Пытаться не любить тебя

Глава 17

Пенни не сомкнула глаз на протяжении всей ночи. Вернулась домой на дрожащих ногах, и это внутреннее ощущение не было единственным. У неё болело, как если бы она села на шпагат подобно балерине в пуантах.

«Я сделала шпагат как балерина».

Она легла одетая в платье и голая под ним, не принимая душ. Хотела по-прежнему чувствовать на своём теле след Маркуса. Пенни вспомнила каждое мгновение этих, только что ушедших минут. Было странно, что их соединённые тела теперь являлись не только плодом её воображения, а стали реальным событием, которое произошло именно с ней.

Она заплакала, как плачет сожалеющая о чём-то женщина, даже если она на самом деле не жалеет, поскольку это безумие стало результатом обдуманного решения.

«Я больше не девственница. Я другая? Стала лучше или хуже?»

Этого она не знала и не могла ответить с уверенностью. Возможно, была всего лишь она сама с целостной девственной плевой, а потом с порванной девственной плевой. Что менялось?

Пенни вспомнила также выражение лица Маркуса, когда он сделал это открытие. Потрясение? Отвращение? Что было в глазах? Хотела бы лучше понять и интерпретировать его сразу. Но у неё не получалось легко со всем разобраться: да, он казался сожалеющим, но из-за чего именно? Из-за того, что сделал ей больно или из-за того, позорного для некоторых мужчин факта, что не доставил ей оргазм?

Пенни совершенно не волновало отсутствие этого. Для неё имела значение только мысль – как трудно будет жить с этого момента. Не из-за того, что случилось с её телом, а того, что произошло в её сердце. Маркус наверное сделает вид, что ничего не произошло – для него, помимо неудобства с непредвиденно испачканным кровью покрывалом, секс был обычным, как любой другой. Почти как всегда.

«Я никогда не стану такой как Франческа. Но это не великое открытие. Я уже знала об этом, и всё равно выбрала то, что выбрала».

Она плакала из-за этого, а не от боли вызванной особой раной. Как вести себя завтра? О чём они будут говорить, возвращаясь ночью домой? Он займётся сексом с какими-нибудь другими женщинами?

«Я как одна из тех цыпочек, которых он трахает на задворках дискотеки?

Все те, кто не Франческа подобны одна другой?

И после того, когда он уйдёт с ней, как я буду дышать?»

Не сумев заснуть, она встала на рассвете. Навела в доме порядок и приготовила для бабушки завтрак. Наконец, переоделась и вымылась, но не для того, чтобы удалить ощущение Маркуса, а только для того, чтобы попытаться избавиться от меланхолии.

Пока она, как всегда, расчёсывала длинные волосы Барби, спонтанно решила спросить её:

— Бабушка, ты помнишь, Джона?

Бабушка улыбнулась и Пенни увидела её отражение в круглом зеркале, которое та держала в руке.

— Конечно, я его помню. Как я могу его забыть? Великую любовь не забывают.

— Он был влюблен в тебя?

— Конечно, маленькая моя, иначе, я бы не сделала того, что сделала.

— Что ты сделала?

— Одну вещь, которую ты не должна делать. Мне немного стыдно об этом говорить. Никто и никогда не знал об этом.

На мгновение Пенни перестала её расчёсывать.

— О чём ты? Мне можешь сказать, ты ведь знаешь.

Бабушка издала томный вздох, подобно тинэйджеру.

— Он был моей первой любовью, во всех смыслах.

— Ты хочешь сказать, что вы...

— Да, именно это.

— Ты никогда мне не говорила.

— Потому что ты никогда не была влюблена.

— Но я... не знаю, если... если я влюблена.

— Да, ты влюблена, но помни – без кольца никаких поцелуев. В противном случае, потом мужчина уходит, и ты вынуждена выходить замуж за другого, потому что беременна.

У Пенни из рук упал гребень. Он оказался на полу и чтобы поднять его, она медленно наклонилась, испытывая шок.

— Что? Ты осталась беременная?

— Да, но я никогда и никому не говорила. Я сразу же согласилась выйти замуж за твоего деда, так что никто не имел ничего против.

— Ты хочешь сказать, что мой отец... не был сыном дедушки Эрнеста, а... Джона?

Бабушка повернулась и посмотрела на неё блестящими глазами.

— Ты сердишься, девочка моя? Возможно, я не должна была тебе говорить?

Пенелопа встала перед ней на колени и взяла её за руки.

— Не волнуйся, всё в порядке, если ты была влюблена, то поступила правильно, и я счастлива, когда ты раскрываешь мне душу.

На лице у Барби вновь засияла улыбка и Пенни нанесла ей на волосы тальк, с ароматом розы.

А сама размышляла, что было истинным в этой откровенности. Вероятно, немного, а, возможно, и ничего. Барби часто переделывала воспоминания по-своему, сплетала прошлое и настоящее, приправляя хорошей дозой воображения. Возможно, Джон вообще не существовал, а это был Джон Уэйн, актер, в которого девушкой, она была влюблена. И кого она превратила в этот миф, чтобы сделать легче своё прошлое. Жизнь для Барби не была лёгкой. Когда Пенни потеряла своих родителей, она была слишком мала, чтобы запомнить их. Бабушка потеряла сына, когда могла ещё всё отлично помнить. Кто знает, возможно, постепенное снижение её умственных способностей и началось именно тогда, когда ей пришлось справляться с этой невыносимой болью. А ишемия лишь дополнительно ухудшила её сознание, уже отягощённое тяжестью случившегося. И вот теперь, она рассказывала историю, тысячи историй, всегда новые, всегда обогащённые каким-нибудь новым, не раскрывавшимся ранее нюансом.

Всё было возможно.

Только одна вещь была невозможна – сдержать обещание, которое она дала. Потому что, даже при отсутствии кольца и клятвы, она уже отдала Маркусу всё, что могла бы дать.

Она увидела письмо, когда выходила из дома, направляясь в библиотеку. Лежало на полу, возможно, просунутое почтальоном под дверь. Сомнений не было – написала Франческа.

Пенни подняла его и уставилась на лестницу, ведущую на мансарду к Маркусу. Она могла бы поступить также как и почтальон, но не стала этого делать. Положила конверт в сумку и пошла на работу.

Весь день она чувствовала, как будто скрывает тикающую бомбу. Ощущала себя виновной, словно могла взорвать библиотеку. Виновной, потому что на мгновение поддалась коварному искушению сжечь письмо и сказать, что никогда его не получала.

Она отошла в редко посещаемую зону, посвящённую русским писателям, которых почти никто не читал, и достала письмо. Понюхала: оно было лишено любого запаха. Почерк Франчески был острым, с сильным нажимом на бумагу. Кто знает, что там было написано, но, самое главное, кто знает, что бы ответил Маркус. Он расскажет о ней?

«Ты знаешь, я трахнул ту идиотку, которая приходила навестить тебя в тюрьме. Что ты хочешь, из-за одолжения, что она делает, мне нужно было дать ей жалкую подачку. Но не волнуйся, она не была на высоте. Цыпочка была холоднее статуи. И ты не поверишь – она к тому же оказалась девственницей! Сучка, ко всему прочему, мне испачкала покрывало!»

Нет, Маркус не мог ничего ей рассказать и он не думал о ней все эти вещи. Пенелопа была уверена, что по-своему, он любил её. Эта странная ночь целомудренного и дикого секса, безусловно, не станет запоминающейся для него, если не учитывать деталь, которую он обнаружил в финале. Эта ночь станет их секретом.

«У нас есть секрет».

Когда Пенни вновь убирала письмо в сумку, за спиной раздался мужской голос.

— Привет.

Её первой мыслью было: Грант. Он пропал на несколько недель, но это не значило, что он сдался. У неё ничего не было под рукой для защиты, лишь обычные для этого места книги. Она могла бы ударить его копией «Война и мир». Этой книгой могла бы сделать ему очень больно. Протянула руку и схватила объёмный том, а затем резко обернулась.

Тогда и обнаружила – это Игорь.

Она была настолько ошеломлена, что секунд тридцать внимательно смотрела на него, как на причудливую галлюцинацию. Игорь первым прервал этот ступор.

— Мне кажется, что ты удивлена меня увидеть, — констатировал он с улыбкой. — Только не знаю насколько приятно. Думала дать этим мне по голове?

Пенни, замерла в позе толкателя ядра готового бросить свой металлический шар, покачала головой и положила книгу на полку.

Игорь держал в руках пакет с логотипом магазина сладостей, очень хорошо известного в городе, который изображал кекс, превращающийся в корону. Он был одет в стиле, похожем на тот, который использовал, когда ходил в школу – смесь креативности и традиций – джинсы и твидовый пиджак, одетый на футболку, с напечатанным лицом Моны Лизы, которая состроила рожицу.

— Э… да, — призналась Пенелопа. — Я думала, что больше никогда тебя не увижу.

— И почему ты так думала? Я надеялся, что дал тебе понять, что... в общем...

— Я не восприняла всерьёз тот бред, вчера вечером.

Игорь не прокомментировал, что она подразумевала под бредом, а спросил:

— Как дела с Маркусом?

Пенни пожала плечами в попытке изобразить безразличие.

— Не знаю.

— В любом случае, с Ребби у него ничего не было.

— А ты откуда знаешь?

— Потому что после того, как вы ушли, она вернулась из погреба злая как чёрт. Я имею в виду, она не производила впечатление той, что развлекалась, не уверен, понятно ли я объясняю.

— Ты объясняешь.

— Прости, что послал тебе эти сообщения. Я немного волновался.

— Откуда у тебя мой номер?

— Он был у Ребекки, и я взял его тайком.

— Мне кажется, что должна изменить номер телефона, никогда не знаешь, вдруг ей придёт идея пригласить меня на какой-нибудь другой праздник.

— Не переживай, при случае она скажет тебе об этом в лицо, чтобы сделать твой отказ более затруднительным, и в то же время проверить, насколько сильно ты подурнела. Но вместо этого ты прекрасна, что до смерти её злит.

— Предпочла бы избежать комментариев относительно моего внешнего вида. Мне кажется, что это чушь, знаешь, как и всё остальное.

— Рано или поздно ты поймешь, что я не хочу тебя обманывать. В любом случае, я пришёл не только для того, чтобы сказать, как ты великолепна. Я пришёл, чтобы принести тебе две вещи.

— Мне?

Игорь подошел к одному из длинных столов для чтения, совершенно свободному в этой пустынной зоне. Он достал из пакета картонную коробку, похожую на ларец с сокровищами и её пальто.

— Ой, спасибо! — воскликнула Пенни, очень довольная возвращению своего пальто. — А там что?

Игорь подмигнул и толкнул к ней коробку. На ней виднелся такой же логотип, как и на пакете. Пенелопа подняла крышку и не могла не улыбнуться. Внутри коробки, аккуратно выложенные на тонкую папиросную бумагу, красовались девять кексов, больших как теннисные мячики. На них идеально, из сахарной глазури были воспроизведены обложки многих известных книг.

— Они съедобные? — спросила Пенелопа, пораженная этой красотой. Казалось преступлением просто коснуться их.

— Да, и они вкусные. С какой ты хочешь начать? «Маленькие женщины» или «Гарри Поттер»?

— Я думаю, что попробую «Собаку Баскервилей». Мне кажется, что там есть шоколад.

Они сели за стол очень близко, и разговаривали, пробуя сладости. Не говорили ни о вечеринке, ни о прошлом. Пенни узнала, что Игорь только что получил диплом по истории искусства и рисовал декорации для небольшого театра.

— Я никогда бы не подумала, мне казалось, что ты станешь адвокатом.

— Как мой отец? Ни за что и никогда! А ты?

— Я ничего, работаю здесь и там, и стараюсь немного накопить денег.

— Чтобы добиться чего?

— Для того чтобы просто их иметь.

— Это неправда, на одно мгновение твои глаза засияли. У тебя есть тайная мечта, и ты не хочешь мне сказать.

— Я не выдаю свои тайные мечты первому встречному.

— Но мы знакомы с шестнадцати лет!

— Но мы никогда не были друзьями.

— Тогда станем ими, а потом я попрошу тебя рассказать, что скрываешь.

— Кто знает, что скрываешь ты, Игорь.

— Ничего, я клянусь. Я не выполняю миссию по поручению Ребекки, если ты думаешь об этом. Она вызывает во мне отвращение. Мне противна она и её торчок жених.

— Он наркоман? Подумать только какой прогресс – я думала, он просто мудак.

Они вместе рассмеялись, и Игорь указал на кекс с обложкой «Анна Каренина».

— Эта мне кажется подходящая, не находишь? — сказал он, показывая на надпись «РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА», прикрепленную немного криво и чуть выше полки за его спиной.

— Согласна, в любом случае там плохой финал. Лучше закончить в моём животе, чем на железнодорожном пути.

При этих словах Пенни откусила от книги из сахарной глазури, и начинка из мягкого крема брызнула на её подбородок. С весёлым видом, Игорь протянул руку, указывая на пятно возле рта.

— Анна Каренина на твоей совести!

— Не на моей, а этого ублюдка Вронского.

Игорь достал из кармана носовой платок, настоящий носовой платок, сделанный из ткани, а не бумаги.

— Там, под нижней губой. Позволь мне. — С особой деликатностью он промокнул большую жёлтую каплю, пачкавшую её.

— Спасибо.

— Теперь очередь «Божественной Комедии».

— И потом, спорю, «Гензель и Гретель». Ты, как та ведьма, которая хочет меня раскормить?

— Мне нравится женщина, которая не питается воздухом и амфетаминами. Глядя на тебя, не скажешь, что ты много ешь.

— Мы возвращаемся к комплиментам, а я их ненавижу.

— Согласен и признаюсь, перестану хотя бы потому, что прилично боюсь Маркуса.

— Почему?

— Не обижайся, но выглядит он опасно.

Пенни положила кекс с надписью «АД ДАНТЕ» и покачала головой.

— Нет, ты ошибаешься на его счет. Он вообще не опасен. Это самый хороший человек в мире.

Игорь улыбнулся.

— Когда наступает слепота, заканчиваются надежды других людей.

— Надежды? Какие надежды?

— Никакие, я процитировал стих из театрального произведения, для которого сейчас создаю декорации. Оно называется «Чертополох – это не цветы». А теперь давай разделим «Волшебника из страны Оз», внутри абрикосовое варенье.

— Хорошо, но прежде чем это сделать, я загадаю желание. Трусливый лев хотел отваги, железный дровосек мечтал о сердце, а пугало стремилось иметь мозг. У меня тоже есть желание

— Какое?

— О загаданных желаниях не говорят вслух, иначе существует риск того, что они не сбудутся.

Она опустила веки и загадала своё, прежде чем съесть изысканное пирожное с сердцевиной из марципана.

— Спасибо за сладости и пальто. Но теперь я должна работать.

Игорь кивнул. Он протянул ей руку и пожал её ладонь.

— У тебя есть номер моего сотового телефона. Если хочешь, позвони мне. Без обязательств, я всё понимаю. В любом случае, я надеюсь.

Оставшимися сладостями она угостила мисс Миллиган, которая приняла их с застенчивой радостью, характерной для прошлых эпох. Когда она откусывала гиппогрифа с обложки «Узника Азкабана», пожилая директриса спросила её:

— Чего хотел этот парень?

— Он мой бывший одноклассник, которого я очень долго не видела. Мы немного поболтали.

— Нет, я не имела в виду парня в твидовом пиджаке, который подарил тебе эти вкусные угощения. Я говорила о высоком мускулистом молодом человеке в синей куртке.

Пенелопа поморщилась и озадаченно посмотрела на неё.

— Кто... кого ты имеешь в виду?

— Того, кто пришёл когда ты была там и болтала с твоим одноклассником. Он спросил меня, где ты, и я сказала ему.

— Я не... я его не видела... Он ушёл?

— Я не знаю, думаю что да.

С сердцем в горле Пенни прервала свою работу и начала бродить по библиотеке, в поисках Маркуса. Она нигде его не нашла. У неё звенело в ушах, пока спрашивала себя, удивляясь, почему он пришёл, и главным образом: почему он ушёл, не поговорив с ней.

«Хотел сказать мне что-то важное?

Он беспокоился обо мне?»

Её доверчивая улыбка исчезла, когда она вспомнила про деньги, которые, по-прежнему, была ему должна.

Возможно, он просто хотел попросить её об оговорённых двухстах пятидесяти долларах.

Обманывать себя тем, что он искал её по какой-то причине, отдалённо связанной с намёком на беспокойство об её здоровье или простого удовольствия от её компании, было лучшим способом рассказать сказку, предназначенную для того, чтобы заставить её упасть задницей на землю.

Она стояла на мансарде перед закрытой дверью, уже одетая, чтобы пойти на работу в «Well Purple». В одной руке она держала письмо от Франчески, а в другой – конверт с деньгами. Она проделала этот короткий путь несколько раз. Поднялась и затем спустилась, и снова поднялась, не решаясь принять какое-либо решение.

«Стучать или не стучать?»

Она чувствовала себя ужасно неловко.

Неожиданно решила засунуть всё под дверь и перенести на другое время необходимость встретиться с неловким «после», которое появляется когда двое, вначале бывшие друзьями, или почти друзьями, однажды решают заняться сексом.

Но в момент, когда она наклонилась, дверь резко открылась.

Маркус появился перед ней и показался ещё более огромным, чем всегда. С голым торсом, он должно быть занимался спортом, потому что стоял потный, с перевязанными длинными белыми бинтами ладонями.

— Чёрт, Пенни! — воскликнул он. — Избегай создавать подозрительный шум за моей дверью! Я собирался тебя ударить!

— Я не шумела подозрительно...

— Для меня шаги и вдохи, где должна быть тишина – подозрительные шумы.

— У тебя исключительный слух. Могу я войти?

Он нахмурил лоб и вошёл в квартиру, оставив дверь открытой – прямое приглашение не уходить.

В течение последующих нескольких минут Маркус не снизошёл до какого-либо внимания к ней. Он начал бить до крови красный кожаный мешок, нанося удары кулаками и ногами. Пенни слышала только звуки от его дыхания, которое следовало ритму тела и вибрирующего пола мансарды. Всё это время она разглядывала его: мышцы, которые напрягались и выбрасывали чудовищную энергию, пот на спине, суровое лицо и казавшиеся танцующими татуировки.

Когда он закончил, она наблюдала, как Маркус прошёл на кухню и начал пить большими глотками воду прямо из бутылки. Он провел тыльной стороной руки по губам, а затем, казалось, вспомнил о её присутствии.

Он уставился на неё. Пенни почувствовала отчаянную потребность оказаться вновь голой на его кровати. Проглотила слюну, прикусила губы и вспомнила истинную причину, по которой поднялась.

— Я принесла тебе вот это, — сказала она, протягивая руки и показывая свою небольшую добычу. — Тебе написала Франческа. А здесь те двести пятьдесят долларов за то, что ты сделал вчера. — Сразу же почувствовала, как покраснели её щеки, думая о непристойном смысле этого утверждения. Казалось, что она платила за его сексуальные услуги.

— За то, что сопровождал меня на вечеринку, я имею в виду, — поспешно и взволнованно добавила она.

Взгляд Маркуса был твердый и холодный как железо.

— Положи всё на стол, — приказал ей. Она кивнула и когда, практически, положила письмо на стол, ей показалось, что оно не хотело отрываться, словно было приклеено к кончикам пальцев.

— Окей, тогда я пойду.

Когда она приблизилась к двери, Маркус догнал её тремя большими шагами. Он был потный, но его запах не был неприятным, а казался чем-то опасным. Ей нравилось. Ей нравилось даже слишком. Он оказался так близко, такой высокий, что для того, чтобы посмотреть на него, ей пришлось наклонить голову так, как цветок пригибается от ветра.

Она надеялась, что это произойдёт, но, как всегда, Маркус удивил её. Пенни должна смириться с тем, что он и романтика не являлись братьями и даже не дальними родственниками. Или, возможно, он и романтика презирали друг друга, когда он не был влюблен. И так как он не был влюблен, то не терял времени на болтовню. Почти заблокировав её у стены, но, не касаясь, он сказал:

— Я хочу трахаться. Ты не против?

Она должна бы сказать: «Нет, вчера произошла ошибка и лучше всего, если забудем, и с такими вещами не шутят», и бла-бла-бла. Вместо этого сказала только:

— Да.

Одну руку, всё ещё покрытую бинтами, Маркус положил на её плечо и привлёк ближе к себе. Его язык исследовал Пенни, как пальцы вора прощупывают секретный ящик. Другой рукой он возился с её нижним бельём, и в одно мгновение Пенни снова очутилась без колготок и без трусиков, с задранной до пупка юбкой, показывая свой голый живот.

Не поняла, как попала на диван, но на самом деле оказалась там, сидя на одеяле глубокого синего цвета, с широко раскрытыми ногами, как открываются лепестки ириса, а губы Маркуса целовали между бёдер её влажные складки. Стоя на полу на коленях и с лицом, погружённым в неё, он ей казался богом, прекрасным и добрым, и она погладила его волосы.

Пенни откинула голову на спинку дивана и испустила вздох чистого наслаждения. Она чувствовала себя влажной, как трава на заре, жидкой, как расплавленное золото, а рот Маркуса на её теле, похоже, был точно создан, чтобы заставить её всё позабыть, всё кроме его покоряющего языка.

В какой-то момент, он взял её на руки и понес на кровать. Покрывало испачканное кровью испарилось, была только белая простынь. Она лежала головой на подушке, а Маркус прилёг рядом с ней, снова развел её ноги и начал прикасаться пальцами. Пенни закусила губы и не смогла сдержать застенчивый стон, когда его указательный палец вошёл в её нежную плоть. Но он не причинял ей боль. Это было неописуемое ощущение, как покалывание, дрожь, биение, лишающее дыхания желание. С самого начала палец Маркуса двигался медленно и осторожно. Настолько нежно, что, кажется, не являлся частью той же самой руки, что, незадолго до этого, наносила могучие удары по кожаному мешку.

Она едва услышала в ухе его голос, который спросил:

— Тебе больно?

Прошептала ему в ответ абсолютно искреннее «нет».

Тогда он начал двигаться с большей решительностью, дотрагиваясь до неё внутри так искусно, как если бы в одном пальце были сто рук. Пенни закрыла глаза, испытывая эти чувства, это удовольствие, которое раскрывалось как роза. Вначале бутон, потом открытый цветок – живой и пульсирующий. Это было, как будто сердце находилось там, внизу, ещё одно спрятанное сердце. Оргазм вырвал из неё ошеломлённый крик, вышедший наружу странным звуком – чувственный как древний звук, который издаёт женщина, испытывая наслаждение.

Когда она издавала последние тяжёлые вздохи, хватая ртом воздух, Маркус поцеловал её в губы, как будто хотел проглотить её голос, и было трудно, так трудно не закричать: «я люблю тебя» прямо ему в рот.

Она думала, однако, об этом она только думала.

«Я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя».

При этих мыслях она открыла глаза и посмотрела на него, и увидела, что он наблюдает за ней.

— Я задолжал тебе оргазм, — сказал он и его взгляд был странный – возбуждённый и потерянный в одно и то же время.

Он собрался подняться, но Пенни воскликнула:

— Подожди! — слово вырвалось из её души, — я хочу... я тоже хочу...

Он нахмурился и покачал головой.

—Ты мне ничего не должна.

— Не потому что должна! Я хочу это сделать! Хочу прикоснуться к тебе... как ты это сделал со мной.

Не давая ему времени сказать что-нибудь ещё, потянула его за руку и заставила вновь лечь, а затем развязала тонкий шнурок в его спортивных штанах. Затаила дыхание, когда касалась его и в этот момент испытывала возвышенное чувство – это было, словно она сжимала драгоценный объект имеющий корень, покрытый тонкой бархатной тканью. Она хотела целовать его, хотела чувствовать вкус. Пенни хотела узнать его во всех отношениях, все тайники и секреты. Чувствовала себя незнакомкой, ощущала себя потерянной женщиной из-за этого непристойного желания, но, в то же время, она не хотела возвращаться назад. Приблизилась лицом, а потом посмотрела на Маркуса и сказала:

— Прости меня, если не буду на высоте. Я никогда не делала этого раньше, но... я хочу попробовать.

Он отчаянно прошептал:

— Пенни, мой Бог, — смысл этой фразы она не поняла.

— Не хочешь? — спросила она его удивленная и немного расстроившись.

— Ты никогда не делала даже этого?

— Нет. Мне очень жаль.

Таким образом, решительно сделала то, что никогда не делала. Неуверенная, она стеснялась, и его желание намного превосходило по длине её возможности. В Маркусе ей нравилось всё, каждая часть его тела, каждый укромный уголок. Она попыталась не думать о том, когда и насколько она может сделать неправильно, когда и насколько ему может быть неприятно от её неопытности. Посмотрела мгновение на него и поняла, что он абсолютно не испытывал неудобство.

Маркус приподнялся на локтях и слегка расставил свои могучие ноги. Склонил голову, а глубоко в горле зазвучал хриплый стон. Он нежился от её неумелых поцелуев и наслаждался ласками её пальцев. Как будто, несмотря на всё, ему удалось получить немного эфемерного счастья.

Неожиданно, Маркус положил свою руку вокруг руки Пенни, задавая своим жестом более быстрый темп, будто хотел подтолкнуть её, привести его к оргазму. Она кивнула, и, потворствуя его молчаливому запросу, наблюдала за ним с преданностью и очарованием: губы слегка приоткрыты и сдерживаемое дыхание, как будто он живое произведение искусства. Как если бы это движение и его стоны, всё время менее приглушённые, стали б драгоценными воспоминаниями, которые она хотела собрать, сохраняя эти моменты навечно, не забывая никогда.

В самом конце, после того как он издал хриплый, более длинный стон и грязно выругался, Маркус упал спиной на кровать. Он провел по голове рукой, растирая лоб, веки и щёки.

Пенелопа подумала, что, возможно, он хотел попросить её уйти, не говоря об этом, открыто.

«Почему хорошие вещи длятся так мало, и когда заканчиваются, то тьма, кажется ещё темнее?»

Она соскользнула с постели и собрала колготки вместе со всем остальным. Она бы навела немного порядок собственно и в квартире. Сердце в её груди казалось пересмешником, который умирает после того, как спел свою последнюю ноту.

Когда она направлялась к двери, Маркус её окликнул:

— Пенни.

Резко обернулась, почти испугавшись голоса, который не ожидала.

— Что?

Маркус сел и уставился на неё. Он выглядел так вызывающе, обнаженный и сильный, так похожий на статую, украшенную знаками предков, что хотелось бы повторить каждый жест, вернуться в постель, и повторить, по крайней мере, миллион раз, все поцелуи и объятия руками, и язык внутри, и его тело повсюду. Но она бы также довольствовалась, сделав лишь его фото и сохраняя его навсегда.

Маркус открыл рот, как будто хотел добавить что-то важное.

Но сказал только:

— Ничего, — и упал на кровать всем своим весом.

Она спросила его той ночью, по возвращении с работы, под необычайно звездным небом, зачем он приходил в библиотеку. Они молчали, Маркус курил, а Пенни думала. Затем она его спросила и тишина разбилась.

Он вдохнул большой глоток дыма и сказал:

— Хотел понять, почему ещё не пришёл ответ от Франчески и напомнить, тебе принести эти деньги. Но я видел, что ты была занята, и предпочел отвалить.

— Я не была занята. Я только разговаривала с Игорем о том, что...

Маркус ей бросил неприятную ухмылку, с натянутыми вверх уголками губ, а через расширенные ноздри выпустил дым, и его глаза были бесцветны, если не считать незначительного отражения от уличных фонарей.

— Ты думаешь, меня волнует то, о чём ты и Игорь говорите?

— Ты мог бы остаться.

— О, нет, я понял твои трюки, и предпочел позволить тебе доиграть.

— Какие трюки?

— Очевидно, что ты ищешь богатого идиота, так же, как и та шлюха Ребекка. Ты пробовала с Грантом, но для тебя плохо закончилось. Поэтому теперь ты ставишь на Игоря. Ведь я не виню же тебя, верно? Все варианты хороши, чтобы убраться из этого дерьмового места, когда тебе не хватает мозгов, чтобы добиться этого другим способом.

Пенелопа вздрогнула с такой яростью, что ей пришлось слегка развести в стороны руки, чтобы не потерять равновесие.

— Но что такое ты несёшь?

— Не делай такое расстроенное лицо, я на это не куплюсь.

— Я не бросаюсь на Игоря, также как раньше я не прыгала на Гранта! Как ты смеешь? Ты действительно мудак!

— Ты посмотри, какая великая новость.

— Маркус, иногда ты кажешься почти человеком, но иногда ты заставляешь меня жалеть...

— Что отсосала мне?

— Прекрати!

— Это то, что ты сделала, разве нет? И я должен признать – несмотря, что интуитивно видно полное отсутствие практики, ты справилась не плохо. Сразу видно, что ты создана для этого вида работ.

Пенни резко развернулась и подняла руку, готовая его ударить. Но Маркус был быстрее и сильнее и заблокировал её, медленно заведя запястье за спину.

— Я понял твою игру, Пенелопа, и знай, что мне подходит, даже очень, — сказал он. Они остановились на середине тротуара, в той части, где тень делала их лица мрачными.

— Я не веду никакую игру! И отпусти мою руку.

— Я повторяю, что мне подходит. Демонстрируй Игорю свое лицо хорошей девушки, а меня используй для секса. Лучшее использование меня ты не смогла бы найти. Мы в совершенной гармонии. Конечно, возможно, тебе было бы лучше лишиться девственности с ним, просто чтобы дать ему некоторое удовлетворение. Я уверен, что ты бы заработала красивое кольцо, и кто знает, сколько ещё дорогих подарков.

Пенни открыла рот и в ужасе уставилась на него. Почувствовала свои щёки в огне, а в сердце – что-то похожее на воткнутый меч. Но она не намеревалась позволить ему выиграть, плача или унижаясь. Хотела ответить ему взаимностью с таким же цинизмом, чтобы не показаться слабой и потерпевшей поражение. Она предпочитала считаться шлюхой, а не жертвой.

— Отпусти руку, — ещё раз спокойно сказала ему. А потом добавила, пытаясь сохранить тот же уверенный вид, — я рада, что мы сошлись хотя бы по одному пункту, а именно том факте, что секс – это приятно. Ты используешь меня, и я использую тебя. Всё остальное, это наши дела.

— Мне нравится, что всё прояснилось. Утвердив это, давай займёмся этим?

— Да.

Они начали прикасаться к друг другу поднимаясь по лестнице. На каждом этаже, как правило, тёмных в этот час, Пенни чувствовала руки Маркуса под юбкой. В первый раз в своей жизни она не боялась темноты. Вдруг он прислонил её спиной к стене и поцеловал так, что зажёг кровь. Она стояла с удерживаемыми над головой руками, прижатая к стене и обездвиженная его руками, с его ногой между её ног, чувствуя его язык как мягкий и густой шоколад, глубокий и горячий, а его губы, кусали её губы.

Затем они поднялись по лестнице и вошли в мансарду, быстро добираясь до дивана. Там он с силой стянул её колготки, почти со злостью, разрывая капрон на маленькие кусочки. Достал из кармана презерватив и открыл с обычной яростью. Пенни почувствовала мгновенный гнев при мысли, оттого что он носил его с собой, и спросила себя, были ли и другие в том же кармане, или у него уже был секс, а она была только последней этой ночью. Несмотря на эти вопросы, которые ранили её и наполняли отвращением, она впустила его внутрь себя, и в этот раз было легче. Он скользил без сопротивления и без боли. При каждом ударе казалось, что мир сжался, как будто вселенная исчезла, и более ничего не существовало за исключением его жадной части, которая наполняла её возбуждением. Они кончили вместе и их дыхания смешались в единый крик.

Сразу же после этого Пенни встала и подняла с пола пальто. Маркус всё ещё сидел на диване, со спущенными до бёдер брюками, в кармане которых он искал зажигалку. С одной стороны, между губ уже криво повисла сигарета.

Пенни заставила себя игнорировать его. Вышла из мансарды в молчании, без поцелуя, без улыбки, без слов, закрыв дверь с достаточной силой, символично давая ему таким образом понять, что презирала его, несмотря на то, что только что отдала себя.

И, тем не менее, она была уверена, что любит его.

Как эти две вещи были совместимы – испытывать в равной степени раздирающую ненависть и разрывающую нужду в нём, не только физическую – ей ещё предстояло выяснить.