Путь на восток

Первые несколько секунд Энид исступленно бьётся в кольце его рук, пытаясь освободиться — но очень скоро затихает и прячет искажённое болью лицо у него на груди. Хрупкие острые плечики лихорадочно дрожат от глухих надрывных рыданий.

Следующей оживает Бьянка. Подскакивает на ноги и порывисто обнимает блондинку со спины.

После непродолжительных размышлений к ним присоединяется доморощенный лидер — пододвигается ближе и протягивает руку, бережно поглаживая растрёпанные белокурые пряди. А потом выразительно смотрит на меня, словно ожидая того же.

Но я продолжаю стоять на месте — умение поддерживать других и выказывать бесполезное сочувствие никогда не было моей сильной стороной. Мир беспощадно жесток, а трогательные коллективные объятия не вернут овдовевшей семье Петрополусов мужа и отца.

Но в голове невольно проскальзывает мысль, что Аякс не просто спас нас от смерти — общее горе вновь объединило едва не расколовшийся альянс. Залатало недавно возникшую трещину — и при этом нанесло новую глубокую рану.

— Надо выбираться отсюда, — чеканю я сквозь плотно стиснутые зубы, чтобы только не признаться во всеуслышание, как мне жаль, что ребёнок Энид никогда не увидит отца.

Мне правда жаль.

Чертовски сильно жаль.

Но даже минутное промедление может стать фатальным для нас всех — а потому сейчас совершенно нет времени предаваться скорби.

Благо, фермеры не возражают.

Вот только зарёванная Синклер, измученная родами и огромным душевным потрясением, явно не в состоянии сдвинуться с места. Бьянка осторожно забирает притихшего младенца из её предательски дрожащих рук, а Тайлер бережно приобнимает за плечи, помогая подняться на ноги. Я выхожу на улицу первой, на ходу выпустив последние пули в оставшихся тварей. Хренов герой неотрывно следует за мной как приклеенный — но его близость больше не вызывает во мне внутреннего протеста.

Похоже, те несколько часов, когда мы думали, что обречены погибнуть, необъяснимым образом заставили меня окончательно смириться с неизбежным. Осознать, что я и впрямь испытываю к нему некие… чувства.

Глупо. Неразумно. И необратимо.

Мы очень медленно приближаемся к тлеющему остову трейлера — корпус автомобиля сильно покорёжен, все стекла выбиты ударной волной.

В воздухе висит отвратительный аромат гари и жуткая гнилостная вонь, от которой к горлу мгновенно подступает тошнота. Стараясь дышать через рот, я окидываю парковку внимательным взглядом — и тут же понимаю, что все наши проблемы только начинаются.

Из всех машин уцелел только мой внедорожник. Если не считать огромной трещины, пересекающей лобовое стекло.

Уродливому Фольксвагену, который стоял совсем близко к эпицентру взрыва, досталось сильнее всего — решётка радиатора пробита непонятно откуда взявшейся металлической балкой, а на асфальте уже образовалась лужа из антифриза красноватого цвета. Подхожу ещё ближе и понимаю, что балка — это ни что иное, как поручень из салона трейлера, который выбросило на улицу мощной ударной волной.

Канареечно-жёлтый Камаро пострадал немного меньше. Кузов цел, но оба передних колеса спущены — осколки стёкол пробили шины, и заменить их нечем. У нас всего одна запаска нужного размера.

Чисто теоретически, мы вполне можем поместиться в просторном джипе, вот только большая часть наших скудных пожиток взлетела на воздух вместе с трейлером.

Ровно как и запасы еды, воды и бензина.

Oh merda. Выдержать осаду, чтобы вскоре подохнуть от жажды и голода — это почти смешно. Вернее, могло быть смешно, не будь это так чертовски погано.

За спиной раздаётся надрывный страдальческий всхлип. Мгновенно оборачиваюсь, чтобы увидеть, как несчастная вдова Петрополуса оседает прямо на землю, усеянную ошмётками гнилой плоти, и прячет лицо в ладонях. Кудрявый миротворец пытается убедить её встать, но Энид абсолютно не реагирует ни на какие внешние факторы.

Осознав бесполезность слов, Тайлер наклоняется, обхватывает её за талию и рывком поднимает на ноги, крепко прижав к себе.

— Предлагаю сказать несколько слов… в память о нашем друге, — неожиданно предлагает хренов герой, впившись потухшим взглядом в догорающий остов трейлера.

— У нас нет времени на панихиды, — шиплю я с нескрываемым раздражением.

Oh merda, что за непроходимый кретинизм.

Если мы в самое ближайшее время не уберёмся отсюда куда подальше, поминки потребуются не только героически почившему Аяксу, но и всем остальным — вот только голодные твари вряд ли напишут нам душещипательный некролог.

Но скудоумные фермеры ожидаемо не разделяют мою точку зрения.

— Аякс был славным парнем… — неуверенно начинает Галпин, сильнее прижимая к груди его всхлипывающую вдову. Едва услышав его имя, блондинка заходится в новом приступе неконтролируемых рыданий. — Мы познакомились два года назад на озере Биг Траут возле Роджерс-Сити.

— Да, мы тогда пытались наловить рыбы… — едва слышно подтверждает Синклер, шмыгая носом. — Но леска постоянно обрывалась… Аякс был не слишком хорошим рыбаком.

— Это точно, — Бьянка вымученно улыбается, осторожно укачивая младенца. — Помните, как мы поймали в Гуроне здоровенную щуку? Аякс уже начал придумывать, как замаринует её в азиатских специях, но потом…

— Черт возьми, вы серьёзно? — я больше не в состоянии выносить этот унылый ностальгический бред. — Хватит нести чушь, нам давно пора убираться отсюда.

— Уэнсдэй, это займёт всего пару минут. Мы обязаны проститься, — возражает хренов герой и осторожно подходит к останкам трейлера, коснувшись кончиками пальцев искорёженной двери. Тяжело вздыхает, понуро сутулит плечи и наконец начинает говорить. — Аякс… он всегда был очень заботливым. И эта забота касалась не только Энид, но и всех нас. Он отвечал за еду и всегда старался достать побольше приправ, чтобы консервы не приедались… Казалось бы, мелочь. Но именно такие незначительные мелочи помогали нам не упасть духом даже в самые тяжёлые времена. И он был смелым. Настоящим героем…

— И он умер ради того, чтобы мы остались жить, — подхватывает Барклай, смаргивая подступающие к глазам слёзы. — Мы никогда этого не забудем. Никогда не забудем его.

— Господи, даруй ему вечный покой, — кудрявый миротворец крестится слева направо и поднимает голову к хмурому небу, затянутому низкими свинцовыми тучами. — И пусть сияет ему вечный свет…

И в тот же миг до моего слуха доносится мерный шум двигателя. В первую секунду я успеваю подумать, что к нам решил вернуться Крэкстоун и уже вскидываю автомат — но очень быстро понимаю, что звук совсем не похож на оглушительно громкий рёв Харлея.

А спустя полминуты из-за поворота выезжает огромный Кадиллак Эскалейд ярко-красного цвета.

Поразительно — я не сталкивалась с другими выжившими целых три года, а за последние несколько месяцев успела повстречать уже шестерых. Вернее, семерых, если считать неизвестного, чей автомобиль на полной скорости мчится по заброшенной улице.

Мы неосознанно подходим ближе друг другу.

Как будто сбиваемся в стаю подобно диким животным, учуявшим приближение опасности.

Хренов герой как всегда выступает вперёд с винтовкой наперевес.

Краем глаза замечаю, что Тайлер выпускает блондинку из успокаивающих объятий и тоже делает несколько шагов вперёд, останавливаясь рядом с Торпом — Чип и Дейл снова в деле. Жестом подманиваю к себе пса и перемещаю указательный палец на курок автомата. Прошлая встреча с Крэкстоуном не принесла нам ничего хорошего, но теперь мы будем начеку и не подпустим к себе чужаков.

Кадиллак непонятно зачем мигает поворотником и аккуратно останавливается на разлинованной парковке по всем правилам дорожного движения. Стёкла наглухо тонированы, поэтому разглядеть лицо водителя не представляется возможным. Вдобавок незнакомец не торопится выходить из машины — и это изрядно напрягает.

— Уэнсдэй, — доморощенный лидер делает шаг в мою сторону, словно хочет заслонить меня собой, но замирает на полпути. — Забери Бьянку и Энид. Сядьте в машину.

— И не подумаю, — бежать и прятаться не в моих правилах. Я удобнее перехватываю тяжёлый автомат, не сводя пристального немигающего взгляда со странного автомобиля.

Боковое стекло наконец начинает медленно опускаться — но тут же останавливается, и в образовавшуюся щель вылетает окурок тонкой сигареты. В напряжённом ожидании проходит не меньше трёх минут, после чего дверь с водительской стороны распахивается, и на усыпанный осколками асфальт вальяжно опускается изящная женская ножка… в лакированной лодочке кремового цвета.

Сказать, что мы ошарашены — не сказать ничего. Подобная картина в убогих декорациях мёртвого города кажется неправдоподобной до сюрреализма. Я машинально моргаю, до сих пор сомневаясь, что глаза меня не обманывают.

А секунду спустя из Кадиллака выходит высокая женщина средних лет в идеально отглаженном строгом платье. Белокурые волосы собраны в аккуратную причёску на манер ракушки, полные губы накрашены алой помадой, а на холёных руках красуются дамские белые перчатки.

По сравнению с незнакомкой мы все выглядим так, словно только что выбрались из помойки.

— Рада приветствовать, — невозмутимо произносит она, не обращая никакого внимания на наш откровенно недоброжелательный настрой. — Меня зовут Лариса Уимс, и с недавних пор я исполняю обязанности мэра этого города. Добро пожаловать в Кингстон.

Никто из нас не понимает, что ответить на эту торжественную великосветскую речь.

Словно мы находимся на гребаном пафосном рауте, а не стоим посреди руин мёртвого города.

Обязанности мэра. Что за несусветный бред она несёт? Вполне возможно, дамочка крепко повредилась умом.

— Похоже, вы попали в затруднительную ситуацию… — Лариса обводит нас долгим цепким взглядом, подмечая и покорёженные автомобили, и негромко хныкающего младенца, и зарёванное опухшее лицо его молодой матери. — Но вам повезло. В Кингстоне тот, кто ищет помощи, всегда её получает.

— У вас тут чёртов Хогвартс, что ли? — прохладно роняет хренов герой. Похоже, горький опыт встречи с Крэкстоуном быстро научил его настороженно относиться к посторонним. Похвально.

— Не стоит показывать гонор в ответ на бескорыстное предложение, — невозмутимо отзывается статная дама, стягивая с рук тонкие кружевные перчатки. — Дом мэра в пятнадцати минутах езды отсюда. Мы живём там вдвоём с падчерицей, и припасов более чем достаточно.

— С чего вдруг такое рвение помогать незнакомым людям? — я с вызовом вскидываю голову и выступаю вперёд, проигнорировав предостерегающий жест Торпа.

— Когда в людских сердцах погаснет огонь человечности, мир окончательно погрузится во мрак, — философски изрекает Уимс, изогнув багряные губы в светской, ничего не выражающей улыбке. — Если вы едете со мной, то советую поторопиться. Скоро стемнеет, и на улицах станет совсем небезопасно.

— Нам нужно посовещаться, — твёрдо заявляет Ксавье. По всей видимости, недавний риск потери авторитета пробудил в нём склонность к демократии. — Дайте нам пару минут.

— Разумеется, — улыбка женщины становится чуть шире. Коротко кивнув в знак согласия, она забирается обратно на водительское сиденье и негромко захлопывает дверь.

— Идите все сюда, — подзывает хренов герой.

Мы подходим ближе к нему, по привычке формируя круг — совсем как во время посиделок у костра. Вот только одно место пустует. Кудрявый миротворец делает шаг в сторону болезненно бледной Энид, заполняя пространство, где должен был стоять Аякс.

— Что думаете? — спрашивает Торп, понизив голос до шепота, как будто сидящая в машине Лариса может услышать наш разговор.

— Я считаю, что надо поехать с ней, — тут же заявляет Галпин, опасливо покосившись на блондинку. Судя по отсутствующему потухшему взгляду, она впала в полубессознательное состояние и явно слабо осознаёт происходящее. — Блонди совсем никакая, ей необходимо отдохнуть и прийти в себя.

— Я согласна, — кивает Бьянка, бережно укутывая спящего новорожденного в цветастые тряпки. — Нам всем нужно восстановить силы.

— А если это ловушка? — с сомнением переспрашивает хренов герой, бросив подозрительный взгляд на красный Кадиллак.

— Непохоже на ловушку. Что с нас взять? — кудрявый миротворец придерживает Синклер за локоть. — У нас из ценного только оружие.

— Да, и килограмм триста свежего мяса, — я невольно вспоминаю рассказ Крэкстоуна об уголовниках-каннибалах. И хотя статная дама в изысканном костюме совсем не похожа на того, кто не брезгует человеческой плотью, внешний облик подчас бывает опасно обманчивым.

— Я хочу домой… — вдруг бормочет Энид абсолютно глухим голосом, уставившись расфокусированным взглядом в пространство перед собой. Кажется, она не вполне понимает, что никакого дома у неё давно нет. Остаётся надеяться, что шок от потери мужа не отразился на её психике слишком сильно.

— Чёрт с вами. Делайте, что хотите, — я небрежно отмахиваюсь от компаньонов, не желая спорить. Во многом потому, что при виде абсолютно потерянной блондинки внутри что-то неприятно сжимается вопреки всем законам нормальной анатомии. Может, ей и вправду пойдёт на пользу отдых от долгого пути.

— Ну что ж, большинством голосов… — Торп разводит руками, как бы намекая, что он предупреждал. — Поехали.

Мы рассаживаемся по машинам.

Я устраиваюсь за рулём внедорожника, запустив пса на заднее сиденье, остальные направляются к Кадиллаку якобы мэра.

Проходя мимо джипа, хренов герой бросает на меня долгий пристальный взгляд — словно хочет поехать вместе, но неискоренимое стремление оберегать скудоумных фермеров перевешивает все прочие желания.

Огромный красный автомобиль аккуратно выезжает с парковки задним ходом и прибавляет скорость — но только до установленной никому не нужными правилами дорожного движения. Машинально возвожу глаза к потолку, искренне недоумевая, на кой чёрт сдалась подобная педантичность в плачевных окружающих реалиях. Необходимость вяло тащиться в арьергарде раздражает меня до зубного скрежета — нестерпимо хочется нажать на клаксон, чтобы поторопить Ларису, но я сдерживаюсь.

Если дамочка нам не солгала, её содействие будет весьма кстати. Лучше не портить отношения. По крайней мере, пока что.

Дом мэра я угадываю сразу же, как только мы въезжаем на нужную улицу — гигантский трёхэтажный особняк выделяется среди остальных коттеджей. Хотя бы потому, что это единственное здание, которое не выглядит запущенным и покинутым.

Узкие изящные колонны в викторианском стиле, высокие арочные окна и нечто совсем уж немыслимое — аккуратно подстриженные зелёные кусты.

Словно здесь никогда не случалось эпидемии. Словно этот дом — живой призрак безвозвратно утерянного прошлого.

Единственная деталь, выбивающаяся из идиллической картинки, словно сошедшей со страниц рекламного буклета об элитной недвижимости, — высокий забор со шпилями обнесён колючей проволокой. Когда мы подъезжаем ближе, я немного опускаю боковое стекло, чтобы подтвердить и без того очевидные догадки. Судя по мерному электрическому гудению, забор находится под напряжением.

Высоковольтным разрядом тварей не убить. Но отпугнуть можно. Базовые инстинкты самосохранения ещё не окончательно истлели в их заживо гниющих мозгах.

Створки автоматических ворот разъезжаются в стороны, впуская нашу странную процессию в пафосный филиал земного Эдема.

Я рефлекторно озираюсь по сторонам, внутренне будучи готовой увидеть сообщников Уимс, которые жаждут пустить нас на ужин — но вокруг всё тихо. Не видно ни живых, ни мёртвых, и это немного успокаивает мою бдительность.

Кадиллак останавливается напротив дверей гаража, и мои спутники выбираются наружу.

Доехав до конца подъездной дорожки, вымощенной белым камнем, я перемещаю ногу на педаль тормоза, но мотор пока не глушу.

Риск, что придётся спасаться бегством, по-прежнему велик.

Поэтому автомат я беру с собой.

Лариса неодобрительно косится на оружие за моей спиной, но предпочитает обойтись без комментариев — только приглашающе машет рукой в сторону светлой просторной веранды.

Поднявшись по широким низким ступенькам, мы одновременно проходим внутрь дома… и замираем в удивлении уже в который раз за этот бесконечный день.

Если снаружи особняк казался чудом уцелевшим оазисом посреди мёртвой выжженной пустыни, то внутреннее убранство буквально слепит глаза вычурной роскошью и идеальной чистотой.

Мраморная плитка на полу начищена до блеска, в огромном камине посреди гостиной трещат поленья, на изысканной кожаной мебели — ни единой царапины. По левую руку от камина стоит блестящий чёрный рояль, на светлых стенах в позолоченных рамах висят репродукции известных художников. А может, это и вовсе оригиналы — в искусстве я не сильна.

Несмотря на преобладание бежевых и песочных тонов, я невольно вспоминаю родительское поместье, таящее в своих стенах точно такой же дух старой аристократии.

Всего несколько лет назад роскошное убранство интерьера вряд ли бы смогло меня впечатлить. Но теперь — после того, как я целых три года мылась в ледяных реках, спала на заднем сиденье джипа, и даже крохотный огрызок мыла казался высшим земным благом — теперь этот дом выглядит словно сказочный дворец.

Словно замок Фата Морганы, оказавшийся не призрачным миражом, а реальностью.

Примерно также думают и мои спутники — краем глаза замечаю, как у миротворца от восхищения буквально отвисает челюсть.

— Довольно трудно содержать в чистоте такой огромный дом… — не без гордости комментирует Лариса. — Но мы справляемся.

— Тут очень красиво, — простодушно улыбается Тайлер, осторожно касаясь перил высокой лестницы, ведущей на второй этаж.

— Спасибо, — женщина отвечает ему своей коронной ничего не значащей улыбкой. — Вы, должно быть, очень голодны… Дивина планировала запечь курицу на ужин.

— Курицу? — растерянно переспрашивает Бьянка, широко округлив глаза. Её удивление вполне объяснимо — в последний год даже голуби попадались крайне редко, что уж говорить о домашней птице.

— Именно, — кивает Уимс с таким снисходительным видом, будто Барклай ляпнула несусветную глупость. — На заднем дворе раньше был зимний сад, но потом пришлось переоборудовать его под курятник. Возни с этим немало… Зато всегда есть свежие яйца и мясо.

Мне невольно начинает казаться, что всё происходящее — просто бред воспалённого сознания. Слишком уж нереальным кажется райский уголок, где люди продолжают жить нормальной жизнью и есть на завтрак омлет из двух яиц. Я даже раздумываю, не повредилась ли случайно рассудком. Но Вещь привычно тычется мокрым носом в мою руку, ремень автомата режет плечо привычной тяжестью, а в висках привычно пульсирует боль от недосыпа.

— Кстати, про собаку… — Лариса оборачивается у высоких двустворчатых дверей, очевидно, ведущих в столовую. — Я люблю животных, но пёс может погрызть итальянскую мебель или повредить обои… На втором этаже есть комната, там почти нет мебели. Настоятельно рекомендую поселить его там и не выпускать без нужды.

Я уже открываю рот, чтобы возразить — привыкший к свободе Вещь явно не станет послушно сидеть в запертой комнате, но хренов герой предостерегающе сжимает мою руку повыше локтя и прикладывает указательный палец к своим губам.

— Мы обязательно решим этот вопрос, — демократично заявляет он, выдавив слабое подобие улыбки. — Спасибо за ваше гостеприимство, Лариса.

— Очень на это надеюсь, — хмыкает она и одним движением распахивает двери.

Столовая представляет собой просторное помещение с арочными окнами до самого пола и длинным обеденным столом в окружении мягких кресел с каретной стяжкой из бордового бархата. Вокруг стола снуёт молодая темноволосая девушка — на вид ей едва ли больше шестнадцати лет, а строгое закрытое платье и светлый кухонный передник только сильнее подчёркивают образ благочестивой девственницы. При виде нежданных гостей светло-голубые глаза удивлённо распахиваются, но падчерица Уимс не произносит ни слова, продолжая аккуратно расставлять тарелки.

— Дивина, познакомься, у нас гости… — Лариса мягко улыбается и поочередно указывает рукой на каждого из нас. — Ксавье, Тайлер, Уэнсдэй, Бьянка, Энид и… Кстати, а как зовут малыша?

— У него пока нет имени, — с грустью отзывается Барклай, покосившись на молодую мать. Но блондинка остаётся совершенно равнодушной к происходящему, на бледном кукольном личике не двигается ни один мускул, и Бьянка снова оборачивается к хозяйке дома. — Нашей подруге требуется отдых… Могу я отвести её и ребёнка в спальню?

— Да, разумеется, — Уимс сочувствующе вздыхает и обращается к падчерице. — Дивина, проводи гостей в малую зелёную комнату.

Девчонка без единого слова направляется к выходу из столовой, жестом поманив Бьянку за собой. Её странная молчаливость невольно вызывает подозрение. И не только у меня.

— Я пойду с вами, — мгновенно заявляет кудрявый миротворец безапелляционным тоном. Хренов герой тут же кивает в знак согласия, полностью разделяя опасения.

— Бедняжка никак не может оправиться после смерти отца… — Лариса снова вздыхает, проводив падчерицу долгим взглядом, полным плохо скрываемой жалости. Когда за ними закрывается дверь, женщина вполголоса добавляет. — Они с Калебом были так близки…

— Как он умер? — требовательно спрашиваю я, наградив женщину подозрительным взглядом исподлобья. Но та словно и вовсе не замечает моей неприкрытой настороженности.

— Также, как и большинство людей, — лаконично отзывается Уимс и первой проходит вглубь столовой, с самым царственным видом усаживаясь во главе стола. — Добро пожаловать в Спрингфилд Мэнор.

Ну разумеется, у этого вычурного особняка есть не менее вычурное название — пафосная дань староанглийским традициям.

Но желание сострить в ответ бесследно испаряется, как только мой взгляд падает на изобилие еды, стоящей на столе. Конечно, лобстеров и королевских креветок здесь нет, но после трёх лет на одной тушёнке и консервированной фасоли даже простая куриная тушка с запеченной золотистой корочкой кажется практически пищей богов.

Желудок мгновенно сводит тянущим чувством голода — и я сдаюсь позорно быстро, потянувшись к еде под одобрительный взгляд хозяйки поместья.

Спустя несколько минут в столовую возвращаются Дивина и Бьянка.

— Энид заснула… — сообщает Барклай, усевшись напротив меня, и безо всякого стеснения кладёт себе на тарелку румяную куриную ножку. — А Тай остался присмотреть за младенцем. Наотрез отказался спускаться.

— Ничего страшного, Дивина отнесёт им еду прямо в комнату. Правда, дорогая? — Лариса накрывает хрупкую руку падчерицы своей холёной белой ладонью, и девчонка молча кивает в знак согласия.

Остаток ужина проходит в молчании, нарушаемом лишь тихим скрипом столовых приборов о тарелки. Уимс тактично не задаёт вопросов о том, каким образом мы оказались на территории Кингстона — и мои спутники заметно расслабляются, понемногу начинают улыбаться и нахваливать вкусный ужин.

Но мою бдительность не усыпить куриными ножками и изысканным сухим вином.

Слишком уж идиллической выглядит окружающая обстановка. Словно где-то здесь кроется опасный подвох. А может, я просто слишком привыкла постоянно быть начеку, ожидая нападения голодных тварей.

Покончив с едой, мы поднимаемся из-за стола — и Лариса повелительным тоном предлагает падчерице провести для нас экскурсию по поместью. Мне совсем не хочется разглядывать достопримечательности этого дома, больше напоминающего музей, поэтому в первой же гостевой комнате я безапелляционно заявляю, что намерена остаться здесь.

Цветовая гамма спальни режет глаза обилием светло-бежевых оттенков, но больше всего на свете мне хочется запереться в смежной ванной и принять нормальный душ впервые за несколько месяцев.

Горячей воды ожидаемо не обнаруживается, но это мелочи — тем более, что на стеклянной полочке над раковиной стоит самый настоящий шампунь. И хотя он изрядно разбавлен водой в целях экономии, душистая пена со сладковатым ароматом кокоса дарует блаженное ощущение умиротворения. Даже подозрения отступают на второй план, пока я долго стою под ледяными струями душа, завороженно наблюдая, как мутная вода медленно утекает в слив.

Надевать грязную одежду на чистое тело совсем не хочется, поэтому я выхожу из ванной в одном полотенце и забираюсь на просторную мягкую кровать, застеленную атласным покрывалом песочного цвета.

Вещь устраивается в изножье постели, свернувшись клубком.

Глаза непроизвольно закрываются — и я самым кощунственным образом игнорирую правила элементарной безопасности, позволив себе погрузиться в глубокий сон.

Я снова вижу прямо перед собой лицо брата. Пагсли хищно скалит зубы, утробно рычит и тянет ко мне покрытые струпьями руки, с каждым шагом сокращая расстояние между нами. Я озираюсь по сторонам в поисках оружия, но ничего нет. Есть только я и он.

Ноги словно приросли к полу, инстинкты самосохранения истошно вопят, что я должна бежать — но я не могу сдвинуться с места.

Ледяные пальцы смыкаются на моём горле, хриплое дыхание обдаёт лицо зловонным смрадом… Жуткие безжизненные глаза, подёрнутые белёсой пеленой, слепо вращаются. А я неподвижно стою на месте, ощущая, как лёгкие болезненно жжёт от недостатка кислорода. И как жизнь медленно уходит из моего оцепеневшего тела.

Я резко сажусь в постели, жадно хватая ртом воздух, и рефлекторно впиваюсь ногтями в грудную клетку. И хотя мозг прекрасно понимает, что это был просто очередной ночной кошмар, сердце лихорадочно колотится в клетке из рёбер. Бьётся быстро-быстро, как попавшая в паутину муха, разгоняя адреналин по артериям.

Мой пёс приподнимает наполовину оторванное ухо, но не просыпается.

По всей видимости, я проспала не меньше пяти часов — за незашторенным окном совсем стемнело, спальня залита рассеянным светом полной Луны, отчего кажется, что по углам клубятся расплывчатые чёрные тени. Но я яснее ясного понимаю, что это всего лишь плоды разыгравшегося воображения, не способные нанести никакого физического урона.

Но оставаться здесь не хочется.

Кажется, я впервые в жизни не хочу быть одна.

Суровое рациональное мышление явно ещё не до конца пробудилось от кошмарного сна — иначе чем объяснить, что решение приходит само собой безо всяких колебаний?

Я спускаю ноги на пол и сижу так пару минут, пытаясь собраться с мыслями.

Ледяной ламинат приятно холодит обнажённые ступни, но спасительная трезвость рассудка никак не возвращается. Хренов герой как-то сказал мне, что все решения, принятые глухой ночью, обычно теряют силу при свете дня.

Пусть так. Пусть я пожалею о минутной слабости наутро, но… Ещё никогда в жизни я настолько сильно не желала совершить непоправимую ошибку.

Я резко подскакиваю на ноги и вихрем вылетаю за дверь, на бегу подтягивая повыше сползшее с груди полотенце.

Благо, слоняться по коридорам огромного особняка не придётся — я успела запомнить, где находится его комната. Остановившись как вкопанная возле нужной двери и уже не пытаясь совладать с бешено бьющимся сердцем, я решительно заношу руку, чтобы постучать.

Но в ту же секунду дверь распахивается сама.

Стоящий на пороге Торп обводит меня внимательным взглядом, явно подмечая нездоровый румянец на обычно бледных щеках и лихорадочный блеск в глазах.

Я начинаю чувствовать себя клинической идиоткой. Но не могу даже разозлиться.

Oh merda, какой ужасающий кошмар.

— Я хотела…

— Да, — хренов герой не позволяет мне договорить, понимающе качнув головой. — Знаю. Я тоже.

А долю секунды спустя его цепкие пальцы смыкаются на моём запястье железной хваткой, и Торп одним рывком затаскивает меня в комнату, резко захлопнув дверь.

От стремительного движения полотенце распахивается на груди, с тихим шорохом падает на пол, и при виде моего полностью обнажённого тела хренов герой шумно втягивает воздух сквозь плотно стиснутые зубы. Зрачки мгновенно расширяются, затягивая чернильным мороком почти всю малахитовую зелень радужки — и от одного только его тяжёлого взгляда все мои внутренности скручивает требовательным спазмом.

Щёлкает невидимый спусковой крючок, срывается чека невидимой гранаты, и все порочные желания, что я так старательно душила в себе на протяжение долгих недель, прорываются наружу подобно сокрушительному урагану пятой категории. Торп делает шаг вперёд, уничтожая последние миллиметры ненужного расстояния — и вжимает меня в дверь так резко и так сильно, что я ощутимо ударяюсь лопатками.

Но едва замечаю это.

Мы тянемся друг к другу одновременно — я приподнимаюсь на носочки, он наклоняется ниже, а потом… Его обжигающе горячие губы, чуть шероховатые от постоянного нахождения на ветру, впиваются в мои жадным глубоким поцелуем. Ни капли нежности, только сумасшедшее желание обладания, которому я больше не могу и не хочу сопротивляться.

— Ты не представляешь, как сильно я хочу тебя трахнуть… — бессвязно бормочет хренов герой прямо мне в губы, пока его руки требовательно изучают изгибы моего тела. Скользят вдоль талии, то поднимаясь к выступающим от недоедания рёбрам, то грубовато стискивают тазовые косточки. Каждое прикосновение распаляет пожар между ног. Не просто пожар, а дикий огонь возбуждения, сравнимый по силе с тысячеградусным пламенем Ада. — Ещё с той самой минуты, как впервые увидел.

Но я не хочу слушать бессмысленные признания — сам факт, что я нахожусь здесь, бесстыдно подставляя изнывающее от желания тело под его умелые руки, красноречивее тысячи слов. Поэтому я снова подаюсь вперёд, углубляя поцелуй и заставляя Торпа умолкнуть.

Обнажённая грудь с невыносимо чувствительными сосками прижимается к его торсу, скрытому тонкой тканью футболки.

Острота ощущений шкалит за критическую отметку, гулко стучащее сердце ухает вниз с километровой высоты, а между плотно сжатых ног уже так мокро, что липкая горячая влага стекает по внутренней стороне бёдер.

Но мне отчаянно мало.

Мне хочется чувствовать Ксавье целиком и полностью — кожа к коже, губы к губам, плоть к плоти. Хочется немедленно воплотить в реальность самые грязные фантазии, которые беспощадно атаковали мой разум, пока я несдержанно ласкала себя на заднем сиденье джипа. Одежда кажется досадной ненужной помехой, притупляющей ощущения. И потому я вцепляюсь предательски дрожащими пальцами в край его футболки и быстро тяну наверх.

Хренов герой отступает на полшага назад, помогая мне избавить его от одежды — даже секундное отсутствие тактильного контакта подобно мучительной агонии. Сходя с ума от неуёмного желания, я поспешно хватаю его за руку и снова притягиваю ближе к себе.

Потемневший взгляд тёмно-зелёных глаз с жадностью скользит по моей тяжело вздымающейся груди — и я шире расставляю ноги и сама кладу его ладонь между бёдер.

Торп кривовато усмехается с раздражающим самодовольством.

В другое время я бы не смогла удержаться от ядовитой колкости, но сейчас разум плавится в огне, и в голове нет никаких мыслей, кроме одной — я чертовски сильно хочу почувствовать его внутри себя. И неосознанно подаюсь бёдрами навстречу мужской руке, позволяя ему в полной мере ощутить степень моего возбуждения.

Подушечки шероховатых пальцев мучительно медленно скользят по пылающей коже на внутренней стороне бедра, а тяжёлый малахитовый взгляд неизбежно парализует волю и испепеляет жалкие остатки здравомыслия. Рука Торпа устремляется выше — пальцы почти нежно раздвигают нежные складочки, истекающие горячей смазкой.

Но он медлит. Просто поглаживает самое чувствительное место, вскользь задевая набухший клитор и тут же возвращая ладонь обратно. Нарочито неторопливо склоняется к моему уху, опаляя кожу жарким дыханием.

— Скажи мне, чего ты хочешь, Уэнсдэй? — шепчет он и легонько прикусывает мочку.

— Тебя, я хочу тебя… — я сдаюсь позорно быстро, не имея совершенно никаких сил ждать.

Вцепляюсь руками в его плечи, впиваюсь отросшими ногтями в тёплую кожу, оставляя глубокие следы в форме полумесяцев.

Один его палец плавно проникает внутрь — но погружается совсем неглубоко, всего на одну фалангу. Oh merda. Тело мгновенно прошибает мощным разрядом тока, и я неосознанно выгибаю спину, подаюсь бёдрами навстречу его руке, стремясь углубить проникновение.

Но хренов герой явно намерен хорошенько поиздеваться — и быстро отстраняется, оставляя после себя лишь мучительную пустоту и требовательную пульсацию внутренних мышц.

Но играть по его правилам я не намерена.

Я получу всё, что хочу, — и сделаю это немедленно.

Поэтому решительно обвиваю рукой его шею, заставляя склониться ниже. Хренов герой подчиняется с неожиданной покорностью, крепко сжимая талию и снова пытаясь меня поцеловать — но я уворачиваюсь, чтобы прижаться губами к его шее в том месте, где под кожей отчаянно бьётся сонная артерия.

И тут же яростно кусаю, оставляя красноватый след от зубов. Крошечный знак безоговорочного обладания. Первый, но далеко не последний.

Торп приглушенно шипит от резкой вспышки боли и сильнее прижимает меня к себе — так близко, что я животом ощущаю твёрдость напряженного члена.

Сильные мужские ладони перемещаются на мои ягодицы, стискивая до сладкой боли, до синяков, до крышесносной пульсации, заставляющей мышцы внутри трепетно сжиматься вокруг пустоты. Но этого по-прежнему катастрофически мало.

Изнывая от желания, я решительно надавливаю ему на плечи, принуждая опуститься прямо на пол. Добраться до кровати выше наших сил.

Наплевать. На всё наплевать.

Я хочу его прямо здесь и прямо сейчас.

Усаживаюсь сверху, оседлав его бёдра и принимаюсь непослушными пальцами расстёгивать ремень на джинсах, едва не ломая ногти от нетерпения. Но Ксавье ловко перехватывает мои запястья и тянет вперёд.

— Я хочу попробовать тебя на вкус… — жарко шепчет он хриплым от возбуждения голосом, машинально облизывая губы. И этот низкий бархатный тон сиюминутно отзывается лихорадочной дрожью в моём измученном теле. — Иди ко мне, Уэнс.

Не имея никаких сил сопротивляться, я покорно подчиняюсь — позволяю доморощенному герою подтянуть меня к своему лицу. Острые коленки упираются в твёрдый холодный пол по бокам от его головы, руки запутываются в слегка влажных после душа каштановых волосах в поисках точки опоры. Едва не рыча от возбуждения, Торп крепко стискивает мою задницу и притягивает ещё ближе. Впивается пальцами в кожу, принуждая опуститься ниже.

Первое прикосновение влажного горячего языка к истекающим липкой смазкой складкам срывает с моих губ громкий несдержанный стон.

Рефлекторно запрокидываю голову, выгибаюсь в спине, подстраиваясь под темп движений его губ и языка вдоль моей промежности.

— Чёрт, только не… — мне хочется приказать Ксавье ни в коем случае не останавливаться, но остаток фразы тонет в протяжном стоне, когда его язык проникает внутрь.

Сидеть на коленях на полу жутко неудобно, мышцы ног очень быстро начинают ныть от растяжки, но мне тотально наплевать.

Все мысли, чувства и желания концентрируются между широко раздвинутых бёдер, где его губы жадно всасывают налитый кровью клитор, а язык то умело рисует круги, то скользит внутрь.

Это так развратно, так пошло, так грязно… И так невыносимо одуряюще прекрасно, что я вздрагиваю всем телом от каждого движения, сильнее прижимаясь к его рту. Громкие стоны поминутно срываются на крики, когда горячий язык проникает особенно глубоко.

Наслаждение пронзает импульсом каждую клеточку, каждое нервное окончание вспыхивает огнём, внизу живота стремительно закручивается тугой узел, предвещающий скорую разрядку. Ни на секунду не отрывая горячих губ от моей промежности, Торп приглушённо стонет — и этот низкий гортанный звук тут же резонирует во всём теле.

Всё вокруг мокрое. Чертовски мокро между ног, по спине стекают бисеринки пота, растрёпанные пряди волос липнут к вискам, покрытыми испариной. Всё мокрое, и мне кажется, что я тону — с головой тону в волнах сумасшедшего, ни с чем несравнимого удовольствия.

Зубы Ксавье на долю секунды слабо прикусывают набухший клитор, и это становится последней каплей. По телу проходит волна дрожи, пульсация мышц многократно усиливается, и окружающий мир разбивается на сотни мелких осколков. Невероятно яркий оргазм накрывает меня сокрушительным ураганом — пальцы яростно впиваются в мягкие каштановые волосы хренова героя, бёдра рефлекторно сжимаются вокруг его головы, а громкий вскрик эхом отражается от стен полутёмной спальни. Мужские ладони крепко держат мою талию, не позволяя бессильно рухнуть на пол — а обжигающие губы продолжают терзать клитор, продлевая чистейшее концентрированное удовольствие.

В какой-то момент ощущения становятся чрезмерными — и я едва нахожу в себе силы, чтобы отстраниться. Вяло отодвигаюсь в сторону, чтобы лечь на спину рядом с Торпом, расфокусированным взглядом глядя в потолок.

Ледяной пол приятно холодит лопатки, сердце лихорадочно колотится в клетке из рёбер, а перед глазами вспыхивают цветные пятна. Хренов герой милостиво выжидает пару минут, пока утихнет дрожь от мощного оргазма — а потом приподнимается на локте и нависает надо мной. Даже в рассеянном лунном свете видно, что его губы блестят от моей влаги, и это пошлое зрелище вновь воспламеняет огонь сумасшедшего желания.

— Ты чертовски вкусная, Уэнс… — шепчет он и склоняется ко мне, впиваясь в приоткрытые губы долгим глубоким поцелуем.

Я провожу кончиком языка по его нижней губе, ощущая мускусный привкус собственного возбуждения. И тело снова предаёт меня, позорно быстро сдаваясь во власть выплеснувшихся в кровь гормонов.

По позвоночнику бегут колючие мурашки, по артериям будто струится жидкий огонь, и безудержное желание почувствовать внутри себя его напряжённый член испепеляет минутную расслабленность.

Я снова невыносимо сильно хочу его.

Хочу кончить с ним, на нём, под ним — неважно, как именно, лишь бы поскорее.

Торп разрывает поцелуй, скользит губами вдоль линии скул к мочке уха, оставляя влажную дорожку. Слабо прикусывает зубами разгорячённую нежную кожу, опускается на шею, покрывает россыпью жадных поцелуев ключицы и ложбинку между ними… Его широкая ладонь накрывает тяжело вздымающуюся грудь, пальцы поочередно сжимают затвердевшие соски, и у меня вырывается протяжный стон.

Ноги непроизвольно раздвигаются под его сокрушительным напором — вся внутренняя сторона бёдер и ледяной пол под нами залиты липкой горячей влагой.

Возбуждение очень быстро становится невыносимым, почти болезненным, и я снова перехватываю инициативу — одним рывком опрокидываю хренова героя на лопатки и усаживаюсь сверху. Когда мои пальцы справляются с пряжкой ремня и проникают за пояс джинс, вскользь проезжаясь по чувствительной головке и обхватывая напряжённый член у основания, у Торпа вырывается глухой стон.

Он прикрывает глаза и немного приподнимается, помогая мне стянуть штаны вместе с боксерами.

Горячий твёрдый член упирается мне во внутреннюю сторону бедра, сильные мужские пальцы грубо впиваются в задницу, и я почти задыхаюсь от предвкушения.

Тело и разум окончательно оказываются во власти безудержных животных инстинктов, и единственное, о чём я способна думать — как сильно, безумно сильно я хочу почувствовать его внутри. Почувствовать, как его член будет растягивать тугие пульсирующие мышцы, даря восхитительное ощущение долгожданной наполненности. Как грубый темп глубоких движений будет нарастать с каждым толчком, отзываясь сумасшедшим удовольствием во всём теле.

И ждать я больше не могу.

Пальцы смыкаются вокруг члена, я немного приподнимаюсь, не обращая никакого внимания на заметно покрасневшие колени — а мгновением позже горячая головка касается влажных набухших складочек, и тело словно пронзает разрядом электричества.

Закусив нижнюю губу, я резко опускаю бёдра, насаживаясь на твёрдый член по самое основание. Oh merda. Трижды, десятикратно, стократно… Проклятье, как же хорошо.

Полуприкрытые глаза широко распахиваются, губы приоткрываются в беззвучном крике, позвоночник самопроизвольно выгибается.

Торп сдавленно стонет сквозь плотно стиснутые губы, крепко сжимает ягодицы и настойчиво приподнимает мои бёдра, чтобы выйти почти полностью — а потом принуждает опуститься обратно, натягивая моё податливое тело на свой член. У меня вырывается очередной протяжный стон, и я тут же начинаю двигаться в лихорадочно быстром ритме.

Пространство полутёмной спальни заполняется жаркими стонами, пошлыми шлепками влажной плоти, терпким запахом секса.

Отчаянно нуждаясь в том, чтобы чувствовать близость его тела, я наклоняюсь вперёд, прижавшись обнажённой грудью к торсу доморощенного героя. Соски каменеют от интенсивности воздействия, одна рука Торпа взлетает вверх и запутывается в моих волосах, не позволяя отстраниться ни на миллиметр, а вторая проникает между нашими телами и ложится на клитор. Умелые ласки его пальцев заставляют меня лихорадочно дрожать и нетерпеливо извиваться, отчаянно желая нового оргазма.

Мы движемся навстречу друг другу, как идеальный механизм, как единое целое, как две детали одного пазла. Стонем в унисон, дышим в унисон — и в эту невыносимо прекрасную минуту я готова поклясться, что никогда и ни с кем не испытывала ничего подобного.

И если весь мир должен был сгореть в агонии смертельного вируса, чтобы мы могли найти друг друга — то мне совсем не жаль.

В какой-то момент Ксавье резко принимает сидячее положение, отчего угол проникновения полностью меняется, и с моих припухших от поцелуев губ срывается особенно громкий стон. Он крепко обнимает меня обеими руками, пока я буквально схожу с ума от одуряюще восхитительных ощущений. Жгучее удовольствие стремительно нарастает безо всякой дополнительной стимуляции… Но за минуту до сокрушительной кульминации Торп властно стискивает мою талию и принуждает немного отстраниться. Мой протестующий стон тонет в очередном голодном поцелуе.

Хренов герой резко разворачивает меня спиной к себе, становится на колени позади — и мягко, но решительно надавливает на поясницу, заставляя опуститься на четвереньки и упереться локтями в пол. Возбуждение застилает разум, и я покорно подчиняюсь, будучи готовой принять любые правила игры, лишь бы он снова вошёл в меня и отымел как можно жёстче.

И куда только подевалось моё извечное стремление контролировать всё на свете?

Но поразмыслить об этом прямо сейчас я абсолютно не в состоянии — Ксавье плавно отводит мои бёдра назад и мучительно медленно скользит твёрдой головкой члена по изнывающей от желания промежности.

— Ну же… — мой голос, сорванный громкими стонами, звучит почти умоляюще. Какой ужасающий кошмар. Но мне плевать, на всё плевать. В данный момент в голове набатом стучит одна-единственная мысль. — Трахни меня. Скорее.

Хренов герой самодовольно усмехается — oh merda, ударить бы его ножом за такое — но мой приказ, по интонации больше напоминающий жалкую просьбу, всё же исполняет. Властно сжимает бёдра, до синяков сминая мягкую плоть длинными пальцами — и одним резким толчком входит по самое основание. От глубины проникновения из моего горла вырывается приглушённый вскрик, а тягучее вязкое наслаждение мгновенно расползается по всему телу, заполняя каждую клеточку. Мощные электрические разряды пронзают каждое нервное окончание при его грубых размашистых движениях.

Пульс давно зашкаливает за сотню, я едва могу дышать в перерывах между толчками, жадно хватая воздух пересохшими губами. Почти непрерывные громкие стоны поминутно срываются на крики, всё тело горит и плавится словно на костре инквизиции.

Ослабевшие конечности очень скоро отказываются меня держать, локти разъезжаются на скользком ламинате, и я безвольно опускаюсь на живот, крупно вздрагивая от каждого его движения внутри моего тела, вмиг ставшего таким податливым.

Торп нависает сверху, удерживая свой вес на одной руке, а второй мягко обхватывает мою ногу под коленом и отводит в сторону.

Я подчиняюсь, не в силах оказать даже минимальное сопротивление и отчаянно желая только одного — вновь испытать оргазм.

Угол проникновения снова меняется, низ живота сводит тянущей судорогой. До кульминации осталось совсем немного. Хренов герой быстро набирает скорость, беспощадно, грубо и глубоко вбиваясь в распалённое до предела тело.

Его раскрытая ладонь скользит по моей взмокшей спине вдоль линии позвоночника — и я машинально зажмуриваюсь, концентрируясь на фантастически ярких ощущениях. Даже такое незначительное прикосновение отзывается импульсом острейшего удовольствия, ускоряя приближение разрядки.

А несколько секунд спустя Торп просовывает руку под мою согнутую в колене ногу и прижимается двумя пальцами к изнывающему от возбуждения клитору. Он успевает сделать всего пару-тройку круговых движений — от этого секундного тактильного контакта наслаждение многократно возрастает, и сокрушительная волна оргазма накрывает меня с головой.

Из сорванного горла вырывается хриплый полустон-полувскрик, а тугие мышцы раз за разом трепетно сжимаются вокруг его члена.

На несколько невыносимо прекрасных секунд меня буквально вышибает из реальности — в ушах шумит кровь, перед глазами всё темнеет, голова кружится как при сильном опьянении.

Сквозь блаженный послеоргазменный дурман я слабо ощущаю, как Ксавье погружается особенно глубоко — а потом резко выходит, с глухим протяжным стоном кончая мне на спину.

Капли тёплой жидкости растекаются по взмокшей от пота коже, пока я продолжаю лежать на полу, не в силах подняться на ноги, и лениво размышляю, что возвращаться в свою комнату уже нет никакого смысла.

Комментарий к Часть 10

Фууух. Открываем шампанское, они наконец потрахались 🔥

Ну и надо ли говорить, что автор очень любит отзывы? 😏

========== Часть 11 ==========

Комментарий к Часть 11

Саундтрек:

Blitz Union — Not Pround (To Be Human Being)

Приятного чтения!

Когда я открываю глаза, солнце уже стоит в зените — от недавней непогоды не осталось и следа, порывистый весенний ветер разогнал все хмурые тучи. Через незашторенное окно проникают ослепительно яркие лучи, заставляющие поморщиться и рефлекторно зажмуриться. Собственное тело кажется мне совершенно ватным и непослушным, мышцы внизу живота ощутимо побаливают, как будто вчерашний секс был первым в моей жизни.

Впрочем, ничего удивительного — прошлой ночью нам обоим буквально сорвало крышу, и после первого раунда грехопадения случился второй — в тесной душевой кабине, явно не предназначенной для двоих, а следом и третий — на этой самой кровати, с которой мы едва успели сдёрнуть покрывало.

Моргнув несколько раз, чтобы сфокусировать осоловевший взгляд, я переворачиваюсь на другой бок и тут же упираюсь глазами в Торпа. Хренов герой спит, положив голову на изгиб локтя. Выразительные, словно высеченные из мрамора, черты лица кажутся удивительно расслабленными, даже привычная хмурая морщинка между бровей полностью разгладилась. Каштановая прядь спадает на высокий лоб — повинуясь безотчётному порыву, я протягиваю руку, чтобы отодвинуть её в сторону. Ксавье что-то невнятно бормочет сквозь сон, но глаз не открывает.

Я чувствую себя странно.

Максимально странно.

Всё происходящее кажется таким… таким нормальным. Как будто никакой эпидемии и вовсе не было. Как будто я снова известная писательница, чьи детективные романы раз за разом взлетают в топы бестселлеров. Как будто я снова проснулась в своей квартире на Манхэттене после бурной ночи с интересным привлекательным мужчиной.

Но жестокая реальность мгновенно напоминает о себе — до моего слуха доносится жалобный скулёж собаки, запертой в комнате в дальнем углу коридора, и призрачная иллюзия нормальности безвозвратно рассыпается на мелкие осколки. В прошлой жизни я не любила и не держала домашних питомцев. И никогда даже не могла представить, что однажды одичавшая грязная дворняга станет моим единственным компаньоном на долгие годы.

Пожалуй, пса пора выпустить на прогулку.

Я осторожно отодвигаюсь к самому краю постели и отбрасываю в сторону тонкую светлую простынь, заменяющую одеяло.

И тут же замечаю, что бурное грехопадение на твёрдом полу не прошло бесследно — неприятно ноющие колени посинели от гематом, а на бледной коже бёдер красуется россыпь лиловых отметин в форме мужских пальцев. Судя по немного болезненным ощущениям в области шеи, жадные собственнические прикосновения губ и зубов оставили синяки и там. Вдобавок я запоздало вспоминаю, что заявилась в комнату хренова героя в одном коротеньком полотенце словно героиня фривольной высокорейтинговой мелодрамы.

Мысленно проклиная собственную глупость, я поднимаюсь на ноги и осматриваюсь по сторонам в поисках подходящей одежды — но быстро отметаю эту мысль, осознав, что эпичное появление в коридоре в футболке Торпа на голое тело — ещё худший вариант, нежели полотенце, едва доходящее до середины бедра. Не сумев придумать ничего лучше, я подхватываю с пола крохотный кусочек махровой ткани и оборачиваю его вокруг груди.

А когда выхожу из спальни, осторожно прикрыв за собой дверь, наступает второй акт дешёвого спектакля — я сталкиваюсь лицом к лицу с кудрявым миротворцем, который точно так же осторожно выскальзывает из комнаты Энид.

Oh merda. И нарочно не придумаешь более неловкой сцены.

Мы синхронно замираем на месте, молча глядя друг на друга — я почти физически ощущаю внимательный взгляд Тайлера, медленно прошедший сверху вниз по моей фигуре. Спустя минуту немого созерцания недвусмысленных синяков на моих коленях он морщится и опускает глаза в пол.

— Блонди и малыш заснули, — зачем-то сообщает Галпин, хотя я не задала ни единого вопроса об их самочувствии.

Судя по тёмным кругам под глазами, он просидел рядом с овдовевшим семейством Петрополусов всю ночь напролёт, и я вдруг чувствую ощутимый укол совести, что самозабвенно наслаждалась жизнью, пока несчастная блондинка скорбела по погибшему мужу. Oh merda, они ведь наверняка всё слышали — вряд ли в этом доме хорошая шумоизоляция, раз я уловила жалобный скулёж собаки из дальнего конца коридора.

— Она отказывается есть, — миротворец словно специально пытается надавить на жалость. Или на совесть. — Такими темпами у неё пропадёт молоко, а смесь нам не найти.

— Я поговорю с ней, — понятия не имею, зачем предлагаю это, учитывая, что мои навыки оказывать поддержку безнадёжно погребены ниже уровня плинтуса. Но промолчать не могу.

— Спасибо за помощь, — сдержанно отзывается Тайлер, не поднимая взгляда и нервно комкая пальцами рукав клетчатой рубашки. — Надеюсь, у вас это серьёзно.

И прежде чем я успеваю отреагировать на неожиданный комментарий, Галпин быстро устремляется вдоль по коридору и скрывается за одной из ближайших дверей.

Поспешно следую его примеру, чтобы не столкнуться с кем-то ещё и не усугубить и без того неловкую ситуацию.

Оказавшись в относительном подобии личного пространства, я быстро переодеваюсь в прежнюю одежду и пальцами расчёсываю растрёпанные волосы, за последние пару месяцев успевшие отрасти до лопаток.

Вещь радостно виляет хвостом и тычется мокрым носом в мою ладонь. Наспех приведя себя в порядок, я подхватываю прислонённый к кровати автомат, жестом подзываю пса и выхожу вместе с ним в коридор, чтобы выпустить на прогулку.

Вычурный особняк по-прежнему кажется мне слишком идеальным. Словно в этом райском оазисе посреди агонизирующего мира воцарился самый настоящий пир во время чумы. Блаженное расслабленное наваждение, дарованное сытным ужином и мягкой постелью, понемногу спадает — и я ловлю себя на мысли, что чрезмерно радушная хозяйка Спрингфилд Мэнор выглядит слишком уж подозрительно. Ровно как и её молчаливая падчерица.

Помнится, когда-то давно дядя Фестер рассказывал мне о «побеге с бычком» — совершая побеги из тюрем, расположенных в труднодоступных и пустынных местах, матёрые заключённые берут с собой незадачливого товарища, который исполняет роль живой консервы. Доверчиво бежит вместе со всеми как по мановению дудочки крысолова, ещё не подозревая, что очень скоро ему уготована участь быть съеденным.

Как знать, вдруг и нас ожидает аналогичная незавидная судьба?

Вот только Лариса прогадала — в мои планы категорически не входит становиться пушечным мясом. И если эти сады Семирамиды таят опасность за внешним лоском, я непременно всё выясню до того, как на ноге сомкнётся смертоносный капкан.

Выпустив пса на улицу, я решаю немедленно приступить к осмотру особняка — стараясь двигаться как можно тише и достав висящий за спиной автомат, направляюсь прямиком на кухню. Если семейство Уимс не брезгует человеческой плотью, следы преступления следует искать именно в морозильных камерах.

Просторная столовая оказывается пуста — на всякий случай проверяю кухонные шкафчики, но там не обнаруживается ничего подозрительного. Только ровные ряды банок с крупами, солью и даже макаронами. В некоторых из них заметны мелкие чёрные жучки-мукоеды — мерзковатое, но привычное в наше время зрелище. Постоянное чувство голода неплохо отбивает всякую брезгливость.

Закончив с осмотром шкафов, осторожно приоткрываю дверь в смежную комнату, оказавшуюся непосредственно зоной готовки — две морозилки вдоль стены, длинный металлический стол, пузатая духовка и огромная плита с четырьмя конфорками.

Поочередно открываю обе морозильные камеры, но подозрения не подтверждаются — среди толстых залежей льда покоится только с десяток ощипанных куриных тушек.

Никаких инструментов, которые могли бы подойти для расчленения человеческого трупа, в зоне видимости тоже не обнаруживается. Все ножи стандартного размера, нет даже кухонных тесаков с широким лезвием.

С улицы вдруг доносится заливистый собачий лай — и я стремглав бросаюсь прочь из кухни, уже предчувствуя самое худшее.

Oh merda. Голодное стадо тварей наверняка пришло сюда вслед за нами, за километры учуяв соблазнительный запах свежей плоти.

Резко толкаю входную дверь плечом, на ходу снимая автомат с предохранителя — и тут же останавливаюсь как вкопанная.

Тварей нигде не видно. А мой пёс носится по местами высохшему газону за тощими облезлыми курами, которые с громкими воплями бестолково машут крыльями и разбегаются от него во все стороны.

И это тоже выглядит таким удивительно нормальным, что я невольно замираю на месте на несколько секунд, прежде чем окликнуть собаку и прекратить эту вакханалию.

— Доброе утро, Аддамс, — за моей спиной раздаётся голос Бьянки.

Я быстро возвращаю предохранитель в крайнее верхнее положение, убираю автомат за спину и оборачиваюсь к ней — Барклай обходит меня и останавливается на террасе, облокотившись на широкие перила. Запускает руку в задний карман джинсов и достаёт оттуда смятую пачку вишнёвого Чапмана.

— Будешь?

Молча кивнув в ответ, вытягиваю одну сигарету и склоняюсь над предложенной зажигалкой.

Горьковатый едкий дым заполняет лёгкие, с первой же затяжки вызывая небольшое головокружение — но это даже приятно.

Поэтому я выхожу на террасу следом за ней и усаживаюсь в плетёное садовое кресло-качалку.

Некоторое время мы курим молча, вглядываясь в ровные ряды вычурных особняков, протянувшихся до самого горизонта. В ослепительно ярком свете весеннего солнца очень легко забыть, что эти дома давно необитаемы. Кажется, что широкая улица вот-вот заполнится вереницей автомобилей, на газоны выскочат шумные дети с водными пистолетами и яркими мячами — и пафосный район маленького городка заиграет привычной жизненной суетой.

— Впервые за последние месяцы нормально выспалась, представляешь? — вальяжно усмехается Барклай, выпуская изо рта сизый никотиновый дым с лёгким ароматом вишни.

Неопределённо пожимаю плечами в ответ и машинально подтягиваю повыше широкий ворот видавшей виды чёрной футболки, чтобы скрыть явные свидетельства того, что сегодняшней ночью мне было совсем не до сна. Ладно, если уж быть до конца откровенной, я тоже успела выспаться — без уже ставших привычными кошмаров о мёртвом брате, без вечной настороженности и без тревожных мыслей о том, что твари могут напасть в любой момент.

Мягкая уютная постель, ограждение из колючей проволоки под высоковольтным напряжением и, чего греха таить, близость доморощенного героя — всё это в совокупности подействовало на меня непозволительно расслабляюще.

— Слушай… Может, к чёрту Сент-Джонс? Может быть, нам стоит остаться здесь? — задумчиво произносит Бьянка, обернувшись ко мне. Выдерживает короткую паузу, докурив сигарету в две глубоких затяжки, а потом щелчком пальцев отправляет окурок в свободный полёт с крыльца и продолжает. — Поговори с ним, Уэнсдэй. Он послушается только тебя.

— Зачем нам оставаться здесь? — и хотя моя подозрительность немного успокоилась после осмотра особняка, оставаться тут насовсем кажется абсурдной идеей. Хотя бы потому, что Уимс предлагала только временное убежище, но никак не постоянное проживание.

— Энид совсем разбита, у неё на руках грудной ребёнок. Мы все очень устали, — резонно возражает Барклай. — Чего мы ищем? Здесь есть всё. Можем занять любой из этих домов, обнести забор защитным ограждением и начать просто жить. Нормально. По-человечески.

— Не жить, — я делаю слишком глубокую затяжку, и в горле тут же появляется неприятный колючий комок, обещающий надсадный кашель. — И даже не выживать. А просто доживать оставшиеся годы.

— А что в этом плохого? — она подходит ближе и занимает соседнее кресло, закинув ногу на ногу. — У нас наконец-то будет дом. Неужели тебе не хочется прекратить скитания? Не хочется остановиться и выдохнуть?

Я не отвечаю. Не знаю, что ответить.

С одной стороны, Бьянка абсолютно права — мы слепо бредём навстречу неизвестности, движимые призрачной иллюзией надежды. Теряем время, теряем силы, теряем людей.

И даже не знаем наверняка, что именно нас ждёт в Сент-Джонсе. Может быть, мы обнаружим лишь развалины, кишащие тварями.

И на фоне подобных безрадостных перспектив возможность остаться тут кажется довольно манящей.

Но с другой… Райский уголок в любой момент может стать смертоносной ловушкой. Нет никакой гарантии, что ограждение из проволоки под напряжением выдержит нападение голодного стада. Мнимое окружающее спокойствие легко может обернуться капканом, из которого мы уже не сумеем выбраться.

— Я не стану никого ни в чём убеждать, — потушив недокуренную сигарету о широкий подлокотник деревянного кресла, я решительно поднимаюсь на ноги. — Я хочу навестить Энид.

— Нам всё равно придётся принять какое-то решение… — кричит Бьянка мне вслед, но я уже не слушаю. Роль первой леди при доморощенном лидере мне не нужна.

Но когда я без стука вхожу в комнату Синклер, решимость продолжить путешествие мгновенно ослабевает — блондинка лежит поперёк кровати, невидящим взглядом уставившись в потолок, и её лицо с ввалившимися щеками практически не отличается по цвету от снежно-белых простыней. Под запавшими, покрасневшими от слёз глазами залегли огромные чернильные круги, а хрупкие плечики заметно подрагивают от беззвучных рыданий.

Крохотный свёрток с младенцем тихо хнычет рядом с матерью. Круглый поднос с нетронутым ужином стоит на прикроватной тумбочке. Судя по полному стакану воды, она отказывается не только от еды, но и от питья. И вдобавок Энид абсолютно не реагирует на моё появление.

Дело дрянь. Нужно что-то предпринять.

— Хочешь умереть от обезвоживания? Не самый приятный способ самоубийства, — я прохожу в спальню и сажусь на край постели, подобрав ноги под себя. Блондинка словно и вовсе не замечает моего присутствия, но я не намерена сдаваться так легко. — Расскажу тебе, почему. Очень скоро твой организм начнёт восполнять недостаток жидкости, забирая её из жизненно важных органов. Начнутся адские головные боли, затем судороги. Кровь постепенно станет токсичной и будет медленно отравлять каждую клетку твоего тела.

Пугающая красочная тирада работает гораздо лучше пустых слов утешения — Энид ёжится как при сильном ознобе и наконец обращает на меня потухший взгляд небесно-голубых глаз.

— А когда ты умрёшь в жутких муках, твой сын останется совсем один, — киваю в сторону младенца, выразительно вскинув брови. — Или ты всерьёз думаешь, что твоя демо-версия человека кому-то нужна? Ты ошибаешься. Если каким-то невероятным чудом он выживет, подрастёт и спросит, где его родители, я охотно расскажу ему, что его мать предпочла добровольно склеить ласты, нежели исполнять свои прямые обязанности.

— Зачем ты такое говоришь? — и хотя голос блондинки звучит совсем слабо, словно едва слышный писк котёнка, на мертвецки бледных щеках появляется багряный румянец от злости.

— Затем, что это правда, — какая-то ничтожно малая и не самая сильная часть моего сознания противится таким жестоким словам, но я продолжаю говорить короткими хлёсткими фразами. Словно бросаю остро заточенные кинжалы аккурат в центр мишени. — Для чего твой муж пожертвовал собой? Чтобы ты валялась в постели и наматывала сопли на кулак? Очнись наконец. Всем плевать. Люди умирали и продолжают умирать каждый день.

— Да что ты понимаешь вообще?! — звонко взвизгивает Синклер и прячет заплаканное лицо в ладонях. По крайней мере, бурная истерика в разы лучше апатичного анабиоза.

— Ты правда хочешь это знать? — одним рывком я пододвигаюсь к рыдающей блондинке и впиваюсь стальной хваткой в хрупкие запястья, вынуждая её убрать руки и посмотреть мне в глаза. — Всего пару недель назад я встретила родного брата. Вот только вместо родственных объятий он попытался вцепиться зубами мне в глотку. И непременно вцепился бы, если бы я не пустила пулю ему в лоб. Своими же руками, ясно?

Энид растерянно хлопает слипшимися от слёз ресницами и громко шмыгает носом.

Но зато теперь она действительно меня слушает — и потому я продолжаю.

— Думаешь, легко было это сделать? Думаешь, я могу спокойно спать ночами после того, как спустила курок? — противная щемящая боль царапает внутренности тупым зазубренным ножом, но усилием воли мне удаётся сохранить ровный уверенный тон. — Вот только жизнь продолжается. Видишь, солнце снова взошло над горизонтом? Пагсли умер, Аякс умер, куча других людей умерли. Они все мертвы. А мы остались жить. А если ты хочешь подохнуть от депрессии, я могу упростить задачу и выстрелить тебе промеж глаз. Хочешь?

— Нет, — тихо выдавливает Синклер, и я наконец вижу слабые проблески эмоций в её угасшем взгляде.

Она явно сбита с толку — похоже, полагала по простоте душевной, что я начну сыпать бесполезными заезженными фразами о том, что всё будет хорошо, нужно только потерпеть.

Чушь собачья. Пресловутое «хорошо» не наступит никогда. Жизнь в равной степени жестока ко всем, и ливень льёт на святых так же, как и на грешных.

— А раз не хочешь подохнуть, съешь этот хренов ужин, покорми ребёнка и перестань наконец себя жалеть, — я резко разжимаю хватку на тонких запястьях девчонки и уже намереваюсь отодвинуться, но Энид с неожиданной силой хватает меня за руку, не позволяя уйти.

— Подожди, Уэнс… — в тихом голосе явственно угадываются умоляющие интонации. — Посиди немного со мной… И с Эдмундом. Как ты считаешь, это хорошее имя?

Oh merda. Скажи мне кто-нибудь всего несколько месяцев назад, что я добровольно соглашусь проводить время в компании молодой мамаши и её хныкающего чада, я бы решила, что этот человек крепко повредился умом. Но странное идиотское чувство глубоко внутри отчаянно противится рациональному желанию уйти. Кажется, люди называют это совестью. Или сочувствием.

Впрочем, какая разница, как это называется, если я соглашаюсь почти без колебаний — машинально закатив глаза, тянусь к подносу и водружаю его прямо на постель перед зарёванной блондинкой.

— Ты съешь всё, — заявляю я безапелляционным тоном, и Синклер с удивительной покорностью принимается за еду.

Покончив с ужином, она послушно опустошает стакан воды и берёт сына на руки — лицезреть сцену кормления мне не особо хочется, но деваться некуда. Блондинка расстёгивает верхние пуговицы джинсовой рубашки, которая велика ей на несколько размеров — похоже, это одежда Аякса — и обнажает одну грудь.

— Я даже не умею это правильно делать… — тихо жалуется она, удобнее перехватывая младенца свободной рукой и без особого успеха пытаясь направить сосок в его крошечный рот.

Сама не веря, что делаю это, я подсовываю одну пухлую подушку под сгиб её локтя, упирающегося в колено, вторую подкладываю за спину для удобства.

В детстве я неоднократно видела, как мать кормила Пагсли — всегда считала это зрелище на редкость отвратным и никогда даже не могла вообразить, что однажды подобные знания пригодятся мне на практике. Кошмар.

Энид взирает на меня с удивлением.

— Неправильно держишь, — не без труда поборов неискоренимую неприязнь к недоразвитому подобию человека, я протягиваю руку и осторожно касаюсь детской макушки раскрытой ладонью. — Поверни его боком и придерживай затылок второй рукой.

Растерянная блондинка послушно исполняет незамысловатые указания, и младенец наконец принимается сосать с тихим причмокиванием.

И хотя взгляд Синклер по-прежнему выглядит болезненно пустым, на искусанных бескровных губах появляется слабая тень улыбки.

От нечего делать я принимаюсь разглядывать интерьер спальни. По планировке она напоминает мою комнату — такая же широкая двуспальная кровать с двумя тумбами по бокам, такие же полки на стенах, заставленные книгами и фарфоровыми статуэтками, такое же окно с плотными бархатными шторами. Отличается только цвет обоев и постельного белья — насыщенно-изумрудный вместо блёклого песочного. Боковым зрением замечаю несколько фотографий в рамках, хаотично расставленные на книжных полках.

Любопытно.

Я поднимаюсь на ноги и подхожу ближе, внимательно рассматривая снимки. На самом большом из них запечатлено семейство мэра в полном составе на каком-то светском рауте — Лариса в длинном платье глубокого красного цвета держит за локоть статного седовласого мужчину в изысканном чёрном костюме. Рядом с ними стоит улыбающаяся темноволосая девочка, в которой смутно угадываются черты Дивины. На соседней фотографии уже повзрослевшая дочь мэра обнимает обеими руками пушистого померанского шпица, на следующей — Уимсы в горнолыжных костюмах на фоне заснеженного склона и кристально чистого лазурного неба. Множество моментов обычной жизни счастливого семейства, которая уже никогда не вернётся.

Негромкий стук отвлекает меня от созерцания застывших образов чужого потерянного прошлого. Дверь приоткрывается с тихим скрипом, и на пороге появляются мои спутники.

Хренов герой входит первым, следом — Тайлер и Бьянка. Энид прикладывает указательный палец к губам, призывая их двигаться тише — похоже, после кормления младенец заснул.

— Надо поговорить, — негромко произносит Торп. Он слегка наклоняется, потянувшись к стоящему неподалёку стулу, и я тут же замечаю на его шее яркие лиловые отметины от собственных укусов. В голове вихрем проносятся обжигающе чувственные воспоминания о прошлой почти бессонной ночи, но усилием воли я отгоняю эти непрошеные мысли. Хренов герой усаживается на стул, уперевшись локтями в колени, и понижает голос до вкрадчивого шепота. — Мы должны решить, что будем делать дальше. У нас всего одна машина на ходу, почти нет бензина и еды. Я поговорил с Ларисой, и она не возражает, если мы задержимся тут на неопределённый срок.

— Что тут думать? — едва слышно бормочет Бьянка, устроившись на краю постели. — В этом доме есть всё необходимое для нормальной жизни. Останемся здесь, и дело с концом.

— Согласен, — кудрявый миротворец садится прямо на пол, уперевшись спиной в мягкое изножье кровати. — Мы ищем прошлогодний снег. Может, в Сент-Джонсе и вовсе ничего нет?

Удивительно, как быстро они позабыли о своём драгоценном радиосигнале — всего одна ночь в уютной постели на чистых простынях, и мечты о чудесном спасении враз стали ненужными.

— А ты что думаешь? — Торп вполголоса обращается ко мне, и я невольно вспоминаю недавние слова Барклай. Он послушается только тебя. Вот только я не до конца уверена, какое решение будет более правильным.

— Проголосуем, — обычно демократия мне не свойственна, но в создавшейся ситуации разумнее будет решить вопрос сообща.

— Хорошо, — хренов герой мгновенно кивает в знак согласия, подтверждая утверждение своей бывшей. — Кто за то, чтобы остаться тут?

Как и ожидалось, Тайлер и Бьянка вскидывают руки практически одновременно. Энид заметно колеблется — кусает обветренные губы, опасливо косится на мирно спящего сына… и после непродолжительных размышлений робко приподнимает ладонь вверх. Ксавье слегка морщится — похоже, ему подобный расклад вовсе не по вкусу. В большей степени я с ним солидарна, но численный перевес отнюдь не на нашей стороне. Деваться некуда.

— Значит, остаёмся, — лаконично заключает доморощенный лидер и первым поднимается на ноги. — Дивина приготовила завтрак. Идёмте.

И мы остались.

После многолетних скитаний осёдлый образ жизни казался мне чертовски странным — словно каждый день стал днём сурка.

Мы по привычке вставали с первыми лучами солнца, ели омлет из двух яиц на завтрак, бестолково слонялись по дому, по очереди кормили худосочных облезлых кур, читали книги из огромной библиотеки и обсуждали прочитанное вечерами возле горящего камина. Пили вино из домашнего погреба Уимсов, иногда пытались играть в гольф на иссохшем газоне и разговаривали обо всём на свете.

Я узнала, что Торп неплохо умеет играть на рояле — на четвёртый день пребывания в особняке застала его за исполнением Лунной сонаты. И хотя выбор композиции был самым банальным из всех возможных, я всё равно завороженно замерла на пороге гостиной, неотрывно глядя на то, как его длинные пальцы ловко порхают по чёрно-белым клавишам.

Хренов герой не пытался со мной поговорить, не стремился выяснить, какой конкретно статус имеют наши странные отношения.

Но спустя пару дней после того, как мы приняли решение задержаться в гостях у мэра, он постучал в дверь моей комнаты — время давно перевалило за полночь, я дочитывала «Кентервильское привидение» Оскара Уайльда и совершенно не ждала гостей.

Но увидев на пороге своей спальни доморощенного героя, я просто отошла в сторону, позволив ему войти — а следующей ночью он пришёл снова. И снова. И снова.

Каждый раз, когда жгучая вспышка страсти утихала, и мы засыпали на смятых простынях, рациональное мышление укоризненно качало головой и упрямо твердило, что всё это зашло слишком далеко. Раз за разом я обещала себе прекратить, пыталась договориться с собственным разумом — но все попытки неизбежно терпели крах, как только его руки оказывались на моей талии, а горячие губы впивались в шею жадным яростным поцелуем.

А самое ужасное — мне постоянно было мало, катастрофически мало. Ужасающе часто доходило до того, что я была не в состоянии дождаться ночи и под благовидным предлогом затаскивала Торпа в укромные уголки огромного особняка, отчаянно желая только одного — как можно скорее ощутить внутри себя грубые глубокие толчки его твёрдого члена.

Это походило на помутнение рассудка.

Или на неутолимый животный голод, который никак не удавалось насытить.

Словно сходить с ума от его жадных собственнических прикосновений стало главным смыслом моего существования. Ужасающе унизительно. И одновременно дьявольски хорошо — настолько, что я раз за разом шла на сделку с собственной совестью и сдавалась во власть бесконтрольного зова плоти.

Внушительная библиотека в подвале стала одним из моих любимых мест в этом непомерно огромном особняке — рассеянный свет желтоватых ламп, множество книжных полок высотой до потолка, едва уловимый аромат пыли и старины. Просторное помещение сильнее всего напоминало мне о родительском поместье, поэтому я часто засиживалась тут допоздна, погрузившись в чтение.

Вот и сегодня — сразу после ужина я спускаюсь в подвал, прихватив с собой непочатую бутылку Кьянти, достаю с полки томик сочинений Стивенсона и с ногами забираюсь в огромное кожаное кресло, дарующее ощущение уюта.

За стенами Спрингфилд Мэнора завывает шквалистый ветер, перемежаемый трескучими раскатами грома, в библиотеке горит одна-единственная настольная лампа, и я с головой окунаюсь в приключения принца Флоризеля в клубе самоубийц. Медленно перелистываю страницу за страницей, внимательно вчитываясь в каждую мелко напечатанную строчку — и вдруг понимаю, что чертовски скучаю по своей антикварной печатной машинке. По долгим вечерам, проведённым в творческом порыве. По будоражащему кровь азарту, когда в голову приходит особенно интригующий сюжетный поворот.

Хм. А почему бы не начать писать снова?

Ведь теперь свободного времени у меня более, чем достаточно. И хотя моя потенциальная читательская аудитория насчитывает всего семь человек, одному из которых только три недели от роду, а другая не произнесла ни слова с момента знакомства, но… Когда-то я получала удовольствие не столько от положительных отзывов критиков, сколько от самого процесса.

Крепко задумавшись над этой мыслью, я закрываю книгу и машинально принимаюсь разглаживать несуществующие складки на простом чёрном платье с высоким белым воротником — у нас оказался один размер одежды с семнадцатилетней падчерицей мэра, и молчаливая Дивина отдала мне несколько своих пуританских нарядов. Подчёркнуто скромно, но вполне приемлемо. Помнится, нечто подобное я носила в старшей школе — ещё до того, как родители окончательно сдались и перевели меня на домашнее обучение.

Решив подыскать блокнот или хоть какие-то бумаги для набросков нового романа, я выбираюсь из объятий мягкого пузатого кресла и подхожу к ближайшей книжной полке, чтобы вернуть Стивенсона на законное место.

Со стороны лестницы доносится негромкий звук приближающихся шагов, которые я уже научилась распознавать — по всей видимости, хренов герой не обнаружил меня в комнате и решил спуститься сюда.

— Уэнсдэй? Ты тут? — его тихий голос с нотками возбуждающей хрипотцы раздаётся совсем рядом, и этого оказывается достаточно, чтобы внизу живота возник тянущий спазм неконтролируемого желания.

— Да, — едва слышно выдыхаю я, безуспешно пытаясь унять мгновенно разогнавшийся сердечный ритм. Oh merda, и как я докатилась до того, что меня адски заводит одно только присутствие другого человека?

— Привет, — Торп выходит из-за ближайшей книжной полки и останавливается в нескольких шагах от меня, вальяжно прислонившись к деревянной стремянке. — Решила почитать?

Вопрос — сущая формальность, ведь ему прекрасно известно, что я провожу в библиотеке большую часть времени. Цепкий взгляд насыщенно-зелёных глаз скользит по моей фигуре снизу вверх и наконец останавливается на плотно сжатых искусанных губах.

Красноречивый призыв к действию срабатывает незамедлительно — и я делаю решительный шаг вперёд, в очередной раз заткнув суровый голос рационального мышления. В очередной раз приближаю точку невозврата. И в очередной раз безо всякого зазрения совести забываю о своём главном несокрушимом принципе — никогда ни к кому не привязываться.

Плевать. На всё плевать.

Вцепляюсь дрогнувшими от желания пальцами в широкий ворот его тёмно-синей футболки и резко тяну на себя, принуждая Торпа склониться к призывно приоткрытым губам. Его язык сиюминутно скользит ко мне в рот, сплетаясь с моим собственным — и жадный горячечный поцелуй многократно усиливает градус возбуждения. Меня тут же бросает в жар, несмотря на прохладу подвального помещения, по позвоночнику бегут предательские мурашки.

Широкая мужская ладонь ложится на затылок, запутывается в волосах, оттягивая смоляные пряди до сладкой боли и заставляя меня запрокинуть голову. Горячие губы перемещаются на шею, оставляя влажную дорожку от мочки уха до ложбинки между ключицами. Высокий воротник платья кажется сейчас досадной помехой, но полностью раздеваться нельзя — в библиотеку могут войти в любой момент, даже несмотря на поздний час.

Но мне жизненно необходимо как можно больше тактильного контакта, отчаянно хочется ощущать близость его тела обнажённой кожей.

Поэтому завожу руку за спину, нащупывая мелкие пуговицы — их так невыносимо много, а моего терпения так невыносимо мало. Торопливо расстёгиваю несколько верхних, позволяя длинным рукавам платья немного соскользнуть по плечам.

Свободной рукой Торп крепко прижимает меня к себе, позволяя ощутить твёрдость напряжённого члена даже через несколько слоёв ткани — я тут же чувствую нарастающую пульсацию глубоко внутри. И горячую липкую влагу, вмиг сделавшую нижнее бельё насквозь мокрым. Изнывая от первобытного животного желания, я принимаюсь возиться с пряжкой ремня на его джинсах, едва не ломая ногти.

Как только мне удаётся расстегнуть ремень и дёрнуть вниз язычок молнии, расстановка сил меняется в мгновение ока — хренов герой резко разворачивает меня спиной к себе. Упираюсь ладонями в широкие ступени приставленной к полке стремянки и рефлекторно отвожу бёдра назад, стремясь прижаться к нему как можно ближе. Дыхание сбивается в сладком предвкушении, руки Торпа быстро проникают под платье, и прикосновение к разгорячённой обнажённой коже отзывается во всём теле мощным разрядом тока.

Запрокидываю голову, и с приоткрытых губ срывается первый приглушённый стон — мужские ладони скользят вверх по бёдрам, задирая подол проклятого платья и властно сжимая ягодицы. Острота ощущений почти заставляет меня задыхаться от безудержного желания поскорее ощутить его внутри.

Неистово пульсирующие, истекающие обжигающей влагой мышцы раз за разом сжимаются вокруг пустоты, требуя большего.

Слышится шорох одежды, и я наконец чувствую, как твёрдая головка члена упирается во внутреннюю сторону бедра. Oh merda.

Ксавье отводит в сторону промокшую полоску нижнего белья и плавно подаётся вперёд — медленно погружается на всю длину и на секунду замирает, тяжело дыша. От долгожданного ощущения наполненности у меня буквально уходит пол из-под ног.

Но этого мало. Я отчаянно хочу чувствовать жёсткий быстрый ритм толчков.

Но он не торопится двигаться.

Прижимается влажным поцелуем к выступающему позвонку чуть ниже линии роста волос, слегка прикусывает разгорячённую кожу у основания шеи, оставляя новую отметину поверх ещё не сошедших старых.

Изнывая от нетерпения, я шире расставляю ноги и отвожу бёдра назад, глубже насаживаясь на напряжённый член. Уловка работает — Торп шумно выдыхает воздух сквозь плотно стиснутые зубы и начинает неспешно двигаться, подаваясь вперёд и тут же отступая.

Твёрдая головка члена при каждом плавном толчке вскользь задевает особенно чувствительное место, и у меня вырывается несдержанный громкий стон, эхом отразившийся от высоких стен библиотеки.

— Тише, малышка, — шёпотом бормочет хренов герой, немного ускоряя темп движений. — Сюда ведь могут войти. Не хочу, чтобы нас поймали.

— Не называй меня так, — раздражённо шиплю я в ответ, но абсолютно не могу разозлиться по-настоящему. Довольно трудно злиться, когда каждое глубокое проникновение пронзает импульсом острого наслаждения все нервные окончания. Проклятье, почему это так приятно?

— Извини, — судя по интонации, он улыбается.

Мне хочется сказать что-нибудь колкое и резкое. Или хотя бы приказать ему заткнуться.

Но Торп набирает скорость, и всё мысли мгновенно исчезают под его напором. Одна его рука ложится мне на горло — но не сжимает, а просто удерживает на месте, в то время как вторая настойчиво проникает под платье, оттягивает широкую резинку простого чёрного белья и мягко надавливает на набухший клитор.

Длинные, чуть шероховатые пальцы ласкают нежную плоть в такт грубоватым толчкам — и я чувствую, как подступающее наслаждение закручивается тугим узлом внизу живота.

Сдержать очередной стон не удаётся.

Слишком ярко, слишком остро, слишком одуряюще хорошо. Хренов герой усиливает хватку на моём горле, частично перекрывая доступ кислорода — и интенсивность ощущений многократно возрастает. Кровь вскипает в венах, сердце заходится в бешеном тахикардичном ритме, тугие внутренние мышцы начинают ритмично сжиматься вокруг его члена.

Не помня себя от крышесносного удовольствия и отчаянно желая поскорее получить разрядку, запускаю одну руку под подол платья и накрываю ладонь Ксавье своей — то направляю круговые движения его пальцев, то несдержанно впиваюсь острыми уголками ногтей в его тёплую кожу.

— Быстрее, — мой голос звучит едва слышно из-за сбитого дыхания и недостатка воздуха.

— Как пожелаешь, — он усмехается с раздражающим самодовольством.

Но наконец подчиняется и отпускает себя — темп глубоких толчков становится таким быстрым и яростным, что у меня темнеет перед глазами от ошеломительного фейерверка ощущений. Торп крепче сжимает пальцы на моём горле, кровь шумит в ушах, кислород стремительно догорает в лёгких. Горячая липкая смазка стекает по внутренней стороне бёдер — её так много, что по библиотеке разносятся пошлые звуки влажных шлепков.

Я сильнее прогибаюсь в спине и подаюсь навстречу каждому движению, пока хренов герой в очередной раз доводит меня до безумного исступления. В какой-то момент мужские пальцы особенно сильно надавливают на чувствительный клитор, и моё тело словно прошибает тысячевольтным разрядом тока. Секунда, вторая — и всё. С искусанных губ срывается задушенный хриплый стон, пульсирующие мышцы обхватывают напряжённый член тугим кольцом, и на несколько невыносимо прекрасных секунд я теряю связь с реальностью.

А потом сквозь блаженный дурман сокрушительного удовольствия едва слышно доносится звук шагов со стороны лестницы.

Мы резко отстраняемся друг от друга, Торп принимается торопливо застёгивать джинсы, я поспешно одёргиваю помятое платье — благо, длинный подол позволяет скрыть от посторонних глаз следы очередного грехопадения, стекающие по внутренней стороне бёдер. Шаги приближаются, и я вдруг понимаю, что это стук каблуков.

Хм. Странно. Чертовски странно.

Что понадобилось Ларисе в библиотеке глубокой ночью? Я очень часто засиживалась здесь допоздна, но ни разу не видела, чтобы хозяйка особняка спускалась в подвальные помещения.

Хренов герой уже намеревается выйти из-за стеллажа навстречу Уимс, но я ловко ловлю его за руку и отрицательно качаю головой, приложив указательный палец к губам.

Оставаясь незамеченными, можно увидеть гораздо больше — и потому я утягиваю Ксавье вслед за собой, заставляя бесшумно отступить в темноту книжных полок. Он выглядит сбитым с толку, взирает меня с вопросительным выражением лица, но покорно подчиняется.

Остаётся только надеяться, что Лариса направляется в другую часть библиотеки.

Цоканье каблуков вдруг прекращается.

Невольно затаив дыхание, я очень осторожно раздвигаю ровные ряды книг — и в образовавшуюся крохотную щелку вижу высокий силуэт женщины всего в нескольких метрах от нашего незамысловатого укрытия. Но Лариса стоит спиной, демонстрируя по-королевски прямую осанку и идеально уложенную прическу. А мгновением позже она с явной опаской озирается по сторонам и решительно шагает в сторону стеллажа, приставленного к стене — быстро меняет местами несколько книг, надавливает на корешки… И высокая книжная полка вдруг плавно выезжает вперёд, а за ней обнаруживается тёмный провал потайного хода.

Ещё раз осмотревшись вокруг, Уимс скрывается в проходе, и пару секунд спустя стеллаж возвращается на прежнее место.

— Охренеть… — шёпотом бормочет доморощенный герой, взирая на происходящее широко распахнутыми глазами.

Я резко вскидываю руку, призывая его к молчанию — шестерёнки в голове принимаются вращаться с бешеной скоростью, мысленно повторяя последовательность книг, которые поменяла местами хозяйка Мэнора. Если она пришла сюда глубокой ночью и так напряжённо озиралась по сторонам, в потайном помещении явно скрыто нечто, не предназначенное для наших глаз. И я должна выяснить, что именно.

Проходит не меньше пятнадцати минут, прежде чем стеллаж снова выезжает вперёд с тихим скрипом — гулко цокая каблуками по каменной плитке, Лариса осторожно выскальзывает из тёмного прохода и возвращает все книги на прежнее место. Потайной ход закрывается.

Удовлетворённо осмотрев результат собственных действий, женщина быстро направляется к выходу из библиотеки.

Когда звук её торопливых шагов окончательно стихает, я стремглав бросаюсь к загадочному стеллажу и начинаю переставлять пыльные книжные томики в нужном порядке. Агата Кристи вместо Ханса Кристиана Андерсона, затем Жан де Лафонтен… Следом и вовсе сборник стихов Есенина. Интересно, почему именно эти книги? Разные авторы, разные эпохи, разные жанры. Но некая закономерность точно должна быть — вряд ли они выбраны случайно.

— Что ты творишь?! — эмоциональный шёпот Торпа отвлекает меня от напряжённых размышлений. — Зачем?!

— Либо ты помогаешь, либо не мешаешь, — резко огрызаюсь я через плечо. Адреналин бушует в крови от предвкушения разгадки — ведь все эти недели я подсознательно чувствовала, что со Спрингфилд Мэнором и его хозяевами что-то не так.

— Мы можем вляпаться в дерьмо, — скорее для галочки предупреждает хренов герой, но тут же тычет пальцем в последнюю книгу. — Вот эта, «Цветы зла» Бодлера.

Хм. Неожиданно. Похоже, я серьёзно недооценивала его умственные способности.

Переставляю томик французского поэта на единственное свободное место на полке и надавливаю на потёртый коричневый корешок.

Стеллаж медленно выезжает вперёд — из открывшегося прохода ощутимо тянет сыростью, гнильцой… и кровью.

Oh merda. Становится всё интереснее. Благоразумнее было бы подняться наверх и захватить из комнаты автомат, но Лариса вошла сюда безо всякого оружия и вернулась целой и невредимой. Значит, можно рискнуть.

— Ну хотя бы перепихнулись напоследок… — с ироничным смешком заключает хренов герой, напряжённо всматриваясь в непроглядный мрак потайного помещения.

Молча закатываю глаза в ответ на его низкосортную шуточку и первой шагаю в чёрный проход, держась рукой на стену. Неотесанная кирпичная кладка на ощупь кажется влажной и неприятно склизкой.

Торп неотрывно следует за мной, топая как слон в посудной лавке — шикаю на него через плечо, безуспешно пытаясь рассмотреть хоть что-то в кромешной темноте.

Моя нога резко проваливается куда-то вниз, сердце на долю секунды замирает, но это оказывается всего лишь ступенька крутой лестницы — но как только я наступаю на неё обеими ногами, проход за спиной закрывается со слабым скрипом заржавевшего механизма.

Становится совсем тихо. Настолько, что глухая непроницаемая тишина давит на уши, как будто мы находимся на подводной лодке под многотонной толщей воды.

— Уэнс, по-моему, тут выключатель, — задумчиво произносит Ксавье откуда-то сбоку.

— Включай, — решительно заявляю я, машинально сделав глубокий вдох словно перед решающим шагом в пропасть.

Раздаётся тихий щелчок, и мягкий желтоватый свет одинокой электрической лампочки заливает просторное помещение, отдалённо напоминающее бункер — а прямо посередине странной комнаты стоит стул, на котором… сидит связанный по рукам и ногам человек.

Он медленно поднимает голову, и я тут же понимаю, что человеком это существо не является уже давно. Белёсые мутные глаза, чёрный провал хищно оскаленной пасти, редкие седые волосы на облезлом черепе, обтянутом белой как пергамент кожей с явными следами разложения. И изысканный деловой костюм, который я уже видела на фотографии в комнате Энид. Oh merda. Трижды. Нет, десятикратно.

Пазл в голове складывается мгновенно — книги для открытия потайного хода и впрямь были выбраны не случайно. Кристи, Андерсон, Лафонтен, Есенин, Бодлер. Это анаграмма.

Первые буквы фамилий писателей составляют имя бывшего мэра — Калеб Уимс.

Комментарий к Часть 11

Торопилась поскорее выложить для вас новую главу и ещё не успела ответить на отзывы к предыдущей. Но непременно исправлюсь в самое ближайшее время. Спасибо, что вы со мной 🖤

========== Часть 12 ==========

Комментарий к Часть 12

Саундтрек:

VAST — Tattoo Of Your Name

Приятного чтения!

— Чёрт возьми… — поражённо выдыхает хренов герой и рефлекторно отшатывается назад, хотя расстояние между нами и связанным мертвецом составляет не меньше четырёх метров. — Почему он тут?

Молча пожимаю плечами в ответ, внимательно разглядывая внешний облик твари, некогда бывшей мэром Кингстона — мистер Уимс выглядит гораздо опрятнее, нежели те кровожадные зомби, которых мы регулярно встречали на улицах заброшенных городов. Редкие полностью седые волосы тщательно зачёсаны на одну сторону, строгий чёрный пиджак аккуратно отглажен и застёгнут на все пуговицы. Если бы не многочисленные трупные пятна на белой как пергамент коже и бьющий по ноздрям аромат разложения, это существо вполне можно было бы принять за живого человека. Но он таковым однозначно не является — словно в подтверждение моим неозвученным мыслям, Калеб шумно втягивает воздух и хищно оскаливает чёрный провал рта. Ещё с десяток секунд у него уходит, чтобы в полной мере осознать происходящее. А потом бывший мэр дёргается всем телом, стремясь вскочить со стула и вцепиться нам в глотки своими гнилыми зубами — но толстые джутовые веревки держат крепко. Вот только надолго ли?

— Уэнсдэй, мы уходим, — безапелляционным тоном заявляет Ксавье, и прямо сейчас я как никогда разделяю его точку зрения. — Живо.

Опасаясь поворачиваться спиной к источнику смертельной опасности, я очень медленно пячусь назад, поднимаясь по ступеням.

Хренов герой повторяет моё движение, лихорадочно озираясь по сторонам в поисках механизма, открывающего проход.

К огромному облегчению, на стене по левую руку обнаруживается небольшой рычаг — Торп резко дёргает его вниз, и потайная дверь позади нас выезжает вперёд с негромким скрипом.

В считанные мгновения мы снова оказываемся в библиотеке, и высокий стеллаж возвращается в исходное положение через пару секунд.

Вот только окружающая умиротворённая обстановка больше не кажется такой спокойной и безопасной, как это было прежде.

— Надо рассказать остальным, пошли… — бормочет Ксавье, тыльной стороной ладони утирая взмокший от напряжения лоб.

— Нет, — я отрицательно качаю головой, чувствуя, как сердце колотится в грудной клетке с бешеной скоростью. Но первоначальный шок и подскочивший было пульс нисколько не влияют на мою способность к здравомыслию. Действовать нужно быстро, решительно и без неуместной демократии. — Незачем поднимать лишнюю панику. Энид перепугается, да и остальные тоже.

— И что ты предлагаешь? — хренов герой таращится на меня со смесью растерянности и удивления. Ах да, ведь в его картине мира любые решения непременно должны приниматься сообща. — Ты же понимаешь, что нельзя оставлять это просто так. Он может вырваться на свободу в любой момент и тогда…

— Я и не говорила оставить это просто так, — перебиваю я, не без раздражения возводя глаза к потолку. За прошедшие недели я успела позабыть, насколько сильно меня прежде бесило его бесконечное стремление к командной работе. — Мы сделаем всё тихо и без лишних свидетелей. Пошли.

Практически бегом я поднимаюсь вверх по лестнице, ведущей из библиотеки в просторный холл особняка. Время давно перевалило за полночь, и большая часть освещения уже не горит, если не считать парочки настенных светильников в форме канделябров, слабо разбавляющих окружающий полумрак.

Судя по непроницаемой тишине, остальные обитатели Мэнора уже спокойно спят — и такой расклад нам на руку.

Мой план прост и точен как швейцарские часы — подняться в свою комнату, взять оттуда автомат и вышибить мозги полумёртвому мэру. О том, что нам делать дальше, я пока не думаю. Вероятнее всего, райская жизнь в спокойствии и умиротворении на этом закончится, и нам придётся снова отправиться в путь — но мне не жаль. Вынужденная стоянка больше напоминает заточение в золотой клетке и уже успела изрядно набить оскомину.

Судя по тому, что хренов герой следует за мной без каких-либо возражений, он полностью разделяет мою точку зрения.

Поднявшись на второй этаж и оказавшись в своей комнате, я быстро подхватываю прислонённый к стене автомат и отточенным движением проверяю количество патронов. Магазин заполнен примерно на треть, но мне хватит всего одного выстрела. Главное действовать как можно быстрее, чтобы обойтись без лишних свидетелей.

— Нужно собрать вещи и разбудить остальных, — резонно предлагает Торп, остановившись на пороге спальни и прислонившись плечом к дверному косяку. — Вряд ли Лариса оценит то, что мы собираемся сделать. Как думаешь, она собиралась скормить нас этому ублюдку?

— Вероятнее всего, — я убираю автомат за спину и машинально одёргиваю помятое пуританское платье. На внутренней стороне бёдер по-прежнему ощущается неприятная липкость, и я с сожалением думаю, что душ мне уже не светит.

На обратном пути в подвал мы переговариваемся вполголоса, обсуждая, что нам жизненно необходимо разжиться как минимум ещё одним автомобилем и запасами еды — я благоразумно предлагаю обчистить морозилки Уимс, но хренов герой упрямо не желает становиться мародёром. Закатываю глаза в ответ на его неуместное благородство и уже сворачиваю в коридор, ведущей к библиотеке, как вдруг одна из ближайших дверей открывается с тихим скрипом. На пороге возникает молчаливая падчерица Ларисы, держащая в руках поднос с сырой куриной тушкой — и её голубые глаза тут же широко распахиваются от удивления.

— Не двигайся, — заявляю я безапелляционным тоном, направив оружие в сторону Дивины. Лишний шум нам ни к чему.

Та вздрагивает всем телом и в считанные секунды становится белее снега, уставившись прямо на автомат в моих руках.

На самом деле, я не собираюсь её убивать — только припугнуть, чтобы девчонка не подняла панику. Но Торп явно преувеличивает мою кровожадность — резко делает шаг вперёд и кладёт ладонь на гладкий ствол автомата, заставляя меня немного опустить оружие.

— Уэнсдэй, не надо, — он выразительно вскидывает брови, отрицательно качнув головой. — Возможно, она ни при чём.

И эта короткая заминка срабатывает не в нашу пользу. Дивина роняет поднос, который летит на пол с оглушительным звоном, способным поднять из могилы всех мертвецов — и воспользовавшись секундным замешательством, стремглав бросается в сторону лестницы на второй этаж.

Oh merda, только этого нам не хватало.

Рука непроизвольно дёргается к предохранителю… Но выстрелить в спину живому человеку я почему-то не решаюсь.

Как бы там ни было, а убийство мерзкой твари и убийство совсем молоденькой девчонки — далеко не одно и то же.

— Останови её, — твёрдо командую я, наградив хренова героя прохладным взглядом исподлобья, и спустя долю секунды размышлений он почти бегом устремляется вслед за Дивиной. Остаётся надеяться, что Торп успеет перехватить девчонку прежде, чем она добежит до комнаты мачехи.

В любом случае, времени у нас в обрез.

Медлить категорически нельзя — и я быстрым шагом направляюсь к библиотеке, на ходу снимая автомат с предохранителя и переключая его в положение одиночного выстрела. Оказавшись возле нужного стеллажа, быстро переставляю книги в правильном порядке и мягко нажимаю на коричневый корешок Бодлера. Высокая полка беззвучно выезжает вперёд, открывая потайной ход — оттуда ощутимо тянет сыростью и едва уловимым запахом разложения.

Мы не погасили свет, поэтому Калеб Уимс мгновенно реагирует на моё появление — подаётся вперёд настолько, насколько позволяют крепкие верёвки и издаёт негромкий рык. Утробный, низкий и угрожающий.

Остановившись на верхней ступеньке невысокой лестницы, я вскидываю оружие и решительно кладу указательный палец на спусковой крючок.

— Стойте! — позади раздаётся вскрик Ларисы, а следом — громкий цокот каблуков. — Что вы делаете?! Не смейте!

Машинально оборачиваюсь — чёртова Уимс, возникшая будто из ниоткуда, стремительно влетает в потайное помещение, едва не сбив меня с ног, и стремглав бросается к мужу. На тщательно накрашенном лице с алыми губами горит непоколебимая решимость вперемешку с паникой. Словно не замечая автомата в моих руках, она подскакивает к связанному Калебу и широко расставляет руки, закрывая хрипящую тварь собственным телом.

Следом за ней в подвале появляются Дивина и хренов герой — Торп осторожно косится в мою сторону и с виноватым видом пожимает плечами, будто пытаясь сказать, что он сделал всё возможное. Oh merda, ну разумеется, у доморощенного лидера не хватило духу применить к девчонке физическую силу.

Впрочем, наплевать. Отступать от задуманного я категорически не намерена.

— Отойдите, — чеканю я с неприкрытой угрозой в ровном тоне и кивком головы указываю в сторону. Но Уимс не двигается с места.

— Не трогайте его! — от волнения её голос звучит выше на пару октав, чётко очерченные брови взлетают вверх над светлыми глазами, горящими поистине маниакальным блеском. Похоже, что она не в себе.

— Последний раз предупреждаю. Иначе стреляю на поражение, — я делаю полшага вперёд, недвусмысленно демонстрируя серьёзность своих намерений.

Откровенно говоря, я немного кривлю душой, совсем не будучи уверенной в своей способности хладнокровно выстрелить в живого человека. Oh merda, и кто бы мог подумать, что это окажется так трудно? Но выражение моего лица остаётся тотально бесстрастным — Ларисе лучше не знать о моих сомнениях.

Несколько секунд она молчит, моргая чаще положенного и поминутно переводя взгляд с направленного на неё автомата на привязанную к стулу тварь. А потом начинает говорить, будто разом собравшись с мыслями:

— Я приютила вас в своём доме, дала вам еду и крышу над головой, и вот ваша благодарность? Хотите лишить жизни моего мужа и отца этой несчастной девочки? — Уимс тычет пальцем в Дивину, из-за чего та затравленно вздрагивает и испуганно вжимает голову в плечи.

— Ваш муж давно мёртв, — резонно возражаю я, безуспешно пытаясь прицелиться в лоб полудохлой твари. Но жена мэра не отступает ни шаг, закрывая своим телом весь обзор.

— Он не мёртв! Он просто болен! — горячечно вскрикивает Лариса и нервно заламывает руки, тем самым заставляя меня окончательно убедиться в её помешательстве. Просто поразительно, как мы не заметили раньше, что делим кров с абсолютно сумасшедшей женщиной. Кажется, мне просто было не до того. — Вирус — это такая же болезнь, как грипп или аллергия. И от него есть лекарство! Наш дворецкий отправился за лекарством, и очень скоро Калеб будет в порядке!

Oh merda, что за ересь она несёт?

Какое ещё лекарство?

Совершенно очевидно, что её воспалённое воображение рисует бредовые картины, бесконечно далёкие от реальности.

Пора прекращать этот цирк.

— Он уже никогда не будет в порядке, — заявляю я, не желая больше слушать бред умалишённой. — Отойдите и не мешайте.

— Уэнсдэй, помолчи, — в диалог вступает прежде молчавший хренов герой. Торп выступает вперёд, медленно вскинув ладони прямо перед собой, чтобы продемонстрировать безобидность своих намерений. Но я не возражаю. Возможно, ему удастся отвлечь Ларису, а я тем временем расправлюсь с кровожадной тварью. — Миссис Уимс, послушайте меня. Мне жаль это говорить, но Вашему мужу уже ничем не помочь. Поймите, он представляет опасность для всех обитателей дома. В том числе, для Вас и Вашей падчерицы.

— Вздор. Он никого не укусил и не убил, — женщина упрямо мотает головой и делает странный жест, словно порывается взять мужа за руку, но останавливает себя в самый последний момент. — Он питается исключительно куриным мясом. Очень скоро наш дворецкий вернётся, и всё будет в порядке. Калеб примет лекарство, и мы заживём как раньше.

Я презрительно фыркаю в ответ на эту бредовую реплику, поражающую своей наивностью. Какая глупость!

Неужели она всерьёз верит в то, что говорит? Неужели действительно не понимает, что «как раньше» не будет уже никогда?

— Уходите, — неожиданно бросает Уимс севшим от напряжения голосом, смерив нас обоих взглядом, полным разочарования вкупе с отвращением. — Забирайте свои вещи и убирайтесь из моего дома немедленно.

— Хорошо, — вдруг соглашается Торп и опускает руки, небрежно сунув их в карманы. В первое мгновение я думаю, что это какой-то отвлекающий маневр, но спустя несколько секунд хренов герой и впрямь поворачивается к выходу из тайника. — Уэнсдэй, пойдём. Это не наше дело.

Но я не могу уйти.

Перед глазами мгновенно встаёт лицо моего брата, и меня с ног до головы окатывает сокрушительной волной ледяной ярости.

Точно такая же гнусная тварь убила Пагсли — и я больше никогда в жизни не пощажу никого из них. Поэтому напрочь игнорирую слова Ксавье, продолжая держать на прицеле мёртвого мэра и его полубезумную супругу.

— Господи, да что вам ещё нужно?! — самообладание всё же подводит Уимс, и её голос срывается на крик. Широко раскинутые руки начинают предательски дрожать, в глазах блестят едва сдерживаемые слёзы. Она явно близка к неконтролируемой истерике. — Уходите отсюда! Не трогайте нас! Пошли прочь!

Я отрицательно качаю головой и делаю решительный шаг вперёд — если мне придётся вырубить Ларису, чтобы расправиться с мерзкой тварью, значит, так тому и быть.

Торп пытается остановить меня, старается схватить за руку — но я уворачиваюсь и быстро спускаюсь по невысоким ступеням, остановившись в полуметре от цели.

— Уэнсдэй! — рявкает хренов герой таким тоном, будто одёргивает свирепого цепного пса.

Но я не обращаю на него никакого внимания.

Всё остальное воспринимается абсолютно побочно — словно перед моими глазами висит невидимый прицел, а в центре мишени — облезлый череп ненавистной твари. Уродливой ошибки эволюции, не имеющей никакого права на существование. Я прикончу это существо. Должна прикончить. Не могу поступить иначе.

Очевидно, убийственные намерения каким-то образом отражаются на моём лице, пробиваясь сквозь фасад привычного равнодушия — потому что глаза Уимс испуганно распахиваются, и она пятится назад. Подходит совсем близко к твари, некогда бывшей её законным мужем.

— Даю ровно две секунды, — шиплю я сквозь зубы, едва узнавая собственный голос.

— Пожалуйста, не надо… — женщина жалко всхлипывает, и по напудренным щекам начинают катиться дорожки слёз вперемешку с тушью. — Прошу вас… Просто уйдите.

— Нет.

А мгновением позже Лариса делает последний шаг назад — и наступает тонким каблуком бежевой лодочки на ботинок связанного мэра. От неожиданности она теряет равновесие, ноги безвольно подгибаются, и женщина буквально падает к мужу на колени. Кровожадная тварь реагирует незамедлительно — и одним резким движением подаётся вперёд, чтобы вонзиться гнилыми зубами в шею Уимс. Челюсти мэра смыкаются у основания шеи жены с противным скрежетом, и из рваной раны начинает литься насыщенно-алая кровь.

Oh merda. Лариса истошно верещит от боли, едва не срывая голос на фальцет, и лихорадочно сучит руками и ногами, безуспешно пытаясь вырваться. Но голодная тварь и не думает её отпускать — отстраняется лишь на секунду, с жадностью вырывая целый кусок плоти… И тут же вгрызается снова.

Невольно опешив от такого внезапного поворота событий, я неподвижно замираю на месте на несколько секунд, неотрывно глядя на то, как артериальная кровь толчками выплёскивается из растерзанной шеи Уимс. Стекает на её грудь, быстро пропитывает светло-серый пиджак, начинает капать на каменный пол… Тварь хищно рычит и мерзко чавкает, раз за разом впиваясь гнилыми зубами в мягкую плоть.

— Убейте её! — неожиданно вскрикивает Дивина, и тонкий голосок эхом отражается от стен пустого подвала. — Убейте её, она сумасшедшая!

Моё мимолётное оцепенение быстро спадает, секундный шок исчезает — но я даже не успеваю удивиться, что дочь мэра вовсе не немая. Мышечные рефлексы, отточенные до автоматизма за долгие годы, срабатывают быстрее мозга — и я спускаю курок. Один раз, а затем и второй. От оглушительно громких выстрелов мгновенно закладывает уши.

Истошно визжащая Лариса тут же обмякает и мешком валится на пол, уставившись в потолок остекленевшим взглядом широко распахнутых глаз. Стул с привязанным к нему Калебом опрокидывается назад словно в замедленной съемке, а гнилостное содержимое его черепной коробки оказывается на стене позади.

Всё происходит так стремительно, что осознание случившегося наступает не сразу.

Следующие несколько минут я неподвижно стою на месте, молча взирая на то, как под телом Ларисы медленно расплывается кровавое пятно. Я чувствую себя… странно. И хотя после укуса твари Уимс заранее была обречена погибнуть, она была ещё жива, когда я спустила курок. Формально её убила не я. Но вопреки голосу здравого смысла, внутри всё равно остаётся неприятное чувство опустошения.

— Уэнсдэй… — боковым зрением замечаю, как хренов герой подходит ближе и осторожно касается кончиками пальцев моего локтя.

Где-то на заднем плане громко всхлипывает Дивина, но я практически этого не слышу. То ли от непрекращающегося монотонного звона в ушах, то ли от шокированного оцепенения.

Торп мягко тянет меня за руку, заставляя отвести взгляд от мёртвых супругов Уимс и обернуться к нему. Пару раз моргаю, выдавая своё смятение, и машинально пожимаю плечами, не совсем понимая, что хочу этим сказать. И хочу ли что-то говорить вообще.

— Пошли. Надо убираться отсюда, — хренов герой решительно увлекает меня в сторону выхода, и я покорно подчиняюсь, следуя за ним словно на автопилоте. Дивина шмыгает носом и вяло плетётся за нами, на ходу утирая мокрые дорожки слёз тыльной стороной ладони.

Когда мы вновь оказываемся в тихом пространстве библиотеки, совсем недавно казавшейся мне такой уютной, Ксавье забирает у меня автомат и практически силой заставляет сесть в кресло, надавив на плечи — а потом резко оборачивается к дочери мэра, скрестив руки на груди.

— Ты знала об этом, верно? — его голос звучит непривычно сурово, и под пристальным взглядом насыщенно-зелёных глаз девчонка испуганно съёживается. Она упрямо молчит, низко опустив голову, и Торп с нажимом добавляет. — Отвечай на вопрос.

— Знала… — едва слышно выдыхает Дивина, не поднимая глаз, и судорожно всхлипывает. — Пожалуйста, простите меня… Я хотела вам рассказать, но боялась… Боялась, что… она снова сделает нечто подобное.

И с этими словами девчонка резко закатывает вверх рукав строгого бежевого платья — на молочно-светлой коже предплечья красуется россыпь алебастрово-бледных шрамов.

Дивина наконец вскидывает голову, встречаясь взглядом с хреновым героем. И спустя полминуты тягостного молчания начинает говорить — тихо, но уверенно, словно много раз прокручивала в мыслях этот монолог.

— Я не хотела такой жизни для отца. Когда его покусали, я… Я просила её. Много раз умоляла прекратить его страдания. Папа не хотел бы такой участи… — у дочери мэра вырывается очередной вымученный всхлип. — Но Лариса не соглашалась. И не позволяла мне вмешиваться. Однажды я украла пистолет из отцовского сейфа и пробралась в подвал, но она поймала меня. И прижгла мне руку над плитой, чтобы я никогда так больше не делала.

— Чёрт побери, — хренов герой проводит ладонью по лицу в бесполезной попытке стереть выражение тотального шока.

— Она говорила о лекарстве, — я упираюсь чуть дрожащими руками в подлокотники кресла и рывком поднимаюсь на ноги. Благо, противный звон в ушах практически отступил. Не то чтобы я действительно верю в существование спасительной вакцины, но не могу не задать вопрос. — Что это значит?

— При жизни отец говорил, что в Сент-Джонсе есть целый город выживших с лабораториями, где разрабатывают противоядие, — бормочет Дивина абсолютно севшим от слёз голосом, нервно комкая пальцами подол скромного платья. — Мы хотели поехать туда, но потом его укусили… Лариса очень любила папу. Его все любили, но она… Она совсем помешалась от горя… И отправила нашего дворецкого, чтобы он привёз оттуда лекарство.

— И? — я подхожу ближе к девчонке, пристально вглядываясь в зарёванное раскрасневшееся лицо.

Она отвечает не сразу — в очередной раз громко шмыгает носом, обеими руками заправляет за уши недлинные тёмные пряди выбившихся из хвоста волос, и лишь спустя пару минут озвучивает признание:

— С тех пор прошло полтора года. Наверное, он просто не доехал. А может, не захотел возвращаться… — повисает непродолжительная пауза, после чего Дивина судорожно всхлипывает и вдруг принимается лихорадочно тараторить. — Пожалуйста, не оставляйте меня здесь! Заберите меня с собой! Я не доставлю вам проблем! Я не хочу тут больше жить, прошу вас! Я хочу в Сент-Джонс!

Я уже открываю рот, чтобы ответить отрицательно — ни к чему нам возиться с запуганной малолетней идиоткой. Она уже один раз подставила под удар наши жизни, и нет никакой гарантии, что это не повторится снова. Законы выживания суровы и не предполагают неуместного милосердия.

Вот только у доморощенного лидера иное мнение на этот счёт.

— Хорошо, хорошо, — кивает он, осторожно похлопав рыдающую девчонку по плечу. — Ты поедешь с нами, только успокойся. Иди собирай вещи. Выезжаем на рассвете.

Дивина в порыве благодарности резко подаётся вперёд, словно намереваясь повиснуть у него на шее — но благоразумно останавливает себя, напоровшись на мой колючий немигающий взгляд. Разумеется, дело не в ревности. С какой такой стати мне думать о подобной ерунде? Просто я искренне не понимаю, на кой чёрт нам сдалась эта глупая девчонка, не прожившая ни дня в полевых условиях. Совершенно очевидно, что с ней будет уйма проблем — мало нам балласта в виде трёхнедельного ребёнка, теперь ещё и это. И я озвучиваю свои мысли сразу же, как только дочь мэра скрывается за дверью библиотеки.