие расспросы, но поймал предостерегающий взгляд Конни.

— Давай не будем беспокоить полицию, пока не выясним масштабы бедствия, — рассудительно сказала она.

Он перевел глаза на изможденного, сильно постаревшего человека, лежавшего на диване, которого он помнил молодым и красивым. Теперь Кори Баннистер был похож на только что освобожденного узника сибирского ГУЛАГа.

Мэгги осторожно повернула голову Кори, чтобы вытереть кровь с другой щеки. Подушка оказалась красной от крови.

— Боже! — не удержалась она от возгласа.

Длинные пальцы Барта пощупали затылок Кори под волосами.

— У основания черепа глубокая рана. Может, даже перелом. Нужен доктор.

— Я знаю как раз такого, какой нам нужен, — сказала Конни.

Барт тоже знал. Все агенты знали, как нужно поступать в таких щекотливых ситуациях.

— И во сколько он нам влетит? — саркастически спросил Барт, зная, что за такого рода услуги врачи дерут семь шкур.

— Ровно столько, сколько нужно, чтобы поддержать свет звезды плюс расходы на бензин. Между прочим, его медицинская квалификация на самом высоком уровне. Это я знаю по собственному опыту, — с усмешкой ответила Конни.

— Позвони ему, — распорядилась Мэгги.

— А что мы ему скажем? — спросил Барт, когда Конни пошла звонить.

— Придумаю что-нибудь, — нетерпеливо ответила Мэгги. — А вы оба поезжайте к Карле.

— Да никуда она не денется, — отрезал Барт, не тронувшись с места. — Раз, как вы утверждаете, она у них в доме за главную, значит, пострадал в основном братец, а она отделалась легким испугом. Так что подождет. А Конни должна быть здесь, когда приедет врач. Она ведь с ним знакома. И чем меньше он узнает, тем лучше, во сколько бы он ни оценил свое молчание.

Доктор приехал в собственной машине для перевозки больных, сияющей черным лаком. Слушая сбивчивый рассказ Конни о внезапном вторжении, он проворно и профессионально ловко осматривал пациента.

Диагноз гласил: сотрясение мозга в результате удара тяжелым предметом из фарфора — в ране обнаружились осколки. Кроме того: алкогольное и наркотическое опьянение. Наркотики употреблялись в смеси. Лечение: наложение швов, несколько дней покоя, затем постепенное выведение из организма алкогольной и наркотической субстанции, плюс диета с повышенным содержанием протеина, разработанная самолично доктором, плюс специальный уход. Все это будет обеспечено в его частной клинике в Долине.

Доктор достал из кармана портативный радиопередатчик и что-то сказал в микрофон. Через мгновение в комнату вошел санитар в ослепительно белом комбинезоне и, следуя инструкциям доктора, аккуратно поднял Кори, чтобы унести в машину. Заметив тревогу на лице Мэгги, врач сказал:

— Будьте спокойны, мисс Кендал. Мистер Баннистер получит самое лучшее лечение. Вот и мисс Кавано может подтвердить.

— Когда угодно, — с готовностью кивнула Конни.

— Ну вот, — сказал Барт, проводив глазами отъехавшую машину, — теперь и нам можно двигаться.

Они ехали уже минут пять, когда Барт задал вопрос, которого Конни давно ждала.

— Так что все-таки за история произошла у Мэгги с Баннистером?

— Да нет никакой истории, Отелло. Они не любовники и никогда ими не были. Ты же знаешь, что Мэгги не заводит любовников. Они с Кори друзья, подружились в те времена, когда вместе снимались. Он уже тогда баловался колесами. Пару лет назад попал в одну заварушку и послал ей SOS. Она говорила мне, что у него с собой тогда были только деньги и клочок бумаги с номером ее телефона. Он ей верит.

— А его сестрица что за фрукт?

— Насколько я могу понять, она его тюремщица.

Они помолчали. Потом Барт, ужаленный ревностью при виде Мэгги, ухаживавшей за Баннистером, заговорил снова.

— Видимо, Мэгги тоже его отличает, раз взяла на себя такие хлопоты. Я раньше за ней приступов милосердия не замечал.

Конни искоса взглянула на него.

— Ты, видно, забыл все, что я тебе говорила, когда ты только начинал с нами работать. И напрасно. Теперь бы не бесился. Мэгги свято блюдет границы своей частной жизни. У нее мало друзей, но если она считает тебя своим другом, то и действует соответственно. Дружба — это единственное, что она позволяет себе в качестве роскоши человеческих чувств. Ничего другого она не признает.

— Не сказал бы, — горько отозвался Барт.

— Если ты имеешь в виду, что она хозяйка своей жизни и может менять принятые решения, то да, ты прав. Она, видимо, когда-то пережила сильное давление со стороны других и постановила для себя, что никогда больше не будет подчиняться. Если ты имеешь в виду, что здесь она переходит какие-то границы, то я бы не бросила в нее камень.

— Но при этом она сама давит на других!

— Принимая на себя тяжесть решений, она берет на себя и ответственность.

Опять повисла пауза.

— Ты ее очень любишь, правда? — спросил потом Барт.

— А ты разве нет? Я заметила, как ты на нее смотрел. Только не теряй зря время. Мэгги никого к себе не подпускает.

— А тебя не интересует — почему?

Конни пожала плечами.

— Не забывай, что она англичанка. Они помешаны на неприкосновенности своей частной жизни. Мы садимся в самолете рядом с совершенно чужим человеком, и не успеет погаснуть надпись «пристегните ремни», как мы уже рассказали ему всю свою жизнь. Для англичан это немыслимо.

— Похоже, что про Баннистера Мэгги все же не забыла.

— Я тебе о том и толкую. В ее понимании дружба значит то, что она и должна значить. То есть другу надо помогать. Тем более когда друг ломает крыло.

— Но она не из тех, кого зовут сердобольными.

— А ты подбей крылышко — узнаешь.

Дом Баннистеров стоял на скалистом берегу полуострова Палос Вердес и выходил окнами прямо на море. Располагался он на отшибе. Ближайший дом находился ярдах в ста от него.

Дом окружал высокий каменный забор, но ворота стояли распахнутыми. Входная дверь неосвещенного дома тоже была открыта.

— Он уезжал отсюда в спешке, — заключил Барт. — Дурной знак.

— Не нравится мне все это, — в тон ему ответила Конни.

— Есть кто-нибудь в доме? — громко спросил Барт, входя в дом.

Ответа не последовало.

— Мисс Баннистер! — позвал он.

Опять тишина.

— Пошли посмотрим.

Дом был элегантно, но как-то не по-домашнему, казенно обставлен. Внизу комнаты были пусты. Судя по чистоте, царившей в кухне, кто-то следил здесь за порядком, но теперь невидимый хозяин отсутствовал, только из крана монотонно капала вода, и Барт прикрутил его.

— Подымемся наверх, — сказал он.

Наверху по обе стороны длинного коридора тянулись двери. Они шли, открывая дверь в каждую и заглядывая внутрь.

— Нашла! — воскликнула вдруг Конни.

Барт подскочил к распахнутой двери.

— Господи!

Карла Баннистер лежала посреди комнаты на полу с раскинутыми руками. Она лежала обнаженная, на спине. Вокруг валялись осколки разбитой настольной лампы. Стало ясно, чем была нанесена рана Кори. На шее Карлы синели кровоподтеки, на теле тоже виднелись синяки. На бедрах были следы укусов.

Барт и Конни обменялись взглядом. Барт присел на корточки перед лежащей без сознания женщиной и прикоснулся пальцами к артерии на горле.

— Пульс хороший. Она просто в отключке.

— Наркотики?

Барт внимательно осмотрел обе ее руки.

— Следов шприца не видно.

Он наклонился и принюхался к ее дыханию.

— Спиртным тоже не пахнет. Но она явно чего-то хватила через край. Тут все возможно. В этом доме пахнет преступлением.

Он обвел глазами комнату.

Она напоминала декорации к фильму из жизни какого-нибудь современного Калигулы. Торшеры под темно-красными абажурами, ни один из которых не горел, потому что спальня освещалась десятками красных свечей в подсвечниках, расставленных повсюду. В бронзовых кубках горели ароматические свечи. Тяжелая викторианская мебель, украшенная завитушками и позолоченная, в том числе массивная кровать, казалось, перевидали немало оргий. Над обитой алым шелком тахтой висели зеркала в тяжелых рамах, в которых отражалось то, что могло происходить на кровати в спальне.

Это была душная атмосфера извращенного секса и насилия.

На тумбочке возле кровати под красным абажуром лампы красовалась целая коллекция пузырьков, коробочек, ампул, лежал прозрачный пакет с какой-то травой, а на квадратном зеркальце была насыпана горка белого порошка. Барт, ни к чему не прикасаясь, оглядел коллекцию и перечислил:

— Амилнитрат, травка, валиум, кокаин, словом, все, что угодно для души. Подбор по последнему слову техники. Такой коктейль хоть кому башку раздербенит. Так что с Кори все ясно.

— И с Карлой тоже. В этих играх и забавах, которые тут устраивались, они оба принимали участие. — Конни кивком указала на кровать под балдахином, на столбиках которой висели наручники и ножные кандалы, проложенные внутри мягкой тканью. — Как тебе нравится? — Она криво усмехнулась. — Есть, от чего свихнуться. — И, помолчав, Конни добавила: — Мэгги в это впутывать нельзя. Если Карле Баннистер никакая опасность не угрожает, надо смываться, пока нас тут не застукали.

— По-моему, у нее никаких серьезных повреждений нет. Синяки — это ерунда, ничего похожего на сотрясение мозга, которое она организовала своему братцу… Погоди минутку, сейчас я еще разок взгляну, чтобы окончательно убедиться.

Он снова присел на корточки, повернул голову Карлы Баннистер в сторону. Не щеке чернел кровоподтек.

— Ее, конечно, как следует приложили. Видно, братец постарался. Наверное, сбил ее с ног, она отключилась, и он здорово испугался. — Барт опять пощупал пульс. — Пульс четкий, хорошего наполнения.

Он отпрянул назад — ресницы Карлы слегка затрепетали, она легонько застонала, но никаких других признаков жизни не подала и глаз не открыла. Приложив палец к губам, Барт неслышно поднялся, взял за руку Конни, вывел ее из комнаты, и они поспешно сбежали по лестнице вниз. Конни готова была выйти через раскрытую парадную дверь.

— Погоди, — шепнул Барт.

Они немножко постояли, прислушиваясь. Через какое-то время сверху послышались звуки движения, покашливанье, стоны.

— Кори! — услышали они голос Карлы. — Где ты, Кори? — Голос был низкий, грубый. — Ох, моя челюсть… Ты, наверно, мне челюсть сломал… Кори… — В голосе зазвучали жалобные нотки: — Ну где ты там прячешься, иди сюда! Я не стану тебя наказывать, честно… хоть ты и был плохим мальчиком… Ну давай же, Кори, иди… Не прячься от своей сестренки… Ну кто еще тебя так любит, как я? Кори! — И вдруг она заорала совсем другим голосом: — Кори! Сукин сын!

— Пошли! — скомандовал Барт.

Он притормозил на Хермоза Бич у первой же телефонной будки, которая встретилась им по дороге, и позвонил Мэгги.

— Все в порядке. Волноваться не о чем.

— Хорошо, — коротко ответила она. — Значит, до скорого.

Она повесила трубку.

Приехав в дом, Барт подробно доложил Мэгги, что они увидели. Она никак не откомментировала услышанное, но чуткие антенны внутреннего слуха, всегда настроенные у Барта на ее волну, уловили ее отвращение.

Конни налила в стаканы две изрядные порции чистого виски и, протянув стакан Барту, сказала:

— Теперь понятно, почему он удирает из дома.

— Непонятно только, почему каждый раз возвращается, — ответил Барт.

Мэгги бросила на Конни укоризненный взгляд.

— Болтушка! — незло сказала она и спросила: — А куда же ему, по-вашему, деваться?

— Ну вот сюда, например, как сейчас, — мягко ответил Барт.

— Нет, сюда лучше не надо, — мрачно отозвалась Конни. — Как погляжу на эту комнату, мне нехорошо делается. А уж как вспомню, что тут происходило…

Мэгги резко поднялась.

— Пойду лягу, пока ночь не кончилась.

Было почти пять часов.

— А мне что — остаться? — спросил Барт, глядя на Мэгги.

Но ответила ему Конни:

— Да, пожалуйста.

На следующее утро следы ночного вторжения устранили. Стеклянный переход починили, а Барт договорился об оборудовании охранной системы — на грани фантастики — и возведении нового высокого забора и крепких въездных ворот. Эти ворота можно было открыть только изнутри в ответ на звонок домофона. По всему саду через каждые несколько ярдов встраивались сенсоры. Всякий, кто попытался бы без спросу проникнуть на территорию владений Мэгги Кендал, неминуемо наткнулся бы на всю эту электронику и весь сад озарился бы ярким светом и вдобавок загудела бы сирена. Мэгги поворчала, узнав, во сколько влетит это удовольствие, но возражать не стала. То, что она пережила, когда ее среди ночи разбудил грохот автомобиля, врезавшегося в ее дом, не вызывало желания повторить этот опыт.

Через два дня после этих событий зазвонил телефон. Как обычно, трубку сняла Конни.

— Кто? — переспросила она. — Баннистер? У вас та же фамилия, что у Кори Баннистера?

Мэгги слышала слова Конни. Она лежала на диване, читая сценарий и делая на нем свои пометки. Но услышанное заставило ее тотчас вскочить.

— Нет, его здесь нет, мисс Баннистер… нет, мне неизвестно… поверьте, я бы знала… почему вы решили, что ваш брат должен приехать именно сюда? Мисс Кендал не виделась с ним больше двух лет… — Конни слушала, что ей говорят, и смотрела на Мэгги, которая вопросительно глядела на нее. — Ну конечно, если только он здесь появится, но я сомневаюсь… Я запишу ваш телефон. — Конни нацарапала на бумажке номер. — А где это? А, Палдос Вердес… хорошо. Да, да, если только появится. Ничего, ничего. До свидания.

Она положила трубку.

— Мисс Карла Баннистер. Говорит, будто у нее полон рот горячей каши, видно, здорово он ей навернул, спрашивала, не приезжал ли ее брат в эти дни навестить мисс Кендал. Она, конечно, крепко запомнила эпизод, когда он попал в заварушку, а вызволять его пришлось тебе, и решила, что на этот раз ты опять получила SOS. Говорит, что ужасно беспокоится.

— Пусть побеспокоится, — зло отозвалась Мэгги.

— Послушай, Мэгги. Всему есть пределы. Даже святой Георгий не справился бы с таким огромным драконом. Как-никак, она его сестра, и хотя мне прекрасно известно, что она за штучка, она самый близкий ему человек, родной. Сколько мы ни будем его скрывать, ему в конце концов придется выйти из убежища. И она снова его заграбастает…

Мэгги открыла папку со сценарием.

— Если я захочу, не заграбастает.

Два дня спустя Мэгги Кендал вышла замуж за Кори Баннистера.

— Но почему? — обрушился Барт на Конни, когда к нему вернулся дар речи. — Бога ради, ответь — почему? Почему она вышла именно за него? Наркоман, пьяница, трахается с собственной сестрой. Ни одна женщина в здравом уме не решилась бы на такой шаг!

— Я все-таки думала, что ты малость поумнее. Неужели не понятно? — процедила Конни сквозь зубы. — Она сделала это для того, чтобы войти с ним в родство. Таким образом власть перейдет от Карлы Баннистер к миссис Кори Баннистер. Карла Баннистер вынуждена отойти в сторону и прекратить свои кровосмесительные игры с братом.

— Но его дни сочтены. Мэгги станет вдовой, не доживя и до первой годовщины свадьбы! Она что — не понимает этого?

— Да все она понимает, кретин! Господи, и почему любовь лишает нас ума? Мэгги хочет дать Кори возможность дожить спокойно. Наш добрый доктор говорит, что его печенка, можно сказать, истлела, да и почки тоже. Он слишком долго и настойчиво убивал себя. Организм окончательно подорван. Если он вернется к сестре, она ускорит процесс умирания. Доконает его, потому что безумно завидует его успеху. Знаешь, она ведь тоже актриса. Актриса-неудачница. Она работала на трех студиях. И все три отказались от ее услуг. Ее выставили за ворота как раз тогда, когда брат резко пошел в гору. Зависть — убийственная штука. Она разрушила Карлу Баннистер, превратила ее в чудовище. Заключив брак с Кори, Мэгги выторговала для Кори несколько дней у смерти.

— Откуда тебе все это известно про Карлу?

— От Кори, конечно. Он был так рад наконец выговориться, что, как начал, Мэгги не могла его остановить. Он выложил всю подноготную.

— Но все-таки выходить замуж — это крайность! — Он помолчал и добавил: — Значит, она не вышла бы за него, будь он в порядке…

— Ну, конечно, нет! Не было бы необходимости. Своим поступком Мэгги просто-напросто платит ему добром за добро, за то, что он научил ее играть комедию. Кори — абсолютно бескорыстный человек и актер, а ты знаешь, какая это редкость. Вот Мэгги и отплачивает ему за его бескорыстие.

Барт не присутствовал на церемонии бракосочетания.

На регистрации были только невеста, жених, мировой судья, который осуществлял эту формальность, Конни и доктор. Все это происходило у изголовья больничной койки Кори, который дрожащей рукой надел на безымянный палец левой руки Мэгги простое золотое колечко, купленное Конни. Через три часа Мэгги, Кори под присмотром врача и медсестры и Конни поднялись на борт самолета «лирджет», предоставленного одним преданным поклонником Мэгги, и он доставил их на уединенный, но очень симпатичный островок на Багамах, тоже принадлежащий этому поклоннику.