Пятьдесят оттенков страсти. История чувственного перевоплощения

Глава 8. Кровавое золото

Утром за мной никто не пришел, и я направилась на поиски своего мучителя. Я нашла его в столовой — в той комнате, поверхность стен которой блестела от целлофана. На нем был костюм художника в самом распространенном клишированном представлении: свободная блуза, чуть широковатые брюки и берет. Увидев меня, он встал с места и с почтением поклонился:

— Выглядишь чудесно! Вот уж не думал, что слезы могут действовать так освежающе. Раньше мне казалось, что это приводит к обратному эффекту.

В его словах не было и тени иронии, что натолкнуло меня на мысль, что он не наблюдал за мной. «Проклятый эгоист! — ворчала я мысленно. — Даже не удосужился проверить как я там, в этой малюсенькой комнатке!»

Я без энтузиазма жевала блины, политые цитрусовым вареньем, а он уставился в газету. Вдруг я ощутила прилив злости. Резко встав со стула, я подошла к нему и взмахом руки разделила ненавистное печатное издание на две части.

— Не надо быть Феликсом! — грубо ответила я, на его непонимающий взгляд, после чего продолжила завтракать, но совсем без настроения.

— Кто — то сегодня не в духе? — уточнил он мягко. Я ничего не ответила, просто проигнорировав вопрос. Для чего-то начала чавкать, желая вывести его из себя. Я сама не понимала причину своей злости. Он снова уткнулся в буквы, а я опрокинула кофе.

— Мне скучно! — прокомментировала я свой поступок. — Развлеки меня. Ведь для этого тебя нанял мой муж? Чтобы я не скучала? Ничего не ответив, маска застыла, внимательно рассматривая меня.

— Ты и спишь в этой маске? — с вызовом произнесла я. — она, наверное, приросла. Хотя вряд ли! Между ней и кожей наверняка есть прослойка лицемерия, которое не дает вам соединиться и стать единым целым!

— Что с тобой? Я тебя чем-то обидел? Дурной сон? Не та нога во время подъема с кровати?

— Скука! Я же сказала!

Я начала анализировать, не переборщила ли я с агрессией. Мне казалось, что все в меру, и я продолжила экзекуцию:

— Ты напоминаешь художника-педераста.

— Разве?

— Твой костюм!

— Ты считаешь, что так одеваются мастера кисти нетрадиционной ориентации?

— Я считаю, что его носят ненормальные люди! Хочешь знать какой цвет сейчас вокруг тебя?

— Не уверен, что готов к грубости, но вижу, что стоит дать тебе выплеснуться.

Его учительский тон еще больше раззадоривал меня.

— Фекальный! И запах соответствует. От твоей жизни пахнет дерьмом!

— Как и от твоей, — спокойно дополнил он и ушел, оставив меня в одиночестве. Вдруг я почувствовала угрызения совести. Мне стало очень стыдно за мои нападки. Где теперь его искать?

Квартира оказалось намного больше, чем я себе представляла. Некоторые комнаты не были благоустроены, в них даже отсутствовал свет. Я увидела лестницу, ведущую наверх, и медленно направилась к ней. Интуиция мне подсказывала, что именно там обитает человек-загадка, укрывающий свое лицо от моего взора. Оказавшись перед дверью, я тихонько толкнула ее, та завизжала так, будто я причинила ей боль. Я замерла, прислушиваясь, к звукам, но было тихо — ни единого шороха. Посреди комнаты стояла огромная кровать, заправленная красивым шелковым бельем. Окно было плотно завешано тяжелыми шторами. Вдоль периметра висели светильники, похожие на лампадки, они создавали приятную атмосферу, словно я попала в другое измерение или в волшебную сказку.

— Я надеюсь, ты здесь, чтобы извиниться? — его вопрос заставил меня подпрыгнуть. Я увидела еще две двери. Одна из них вела в ванную, совмещенную с туалетом, а вторая была, по-видимому, вроде шкафа.

— Ты напугал меня! — произнесла я недовольно. — Извини. Не знаю, что на меня нашло, но ты с этой газетой в руках… невыносимо.

Он принял извинения и предложил, чтобы я располагалась на кровати. Я настороженно посмотрела на него — взгляд был чист, без тени коварства и похоти. Я уселась на его спальное место, сложив руки на колени, как воспитанник детского сада, наказанный за мелкое хулиганство.

— Ты должна снять эту тряпку и лечь красиво. Понимаешь меня? — произнес он спокойно и исчез в проеме двери, ведущей не на лестницу и не в туалет. Я попыталась обустроиться на его ложе. Как я пойму, что не раскорячена, словно неуклюжая курица, а действительно выгляжу изящно?! Подобного опыта у меня не было, никто никогда не просил меня лечь красиво! Я пыталась приноровиться к новому месту несколько минут, не заметив, что художник уже вернулся с мольбертом и выбирает «угол зрения».

— Так ты все-таки художник? — уточнила я.

— Ага, — произнес он. Правда, гетеросексуал. Надеюсь, я не разочаровал тебя?

Я смущенно опустила глаза и спросила, могу ли взять подушки, чтобы устроиться поудобнее. Он не возражал. Я скользнула по шелку, чувствуя ласку дорого белья и капризно подумала, что это несправедливо: я сплю на обычной бязи в мелкий цветочек. Такие комплекты годами хранятся в пропахших лавандой старушечьих комодах и если уж услуги этого извращенца оплачены, можно было бы выделить приличные простынь и пододеяльник.

— Не надо морщиться! — скомандовала маска. — Не думай ни о чем неприятном. Представь что-нибудь…

— Оранжевое? — глупо хихикнула я, как прыщавый подросток, услышавший на уроке биологии информацию про пестики и тычинки.

Пытаясь представить, как он выглядит, сопоставляя его тело, голос, манеру поведения я пришла к выводу, что он должен быть красавцем. Маска — защита. Он мне не доверяет. Ведь если я выберусь отсюда, могу направиться прямиком в полицию и заявить, что меня похитили. А каким образом описать преступника, лицо которого всегда было скрыто? Я представила, как самозабвенно делюсь с полицейским своими наблюдениями, составляя фоторобот похитителя: у него прекрасное подтянутое тело, торс его немного рельефный — в меру, не жилистый, как у фаната тренажерного зала, похожего на старинную стиральную доску. Я все время боролась с желанием дотронуться до него… Я чуть покусывала губы, думая о том, как руки, колдующие над холстом, совершают путешествие по моему телу. Прилив в промежности говорил о том, что не мешало бы разрядиться. Соски так вздыбились, что я ощущала в них легкое покалывание.

— Тебя возбуждают рисовальщики? — улыбался он сквозь маску. Вдруг я заметила, что он тоже возбужден, в районе паха появился внушительный бугорок. Я слегка раздвинула ноги и инстинктивно подала бедра вперед.

— Я нравлюсь тебе? — спросил мой голос, осмелев. Во мне проснулась похотливая незнакомка, желающая заманить в свою постель трудягу-художника.

— А разве незаметно? — нотки иронии тонули в бархате его голоса, который стал чуть ниже и с легкой хрипотцой от возбуждения. Эта вибрация тревожила мой слух, заставляя желать ее источник еще больше.

— Какой цвет?

Кисть в его руке замерла, рассматривая меня, он с любопытством наклонил голову. Он предложил угадать, каких оттенков его страсть.

— Я думаю… она цвета золота! — произнесла я, растягивая слова и чуть выгибаясь. Я продолжала дразнить его, чуть раскачивая бедра и представляя, что ощущаю его горячее дыхание на своей коже.

— Продолжай, — произнес он, приближаясь к кровати.

— Золотая страсть — любование… на пьедестале то, что запретно и доступно одновременно.

Ее блеск завораживает и хочется ощутить, вкусить, насладиться ею…

Я чувствовала себя властной повелительницей, готовой сексуально поработить старательного художника. Я вытянулась на кровати, глядя на него снизу и ожидая, что он запрыгнет на меня, словно могучий лев.

— Ты хочешь меня? — почти простонала я.

Маска кивнула.

— Тогда… займись со мной любовью!

— С удовольствием. Но не сегодня.

Я резко привстала на локтях и непонимающе уставилась на него. Золото осыпалось, явив моему взору голубоватую плесень разочарования с удручающим запахом слишком изысканного сыра, любовь к которому мне никогда не была понятна. Я ждала объяснений, готовясь при этом включить свое недовольство на полную громкость — закатить скандал. Забавно, но с Феликсом я никогда себя так не вела. Да и не было между нами подобного напряжения! Бумагомарака вытащил чистую кисть, которая была у него за ухом, и провел ей по моей промежности. Продолжая смотреть в прорези маски, я издала легкий стон, но вдруг увидела, что кончик кисти стал красного цвета. Я резко вскочила и увидела под собой небольшое пятнышко. Месячные! Я совсем про них забыла! Мои краски сгустились до черных — гнев, стыд, обида — все ощущения смешались на палитре души.

— Я могу застирать простыни, — произнесла я, густо покраснев и плотно сдвинув ноги. Развратница, словно джин, на время вырвавшийся на свободу, снова была заточена в непроницаемый сосуд. Возможность снова почувствовать вкус истиной страсти появится не раньше чем через пять дней.

Человек в маске без подтруниваний заверил, что необходимости в услугах прачки нет, и беспокоиться не о чем.

Я все равно злилась. Это было очень унизительно. Я вспомнила один ужасный случай из девственно-бурной молодости. Мы были в баре с дружной парочкой, прозвавшей себя Лелек и Болек. Мои не в меру раскрепощенные подружки изрядно напились. Одна из них вскарабкалась на стойку бара и начала танцевать, изгибаясь и привлекая внимание самцов, которых там было в изобилии. Сначала ей улюлюкали, но потом освистали. Я была в туалете и когда вернулась, увидела жалкое зрелище — окровавленные трусы, виднеющиеся из-под задравшейся коротенькой юбки ничего не понимающей подруги и омерзительные выкрики в ее адрес. Мы бежали из этого бара, словно Золушки, боящиеся превратиться в тыкву. В такси она рыдала и грозилась покончить с собой, мы еле ее успокоили. Наутро ее почти трезвая голова, оценила ситуацию, как очень забавную.

— Надо таскать с собой не только презики, но и тампоны, — заметила она деловито.

Ванна стояла посередине, но была чуть побольше, чем та, что этажом ниже. Я увидела свои трусы, бережно лежащие на табуретке, с которых ласково улыбался миловидный котенок.

— Либо я слишком предсказуема, либо ты регулярно скрашивал свой досуг, используя этот кусок ткани, — произнесла я тихо, после чего обратилась к моему внимательному экзекутору, прокричав: — Надеюсь, ты не лапал мою киску?!

Мне было все равно поймет ли он, что я имею в виду забавную мультяшку на моем нижнем белье, а не свой кровоточащий детородный орган. Ванна наполнилась водой весьма быстро, что меня очень порадовало. Маленькая техническая неполадка немного выбила меня из колеи и заставила понервничать. Я залезла в воду и поспешила расслабиться, отгоняя мысли об испачканной шелковой ткани… Он стоял возле ванны голый. Его скульптурно-изящный половой орган стрелой стремился ввысь. Через мгновение крепкое тело мучителя оказалось в ванной, которая каким-то чудесным образом расширилась, став просторной. Он без маски — наконец-то! Но от пара я не могу разглядеть черты его лица. Внешность напоминает кого-то из звезд — сборная «солянка» из разных элементов и в результате красавец-мутант, в чертах которого самые потрясающие мужчины кинематографа. Его жадный рот впивается в мои соски, он слегка их покусывает, а затем я чувствую, как его язык исследует то одну, то другую грудь. Нетерпеливо он раздвигает мои ноги и входит в меня немного грубо. Толчки… один, другой, третий… Это звериное совокупление мне нравится, голова кружится от экстаза.

— Еще… еще, — шепчу я, задыхаясь от страсти.

— Еще воды добавить? — произнес насмешливый голос. Я резко открыла глаза. Художник-извращенец стоял рядом, любуясь, как я тискаю свое тело. В руках он держал пачку тампонов и полотенце. Оставив этот набор на табуретке, где с трусов улыбался котенок, герой моих эротически фантазий вышел, оставив меня наедине с моими кровавыми мыслями. Настроение было в агрессивно-красных тонах, вызывающих раздражение и агрессию.

День был загублен, а живот начал ныть. Мне было не до веселья. Чтобы меня поддержать, мой тюремщик включил приятную спокойную музыку и предложил не прозябать в келье, а отдыхать на диване, где я совсем недавно познала радость мастурбации под чутким наблюдением безликой маски. Он сидел напротив в кресле, и мы мило болтали о различных глупостях.

— И все же… как человек, истекающий кровью, я требую, чтобы ты ответил на вопрос — зачем маска?

Судя по его округлившимся глазам, он не ожидал этого вопроса, поэтому некоторое время смотрел на меня и неосознанно дотронулся до лица, будто желая проверить, на месте ли эта чертова заслонка.

— Ты не доверяешь мне? — спросила я с интересом.

— Дело не в доверии… Так лучше, поверь мне!

Я вздохнула, придав выражению лица весьма скорбный вид. На предложение выпить чаю с мятой отреагировала очень позитивно. Когда он поднялся с кресла, я заметила эрекцию и насмешливо произнесла:

— Ты всегда в приподнятом настроении?

— Я всегда возбужден в присутствии тебя, — произнес он, и я почему-то смутилась.

— Помнится, ты говорил, что я тебя не привлекаю…

— Не моющаяся несколько дней и с ароматом пропойцы — нет.

Он вышел, а я радостно потянулась, словно кошка, пригревшаяся на солнышке. Я чувствовала в себе перемены, словно с меня отваливался кусочками панцирь, в котором я пряталась много лет. Все же мое преображение шло не так стремительно, как хотелось бы. За такое серьезное отставание по секс-программе я винила своего учителя-профана, которому не удалось пробудить меня, как женщину. Наоборот, Феликс все сделал, чтобы заточить ее в сырую темницу, лишая возможности получать наслаждение в постели и за ее пределами. Так бывает в школах: из-за некомпетентности или занудности преподавателя предмет начинает вызывать отвращение. К примеру, будучи ученицей, я обожала литературу, которую преподавала очень интересная дама, она часто делала лирические отступления от основной программы и рассказывала нам много всяких «интересностей». А вот ее коллега — геометричка была сущей ведьмой и с ненавистью относилась не только к нам, но и ко всему миру, нехотя рассказывая о катетах и гипотенузах. Она отравила желание изучать этот предмет и все его пытались пережить, проклиная уроки, стоящие в расписании. «Пятерок» в нашем классе не было ни у кого, и все мечтали засунуть учебники по геометрии в какое-нибудь укромное место, например — ее необъятный зад. Тогда еще об анальном сексе никто не помышлял, и естественно смысл пожелания был переносным.

Наверное, мой муж был неубедительным в нашей интимной жизни, как геометричка. Для меня сношения с ним были супружеским долгом, исполнив который, я ощущала себя почти героем. Моя ограниченность сказывалась, я понимала. Из самых любопытных подробностей сексуального расцвета я вспоминала только один эпизод, никак не связанный с Феликсом: однажды я проснулась абсолютно голая в постели с развратницами Леликом и Болеком. Как уверяли подруги, ночь была жаркой, но я ни черта не помнила. А если не помнила — значит, ничего и не было. А раз не было, то и стыдиться нечего. А коль стыдиться нечего, выходит, будущему супругу об этом знать не обязательно. Так решила я и умолчала, когда мой жених, заглянув в мои широко распахнутые глаза, с боязнью спросил:

— Катенька, если что-то такое в твоей жизни, о чем я непременно должен узнать?

— Я блевала во время выпускного! — созналась я, чем порадовала человека, решившего жениться на совершенной девушке. — Теперь я несу за тебя ответственность, и ты у меня в рот не возьмешь!

Он тогда пригрозил шуточно. Про «невзятие» в рот, конечно, он имел в виду спиртное. Своего маленького трудоголика он как-то раз пытался втиснуть между моих челюстей, выбрав при этом момент, пока я спала. Спросонок от неожиданности я чуть не откусила его хозяйство. Таким испуганным я его не видела никогда.

— Я чуть задержусь, надо что-то сделать с эрекцией! — донесся голос моего надзирателя уже из коридора.

— Мог бы обратиться за помощью, — недовольно прокряхтела я, проклиная ежемесячный красный круговорот в жизни женщины.